Текст книги "Лабиринт памяти (СИ)"

Она так и не решается сказать ему, а он и не требует. После того случая всё становится сложнее, ведь уже наступил май и прошли выпускные экзамены, а Гермиона до сих пор не знает, как быть. Она просто отчаянно старается провести с Драко как можно больше времени и ровно настолько наслаждается этими тайными встречами, насколько медленно умирает, понимая, что каждая из них должна стать последней. Словно в насмешку она почти каждый день получает письма от Рона и Гарри, которые пишут, как сильно хотят увидеть её, и в такие моменты Гермиона, как никогда, осознаёт, что в той реальности, где есть её дружба, взращённая годами, нет места отношениям с Драко, и уж тем более их взаимным чувствам.

Гермиона на распутье, и она, согреваясь в объятиях Драко, утыкаясь ему в шею, почти каждую ночь безмолвно молится, чтобы получить хоть какой-то намёк, ответ на вопрос, что делать дальше.

И она получает, вот только совершенно не то, что ожидает.

До выпускного вечера остаётся всего несколько дней, и она как раз задумчиво выбирает, что ей надеть, чтобы понравиться Драко, когда в окно стучится чёрная, как смоль, сова.

Уже один её вид не сулит ничего хорошего, но Гермиона убеждает себя, что ошибается. Её руки дрожат, когда она разворачивает письмо и начинает читать:

«Уважаемая мисс Грейнджер! До меня дошли слухи, что мой сын имел неосторожность завязать с вами отношения, оскверняющие репутацию нашей семьи. Думаю, нет смысла напоминать Вам, что испокон веков род Малфоев славился чистотой крови, а потому поведение Драко абсолютно неприемлемо. Однако я могу понять его, как мужчину: если женщина хитра и делает всё, чтобы соблазнить – легко поддаться, особенно в такой сложный период. Я могу предположить, что Драко вряд ли прислушается к моим словам, а потому решил написать сразу Вам в надежде, что Вы примете верное решение и прекратите портить жизнь моему сыну, как, впрочем, и себе самой. В противном случае, мне придётся поставить в известность о сложившейся ситуации мистера Поттера, а лучше – кого-то из членов семьи Уизли. Вы же наверняка утаили от них свой маленький грязный секрет?

Думаю, самым лучшим выходом будет Обливиэйт. Не хочется, чтобы Драко помнил об этой позорной связи, как не хочется, и чтобы кто-то из моих друзей, представляющих интересы нашей семьи, провёл с ним воспитательную беседу. Страшно подумать, чем это может закончиться.

Надеюсь на Ваше благоразумие, мисс Грейнджер.

С наилучшими пожеланиями,

Люциус Малфой».

Пергамент летит на пол, а Гермиона, закрыв рот колотящейся рукой, громко всхлипывает и в ужасе делает пару шагов назад.

Нет.

Нет. Нет. Нет!

Она не сможет, не сможет это сделать!

Но факты, слова, всё ещё звучащие в голове, говорят о том, что она должна.

И Гермиона плачет, зло смахивая на пол вещи, разбивая, круша, ломая, а затем беспомощно оседает на пол и кричит так отчаянно, как будто кто-то на живую отрывает часть её сердца, не заботясь об обезболивании.

Она слышит стук и обеспокоенный голос Джинни за дверью, но решается открыть только спустя пять минут.

– Что случилось? – испуганно спрашивает та, вваливаясь в комнату, а Гермиона, всхлипывая, просто дает прочитать письмо.

Джинни хмурится, а затем изумлённо качает головой. На её лице застывает искренний ужас, когда она смотрит на Гермиону.

– Откуда он знает?

– Мишель, та девушка с Когтеврана. Она знает, и она… Она рассказала, – еле выдавливает из себя Гермиона.

– Тогда нужно сделать так, как он сказал, – тихо начинает Джинни, настороженно смотря на Гермиону. – Вы же и так собирались это сделать, разве нет?

Гермиона долго смотрит на Джинни, безмолвно плача, и та понимает. Она громко вздыхает и зажимает рот ладонями.

– Нет. Нет, Гермиона!

Джинни качает головой, в то время как та начинает говорить.

– Сначала это был просто секс, ничего более…

– Нет, – шепчет Джинни, но Гермиона не останавливается.

