Текст книги "Лабиринт памяти (СИ)"

Автор книги: Jane Evans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 55 страниц)

Только поэтому Драко, собрав всю силу воли, ушёл из класса – злой, раздосадованный и ненавидящий всё вокруг.

В особенности Грейнджер, мысль о которой заставила его постыдно кончить, когда он зашёл в ближайший туалет и запустил руку себе в штаны.

***

Драко понимает – это нужно прекратить. Его любопытство завело его слишком далеко, раз он уже несколько дней не может спокойно смотреть на Грейнджер, вспоминая, как она извивалась под его пальцами. И поэтому он старается делать вид, что ничего не произошло, что всё как прежде.

Он старается ей доказать, какой самонадеянной дурой она была, полагая, что он может её хотеть.

Но он снова терпит поражение, когда они приходят на общую пару трансфигурации. Драко был уверен: Грейнджер будет избегать его взгляда, будет краснеть и сгорать от стыда, невольно вспоминая о крахе своей безупречной репутации. И он никак не ожидал, что она будет смело смотреть ему в глаза, вести разговор и вообще всем видом показывать, что её нисколько не волнует произошедшее.

Во всяком случае, Грейнджер мастерски удаётся изображать равнодушие, и это злит, выводит из себя.

Уже в который раз всё идёт совершенно не по плану.

Особенно остро Драко это осознаёт, когда ощущает, что Грейнджер сегодня сидит гораздо ближе, чем обычно: так, что её бедро тесно прижато к его собственному. Грейнджер слегка подаётся вперёд, и её колено скользит вдоль ноги Драко, заставив того чувствовать напряжение в паху. А потом она и вовсе решается на грязные приёмы: потягивается, прогибаясь так, что Драко заставляет себя не смотреть, но смотрит, как натягивается ткань на её груди; невзначай прикасается к нему, как раньше делал с ней он, а добивает тем, что, когда они выходят из класса, роняет перо и, не сгибая колен, наклоняется за ним. Конечно, её юбка не настолько коротка, чтобы позволить Драко увидеть всё, что он хотел бы, но она задирается достаточно, чтобы его и без того взбудораженная фантазия дорисовала остальное.

И поэтому, когда Драко в этот же день снова наталкивается на неё в совятне – определённо, самое популярное место их встреч, – он, почти не думая, хватает её за плечи и прижимает к стене, распугивая вмиг встрепенувшихся птиц.

– Какого чёрта ты делаешь? – рычит он, пытливо смотря на Гермиону.

Она пару раз моргает, справляясь с шоком, а затем её лицо приобретает злое выражение.

– Отпусти меня, Малфой. Сейчас же, – хмурится Грейнджер.

– Я ещё раз спрашиваю: какого чёрта ты делаешь? – встряхивает он её и наконец видит проблеск понимания во взгляде, в котором читается ещё что-то, похожее не торжество. Впрочем, Драко не удаётся в этом убедиться, потому что лицо Грейнджер вновь приобретает знакомое выражение безразличия с той лишь разницей, что её глаза блестят больше обычного.

А ещё Грейнджер молчит. Просто изучающе смотрит на него и молчит, выжидая, а Драко чувствует себя идиотом.

– К чему эти ужимки, Грейнджер?

– Думаю, тебе лучше спросить у Мишель, раз она жить без них не может, – откликается Гермиона, и Драко удовлетворённо замечает, что её голос слегка звенит от раздражения.

– Не строй из себя дуру, – насупившись, качает он головой.

А Грейнджер, будто расхрабрившись, шагает навстречу. Похоже, она зла. Очень зла.

– Неужели? Тогда почему ты всё занятие пялился на меня?

Драко понимает, к чему она ведёт. И ему это не нравится.

– Ты намекаешь, что я захотел тебя? – недобро ухмыляется он и демонстративно скользит взглядом снизу вверх по фигуре Грейнджер. – Поверь, из всех девушек Хогвартса ты бы стала последней, с кем я…

– Вот как? – вспыхивает Гермиона, резко оборвав его на полуслове. – Мне так не показалось, когда ты прижимался ко мне всем телом в ту ночь, Малфой.

