Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
А капитан не понимает. У капитана пакет и доклад для начальства, для полковника Валентина Штааля, которого вызвали, лично вызвали, лично к господину председателю правительства, а если короче, к Солнечному Вождю, живи он тысячу лет, и вот для этого разговора и нужен пакет и доклад. Только лично, только в руки.
У капитана Хамади в руках – напоказ – защищенный носитель данных в противоударном корпусе, стандартная модель, самоуничтожающаяся при попытках взлома. На голове многоканальная гарнитура. На предплечье левой руки лежит планшет стандартной серии, и капитан Хамади то говорит в гарнитуру, то водит пальцами по планшету, а то соизволит обратить внимание на охрану, служащих, еще невесть кого. Капитан хорош как картинка, сними против света, добавь четкости и можно помещать на обложку пропагандистского фильма.
Еще добавить бликов на два значка: Народной Армии и Союза Солнца, чтоб ясно было: это вам не просто так какой-то капитан, метр девяносто плюс пушечного мяса, а лучший из лучших, верный из верных.
Характер сложный, неуравновешенный.
Недоброжелатели сказали бы – гнусный характер. И упрямства на четыре стада ослов и даже онагров.
Можно, конечно, арестовать. Вернее, можно попробовать арестовать – и кто ж его знает, что из этого получится: труп, несколько, скандал, несколько, может даже попытка переворота или, упаси Вождь, несколько. Что-то ж все эти аресты значат – не с дурной же головы жайш принялся хватать военных?
В общем, обычного покушенца ребята из охраны здания и охраны Вождя поняли бы лучше – и возможно даже лучше к нему бы отнеслись.
Об этом говорили за спиной Амара, когда вели его с крыши вниз по лестнице, вводили в лифт в режиме «только рыпнись», обыскивали, потрошили и искали все, от взрывчатки до «блох», пытались влезть в канал связи, пытались заглушить сигнал, просвечивали планшет, наушники и даже микрофон. Капитан Хамади не обижался: у всех своя работа. Их дело следить, чтоб с головы Вождя волосок не упал, а дело наглого капитана – прорваться в заветный кабинет, чтобы передать своему шефу отчет. Что шеф еще здесь, и вот как раз сейчас на ковре, Амар усвоил из обмолвок за спиной, реплик в микрофоны, обрывков фраз.
О чем они там беседовали с Вождем эти... три? часа, с тех пор, как у Штааля замолчал коммуникатор, Амар представить даже не боялся, а не мог – воображение отказывалось служить. К счастью, от воображения ничего и не требовалось, за маршрут отвечали сопровождающие, а в наушниках, планшетке и комме гудела, вскипала и булькала сероводородом операция. Паника у военных с момента не того покушения, исчезновения "афганцев", а затем и аль-Рахмана, царила нешуточная, а поскольку заговор был все же сугубо лоялистским, то и участники его в большинстве своем предпочли "течь", а не запираться. Некоторые даже... фонтанировали.
Наконец вышел, возник из глубин аппаратных недр некто вальяжный и томный, в роскошном костюме по последней евразийской моде: вдоволь блеска и золота, мягкие контуры, плавность линии. Сей аппаратный переукормленый фазан смерил капитана Хамади взглядом, поцокал языком.
– Это все, – небрежное движение руки, – положите здесь. Слушайте меня внимательно. Вы подойдете к двери. Когда она откроется, вы молча, без приветствий, сделаете пять шагов, протянете руку и отдадите носитель. Потом сделаете пять шагов назад. Не топать, не чихать, не кашлять. Вы меня поняли?
– Кха... я вас понял, – повел плечами капитан Хамади. – Но я с вами не согласен. Гарнитуру я не отдам. Мне нужно быть на связи.
Слов "а то есть у меня подозрения, почему мне начальник не отвечал" он не произнес и даже не подумал, нельзя об этих вещах думать в такой обстановке, как под огнем нельзя думать о возможном ранении. Накликаешь, как пить дать.
– В таком случае...
– Мне ваши гаремные штучки безразличны. Ваша безопасность меня просветила раза четыре – и хватит с вас.
