Текст книги "Лабиринт памяти (СИ)"

Автор книги: Jane Evans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 55 страниц)

– Это всего лишь свидание, – вслух уговаривала она себя, отправляясь в тот вечер с работы домой пораньше, чтобы привести себя в порядок. – Никто меня ни к чему не обязывает.

К счастью, так оно и оказалось. Алан был настоящим джентельменом, а потому не стал торопить события. Они посидели в кафе, а затем принялись гулять по вечернему Лондону, искренне наслаждаясь беседой, хотя Гермиона пару раз ловила себя на мысли, что только беседа с этим человеком ей и нравится: невольные прикосновения Алана и долгие взгляды не вызывали в теле хотя бы малость того, что она называла трепетом.

Поэтому в какой-то миг она невольно загрустила, пытаясь не дать отголоскам прошлого, которое она делила совершенно с другим человеком, прорваться в душу.

– Гермиона, что-то случилось? – услышала она обеспокоенный голос Алана.

Слегка встрепенувшись, Гермиона перевела на него взгляд и постаралась улыбнуться.

– Нет, всё прекрасно, просто…

Она неопределённо повела рукой в воздухе, силясь придумать оправдание, но в конце концов сдалась и, мысленно отругав себя, спрятала глаза.

– Так, мне всё ясно. Нам нужно срочно сменить формат свидания! Наверное, в том кафе тебя разморило, так что предлагаю взбодриться.

Гермиона удивлённо уставилась на него.

– Взбодриться? Что ты имеешь в виду?

Алан победоносно улыбнулся, и, взяв её за руку, аппарировал на неизвестную, но оживлённую улочку. Гермиона растерянно огляделась по сторонам, а затем, проследив за взглядом Алана, невольно громко вздохнула.

– Нет… – тихо выдавила она, читая объявление на полуоткрытой двери: «Только в нашем клубе каждую среду проводятся уникальные латиноамериканские вечеринки с зажигательными танцами! Вход строго по парам!».

– Вот скажи, что может быть лучше танцев, Гермиона, когда нужно поднять настроение? К тому же сегодня среда. Брось, не стоит стесняться! – добродушно подмигнул ей Алан, но она не обращала на него внимания.

Просто в этот миг казалось, будто она перенеслась на несколько месяцев назад, туда, где всегда тепло, а растения находятся в вечном цветении; где люди пьют много вина, а ещё много говорят, активно жестикулируя; где танцевать – почти одно и то же, что любить, а любить – значит жить.

И пока Алан приводил всё новые доводы в пользу посещения вечеринки, Гермиона вспоминала несметные часы репетиций на фоне догорающего заката, жаркие ссоры и пылкие объятия во время танцев, и требовательные пальцы на её разгорячённой коже, которые полностью подчиняли её. А ещё отчаянный шёпот, нужные, пронзительные слова и чувства, от которых она теряла голову, когда смотрела в тёмные от желания серые глаза единственного человека, в чьих руках она дрожала одновременно от возбуждения и от страха, что не сможет перед ним устоять.

Как жаль, что такого больше не будет.

– Что, прости? – удивлённо спросил Алан, и Гермиона поняла, что сказала последнюю фразу вслух.

И она искренне разозлилась, до слёз разозлилась на саму себя.

Ну уж нет! Она ещё испытает все эти чувства! Она сможет ощутить гораздо большее, обязательно сможет! Возможно, даже сегодня. Ведь ей же так нравилось танцевать, так почему бы позволить себе это удовольствие прямо сейчас?

– А знаешь… Я согласна. Идём, Алан, – пожалуй, даже чересчур уверенно заявила Гермиона, из-за чего поймала недоверчивый взгляд.

– Стой, если ты на самом деле этого не хочешь и соглашаешься из вежливости, то…

– Нет, я на самом деле хочу потанцевать, – слегка улыбнулась ему Гермиона, посмотрев в глаза.

Она сказала сущую правду, и Алан, отметивший это, облегчённо выдохнул.

– В таком случае… – галантно подставил он ей локоть, – …идём.

Гермиона приняла руку и шагнула внутрь.

