Текст книги "Лабиринт памяти (СИ)"

Автор книги: Jane Evans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 55 страниц)

– Нет. – Её голос дрогнул, когда она сказала это простое, но такое важное слово, и он остановился.

Малфой не стал удерживать её, когда она попятилась назад, не схватил её за руку, когда она развернулась и зашагала прочь. Он просто смотрел на неё и не смел пошевелиться.

Гермиона была уверена – он не хуже неё понимал, что она хотела сказать «да», но как всегда соврала. Просто сейчас ложь спасала их обоих от неминуемого разрушения, а в том, что оно наступит, не сомневался никто из них двоих. И до тех пор, пока это их спасает, она будет говорить «нет», а он будет слышать «да», но, все же, сдерживать себя.

Пока кто-то из них окончательно не сломается.

***

Он наблюдал за ней весь вечер. Конечно, она видела его, но отчаянно игнорировала, игнорировала упрямо, от души, так, как умеет только она. Прошло три года, а она не изменилась ни капли: всё то же миловидное, живое лицо, та же по-девичьи хрупкая фигурка, и, конечно, тот же огненный характер, прямо под стать цвету волос.

Она смеялась, улыбалась тому, кому сейчас он завидовал больше всего. Тот, другой, по-хозяйски обнимал её за талию, изредка быстро целовал, и наверняка уже успел привыкнуть к ней, как привыкают к красивой вещи или к чему-то новому, но уже полюбившемуся: поначалу восхищаются, а потом воспринимают, как должное. А она отвечала на его ласки, откликалась на прикосновения, и со стороны они казались вполне себе счастливой парой, если бы не одно «но»: она не смотрела ему в глаза. И это было главным показателем того, что что-то не так.

Блейз видел, как она нервничает, места себе не находит, но он не знал, что послужило тому причиной. Конечно, ему хотелось бы верить, что она так нервничает из-за него, но он не был настолько самоуверенным, чтобы уповать на это. К тому же, после того, как она, оставшись наедине с Грейнджер, поговорила с ней, и та куда-то ушла, Джинни, хоть и пыталась изображать беззаботность, всё же приуныла ещё больше. Поттер с Роном, кажется, не заметили этого, наверняка, привычно не заметили, как и многие, кто не замечал, сколько тоски в душе этой с виду жизнерадостной девушки. И лишь он, Блейз, видел её насквозь, лишь его Джинни никогда не могла обмануть. Он знал, когда ей плохо, а когда хорошо, знал, когда весело, а когда грустно. А раньше он ещё и знал причины, из-за которых она смеялась или плакала, да и вообще, испытывала какие-либо эмоции, и именно поэтому сейчас было больнее всего осознавать, что теперь эта его привилегия безнадежно утрачена, как и утрачено все то, что их когда-то связывало с ней, с той, которую он…

Они с Малфоем развлекались от души, пили дорогой огневиски и не слишком охотно, но все же поддавались на уговоры случайных девушек потанцевать с ними, хотя Блейз знал наверняка, что им двоим не до веселья. Они не обсуждали запретную тему отношений Драко с Грейнджер, как, собственно, и не говорили о том, что у самого Блейза на душе.

А на душе было тоскливо, откровенно хреново, настолько, насколько может быть хреново человеку, который внезапно понимает, что просто не способен отпустить болезненное прошлое и жить дальше. Прошлого было слишком много, и оно слишком много значило для него, все ещё слишком много значило. Он не хотел быть эгоистом, но не мог им не быть. Он все ещё надеялся, что может быть, что все-таки…

Он не рассказал Малфою о ней, хотя мог быть уверен в том, что тот поймет. Просто эти чувства, эти воспоминания были чем-то единственно светлым, чистым, таким сокровенным для него, что он просто не знал, как вообще можно говорить об этом, осквернять пустыми разговорами. Он просто боялся, что если все то, что хранилось в его душе долгие годы, облечь в слова, оно может исчезнуть, ускользнуть, раствориться. Сейчас ему осталось только помнить, держаться за прошлое, не надеясь или все же надеясь обрести гармонию в настоящем. Как правильней?

