Текст книги "Klangfarbenmelodie (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

– Алкоголик, – протянула она со смехом и плутовато взметнула бровь вверх. – А говорили, что не любите рок.

– Кантри – это исключение, – доверительно поделился Микк, ощущая в теле небывалую лёгкость.

Они как раз подошли к остановке, и отпускать Алису не хотелось совершенно.

– Так уж и исключение? – прищурилась девушка. – Вы когда-либо вообще слушали J-рок? – она скрестила руки на груди, когда они остановились у остановки, и смотрела с веселым вызовом.

– Когда-то я ограничился довольно поверхностным знакомством с рок-музыкой, – рассеянно улыбнулся Тики. – Может, я слушал что-то не то… Но советчиков не слишком много на самом деле, – вздохнул он, честно передавая Алисе зонт и замечая, как она чуть приподняла брови, но делая вид, что так и собирался сделать с самого начала. Хотя жутко хотелось прикоснуться к ней под этим зонтом… – Неа слушает дикий ор, который величает музыкой, и у меня от этого обычно просто уши закладывает.

Девушка снова засмеялась, уже совершенно не сдерживаясь как будто, живая и яркая.

– Что слушает Малыш, я вообще не представляю, – продолжал Тики, пытаясь продлить это прекрасное мгновение, и Алиса вдруг замерла, в неподдельном удивлении воззрившись на него.

– Малыш? – непонимающе спросила она, бросив взгляд назад, видимо, чтобы посмотреть не приближается ли автобус.

– Ну, Аллен, Малыш, редиска вечно недовольная, – пожал плечами Микк, с одной стороны, понимая её интерес, а с другой – не одобряя.

– Почему именно Малыш? – недоуменно нахмурилась девушка. Мужчина растерянно хохотнул и потер висок подушечкой пальца.

– Не знаю, – снова честно отозвался он. – Само как-то прицепилось. Зато Неа хоть веселеет при этом. Он всегда наоборот как пришибленный становится, когда мы говорим о его брате.

Алиса мотнула головой и фыркнула. Растрепавшаяся от этого движения коса взметнулась вверх – и тут же опустилась на ее грудь.

– Никогда не слышала, чтобы Аллен жаловался на вас в этом плане, – заметила она.

– А я его Малышом и не зову обычно, – Микк улыбнулся и повел плечами. – Да и было бы когда. Мы практически не общаемся, и я даже не понимаю, чем успел насолить конкретно ему.

Алиса неловко хохотнула, прикрыв глаза, и вдруг неожиданно мрачно усмехнулась.

– Вы ничем не насолили, не волнуйтесь и не берите это в голову, – уверенно в своей прежней невозмутимости сказала девушка, и Тики скептически хмыкнул. – Просто поверьте мне, – ласково проговорила она, слегка наклонив голову набок, и мужчина чуть не задохнулся, покорённый этим настоящим мягким взглядом. – Аллен… он… просто не хочет посторонних втягивать, – медленно произнесла Алиса, и Микк недовольно фыркнул.

– И Неа тоже, что ли, посторонний? – не удержался он от шпильки.

Девушка неприязненно скривилась, крепче сжав зонт в руке, и тяжело вздохнула, взглянув на насупившегося Тики пронзительными серыми глазами.

– Это плохая тема, правда. Просто… позволите дать вам совет?

Мужчина неопределённо качнул головой, понимая, что прекрасный разговор в такой романтической атмосфере испортил этот седоволосый мальчишка. Снова. Вечно он всё портит. Если вот сейчас ещё и как чёрт из табакерки выскочит откуда-нибудь, Микк точно смачно приложит его мордой о стену.

Однако Алиса не была Алленом. И Алиса была сейчас перед ним. Необычайно серьёзная, уморительно живая в сегодняшних своих эмоциях, красивая и притягивающая взгляд.

– Конечно, говорите, – выдохнул он наконец.

– Их отношения намного сложнее, чем кажется.

– На самом деле… Это заметно, – Тики ощутил, как настроение неуклонно портится, скатываясь в недовольство и беспокойство. – Просто Неа… Мне ужасно его жаль, – признался он, совершенно не представляя, с чего это начинает откровенничать. – Он не может толком понять, в чем дело, и мне его жаль.

