Текст книги "Чертоги Казад-Дума (СИ)"

Автор книги: Каэрия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 57 страниц)

«Меня зовут Ниар, и я пришла сюда напомнить о собственном существовании, – мысли Красной Колдуньи громоподобным рокотом пронизывали ума чернокровых. Старшая Миас чувствовала каждого затаившегося под горой урука: слышала их сердцебиение, их натруженное дыхание и их страх, ядом разливающийся по венам. – Некогда Вы шли за мной, как за своим полководцем и признавали ту мощь, которой я обладаю. Я старшая дочь Владыки Мелькора, Короля Дор Даэделота, Темного Чародея и Величайшего из Рыцарей Айнур. Я та, которая способна перевернуть небо и уничтожить землю, ввергнув мир в хаос. Вы забыли мое имя и мои наветы, осмелились встать у меня на пути и воспротивиться моей воле. Посему, вы расступитесь предо мною и узрите то, что успело улетучиться из вашей памяти».

Колдунья взмахнула рукой. Вставший у нее на пути отряд чернокровых прахом осел на камне, будто никогда и не существовав вовсе. Огонь буйствовал, огонь бесчинствовал, и сам воздух воспламенялся, повинуясь желанию Ниар. Гундабад, теперь блистающий изнутри, дрожал и неслышимая песнь утробным воем исходила из груди Миас. Она сверкала, искрилась и сама отдавала свет той темноте, что некогда царствовала под сводами горы.

Не было теперь ни горечи, ни боли, ни страданий. Чародейкой овладело спокойствие воина, знающего цену жизни и настоящую цену войне. Выйдя из темного коридора, по которому пришлось идти, Красная Колдунья обернулась. За спиной ангбандки ныне владычествовала только смерть, тленом расползшаяся по опустевшему ходу пещеры.

Пред ногами раскинулся широкий грот – колодезной трубой жилище уруков пробивалось к теплым недрам земли и уходило под свод Гундабада стройной криницей. Сквозь это бездонное жерло меж стенами висели бесчисленные мосты, собранные чернокровыми из костей поверженных врагов. Ковры паутины балдахинами свисали с могучих сооружений и каскадами падали с них, подобно лунному бархату. Ветвистыми реками пронзали сходни стены и мириадами темных пастей пещерные входы испестряли исхудавшие колотты Гундабада. И все это ужасающее великолепие пронзал отвратительный смрад разложения, исходивший от хозяев горы. Этот удушающий запах стискивал горло и нагонял на глаза слезы. Ниар, зло улыбнувшись, воздела взор к высокому куполу. Сотни, тысячи, а то и десятки тысяч пар глаз были устремлены в ее сторону. Скупые взгляды жалили сильнее мечей. Чародейка, замерев, склонила голову набок, впитывая в себя рокочущие волны криков. Ее бывший народ ополчился против нее самой. И ненавистью своей лишь делал ангбандку сильнее.

На какое-то мгновение четкая картинка пред глазами померкла – ее сменили собой тучи стрел и копий, пущенных уруками в сторону хозяйки. Ниар расхохоталась, и хохот ее разлетелся анасеймой сквозь мятежные бури стальных зубов. Сдерживаемое неистовство огнем слетало с тела чародейки и растущим куполом возносилось над ее головой. Орудия смерти не выстояли боя с магией и каплями плавленого железа ниспали к сердцу горы.

– Нэи’мэ таймория тоу тана’тоу иртэ шанасас исто, просопо моу кай’та таимэй о ди’кастис, поу та с’асканэй и эт’умигрия, – «Наказаньем пришла смерть в моем лице и я стану судьей, что вынесет вам приговор. Я Ниар, Старшая Миас, истинная наследница Ангбанда и Дор Даэделота, Повелительница Огня и Вестник Войны». – Нэ’имэ Ниар, о пресвитерс тоно Миас, о ди’космона намо’склиро тоу Д’олорэ Рэгно оминара тоу Д’оука А’финфои Лерард кихэра!!!

Шквал пламени разлетелся вместе с произнесенными словами и, похожий на смерч, поднялся до самых вершин сокрытой в недрах Гундабада пещеры. Крылья пламени пепелящим роком обрушились на орков, будто трубящий набат, возвещающий о конце умиротворенной во сне вселенной.

