Текст книги "Лабиринт памяти (СИ)"
Автор книги: Jane Evans
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 55 страниц)
– Моё платье намокло и целую ночь пролежало на берегу, – сконфуженно начала Гермиона, быстро стаскивая с себя уже ненавистный наряд, а затем добавила, предупредив следующий вопрос: – А порвала я его ещё вчера вечером, когда бежала на этих жутких каблуках и несколько раз зацепилась подолом за что-то.
Джинни уже набрала в лёгкие побольше воздуха, чтобы снова начать говорить, но Гермиона сурово на неё посмотрела, натянув шорты:
– И, пожалуйста, не задавай мне сейчас вопросы.
И та действительно не задавала, пока молча помогала собирать вещи, хотя было видно, что ей не терпится узнать подробности прошедшей ночи. Гермиона была благодарна Джинни, ведь сейчас она не могла думать ни о ком, кроме Драко. Её стремительный побег теперь казался самой чудовищной глупостью на свете, и она решила, что если выдастся хоть одна свободная минута – она непременно попытается его найти. К тому же Гермиона надеялась, что ей удастся увидеть его в главном здании «Магнолии», ведь, насколько ей было известно, все волшебники должны покинуть это место примерно в одно время.
Когда они встретились с Гарри и Роном, те, к счастью, не стали возвращаться к неудобной теме. Рон выглядел виноватым, но всё же изредка кидал на Джинни сердитые взгляды, а на Гермиону смотрел с подозрением. Однако, стоило им подойти к стойке администратора, рядом возникла Саманта и увела того в сторону, чтобы попрощаться привычным для них двоих способом.
Гарри заполнял необходимые бланки, а Гермиона изредка рассеянно отвечала на его вопросы, хотя сама пыталась найти в толпе знакомое лицо. Многие уже покинули курорт, но ей хотелось верить, что Драко вот-вот появится в холле, увидит её, и вот тогда она всё ему объяснит.
Но его нигде не было. А к ним уже подошёл Матео и услужливо предложил проводить их до порт-ключа. И, когда все двинулись вслед за ним, Гермиона едва совладала с собой, чтобы не закричать «Стойте!», цепляясь за последний шанс увидеть Драко.
Она этого не сделала, ведь это было бы глупо, хотя, если вдуматься, глупо было не попытаться. С этой мыслью она не спеша начала спускаться по ступенькам, медля в нерешительности.
– Гермиона? – позвала её Джинни, протягивая какой-то белый конверт.
Та сошла ниже.
– Что это?
– Фотографии. Оказывается, нас весь отдых фотографировали, представляешь? Держи, это твои, – отдала ей пачку Джинни.
Гермиона на миг замерла, а в следующую секунду продолжила двигаться, нетерпеливо распечатывая конверт. Она уже была в самом низу лестницы, когда ей удалось его открыть и достать первую фотографию, на которой была изображена она, Джинни с Гарри и Рон, внимательно смотрящие шоу в первый вечер.
– Гермиона, поторопись! Нам уже пора, – крикнул ей Гарри и указал на трость, которая должна была их переместить в Лондон.
Но она не могла двинуться с места. Потому что уже на следующем фото увидела себя и… Драко.
Первый раз, когда они танцевали вместе. Смотря друг другу в глаза с ненавистью, мысленно проклиная друг друга, но выполняя волю курорта.
Облизнув губы, Гермиона достала следующее фото.
Она заливисто смеётся и пытается шутливо ударить Рона, который только что окатил её ледяной водой, а вдали стоит Драко и едва заметно усмехается, наблюдая за ней.
Следующее.
Она и Малфой в клубе, пристально плавят друг друга взглядом,а через секунду их губы встречаются…
Гермиона застыла, ощущая, как вихрь чувств вновь поднимается откуда-то из глубины души, завладевает её телом.
– Гермиона! – это её окликнула уже Джинни, и она на ватных ногах просто заставила себя подойти к друзьям.
– На счёт три: один, два… – начал командовать Матео, когда все занесли руки над тростью.