Конечно, атмосфера, царившая в клубе, отличалась от той, что была в «Жаркой ночи»: помещение было намного больше и подходило скорее для современных вечеринок, чем для тематических, хотя характерная музыка и танцующие почти так же хорошо, как в «Магнолии», пары всё же настраивали на нужный лад.

– Тебе что-нибудь принести? – пытаясь перекричать музыку, обратился к Гермионе Алан.

– То же, что и тебе, – громко ответила она, тот утвердительно кивнул и скрылся в толпе.

Гермиона вмиг почувствовала себя неуютно, словно пришла в подобное заведение в первый раз, а потому, обхватив локти ладонями, поёжилась и отошла в сторону. Заиграла новая, знакомая ей мелодия, и она, увлёкшись наблюдением за особенно хорошо танцующей парой, в какой-то момент осознала, что и сама невольно покачивает бёдрами и вспоминает ногами основной ход бачаты.

– Ого! Да ты неплохо двигаешься! – присвистнул внезапно появившийся за её спиной Аллан, и Гермиона резко к нему обернулась, едва не выбив из его рук два бокала.

– Ох, прости! Я просто испугалась, – положив руку ему на плечо, объяснила Гермиона.

– Ничего страшного. Вот, – он протянул ей красивый разноцветный коктейль, украшенный зонтиком. – Там много сока и совсем немного ликёра.

Гермиона поблагодарила его и, сделав первый глоток, вновь сосредоточила внимание на танцполе. Алан что-то увлечённо рассказывал, пока она потягивала коктейль и с тоской вспоминала, как когда-то точно так же танцевала с Драко – раскрепощённо и чувственно. Да, порой они действительно находились на грани между тем, чтобы продолжить танцевать или начать настоящую прелюдию, чтобы поубивать друг друга или притянуть для страстного поцелуя. Сколько между ними было напряжения, неповиновения, борьбы, которые всё равно сводились к ощущению опьяняющей страсти, бесцеремонно рушащей все барьеры и внутренние запреты, за которые оба уже были не способны держаться.

В момент, когда Гермиона осознала, что снова думает о Драко, хотя, по идее, должна быть увлечена другим мужчиной, её охватило такое отчаяние, что она, залпом осушив бокал, поставила его на барную стойку и, схватив Алана за руку, потянула его на танцпол.

– Эй, Гермиона, подожди… – попытался притормозить её он. – Ты уверена, что хочешь танцевать?

Она была до того взвинчена, что, не подумав об абсолютной бесцеремонности своего поведения, резко к нему повернулась и с жаром выпалила:

– Абсолютно.

Видимо, Алан не ожидал такой реакции, но ему понравился энтузиазм Гермионы, а потому он, также отставив бокал в сторону, всё же последовал за ней на танцпол.

Играла музыка бачаты, поэтому Гермиона, стараясь заблокировать верещащий про непотребное поведение голос разума, подошла вплотную к Алану и скрестила руки за его шеей. Он был немного ниже Драко, но крепче, и Гермиона невольно отметила эту разницу, когда партнёр мягко притянул её за талию.

– Сказать честно, я скверно танцую, – слегка смутившись, признался Алан, чем вызвал улыбку Гермионы.

– Я немногим лучше, но всё равно попробую научить.

Она начала движение первой, и Алан, очевидно, старавшийся не ударить в грязь лицом, последовал за ней, легко подстраиваясь под движения её ног и бёдер. Совершенно точно он явно преуменьшал, говоря, что плохо танцует, потому что Гермиона была уверена – со стороны они выглядят не хуже, чем все остальные пары. Наверняка они двигались слаженно и смотрелись гармонично, ведь их разница в росте была идеальна для танцев. Возможно, Гермиона даже сказала бы, что о таком партнёре можно только мечтать, а после того, как он неожиданно раскрутил её в сторону и страстно притянул обратно, ещё добавила бы, что мечтать об Алане можно, не только представляя его в роли танцевального партнёра.

Всё это было бы возможно, если бы не одно «но».