– Только секс, но потом… Всё начало меняться. Мы стали меняться, и наши отношения…

– Гермиона, это страсть, поверь, я знаю! – делает к ней шаг Джинни, отчаянно пытаясь убедить.

– … они стали другими. Мне хорошо с ним, Джинни! Ты не представляешь, как мне с ним хорошо, – чувствуя, как текут слёзы, с грустной улыбкой говорит Гермиона.

Джинни порывисто вздыхает и обхватывает её лицо ладонями.

– Нет, Гермиона, всё не так. Ты заблуждаешься, путая страсть с… – приглушённым голосом говорит она, и в её глазах блестят слёзы.

– Нет, я знаю! – вырывается из её рук Гермиона и, вскинув подбородок, смело озвучивает то, что так ни разу до этого и не сказала вслух: – Я люблю его, Джинни. Я люблю, понимаешь?!

Последние слова она кричит, а затем уже не может сдерживаться и даёт волю рыданиям.

Какое-то время она не слышит, не чувствует ничего, и лишь спустя минуты до неё доносится:

– Гермиона, пожалуйста…

Она открывает глаза и замечает, что Джинни сидит рядом и выглядит абсолютно подавленной.

– Просто подумай, что будет с Гарри, если он узнает? Он никогда тебе этого не простит. Что будет с Роном? Думаешь, он сможет принять тот факт, что девушка, которую он искренне любит, предпочла ему Пожирателя Смерти?! Это убьёт его, Гермиона, как же ты не понимаешь?

Но Гермиона понимает и сейчас, испытывая невыносимую боль, задыхаясь от безысходности, чувствует, что пока что не в силах принять решение.

Вечером она видится с Драко и, прежде чем успевает произнести хоть что-то, тот неожиданно говорит:

– Давай вместе уедем.

– Что? – ошеломлённо спрашивает Гермиона.

– После школы. Давай уедем вместе! Куда угодно: Франция, Италия, Германия – в любое место!

Она настолько ошеломлена, что не может найти слов. Гермиона думает – это шутка, а потому нервно смеётся, но, замечая серьёзный взгляд Драко, в ужасе произносит:

– Уедем? Ты предлагаешь… уехать?

– Ты хочешь быть со мной? – вместо ответа спрашивает Драко, глядя ей прямо в глаза.

Гермиона старается сдержать рвущиеся наружу слёзы.

– Да, – искренне отвечает она. – Но…

– Именно из-за этого «но» я предлагаю уехать. Никто не будет знать, Гермиона! Никто не будет…

– Я не смогу, Драко! – отчаянно перебивает его Гермиона. – Я не могу просто всё бросить и…

Она неопределённо проводит рукой в воздухе, ощущая, как с каждой секундой дышать становится всё труднее.

– Даже если я уеду с тобой, как это будет выглядеть? Мы же даже не встречаемся.

Драко замирает, а затем медленно подходит к ней, пристально смотря ей в глаза.

– Тогда выходи за меня.

Проходит несколько секунд, прежде чем первый шок отпускает Гермиону, и она переспрашивает:

– Что?

– Выходи за меня, Грейнджер.

Она безмолвно хватает губами воздух, но не может найти подходящих слов. Сердце стучит, как сумасшедшее, оно переполнено эмоциями, от которых Гермиону бросает в дрожь.

– Гермиона, выходи за меня, – уже тихо повторяет Драко и касается её щеки пальцами, и его слова звучат настолько отчаянно, неправильно, но ещё более желанно, что она всхлипывает и бросается к нему в объятия.

Гермиона плачет, понимая, что не смеет сказать «да», но хочет этого больше всего на свете, а потому выдавливает:

– Дай мне время до завтра.

И Драко соглашается.

Спустя несколько часов, измученная, обесточенная, обескровленная, Гермиона возвращается в гостиную и говорит ей, одиноко сидящей, склонившейся над книгой:

– Сделай это для меня, Джинни.

Джинни вздрагивает и поднимает на неё поражённый взгляд.

– Что случилось?

– Он сделал мне предложение. Он предложил мне уехать. И я знаю, что не смогу сказать «нет», если не забуду обо всём. Я не смогу его отпустить, Джинни, и поэтому… Сделай это для меня, пожалуйста. Заставь забыть.

