Текст книги "Лабиринт памяти (СИ)"

Автор книги: Jane Evans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 55 страниц)

Как раз в этот момент Астория застонала, и это так резануло слух, что Драко не смог поймать прострелившую его висок мысль – это не Грейнджер. Та, что лежит под ним с широко разведёнными ногами, абсолютно готовая принять его хоть сейчас, не Грейнджер.

«Это не она, мать твою!» – истошно взревело подсознание, и Драко замер, поражённо уставившись сначала на свои руки, замершие на тощих, совершенно точно не её бёдрах, потом на готовые издать очередной фальшивый стон губы, слишком тонкие, чтобы быть её, а затем и в голубые, прищуренные и холодные глаза, в которых никогда не будет и частички того тепла, которое он так любил во взгляде Грейнджер.

– Это не она, – ошеломлённо прошептал он, осознав, что не просто не хочет Асторию, а испытывает к ней самое настоящее отвращение из-за того, что она не та, кого он на самом деле хотел сейчас видеть под собой, рядом с собой, всегда.

Если бы это было возможно.

Если бы между ними не было выжженной ядом предательства пропасти, которую уже никогда не удастся пересечь.

– Что ты сказал? Что такое, Драко? – приподнялась на локтях Астория, нахмурившись, и это стало последней каплей.

– Уходи, – еле слышно отозвался он, вставая с кровати.

Конечно, Астория не могла понять его поведение, мотивы его безумных поступков, и потому вполне ожидаемо спросила:

– Но… Почему? Что случилось?

– Пожалуйста, лучше просто уйди, – уже шипел Драко, отступая к стене. Он ногой наткнулся на её мантию и, брезгливо подобрав её с пола, швырнул ей.

Вероятно, Астория была настолько изумлена, что даже забыла про свою способность понимать с полуслова.

– Но, Драко… – притягивая пойманную на лету мантию к груди, неосмотрительно начала она, и это переполнило чашу его терпения.

– Убирайся, твою мать! – взревел Драко, и до неё наконец дошло. Со сдавленным всхлипом Астория быстро натянула платье и, схватив оставшиеся вещи, аппарировала с громким хлопком.

Драко, тяжело дыша, ещё несколько минут стоял неподвижно и с закрытыми глазами пытался смириться с душащим пониманием – это конец.

Он не сможет забыть Грейнджер, как бы ни желал.

Он не сможет даже захотеть другую, хотя раньше у него никогда не возникало проблем с эрекцией.

Чёрт, похоже, Грейнджер не просто его окончательно сломала. Она ещё и сделала из него грёбаного импотента, раз у него попросту не стоит при виде почти голой и привлекательной женщины.

Драко устало опустился на кровать и упёрся локтями в колени, спрятав лицо в ладони.

Ему придётся признать – пока что любовь к Грейнджер настолько до отвращения сильна, а он пред ней – настолько до мерзости беспомощен, что быть с другой женщиной – это скорее наказание, безжалостно избивающее его чувством брезгливости, чем удачная идея, способная помочь ему выбраться из того лабиринта, в котором он заблудился.

Из настоящего лабиринта памяти, из которого, скорее всего, ему уже никогда не суждено найти выход.

В котором он будет вынужден блуждать до конца.

***

Драко не знал, сколько прошло времени, прежде чем раздался негромкий стук в дверь, который он предпочёл проигнорировать. Он был настолько обессилен, вымотан и раздавлен выводами, которые сделал совсем недавно, что меньше всего ему хотелось двигаться, хоть как-то шевелиться и уж тем более разговаривать. Но чуть более настойчивый стук повторился, и, прежде чем он смог хоть что-нибудь сделать, дверь медленно отворилась, а в проёме показалась Нарцисса.

– Драко, прости, что не дождалась ответа… – несмело начала она. – Но чары известили, что мисс Гринграсс аппарировала, и я решила проверить, всё ли в порядке. Могу я зайти?

Драко тяжело вздохнул и потёр пальцами закрытые веки.