Глаза у фазана сделались как у злого евнуха. Как у злого евнуха с маленькой, но неотъемлемой властью.
– Значит, я ошибся, капитан Хамади, когда подумал, что для вас очень важно эту информацию передать… а для вашего начальника – получить. Если вы не хотите подчиниться общим требованиям распорядка, вы можете и дальше находиться здесь. – промурлыкал он. – Имейте в виду, я в любой момент могу включить глушение.
– Мне очень важно ее передать, – сказал капитан с плаката. – А ему очень важно ее получить. И, кстати, глушилку, идиот, тебе нужно было включать раньше, потому что я тебя не только пишу, но и пересылаю.
– Будьте так любезны, снимите на 60 секунд гарнитуру перед дверью кабинета, – отчеканил напоказ евнух, и так же напоказ продолжил: – Я просто не понимаю, как вы осмеливаетесь спорить, понимая, что речь идет о рабочей обстановке господина председателя, которую совершенно недопустимо нарушать посторонними звуками! Невиданное, невероятное неуважение!
Капитан с плаката покивал чуть деревянно: мол, ну да, ну да, дело евнухов султана – ревностно беречь султанскую обстановку, дело воинов султана – защищать его покой более действенным и не всегда бесшумным образом. Потом неотобранную еще часть сбруи отцепил и аккуратно устроил на кресле.
В гарнитуру сказал:
– Темель-эфенди, я прошу прощения, но в следующие пять минут я могу в любой момент оказаться в режиме "молчание".
Можно было просто сигнал подать, но отчего же не проявить вежливость к человеку, достойному вежливости.
В кабинете было просторно, полупрохладно и при этом – солнечно. Стекла во всю стену и крышу, типичный пентхаус. Глупо, подумал Амар, одна ракета и… На втором шаге он все-таки вспомнил, зачем здесь, попытался найти взглядом Штааля – а нашел стоявшего у торца широченного стола Кемаля-гниду. Шаг и еще шаг. Каплун фазаний не обманул: ровно пять шагов до кресла, и затылок начальства виден только сверху. Протянуть руку, уронить теплую металлическую пластину в подставленную ладонь. Пять шагов назад, говорите? Спиной? Сейчас споткнусь и грохнусь во весь рост, вот смеху-то будет… и рабочая обстановка, конечно, пострадает.
Амар молча отсалютовал Кемалю, шефу и темному пятну в солнечном ореоле, развернулся и вышел. В четыре шага.
Рафик аль-Сольх, по-прежнему
Господин старший инспектор Темель Ильхан возник посреди рабочей поверхности внезапно и почти бесшумно – секретарю было приказано немедля пропускать все входящие из Сектора А, немедля пропускать и аккуратно записывать, и он пропустил и, будем надеяться, пишет. Но не слушает, слушать ему запрещено.
– Господин заместитель министра, прошу прощения за поздний звонок, надеюсь, что не обеспокоил вас.
Реверансы, осведомления о здоровье, тяжкие вздохи, посвященные работе, не дающей продохнуть и не наблюдающей часов... все это значило – все хорошо, все нормально, все вошло в мирное медленное русло.
– Достопочтенный господин заместитель министра, я хотел бы от имени отдела заверить вас, что сегодняшние... мероприятия никоим образом не скажутся на скорости расследования, собственно, эти мероприятия были следственными, и мы надеемся в кратчайшие сроки снабдить Министерство иностранных дел необходимой ему информацией.
Все совсем в порядке, говорит старший инспектор, отбой.
Рафик кивает, вопросительно поднимает бровь.
– Я... – и здесь слышится легкая пауза, – также прошу прощения, что сообщает вам об этом ваш покорный слуга, а не, – еще одна легкая пауза, – капитан Хамади, но он все еще там. Приятного вечера, господин замминистра.