И в миг, когда он прокричал «Три!», Гермиона поняла, что совершает очередную чудовищную ошибку, покидая этот курорт.
И в миг, когда её вихрем начало уносить прочь, она уловила, как вдали промелькнуло до боли знакомое и уже родное лицо, исказившееся от отчаяния.
*
Драко было холодно. Как он и думал, простуженная Англия встретила его, завернувшись в неприветливые тучи, а нескончаемые слёзы, вылившиеся в бесформенные лужи, лишь подтверждали её дурное настроение. Страна словно прогнала легкомысленное лето из своих городов, но с готовностью приняла чопорную, как и она сама, осень, которая, очевидно, тоже переживала не самые лучшие времена. Возможно, Драко только показалось, но в этом году природа словно и не думала менять свой девичий зелёный наряд на богатый золотой. Листья слишком быстро пожухли и уныло усеяли тротуары, деревья неожиданно осиротели гораздо раньше положенного срока, а люди старательно кутались в свои серые одежды, чтобы поскорее прожить ещё один серый день своей серой жизни.
И ему было холодно, причём холодно где-то внутри. В нём будто всё заледенело, когда он покинул «Магнолию». Хотя, наверное, это произошло всё же раньше – в секунду, когда он понял: Грейнджер ушла.
Смешно! Сегодня утром он всерьёз боялся этого, а потом так наивно успокоился, поверив, что снова накручивает себя, придумывает то, чего уж точно не может случиться. Но это случилось: она сбежала, и он, к чёрту, не мог понять, что делать дальше.
Он не мог этого понять, когда, одетый совершенно не по погоде, аппарировал в центр Лондона.
Не мог понять, когда просидел в парке на холодной скамье целых два часа, уставившись в одну точку.
И по-прежнему не мог понять, когда пришёл в свою лондонскую квартиру и мгновенно ощутил себя бесконечно одиноким.
В эти минуты Драко ненавидел себя и её, наверное, тоже ненавидел за то, что сделала с ним. Былое счастье превратилось в наказание, чувство, раньше дарившее тепло, теперь обернулось нестерпимой пустотой, а свет надежды, который зародился в его душе, превратился в настоящую тьму, и на этот раз, похоже, Драко был вынужден блуждать в ней один.
Ему хотелось бежать из этой смердящей одиночеством квартиры, но ирония заключалась в том, что, как и несколько лет назад, ему некуда было идти. Разве что…
Ему долго не открывали, и поначалу Драко подумал: никого нет дома. Но стоило ему только это предположить, как дверь тихо отворилась, и в проёме показалось осунувшееся, но вмиг озарившееся тёплой улыбкой лицо.
– Драко, милый! Наконец-то! Как же я соскучилась! – заключила его в объятия Нарцисса, но тот тут же отстранил её от себя: ему всегда было жутко неловко в моменты проявления материнской нежности.
– Здравствуй, мама. Могу я… – сдержанно улыбнувшись, спросил он и небрежно указал куда-то позади неё.
– Конечно, конечно, Драко, проходи, – слегка встряхнув головой, отозвалась Нарцисса и отступила в сторону, не сводя с него полного тихой радости взгляда.
Он коротко кивнул и шагнул внутрь родного поместья, в котором не жил уже несколько лет. Перед ним тут же выстроились домовые эльфы, чтобы поприветствовать «молодого хозяина», но он, оборвав их на полуслове, велел продолжить заниматься своими делами.
В душе стало совсем немного теплее.
– А где Элиса? Я и по ней успела соскучиться, – закрыв дверь, с надеждой спросила Нарцисса, и Драко на секунду напрягся. Очень медленно он обернулся и какое-то время просто смотрел на мать. Хотя она и выглядела уставшей, он не мог не отметить, как преобразилась Нарцисса. Её глаза живо блестели, на щеках играл лёгкий румянец, и, казалось, она даже помолодела. Драко нравилось видеть её такой, ведь он помнил, что ещё пару лет назад всё было иначе, и он готов был многое отдать, лишь бы матери вновь не пришлось ощутить себя такой несчастной, как тогда.