Гермиона не замечает, с какой жалостью на неё смотрит та, когда соглашается, поклявшись сохранить секрет втайне.

На следующий день Гермиона идёт по тёмному коридору, как на закланье. Она уверена, что так будет лучше для них двоих, ведь она даже боится предположить, на что способен Люциус, пусть и в заточении, и совершенно точно знает, что будет с её близкими, если они узнают обо всём.

Увидев Драко, Гермиона едва сдерживает рыдания, зная, что с секунды на секунду она забудет, каким он может быть рядом с ней, а потому сгорает изнутри, умирает, едва не бьётся в агонии, прикасаясь к нему в последний раз. И, когда помещение озаряется вспышкой, она сама кидается под луч, но не успевает, а потому сидит рядом с потерявшим сознание Драко и плачет, крича:

– Нет! Нет, Джинни, нет! Не надо! Я найду выход, я смогу найти! Только не надо, прошу тебя…

Она крепко прижимает голову Драко к груди и с мольбой смотрит на Джинни, которая на какую-то секунду замирает в нерешительности, а затем вскидывает палочку:

– Прости, Гермиона, но так на самом деле будет лучше…

– Я люблю его! Люблю, люблю, люблю… – сквозь рыдания говорит Гермиона, и в лице Джинни что-то меняется.

– Нет, это не любовь, Гермиона! Ты не можешь его любить, – обречённо говорит она, в то время как по её лицу текут слёзы. – Прости.

С последним криком Гермионы пространство озаряет зелёная вспышка, и она чувствует, что падает с ускользающей мыслью – она только что совершила свою самую чудовищную ошибку.

Перед тем как закрыть глаза, Гермиона в последний раз смотрит на безмятежное лицо Драко и шепчет:

– Я люблю тебя.

А затем проваливается в пустоту и забывает, что когда-то на самом деле любила его.

***

Гермиона очнулась на полу. Голова дико раскалывалась, и ей потребовалось несколько минут, чтобы справиться с шоком и прийти в себя. Очень аккуратно она поднялась, оттолкнувшись руками от пола и села, оглядевшись по сторонам. Когда её взгляд наткнулся на Драко, Гермиона замерла, боясь пошевелиться.

Он стоял у стены, закрыв одной рукой лицо, и выглядел таким напряжённым, что, казалось, скажи она хоть слово, произойдёт что-то необратимое.

Стараясь не шуметь, Гермиона не спеша поднялась на ноги, и в этот миг восстановленные воспоминания дали о себе знать, заставив её взгляд увлажниться, а сердце бешено заколотиться от отчаяния. Словно почувствовав, что на него смотрят, Драко медленно отнял руку от лица и взглянул на Гермиону так, что лучше бы он закричал, сказал хоть что-нибудь, даже ударил, но не стоял молча, разъедая взглядом её лицо, вливая в неё новую порция боли, уровень которой и так зашкаливал.

– Драко… – повинуясь отчаянному порыву, сделала шаг к нему Гермиона, и в эту секунду тот резко сорвался с места и пошёл к выходу.

Прежде чем она смогла прийти в себя, он уже хлопнул дверью. И в миг, когда оглушающая тишина окутала Гермиону, она сама бросилась за ним.

Он почти бежал, и она едва успевала держать его в поле зрения, прося, умоляя остановиться, но Драко только всё стремительнее уходил прочь. Он с силой распахнул главные двери и выбежал на улицу, распугав столпившуюся у входа детвору. Не задумываясь, что она оставила своё пальто в Выручай-комнате, Гермиона выскочила вслед за ним и попала под ледяной ливень. Она бежала, что есть сил, не смотря себе под ноги, и в этот момент ей было плевать, что на улице дико холодно и она уже почти промокла насквозь. В голове стучала лишь одна отчаянная мысль: «Не дай ему уйти!», которая подгоняла её, давала силы и веру, что, может быть, ещё не всё потеряно.

– Драко, умоляю, остановись! – отчаянно прокричала ему Гермиона, почти догнав его, и услышала в ответ резкое:

– Нам больше не о чем разговаривать, Грейнджер.

– Нет, я должна объяснить… – не сбавляя темп, проговорила Гермиона.