♦♦♦♦♦

Крылья пламени пепелящим роком обрушились на орков, будто трубящий набат, возвещающий о конце умиротворенной во сне вселенной. Чернокровые тщетно пытались пробиться к колдунье – непреодолимая стена огня, кружащаяся вокруг чародейки, и близко не подпускала подчиненных Больга к незваной гостье. Серокожие выродки некогда сильной расы серой крошкой рассыпались при соприкосновении с золотыми волнами и, не успевая даже понять, что произошло, исчезали в темноте.

Сам Больг наблюдал за стихийным неистовством со своего трона. Стоя на возвышении, он лицезрел картину разрушения, обуявшую его дом изнутри. Будто оцепенев от страха и удивления, урук широко распахнутыми глазами наблюдал, как буйные потоки огня растекаются по стенам и полу, как они, столь манящие своей красотой, оплавляют базальтовые колонны и в черное стекло превращают твердые камни. Орк слышал, как кричат подданные, как они молят его о пощаде и, не сыскав ответа, пускаются в бегство. Он видел, как стайки бестолковых и глупых чернокровых братьев, силясь найти спасение за колоннадами гранита и мрамора, отыскивают в укрытии свою погибель. Ничто не могло остановить или замедлить тот ужас, что проник под Гундабад.

А девушка, чье колдовство поставило за пару минут на колени воинство Больга, безропотно шла вперёд. Она более не походила на человека – её кожа светилась, испуская ровное золотое сияние, вбирающее в себя огонь и отдающее его в непостижимых и ещё более прекрасных оттенках, чем прежде. Её короткий волос преобразился и теперь языками огня, живыми и не меркнущими, спускался до поясницы. Глазницы колдуньи объяло белое безумное пламя. За спиной чаровницы широкими дугами высились золотые крылья. Нагая, как вышедшая из океана богиня воды, волшебница шествовала вперёд, и сами скалы послушно и смиренно выстилали ей дорогу. Больг, сглотнув, сделал шаг назад, не в силах оторвать взгляда от той, что пришла в горы по его душу.

«Ты не сбежишь, урук, – слова темного наречия душераздирающей какофонией взрывались между висков. Женский голос, вибрирующий стальными нотками и гудящий басом, доносился до Больга словно с вершины мира. – Тебе некуда идти. Куда бы ты ни направился, куда бы ни устремил свой взор, всюду тебя будут ждать мои покорные слуги, и повсюду ты будешь находить дыхание моей магии. Тебе придётся ответить за свои преступления. За свою память, привитую тебе твоими предками. За то, что ты осмелился пойти против воли Духов Дор Даэделота. Ты преклонишь сегодня своё колено предо мной, Больг, и навсегда окажешься в моем распоряжении».

Она улыбалась и смотрела в упор на орка. В сознании Больга полыхнули слова хозяина: Саурон, прежде чем отправить одного из своих подчиненных на север, назвал три имени. Анаэль, Талрис и Ниар. Вошедшая в дом чернокрового повелительница огня назвалась самым последним.

«Неужели все – правда? – подумал Больг в бешенстве. Глотая ужас, уже отчаявшись избежать столкновения с неизбежным, орк сильнее схватился за свой широкий меч. – Неужели те истории о затонувшем Королевстве, правда? Тогда придётся признать, что и Моргот существовал некогда, а Саурон лишь его бывший помощник. Но кем тогда являюсь я?».

Ответ был прост и очевиден. Колдунья, свободно сметая со своего пути преграды, дала это понять сразу – пренебрежительные убийства, столь легко дающиеся ей, не оставляли сомнений. Орки, чьи жизни казались короткими в глазах древних, по сей день подобно пешкам на шахматных досках отдавали свои судьбы в руки своих властолюбивых хозяев. Просто незначительные тени на полотне мироздания.