Гермиона ничего не чувствовала. Вообще ничего, пока Алан одной рукой ненавязчиво гладил её спину, другой сжимал её пальцы, а бёдрами задавал темп. Близость с ним не волновала, а скорее доставляла неудобство, хотя Гермиона отчаянно пыталась, по-настоящему хотела ощутить трепет каждой клеточкой тела. Его теплое дыхание не заставляло прильнуть ещё ближе, а лишь вызывало желание отодвинуться подальше, и в какой-то миг Гермиона назло самой себе и своему глупому существу заставила себя прижаться к Алану чуть сильнее. Она закрыла блеснувшие от слёз глаза, пытаясь отдаться ритму музыки, но у неё не получалось, не получалось абсолютно ничего! Наоборот, словно в наказание, что она силилась врать самой себе, пришло резкое осознание: это не его руки обнимают её, не его губы слегка касаются уха, не его тело так близко к её собственному.

И она не чувствует абсолютно ничего, кроме отвращения и мучительной злости на себя, когда танцует не с Драко.

Громко всхлипнув, Гермиона резко вырвалась из объятий Аллана и побежала к выходу, смахивая слёзы.

Чёрт, она совершенно безнадёжна! Какой надо быть дурой, чтобы подумать, что она может его забыть? Что она может встречаться с кем-то ещё и позволять себя трогать тому, чьи прикосновения навсегда останутся чужими?!

Молниеносно вылетев на улицу в одном платье с коротким рукавом, Гермиона даже не ощутила холода: ей было невыносимо жарко. Лицо горело от обиды, тело пылало, словно в знак протеста, что она старалась заставить его подчиниться не тем рукам.

– Ты такая идиотка, Гермиона… – вслух протянула она и спрятала лицо в ладонях, внезапно очень отчётливо понимая, что весь её план по началу новой жизни полетел к чёрту.

Она не сможет забыть Драко.

Никогда.

Она не сможет ни с кем почувствовать что-то даже немного похожее.

Никогда.

Она не сможет быть с другим мужчиной, потому что, вопреки всему, до сих пор любит одного единственного, который уже давно дарит себя не ей.

И самое горькое, что Гермиона будет любить его, несмотря ни на что.

Она будет любить его всегда.

И она сдаётся, прекращает бороться и перестаёт ломать себя, чтобы пытаться быть другой, чтобы пытаться быть с другим.

Нет.

Если ей суждено остаться одной и пронести через всю жизнь любовь к единственному мужчине, то так тому и быть.

Потому что если она попытается отдать себя не ему, то предаст своё чувство, предаст саму себя.

А Гермиона не могла этого сделать во второй раз.

– Гермиона! – услышала она взволнованный крик позади себя. – Вот ты где!

Она, быстро вытерев слёзы, постаралась улыбнуться и повернулась к запыхавшемуся Алану, который выглядел жутко взволнованным и одновременно смущённым.

– Послушай, Гермиона, прости меня! Если я чем-то тебя обидел, если зашёл слишком далеко… – начал оправдываться он, но она остановила его жестом.

– Нет, это ты меня прости, Алан. Прости, что согласилась на свидание и дала тебе надежду, – с горечью приналась Гермиона, чувствуя, как одинокая слезинка скатилась по щеке.

– Гермиона, я не понимаю… – покачал головой Алан, и она шагнула к нему, взяв его руки в свои.

– Ты замечательный парень и настоящий джентльмен. Спасибо за восхитительный вечер, который ты провёл со мной, и прости, что он так нелепо завершился. Но я не могу тебе врать, Алан: я люблю другого мужчину, – грустно улыбнувшись, вымолвила Гермиона. – Я думала, что мне удастся забыть его, но лишь танцуя с тобой, я поняла, что это невозможно.

Она опустила взгляд и совсем тихо сказала:

– Прости, что не оправдала твоих надежд.