– Ты уже зашла, мама, – произнёс он таким мрачным голосом, что сам ужаснулся. – Так что…

Она смущённо улыбнулась и изящно толкнула дверь, которая распахнулась до конца. Очень тихо, так, как умеет только она, Нарцисса прошла внутрь и замерла напротив Драко. Какое-то время она молчала, словно не решаясь начать разговор, а может, просто не знала, что сказать. Но её взгляд давил на Драко, выкручивал его внутренности и просто вынуждал открыть рот первым.

– Спрашивай. Ты ведь за этим пришла, верно? – наконец Драко подал голос с ноткой раздражения, угрюмо глядя себе под ноги, где валялась его рубашка.

– Не верно, – откликнулась Нарцисса. – На этот раз лишние вопросы не нужны: я и так знаю, что ты не любишь ту девушку.

Драко против воли быстро поднял на неё глаза и нахмурился. Нарцисса пристально смотрела на него с лёгким укором, печалью и жалостью одновременно. И он не мог на неё даже за это как следует разозлиться – просто был не способен на сильные эмоции в данный момент.

И врать тоже был не способен.

– Ох, Драко, какой же ты всё-таки глупый… – ласково на выдохе сказала Нарцисса и села с ним рядом. – Неужели ты думал, что я расскажу о случившемся недоразумении Гермионе, чтобы окончательно отвратить её от тебя? А ещё, – она горько усмехнулась и еле слышно фыркнула, – неужели ты искренне считал, что с помощью близости с той девушкой сможешь забыть её?

Драко слегка дёрнулся, но промолчал, осознавая, что мать совершенно права: он полный идиот.

В комнате на несколько минут воцарилось молчание. Нарцисса задумчиво теребила подол длинного домашнего платья, в то время как Драко злился и мучился угрызениями совести за то, что устроил такое представление на глазах матери. В своём безумии он перегнул палку, и сейчас видел это чётко, как никогда.

– Это уже неважно, мама. У неё появился другой, и она…

– …даже не смогла танцевать с ним, потому что поняла – она всё ещё любит тебя и не хочет никаких отношений.

Драко поражённо взглянул на мать. Она смотрела на него с тенью улыбки, пока он сопоставлял увиденное с услышанными словами.

– Нет. Нет, мама! Я сам наблюдал, как они держались за руки, как этот… – начал распаляться Драко, подбирая наиболее цензурный эпитет новому парню Грейнджер, – …увалень обнимает её.

Нарцисса негромко рассмеялась.

– А я считала, ты разбираешься в женщинах, Драко. Разве ты не увидел, что она с ним прощалась? Что обнимала его как друга?

Драко уже начал раздражаться от того, что мать упорно подчёркивала неоспоримый факт его кретинизма.

– А откуда тебе знать, что это правда? Услышала лично от Грейнджер или получила оправдательное письмецо на всякий случай?! В любом случае это, скорее всего, ложь. Или ты ещё не поняла, как мастерски она умеет врать?

Нарцисса долго смотрела на него со странным выражением лица, которое всколыхнуло острое недовольство и подозрение, что она собирается сказать что-то такое, что ему вряд ли понравится.

– Знаешь, дорогой… Я не думала, что когда-нибудь расскажу тебе об этом, но, видимо, придётся. Только благодаря этой истории ты, возможно, прислушаешься к моим словам и задумаешься, стоит ли совершать очередную ошибку.

Начало уже вызывало неприязнь, но Драко терпеливо промолчал, а затем со вздохом вновь скрыл руками лицо, упёршись локтями в колени.

Видимо, Нарцисса расценила его поведение как разрешение говорить, а оттого продолжила:

– Мы с твоим отцом довольно рано узнали, что будем вынуждены пожениться. Раньше в таких семьях, как наши, не слишком интересовались мнением детей по вопросам брака: так уж издавна сложилось, что представители чистокровных династий сами выбирали супругов своим детям. Мы с Люциусом не стали исключением, а потому я ещё с первых курсов морально готовила себя к тому, что как только закончу Хогвартс – стану миссис Малфой.