Чародейка была уже близко. С парящих в воздухе камней она ступила на высеченный из скалы мост. Голыми руками вырвав из груди одного из солдат сердце, следующему бойцу колдунья снесла с плеч голову. Черная кровь перчатками легла на кожу захватчицы. Подняв к лицу ладонь, огненная красавица слизала с пальцев темную жижу. Улыбнулась шире, позволив Больгу разглядеть ряд заостренных зубов. Хищная личина волшебницы, пожалуй, могла бы и балрогов погрузить в пучину ужаса. Вновь отступив назад, Больг уткнулся в угол своего престола. Загнанный в ловушку, теперь он мог либо спрыгнуть к низинам горы, либо позволить колдунье подойти ближе. Умирать орк не спешил. Оглядев пламя, охватившее нутро Гундабада, сглотнул. А потом вновь посмотрел на ту, что звала себя Ниар.

Она уже стояла перед ним. Прямо в трёх шагах, широко расправив плечи и оглядывая орка исподлобья. Её шикарный волос змеился во все стороны, а с рук то и дело слетали искры.

– Ты сын Бледного Урука, мелкий паршивец, – чародейка говорила на очень древнем, почти забытом диалекте Черной Страны. Наверное, язык, срывавшийся с её губ, был старше даже Барад-Дура. Больг не смел судить. – Ты отважился напасть на меня, не ведая о последствиях. Твои храбрецы подчинялись твоим приказам, а сам ты подчиняешься приказам Майрона. Ты едва ли понимал, что творишь, пытаясь помешать гномам, но от этого моя ярость не станет холоднее.

От чародейки веяло удушающим жаром. Меч в руке урука стремительно нагревался и вскоре покраснел, заставив Больга закричать от ужаса и боли. Выронив оружие, темнокровый попытался посмотреть колдунье в глаза, но вынужден был тут же свой взгляд отвести – настолько ярким был свет, сочащийся меж век девушки.

– Ты посмел оружие своё направить на Торина Дубощита, который находится под опекой тех, кто некогда воздвигал стены Минас Итиля и Лугбурза. Ты осмелился поставить свою волю выше воли тех, кто сотни лет назад привел к победе воинство единственного Великого в Битве Бессчетных Слез. И, наконец, ты возвысился над песнью тех, кто по праву рождения имеет власть над всем, что произошло из темных недр Белерианда. Так посмотри же, спесивый, как падут твои воины и как будет жрать их огонь, оголяя вначале плоть от кожи, а затем и кости от плоти. Взгляни на это и запомни, что ждет каждого врага Миас.

И он смотрел. Он смотрел, потому что телом его и разумом овладело нечто несокрушимое и вечное. Твердые руки чужого рассудка вцепились в голову урука и не отпускали, заставляя глядеть в лица сгорающим заживо сородичам. Воздух, пропитавшись запахом гари и жареного мяса, бил в нос и сжимал желудок. Больг видел все – он мог в деталях рассмотреть, как надуваются огромные пузыри на коже его помощника и как, лопаясь, они изливают наружу жидкость желтовато-чёрную, вонючую. Он практически чувствовал, как закипает кровь в венах его друзей и соратников, как она густеет и, булькая, вырывается из тел ещё живых кровных союзников. А в какой-то момент Больг и сам ощутил, что ощущали его подчиненные, ибо те муки, что испытывали погибающие, по воле чародейки передались и ему. Крик вырвался из его глотки и глаза вылезли из орбит. Потеряв равновесие, урук упал на колени и, задыхаясь, возвёл голову к Миас.

Он понял в какой-то момент, насколько ничтожен перед пришедшей гостьей. Понял, насколько слабее в открытой схватке с Ниар окажется сам Саурон. Казалось, что не существует в мире более прекрасного и вместе с тем ужасного существа, чем та, что явилась в Гундабад.

Ниар спокойно глядела ему в глаза, а её огненная сущность свирепым ураганом продолжала носиться по коридорам. Гул огня давил на перепонки, его жадность лишала воздуха, а стремительность убивала строптивость.