– Почему вы так о нем беспокоитесь? – как будто бы даже сокрушенно вздохнула девушка. – Он же просто… ваш друг. И у него есть свои дела, не имеющие отношения к вам.

– И все же я беспокоюсь, – Микк на мгновенье прикрыл глаза и посмотрел над плечом девушки. Приближался автобус. – Он ведь очень важный человек для меня. Мне кажется, вы можете понять.

Алиса печально улыбнулась и кивнула.

– Могу, кажется…

И – легко скользнула тонкой ладонью по его плечу, тут же отдергивая руку и как-то почти отшатываясь.

Подъехал автобус.

– Спасибо, что проводили, – отстранённо улыбнулась она, кивнув на прощание, и уже направилась к раскрывшейся двери, как вдруг обернулась и благодарно сверкнула нежными серыми глазами. – И спасибо, что находитесь рядом с ними.

И – исчезла за сидениями автобуса.

Тики понял, что потерялся в пространстве и времени, когда промок насквозь и когда тяжелая чёлка чёрным заслоном упала на глаза. А он продолжал смотреть и смотреть вслед уехавшему транспорту сквозь пелену дождя, сизый туман и рассеивающийся свет фонаря.

Смотрел – и вспоминал благодарную улыбку девушки, которая была настолько прекрасна в своей искренности, что у Микка словно земля из-под ног ушла.

Он запоздало вытащил зонт из кожаного портфеля (имидж джентльмена и все дела) и, раскрыв его, глухо хохотнул себе под нос.

Постель?

Он и правда хотел лишь просто затащить её в постель? На одну ночь? Но разве Тики хоть раз чувствовал хоть что-то отдалённо похожее на то, что преследовало его сейчас, по отношению ко всем тем шлюшкам (которых после Алисы и девушками-то звать не хотелось)? Хотел ли он разговаривать с ними? Хотел ли он любоваться ими вот так: на улице, в одежде, под дождём, на дистанции? Хотел ли он завоевать их внимание так отчаянно?

Хотел ли он их самих, а не эти красивые женственные тела?

Микк вздохнул, ощущая себя в полном раздрае, и решил сразу же направиться к себе домой: машина стояла возле главного входа кафе.

В эту ночь ему снились тонкие бледные запястья в ажурных перчатках и нежный голос, напевающий джазовые композиции.

Комментарий к Op.3

Репертуар:

Johnny Cash – House Of The Rising Sun

Willie Nelson – Whiskey River

Ella Fitzgerald – All of me

========== Op.4 ==========

Неа следил за мечтательно прикрывшим глаза другом с улыбкой и черт… Он был просто рад, что у Тики все хорошо. Потому что тот откинулся на спинку парковой скамейки говорилговорилговорил, как будто даже совершенно и не обращая внимания на то, слушают его или нет.

А говорил Тики снова про Алису. И, в общем, это было даже не удивительно.

Теперь Неа знал, что Алиса любит кантри (в котором он совершенно не смыслил, но от которого Микка вело так же, как от этой его Эллы или от Гершвина), что у нее потрясающе глубокий смех, замечательная улыбка, а глаза «какие-то почти снежные».

У самого Тики глаза сияли. Да и сам он весь сиял как лампочка в новенькой праздничной гирлянде.

И как он сам еще не понял, что влюблен – Неа просто не представлял. Может, не влюблялся никогда просто, поэтому и не знал?

Сам Уолкер как-то в этом плане дел с женщинами особо и не имел, так что… Но влюбленность Микка была даже и дураку видна.

Но, видимо, Тики был чем-то похлеще, раз до сих пор так и не понял своих чувств.

Неа лениво потянулся, с удовольствием пережёвывая митараси данго, которые любезно наготовил с утра Аллен (до того, как снова убежал на свою работу), и вновь вернулся к слушанию возбуждённо вещающего друга.