На несколько секунд она замолкла, словно вспоминая те далёкие годы, прежде чем продолжить:

– Мне всегда нравился твой отец. Он был умён, властен и красив, но я не могу сказать, что сразу полюбила его, впрочем, как и он меня. Но в начале седьмого года обучения я поймала себя на мысли, что на самом деле буду счастлива стать его женой: Люциуса уважали, ему прочили великое будущее, а меня это, безусловно, прельщало. И вот тогда я начала в него влюбляться. Я наблюдала за ним, следила всё время и втайне мечтала о свадьбе, пока он общался со мной подчёркнуто вежливо и близко к себе не подпускал. Я долго не могла понять, в чём причина, пока однажды не услышала разговор.

Её речь вновь оборвалась, как если бы она готовилась перейти к самой сложной части своего рассказа.

– Это был поздний вечер, и я возвращалась из библиотеки, когда услышала знакомый голос, доносящийся из класса. Дверь была совсем немного приоткрыта, и этого хватило, чтобы понять, о чём шёл разговор. Люциус общался на повышенных тонах с магглорожденной семикурсницей с Когтеврана, и сначала я подумала, что он снова оскорбляет её и пытается задеть, как это делал много раз на людях. Но я была поражена, услышав другое: он признавался ей в любви, проклинал её и себя за это чувство, а потом умолял сбежать вместе с ним после окончания школы. Я была настолько ошеломлена услышанным, что замерла и не могла вымолвить и слова, ведь я верила, что знаю этого человека с его презрительным отношением к таким, как она, но оказалось – всё иначе.

Драко медленно отнял руки от лица и поражённо уставился на мать.

– Что? – еле слышно выдавил он, не в силах поверить в её слова.

Нарцисса лишь печально улыбнулась.

– Да, это так: твой отец действительно любил магглорожденную, Драко. Я могу представить, как долго он боролся с собой, пытаясь заглушить это абсолютно неприемлемое для него чувство показной ненавистью. Пожалуй, это была единственная вещь, которая меня в нём по-настоящему пугала: Люциус умел быть очень жестоким в словах, и я уверена, поступками, совершёнными в прошлом, он навсегда перечеркнул возможное будущее с той девушкой, которую не раз унижал на глазах у всех. И, полагаю, из-за того, что она ответила на его признание категорическим отказом, он и возненавидел с огромной силой всех магглорожденных. Теперь, думаю, тебе понятно, почему он с детства внушал тебе, что грязнокровки – зло.

Драко качал головой, и ему казалось, весь мир хороводит вокруг него. Его отец – отец! – который всегда был одержим идеей истребить всех грязнокровок, который презирал и ненавидел их, а ещё с удовольствием пытал, применяя во время войны самые тёмные и изощрённые заклятия, – был влюблён в одну из них?! Чушь!

– Нет, это неправда. Этого просто не может быть! – еле совладав со своими эмоциями, произнёс Драко.

– Это правда, дорогой, – накрыла своей ладонью его руку Нарцисса. – Он любил ту девушку. И эта любовь его погубила. Когда мы поженились, он уже был одержим идеями Тёмного Лорда, с благоговением рассуждал о новом обществе безо «всякой мерзости», а со временем стал настоящим фанатиком. Я уважала его выбор и интересы, но на самом деле никогда не разделяла их, хотя была вынуждена демонстрировать обратное. Единственное, с чем я была согласна, это то, что наш сын должен себе найти партию из нашего круга, потому как я была воспитана с этими принципами. Но всё изменилось, когда я узнала, что история повторяется, Драко. И я вижу, что ты так же, как и твой отец, летишь в пропасть из-за своей любви, только делаешь это добровольно и безосновательно.

– Безосновательно?! Она предала меня, мама! Разве это не достаточное основание для того, чтобы попробовать жить без этой самой грёбаной «любви»?! – подскочил на ноги Драко, гневно уставившись на мать.

Она грустно ему улыбнулась.

– Ты упрям, Драко, и горд, как и все Блэки. А ещё слеп, как отец. Ты не хочешь признать, что у Гермионы были веские причины, чтобы сделать то, что она сделала. Она была напугана, раздавлена событиями войны и считала, что будет лучше пожертвовать собственным счастьем, чем счастьем близких. А письмо от твоего отца стало лишь последним аргументом в пользу того решения, в котором она сейчас так раскаивается.