Вечер, вероятно, будет приятным, подумал Рафик, медленно-медленно выдыхая раскалившийся в легких воздух. Фарид нашелся, с ним все хорошо. У полковника Штааля тоже хорошо, невзирая на то, что его приволокли к Вождю на аркане и до сих пор не выпустили. Если только старший инспектор Ильхан не имел в виду, что в Секторе А сменилась власть, и теперь место Штааля занял капитан Хамади. Хс на такой должности? Это может случиться только милостью Алтына и по его личному указанию, а капитан Хамади в Секторе А еще и полугода не прослужил. Неужели успел подсидеть? Кто же этот долговязый араб из пресловутого «опоздавшего поколения»?! Да даже если и не занял место, не подсидел, а просто играл какую-то роль в очередной интриге Народной Армии… лихо, с какой стороны ни взгляни, а лихо.
Уточнить его новую должность, отметил себе Рафик, прежде чем отдариваться за спасение Фарида – чтоб не промахнуться ненароком.
Нет, подумал Рафик, все же не подсидел, ерунда, это бы в разговоре обозначили более ясно. А не ерунда, что копали все же военные – и копали под нас, и как под концерн, и как под дипломатов. Потому что, кроме старшего инспектора, мне официально не позвонил никто. Как оно и должно быть, если мы ни в чем не виноваты – но о заговоре не знали. Если бы знали, перед нами пришлось бы... нет, конечно, не извиняться – но как-то обозначить наш статус пострадавших, за который нам положено и положено немало. Так что ставить нас в известность никто не захочет.
Не дождетесь. Все сами узнаем, установим и возьмем. Все – и еще щепотку сверху.
И – подумал он со вздохом – немножко поделимся с Сектором А.
Амар Хамади, сотрудник Сектора А
– Простите, что не ответил на ваше сообщение... – Амар проглотил злобное «ну что вы, Валентин-бей, какие мелочи» – и услышал продолжение: – Они там у меня отобрали даже перьевую ручку, не то что коммуникаторы.
– Ч-что?..
– Все отобрали, и посадили в совершенно пустую комнату, вы представляете? – хихикнул Штааль. – Часа на два или на три, точно не скажу. Вышло очень удачно для дела.
– Зачем? – Амар уже знал, что сейчас услышит, и ему было только интересно, как это будет сформулировано.
– В воспитательных целях, наверное. – Начальство еще раз хихикнуло. Амару, кажется, предлагали разделить веселье и посмеяться над глупостью то ли сотрудников аппарата, то ли самого Вождя.
Хамади покосился на шефа, сидевшего в пассажирском кресле, и возблагодарил столичную вечернюю пробку. Его накрыло чувством, плохо совмещавшимся с вождением служебной машины по городу, хотя управление и было на три четверти автоматизированным. Сочетание интеллектуальной мощи и нестерпимой слабости, даже виктимности характера бесило и вызывало не только желание защитить, оградить, но и оторвать эту гениальную голову именно за вопиющую беззащитность.
Амару совершенно не было смешно, ему было тошно – до цветных пятен перед глазами, до гула в ушах и острой необходимости ударить кулаками во что-нибудь... только не в пассажира, ради всего, нет. Он даже понимал весь абсурд желания причинить человеку боль именно за то, что ему слишком легко причинить боль; но гнев и бешенство требовали выхода, сброса...
При этом он еще помнил, что везет руководителя Сектора А контрразведки Народной Армии Турана, своего начальника, стоящего намного выше в иерархии. Не друга и даже не приятеля, босса.
Вдох-выдох. Быстрый глубокий вдох, медленный выдох.
– Вам нехорошо?
– Я представил себе, что было бы, если бы я промахнулся... – соврал Амар. Этот ужас уже давно перегорел, был пережит и забыт.
– Может быть, я поведу?
– Сидите уже. Знаете, что такое цвет grenouilles dans un évanouissement?
– Лягушки в... м-м... в чем?
– В вашем случае – в зеркале! – показал Хамади на зеркальную полосу на приборной панели.
Начальство приподняло брови со знакомым Амару негодованием – мол, нахал и непочтительный негодяй, но на большее его не хватило.
– Я тут немного подремлю, можно? – голосом стеснительного ребенка спросил пассажир, и, не дожидаясь ответа, то ли моментально отрубился, то ли удачно притворился глубоко спящим.