Но, как бы ему ни хотелось её не расстраивать, ответить всё же пришлось:
– Мы с Эл расстались.
Он видел, как что-то потухло в её взгляде, а на лице застыло изумление.
– Но… как? Всё ведь было хорошо, Драко, вы вместе поехали отдыхать, и я всегда говорила, что Элиса идеально подходит тебе. Вы же хотели пожениться…
– Это ты хотела, чтобы мы поженились, мама! И откуда тебе знать, кто мне идеально подходит? Боюсь, узнав мои мысли по этому поводу, ты бы жестоко разочаровалась, – вспылил Драко и, отвернувшись, сделал пару шагов вглубь комнаты, а затем тихо, горько добавил: – Я и сам в себе разочарован.
На какое-то время воцарилось тягучее молчание, нарушаемое лишь ставшим внезапно чересчур громким тиканьем часов. А потом он почувствовал невесомое прикосновение к плечу.
– Я велю заварить нам чай, – мягко произнесла Нарцисса и зашелестела юбками по направлению к соседней комнате.
Драко едва заметно кивнул.
Когда мать скрылась из вида, он протяжно выдохнул, мгновенно почувствовав себя бесконечно уставшим, и сел на жёсткую софу, спрятав лицо в ладони. Ему не стоило повышать на неё голос, по правде же, она не виновата, что сын оказался по уши в дерьме, что он наравне с отцом стал ещё одним разочарованием в её и так полной страданий жизни. Но хуже было то, что Драко прекрасно знал: несмотря ни на что, закрывая глаза на всё, Нарцисса любит их обоих: его и Люциуса. Любит бескорыстно и самоотверженно, хотя этим делает себе только больнее, преданно ожидая, что когда-нибудь всё станет как прежде.
Она жила во лжи: «как прежде» уже никогда не будет. Драко знал это, как никто другой, и оттого так не любил бывать в этом доме, в котором всё ещё сиротливо ютилась надежда.
Через несколько минут перед ним появился поднос с чайником и двумя изящными фарфоровыми чашками, наполненными ароматным чаем. Нарцисса неслышно подошла к столику и грациозно села напротив. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, после чего она отвела взгляд и, взяв свою чашку, сделала глоток.
– Извини, – бесцветным голосом начал он. – Я погорячился.
– Всё в порядке, дорогой, – неспешно подняла на него глаза Нарцисса и грустно улыбнулась. – Я понимаю.
Драко стало совсем паршиво, ведь он прекрасно видел: мать в очередной раз скрывает свои истинные чувства, опять проглатывает обиду, как делала почти всегда на протяжении многих лет. Он не мог её винить: она просто хотела, как и многие ведьмы их круга, быть идеальной матерью и женой, у которой нет поводов для недовольств, но есть бесконечное уважение к своему мужу и абсолютное принятие его идеалов.
– Просто я понял, мама, что никогда её не любил, – зачем-то сказал он, ожидая увидеть удивление на лице Нарциссы, но та всё так же грустно улыбалась.
– Я всегда знала это, Драко.
– И хотела, чтобы я на ней женился? – презрительно усмехнулся он.
– Необязательно любить человека, чтобы быть счастливым, находясь рядом с ним, – глубокомысленно изрекла Нарцисса.
– Но ты же никогда не была счастлива.
– Потому что я любила, Драко, – мягко ответила она, с грустью посмотрев на него. – Но, справедливости ради, даже мне удалось испытать свою порцию счастья. Прошло так много лет… Но, видит Мерлин, я бы не хотела, чтобы ты повторил мою ошибку, дорогой.
– Значит, любить – ошибка?
Нарцисса молчала какое-то время, пристально смотря на него, а затем отвела взгляд. На её губах расцвела едва заметная улыбка.
– Кстати, я хотела тебе сообщить прекрасную весть! Отец всё уладил и на днях вернётся домой, – в её глазах читалась искренняя радость, когда она вновь взглянула на него.