Когда эти слова произнесены вслух, они оба ошеломлённо замирают. Грейнджер выглядит так, словно сказала что-то, давно вертящееся на языке, но до сей поры старательно сдерживаемое. А Драко просто смотрит на неё и понимает, что терпит поражение.

Снова.

– Это не так, – сквозь зубы говорит он, пытаясь скрыть гнев от того, что Грейнджер раскусила его.

Вместо ответа она странно, почти горько усмехается и делает шаг к нему, оказываясь непозволительно, невыносимо близко. И Драко знает, что ему нужно отскочить от неё, как от прокажённой, знает, что нужно унизить и наказать словами за то, что она посмела просто подумать…

Но лихорадочный ход мыслей оборвался в один миг, когда Грейнджер, очевидно осмелев, кладёт одну ладонь ему на грудь, а другую на щёку. Их тела соприкасаются, и Драко чувствует предательское напряжение внизу живота, а ещё не может оторвать взгляд от её губ, которые с каждой секундой всё ближе к его собственным.

Он готов почти застонать, когда Гермиона бедром прижимается к его паху и опаляет горячим дыханием кожу. И он практически закрывает глаза, готовясь к необратимому, но такому желанному, в то время как Грейнджер тихо выдыхает:

– Вот видишь, Малфой, я доказала. Доказала, что ты меня хочешь.

И, прежде чем смысл сказанного доходит до него, она делает волевой шаг назад и, развернувшись, быстро идёт к двери.

Драко настигает её, когда она берётся за дверную ручку, грубо хватает за руку и разворачивает к себе.

Он видит тень страха в глазах Грейнджер, но ему плевать, потому что единственное, о чём он может сейчас думать, это её губы, которые он снова целует, пока взбесившиеся птицы кружат над их головами, будто напоминая, как пугающе, абсурдно всё это выглядит со стороны.

Но это происходит опять, словно в отместку за то, что Драко так отчаянно пытался врать себе и не признавать тот факт, что хочет Грейнджер. И сейчас, вероятно, в наказание, она возбуждала его ещё больше, чем в прошлый раз.

Как только он думает об этом, то чувствует – Грейнджер отталкивает его.

Она тяжело дышит и качает головой. В её взгляде по-прежнему читается вожделение, но в глазах стоят слёзы, а выражение лица решительное, как никогда.

– Нет, Малфой, хватит. Я думаю, мы всё уже друг другу доказали. Это не должно повториться.

Они долго смотрят друг на друга, и Драко почти уверен, что Грейнджер, как и он, изо всех сил борется с желанием продолжить то, что сама же недавно прервала.

И, когда ему кажется: она вот-вот бросится навстречу, Гермиона неожиданно угловато разворачивается и вылетает из совятни.

«Это не должно повториться», – мысленно убеждает себя Драко весь оставшийся вечер, а добрую часть ночи ворочается, не в силах заснуть.

А всё потому, что понимает: да, это не должно повториться.

Но, скорее всего, повториться вновь.

***

Прошло всего два дня, когда он убеждается в том, что был прав.

До Рождества остаётся ничтожно мало времени, и МакГонагалл настоятельно советует всем ученикам поторопиться со сдачей работ, и потому Забини, который в последнее время пребывает в прекрасном настроении, предлагает в очередной раз организовать совместное занятие, на которое в итоге не приходит вместе с Уизли, сославшись на то, что им двоим «срочно нужно найти материал для эссе в библиотеке». Драко не верит ни единому слову: он уверен – Блейз всерьёз увлёкся Уизилеттой, а та, если судить по долгим взглядам, которыми она его одаривает, отвечает взаимностью, так что эти двое, по всей видимости, просто решили уединиться.

Поэтому им с Грейннджер приходится заниматься вдвоём. Драко мужественно держится целый час, после чего случайно дотрагивается до её колена, и они оба срываются.

На этот раз он заходит ещё дальше и разрешает себе оголить её грудь, не позволяя Грейнджер инстинктивно закрыться руками. Гермиона всё время твердит, что им нужно остановиться, но сама не может этого сделать, и поддаётся, снова ему поддаётся.