Всю оставшуюся дорогу Амар благонравно размышлял о том, что Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, исключительно хорошо относился к кошкам, а также об культурных корнях такого отношения – поди повози с собой кошек на верблюдах, тут точно войдешь в историю, – но сойдет ли дорогое начальство за кошку, и зачтется ли сохранение его сна во всех проклятых пробках этого проклятого города хотя бы как компенсация всех проклятий, призванных по дороге на город и разъезжающих по нему идиотов?..
Вертолет у него забрали, а в качестве возмещения – не выгонять же удостоенных внимания Вождя идти по улицам пешком, – дали на время машину. Шофера, прилагавшегося к машине, Амар отправил пообедать, и теперь уже жалел об этом.
У самого дома он нехотя разбудил шефа и сдал на руки супруге, был приглашен на ужин и вежливо отказался, сказав, что был бы счастлив, но его, увы, ждут дела… увы, не великие, но совершенно необходимые, а вот Валентин-бей доставлен и его, если ему вдруг заблагорассудится сегодня еще поработать, надо бы привязать и запереть.
Начальство сонным голосом пообещало ничего подобного не хотеть.
Сибель улыбнулась:
– Ахилл был полубог и герой, а Одиссей хотел домой к жене…
– ?..
– Это один мой одноклассник написал…
Интермедия: 18.7.24, ДУБАЙ: ОЖЕСТОЧЕННОСТЬ НАРАСТАЕТ
Более 200 убитых, тысячи пострадавших. Городская администрация бессильна?
«Массовые беспорядки в Дубае, уже получившие название «восстание морлоков», могут перерасти в гражданскую войну», – передает наш корреспондент в Дубае.
Хотя официальные и неофициальные источники во властных структурах ОАЭ сильно расходятся в оценке событий, и они, и многие свидетели и пострадавшие сходятся в одном: главная причина «восстания морлоков» – пропасть социальной несправедливости, разделяющая хозяев и наемных работников в Дубае.
Первые столкновения произошли рано утром 12 июля. Толпа рабочих в ожидании автобусов, которые должны были отвезти их на места работ, принялась скандировать: «Мы хотим есть!» и «Накормите нас!». Через некоторое время к этим лозунгам прибавились требования обеспечить минимальный уровень жизни в рабочих общежитиях, а также вернуть паспорта. «Мы люди, а не скот!» – выкрикивали в толпе. Когда подоспела полиция, демонстранты уже успели перевернуть три автобуса и вооружиться камнями, бутылками и арматурой.
Напомним, на сегодня иностранные рабочие из Пакистана, Египта, Индии, Индонезии, Филиппин и Шри-Ланки в совокупности составляют до 80% всего населения Объединенных Арабских Эмиратов.
То что все они – как уроженцы стран, затронутых конфликтом, так и выходцы из нейтральных государств, – продолжают выступать единым фронтом, свидетельствует о жестокости кризиса, поразившего ОАЭ.
Кризис снабжения, вызванный боевыми действиями в Персидском заливе, прекращение строительства и туризма, массовая эмиграция обеспеченных слоев из города привели к тому, что сотни тысяч людей остались без работы и без возможности покинуть город.
Нынешние беспорядки – далеко не первые в Дубае. Первое крупное возмущение было отмечено в 2007 году. С тех пор конфликты разной степени интенсивности происходили ежегодно. Жестокие и агрессивные действия полиции обычно позволяли городским властям взять ситуацию под контроль.
Но не в этот раз. Традиционные средства, используемые полицией – водометы, пластиковые пули, электрошокеры, слезоточивый и парализующий газ, предупредительные выстрелы в воздух, – не возымели эффекта. Голодные ожесточенные люди не отступили, даже когда полиция пришла к прицельной стрельбе по «зачинщикам». Мусорные баки, автобусы и грузовые машины превратились в баррикады. Первая группировка полиции получила решительный отпор и была вынуждена отступить в ожидании подкрепления. Тем временем, наиболее активная часть демонстрантов стала покидать место инцидента и группами по 3-4 человека просачиваться в центральные районы города.