Драко не разделял её восторга. Его даже немного передёрнуло от мысли, что придётся встретиться с человеком, который теперь его по-настоящему ненавидел. Раньше это было взаимным, но сейчас… Сейчас при мысли о Люциусе он не чувствовал почти ничего, кроме нежелания с ним встречаться. Хотя было бы забавно, наверное, увидеть лицо отца, если бы тот узнал, что его единственный сын, на которого он возложил столько глупых надежд, вдруг спутался с грязнокровкой.
«Он бы вряд ли удивился. В его глазах ты уже на самом дне, помнишь?» – пронеслось в голове, и Драко мрачно усмехнулся.
Нарцисса ждала, что он начнёт говорить, но он молчал. Ему просто нечего было сказать, но если бы он и нашёл слова – они бы, без сомнений, лишь ещё больше её расстроили. Поэтому он просто наблюдал, как тускнеет улыбка на красивом лице Нарциссы, а взгляд в который раз приобретает знакомую покорность.
– Ну, я пойду. У меня был ужасный день… Ты же не против, если я останусь на какое-то время? – неловко встал с дивана Драко и, увидев лёгкий кивок, зашагал прочь. Говорить совершенно не хотелось. Снова на душе стало по-настоящему тоскливо.
Уже поднимаясь по ступенькам на второй этаж, он услышал тихий голос:
– Драко…
Обернувшись, тот удивлённо посмотрел на мать.
– Любовь не ошибка. Настоящая ошибка – это не любить, Драко, – искренне поделилась она, смотря ему прямо в глаза.
Драко на миг замер, а затем глубоко вздохнул и на выдохе произнёс:
– Но ведь ты так недолго была счастлива с отцом, мама, хотя любила его.
– Но я бы ни на что не променяла эти моменты, дорогой. И, пока я помню, каким Люциус может быть, я всегда буду ждать, что всё станет как прежде. Я никогда не потеряю веру, а ты не вини меня за это и будь, пожалуйста, терпимее к нему.
Она выглядела такой хрупкой, но уверенной в своих словах, что Драко захотелось её обнять. Но он сдержался, как делал всегда в такие моменты. Лишь сжал челюсть, а затем коротко бросил:
– Я не виню тебя и… Спокойной ночи, мама.
К горлу подступил неприятный ком: слова матери всколыхнули в его душе те чувства, от которых он так старательно бежал, надеялся отвлечься. Но перед глазами вновь мелькали дни, наполненные жаркими спорами, страстными поцелуями и противоречивыми эмоциями. Летние дни, наполненные Грейнджер. И, хотя на дворе уже была осень, а от былого остались лишь жалящие воспоминания, Драко всё же ни за что на свете не хотел бы, чтобы у него это отобрали.
Теперь он, как никогда, понимал Нарциссу, которая, несмотря на ужасные вещи, сделанные Люциусом, всё ещё любила его. Он понимал, почему она живёт мечтами о том, что однажды испытанное ею счастье вернётся. Он понимал, почему она так жаждет возвращения отца, и в это мгновение, осознавая, что для неё значит его освобождение из Азкабана, Драко внезапно почувствовал странную вещь: теперь он тоже этого ждал. Не желая того, он неожиданно проникся чаяниями матери и, похоже, поверил, что, даже вопреки ужасам прошлого, настоящее может стать отправной точкой чего-то нового. И сейчас ему было искренне жаль, что отец никогда не примет его выбор и вряд ли простит, что его сын влюблён в грязнокровку.
«Да он скорее умрёт», – с тоской подумал Драко, устало опускаясь на свою кровать.
В тот момент он не знал, насколько был близок к истине.
Ведь на следующий день Люциус действительно умер.
*
Весть, что оправданный накануне Пожиратель Смерти Люциус Малфой мёртв, казалось, разошлась по всем газетам даже быстрее, чем врач подтвердил это в заключении. Примечательным было, что, если верить журналистам, Люциус должен был выйти на свободу в тот день, но скоропостижно скончался от нелепой сердечной недостаточности.