Тонкая корка льда, на которой она стояла, тихо треснула под носком ботинка, вырядившись в паутину, и в этот миг она услышала вздох Алана, прежде чем он начал говорить:

– Сказать честно, я догадывался, Гермиона. Ты мне давно нравилась, и я долго не решался подойти к тебе, потому что знал – у тебя кто-то есть. Потом я подумал, что ты рассталась с тем парнем, раз так сильно переживала по этому поводу, и лучше мне подождать. В какой-то момент мне показалось, что тебе стало лучше, что ты начала забывать про разрыв, и вот тогда я и решил рискнуть обратить на себя твоё внимание… Но сегодня я осознал, что на самом деле ты ещё не готова для других отношений, Гермиона. Всё наше свидание ты была со мной физически, но не душой.

– Алан, прости…

– Не надо извиняться за то, что любишь другого, – решительно остановил её он. – Ты восхитительная девушка, Гермиона, и, как бы мне ни было больно это признавать, я убеждён, что, если ты помиришься с тем парнем, так будет лучше, и ты будешь счастлива. Ты достойна счастья.

Гермиона поражённо смотрела в грустные, но тёплые глаза Алана и ощущала такой прилив благодарности, смешанный с чувством вины, что через несколько секунд крепко обняла его.

– Спасибо, спасибо тебе. Ты удивительный мужчина! Я уверена, ты обязательно встретишь девушку, которая сможет это оценить.

– А я уверен, – начал Алан, нежно прижав её к себе и склонившись к уху, – что ты обязательно помиришься с тем парнем, которого любишь. Ведь, если он любит тебя так же, как и ты его, иначе и быть не может.

Гермиона чуть отстранилась и печально покачала головой.

– Вряд ли, Алан. Он даже знать меня не хочет, к тому же у него уже кое-кто появился.

– Но ты не отрицаешь, что он любит тебя? – слегка нахмурившись, уточнил Алан.

– Я знаю, что любит, – кивнула Гермиона, с болью вспомнив взгляд Драко, которым он смотрел на неё в их последнюю встречу.

– Тогда дай ему время. Он всё поймёт, обязательно, – мягко обхватил её лицо ладонями Алан и ободряюще улыбнулся, чем вселил в Гермиону новую надежду, что, возможно, так оно и будет.

Что, возможно, у неё хватит сил его простить и принять обратно, если так будет угодно её сердцу.

Потому что в этот миг Гермиона понимала, что полностью сдаётся силе любви, но не чувствует себя слабой.

Потому что настоящей, непозволительной слабостью для неё было бы отказаться от любви и жить во лжи, потеряв надежду.

А она выбирает настоящую храбрость – жить в любви и отказаться от гордости, если это когда-нибудь потребуется.

Гермиона почувствовала на себе чей-то тяжёлый взгляд, но, когда обернулась, отстранившись от Алана, увидела лишь мелькнувшую светлую макушку, скрывшуюся за поворотом всего в десятке метров от неё.

***

У Драко было ощущение, будто сотни разъярённых пикси заметались внутри, безжалостно царапая, калеча его грудную клетку, вгрызаясь в то, что осталось от сердца, и раздирая на части, отравляя ядом злости всё его существо. Именно это он чувствовал, пока наблюдал, как Гермиона мило беседует с новым дружком, держа его за руки и заглядывая в глаза так, что намерение помешать этому, безусловно, «интимному» моменту даже заставило Драко пройти несколько метров в их сторону. У него опасно дёрнулся кулак и, кажется, левый глаз, когда этот придурок, что-то мычащий Грейнджер, протянул свои отвратительные, здоровенные куски дерьма, по недоразумению зовущиеся руками, к лицу Гермионы. И Драко был уверен – ещё секунда и он, поддавшись такому соблазнительному, желанному и абсолютно идиотскому порыву, наваляет новому парню Грейнджер так, что тот в лучшем случае останется калекой на всю жизнь.

Но когда он увидел, как Гермиона сама – сама! – подаётся навстречу и обнимает не его, всё изменилось.

Настроение Драко, выражение его лица, восприятие окружающей реальности, а, самое главное, мысли: в этот миг их было так много, а от этого – так больно, что он подумал – уж лучше сотни пикси, съедающих заживо изнутри, чем эта боль, которую, как он полагал, ему никогда больше не придётся испытать.

Боль предательства.