На самом деле, слушать его было одним удовольствием, потому что Микк умел рассказывать так, что его словам хотелось внимать. Чего не скажешь, например, о Кроссе, который вообще был не слишком разговорчивым даже в полностью убитом состоянии, когда, казалось, язык должен был развязываться от количества выпитого алкоголя, а не наоборот. Но Мариан… ах, это же Мариан – совершенно отдельная тема, не поддающаяся доскональному анализу.

И вечно скрывающаяся скотина.

– И она улыбнулась мне, Неа! – восторженно воскликнул Тики, вновь привлекая к себе внимание. – Так искренне, как ещё никогда. Просто понимаешь, она меня до этого обычно лишь насмешками и одаривала, а тут… мы разговорились, и она, о боже, как же она красиво мне улыбнулась.

Мужчина мягко прищурился и утерся салфеткой – из тех, что брат всегда клал с коробочку с бенто. Иногда они с Тики выбирались куда-нибудь в парк, когда Неа срочно требовалась передышка, и Аллен знал про это. И обычно эта передышка происходила тогда, когда старший Уолкер находил митараси данго в холодильнике.

Это был такой своеобразный жест молчаливой заботы, и от этого на душе у Неа всегда теплело.

– Ты влюбился, Тики, – все-таки однозначно заявил Уолкер и отвесил слегка опешившему от такой реплики другу легкий щелбан, улыбаясь его замешательству.

Микк отвис не сразу.

– Что? – смешок у него вышел нервным, и Неа торжествующе хмыкнул. Значит, друг об этом уже задумывался. – Да ну, не-е-е-е-т! Не идиотничай!

– Да ну, да-а-а-а! – в тон ему отозвался мужчина. – Вот просто скажи мне – как ты ее хочешь, Тики?

Микк завел глаза и заложил руки за голову, щурясь на хмуроватое солнце.

– Я хочу ее всю, – честно признался он. – Всю до последнего взгляда, до последней улыбки. Знаешь… – здесь мужчина посмотрел на Неа открыто и прямо, – у нее такой смех… глубокий, грудной. Она восхитительна.

– Ты влюбился, – снова махнул рукой старший Уолкер, прикрывая коробочку и ставя ее на скамейку рядом с собой.

Тики иронично фыркнул, неуверенно усмехаясь, и покачал головой, явно пытаясь убедить их обоих в обратном.

– Да не мог я влюбиться, Неа! – наконец сердито (смущённо, мать, смущённо) воскликнул он, хмуря брови. – Я? Влюбиться? В эту плоскодонку?

Уолкер закатил глаза. Ну началось. Стадия отрицания, мда.

– Она слушает кантри и поёт эту твою… – мужчина запнулся, пытаясь выговорить фамилию на японском, но плюнул и закончил на английском: – Эллу Фиджеральд.

– Фицджеральд, вообще-то, – отмазки, всё жалкие отмазки и попытки сбежать от правды.

– Да пофиг, – отмахнулся Неа и, серьёзно нахмурившись и пытаясь быть грозным, посмотрел на Тики. – Просто честно ответь мне: как ты её хочешь?

Мужчина несколько секунд глядел, не отводя взгляда, в ответ, а потом растерянно вздохнул, обескураженно улыбнувшись, и пожал плечами, принявшись говорить:

– Чтобы она была рядом? Хочу смотреть на неё, хочу слушать её, хочу разговаривать с ней… я не знаю, Неа! – потерянно всплеснул он ладонями, и Уолкер торжествующе заулыбался. – Что? – недовольно спросил Микк, заметив это.

– Ты влюбился, – как нечто общеизвестное в очередной раз припечатал он. – Других вариантов нет. Перестать отнекиваться, – и, заметив, как Тики хочет что-то сказать в ответ, – и ты ни разу не упомянул, что хочешь её в постель, а это уже о многом говорит.

– Да ну тебя, – насупился тот. – Я так не считаю, ясно?

Неа хлопнул себя по лбу и отвесил ему хороший подзатыльник, а потом – потянул к себе за хвост и легко взъерошил челку.

– Ты никогда не влюблялся, что ли? – вздохнул он с улыбкой. – Ты же каждый ее взгляд ловишь, каждый жест! Только что сказал, что во времени потерялся, когда она тебя по плечу погладила!

– И это, по-твоему, значит, что я влюбился?.. – мужчина потер пальцами виски, и Неа показалось, что он словно бы совершенно растерялся.