Нет, он не жаловался на то, что жизнь к нему несправедлива, просто он привык к тому, что – как это люди говорят? – счастье обходит его стороной. «Счастье» – навязчивая идея большинства, дурацкое слово, смысл которого он до сих пор не познал, но подозревал, что это нечто, похожее на то, что он испытывал рядом с ней, в те часы их поначалу несмелых, а затем по-настоящему необходимых встреч. А может, он уже получил свое? В любом случае, он бы ни на что не променял те их общие моменты в далеком прошлом, когда они оба– да, пожалуй! – были счастливы вдвоем.

Слышишь, Уизли? Не променял бы!

Словно и впрямь внимая его немому крику, она взглянула на него из-под опущенных ресниц. Наверняка, она не хотела задерживать взгляд, но задержала. И он вложил в свой молчаливый, визуальный посыл столько, сколько только мог ей дать, вложил все чувства и эмоции, которые сейчас были на поверхности, от которых он едва не задыхался. И этого хватило, чтобы она вздрогнула, сморщилась от понимания тех невысказанных слов, что все ещё были здесь, между ними, как будто бы и не было этих трех лет разлуки.

Она отвернулась, а он понял, что она услышала все, что ему не хватило смелости сказать вслух.

Блейз был слишком увлечен своими мыслями, своими навязчивыми идеями, чтобы придавать излишнее значение тому, что с Малфоем творится такая же фигня, как и с ним самим когда-то. И лишь когда он, отчаянно пытаясь забыться на танцполе, увидел побледневшее лицо Грейнджер, которая не сводила взгляд с Драко, ему словно влепили пощечину. Блейз понял, что они оба, он и Малфой, ведут себя как полнейшие идиоты: говорят не то, что думают, делают не то, что хотят, проводят время не с теми, с кем хотелось бы. И если у него самого на осуществление последнего было слишком мало шансов, уже было слишком мало, то у Малфоя шансы все ещё были. И пропорционально каждой новой появившейся на лице Грейнджер эмоции во время того, как она смотрела на Драко, танцующего с этой глупой приставучей итальянкой, таким взглядом, словно её ударили ножом в спину, эти шансы растворялись, рушились, и Блейз не мог просто наблюдать за этим. Он знал, каково это, терять нечто тебе дорогое из-за глупых, никчемных поступков, а потому – будь это Малфой или кто-то другой – не мог никому пожелать того, что сам когда-то пережил.

Когда Грейнджер ушла, он понял, что просто уже не в силах изображать безучастность. Конечно, это было неправильно с его стороны, конечно, он знал, что возможно потом пожалеет об этом, но сейчас просто не видел другого выхода.

Блейз, извинившись перед девицей, с которой танцевал последнюю пару песен, подал знак Малфою отойти в сторону, и когда они оба приблизились к ограждению, за которым начиналась дикая часть пляжа, он взял Драко за грудки и с силой впечатал того в проволочную стену.

– Какого черта здесь происходит, Малфой? Только не говори мне, что между тобой и сучкой Грейнджер ничего нет. Откровенно говоря, ты меня уже затрахал этой своей неопределенностью, смотреть на тебя жалко.

Он выпалил это на одном дыхании, уставившись прямо в глаза Драко, который выглядел так, словно ожидал чего-то в этом духе. Уже в следующую секунду Блейз почувствовал толчок в плечи и едва сохранил равновесие, чтобы не упасть.

– А мне, Забини, жалко смотреть, как ты все ещё роняешь слюни по девке Уизли, в то время, как она – позволь тебе напомнить – без пяти минут жена драгоценного Поттера, – горячо выпалил Малфой, злобно смотря на него.

Эти слова – как только Блейз услышал их, ему показалось, что что-то внутри него окончательно разрушилось, оставив после себя лишь мерзкую пустоту.

Кажется, он совершенно забыл, что собирался вывести Малфоя на чистую воду, что собирался высказать ему все, что он думает обо всей этой ситуации. Но теперь… Нет. Теперь в висках стучало лишь одно: «без пяти минут жена».