Но Драко будто не слышал её, продолжая стремительно идти в сторону Хогсмида. Его кулаки были крепко сжаты, тело напряжено, и Гермиона всхлипнула, внезапно осознав, что, возможно, больше никогда не увидит его, что если он сейчас уйдёт, то уже никогда не вернётся.

И в последней отчаянной попытке его остановить она прокричала, собрав все чувства из глубины сердца, сосредоточив все эмоции в одной фразе, слетевшей с губ:

– Я люблю тебя!

Как только слова вырвались наружу, в небе прогремел гром и сверкнула молния, словно в ответ на её полный безумия порыв, и Драко замер.

Очень медленно он обернулся и с исказившимся лицом тихо переспросил:

– Что ты сказала?

Гермиона, вдохнув полной грудью, сделала два смелых шага к нему и повторила:

– Я люблю тебя, Драко! Ты единственный, кого я когда-либо любила.

Но он уже отрицательно качал головой, а в его глазах плескалась боль:

– Нет, Грейнджер, ты никогда не любила меня.

– Я любила, Драко! И люблю до сих пор! – упрямо топнула ногой Гермиона, злясь на саму себя, на свою глупость.

– Тогда зачем ты это сделала, Грейнджер? – с жестокой, горькой усмешкой произнёс Драко, делая к ней шаг. – Зачем лишила нас памяти, зачем… Зачем, Гермиона?

В его глазах было так много боли, разочарования и презрения, что она всхлипнула, стараясь сдержать слёзы.

– Я хотела её остановить. Я поняла, что не смогу это сделать, и хотела всё исправить…

Её неловкие слова прервал его злой смех, от которого всё внутри похолодело.

– Давай-ка я тебе кое-что объясню, Грейнджер, – вмиг перестав смеяться начал Драко ледяным тоном. – Я отказался от всего. Наплевал на семью, послал к чёрту свои прежние представления и готов был забыть про всё, что было раньше, начав новую жизнь с тобой. Я готов был пожертвовать всем, всем, понимаешь? Только чтобы ты была рядом. Поэтому…

Он сделал ещё один шаг и скривил губы в горькой усмешке, в то время как ледяной порыв ветра больно хлестнул Гермиону по щеке.

– Ты ни черта не знаешь про любовь, Грейнджер. Ты и понятия не имеешь, что это такое, если смогла так просто отказаться от всего.

Сказав эти слова, он резко развернулся и пошёл прочь.

– Нет, Драко, прошу тебя! – бросилась к нему Гермиона и вцепилась в его руку, которую он тут же раздражённо отбросил.

– Не смей прикасаться ко мне! Не смей даже подходить ко мне, Грейнджер, – яростно выплюнул Драко.

Гермиона замерла, чувствуя, как медленно погибает под его взглядом, а потому произнесла первое, что пришло ей в голову:

– Но ты же любишь меня, Драко! Мы сможем преодолеть, это же правда, что…

– Хочешь услышать правду, Грейнджер? – жёстко произнёс он, и его глаза опасно сверкнули. – Тогда слушай. Я проклинаю тот день, когда позволил себе ввязаться в это дерьмо, а ещё…

Он сделал один неторопливый шаг в её сторону.

–… я презираю себя за то, что когда-то смог полюбить тебя.

Каждое его слово сочилось такой болью и презрением, что Гермиона почувствовала, как задыхается.

– Поэтому всё кончено, Грейнджер. Забудь обо мне. В конце концов, тебе это уже удавалось сделать.

У Гермионы не было сил пытаться остановить его вновь, потому что она понимала – теперь это действительно конец. Она смотрела на его стремительно удаляющуюся спину и захлёбывалась в рыданиях. Слёзы смешались с дождём, а гром заглушил её отчаянный крик, когда она рухнула коленями в грязь, чувствуя, как что-то в ней сломалось.

И виновата в случившемся была только она одна.

========== Глава 22 ==========

Soundtrack – Celine Dion «Ne me quitte pas»

Джинни была уверена – ничего хорошего из этого не выйдет, потому как знала, что Гермиона не захочет ни с кем разговаривать после того, как вернёт воспоминания.

А уж с ней тем более.

Но она всё равно аппарировала к её дому, надеясь, что Гермиона там. Шёл ледяной и настолько сильный и омерзительный ливень, что кожа от удара тяжёлых капель заходилась огнём. Казалось, сама погода извещала, что этот день не лучший для встреч, но Джинни было всё равно: в её случае любой день не стал бы «лучшим», и оглушительный раскат грома подтвердил это, стоило ей об этом лишь подумать.