Драко фыркнул и с горечью покачал головой. Он осознавал, что мать снова права, но мысль о предательстве Грейнджер так прочно всосалась в его измученный мозг, причиняя ежеминутную боль, что он и думать не мог о том, каково было Гермионе в тот год на самом деле.

Он просто помнил, что любовь к ней спасла его. А её любовь, как оказалось, её саму едва не погубила. Во всяком случае, именно так он воспринимал мотив её поступка, который не мог простить.

– Я знаю, какого это, Драко, жить с мужчиной, который тебя не любит. Со временем твоему отцу, конечно, удалось проникнуться ко мне чувствами. Можно сказать, он даже полюбил меня, по-своему. Но я всегда знала, что его сердце принадлежит другой женщине, как и сейчас знаю, что твоё принадлежит только Гермионе. Поэтому не делай глупостей, Драко! Не повторяй ошибок отца! Пощади ту девушку, пока она не влюбилась в тебя окончательно. И… прости Гермиону. Я знаю, как тебе тяжело это сделать, но ты должен понять…

Она на миг замерла, и Драко нетерпеливо спросил:

– Понять что?

Нарцисса поднялась с места и пристально посмотрела ему в глаза.

– Что иногда лучше пожертвовать гордостью и позволить себе быть счастливым, как бы твой разум ни сопротивлялся. Слушай сердце, Драко. Его ты никак не сможешь обмануть.

Драко не знал, как ему реагировать на этот ошеломляющий разговор. В голове было столько кричащих мыслей, которые будто молоточками отбивали нестройный ритм с внутренней стороны его черепной коробки, что он выдал первое, что пришло в голову:

– Только не говори, что одобряешь мой союз с грязнокровкой.

Глаза Нарциссы холодно блеснули, когда он произнёс последнее слово.

– Я одобряю всё, что способно сделать тебя счастливым, Драко, – без тени улыбки ответила она. – Я, как и ты, и так потратила слишком много времени на то, чтобы следовать указаниям Люциуса и жить по его искажённым жаждой мести принципам. Я уверена, мы заслужили право жить своей жизнью, Драко. А ты заслужил право любить и быть с кем захочешь сам.

Драко поражённо смотрел на мать, не сводящую с него мудрого взгляда, пока эти слова находили в нём странный, уже не кажущийся отвратительным отклик, словно она посеяла зерно надежды на, казалось, выжженной почве его души, даря долгожданное исцеление. И теперь внутри него зарождалось что-то такое робкое, светлое и настолько неуместное на фоне произошедших за один только вечер событий, что Драко разозлился на самого себя.

«Не смей!», – мысленно рявкнул он, пытаясь отогнать дурацкие мысли, сформировавшиеся в знакомый лик с густыми каштановыми волосами и тёплыми карими глазами. Лик улыбался и укоризненно качал головой, будто видел его насквозь.

И от этого стало очень-очень тепло, но вместе с тем больно.

– Не смей, – вслух тихо повторил Драко, уже почти не сопротивляясь целебному ощущению, подсказывавшему, что он сможет найти выход из лабиринта, сможет вновь увидеть свет, если только у него хватит храбрости и сил на это.

Ведь теперь его воспоминания были существенно дополнены для того, чтобы всерьёз задуматься над словами матери и попытаться перестать быть заложником своей памяти.

Перестать быть пленником личного лабиринта памяти.

***

Гермиона закрыла глаза и с удовольствием втянула прохладный, пахнущий мокрым асфальтом и свежей травой воздух. Казалось, февраль распахнул дружелюбные объятия весне, которая благодарно приняла их и одарила его взамен теплом, пообещав остаться. Действительно, за какие-то несколько недель Лондон совершенно преобразился: теперь на людей будто насмешливо смотрели многочисленные глаза-лужи, ветки деревьев, словно дразня, показывали маленькие листочки-языки, а из развешанных по центру города ртов-динамиков, намеревавшихся говорить с утра до вечера, раздавались задорные мелодии, заставляющие губы невольно растягиваться в улыбке.