Жена.

Джинни – жена.

Что?!..

– Ты не знал, верно? – голос Малфоя прозвучал спокойно, но с такой горечью и едва различимым сочувствием, что Блейз не мог решить, чего ему хочется больше – ударить Драко или почувствовать удар самому, только бы заглушить это медленно растекающееся чувство где-то в груди. Чувство до того мерзкое, прожигающее, отвратительное, что он не нашел ничего лучше, чем вернуться обратно на танцпол к той блондинке, которая радостно ему улыбалась и с готовностью приняла в свои объятия.

Конечно, это не могло заглушить, помочь, освободить, но остаться одному, наедине с этой зияющей прямо где-то в районе сердца дырой не было сил.

Очень долго он не мог прийти в себя, на автомате что-то говорил, как-то двигался в такт музыки, словно пытаясь убедить себя, что ничего не произошло, что то, что он только что узнал – ерунда, что его это вообще не должно волновать, потому что так много времени прошло и неудивительно, что Джинни…

Через какое-то время он про себя безразлично отметил, что Малфой начал танцевать с Грейнджер, начал о чем-то с ней говорить, и внезапно к нему пришло осознание того, что Драко знает об их с Уизли прошлом. Эта мысль казалась сейчас ничтожно маловажной, мало волнующей его, потому что было кое-что, что трогало его гораздо больше.

Разбитые вдребезги надежды.

Он уловил недалеко от себя мелькнувшие в толпе языки огненно-рыжих волос, и когда почти убедил себя, что ему показалось, увидел её обеспокоенное, встревоженное лицо на противоположном конце танцпола. Она смотрела на Драко с Гермионой, её грудь вздымалась от нервного дыхания, и было видно, что она просто не знает как поступить.

Джинни, Джинни, неужели ты не понимаешь, что уже слишком поздно что-то менять, как-то препятствовать тому, что было безвозвратно запущенно?

Внезапно она вздрогнула и медленно перевела на него взгляд. Блейз видел, как она замерла с тенью испуга в глазах, а затем посмотрела на ту, что так крепко обхватила его за шею и тянула губы в надежде, что он поцелует её. И внезапно Блейзу стало противно, а одновременно с этим больно, что он совсем не хочет прикасаться к губам этой готовой на всё блондинки, в то время, как Джинни, та, которую он все ещё хотел целовать, давно уже подставляла свои губы не ему.

Наверняка, он слишком резко оттолкнул от себя ни в чем не повинную девушку, потому как та крикнула ему вслед несколько возмущенных, далеко не самых приятных фраз. Но ему было все равно, только бы убраться подальше отсюда, только бы не видеть это лицо на том конце танцпола, только бы не смотреть в эти глаза, в которых читалось… Сожаление? Отчаяние? Раскаяние? Это был один из тех редких моментов, когда Забини просто не смог выбрать один правильный вариант.

Шум волн нарастал, море с каждым шагом становилось ближе, и Блейз был вполне серьезно настроен окунуться в него прямо так, в одежде. И плевать, что по колдо-радио передавали шторм, плевать, что это опасно, плевать на все. Только бы заглушить, забыть, только бы…

– Блейз, пожалуйста! Стой.

Её отчаянный голос парализовал его. Её голос полоснул по свежей ране, и тогда он обернулся, чтобы… Что? Сказать ей, упрекнуть её, достучаться до неё? Что, черт возьми, он мог сделать?

А она стояла всего в паре метров от него, такая несчастная и хрупкая, словно та запуганная девчонка, которую он успокаивал поздними вечерами в Хогвартсе, пытаясь разогнать все призраки её недавнего прошлого.

– Блейз, я… – она сделала к нему пару шагов, но, не договорив, остановилась. В её взгляде читалось так много, но он не хотел упрощать ей задачу, он не мог снова сделать её жизнь легче.

– Значит, ты выходишь замуж?

Блейз поразился, насколько холодным может быть его голос сейчас, когда внутри все сгорало, бушевало от едва сдерживаемых эмоций.