К полудню, по оценкам полиции, в беспорядки были вовлечены от 7 до 10 тысяч рабочих. По мнению нашего корреспондента, эти данные занижены как минимум вчетверо. Демонстранты оставляли на пути своего следования граффити разнообразного содержания. На полицию обрушился шквал звонков с жалобами на разбитые витрины и подожженные автомобили, одиночные столкновения и массовые драки. Номера служб экстренного реагирования оказались перегружены, что привело к панике среди населения. Через некоторое время появились сообщения о стычках в городском метрополитене и на блокированных магистралях. К часу дня движение в городе было частично парализовано. Попытки перевода транспортных потоков на более безопасные направления привели к обрушению электронной системы управления трафиком (по другим сведениям, падение системы было вызвано атакой злоумышленников).
Есть подозрение, что произошедшее параллельно локальное обрушение мобильной связи и было результатом попыток полиции оборвать контакты между разными группами участников беспорядков. Желаемого действия эта мера не возымела, но вызвала дополнительную панику в городе, где лишь четверть телефонной сети зависит от наземных линий.
Столкновения, тем временем, продолжаются, все увеличиваясь в масштабе.
Пока что спешно собранный военно-полицейский антикризисный штаб утверждает, что контролирует ситуацию, однако действия демонстрантов явно координируются – и в случае захвата ими какого-то объема оружия и техники, их подавляющее численное превосходство может стать решающим фактором. В этом случае, можно, вероятно, ждать обращения за помощью к союзным частям в регионе.
Репортаж Сидней Морнинг Херальд от 18 июля 2024 г.
День 5
Амар Хамади, восходящая звезда
– Пришел наконец, – встал навстречу старший инспектор Темель Ильхан.
Амар изумленно – и демонстративно – глянул на часы над дверью: он пришел не наконец, а на полчаса раньше положенного, а ведь, учитывая вчерашний концерт по заявкам аппарата Вождя и результаты двух серьезных операций, мог бы вообще взять день на поправку здоровья. Пришел только потому, что его на рассвете посетила очень, очень важная мысль по поводу Фарида – помешала спать сначала ему, потом Паломе, и не оставила в покое, как он ни старался, а приволокла на работу. И нате вам…
– Пойдем позавтракаем, – предложил непосредственный начальник, и не дожидаясь согласия, повлек Хамади наружу и вниз, в столовую.
Ильхан выбрал узкий столик за перегородкой. Долго напихивал в свежую лепешку всего и побольше, с аппетитом жевал, роняя обрывки салатных листьев, ничего не говорил. Амар недоумевал, за что его сейчас совершенно явным образом будут карать и терроризировать, но на всякий случай убрал под стол правую руку с разбитыми костяшками.
– Амар! – торжественно выговорил Ильхан. – Не пойми меня неправильно. Тобой все очень, очень довольны. До самого верха. Но, пожалуйста, не мог бы ты вести себя немножечко… потише?
– В смысле? – потому что тихо вломиться к Вождю или тихо арестовать часть руководства военной разведки все-таки невозможно и старший инспектор знает это сам.
– Люди… не всегда тебя понимают, Амар. Обижаются, жалуются. Вот за вчерашний день – сначала командир взвода прикрытия жалобу подал. Тот, из мотеля. Устную, смешную – «лезет везде наглый как танк, а сам голый».
– Голый был аль-Сольх вроде бы…
– Без брони. В общем, они так не привыкли. Из приемной Вождя… ну, тут все понятно, тут как бы и даже претензий нет, хотя можно было бы и не так резко. В общем,.. я тебя очень прошу.
– Еще будет жалоба из шурта ахлакийя, – честно предупредил Амар. – Надеюсь, что последняя.
– Что случилось? – Темель-бей наклонил голову и принялся разглядывать подчиненного, словно ожидал от него каких-нибудь ужасных откровений.
– Да, – Амару было страшно неловко, и еще какой-то мятежный осколок завтрака встал где-то на уровне диафрагмы и поднял красный флаг с надписью "они не пройдут", – я вчера ночью кое-кого из них с лестницы скинул. В ресторане.