А Драко становится плевать, что он продувает в игре, которую сам же и затеял. Он чувствует робкое прикосновение пальцев Грейнджер к своему паху и нетерпеливо помогает той расстегнуть ширинку, а в миг, когда она обхватывает его плоть ладонью, едва сдерживается, чтобы тут же не развести её ноги и не закончить, наконец, эту пытку.

И когда он всё же пытается это сделать, происходит что-то неправильное: он улавливает тень страха и паники в глазах Грейнджер. Ему это не нравится, очень не нравится, и он пытается игнорировать её взгляд, когда притягивает за бёдра ближе, но внезапно она почти выкрикивает:

– Малфой, нет!

И Драко понимает. Конечно, он мог бы догадаться, но просто не хотел думать о том, что…

– Ты девственница? – скорее утверждает, чем спрашивает он, а Грейнджер, заливаясь стыдливым румянцем, отводит глаза и запахивает расстёгнутую блузку.

Драко смотрит на Гермиону, словно впервые. В его душе так много эмоций, которые отрезвляют, бьют наотмашь, что он просто не может найти слов, а лишь делает шаг назад, наблюдая, как та поправляет одежду.

– Пожалуйста, не надо больше, – почти умоляющим тоном просит Грейнджер, всё так же не в силах поднять на него глаза, а затем хватает вещи и быстро уходит, чуть ссутулившись.

Драко чувствует её стыд – стыд за то, что она невинна, и думает, какая же она дура.

Просто в это мгновение Драко понимает, что невольно начинает уважать Грейнджер немного больше. Он знает, что должен отказаться от неё, должен покончить со своим желанием, но вместе с тем осознаёт, что теперь где-то в глубине души хочет… Хочет быть её первым.

И поэтому он подстерегает её после уроков, затаскивая в безлюдные ниши, он ищет с ней встреч и толкает внутрь пустых классов, чтобы вновь насладиться ею, а она всегда, абсолютно всегда борется, вырывается, проклинает его, но всё равно поддаётся. И Драко понимает, что эти дни, наполненные своеобразной игрой, невольно возвращают его к жизни, заставляют забывать об ужасах, из-за которых ещё совсем недавно ему не хотелось жить. Но при этом что-то в душе по-прежнему невольно корчится от осознания, что если они с Грейнджер таки зайдут за запретную – пока что запретную – черту, то всё изменится, и не факт, что какая-то часть Драко, всё ещё слишком зависимая от мнения отца, сможет дать ему спокойно жить с мыслью, что он спутался с грязнокровкой.

Так что Драко хочет, честно, хочет прекратить это безумие, но не может, как бы ни старался. Он повторяет, что ненавидит Грейнджер, а сам целует её шею, говорит, как она омерзительна, в то время как его пальцы скользят по её бедру, он убеждает, что этот раз – последний, но снова врёт, совершенно точно зная, что будет ещё.

И ему кажется, что выхода нет.

Иногда, в моменты отчаяния, он разбивает кулаки в кровь, с силой сжимает голову и кричит, сходя с ума от беспомощности, но не перестаёт её хотеть.

По этой причине за несколько дней до Рождества, когда Драко снова оказывается с Грейнджер наедине, он делает всё, чтобы в конце концов совершить то, к чему они оба так долго шли.

Он хочет её, слишком сильно хочет, но контролирует себя, стараясь её расслабить, а ещё делает то, чего не делал никогда прежде, ни с одной девушкой: спускается поцелуями ниже и дотрагивается до неё языком. Раньше он только читал об этом, а потому не знает, правильны ли его движения, но судя по тому, как начинает стонать и извиваться Грейнджер, ей нравится. И это заводит ещё больше, и он уже не может сдерживаться, когда с рыком притягивает её к себе и даже касается её плотью, но чувствует руку, упёршуюся ему в грудь.

– Подожди, – тяжело дыша, произносит Гермиона, и Драко едва не издаёт вздох разочарования.