Она замерла на какое-то время, глубоко вздохнув и широко раскрыв глаза. Кажется, она даже задержала дыхание.

А он просто смотрел на неё сверху вниз, чуть задрав подбородок. Он ждал ответа и не собирался уходить, пока не услышит его от неё.

Наконец, что-то в её взгляде потухло, и она склонила голову вниз так, что он не смог разглядеть её выражение лица в тот момент, когда она ответила:

– Да.

Этого было достаточно. Внутри снова все оборвалось, и стало так больно, как не было очень давно, с тех пор, как он узнал, что пожиратели пытали его мать.

Наверняка вот оно, то чувство, которое рождает круцио. Невозможно было представить что-то, что могло затмить эти страдания, разъедающие его изнутри заживо.

Он снова развернулся и зашагал прочь. Ветер бил откуда-то сбоку, волны спотыкались о берег с каким-то особым остервенением, и даже музыка, доносившаяся с танцпола, казалась до ужаса издевательской.

– Блейз! Подожди, прошу! Дай мне сказать!

Джинни бежала за ним, но он упрямо шел вперед до тех пор, пока она его не схватила за запястье. Почувствовав, как заиграли желваки на его лице, он резко развернулся к ней и посмотрел таким взглядом, что она невольно съежилась.

– У тебя было столько лет, чтобы «сказать», и ты выбрала именно этот момент?! – слова, словно яд, просочились сквозь зубы, и Блейз почти почувствовал их горечь на вкус.

Внезапно что-то в лице Джинни изменилось. Она расправила плечи и храбро посмотрела на него. Она открыла рот, покачала головой и, наконец, очень тихо произнесла:

– Ты же сам говорил, что это временно, что это лишь способ отвлечься… Разве нет?

Блейзу внезапно захотелось рассмеяться ей прямо в лицо. Неужели, она так ничего и не поняла?..

Очень медленно он сделал пару шагов к ней навстречу так, что теперь их тела уже почти соприкоснулись. Она смотрела ему в глаза, запрокинув голову назад и в этом взгляде было столько сожаления, что Блейз невольно сморщился.

– Ты знаешь ответ на свой вопрос, Джинни.

Она моргнула и тут же нахмурилась.

– Нет, не знаю, – опасным тоном начала она, неожиданно начав злиться. – Ты всегда так вел себя, Блейз, никогда не говорил о своих истинных чувствах. И сейчас… Ты не имеешь права упрекать меня в том, что я выхожу замуж. Потому что Гарри, он… Он любит меня.

Она смотрела на него, сжав кулаки, смелым, твердым взглядом, в котором читался открытый вызов.

Блейз шумно выдохнул и замолчал на какое-то время. Он знал, что должен сказать. Но почему-то сейчас это было намного сложнее, чем он мог представить.

На секунду он прикрыл веки, после чего положил руки ей на плечи и горько улыбнулся.

– Скажи, неужели ты не знала, что я любил тебя? Неужели этого было недостаточно, просто знать?

Он наблюдал, как его слова сковали её, как заселили в её взгляд изумление, испуг и что-то ещё…

Она помотала головой, словно не могла поверить в то, что услышала. Глаза блеснули от слез.

– Я ждала, что ты скажешь это. Ведь я думала, я, конечно, предполагала, но… – Казалось, она никак не может найти подходящих слов, но внезапно её взгляд прояснился, и она горячо посмотрела на Блейза. – Ты спрашивал, почему я не писала тебе. И сейчас я готова ответить на этот вопрос.

Она замолчала на какое-то время, прикусив губу, после чего, всхлипнув, хлестко произнесла:

– Я ни разу не услышала от тебя этих слов, Блейз, но я в них нуждалась. Ты прав: «просто знать» было недостаточно. И если бы ты признался мне в том, что… Если бы ты сказал это вслух тогда…

Блейз поднес указательный палец к её губам, жестом прося замолчать. Её слова, словно пощечины, били его, просачивалась сквозь кожу, рождали такую злость на самого себя, что он едва с ней справлялся.