Ещё никогда Гермиона не видела такого оживления среди горожан в феврале, но, с другой стороны, она не помнила, когда в последний раз март вступал в свои права так рано. И поэтому сегодня, выйдя с работы на улицу и почувствовав, как грусть, порождённая безысходностью, привычно протягивает к ней ледяные пальцы, она решила зацепиться за это ощущение весны, решила прогуляться по улочкам и, может, забрести в пару магазинчиков. Но как бы она ни старалась сконцентрироваться на красоте просыпающейся природы, помыслы так или иначе возвращались к одному единственному человеку, о котором она уже разучилась не думать.

После неудавшегося свидания Гермиона написала Нарциссе и рассказала о произошедшем, предположив, что, скорее всего, она вновь встретила Драко, если ей не почудилось. Конечно, было бы лучше, если бы почудилось: мысль, что он увидел её с другим мужчиной, вызывала жуткие эмоции. И, хотя Драко сам встречался с другой, Гермиона всё же не хотела, чтобы он расценил её недовстречу как желание начать новые отношения.

Нарцисса ответила не сразу, но, когда ответила, поразила Гермиону, ответив, что Драко наконец-то вернулся в поместье и с ним всё в порядке. Правда, на этом известии письмо заканчивалось, и по его тону Гермиона поняла: сейчас не лучшее время вести переписку и разузнавать, как дела у Драко. Да и, в сущности, зачем ей уже это? Она решила отпустить его, а он, похоже, этим с удовольствием воспользовался, предпочитая забыться в объятиях Астории. По-хорошему ей не нужно было отправлять очередное послание Нарциссе, потому что не было никакой необходимости рассказывать о провальном свидании и потерпевших крах попытках жить без Драко. Теперь Гермиона понимала всё это очень отчётливо, но тогда… Тогда, когда она судорожно выводила строчки, боясь не успеть, когда в страхе представляла, что подумал Драко, увидев её с Аланом, она искренне считала, что поступает правильно, надеясь, что хотя бы Нарцисса сможет донести правдивую версию случившегося.

– Гермиона? – внезапно окликнул её знакомый голос, и она, обернувшись, заметила Саманту, стоящую всего в паре метров от неё.

– Ох, привет, Сэм! – шагнула к ней Гермиона, стеснённо улыбнувшись: ей было стыдно, что она так быстро покинула праздничный ужин, столкнувшись с Драко и его новой девушкой, и с тех пор так и не нашла времени заглянуть в гости.

Словно прочитав её мысли, Саманта произнесла:

– Давно не виделись! Я уже и забыла, как ты выглядишь!

Она всплеснула руками и укоризненно покачала головой.

Гермиона смутилась ещё больше и неловко заправила прядь за ухо.

– Да, извини. Мне жаль, что так вышло с тем ужином. Просто мне…

– …резко стало плохо. Я помню, – слегка наклонилась к ней Сэм и положила ладонь на её руку. – Слушай, я как раз хотела с тобой поговорить. Ты сейчас занята?

Гермиона открыла рот и на миг замерла. Соблазн соврать был слишком велик: она не могла сказать, что ей было уютно в обществе Сэм, которая могла говорить часами. Но всё же чувство вины взяло верх, и Гермиона со вздохом откликнулась:

– Нет, абсолютно свободна. У тебя есть предложение?

– Давай зайдём вон в то кафе, – кивнула куда-то ей за спину Саманта. – Обещаю, на этот раз болтать я много не буду: меня дома ждёт Рон.

Гермиона согласилась, и спустя пару минут они уже сидели за столиком. Какое-то время они говорили о ерунде, делясь новостями, пока Гермиона не поинтересовалась, как дела у Рона.

И вот тогда всё изменилось.

Саманта внезапно замолкла и посерьёзнела. Нахмурившись, она взяла в руки салфетку и принялась теребить её, словно подбирая слова. Гермиона настороженно наблюдала за ней и мысленно перебирала разные варианты того, что может сказать Сэм. И в этот момент стало ясно, что вся их непринуждённая беседа была лишь защитным барьером пред лицом действительно волнующих их тем и невысказанных вопросов.

– О нём я и хотела поговорить, Гермиона. Но прежде чем я начну говорить о Роне, я хочу спросить у тебя: что происходит?