– В чём проблема, Грейнджер? Ты же этого хочешь не меньше, посмотри на нас! – с отчаяньем говорит он и видит, как от осознания, что они практически голые, её щёки окрашивает румянец.

– Я просто… Я же даже не люблю тебя, – тихо отзывается Гермиона, пока её глаза наполняются слезами.

Слышать это почему-то неприятно, и Драко обхватывает её лицо ладонями, а потом, склонившись, шепчет:

– Ты мне даже не нравишься, Грейнджер. О какой… «любви» может идти речь, когда здесь дело совершенно в другом? Мы просто оба одержимы. У нас нет другого выхода.

– Выход есть, – довольно резко отвечает Гермиона. – Мы можем забыть.

– Забыть?! И как ты себе это представляешь? – раздражаясь, что вместо того, чтобы заниматься сексом, они всё ещё разговаривают, интрересуется Драко.

– Есть заклинание, – не сводя с него блестящих глаз, начинает Грейнджер, – благодаря которому мы сможем забыть всё, что между нами происходило. Мы произнесём его, а затем все воспоминания, начиная с выбранного момента, будут стёрты, и я никогда не узнаю…

Она осеклась, но Драко и так всё понял.

– Значит, ни ты, ни я не вспомним о том, что было?

– Да, – кивает Грейджер, а потом отводит взгляд. – Меня уничтожает всё это, Малфой. Я не хочу помнить, что ввязалась в эти… отношения с тобой.

Её слова словно пощёчина.

– Ты мне противна, Грейнджер. Поверь, я бы тоже хотел забыть, что когда-то позволил себе ввязаться в это дерьмо, – выплёвывает он, и видит проблеск боли в глазах Гермионы.

– В таком случае, – отталкивает она его и слезает с парты. – Предлагаю прямо сейчас покончить с этим!

Они зло сверлят друг друга взглядами, тяжело дыша, а затем Драко делает то, что ожидает от себя меньше всего: он крепко прижимает её к себе и утыкается носом ей в волосы. Они стоят так какое-то время, не веря, что это происходит.

Но это происходит, и от безысходности Драко хочется кричать.

– После Рождества. Ты вернёшься с каникул, и тогда мы… попробуем прекратить, – горячо, почти зло шепчет он, ощущая, как каждое слово отдаётся болью.

– А если мы не сможем? – откликается Грейнджер, вцепившись в его рубашку.

Драко долго думает, прежде чем ответить. Он понимает, что, скорее всего, их желание никуда не денется, как понимает и то, что всё равно рано или поздно это придётся прекратить.

– Расскажи подробнее про заклинание, – наконец предлагает он, отступая назад, и видит тень благодарной улыбки на её губах.

***

Каникулы тянутся до ужаса медленно. У Драко нет абсолютно никакого желания возвращаться домой, а потому он проводит все дни в замке, в котором, кроме профессоров, практически никого не осталось.

Сейчас, когда ничто не отвлекает его от мрачных мыслей, те снова заполоняют голову, и лишь одно помогает не сойти с ума – воспоминания о Грейнджер.

Драко держится за эти образы, всплывающие в сознании, как за спасительный плот, и остро чувствует, как ему не хватает поцелуев, ласк – всего того, что он совсем недавно получал от неё. И поэтому в день, когда – он знает – Грейнджер вернётся в школу, он просыпается в шесть утра и не может заснуть, предвкушая миг, когда увидит её.

Конечно, он страшится, что она решила всё прекратить: ведь за эти дни, проведённые в заточении собственных мыслей, он понял, что сам, однозначно, не хочет от неё отказываться, как бы неправильно это ни было. Но, с другой стороны, он надеется, что тот Омут памяти, который они вместе создали, придаст ей смелости, поможет отпустить себя: ведь они в любой момент смогут всё забыть, стоит лишь направить палочки друг на друга и сказать нужные слова.

Драко приходит на завтрак первым, борясь с внутренним беспокойством, и каждый раз, когда кто-то входит в зал, цепляясь за лица учеников, всматриваясь в них, в надежде уловить знакомые черты.

Но всё тщетно.