Так и сидел – задумчиво-недоверчивый и совершенно ошеломленный, а оттого – здорово смахивающий на испуганного мальчишку, а не взрослого мужчину (который еще как бы является и наемным убийцей, помешанным на оружии).

Неа было удивительно наблюдать за таким Тики – за таким необычным и непривычным, не брутальным или властным, а самым настоящим неуверенным мальчишкой, сконфуженным и растерянным этой неожиданной для него самого влюблённостью.

– И что тогда делать дальше? – непонимающе скривился мужчина, и Уолкер прыснул, за что сразу же получил тычок в рёбра.

– Быть рядом? – предложил он, пожав плечами. – Делать то, что ты хочешь, Тики.

– Но разве… ну… – неприязненно нахмурился Микк, отведя взгляд чуть выше головы друга. – Разве эта твоя влюблённость не подразумевает… длительные отношения? – отстранённо поинтересовался он, с присвистом вдохнув.

Неа всё-таки хрюкнул, уже устав сдерживать рвущийся наружу смех, и качнул головой. Видимо, бабнику-Тики было сложно принять, что его жажда человека называлась влюблённостью, а не похотью.

– Прекрати, – смущенно буркнул себе под нос Микк и отвел глаза. – Я вообще никогда не влюблялся… Я не знаю, что надо делать. Лучше бы помог…

Неа усмехнулся, сжалившись над другом, и хлопнул его по плечу.

– Да ладно тебе, – утешающе произнес он. – Просто будь собой. Вы ведь вчера о музыке говорили, так? И она улыбалась тебе?

– В среду тематический вечер, – мечтательно улыбнулся Тики, откидываясь назад и глядя в небо. Кто его знает, что он там видел, но Неа предположил, что влюбленность как-то меняет человеческое мировоззрение. – Она будет петь что-то из рока.

Брови Уолкера поползли вверх. Вот это да-а… Тики всегда считал рок-музыку «блевотиной и ором», а тут…

– Ты же не любишь рок, – стараясь не выглядеть уж слишком ошеломленно (Микк даже Skillet не слушал), выдал мужчина.

– Ради нее я готов попробовать. И вчера… – Тики нахмурился задумчиво, – вчера я нашел рок-баллады. Знаешь… Они шикарные. Мне понравилась одна группа – Scorpions. У них есть рок-баллада «Lorelei». Это потрясающе.

– Одна-а-ко, – всё же ошарашенно протянул Неа, в удивлении уставившись на друга. – Эта твоя Алиса великие вещи делает, – растерянно хохотнул он, искренне благодаря неизвестную девушку за то, что она так меняет обычно скептически ко всему настроенного Микка. Это если он сейчас такой, то что будет через месяц? А когда она ответит ему взаимностью? Или, наоборот, отошьёт?

Алиса-то, создалось у Уолкера впечатление, вполне могла его отшить.

Тики в ответ рассмеялся, видимо, совершенно потерянный и не знающий, что сказать, как вдруг прищурился и подозрительно нахмурился, глядя куда-то за мужчину.

– Неа, а разве это там не твой редиска идёт? – спросил он, и Уолкер, моргнув, обернулся назад.

И правда, по улице как раз навстречу к ним шёл Аллен в компании школьных друзей: Линали и Канды, которые частенько заходили ещё и в их квартирку, и Неа был счастлив, что у его братишки вообще есть приятели.

Девушка о чём-то щебетала, энергично жестикулируя, Юу спокойно её слушал, а Аллен, шагающий между ними, зевал и кивал через каждые пять секунд.

Странно, кажется, брат же уходил на работу?

Неа взглянул на свои часы: три пополудни.

Через несколько минут они поравнялись со скамейкой, на которой и расположились Уолкер с Тики, и Линали, радостно улыбнувшись, поприветствовала их, как видно, от лица всей этой компании (Канда, как и Аллен, был ужасно молчалив).

– А мы вот патрулируем окрестности, – хохотнула девушка, и Микк удивлённо приподнял бровь.

– А зачем?