Гермиона поражённо уставилась на неё: было ощущение, что перед ней совершенно другой человек: она никогда не видела Саманту такой глубокомысленной и сосредоточенной.

– Что конкретно ты имеешь в виду? – глухо поинтересовалась Гермиона.

– Ты сама не своя, Гермиона, и это заметно. Я знаю, Джинни говорила нам, что у тебя проблемы в семье и лучше тебя не расспрашивать об этом, но я могу поклясться, что это ложь. Всё дело в мужчине, ведь верно?

Саманта пытливо смотрела на неё, пока Гермиона не способна была выдавить и слова. Весь этот разговор стал полной неожиданностью, а то, что Сэм, та, кого она, положа руку на сердце, считала не слишком далёкого ума, вот так просто её раскусила, вообще было чем-то выходящим за рамки.

– Я даже осмелюсь предположить, что это тот самый мужчина, с которым ты танцевала в «Магнолии». Его зовут Драко, кажется? – чуть более настойчиво произнесла Саманта, и Гермионе стало ясно, что отрицать бесполезно.

– Откуда ты знаешь? – наконец выдавила она.

Сэм горько усмехнулась.

– Я, конечно, не так умна, как ты, Гермиона, но и не так глупа, чтобы не понять – ты страдаешь из-за мужчины. А Рон страдает из-за тебя, потому что догадывается, в чём причина твоего состояния, но высказаться не решается. Если бы не я, поверь, он уже давным-давно извёл бы тебя вопросами и докопался до истины. Но я чувствовала, что ты пока не готова ему озвучить правду.

Гермиона смотрела на Саманту, будто увидела её впервые. Сейчас ей было по-настоящему стыдно, что они с Джинни так долго втайне посмеивались над легкомысленностью Сэм, ведь на самом деле она была далеко не глупа, раз смогла так точно увидеть суть проблемы. А если учесть, что ей каким-то непостижимым образом удалось ещё и сдержать Рона, то выходило, что она ещё и поистине мудра.

И это вызывало уважение.

– Всё очень сложно. Ты не представляешь, насколько… – тихо отозвалась Гермиона, с сожалением глядя на неё и качая головой.

– Нет, это ты не представляешь… Не представляешь, насколько сложно мне видеть, как Рон при упоминании о тебе угрюмо замирает и какое-то время не разговаривает вовсе. Как он сомневается в принятии важных для нас двоих решений, словно его что-то держит. И я знаю, что его держит, Гермиона. Это ты, – с горечью выдала Саманта, и в её словах прозвучала такая боль, смешанная с отчаянием, что Гермиону вмиг затопило чувство вины.

– Мы давно расстались, Сэм, нас уже ничто не связывает, кроме дружбы, – накрыла ладонью её руку Гермиона. – Думаю, Рон тоже так считает, раз начал жить с тобой. И ещё… Да, ты была абсолютно права: я люблю другого мужчину. Я люблю Драко.

Признание далось ей невероятно легко, словно эти слова ждали момента, когда смогут вырваться наружу, и Саманта, услышав их, на секунду застыла, после чего немного наклонилась к ней.

– Тогда расскажи Рону, Гермиона. Только так ты освободишь его, и он наконец сможет двигаться дальше, не мучаясь мыслями, что ты когда-нибудь всё-таки вернёшься к нему! Расскажи и тем самым отпусти его, умоляю, – отчаянно прошептала Сэм, с надеждой глядя ей в глаза, и Гермиона внезапно поняла всё. Она вспомнила неловкие разговоры с Роном, его сцены ревности в «Магнолии» и то, как он советовался с ней насчёт отношений с Самантой. Гермиона была слишком увлечена Малфоем, чтобы заметить: Рон всё ещё ждёт её окончательного решения, хоть она уже давно его приняла. И, возможно, поэтому он не позволяет себе в полной мере отдаться чувствам к Сэм и быть с ней счастливым.

– Мне кажется, он придёт сегодня к тебе, – оттолкнувшись ладонями от стола, неожиданно поднялась Саманта. – Я почти уверена, что так и будет.

– Но почему? – нахмурившись, медленно встала Гермиона.