По щеке девушки скользнула слезинка, и Блейз поймал её большим пальцем. Внезапно он почувствовал себя дико уставшим, словно осознание абсурдности ситуации высосало из него все силы.

– Я любил тебя, Джинни, и все ещё люблю. И я ненавижу себя за то, что позволил тебе усомниться в этом.

Они молча смотрели друг на друга, не говоря ни слова. По прекрасному лицу Джинни текли слезы, но она не всхлипывала, не плакала воткрытую, как это делали остальные девушки. Она держала все в себе, как тогда, когда он только начал с ней общаться. И от того, что теперь она снова не могла позволить себе быть слабой в его присутствии, ему внезапно захотелось кричать, захотелось встряхнуть её, вывернуть наружу те эмоции, которые она не стеснялась выражать при нем когда-то.

Но время безнадежно упущено. И в этом виноват только он сам.

– Просто если бы ты сказал, если бы ты хотя бы приехал за мной, то… – она качала головой, говорила так спокойно, словно эти слезы, оставляющие на её щеках мокрые дорожки, были и не её слезами вовсе.

Внезапно Блейз понял, понял до конца, почему тогда не сложилось. Они ждали друг от друга чего-то, что позволило бы им окончательно перешагнуть черту, но так и не дождались. Возложили друг на друга надежды, которые так и не оправдались. Джинни хотела услышать от него слова, которые он и сам хотел от неё услышать, но ни ей, ни ему не хватило смелости, чтобы озвучить их.

Словно взглянув на неё впервые, Блейз тихо спросил:

– А разве ты хотела, чтобы я приехал за тобой? Ты же не отвечала на письма, я думал, тебе все равно…

Джинни отчаянно замотала головой. Казалось, ещё чуть-чуть и она окончательно сломается: тело уже потряхивала мелкая дрожь.

– Я… Я ведь тоже…

Больше она говорить не смогла, но ему и не нужно было большего. Все самое важное он понял итак.

До конца не осознавая, что он делает, Блейз схватил её лицо в свои руки, отчаянно притянул к себе и поцеловал её. Она не сопротивлялась, наоборот, с готовностью прильнула к нему, прижалась так горячо, словно хотела выразить в этом жесте все, что наболело, зарубцевалось, а теперь вновь вскрыто и вот здесь, на поверхности. Они прижимались друг к другу губами, языками, говорили что-то бессвязное и оба понимали, что это их последний поцелуй, что такого больше уже никогда не будет. Руки блуждали по телам друг друга, воздуха мучительно не хватало, но Блейз скорее предпочел бы задохнуться, чем оторваться от неё. Только сейчас, сжимая её в своих объятиях, он понял, как сильно скучал, как безумно ему не хватало её все это время. Была б его воля, он бы ни за что не прервал этот поцелуй, но всё решила она сама: внезапно, упершись ладонями ему в грудь, она с силой оттолкнула его. Её лицо раскраснелось, стало абсолютно мокрым от слез, губы дрожали, а в глазах отражались все те эмоции, которые он испытывал сам: отчаяние, безнадежность, растерянность и боль, боль, которая затмевала все прочие чувства.

– Мы не поняли друг друга тогда, но теперь уже слишком поздно. Прости.

Она сказала это еле слышно, и Блейз едва поборол в себе желание вновь притянуть её к себе. Вместо этого на какое-то время он закрыл глаза и опустил голову вниз. Мысли сменяли одна другую, и все они были настолько кричащими, отчаянными, что рождали в голове полный хаос, вылившийся в острую головную боль.

– Значит, ты выйдешь за него? – его голос прозвучал словно откуда-то издалека.

Ответа не последовало, и Блейз взглянул на Джинни. Она переминалась с ноги на ногу и сильно кусала припухшие от поцелуя губы.

«Нервничает», – бесстрастно пронеслось в его голове, и Блейз мрачно усмехнулся своим мыслям. Что толку уметь разбираться в чьих-то чувствах, когда теперь это абсолютно бесполезно?

– Я люблю его, Блейз, и я не хочу отказываться от этого чувства вновь. Я не хочу совершить ещё одну ошибку, даже если…

Она осеклась, глубоко вздохнув.