– Ты не умрешь сегодня, урук, как не умрет и враг отца твоего, ибо таково мое слово, – она вновь заговорила и звенящий бас – далекий от гласа смертных – влился в рокот огня. – Торин будет жить и дойдет до Казад-Дума, потому что на то есть Великая Воля Белерианда. Ты встанешь сейчас и покинешь гору, и под сводами ночи отправишься туда, где сегодня ночует твой смелый хозяин. Ты войдешь в Барад-Дур и передашь Майрону, что Миас вернулись в Эннорат и что не следует мешать им. Ты поклонишься Майрону в ноги и скажешь учтиво, что старшая принцесса Дор Даэделота вернется в Мордор с надетым на палец Кольцом Всевластия, ибо её воля скрепила силу кольца и её же воле эта сила подчинится. И если хозяин твой решит, что решение хозяйки ему приходится не по душе, передай ему ещё и это…

Больг задрожал всем телом, не в силах более испытывать боли. Боясь, что потеряет сознание, он замер. Чародейка, присев рядом, коснулась своей рукой щеки урука. Кожу тут же обожгло. Не решаясь сопротивляться, чернокровый ждал, в то время как старшая Миас, улыбаясь, легким поцелуем осенила его лоб. Все тело урука в мгновение охватил взрыв чудовищных мук, печатью вечного проклятия выжженных у него на сердце. Он завопил, как не вопил никогда, и от крика его затихла магия.

– Скажи Саурону, что я иду к нему. И скажи, что ничто не сможет остановить меня. Потому что такова воля Миас, детей Мелькора, истинных наследников всего Средиземья.

♦♦♦♦♦

– Скажи Саурону, что я иду к нему. И скажи, что ничто не сможет остановить меня. Потому что такова воля Миас, детей Мелькора, истинных наследников всего Средиземья.

Анаэль стояла на уступе скалы, вслушиваясь в громогласный рев той, кого всю жизнь чародейка боялась. Голос Ниар не просто эхом пронёсся по Эннорату, но, подобно любой буре, всколыхнул спавшие до сего момента тёмные силы и вернул к жизни давно забытое всеми зло. Зашевелились в тенях погибшие воины, встрепенулись духи и маги – все дремавшие до поры до времени слуги Ангбанда открывали глаза и поднимались на ноги. К ним взывала их хозяйка, их великая повелительница и воинственная предводительница. На зов, преисполненный ярости и горя, готовы были броситься они.

Бессмертная задрожала, испытывая страх. Она не в первый раз слышала клич Красной Колдуньи, но впервые ощутила в нем сильные, неистребимые чувства. Старшая сестра плакала. Она разрывалась от отчаяния и одиночества, столь ею любимого и почитаемого. Она рвала и метала и упивалась кровью, теряя рассудок от желания убивать и сеять хаос. Ниар пела, как не пела уже давно, ещё со времен пленения отца. Что-то произошло там, на далеком севере и это что-то заставило крепкую духом Ниар испытать горе.

«Она в Гундабаде, – Анаэль не гадала, она просто знала, где находится сестра. Заглушая в себе желание кинуться Ниар на помощь, красавица-Миас сглотнула. Голос сестры все ещё звучал в ушах. – Она под горой и она вновь пользуется магией. Что там стряслось? Вряд ли прозаичные нападения орков могли вывести из себя мою мудрую и смелую сестру. Что тогда?».

Она знала и это. Как знал Талрис. Как знали все трое, те самые дети Моргота, которых Темный Владыка готовил к правлению Эндором. Прославленная за хладнокровие и свирепость, Ниар встретила у Беорна того, кто коснулся искрой её темного, отравленного сердца. Красная Колдунья изменилась. Стала мягче, добрее и жалостливее. Казалось бы, не умевшая никогда ценить тепла, старшая наследница ангбандского трона научилась дорожить дружбой. И, вероятно, познала любовь.

«Сама-то Ниар в этом никогда не признается, – подумала Анаэль, опуская взгляд к земле. – Не признает сего факта и Талрис, наверняка сумевший проникнуть в мысли и чувства сестрицы. Они оба упрямо будут биться головами о стенку, отрицая очевидные факты. Но даже если вдруг Ниар даст слабину… Разве есть в этом что-то плохое?».

Анаэль нервно облизала губы. Проблема как раз и заключалась в том, что плохими могли оказаться последствия странных изменений в Красной Колдунье, а не само её поведение как таковое.