Сэм грустно усмехнулась и покачала головой.

– Всё очень сложно. Ты не представляешь, насколько… – повторила она недавнюю фразу Гермионы и, развернувшись, быстро пошла к выходу.

Когда она аппарировала, Гермиона была уверена: Сэм сказала правду.

И, похоже, сегодня Гермионе придётся сделать то же самое.

***

Она ждала, что он придёт, а потому раздавшийся настойчивый стук в одиннадцатом часу вечера не вызвал у Гермионы удивления. Тяжело вздохнув, она неторопливо подошла к двери, возле которой замерла, не решаясь открыть. Ей было жутко страшно, она никогда так не боялась, как сейчас, понимая, что, стоит ей только произнести отпирающее заклинание и повернуть ручку, возможно, вся её жизнь изменится и никогда после не станет прежней. Она знала, что обязана сказать Рону правду, а ещё должна выслушать причину, по которой он пришёл, но и то, и другое было до отвращения сложно сделать. Гермиона всегда считала себя храброй, но сейчас трусила, опасаясь, что из-за этого пока что не состоявшегося разговора она потеряет Рона, потеряет навсегда.

И, вполне вероятно, так оно и будет.

Она вздрогнула, когда стук повторился с удвоенной силой, а за дверью прозвучало:

– Гермиона! Я знаю, что ты дома. Умоляю, открой! Это очень важно.

И она, зажмурившись до белых кругов, сделала глубокий вдох, а потом… Подчинилась желанию Рона.

Распахнув дверь и веки, Гермиона наткнулась взглядом на родное веснушчатое лицо, и сердце ёкнуло, когда она поняла – Рон в отчаянии. Он стоял, ссутулившись, и тяжело дышал, глядя на неё исподлобья, а в его глазах читалась такая растерянность, смешанная с паникой, что Гермиона на миг задержала дыхание.

– Рон, что произошло? – тихо спросила она, окидывая беспокойным взглядом его промокшую насквозь мантию и потемневшие от воды волосы, липнувшие ко лбу.

– Я попал под дождь. Выбрал неудачное время для прогулки, – глухо отозвался он, и Гермиона еле слышно охнула, осознав – произошло что-то жуткое.

Она отступила в сторону и жестом пригласила его войти, и он повиновался, проходя в прихожую, где неподвижно замер, повернувшись к ней спиной.

Гермиона мягко закрыла дверь и так же застыла, боясь пошевелиться. Казалось, любой вопрос, хотя нет, даже любое слово было способно разрушить всё вокруг, и назад пути не будет.

Рон стоял, опустив голову, его плечи напряжённо вздымались, и от его облика веяло такой безысходностью, что Гермиона больше не смогла молчать.

– Рон… – начала она, и этим будто перерезала последнюю тонкую нить, заставлявшую того держаться.

Рон рвано вздохнул и стремительно к ней обернулся.

– Она беременна. Скорее всего, Сэм беременна.

Его слова были подобны грохоту грома в безмолвии комнаты, и Гермиона даже не сразу осознала их смысл, но когда осознала, невольно поднесла руку ко рту и сдавленно прошептала:

– О боже…

Рон смотрел на неё с какой-то странной обречённостью и тоской, пока она пыталась собраться с мыслями. Наконец, взяв себя в руки, Гермиона предложила:

– Давай пройдём в комнату. Я заварю нам чай.

Рон коротко кивнул, и она прошмыгнула мимо него на кухню. Руки на автомате доставали кружки, заварку и сахар, пока мозг лихорадочно работал, силясь найти решение, как ей быть дальше. Гермиона искренне не знала, что сказать в ответ на это известие, она не могла разобраться даже в себе, рада она или нет. Всё внутри смешалось, эмоции слились воедино, и было совершенно невозможно понять хоть что-то.

Пока она несла поднос, её руки безнадёжно тряслись, заставляя посуду мелко дрожать с характерным звуком, который нервировал ещё больше. Гермиона вошла в гостиную и замерла, увидев Рона, который сидел всё в той же мокрой одежде, обхватив голову руками. Тяжело вздохнув, она подошла к кофейному столику, стараясь ступать неслышно, и уже собиралась аккуратно поставить поднос, как нервы в последний миг сдали, и Гермиона уронила поднос с противным звоном. К счастью, посуда не опрокинулась, но чай расплескался наполовину, и Рон, резко подняв голову, вздрогнул от внезапного звука.