– Мы следим за безопасностью в этой регионе, – невозмутимо ответил Канда, с подозрением всматриваясь в лицо мужчины, и вдруг выпалил: – А вы кто?

Аллен горестно вздохнул, закатив глаза, и метнул взгляд на пустую коробочку из-под бенто, и Неа с восторженным удовольствием заметил мелькнувшую слабую улыбку на бледном лице брата.

– А разве у тебя не работа сегодня? – удивленно поинтересовался мужчина, подскакивая с места, но тут же снова опускаясь назад.

Аллен смерил его недоумевающим взглядом и пожал плечами. Его друзья как-то странно переглянулись между собой, словно бы удивленно.

– У меня сегодня утренняя смена, – оповестил Неа брат как будто это нечто само собой разумеющееся. – Я ее отработал и теперь свободен.

– И где ты вообще работаешь… – обиженно буркнул себе под нос мужчина, прикусывая губу и отводя глаза. Он боялся спрашивать Аллена об этом – и вообще о чем-либо, но при друзьях он не сможет не ответить, верно?

Юноша озадаченно моргнул, нахмурившись, и невозмутимо проговорил:

– У Кросса в кафе.

Неа поперхнулся, предпочитая не замечать непонимающих взглядов Тики и Линали с Кандой.

– А… кем? – просипел он.

– Поваром, – также спокойно в своей ледяной отстранённости ответил Аллен, слегка опустив голову набок.

Мужчина сглотнул, отчего-то совершенно ошарашенный и выбитый из колеи. Кафе у Кросса? Серьёзно? В кафе у этого пьяницы и непризнанного гения медицины? Да ещё и чтобы его брат работал именно там?

– А… почему ты раньше не говорил? – всё-таки поинтересовался Неа, поджав губы. Было немного обидно, потому что Аллен никогда ничего ему не рассказывал, что-то постоянно скрывал, и Уолкер просто не знал, как вообще подступиться к собственному братишке.

– Так… ты и не спрашивал, – неожиданно растерянно пробормотал юноша, неловко почесав шрам на лице и отведя взгляд.

Стоящая рядом с братом Линали хлопнула себя по лбу и издала длинный усталый вздох.

– Ну Аллен! – укоризненно воскликнула она. – Ну чего ты такой скрытный? Не спросят – даже не намекнешь!

Неа потер пальцем висок, прикусывая губу и чувствуя себя совершенно… неудачным братом. Каким-то…недоделанным. Мана справился бы с этим явно лучше. Черт, даже Тики справился бы лучше! Потому что, по-честному говоря, иногда Уолкер рядом с ним чувствовал себя как под братской опекой.

Ну, за исключением случаев с влюбленностью, но даже здесь старший Уолкер не преуспел – толком другу он посоветовать ничего не мог.

– Ясно… – медленно кивнул мужчина и постарался улыбнуться, чтобы как-то разрядить обстановку. Вышло неловко и криво, это было заметно по тому, как Аллен закусил губу, словно совершенно не представляя, что делать в такой ситуации.

Словно ему не было плевать на эту образовавшуюся между ними неловкость. Даже… даже целую пропасть неловкости, которую Неа просто не знал, как преодолеть.

Уолкер от души надеялся, что это и правда так. Потому что иначе… это было бы просто ужасно.

Аллен в детстве был таким отзывчивым, таким разговорчивым, всегда слушал, всегда улыбался, и мужчина ужасно жалел, что авария, побег и последующая недооперация под руководством непризнанного гения медицины оставили такой след на характере брата.

Мана бы точно смог найти сейчас с ним общий язык.

Просто Мана всегда был лучше близнеца в общении с людьми.

– Аллен, – мягко улыбнулась Линали, подмигнув Неа, словно хотела поддержать его, и мужчина в очередной раз поблагодарил всех, кого можно было, за то, что у брата такие замечательные приятели. – Аллен, нам нужно идти дальше, – ласково погладила она напряжённого юношу по плечу, на что тот вздрогнул и мелко закивал.

– Перестаньте миловаться и идем уже, – грубо выплюнул Канда, цокнув языком, и направился прочь.