Она узнала об этом утром: во время завтрака сова принесла свежий выпуск «Ежедневного Пророка». Гермиона пила безвкусный чай на кухне и какое-то время просто апатично смотрела на брошенную на подоконник газету, но вскоре решила пробежаться глазами по строчкам: она помнила, как раньше любила читать последние новости. Сейчас было вообще странно думать о вещах, которые она когда-то любила делать, потому что ровно со вчерашнего дня ей стало плевать абсолютно на всё.
На всё, кроме Малфоя.
Вот и сейчас она уже пятый раз перечитывала одно и то же предложение, потому что никак не могла сконцентрироваться, вновь невольно вспоминая полный боли взгляд Драко, которым он проводил её в последний раз. И это было заслуженным, горьким напоминанием, какую чудовищную ошибку она совершила, покинув его, струсив в самый неподходящий момент.
И она до сих пор ничего не сделала. Не предприняла ни одной чёртовой попытки хоть как-то исправить ситуацию, потому что банально не знала, с чего начать. Она словно застряла на каком-то промежуточном этапе между прошлым и настоящим, из часа в час прокручивая, проживая события последних дней, проведённых в «Магнолии», и было ощущение, словно этому не будет конца. Возможно, она просто боялась, что Малфой не станет её даже слушать, не сможет понять и поверить, как сильно она раскаивается в своём глупом поступке. А может, боялась другого: что с приездом в Лондон всё изменится. Хотя в любом случае глупо было бы полагать, что всё останется как прежде, ведь она сама стала совершенно другой, и это меняло многое. Вот только что делать дальше? С чего начать этот пугающий новый этап жизни, который она уже не могла представить без Драко?
Гермиона с тоской перевернула страницу, так и не найдя ответы на свои вопросы, и уже хотела закрыть никчёмную газету, когда взгляд неожиданно зацепился за знакомую фамилию – сердце при этом начало лихорадочно колотиться. Статья была небольшой, чуть больше обычного некролога, но, стоило её прочитать, к горлу подкатила тошнота и тут же стало трудно дышать. Она же знала, была уверена, что в этот самый миг, где-то далеко страдает тот, о ком она думала ежеминутно, тот, кто стал болезненно близким, тот, кого она… Да, она любила его.
Совершенно точно.
Всем своим существом.
Одного его.
Эта мысль, так смело сказанная самой себе, придала Гермионе сил, поселила в ней уверенность, и она трясущимися руками схватила пергамент и перо, а затем начала писать.
«Прости».
Это было первое, что она вывела бумаге, и замерла, почувствовав, как слёзы навернулись на глаза. А потом встряхнула головой, глубоко вздохнула и продолжила:
«Прости.
Я только что прочитала, что твой отец умер. Мне жаль, Драко, и, честно, я не знаю, что сказать, потому что банальное «соболезную» прозвучит фальшиво и не сможет выразить моих настоящих чувств. Поверь, я понимаю, как это больно – потерять родного человека, даже если ваши отношения складывались не лучшим образом. И я разделяю твоё горе, хотя, возможно, тебе сложно будет в это поверить.
Помни, я готова тебе помочь в любую минуту, только напиши или сообщи каким-либо способом, если тебе будет что-то нужно. Я знаю, скорее всего, ты не захочешь меня видеть в ближайшее время, и понимаю, принимаю твоё решение.
Прости меня. Вчера я поступила совершенно по-идиотски, испугавшись того, что ждёт нас дальше. Я боялась взглянуть правде в глаза и потому сбежала, потому что наутро всё показалось в разы сложнее, чем ночью. Но, когда я вернулась домой – поняла: от правды всё равно не скрыться. Хочешь, я её озвучу?
Я хочу быть с тобой, Драко, и сейчас я смело это признаю. Я хочу делить с тобой радость и печаль, хочу быть частью твоей жизни, ведь свою без тебя мне уже так сложно представить.
И я очень хочу тебя увидеть, но буду лишь терпеливо ждать, пока ты сам этого не захочешь. И, если даже ты не сможешь меня простить, я хочу, чтобы ты знал: я всегда с тобой.
Твоя Гермиона».
Она отправила это письмо с несмелой надеждой, что вскоре получит ответ.