И сейчас, когда в голове всплывали фантомы преследующих его Гермиониных писем, её умоляющие взгляды, слова о любви и прощении, которого она так хотела и в какой-то момент даже почти смогла заслужить – сейчас он снова чувствовал себя жалким и затравленным, понимая: всё это было ложью. Грейнджер лгала ему, снова лгала и играла роль измученной жертвы, хотя на самом деле таковой никогда не являлась. Она никогда его не любила, а ведь Драко практически поверил в обратное. Потому что о какой, мать её, любви может идти речь, если она уже успела прыгнуть в постель к другому? Если она так легко распрощалась с прошлым и радостно шагнула в будущее вместе с этим нелепым увальнем, наверняка зовущимся её парнем? Если она, будучи лицемерной от начала и до конца, ещё недавно кричала о любви, а теперь дарит эту самую «любовь» другому?!

Драко не мог на это смотреть дальше. Совершенно точно он не ожидал, что его прогулка по улицам Лондона обернётся так.

Он не ожидал, что почувствует такую всепоглощающую злобу, нет, даже ненависть, когда увидит Грейнджер с кем-то другим, как и не думал, что потом почувствует такую же опустошённость, когда поймёт, что она предала его опять.

Драко не ожидал, что все его запретные, запрятанные на дне души надежды, что Грейнджер и правда его любит, расколются и больно вопьются в уже и без того растерзанный кусок никчёмной плоти, зовущийся сердцем.

И, наконец, самое ошеломительное. До того вопиющее, до крика неправильное и отвратительно честное, что Драко, аппарировав к себе в квартиру, не глядя стал разносить её к чёртовой матери. Он смахивал то, что видел, на пол, растаптывал, бил, срывал, калечил, и звуки крошащегося стекла, рвущейся ткани и хруста дерева были подобны предсмертным крикам некогда целых вещей.

Он делал всё это, безжалостно разбивая кулаки в кровь, позволяя осколкам впиваться в кожу, резать, ранить его, потому что действительно не ожидал одного: осознания, что до сих пор любит Грейнджер. Что даже тот факт, что она уже кувыркается с другим, забыв про него, а может, и насмехаясь над ним, не может притупить это чувство, не может заставить его не любить её.

Драко громко зарычал и со всей силы саданул по последнему целому зеркалу в квартире так, что боль от удара на какую-то долю секунды даже заставила его отвлечься от мыслей о Грейнджер, наслаждающейся тошнотворными объятиями своего нового бойфренда. И хотя бы на миг Драко почувствовал какое-то извращённое удовлетворение, потому что ему удалось заглушить это отравленное, жалкое и воющее внутри нечто, с которым он не мог сделать абсолютно ничего.

«А вдруг ты всё не так понял? Вдруг она по-настоящему любит тебя так же, как и ты её?» – за секунду до того, как он окончательно слетел с катушек, робко вторгся в сознание несмелый голос разума, приводящий те многочисленные доказательства собственной правоты, которые уже остались в прошлом.

– Ложь! – взревел Драко и ещё раз со всей яростью ударил окровавленным кулаком по тому, что осталось от зеркала. Осколки посыпались на него, вновь раня и без того порезанную кожу, но он этого уже не чувствовал. Только тяжело дышал, схватившись за раковину, словно это единственное, что его могло удержать на этом свете, а ещё, крепко зажмурившись, пытался хотя бы немного угомонить разбушевавшееся чудовище, поселившееся в голове и глумливо вещавшее, не прекращая: «Она не любила, не любила, никогда, не любила тебя…».

Отчаянно стараясь найти хоть что-нибудь, чтобы успокоиться, Драко внезапно выхватил воспоминание о последней встрече с Грейнджер, когда она, увидев его с Асторией, всё неправильно поняла и сделала неверные выводы. Драко резко открыл глаза и уставился на бледные руки с кровоточащими порезами.

«Чем она хуже тебя? Вы оба лицемерные предатели», – опять зашептал разум, подсовывая Драко картины его пробуждения в доме Астории и их последующих встреч.

«Это не в счёт. Астория для меня ничего не значит», – зло подумал он, сжав мрамор пальцами так, что тот, казалось, вот-вот даст трещину.