– Даже если что? – устало спросил он, наперед зная ответ.

Джинни на несколько секунд замерла, смело всматриваясь в его глаза.

– Даже если смогу исправить предыдущую, – наконец, выдохнула она.

Блейз долго смотрел на неё. Смотрел, потому что просто не мог говорить. Казалось, любое слово причинит ещё большую боль и ему, и ей.

Джинни словно это понимала, а потому стояла напротив него, заламывая пальцы, жутко нервничая, но не говоря ничего. В конце концов, Блейз, горько улыбнувшись, подошел к ней, в последний раз взглянул ей в глаза и мягко, едва ощутимо коснулся её щеки:

– Чтож, будь счастлива. Ты это заслужила.

Он шел прочь, не оборачиваясь, потому что знал – стоит ему остановиться, оглянуться назад, и он пошлет все к черту, он сделает так, что она будет с ним. Он не сможет отпустить её, и он был уверен, стоит ему попытаться, и она сдастся почти без боя.

Но в этом и была херовая драма любви: он всё ещё слишком любил её, эту рыжую девчонку, разбившую ему сердце, чтобы позволить ей быть несчастной. Ведь главной проблемой было то, что Блейз не знал, будет ли она счастлива с ним, если бросит Поттера, если пойдет наперекор своей семье и друзьям, но был уверен, что если оставить все, как есть, она будет счастлива наверняка. А любовь – отвратительная, ужасная штука – творила с ним удивительные вещи: она не позволила рисковать Блейзу таким сомнительным для него, но таким важным для неё понятием – «счастьем» только во имя собственного блага.

Кажется, в эту минуту, когда он принял окончательное решение, где-то глубоко внутри в нем умер эгоист, забрав с собой навсегда последние ошметки надежды.

***

Закат раскрасил небо в удивительные цвета, и Драко невольно восхитился, насколько прекрасным кажется все вокруг в эти последние минуты перед наступлением сумерек. Он чувствовал себя дико уставшим, абсолютно обессиленным: сегодня у них с Грейнджер было целых две тренировки, причем одна из них под надзором шумной итальянки Марии, которая слишком много говорила и ещё больше требовала. Успокаивало лишь то, что завтра, наконец, уже состоится то самое выступление, к которому они так отчаянно готовились последние дни.

Драко медленно перевел взгляд на Гермиону. Она стояла недалеко от него с закрытыми глазами, облокотившись спиной о пальму. Одной рукой она держала пару босоножек, которые, похоже, у неё даже не было сил надеть. Они закончили их последнюю перед выступлением репетицию всего пять минут назад, и, судя по тому, как выкладывалась Грейнджер, не было ничего удивительного в том, что сейчас она до сих пор не могла прийти в себя.

После их разговора на вечеринке, Драко с досадой обнаружил, что она начала его избегать. Не то, чтобы раньше они много общались, но последние несколько дней Грейнджер пресекала любые его попытки завести разговор на темы, не касающиеся танцев. Удивительно, сейчас они виделись и проводили время вместе гораздо больше, чем когда-либо, но, при этом, общались ничтожно мало. Конечно, он понимал, что послужило тому причиной: в прошлый раз, тогда, на танцполе, они оба едва сдержались, чтобы не переступить черту. И, очевидно, она решила вести себя очень осторожно, намеренно держала дистанцию в их общении, да и вообще, старалась сохранять такт, словно они были обычными коллегами. Хотя, на самом деле, кто они друг для друга? Совершенно точно ещё не друзья, но уже не враги. Что-то среднее между этими двумя понятиями, что-то, словно качели, раскачивающееся то в одну, то в другую сторону.

Не спеша, Драко подошел почти к самой кромке воды и сел на теплый песок. Где-то вдалеке еле слышно закричали птицы, листья пальм мягко зашелестели под порывом теплого ветра, создавая вместе со звуком накатывающих волн прекрасную вечернюю симфонию умиротворения природы.