Но шли дни, тягучие, долгие, полные рутины и бесцветных событий, лишённые тепла и радости, а она так и не получила от него ни строчки. Она просто довольствовалась отрывочной информацией из статей о смерти Люциуса в газетах и обрывками диалогов на работе. Таким образом Гермионе удалось узнать, что его похоронили на семейном кладбище, а на церемонию пришло едва ли больше десяти человек. После войны настали тёмные времена для всех чистокровных семей, причастных к злодеяниям Волдеморта, и Малфои были одной из них. Поэтому многие из тех, кто в былые дни называл себя друзьями Люциуса, теперь тщательно отрицали факт своей некогда близкой дружбы с Пожирателем Смерти, оправдывая своё общение «чисто корыстным интересом».
Гермиона понимала, что Драко сейчас нестерпимо трудно, и она бы всё отдала, только бы быть с ним в этот период, но не могла наплевать на его желание, нет, вернее – нежелание видеть её. Разве не так она должна была расценить отсутствие ответа?
Прошло уже две недели с момента возвращения в Лондон, и с каждым часом, проведённым вдали от Драко, она будто бы умирала изнутри, когда днём с абсолютной апатией машинально исполняла свои должностные обязанности, а ночью горько плакала, позволяя эмоциям взять верх. И она боялась наступления темноты: ночью, когда загорались безжизненные звёзды, когда скулящий ветер уныло танцевал с пожухлыми листьями, а по крышам барабанил нескончаемый дождь, Гермиона вспоминала. Вспоминала целые картины из уже, казалось, далёкого прошлого, которые выглядели чем-то нереальным, надуманным, но таким до боли прекрасным, что слёзы сами текли по щекам. Как сложно было поверить, сидя в одинокой, холодной квартире, запивая своё дурное настроение безвкусным чаем и не чувствуя ничего, кроме боли и тоски, что ещё несколько недель назад она была в настоящей сказке, где каждый день приносил такие эмоции, которые она и не думала испытать. «Прекрасная Магнолия» подарила ей целую жизнь, о которой она и не мечтала, но которую, похоже, уже отжила.
Несколько кружащихся за окном листочков сиротливо приютились на подоконнике Гермионы. Её губы слегка дрогнули, а руки сами потянулись к тугой задвижке окна. Впустив холодный влажный воздух в комнату, она быстро взяла один из них и, поёжившись, захлопнула раму. Поплотнее закутавшись в плед, Гермиона какое-то время молча смотрела на свою ладонь, на которой лежал выцветший, сморщившийся листик, и в эти секунды чувствовала внутреннюю борьбу. Но, когда она с силой сжала руку в кулак, вмиг превратив в труху уже и так безжизненный листок, в ней словно что-то сломалось.
В ту ночь она долго плакала, яростно била кулаками подушку, пару раз пыталась написать письмо, но тут же разрывала пергамент в клочья, а потом, где-то в третьем часу ночи, даже вознамерилась отправиться в квартиру Драко и так бы и сделала, если бы не жёсткий голос подсознания, заявивший, что её там вряд ли ждут.
В ту ночь Гермиона поняла, что если не попытается хоть немного отпустить ситуацию и жить дальше – просто сойдёт с ума. И она правда мужественно старалась, помогая Джинни организовывать свадьбу, заставляя себя делать вид, что всё в порядке, а ещё пытаясь работать в два раза усерднее, чем она это делала раньше. Поэтому, когда наступил её день рождения, она не стала брать отгул. Она вообще вспомнила, какой сегодня день, только когда друзья показались с самого утра у ней на пороге с подарками и поздравлениями. И впервые за долгие дни она улыбнулась искренне, а потом даже засмеялась, увидев, как забавно выглядит Рон в нахлобученном на макушку праздничном колпаке. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить друзей, что она в любом случае пойдёт на работу, хотят они того или нет. Конечно, пришлось пообещать уйти пораньше, чтобы вечером отметить праздник, на что Джинни сказала, что если Гермиона не вернется в пять – она лично вытащит её за руку из рабочего кабинета.