Линали покрылась румянцем и возмущённо надулась, бросив недовольный взгляд вслед удалявшемуся парню, и, весело улыбнувшись прыснувшему Неа и удивлённо приподнявшему бровь Тики, помахала ладонью.

– Тогда мы пошли, приятно было вновь вас увидеть, господин Уолкер, – кивнула она и потянула невозмутимо закатившего глаза Аллена за собой.

– До вечера, брат, – качнул юноша головой и вскоре скрылся за поворотом.

Тики усмехнулся, хмыкнув, и, заинтересованно взглянув на мужчину, спросил с какой-то неверящей ухмылкой:

– Они что, встречаются?

Неа мотнул головой.

– Да нет… У Линали очень строгий старший брат, – пояснил он, – поэтому она не будет ни с кем встречаться, по его же словам, пока не закончит школу, – здесь мужчина только руками развел, просто не в состоянии больше сказать ни слова для пояснения ситуации, потому что мыслями ушел в сторону.

Аллен был рад, что он съел его данго. А как не съесть? Вкуснотища же и какая! Просто… просто есть то, что брат готовит, и позволять ему ненавязчиво, совершенно незаметно заботиться о себе – это словно было тем единственным, что Неа сейчас мог делать. И это было слишком печально. Он был бессилен, и это бессилие вгоняло его в нескончаемое уныние.

Тики издал длинное задумчивое «хм», как будто серьезно размышлял над чем-то непонятным, глядя на удаляющуюся спину Аллена, и наконец цокнул языком.

– Алиса говорила, между вами все очень сложно, – внезапно произнес он. – И он… как будто не хочет втягивать во что-то посторонних, потому относится ко мне так… холодно. Не просветишь, во что же такое? Старик мне так и не рассказал, почему ищет вас, – тут мужчина прикусил губу и замолк в ожидании ответа.

А Неа… Неа так и остался совершенно огорошенным и растерянным.

Откуда эта Алиса вообще могла столько знать? И почему… почему Тики спрашивает об этом сейчас?..

И почему Неа не может ему рассказать.

Этим вопросом мужчина задавался не в первый раз. Но и сваливать на Микка столько гнили, столько противной правды, столько грязи он не хотел.

А потому лишь пожал плечами и выдал чуть ли не задушенным голосом:

– Мы же его племянники, Тики. Он хочет вернуть нас в Семью, – Уолкер пытался быть как можно более легкомысленным и беззаботным, но скептический взгляд друга ясно давал понять, что тот совершенно не был доволен ответом, но и наседать больше не хотел.

– Ну и чёрт с тобой, – наконец махнул Тики рукой, обиженно насупившись только для того, чтобы поддеть самого Неа. – Сам когда-нибудь расскажешь.

Мужчина вздохнул, чувствуя ненависть к себе за то, что, пожалуй, никогда не будет готов ответить, рассказать, объяснить… И вместе с тем – облегчение, что друг не выпытывает ничего о его прошлом правдами и неправдами.

Спасибоспасибоспасибо.

За то, что просто рядом как поддержка и опора, как тихая гавань и утешение.

Как человек, который может стать достойной заменой Мане.

Неа стиснул зубы в диком желании себе врезать, потому что Тики не был (небылнебылнебыл) заменой, потому что он был прекрасным другом, потому что он был честным и сострадательным.

Потому что призрак родного брата никак не отпускал его – или это сам Уолкер не отпускал призрак Маны – и этот призрак как будто стеной вставал между Неа и всеми теми людьми, которые были ему бесконечно дороги.

Всегда.

И даже Аллен, его дорогой Аллен, который был так же добр, как и Мана. Который пел так же красиво, как и Мана. Который мечтал научиться играть на пианино, как и Мана.

Которому Неа запретил даже говорить о музыке, потому что призрак близнеца душил ему горло и перекрывал кислород.

Он хотел освободиться от этого, но стоило ему только подумать так, как внутри всё леденело и грудь словно бы сковывали в стальных объятиях.

Неа не мог освободиться.

Это было его крестом. Его виной. Его наказанием. Его искуплением.

Уолкер тяжело вздохнул и, посмотрев на отстранённо наблюдавшего за небом Тики, тихо просипел:

– Адам устроил аварию десять лет назад, после которой мы и сбежали.