Он скинул туфли и погрузил ноги в теплый мягкий песок на мелководье моря. Вода периодически накрывала его ступни до щиколоток и, казалось, смывала всё напряжение и усталость, которые скопились в них. С наслаждением закрыв глаза, Драко оперся ладонями о землю где-то позади себя и слегка откинулся назад, подставив лицо последним солнечным лучам, которые все ещё едва ощутимо дарили тепло, и в душе сразу стало так спокойно, что захотелось вот так сидеть вечно.

Он слышал, как она сделала несколько несмелых шагов в его сторону и остановилась. Драко мог поспорить, что Грейнджер до сих пор сомневается, попрощаться с ним или нет, хотя где-то в глубине души он надеялся, что на самом деле, она хочет остаться и потому сейчас топчется на месте. Словно прочитав его мысли, она сдержанно вздохнула, и он услышал уже более уверенные шаги, только удаляющиеся от него.

– Только не говори, что тебе снова срочно нужно уйти, – открыв глаза, произнес Драко первое, что пришло ему в голову.

Казалось, они оба замерли от этих слов. Твою мать, и кто тянул его за язык?

Он буквально чувствовал взгляд Грейнджер, а потому медленно обернулся и посмотрел на неё. Она выглядела смущенной и одновременно растерянной. Как трогательно.

– Но мне в самом деле нужно уйти, Гарри и Рон…

–…участвуют в квиддичном матче, который начался всего пятнадцать минут назад. Сомневаюсь, Грейнджер, что с годами в тебе проснулась любовь к этому виду спорта, – продолжил за неё Драко, с удовлетворением отмечая, как зарделись её щеки.

– Откуда ты знаешь? – сделала она пару шагов к нему, и Драко усмехнулся.

– Ну, ещё в школе, видя тебя с книжкой, которую ты с таким удовольствием читала во время соревнования…

– Я не об этом, – теперь уже с легким раздражением в голосе перебила его Гермиона и сделала ещё один шаг вперед.

Драко вновь отвернулся и уставился вдаль.

– Я сам хотел в нем поучаствовать, в этом матче, но из-за наших дурацких тренировок как всегда пропустил все самое интересное, так что осталось довольствоваться только списками участвующих. Согласись, было бы странно, не увидь я в них твоих драгоценных мальчиков.

Его последние слова повисли в воздухе. Пожалуй, он мог бы и помягче высказаться о Поттере с Уизли, но просто его дико раздражал тот факт, что только с ними Грейнджер чувствует себя расслабленно, только с ними свободно общается и весело проводит время.

Конечно, в этом не было ничего такого уж… Просто, положа руку на сердце, Драко нравилось видеть, как Грейнджер смеется над его шутками, нравилось с ней спорить и говорить на самые разные темы. Но сейчас он был лишен всего этого, лишен из-за того, что теперь она сторонилась его, словно боялась, что их общение снова зайдет слишком далеко.

Будто бы он сам этого хотел.

«А разве не хочешь?» – прозвучал в его голове издевательский вопрос, и Драко нахмурился. Моментально пришедший ответ ему не понравился.

Внезапно он услышал возню за своей спиной. Заставив себя не поворачиваться, он все же гадал, что там делает Грейнджер. Наконец, любопытство взяло верх, и когда он уже собирался поинтересоваться, что происходит, неожиданно Гермиона, подобрав юбку сарафана, аккуратно села с ним рядом. Драко не смог скрыть изумления, когда увидел, как она, подобно ему, опустила босые ступни в воду и откинулась назад, с наслаждением прикрыв глаза.

Она пыталась сделать вид, словно в этом её поступке не было ничего странного, но Драко понял по её беспокойно трепещущим векам и по едва заметной складке на лбу, что она все-таки внутренне напряжена. Словно почувствовав его взгляд, она медленно открыла глаза и посмотрела прямо на него, вопросительно вскинув бровь:

– Что?

Драко слегка усмехнулся.

– Ничего, – произнес он и отвел взгляд в сторону моря.

Краем глаза он видел, как она едва заметно улыбнулась.

Какое-то время они сидели, молча наслаждаясь тишиной и – хоть ни один из них в этом себе не признался – обществом друг друга. Говорить не хотелось не столько от усталости, сколько из боязни спугнуть момент.