«Стоит одному из вас поколебаться, как не окажется больше силы в ваших руках и все, чему учил я вас, окажется бесполезным, – слова Мелькора прошелестели в уме шёпотом опадающих листьев. – Сила в единстве и упорстве, а не в магии. Когда-нибудь один из вас сядет на трон вместо меня и тогда ему понадобится помощь остальных. Все приходит и уходит в этом мире, все временно. Но ваша преданность делу должна оказаться крепче любых невзгод. Такова ваша судьба».

У Ниар бывали моменты, когда она помогала людям Средиземья по причине своей привязанности к ним. Порой она даже вмешивалась в их войны и распри, силясь научить чему-то смертных детей Илуватара. Но ныне ставки были высоки, и любой риск мог вылиться в крупномасштабную войну. А потому Анаэль хотелось бы верить, что всплеск ярости Ниар был вызван исключительно желанием довести начатое до конца. Если Торину Дубощиту и суждено было умереть от рук орков, хотелось бы, чтобы смерть свою он нашёл в Мории.

Не зная даже, к чему теперь готовиться, Миас обернулась на юг. Её ясный взор заскользил вдаль, туда, где скрываясь под палантином темноты, дышал тучами серы Ородруин. Не стоило тешиться надеждой, что до Саурона весточка Ниар не долетела. Её волшебная песнь коснулась каждого темного существа Арды, рокочущим гимном отозвалась в умах всех подданных погибшего Королевства. А так как Майрон никогда не был слабоумен и отличался завидной прозорливостью, следовало ждать беды. И хоть Анаэль не решалась сказать, были ли несчастья Ниар результатом трудов старого друга, теперь эльфийка без всяких колебаний готова была выдвинуться на юг. Ибо в Мордоре не любили медлить.

«Сестрица, что же ты наделала, – с горечью подумала Анаэль, взбираясь на спину белого варга. Нужно было возвращаться назад, к Азогу. Чем скорее, тем лучше. – Ты приоткрыла занавесь, которую сама же столь яро охраняла от чужих взоров. Саурон вряд ли хотел как-либо тебе навредить, ибо он знает, на что ты способна в гневе. Надеюсь, ты помнишь об этом. Я беспокоюсь за Майрона. И за отца. Но ещё больше я волнуюсь за тебя и Талриса. Ведь мы всегда были в тени. Что будет, если чей-то ясный взор обратится к нам? Боюсь, как бы боком твоя опрометчивость нам не вышла».

Анаэль присвистнула волку. Ей не терпелось вновь оказаться у Мории, под защитой крепких стен Казад-Дума. Она не знала, да и не могла знать, что следующий день преподнесет трем героям гор Пелори. Смутное предчувствие надвигающегося бедствия росло в груди, как порой растут в людях хилые зачатки уверенности в будущем. Анаэль изнутри пожирала тревога и от тревоги этой избавиться она не могла.

В ушах тихим маршем звучало биение сердца, а в мыслях, ранее чистых и строгих, поселился бедлам.

♦♦♦♦♦

В ушах тихим маршем звучало биение сердца, а в мыслях, ранее чистых и строгих, поселился бедлам. Талриса трясло, подобно тому, как порой смертных трясет в жгучей болезненной лихорадке. Пошатываясь, чародей попытался встать с колен. Не вышло. Скрученный в узел желудок агонизировал, то и дело принуждая своего хозяина склоняться над землей в припадке. Когда внутри не осталось и следа от завтрака, а изо рта начала течь бурая желчь, Талрис нашёл в себе силы совладать с неподатливым телом.

Песнь Ниар застала его врасплох. Крепкая связь с сестрой не просто обрушила на волшебника эмоции – она водрузила на него весь тот скарб тоски и печали, что на своей спине несла из века в век Ниар. До сего момента скрытые мысли сестры лишь невнятными облачками проносились в сознании Талриса, но теперь они монументальными изваяниями свалились на усталую голову колдуна. Ошарашенный, озлобленный и удрученный, сын Мелькора едва ли мог представить, что на самом деле чувствует старшая сестра. Не ведая, какие слова могут описать её боль, не имея возможности подобрать подходящие сравнения для её страхов, Талрис вскинул голову к небу и расхохотался сквозь слезы.