Грейнджер не спускается на завтрак, не посещает обед и не появляется даже на ужине, хотя почти все школьники, вернувшиеся с каникул, сидят уже за обеденными столами. Драко уверен – Грейнджер в замке, она же должна была вернуться вместе с Уизли, а та уже вовсю воркует с Забини, стоя возле дверей Большого зала.

В какой-то шальной момент Драко даже хочется спросить у неё, где же Гермиона, но он вовремя себя останавливает, со злостью вылетает в коридор и едва не сталкивается с…

– Грейнджер, – выдыхает он, ошеломлённо уставившись на неё, ведь ещё никогда она не казалась ему столь красивой, как сейчас. Её волосы слегка припорошены снегом, на щеках играет лёгкий румянец, а губы чуть приоткрыты. По всей видимости, она только с улицы.

– Малфой, – наконец тихо произносит та, и в её глазах мелькает тень каких-то эмоций, едва не заставляющая Драко в этот же миг впиться в её рот в поцелуе на глазах у любопытствующих малолеток.

И поэтому он, не осознавая, что делает, крепко хватает её за запястье и тащит за собой, заставляя завернуть за угол. А когда они оказываются в безлюдном коридоре, уже не может сдерживаться и позволяет себе жадно приникнуть к её губам.

В эту секунду ему всё равно, что их могут увидеть, он просто не может насытиться этим поцелуем, а Грейнджер, которая с такой охотой отвечает на его безумный порыв, похоже, сама не горит желанием прекратить происходящее.

Драко не помнит, как они оказались в пустом классе, и не уверен, что им хватило сил прерваться, чтобы наложить заклятие на дверь, хотя Грейнджер вроде всё же использовала какие-то чары. Он чувствует, что у него дрожат руки, когда расстёгивает её зимнюю мантию, а затем и форменную блузку, покрывая поцелуями шею. Та часто дышит и стонет, откликаясь на его прикосновения к обнажённой груди, в то время как его рука уже движется по внутренней стороне бедра. Драко накрывает губами сосок и одновременно, стянув с Грейнджер колготки вместе с бельём, погружает в неё один палец. Кажется, с их губ срывается синхронный вздох, когда они понимают, насколько возбуждены происходящим.

Когда они понимают, что оба полностью готовы.

Драко слышит, как Грейнджер нетерпеливо расстёгивает его брюки, а следом уверенно обхватывает его плоть ладонью и слегка сжимает, вырывая у него хриплый стон. И в этот миг он, наверное, становится совершенно безумным, потому что резко опрокидывает Гермиону на парту и прижимает её руки к столешнице.

– Ты уверена? – рычит он, зная, что, если сейчас не остановится, уже не сможет остановиться: дни, проведённые без неё, почти довели его до ручки.

Грейнджер тяжело дышит и смотрит на него широко раскрытыми глазами, и Драко не может противиться желанию её поцеловать, потому что снова видит тот чёртов взгляд. Она отвечает на поцелуй, и едва заметно подаётся к нему бёдрами, и стонет в губы, чем заводит ещё больше, хотя Драко не думал, что это вообще возможно.

– Ответь сейчас же, пока не поздно! – почти кричит он, оторвавшись от неё.

– Да… уверена, – через несколько секунд отчаянно выдыхает Грейнджер, и он отпускает себя.

Драко смещается ниже и проводит языком вверх по внутренней поверхности бедра Гермионы, вырывая у той всхлип, а затем касается её губами. Он ласкает её то еле ощутимо, то усиливая движения и, похоже, находит правильный ритм, потому что у Грейнджер начинает прерываться дыхание и она стонет так, что Драко надеется – на класс наложено, помимо прочих, заклятие звукоизоляции. Его возбуждает её реакция, её запах и вкус, и, когда она в последний раз коротко вскрикивает, выгибаясь в спине, он почти стонет сам, чувствуя, как судороги сотрясают тело Грейнджер. Он ловит себя на мысли, что ещё никогда ни одна девушка не возбуждала его больше, чем та, что сейчас лежит перед ним, и тот факт, что она – Гермиона Грейнджер, грязнокровка, сосредоточение вбитых в его голову запретов, и пугает, и странно волнует его.