– За что?!
– К моей женщине приставал. – И ладно бы как служащий полиции нравов, так ведь нет, попросту как хам и кобель, не чтящий приличий...
– Повод, конечно, достойный… – вздохнул Ильхан. – Но погоди-ка. Ты же им вчера отель отдал?
– В котором как танк без брони?
– Так что же ты? Набери того, кому отдал, пусть между собой разберутся. Так нельзя. Ты представляешь, сколько они настригли с тех овец – и на тебя же еще и жалобу?
– Эммм... – завтрак от неожиданности спустил флаг, но ситуация не прояснилась.
– Амар, Амар... Хорошо, я сам свяжусь. И вот еще что. Извини, что я так прямо… я пожилой человек, меня стоит послушать, а ты… – «Хс, чужак, посторонний, инородное тело, неверный… что еще?» – …сам можешь не догадаться, ты скромный, да еще и армеец до кости, но… люди все замечают. Если не хочешь, чтоб тебе завидовали…
– Мне?
– Вот я и говорю, – турок улыбнулся. – Зависти лучше избегать.
– Да в чем мне можно завидовать?!
– Как чему?! – собеседник явно удивился не меньше Амара. Поворочался за столом, покряхтел, вытер руки бумажной салфеткой, – Благосклонности начальства, конечно. Ты только недавно к нам пришел, а уже… В общем, возвысившись, нужно становиться щедрее.
– С меня угощение, что ли?
– Вот молодец, все понимаешь.
Это была благосклонность. И афганцы, и Фарид, и "ваш кандидат", и все это... вместо нормальной работы, как у всех. Конечно, капитан Хамади, вот это зубастое с картин Гойи и Пикассо одновременно и еще от Босха чуть-чуть позаимствовавшее, это начальственная благосклонность, не перепутайте. Эвменида, немножко бывшая эриния. Такое дело точно нужно запить и в одиночку это запить не получится.
– Обычаи – прекрасная вещь, – радостно кивнул Амар. – А как насчет даты?
Человек без коньков
В этот раз все куда проще. До кабинета от черного хода – семь минут закоулков. Обстановка – временная, конечно, не пластик, но все как попало, из запасников. За стенкой колышется вода, булькают системы жизнеобеспечения, плавают, иногда касаясь друг друга образцы живой радуги. Он знает об этом точно, потому был за стеной. Там экран во всю стену, там прекрасная техника... и очень плохая акустика, чтобы думать не мешало. Я их представляю себе рыбами, а они меня – кем? А по эту сторону хозяйка аквариума. И он.
– Данных от нелегалов у вас еще, конечно, не может быть, рано, – пожимает плечами женщина с ярко-белым сегодня, явно из бутылки налитым лицом, – Расскажите, что вы успели собрать.
– Кое-что есть, мэм. Не так уж и много. – Это преуменьшение; преуменьшения – весьма элегантная вещь. – Мы почти точно знаем, что Народная Армия Турана арестовала ряд чинов военной разведки за сотрудничество с известным западнопакистанским террористом Ажахом аль-Рахманом.
Женщина за столом поднимает почти невидимую под белой косметикой бровь.
– Это то, – поясняет он, – за что их арестовали. Не вымышленный предлог. Во всяком случае... институты Народной Армии искренне убеждены, что военные действительно сотрудничали с террористами. Не предлог, но возможно – повод, а не причина. И в любом случае, по мнению местных, к убийству Тахира этот заговор не имеет никакого отношения.
– Мы настолько недооценили уровень активности в армейской среде? – спрашивает госпожа премьер-министр и ее собеседник, в который раз за сегодняшний день, и вчерашний, и ночь, ощущает весь свой возраст, в годах и месяцах, в костях, в слишком быстро утомляющихся мышцах, в памяти, которая не хранит, в том, что тридцать часов без сна – уже не бесплатная рутина, а не вполне осмысленный подвиг...