Ниар была в Гундабаде. Вдали от Мордора, вдали от служивых Майар. Ей ничего не угрожало, да и не могло угрожать. Разве только её слабости могли вдруг ополчиться против нее же самой, низвергая принцессу Ангбанда в ненасытную бездну безысходности. Талрис, ощущая, как ноют кости, и как по телу разливается волна непреодолимой слабости, поднялся на ноги. Он мог бы на всех порах помчаться сейчас на север, но сестрица должна была справиться со всеми злоключениями сама. Ниар была способна и на большее.

Чародей же беспокоился об ином. Песнь Красной Колдуньи была громкой и сильной. Кто ещё мог услышать её?

♦♦♦♦♦

Песнь повелительницы Тангородрима была громкой и сильной. Кто ещё мог услышать её? Без сомнений, орки. Без колебаний – все те тёмные существа, которые ранее находились в подчинении Миас. А значит балроги, если они были ещё живы, драконы, что прятались на востоке, гоблины и оборотни, варги и тролли, пауки и мертвые духи. Вся та бесчисленная армия, что много лет назад прислуживала благородным хозяевам Дор Даэделота. Заслышали ли волшебную песнь Валар? Возможно. Ведь в этот раз Ниар пела с вызовом, без желания сокрыть себя. Саурон, стоя на выходе из Саммат Наур, даже встрепенулся от волнения, впервые за много лет услышав давно позабытую мелодию. Не страх испытал Темный Властелин и не злость. Он почувствовал прилив сил. И радость, примешенную к грусти.

Такие песни, подобные тем, что пропела Ниар, часто можно было услышать в Ангбанде. Магия Миас не имела себе подобных – никто из живущих ныне более не был способен с такой красотой и изяществом творить чудеса. Дети Моргота, выросшие на землях Дор Даэделота, впитали в себя мудрость предков и несли её в настоящее с гордостью и силой. Саурон даже смог на мгновение представить, какие великолепные картины лицезрел Больг перед своим падением.

«А ведь я недооценил их, – подумал Майрон. За спиной Великого кипела Роковая Гора, а под ногами вибрировала земля, вторя пропетой песне. – Не подумал, что кому-то из троих хватит воли напрямую бросить вызов судьбе».

Темный Властелин, прикрыв эфемерные веки, хмыкнул. Расслабившись, погрузился в испускаемый Ородруином жар. Окружавшая Майа земля была преисполнена жизни, и Мордор, на время заснувший, вновь сбрасывал с себя балдахины тьмы. Что-то произошло там, на Севере и это что-то вернуло к жизни позабытые наветы.

Саурон знал, что Ниар не предумышленно обратилась к силе. Будь её воля, наследница ангбандского трона никогда бы и не пользовалась ею. Наверное, Больг по недоразумению помешал планам старшей из Миас и потому обратил на себя её гнев. Но не в привычках Красной Колдуньи было убийство, а потому Майрон удивился, ощутив, какое удовольствие испытывает старая ученица от акта душегубства. Она не просто упивалась своей властью, нет, этим дело не ограничилось. Ниар полностью растворилась в даденном ей могуществе и могуществом этим она услаждалась.

«Видимо орк не на шутку взбесил тебя, не так ли? – Саурон улыбнулся, вспоминая лицо своей подруги. Чародейка была ему верным соратником и сестрой по духу. Он ненавидел её так же сильно, как в глубине души любил. Старая песнь напомнила о минувшем и вновь душу Темного пронзила стрела губительной горечи. – Ты бы простила, если бы он напал на тебя исподтишка. Ты готова простить и предательство, если ты его ожидаешь. Вот только убийство близких ты не можешь забыть, Ниар, как мне не забыла измены. Что же изменилось в тебе, моя давняя знакомая? Что всколыхнуло штиль спокойствия и подняло к небесам волны твоей ярости?».

Темный Властелин понуро опустил плечи. Он ощущал то, что ощущали его ученики, его милые друзья, против которых теперь приходилось воевать. Он прекрасно чувствовал опустошенность в душе Красной Колдуньи, потому что такая же опустошенность царствовала и над ним самим. Хотел бы он помочь старшей Миас, хотел бы отдать ей оставшиеся крупицы собственной решимости и твердости. Да вот только примет ли она их? Вряд ли. Потому что в Ангбанде не прощают. А значит, не прощали и в Мордоре.