– Прости, – пискнула Гермиона, не глядя на него, и, мысленно ругая себя, принялась вытирать стол. Она чувствовала его взгляд, но намеренно прятала глаза, глупо надеясь, что хотя бы так сможет немного оттянуть слишком болезненный для них двоих разговор.

– Она сказала мне вечером. Говорит, уже неделю подозревала, но лишь сегодня окончательно в этом убедилась, – меланхолично начал Рон, и Гермиона замерла. Сглотнув, она отложила тряпку и заклинанием заставила её исчезнуть, после чего села на диван и, наконец, осмелилась взглянуть на Рона. Он выглядел намного старше своего возраста, словно неожиданно свалившаяся на него ответственность заставила его повзрослеть на десяток лет.

– Ты сказал, она беременна «скорее всего», – уточнила Гермиона, и Рон нахмурился.

– Конечно, есть вероятность, что зелье показало неверный результат, но всё же она ничтожно мала.

– В таком случае я поздравляю тебя, Рон! Я уверена, ты станешь прекрасным отцом, – осторожно начала Гермиона, еле ощутимо положив руку ему на плечо, но он дёрнулся от её прикосновения и молниеносно к ней обернулся.

– Нет, Гермиона, нет! Как же ты не понимаешь? Я ещё не готов, я не уверен, что справлюсь… Я не уверен, что хочу этого!

Гермиона мягко ему улыбнулась.

– Рон, все мужчины проходят через это. Это нормально, что ты сомневаешься в своих силах, ведь это большая ответственность, но я знаю, вы с Самантой будете прекрасными родителями! К тому же, если ребёнок рождён в любви…

Она внезапно замолкла, заметив, каким взглядом смотрит на неё Рон. Внутри всё вмиг сжалось, когда он открыл рот и тихо произнёс:

– Я ведь даже не знаю, люблю ли её.

Гермиона не смогла сдержать вздох, когда услышала это отчаянное признание.

– Конечно любишь, Рон. Если бы не любил, то не зашёл бы в отношениях с Сэм так далеко, – постаралась убедить его Гермиона, но он лишь раздражённо мотнул головой.

– Ты же знаешь её, Гермиона. Она умеет убеждать, – с горькой усмешкой отозвался он. – Естественно, она мне очень нравится и мне с ней хорошо, но я до сих пор не могу понять, та ли это девушка, с которой я готов провести всю жизнь. Однажды я уже сделал неправильный вывод на этот счёт.

Гермиона чувствовала, как кровь приливает к щекам под его пристальным взглядом, и она поняла – пора.

– Рон, я думаю, нам давно необходимо откровенно обсудить наши отношения.

– Я согласен, Гермиона, – пылко откликнулся Рон, и в его глазах промелькнула тень надежды. – Послушай, я знаю, мы многое пережили, и всё сложилось не так, как мы планировали, но…

Он на секунду замер, а Гермиона в ужасе молилась, чтобы он замолчал, чтобы не продолжал то, что уже почти сорвалось с губ. И потому она, в желании предотвратить неминуемое, прервала его:

– Прости меня, Рон, но я люблю тебя как друга. Между нами всё и правда закончилось больше года назад, и мне жаль, что приходится озвучивать это.

Её слова, похоже, поразили Рона до глубины души: глаза расширились, лицо побледнело, а тело невольно подалось назад.

– Я не должна была давать тебе надежду, я обязана была во всём признаться раньше, но мне казалось, ты и так всё знаешь, – продолжила Гермиона, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. – И поверь, я ненавижу себя за то, что не смогла подарить тебе ту любовь, которую ты заслуживаешь. Что не смогла тебя полюбить по-настоящему.

Рон, во взгляде которого читалась такая острая боль, смешанная с изумлением, что сердце Гермиона сковало стальными тисками, медленно поднялся, и она испугалась, что он уйдёт.