«А Гермиона знает об этом?» – издевательски ласковым тоном изрек всё тот же голос, и Драко почудилось, будто кто-то сначала нежно погладил его по щеке, прежде чем с размаху ударить.

– Ненавижу! – в очередной раз взревел он и, оттолкнувшись от раковины, отступил к стене, прижавшись к ней спиной. Он быстро сполз на пол и сел прямо на осколки, вцепившись пальцами в лицо.

Драко понимал – если бы он не разучился плакать ещё в первые месяцы постоянного нахождения в рядах Пожирателей, то сейчас бы бесстыдно дал волю слезам. Потому что он был настолько раздавлен, втоптан в грязь ощущением беспомощности и растерянности, а боль была настолько пронзительной и невыносимой, что его рыдания были бы, безусловно, гармоничным завершением истории под названием «Окончательное падение Драко Малфоя».

И он не знал, что делать дальше. Он не мог отличить правду ото лжи, не мог разобраться, где заканчиваются порождённые яростью домыслы и начинается реальность, облачённая в образы прошедших событий. А ещё он не мог, просто не мог даже попытаться во всём этом разобраться, потому что Грейнджер совершенно сломала его. Своим таким очевидным счастьем она будто пустила контрольную Аваду в висок Драко и уничтожила в его душе и без того затравленное почти-осознание, что, как бы там ни было, она действительно любит его. Да и, в сущности, к чему сейчас стремиться докопаться до истины? Нужно смотреть фактам в лицо: они уже давно не вместе, у Грейнджер появился новый дружок, сам Драко находится в жалких недоотношениях с Асторией при том, что Гермиона, как оказалось, пребывает в отношениях по-настоящему. А разве не является это главным доказательством, что её любовь была так же фальшива, как и всё её недавнее поведение, едва не заставившее Драко простить ей всё?

«Но что если она тебя всё же любит? Прислушайся, ты же знаешь, что любит!» – некстати вновь подал голос измученный разум, и это будто выдавило последнюю каплю сил Драко.

Внезапно стало так пугающе тихо, словно разом стрелки всех часов мира траурно замерли, люди застыли в скорбном безмолвии, и даже сам ветер, побоявшись нарушить тишину, задержал дыхание. И в этом немом царстве еле слышно, трусливо созревал ответ, который был настолько мерзок, что Драко громко вздохнул и резко произнёс:

– Нет!

Он понимал, что нахальная, абсолютно идиотская надежда в который раз пытается его одурачить, заманивая картинками не состоявшегося с Грейнджер счастья, и от этого внезапно разозлился с такой силой, что тут же подскочил на ноги и сжал кулаки.

– Ну уж нет, – процедил он, качая головой. – Всё кончено! К чёртовой матери, кончено!

Чудовище, проснувшееся в нём, издало радостный клич и подкинуло идею, которую Драко тут же воплотил, в течение минуты написав и отправив письмо. Он обдумывал её, пока чисто механически наводил порядок в квартире и приводил в порядок себя, и не позволял себе обращать внимание на вызывающий отвращение голосок, с грустью твердящий: «Ничего не выйдет, идиот. Ты снова врёшь себе».

– Ещё как выйдет, – вслух упрямо отвечал Драко, не обращая внимания на мысли, что у него серьёзно поехала крыша, раз он начал общаться с самим собой.

Не прошло и часа, как раздался звонок в дверь, и Драко, распахнув её, увидел недоумённое лицо Астории, на котором играла лёгкая, не совсем искренняя улыбка. Впрочем, ему было плевать на искренность.

– Драко, что происхо… – начала она, но он, не дав договорить, заткнул ей рот грубым поцелуем. Астория отозвалась не сразу и пару секунд даже что-то возмущённо мычала, однако уже в следующий миг стала охотно отвечать, причём скорее, чтобы доставить Драко удовольствие, чем из-за того, что сама была настолько воспламенена поцелуем.

Дура.