Мужчина долго молчал в ответ. Не двинулся, не вздохнул, не издал ни звука. И Неа казалось, время просто замерзло в окружении их скамейки, было тихо и пусто – в парке по выходным почему-то мало кто ошивался. И это псевдо-спокойствие… оно давило на него, душило его, убивало.

Ну скажи что-нибудь. Пожалуйста.

– Прости, – наконец тихо выдохнул Микк, и Уолкер дернулся, резко поворачивая к нему голову и до боли сжимая руки в кулаки.

Так не должно было быть. Это не Тики должен был извиняться. Это он, Неа, обязан попросить у него прощения за своих призраков. И за то, что все это время – за все время их знакомства – постоянно ужасно хотел назвать его Маной.

Они были разными. Совершенно разными. Мана был мягче, теплее, ближе.

Тики был жестким, далеким, скептичным. С ним было спокойно, он был своим, он был достоин доверия побольше многих других друзей Неа, но Уолкер… Он не мог… не мог сказать ему… что?

«Я с тобой подружился сначала, потому что ты был похож на моего брата-близнеца, который разбился».

Так, что ли? Это же бред.

Хотя больше это всё же оскорбление.

Потому что Мана душил Неа своими мягкими пальцами и обдавал трупным дыханием всякий раз, когда Уолкер мечтал наконец отпустить его.

– Тебе не за что извиняться, – всё же выдавил из себя мужчина, прикрыв глаза и ругая себя за слабость. За трусость.

За нежелание расставаться с собственным призраком.

Тики взглянул на него золотыми глазами (у Маны были почти такие же, только в них рыжей осени пряталось больше) и ободряюще улыбнулся, несильно стукнув кулаком в плечо.

– Да ладно тебе, Неа, мы же друзья, – уверенно проговорил он, и Уолкер, закусив губу, проклиная себя и свою слабость, улыбнулся в ответ.

– Конечно.

Холодные пальцы Маны сдавливали ему горло.

Неа предпочитал не обращать на это внимания.

***

Аллен возился на кухне с такояки, когда дверь хлопнула, и в квартиру ввалился Неа. Юноша прикусил губу, стоило только брату зашуршать обувью нарочито громко, показывая, что он пришел, и неслышно вздохнул.

На самом деле он просто ненавидел это. И эту свою скрытность, и это идиотское молчание, и несмелость Неа… Но больше всего – Адама, из-за которого все и произошло.

По-честному говоря, Аллен очень хотел, чтобы между ним и братом все было как прежде – как в детстве, когда Неа вечно провоцировал его на какие-то сомнительные комнатные авантюры (потому что младший Уолкер был еще мал, и никто не хотел, чтобы он поранился), а Мана – останавливал их обоих. Но слишком… слишком многое теперь стояло между ними.

Аллен был слишком похож на своего отца – и слишком любил погибшего брата, чтобы предать забвению свою мечту быть таким же потрясающим музыкантом, как он. А Неа… Неа слишком сильно держался за прошлое в виде Маны, и еще неизвестно, кто из них больше тосковал по доброму парню с мягкой улыбкой и музыкальными пальцами.

Брат прошаркал тапками по коридору и остановился на пороге на кухню, как будто дальше – барьер. Только что носом подозрительно поводил, словно искал какой-то подвох в происходящем.

А подвоха не было. Аллен просто готовил эти его чертовы такояки, потому что хотел извиниться, но словами этого сделать просто не мог. И обнять… Обнять Неа – тоже не мог.

Не знал, почему.

Линали сегодня на него ругалась. Говорила, он слишком черств и слеп, чтобы видеть, как брат страдает от его молчания, и с этим надо что-то наконец сделать. И Аллен был согласен с ней, но только что сделать – не знал. Потому что у него были причины поступать так, как поступает – они всегда были, еще когда он полез в эту чертову машину к братьям, надеясь, что Адам узнает про то, что они втроем едут на этот чертов концерт, и не станет приводить в исполнение свой приговор.

Приговор и Мане, и Неа.

Но… не сбылось.

И теперь Аллен готовил любимое блюдо брата, чтобы извиниться перед ним хоть так, потому что больше никак не мог.