– Видимо, да,– кивает он. Недооценили... это тоже преуменьшение. Немножко не то слово. С учетом расположения источников. Одно утешение – наши нелегалы настолько нелегальны, что когда их берут за жабры или убивают, в двух третях случаев это происходит по местным причинам... – Либо, что тоже вероятно, эта часть операции была секретом и для большинства недовольных – настоящим секретом, и потому с нашего ракурса ее было не разглядеть.
Это еще одно элегантное преуменьшение. Госпожа премьер-министр не знает, что вчера средь бела дня – дни в Дубае действительно раскалены добела, – один наш источник арестовал другой наш источник, о чем даже своевременно доложил. Об аресте, естественно. Обо всем остальном он не знал. Второй источник, разумеется, доложить не мог.
Наши нелегалы настолько нелегальны, что даже берут друг друга за жабры по местным причинам. Это отличный результат, им можно гордиться. Даже если первый источник вскроет и распотрошит второго на благо местной власти.
Стоящая за этим проблема – дело внутреннее и не касается Госпожи Гарпии.
– И официальных комментариев нет... – задумчиво говорит сама себе достопочтенная госпожа Гарпия.– Никаких. Мрак и туман. Даже если это для них сюрприз – почему молчат?
– В теории, мэм, в таких ситуациях положено держать происходящее под крышкой столько, сколько возможно. Чтобы никто не начал делать глупости, не ударился в бега или, того хуже, в панику.
От мысли о том, на что способен тот же аль-Рахман, ударившийся в панику посреди мегаполиса «недоверков», нехорошо становится даже ему, а у дубайских служб, вероятно, гусиная кожа, которой они все покрылись, уже перья выпускать начала.
– А на практике все, кому надо, уже все знают...
– Позвольте также напомнить, что туранский стиль правления – демонстративно авторитарный и изоляционистский. Даже невзирая на то, что дубайская конференция еще не закончила работу, Алтын не считает нужным давать присутствующим какие-то пояснения по внутренним делам, а аресты в армейской разведке, действительно, считаются таковыми. Это, если угодно, дополнительная и вполне осознанная демонстрация автономии. Особенно ввиду конференции.
С туранского вождя сталось бы ответить «а какое ваше собачье дело, что происходит в нашей армии?» на официальный запрос. Или напомнить, что Туран как единая держава, имеющая армию центрального подчинения, для Европы и Америки до сих пор не существует, так что непонятно, с какой стати кого-то может интересовать арест военнослужащего несуществующей армии несуществующей страны.
– Ну, примем за версию... За одну из версий.
Что-то госпожа премьер-министр не в духе. И сидит тихо, и разговаривает сама с собой.
Женщина распахивает глаза движением заводной куклы. Глаза обычные – с желтыми пятнами и розовыми прожилками.
– Я вам не нравлюсь сегодня?
И как на это отвечать? Это совершенно точно не входит ни в профессиональные, ни вообще в какие бы то ни было обязанности.
– Вы радуйтесь лучше. Войны теперь не точно будет. Даже кризиса не будет. Даже деньги не пропадут. Все хорошо. У кузенов в конгрессе, вероятно, случится тихий переворот, а у меня от этих новостей наступила депрессивная фаза. Была бы маниакальная, я слетала бы в Дубай и предложила Эмирхану Алтыну выйти за меня замуж.
Амар Хамади, следователь
– Вы думаете, что он это что-то вытеснил? – спрашивает врач.
– И теперь не хочет вспоминать, – подтверждает Амар-разбуженный-идеей. – Что-то, что с ним там случилось. Понимаете, он помнит лица, помнит даже, кто с каким акцентом говорил, а вот что было, не помнит. Первый день, поначалу – еще может быть, еще понятно. Тяжелое опьянение, похмелье, потом неумелая детоксикация, сильный стресс. Но ведь динамики никакой. И скорее всего, это что-то личное, личная реакция.
У врача глаза Медузы, утратившей веру в свои способности. Он рад бы испепелить, окаменить инспектора Хамади молча, без слов, одним лишь взглядом через очки – а на наглого инспектора отчего-то не действует.