После того, что Джинни сделала, Гермиона имела полное право даже не удостоить её кивком при встрече, не то, чтобы впустить к себе в дом. Однако Джинни, признающая свою ошибку, но не желавшая мириться с мыслью, что в этот самый момент её лучшая – да что говорить, единственная! – подруга пытается справиться с гнетом ужасающих воспоминаний, всё равно не смогла заставить себя оставаться на месте. И поэтому она целых сорок минут нещадно продавливала кнопку звонка, барабанила в дверь квартиры, не жалея костяшек пальцев, а ещё громко звала Гермиону, умоляя открыть дверь.

Благодаря заклятию обнаружения Джинни знала – та дома, как и знала, что потребуется время, прежде чем Гермиона откликнется на её просьбы.

Во всяком случае, Джинни хотелось верить, что она откликнется, ведь её интуиция подсказывала – Гермиона в беде.

Последняя мысль отдалась вмиг сформировавшимся комком в горле, выступившими на глаза слезами и особо сильными, отчаянными ударами кулаков, после чего дверь, наконец, распахнулась, и Джинни не смогла сдержать отчаянный всхлип, когда увидела бледное лицо Гермионы, которая смотрела на неё таким взглядом, что внутри всё сначала замерло, а потом будто забилось в истерике, крича: «Нет!».

– Гермиона… – сделала медленный шаг в её сторону Джинни, но та оставалась на месте, всё такая же неживая, словно разучившаяся чувствовать хоть что-то и реагировать. Она не плакала, но щёки были мокрыми от слёз, она молчала, но боль, плескавшаяся на дне глаз, говорила лучше любых слов. Её губы были припухшими, искусанными до крови, а руки… На руках было столько красных отметин и царапин, что у Джинни не возникло сомнений: Гермиона пыталась унять душевные муки, страдания, намеренно раздирая кисти ногтями, неистово впиваясь ими в кожу так сильно, чтобы вышло хотя бы на миг забыть.

Джинни знала, так и было, ведь она сама когда-то делала с собой то же самое, пытаясь унять бушующую боль от потери брата. И сейчас, мысленно выстроив логическую цепочку, Джинни уже не могла просто стоять, потому как в очередной раз осознала – она виновата во всём.

– Гермиона! – бросилась к ней она, прижав к себе так крепко, что той наверняка было больно. – Я умоляю, прости меня… Я не должна была, я обязана была отказаться, я была обязана остановиться…

Она говорила без умолку, сквозь слёзы пытаясь вымолить прощения, и обнимала, прижимала к себе Гермиону, которая стояла всё в той же позе, безвольно опустив руки и молча слушая. А Джинни не могла унять поток, кажется, уже никому не нужных, опоздавших на целые года слов, продиктованных чувствами, которые она так долго хранила в своей душе. Она ведь знала, ещё в тот миг, когда Гермиона попросила произнести заклятие забвения, что та любит Драко. По-настоящему любит, горячо, преданно, так, как никогда не смогла бы полюбить Рона. Но Джинни сознательно пыталась игнорировать эту неудобную, ужасающую правду, потому что думала, что ни к чему хорошему это не приведёт: прошло слишком мало времени после войны, чтобы это могло привести к чему-то хорошему. Это было бы разрушением, полным крахом уже и так почти разрушенных жизней её близких людей, в особенности Рона… Да, Рона бы это окончательно сломало, ведь он и так держался из последних сил, хоть и пытался показать обратное. И хоть тогда Джинни до конца не понимала, но теперь знала, что помимо прочего, признай она любовь Гермионы – истиной, увидь она, как та, забыв про друзей, семью, всех вокруг, пытается быть счастливой с человеком, на которого почти все смотрят, как на прокажённого, который был «не на правильной стороне» и сражался за убийц, отнявших тысячи жизней, то она и сама возможно осмелилась бы строить будущее с Блейзом, в которого так отчаянно боялась влюбиться, но всё же влюбилась. А это было недопустимо.