И она пошла на работу в приподнятом настроении, стараясь не думать, не вспоминать Драко, и ей это почти удавалось, потому что в душе поселилось тёплое чувство благодарности друзьям за то, что им удалось сделать утро по-настоящему прекрасным. Своим неожиданным появлением они словно вдохнули в неё жизнь, заставили вновь чувствовать, испытывать светлые эмоции, и Гермиона решила, на этот раз окончательно и бесповоротно, что с этого дня всё будет иначе.
С этой мыслью она вошла в кабинет, который делила ещё с двумя специалистами, и увидела Николаса Одли – начальника нескольких подразделений, в том числе и того, где она работала. Это был пухлый, немного неопрятный мужчина лет пятидесяти, который любил громко смеяться и слушать льстивые речи подчинённых. Гермиона с раздражением отмечала, как из года в год более суетливые сослуживцы двигаются по карьерной лестнице вверх только оттого, что мастерски лебезят перед Одли, хотя за спиной говорят про него совершенно отвратительные вещи. Вот и сейчас она с презрением наблюдала, как вертлявый глупый новичок, что работал в их отделе всего несколько месяцев, угодливо заглядывал Николасу в глаза и что-то подобострастно вещал. Они были настолько увлечёны беседой, что не заметили, как Гермиона, поздоровавшись, прошла на своё место и села за стол, на котором уже необъятной горой громоздились папки с документами. Лишь когда она, взяв одну из них, громко плюхнула ту на стол, мужчины обернулись.
– Ох, здравствуй, Гермиона! Вернулась из отпуска? Должен сказать, загар тебе к лицу, а то раньше ты была какой-то слишком бледной, – простодушно обратился к ней Николас и несколькими широкими шагами преодолел расстояние до её стола. – Я как раз хотел с тобой переговорить. Пройдём в мой кабинет?
Гермиона никогда не любила фамильярность на работе, но, стиснув зубы, в очередной раз стерпела и ответила:
– Конечно, сэр.
Они прошли по узкому коридору, и от неё не укрылось: тот самый новичок проводил её странным взглядом, скривив губы в противной усмешке. Не понимая причин такого поведения, Гермиона зашла вслед за начальником в его богато обустроенный, но неубранный кабинет, и Одли, схватив в толстые пальцы засахаренный пончик, грузно опустился в своё кресло. Он жадно откусил кусок и жестом пригласил Гермиону сесть напротив.
– Пока тебя не было, произошёл ряд изменений в вашем отделе. Нагрузка выросла, случаев использования магии в присутствии магглов стало больше, а потому некоторым сотрудникам пришлось даже работать сверхурочно, чтобы разобраться со всей этой ерундой, – небрежно повёл он испачканной в сахарной пудре ладонью.
Гермиона с негодованием подумала, что последние несколько лет она всегда работала сверхурочно и даже ни разу не вернулась домой вовремя, потому что, очевидно, не считала «ерундой» свою работу, но Одли, похоже, вновь закрыл глаза на этот факт.
– Я решил повысить одного из сотрудников и назначить его новым руководителем вашего отдела.
Первой мыслью Гермионы была уверенность: эта должность должна достаться ей, ведь она так долго работала усерднее остальных и нередко брала на себя обязанности коллег, потому что те банально не могли с ними справиться.
– И это будет Джеффри Тейлор.
Услышав последние слова, она словно онемела. Что? Неуклюжий новичок будет её руководителем? Тот, кто не может даже корректно произнести заклинание забвения?!
Видимо, Одли расценил её молчание как безропотное согласие, а поэтому продолжил:
– Мы с Джеффри уже всё обговорили, но посчитали нужным сказать тебе обо всём лично – раз ты будешь его помощником. Сама понимаешь: большая ответственность, столько дел, что без лишней пары рук не обойтись…
Когда первый шок прошёл, это заявление отозвалось волной возмущения в душе Гермионы. Ну уж нет, она не станет помогать этому безмозглому идиоту, потому что прекрасно знает, что ей придётся делать за него всю работу. Тейлор за столь короткий срок не только не смог набраться опыта, но и показал высшую степень кретинизма, много раз только усугубляя сложившуюся ситуацию. В такие моменты он был очень мил с Гермионой и просил её помочь, что она и делала, а потом молча злилась, когда видела, как «за прекрасно выполненную работу» поощряют его. Причём прекрасно выполненную именно ею.