Драко не спеша поднимается, наблюдая, как Гермиона понемногу приходит в себя, и мягко притягивает ту за бёдра к краю стола. Он подходит к ней почти вплотную и замечает, как глаза Грейнджер слегка округляются и в них мелькает страх.

– Это немного больно… – неуверенно говорит Драко, вспоминая тот первый раз, когда он лишал девственности Пэнси несколько лет назад.

– Давай, – уверенно откликается Гермиона, и он делает небольшой толчок бёдрами, медленно продвигаясь вперёд и заглушая её вскрик поцелуем. Драко чувствует острую боль, когда входит почти до конца, ведь он ощущает, как Грейнджер наверняка до крови прокусывает его губу.

Он замирает в сомнении, глядя в искажённое болью лицо, но она еле заметно кивает, и он слегка подаётся назад, чтобы войти ещё раз, только ещё немного глубже. Драко начинает не торопясь двигаться, в то время как Гермиона тяжело дышит и впивается ногтями ему в спину, и от этого он едва сдерживается, чтобы не кончить. Он просто не может поверить своим глазам: то, о чём он так долго думал, представляя, тайно мечтая и ругая себя за это, происходит на самом деле. Вот она, Грейнджер – лежит под ним практически обнажённая, широко раскинув ноги, а он внутри, и это так восхитительно, охренительно, прекрасно, что на какой-то миг Драко забывает обо всём, отдаваясь ощущениям. Его приводит в чувство лишь её всхлип, и он, открыв глаза, понимает, что Грейнджер по-прежнему некомфортно. Тогда Драко, пристально смотря на неё, скользит пальцами к низу её живота и касается её так, что с губ Гермионы срывается стон. Он тут же чуть ускоряет движения бёдер, одновременно лаская Грейнджер, и с удовлетворением видит, как разглаживается напряжённая морщинка на её лбу, а к щекам приливает румянец.

Проходит совсем немного времени, и Грейнджер начинает стонать так, что Драко приходится проявлять недюжинную выдержку, чтобы не излиться в неё, и он терпит, крепко сжав зубы, усилием воли заставляя себя немного сбавить темп. Но когда он это делает, Грейнджер внезапно открывает глаза и сама подаётся бёдрами ему навстречу, тем самым окончательно сводя его с ума.

– Блять, что же ты делаешь… – рычит он, ускоряя темп, и грубо впивается в её губы, прикусывая, и в это самое мгновение ощущает, как она начинает извиваться под ним, достигая высшей точки.

И в это самое мгновение кажется, что всё вокруг взрывается, озаряется, а затем исчезает, оглушая Драко, когда он следует за ней.

***

Гермиона не может поверить, что сделала это.

Когда она уезжала на каникулы в Нору, то была уверена, что после возвращения в школу всё будет кончено. Она думала, что, встретив Рона, сможет забыть о Драко и о тех пугающих, неправильных вещах, которые она ему позволяла с собой делать. Она надеялась, что её отношение к нему станет прежним, и она больше не будет его хотеть.

Но она ошибалась.

Всё пошло совершенно не так. Когда Гермиона увидела Рона и ощутила его робкий поцелуй, она не почувствовала ничего. И это по-настоящему шокировало, ведь она ожидала испытать хотя бы что-то отдалённо похожее на те чувства, которые у неё вызывали поцелуи Драко, а потому сделала всё, чтобы остаться с Роном наедине, когда сама проявила инициативу и притянула того к себе, желая проверить снова. Рон удивился её внезапному порыву, но ответил на поцелуй, а ещё крепче обнял Гермиону, в то время как она сама отчаянно пыталась вызвать в себе хоть крупицу былого желания, но вместо этого ощущала лишь досаду и злость. Видимо, переживаемые ею эмоции выплеснулись в ещё более настойчивые движения губ, что Рону, очевидно, не понравилось, и, когда он сам её вскоре отстранил, она готова была расплакаться от отчаяния.