Драко целовал её, намеренно игнорируя острое желание отодвинуться, намеренно заглушая мысль, что делает что-то до ужаса отвратительное и мерзкое, целуя девушку, которая сейчас так фальшиво стонала ему в губы, что хотелось закричать: «Заткнись, идиотка!». Возможно, потому что терпеть эти поскуливания уже просто не было сил, а может, и из-за того, что злость и отвращение к себе стали по-настоящему невыносимы, Драко вскоре отстранился, переборов потребность вытереть рот рукавом и проблеваться как следует.

– Я тебе покажу наше родовое поместье. В моей спальне такая кровать, которая вряд ли сравнится с той, что находится здесь, – слегка повысив голос, заговорил Драко, очевидно, пытаясь заглушить мысленные протесты, исходящие от жалкого, истерзанного куска мяса, что остался от сердца.

Астория, и без того пребывавшая в состоянии глубокого потрясения, казалось, удивилась ещё больше: уставилась на Драко таким взглядом, будто ей кто-то сказал, что она получила в наследство многомиллионное состояние, но есть сомнения, что это розыгрыш.

– Но, Драко… – начала она, всматриваясь в его глаза с несмелой улыбкой, словно пыталась найти в его лице ответ на вопрос – радоваться ей или нет. – Уже довольно поздно, к тому же твоя мать…

– Не ты ли мне говорила, что хочешь познакомиться с Нарциссой? – перебил её Драко и сделал к ней шаг, после чего провёл руками по талии и позволил ладоням замереть чуть ниже спины, приводя последний аргумент: – Хотя в любом случае идея оказаться с тобой в одной постели представляется мне сегодня куда более заманчивой, чем разглядывание детских колдографий с тобой и матерью.

Астория даже довольно зарделась, услышав такие слова, а её глаза живо загорелись, пока Драко отстранённо за ней наблюдал, чувствуя, как неожиданный комок подступает к горлу и заставляет губы, облачённые в фальшивую улыбку, дрожать.

– Хорошо, – наконец выдохнула Астория, победно сверкнув глазами, и ему пришлось отвернуться, потому что он не смог скрыть неосознанную брезгливость и предательское отвращение, так явно проступившие на его лице при мысли, что вскоре он будет её трахать, как бездушное животное.

Похоже, сегодня произошло не просто его полное падение. Началось ещё и окончательное разложение его и без того не слишком высокоморальной личности, от уважения к которой у него самого уже не осталось и следа.

А всё из-за любви к женщине. Какие идиоты придумали, что настоящая любовь несёт только грёбаный свет? Ещё никогда ему не было так темно, как сейчас.

Они с Асторией аппарировали к поместью, и Драко смело постучал. Нарцисса открыла почти сразу и после нескольких секунд ошеломлённого молчания со слезами бросилась к нему на шею, одновременно и ругая его, и говоря, как сильно она соскучилась. Однако все её пламенные речи прекратились, когда она увидела Асторию, неловко переминающуюся с ноги на ногу с несмелой улыбкой. Нарцисса медленно отстранилась, и её лицо даже чуть побледнело, пока она разглядывала девушку перед собой, не в силах сказать и слова. На какое-то время воцарилось неуютное молчание, которое, впрочем, вскоре было нарушено взявшей себя в руки Нарциссой.

– Драко, что же ты не сказал, что пришёл не один, – перевела она на него холодный взгляд. – Негоже заставлять гостей ждать на пороге.

– Прости, мама, но ты не дала мне ни малейшей возможности сделать это, когда рассказывала, какой я идиот, – хриплым голосом отозвался он и постарался улыбнуться.

Наверное, это выглядело настолько жалко, что в глазах Нарциссы промелькнула боль и, кажется, сочувствие. Она отступила в сторону и жестом пригласила Драко с Асторией зайти.

– Пожалуйста, проходите, мисс…

– Гринграсс, – изящно подала ей руку Астория, с показным достоинством вскинув голову так, словно не пришла, как последняя шлюха, трахаться в дом Нарциссы по первому зову её сына.

– Хотела бы я сказать, что мне приятно с вами познакомиться, но не смею врать даже из-за Драко. Прежде всего из-за Драко, – бесстрастно изрекла Нарцисса, слегка сжав ладонь Астории, которая в ответ на это лишь недовольно поджала губы и перевела глаза на Драко, который не сводил взгляда с матери.