Он знал теперь, что от воинства Севера не осталось ничего, кроме одного безмерно напуганного урука. Знал Саурон и то, что вскоре ему придётся принимать гостей. Почти уже ненавидя ту вражду, что посеяла смуту между ним и тремя детьми старого хозяина, Майрон глубоко вздохнул. Если Ниар говорила, что его кольцо находится у нее в кармане, значит, так оно и есть. Чародейка блефовала редко и кривила душой лишь тогда, когда возникала крайняя необходимость. Как с этим гномьим Королём, например. Как его там?

– Торин, – Саурон произнёс имя вслух, распробовав его на вкус. Прищурившись, сложил руки на груди, медленно обдумывая свою странную, безумную догадку. – Торин Дубощит. Ведь ты его защищаешь, не так ли? За ним прыгаешь в бездну и его имени ради истребляешь свой собственный народ. Ниар…

Внезапно даже для себя Саурон чётко понял, что же именно произошло на севере, вдали от его взора. С холодной ясностью он осознал, как сильно изменились друзья прошлого. Не понимая и не пытаясь теперь понять Ниар, Майрон потерянно поплёлся к Лугбурзу, желая вновь обрести телесную оболочку. Будь у него тело, он без колебаний бы направился к Гундабаду, дабы отыскать бесчинствующую девчонку. Да, пожалуй, в таких обстоятельствах он забыл бы о вражде, о борьбе, о власти. Потому что даже для него существовали вещи, гораздо более дорогие, чем Арда.

Саурон вспомнил о Феаноре. Где пропадал этот хитрец ныне? Что выискивал? Уж не пора ли было начать беспокоиться?

«Ещё как пора, – укорив себя, Майрон ускорил шаг. Орки, встретившие его у врат, испуганно подняли глаза к своему господину. Наверное, ожидали от него либо криков, либо наказания. Глупые. Сейчас не было времени на подобные мелочи. – Феанор хоть и заносчив, но не скудоумен. Он постарается использовать свои недостатки как оружие и обратит мою же силу против меня. Знать не желаю, что произойдет, если эльф доберется до гнома быстрее меня. А если Ниар вдруг возжелает забыть о своих целях? Вдруг она обратится против нас?».

Нелепые мысли, глупые, безосновательные. Так уж и безосновательные? Саурон уже не был уверен. Много лет пелорийская тройка строго придерживалась избранного курса, что сложно было поверить в возможность любых изменений в их поведении. Теперь судить о положении дел Майрон не решался, как не решился бы сказать, чего ныне желала Ниар на самом деле. Знали ли Анаэль и Талрис о том колдовстве, что свершилась у подножия Гундабада? Анаэль вряд ли, а вот Талрис вполне мог. Станет ли он противиться сестре? Или же доверится ей, как доверял всегда?

– Проклятие, – буркнув себе под нос ещё пару ругательств на чистом синдарине, Саурон вбежал вверх по широкой лестнице. Порхнув в широкий зал, остановился. Мысли путались и спотыкались друг о друга.

«Если она у Гундабада и идет к Казад-Думу, то попытается провести гномов через Эттенмурс, – Майа не сомневался в правильности рассуждений. Он, наравне с Мелькором, учил Миас военному делу. Их секреты не были для него загадкой. Опыт компенсировал недостаток смекалки, которой обладала Красная Колдунья, а потому Саурон считал, что не ошибается. – И пойдет к Ривенделлу, потому что смертным нужны отдых и припасы. И потом отправится в Морию и там свершит задуманное, в чем бы это задуманное ни состояло. Если только не передумает по дороге».

Что тоже не исключалось. Проделанное Ниар под Гундабадом самому Саурону вряд ли оказалось бы по силам. Для Красной Колдуньи же такие проделки были сродни фокусам. Майрон точно знал теперь, на что на самом деле была способна старшая Миас. Ей с легкостью удалось бы сравнять Мглистые Горы с землей, и теперь она сама знала об этом. Воистину, дочь своего отца.