– Гермиона, я думаю, нам стоит остановиться, – сказал он, глядя на неё со смесью настороженности и сожаления. – Понимаешь, я не хочу морочить тебе голову. Я знаю, как для тебя важны отношения, и поэтому не хочу тебя разочаровать, ведь я… Я пока не готов, Гермиона. Прошло слишком мало времени.

У неё по лицу текли слёзы, и, наверное, Рон принял их за слёзы обиды, но на самом деле Гермиона плакала совершенно из-за другого: она просто понимала, что вся её влюблённость, которую она бережно хранила в сердце несколько лет, куда-то улетучилась, растворилась вместе с войной, отобравшей детство. Гермиона знала, что сейчас всем было не до отношений, в особенности Рону, который ещё не до конца оправился от смерти Фреда, и она принимала это. Но горечь ситуации заключалась в том, что ей самой, оставшейся без опеки родителей, которым она до сих не решилась вернуть память, без поддержки друзей, которые всё время были далеко, – ей, как никогда, хотелось ощущать, что она кому-то нужна. И странным образом Малфою удавалось удовлетворять эту её бешеную потребность, пусть и в особенной, извращённой манере, а ещё рядом с ним Гермиона вспоминала, что способна испытывать что-то, помимо боли, страданий и сожаления. Она чувствовала себя живой, хотя платила за это тем, что предавала свои же внутренние принципы, предавала друзей и близких людей, находя неожиданное утешение в объятиях бывшего Пожирателя Смерти, бывшего врага и человека, который ещё несколько месяцев назад стоял на стороне тех, кто убивал таких, как она.

Гермиона думала об этом все дни, проведённые в Норе, и ей казалось, она ходит по девяти кругам ада. Она видела потухшие лица всех членов семьи Уизли, впитывала в себя их боль и осознавала, что она беспомощна перед силой памяти, которая, словно прокравшись в углы, шептала, постоянно напоминала о Фреде. И хотя все искренне пытались вернуть в дом былую атмосферу веселья, всё же каждый ощущал: как раньше уже не будет, и, поскольку пока что смириться с этим не мог никто, все терпели поражение в борьбе за то, чтобы праздничные дни прошли, как подобает.

К концу каникул Гермиона чувствовала себя настолько подавленной, лишённой жизни, что возвращалась в школу в надежде убежать от ужасов прошлого, которые она будто заново пережила, глядя на постаревшее за несколько месяцев лицо Молли, на застывшую печаль в глазах Гарри и на внутренне сломленного Джорджа, который за все каникулы заговорил лишь дважды, но так ни разу и не улыбнулся.

Всю дорогу в Хогвартс Гермиона плакала, чувствуя себя полнейшим ничтожеством, потому что знала: она ничем не может помочь людям, которых любит всем сердцем. И она жаждала одного: чтобы у неё вышло помочь хотя бы самой себе.

Поэтому в миг, когда Гермиона увидела Малфоя, она едва не рассмеялась от горького осознания: он единственный, в ком она сейчас по-настоящему нуждается.

Он единственный, кто может заставить её забыть.

И она сделала это. Сделала без капли сожаления, окончательно убивая где-то внутри свои несбыточные девичьи мечты о том, как всё должно быть, с каждым жёстким поцелуем и грубой лаской разрушая наивные надежды на то, что в этот момент она будет испытывать нежность и любовь.

Она сделала это, потому что с отвращением признала: война уничтожила романтика в её душе. Испепелила былые желания и грёзы, исказила принципы и изрешетила представления обо всём.

Гермиона уже была другой, но так отчаянно хотела стать прежней, что готова была пойти на любые методы, лишь бы вновь ощущать себя живой.

Вот почему она сделала это – отдалась Драко Малфою на жёстком столе одного из многочисленных кабинетов Хогвартса, даже не стыдясь, что в двадцати метрах от двери находится Большой зал, полный ничего не подозревающих учеников и преподавателей.