– Нет, – перебив начальника, твёрдо произнесла Гермиона.
– Что, прости? – дожёвывая пончик, переспросил тот.
– Я сказала «Нет!»: я не буду ему помогать.
Николас даже слегка приоткрыл рот от изумления.
– Гермиона, кажется, ты не совсем понимаешь…
– Я всё прекрасно понимаю, сэр, и теперь мне всё равно, уволите вы меня или нет, но я скажу то, что давно хотела. Те несколько лет, что я работаю в Министерстве магии, я старалась быть лучше всех. Я работала больше, чем положено, добровольно отказывалась от выходных и отпусков, жертвовала личным временем во имя карьеры. Я переделывала халатно выполненную работу других сотрудников, которых вы потом и повышали. Я долго терпела, как вы, игнорируя мои высокие показатели, из года в год выдвигаете на конкурс «Лучший работник» кандидатуры тех, чьи функции я вынуждена была выполнять в силу их абсолютной беспомощности и непрофессионализма. Но вы были слепы, вы закрывали глаза на мои старания, и я могу вас понять: я женщина, я молода, а ещё я грязнокровка.
– Гермиона! Как ты можешь… – возмущённо воскликнул Одли, но она опять его перебила.
– Могу и знаю, что права. Поэтому вы можете и дальше повышать нисколько не способных к руководству и компетентному выстраиванию работы коллектива идиотов, но я больше не собираюсь никому помогать. Если вы меня не уволите, я, как прежде, буду безупречно исполнять свои должностные обязанности, но если вы хотите, чтобы я делала за других их работу, оставаясь в тени, тогда я уволюсь сама. Удачного дня.
Она резко поднялась с кресла и вышла из кабинета, хлопнув дверью. К лицу прилила кровь, адреналин захватил всё её существо, и она вдруг поняла, что вновь чувствует себя… счастливой?
Да, она была совершенно счастлива, потому что впервые позволила решительно, отстоять свои права и смогла честно высказать Одли всё, что думает о сложившейся ситуации. И ей было по-настоящему плевать, уволят её или нет, ведь где-то в глубине души Гермиона осознавала: теперь она уже не сможет жить в несправедливости, теперь она будет требовать, что заслужила, и никому не позволит сесть себе на шею.
Да, Драко мог бы ею гордиться.
При мысли о нём она уже второй раз за день искренне улыбнулась.
Он действительно ею гордился бы, узнав, что она рискнула, а риск оправдался: уже во второй половине дня стало известно, что Гермиону повысили.
Домой она будто не шла, а летела, окрылённая тем, что её пугающе смелое поведение обернулось ошеломительной победой. Победой над собой, над страхом неудачи и над теми, кто пытался её унизить, умалить её заслуги. Сейчас казалось поразительным, что она решилась настолько честно всё высказать начальнику, ещё два месяца назад она бы ни за что так не поступила.
Гермиона вспомнила диалог с Драко в один из последних дней отдыха, когда они затронули вопрос карьеры. Видимо, тогда он вселил в неё уверенность, что нужно бороться, рисковать, даже если очень страшно. Видимо, рядом с ним она на самом деле стала другой и сейчас была ему благодарна от всего сердца.
Повернув ключ в замке, Гермиона вошла в свою квартиру, а когда включила свет – замерла. Она пару раз моргнула, не в силах поверить, что это правда, в то время как сердце колотилось всё быстрее. Везде, куда натыкался взгляд, были прекрасные белоснежные цветы. Лучшие на свете, значившие теперь для неё так много… Магнолии.
Гермиона, затаив дыхание, двинулась в гостиную, потом в спальню, проверила кухню и ванную, надеясь, ожидая, но… И хотя она не увидела его, но нашла записку.
«С днём рождения. Ты же мечтала о романтике?»
Гермиона рухнула на колени, а вместе с тем в ней рухнуло что-то, заставившее заплакать.