– Прекрати, мама. Астория не виновата, что ты завела дружбу… не с теми людьми и теперь защищаешь их интересы, – сквозь зубы процедил он.

Нарцисса пристально посмотрела на него, после чего с горечью покачала головой.

– Я защищаю только тебя, Драко. Ты же знаешь, – тихо произнесла она, разворачиваясь вполоборота.

– Так прекрати это делать! Хватит, – прошипел Драко, ощущая, как злость густеет в венах, превращаясь в самую настоящую ярость.

Не дождавшись ответа, он схватил Асторию за руку и потянул наверх.

– Драко, стой, мы же… – пыталась сопротивляться та.

– Заткнись и иди за мной, – не сбавляя темпа и даже не оборачиваясь, выплюнул он.

И она действительно заткнулась, чему Драко даже не удивился. Видимо, идиотка была настолько в него влюблена, к тому же видела себя в роли его будущей жены, что была согласна на всё. В другой ситуации Драко, возможно, даже пожалел бы её, если бы не знал, каким человеком была Астория: готовым идти по головам ради цели, думающим только о собственных интересах и эгоистично следующим своим желаниям. Она привыкла получать всё, что только захочет, а Драко оказался для неё, пожалуй, одной из самых капризных и не поддающихся контролю прихотей. И поэтому она на самом деле готова была на всё, лишь бы быть с ним, а он этим пользовался.

Отвратительно.

Открыв дверь, он затолкнул её в спальню и, не давая сказать и слова, вновь приник к её губам. Она почти не сопротивлялась, когда он, беспорядочно блуждая по её телу руками, начал стаскивать одежду, а спустя минуту и вовсе начала ему помогать. Драко, как мог, блокировал жгущее губы желание отстраниться и бежать, бежать прочь от этой насквозь фальшивой женщины, которая наигранно закатывала глаза и постанывала невпопад. Но он обязан был остаться, он должен был доказать себе, что сможет забыть Грейнджер. Ему необходимо отрезать последние пути к отступлению, необходимо окончательно уничтожить сопливого неудачника, живущего в душе и стенающего, что он делает что-то до ужаса неправильное.

«Всё правильно», – зло думал Драко, стаскивая с Астории платье. – «Правильней быть не может».

Он толкнул её на кровать и подмял под себя, спускаясь поцелуями к тонким ключицам и чувствуя запах чего-то тошнотворно сладкого, похожего на запах Пэнси, но ни капли не совпадающего с её запахом.

Яростно стиснув зубы, Драко на миг замер, пытаясь выкинуть глупые мысли из головы, и в этот момент Астория вывернулась из-под него и, заставив его перевернуться, села сверху. Она провела пальцами по его торсу вниз, бесстыдно глядя ему в глаза, а затем наклонилась для поцелуя, в то время как Драко едва не взревел от отвратительного понимания – он не хочет её.

Совершенно.

Видимо, Астория тоже это заметила, а потому, на мгновение стушевавшись, принялась расстёгивать его брюки в надежде исправить ситуацию.

И эти умелые, даже чересчур умелые прикосновения, совершенно для Драко чужие, были настолько ненужными, по-настоящему лишними, что он знал – ничто не поможет.

Ничто не сможет «исправить ситуацию», потому что он даже не мог «исправить» самого себя. Он не мог выбить из головы дурь, складывающуюся в до боли знакомые черты лица той, что сейчас, возможно, прямо в этот момент, ублажает другого мужчину.

Подумав об этом, Драко пришёл в такую ярость, что с глухим рыком вновь перевернул Асторию и прижал её руки к постели. Он уловил страх в её глазах и, чтобы не видеть его, резко опустился к шее, прикусив бледную, лишённую и намека на загар, какой был у Грейнджер, кожу. Он назло самому себе стал спускаться ниже, пока его рука скользила по внутренней стороне бедра Астории. И опять эта мысль, словно в насмешку проиллюстрированная укоризненным взглядом карих глаз, всплывшим в памяти: он ласкает не её.