Сейчас, стоя у окна, окунувшись в воспоминания и разглядывая освещённый тусклыми фонарями двор Хогвартса, она грустно улыбается, наблюдая за парой подростков, резвящихся на улице. Гермиона чувствует в душе тепло, смешанное с тоской, и не чувствует сожаления, что она сама вряд ли когда-нибудь сможет так же беззаботно смеяться и дурачиться с человеком, которому несколько часов назад отдала свою невинность. Нет, она не жалеет: просто не может об этом не думать, смотря как девушка убегает от парня, а тот хватает ещё за шарф гриффиндорской расцветки, вынуждая остановиться, а затем валит в снег.

А дальше происходит сразу несколько вещей: парень накрывает её губы своими, Гермиона узнаёт в нём Блейза Забини и видит разметавшиеся на снегу ярко-рыжие волосы.

У неё внутри всё замирает, когда она осознаёт: та девушка – Джинни Уизли.

***

Гермиона решает ничего не говорить. Конечно, сначала она хочет высказать всё, но слова застревают где-то в гортани, когда она видит на пороге гостиной Джинни – живую, светящуюся, счастливую. Гермиона настолько ошеломлена переменой, произошедшей с той, что поначалу не знает, что сказать, а потом понимает – она не смеет говорить хоть что-то.

Она не смеет судить Джинни после того, что сделала сама несколько часов назад.

Она… понимает. Ведь Гермиона слышала, как каждую ночь, проведённую на каникулах в Норе, Джинни горько плакала, закрывшись в комнате. И никто не мог ей помочь, даже Гарри, который замкнулся глубоко в себе и вообще редко разговаривал, отдаляясь от Джинни всё больше и больше. И если Блейз сумел сделать то, чего не смог Гарри, если ему удалось рассмешить её и каким-то образом заставить забыть о заботах, то Гермиона будет делать всё, чтобы не спугнуть шаткое счастье Джинни своими нравоучениями.

Идут дни, и она сама убегает от реальности, растворяясь в близости совершенно неподходящего ей человека. Она не замечает, как их встречи становятся регулярными, а то, чем они занимаются, по-настоящему приятным. Они почти не разговаривают, но им и не нужны слова. Драко изучает её, она – его удобным для них двоих способом, и вскоре Гермиона уже знаёт, как нужно к нему прикасаться, чтобы ему понравилось ещё больше.

Сперва она, следуя своему особому ритуалу, всегда говорит, что они «должны прекратить этим заниматься», но быстро перестаёт это делать, утешая себя тем, что в любой момент может забыть. И она поддаётся его рукам, губам, языку, которые не слишком с ней церемонятся, даря откровенные, жёсткие ласки, что только заставляет кончать сильнее. Гермиону устраивает в этих, основанных только на сексе, отношениях всё: отсутствие какой-либо романтики, нежности и заботы, отсутствие нормальной кровати или чего-то более мягкого, более подходящего для подобных занятий и присутствие авантюры, приправленной опасностью.

Ей нравится чувствовать, как Драко ловит её за руку прямо посередине учебного дня и затаскивает в какую-нибудь безлюдную нишу иногда просто для того, чтобы довести до такого состояния, когда Гермиона уже сама начинает мечтать о встрече, назначенной на вечер.

Её будоражит элемент игры, который присутствует в их отношениях: незаметно ото всех, они дразнят друг друга, сводят с ума долгими взглядами или двусмысленными прикосновениями, увидев которые, обычный ученик не догадается ни о чём, зато догадаются они и найдут возможность подтвердить свои догадки в одном из пустующих классов этой огромной школы в тот же вечер.

Гермиона наслаждается той животной страстью, которая охватывает их с Малфоем, стоит им лишь оказаться наедине. Она никогда не думала, что может испытывать это чувство – тёмное, тягучее, запретное и оттого ещё более желанное, но она испытывает.

Она… чувствует. И это заставляет её познавать новый, чувственный мир вместе с Драко, даёт возможность попробовать разные варианты и выбрать те, которые доставляют наибольшее удовольствие.

И она не хочет это заканчивать. Пока что, однозначно, не хочет.

Проходит чуть больше месяца, когда Драко неожиданно говорит, застёгивая рубашку:

– Кстати, зря ты отпустила того второкурсника, не назначив наказание. Этот идиот давно любит шататься по ночам, и я не уверен насчёт чистоты его намерений.