И поэтому Джинни сделала то, за что молила прощения, но уже не надеялась быть прощённой – она стёрла воспоминания, искренне считая, что поступает правильно, что так будет лучше для всех. Тогда, три года назад, её рука дрогнула и она почти опустила палочку, когда произносила заклинание, смотря в полные разочарования и боли глаза Гермионы. Но она не опустила её, и с той секунды уже было поздно что-то менять.

Джинни отвлеклась от воспоминаний, почувствовав невесомое прикосновение кончиков пальцев к своей спине и услышав едва различимый шёпот:

– Пожалуйста…

Оторвавшись от плеча Гермионы, Джинни посмотрела на неё.

– Что? – тихо проговорила она, боясь спугнуть что-то живое, мелькнувшее во взгляде Гермионы.

– Пожалуйста, оставь меня, – прошелестела Гермиона, но Джинни знала, что если она сейчас уйдёт, то совершит ещё одну ошибку.

– Нет, я не брошу тебя, – покачала головой Джинни, и в этот миг в Гермионе словно что-то сломалось. Она громко всхлипнула и, вырвавшись из объятий Джинни, бросилась внутрь квартиры. Закрыв лицо руками, она рухнула на софу и беззвучно заплакала. Её плечи сотрясались от рыданий, тело было напряжено до предела, а пальцы с силой сжимали кожу, словно хотели продавить её насквозь.

Джинни никогда не видела Гермиону настолько сломленной, и она знала, что единственное, чем она может сейчас ей помочь, это просто быть рядом, пока та переживает утрату и оплакивает ошибки юности, которые оказались роковыми. И поэтому Джинни неспешно подошла к софе, села на её край и осторожно обняла Гермиону. Она не плакала – сдерживала себя из последних сил, понимая, что в этой ситуации просто не смеет быть слабой, а Гермиона, ощутив её объятия, стала всхлипывать сильнее, а затем и вовсе зарыдала, уткнувшись Джинни в шею.

– Тише, тише… – гладила её по волосам Джинни, пытаясь справиться с острым желанием вот так же разреветься, свернувшись калачиком.

– Он ушёл, Джинни, и я… Я не смогу его вернуть. Никогда, – задыхаясь, сквозь слёзы проговорила Гермиона безжизненным голосом.

А Джинни… Нет, она не плакала – по-прежнему сдерживалась, говоря что-то успокаивающее, но так и не осмелившись сказать правду.

Просто она тоже считала, что Малфою будет очень трудно простить. Она помнила, каким взглядом ещё в те школьные времена Драко смотрел на Гермиону, как он, думая, что его никто не видит, нежно брал ту за руку или притягивал к себе для поцелуя так, словно ждал этого всю жизнь. Джинни помнила, как человек, которого она привыкла видеть надменным и порой по-настоящему жестоким, становился совершенно другим, стоило лишь Гермионе оказаться рядом.

Он и стал другим, стоило ей полюбить его.

И Джинни не могла в это поверить, но всё же знала наверняка – Малфой тоже по-настоящему любил Гермиону, как знала и то, что ради любви он растоптал свои прежние принципы в никчёмную пыль, развеяв их по ветру с осознанием, что назад дороги нет, но есть возможность и решимость идти вперёд, невзирая на предрассудки и наплевав на всё. И он думал, надеялся, что Гермиона поступит так же, но…

Джинни тяжело вздохнула, вспоминая день, когда та показала ей письмо. Гермиона была в отчаянии и скорее всего поддалась ослепляющим эмоциям, так и не успев всё трезво рассудить, когда просила её об услуге. И вот тогда-то Джинни обязана была её остановить, попытаться объяснить, что это неправильно, что не стоит отказываться от настоящих чувств. Она должна была рассказать, что сама испытывает то же самое совсем к неподходящему для этого человеку. Ей нужно было помочь Гермионе найти выход, пусть это и далось бы дорогой ценой.

Помочь, потому что именно так поступают настоящие друзья. А она ведь всегда считала, что умеет дружить.

Постепенно плач начал стихать, и вскоре Джинни уложила обессиленную, морально истощённую Гермиону на софу, укрыв пледом.

– Он никогда не простит меня, никогда… – очень тихо прошептала Гермиона перед тем, как заснуть окончательно.

И в этот момент Джинни поняла, что больше не может сдерживаться.

Теперь уже плакала она сама, пока затянутое в траур небо размазывало свои слёзы по крышам домов.

*