Абсолютная гармония природы, ощущение тепла от тела Гермионы, которая была близко, хоть и не настолько, чтобы нарушить его личное пространство, приятные ощущения от мягко накатывающих на стопы волн – Драко было по-настоящему хорошо в этот миг.

– Значит, ты больше не избегаешь меня? – не отрывая взгляд от горизонта, спокойно произнес он, стараясь сохранить это ощущение абсолютного умиротворения в душе.

Грейнджер посмотрела на него, но тут же отвела глаза и ничего не ответила. Драко подождал ещё немного, прежде чем убедился, что она не скажет ни слова, но ему и не нужно было слышать ответ: он итак понял, что означает её молчание.

Внезапно Драко услышал какой-то шорох справа от себя. Он быстро перевел взгляд, и невольно на его лице появилась слабая улыбка: всего в нескольких метрах от них с Грейнджер стояли пегасы и наблюдали за ними своими умными глазами.

– Похоже, у нас снова гости, – мягко проговорила Гермиона, ласково посмотрев в сторону животных. Драко скосил недоверчивый взгляд на неё: все-таки последняя их встреча с пегасами закончилась не совсем удачно. Хотя, как посмотреть…

Невольно взгляд Малфоя прошелся по точеному телу Гермионы, скрытому под свободным сарафаном, а память услужливо подсунула воспоминания о том, как и где он касался её, и как она отвечала на его ласки. Святой Мерлин, как она отвечала!.. И тем удивительней было то, какой она сейчас казалась неприступной, какой далекой и, одновременно, такой прекрасной.

Она вновь закрыла глаза и слегка запрокинула лицо вверх, наслаждаясь легким морским бризом, щекочущим её кожу, которая в свете заката казалась особенно шелковистой, нежной, матовой. Каштановые волосы, мягкими волнами струящиеся до пояса Гермионы, гармонировали с золотистым загаром, который приобрело её тело за столь продолжительное время нахождения на курорте. Пожалуй, сейчас её можно было бы назвать умиротворенной, если бы не эта едва заметная складка на переносице от того, что Грейнджер слегка хмурилась. Интересно, о чем она сейчас думает? Может, вспоминает тот вечер, когда они впервые увидели пегасов, или её тревожит что-то ещё?

Драко не мог оторвать от неё взгляд. Она была восхитительно прекрасна под вуалью медленно ускользающего заката, и он с удивлением поймал себя на мысли, что мог бы смотреть на это нежное лицо с правильными чертами вечно.

Внезапно Гермиона вздрогнула и немного приподнялась, оттолкнувшись ладонями от земли. Неожиданно её пальцы наткнулись на пальцы Драко, и от этого прикосновения они оба замерли.

Он почти физически ощущал, как в душе Грейнджер борется с собой, чувствовал, как слегка дрожит её рука в немом сомнении, готовая сдвинуться с места в любой момент.

Пегасы, которые с таким интересом за ними наблюдали, внезапно подошли чуть ближе и с довольным урчанием улеглись на землю рядом друг с другом. По всей видимости, они чувствовали себя в безопасности, не смотря на то, что недалеко он них находились люди.

Драко видел, что они все ещё смотрят на них с Грейнджер, словно выжидая, что же будет дальше.

Поборов внутреннее сомнение, очень медленно, аккуратно, он сжал её пальцы в своей руке, и лишь после этого её ладонь перестала дрожать. На секунду Драко замер, ожидая, боясь реакции Гермионы, но она резко вдохнула, затаила дыхание и потом неожиданно расслабилась.

В этот удивительный момент солнце окончательно село за горизонт, оставив после себя сумеречную дымку. В этот удивительный момент все вокруг словно замерло, боясь спугнуть идиллию, царившую на этом маленьком пляже. В этот удивительный момент пегасы, наконец, удовлетворенно закрыли глаза и перенеслись в светлые дали сна.

Драко подумал, что ещё никогда мир не казался ему столь прекрасным, как сейчас, в этот удивительный момент.