– У вас, как я понимаю, богатый личный опыт, – наконец выдавливает из себя психотерапевт. – Но не думаю, что это достаточная основа для обобщений и предположений.
– Уж объясните, пожалуйста, в чем я ошибаюсь.
Врач, кажется, считает Медузой – или василиском – самого Амара, потому что застывает, вытаращив глаза, и только усы топорщатся от несказанной амаровой наглости.
– Это так сложно? Если я говорю что-то не то, вы же можете мне объяснить?
– Не могу и не буду. Это бессмысленно.
Врач встает, тень его ползет вдоль стены, следить лучше за ней. Потому что светло-голубой медицинский комбинезон на фоне светло-голубой же госпитальной краски смазывается и смывается. Если он еще и жестикулировать начнет, пиши пропало.
– Почему?
– Потому что вы попугай, нахватавшийся слов, смысла которых не знаете! – о, вот и начал, – Динамика! При чем тут динамика?! Если только предположить, что речь идет действительно о вытеснении травмирующего события, сутки тут не срок!..
– Спасибо, вот теперь понятно… а все-таки что делать? Не можем же мы полгода ждать, пока он все вспомнит, да и вспомнит ли… – И, пока доктор повторно стал набирать воздуха в грудь: – Речь идет о вопросе такой важности… понимаете, он опознал, по альбому со снимками, не кого-нибудь, а самого аль-Рахмана. Но он не помнит деталей и подробностей. Он вообще ничего не помнит, кроме лиц и региональных акцентов. Вы себе представляете, что может случиться? Буквально в любую минуту, прямо здесь, в Дубае?
– Ему нельзя препараты, – чуть менее враждебно ворчит доктор и придвигается обратно к столу. Видимо, имя аль-Рахмана частично объяснило и оправдало для него и безумие в глазах, и неприличное размахивание терминами из чужой специальности. – Ему вообще ничего нельзя. Вы его медкарту смотрели? Того подонка, который вводил ему алкоголь внутривенно, я бы... отдал отцу этого мальчика. То, что он у вас живой и относительно в своем уме, это чудо. Я ваших знаю, так вот, я вам говорю, пичкать его химией сам не буду, вам не позволю.
Амар не стал сообщать, что этот бедный несчастный мальчик цинично спаивал его самого – подкупая и отличным вином, и неплохим виски, а также хлопал синтетические коктейли один за другим. Хотя и было желание поплакаться, все равно бы не помогло. Наверняка тут уже побывал господин замминистра, и теперь весь штат жайшевского госпиталя знает, что на Фарида даже дышать нельзя, а то он немедленно заболеет и умрет. Хотя алкоголь по вене – это, конечно, редкостное свинство и скотство, говорить нечего. Вырубает сразу и даже на помощь позвать не успеваешь, не то что там водички попить или таблетку для профилактики принять, как в случае нормальной пьянки. И медицинские последствия даже у здоровых – от тромбофлебита до остановки сердца.
– Хорошо, препараты нельзя, а что можно? Понимаете, доктор!.. – проникновенно уставился на зловредную «медицину» Амар. – Это мой коллега, мой друг, я его лично вытащил из той дыры! Я совершенно не хочу, чтобы с ним хоть что-нибудь случилось, он нужен нам целым и здоровым, но… у него в голове хранится кое-что очень важное, а он не может вспомнить. Мы понимаем все насчет Фарида, но поймите и нас! Можно… как-нибудь? Чтоб и ему не повредить, и все-таки добраться?
– Ну… – сказал доктор. – Если его отец не будет возражать, я могу попробовать гипноз…
Амар не стал напоминать, что Фарид уж 5 лет как совершеннолетний и вполне мог бы решить сам. Хватит на сегодня попаданий в культурные ловушки. А папу его пусть Штааль уговаривает!
Папу, однако, уговаривать не пришлось. Папу пришлось уговаривать не присутствовать. Вежливо уговаривать, но непреклонно. Со ссылкой на то, что ввиду всех вчерашних событий такого нарушения правил безопасности Сектор А себе позволить не может.