Майрон вновь вспомнил о кольце. О заветном золотом ободе, который теперь хранился у ангбандки. Не стоило беспокоиться о сохранности этой в действительности важной вещи – Ниар ни под каким предлогом не станет уничтожать кольцо. По крайней мере, до тех пор, пока будет считать самого Саурона препятствием относительно легким.

– Какую же глупость ты совершила, – шепнул Саурон в пустоту и услышал, как она отвечает ему легким эхо. Знай Мелькор, какую цену приходится платить его детям за его освобождение, сам бы, пожалуй, решил навеки остаться в Куме. Майрон даже представить не мог, какой бы крик поднял Моргот в случае, если бы ему удалось узнать о тайной сделке Ниар с Эру. И хоть Властелин Колец не слишком-то желал возвращения своего хозяина в бытность Эа, ещё меньше он желал видеть, как рушатся древние устои в руках бравых Миас. Наверное, нечто подобное ощущал сам Илуватар, слыша, как поет его любимый, самый мудрый и самый сильный сын. – Гном-то, надеюсь, стоил того. Хотя какой гном может стоить твоей души?

Саурон понятия не имел. Любопытство подгоняло Владыку Мордора. А ещё огненными языками лизал пятки страх. На этот раз страх не перед народами Арды, не перед Гэндальфом и Галадриэлью. Страх гораздо более глубокий и сильный, чем страх перед смертью. Все ссоры с Миас до определенного момента воспринимались Майроном как семейные дрязги: рыцарь Дор Даэделота только сейчас понял, что даже последние размолвки, вылившиеся в столь серьезные для него потери, до настоящего момента были и оставались банальными дружескими перепалками. Да, он наворотил делов. Но ведь его промахи не шли ни в какое сравнение с тем, что накуролесила Ниар.

Он не мог теперь сидеть без дела. Он просто не мог оставаться на одном месте, не ведая, что происходит, не осознавая до конца, какой войны стоит ожидать. Саурон нервно прошелся из стороны в сторону. Остановился, глядя в пол. Не разумея, чем именно руководствуется – желанием ли оградить себя от опасности или же простой привязанностью к Миас – решил, наконец, как именно поступит. Развернувшись, выглянул в широкую люкарну. В просвете резного окна виднелся Ородруин. Красавец-вулкан волновался, будто живое существо. Удивительного в этом диве было мало. Все огненное сегодня волновалось вместе с Ниар.

Хмуро оглядывая окрестности Барад-Дура, Саурон тяжело вздохнул. Его дорожка теперь вилась к Мории. Казалось, весь мир сомкнулся на древнем царстве детей Аулэ.

Впервые за много столетий над ликами древних и сильных навис смертоносный клинок.

♦♦♦♦♦

Впервые за много столетий над ликами древних и сильных навис смертоносный клинок. Впервые чародеи Дор Даэделота так бесцеремонно выходили на свет, забыв об осторожности. Вооруженные лишь силой и дерзостью, Миас готовы были совершить самосуд. И Осаа, сидя подле своего спящего сына, впервые подумала о том, что, возможно, дети Мелько были правы.

Ниар спасла Торина не только потому, что сердцем своим привязалась к нему и прониклась его мужеством. Нет, ей хватало и собственной храбрости, казалось бы неисчерпаемой. Питаемая ею любовь к гному, ещё слабая и неокрепшая, не являлась истинной причиной проявленного благородства. Осаа решила, что дело было даже не в Белерианде. Источником великодушия послужила тяга к настоящей, чистой справедливости. Ниар хотела доказать – видимо, в первую очередь, самой себе – что добро отнюдь не строго очерченная грань. Гномка, наблюдавшая за странным и пугающим разговором Красной Колдуньи с силами высшими, теперь и сама не могла понять, во что верит.

Убрав со лба Торина прядку волос, Осаа нахмурилась. Разбушевавшаяся вьюга не унималась вот уже который час. Небо за время отсутствия Ниар успело почернеть, а ночь войти в свои законные права. Стало теплее, но горный воздух продолжал искриться снежной круговертью. Торин, погруженный в крепкий и беспробудный сон, казалось, мороза даже не замечал. Его согревала магия, золотым веретеном окутавшая тело эреборца. То, что для орков послужило карой, для подгорного жителя стало спасением.