Потому что должен был вести себя так, как ведёт.

Да, по-свински. Да, эгоистично. Да, разрущающе для них обоих. Но он должен был. Иначе могло случиться непоправимое.

А так… так хоть один из них в безопасности.

Аллен сглотнул, облизнувшись, но обернуться к брату так заставить себя и не смог, потому что боялся увидеть на его лице злость, раздражение или неприязнь. Неа мог устать. Конечно же, Неа уже устал. От вечных пряток, от вечной нужды бороться, от своей же депрессии и нависшего над ним призрака Маны, от такого непутёвого младшего брата.

Но юноша из последних сил верил, что этой злости не будет. Этого раздражения, этой ненависти, этого… отвращения. Потому что именно добродушие Неа, именно его привязанность и любовь, позволяло Аллену двигаться дальше. Позволяло не обращать внимания на себя. На собственную ненависть, на собственную злость, на собственные эмоции, которые он вообще испытывал по отношению к Адаму, к Семье… к себе.

– При… вет? – неуверенно поздоровался Неа, и Аллен закусил губу, заставляя себя успокоиться и просто приготовить эти чёртовы такояки, чтобы хотя бы так порадовать брата.

– Привет, – вновь покрывшись льдом невозмутимости, ответил юноша и поставил чай, в очередной раз ругая себя за то, что забыл купить нормальный чайник. Достал уже этот антиквариат, который постоянно приходилось очищать от накипи.

– А… что т-ты готовишь? – мужчина снова принюхался и все-таки прошел на кухню, все также шаркая тапками и этим звуком как-то неуловимо и вообще непонятно как вкупе с нагревающимся чайником и шкворчащей на сковороде едой создавая целую симфонию уюта.

– Такояки, не видно? – чувствуя, как вильнул, задрожав, голос, отозвался Аллен, все также упорно не оборачиваясь даже тогда, когда Неа заглянул ему через плечо и удивленно выдохнул.

Вообще-то такояки Аллен обычно готовил в один из будних дней недели, и это было почти устоявшееся расписание, скажем так, которое претерпевало изменения только в том случае, если младший Уолкер изволил экспериментировать на домашней кухне, потому что Кросс гнал домой, мотивируя свой поступок волнением его брата.

– В-вижу… – снова дрогнул голосом мужчина, и юноша ощутил себя такой ужасной свиньей, что… даже слов нет. Прикусив губу, он все-таки обернулся, тут же наталкиваясь на удивленно-выжидающий взгляд брата, и неслышно вздохнул. И – сделал огонь под сковородой потише.

Наверное, все-таки стоило извиниться как-то… словами. И порадовать Неа хоть немного. И себя – тоже. Хоть на один день. То, что брат общается с Тики, это не было так уж и плохо, наверное, потому что тот как будто окутывал его своей заботой, но вместе с тем… Аллен понимал, что даже такая удачная дружба брата с этим, казалось бы, жутко поверхностным парнем, не такая хорошая замена их общению, как ему хотелось бы в это верить.

– Я… – юноша растерянно почесал в затылке, отложив лопатку и не смея прервать зрительный контакт с Неа. – Слушай, я… извини. Наверное, все-таки об этом… следовало сказать. Я… я о работе. Но просто я как-то и не…

– Все в порядке, Ал… – выдавил в ответ брат, прерывая его уже откровенно дрожащим голосом. И – вдруг сгреб его в охапку, совершенно выбивая из легких воздух. – Правда!.. Все в порядке. Я понимаю, что ты… уже взрослый и сам вправе решать, что и как делать, и как тебе будет лучше, но просто я… – он уткнулся опешившему юноше лбом в плечо и длинно выдохнул. – Я и слова тебе не скажу, правда.

Это было удивительно.

Это было удивительно хотя бы потому, что Неа не прикасался к нему уже несколько месяцев. Что уж говорить об объятиях. Аллен вдруг ощутил себя сущим ребёнком. Потерянным, слабым, нуждающимся в заботе и опеке. Ощутил, как же на самом деле ему не хватает брата, как мало ему их разговоров, как мало – чертовски мало – касаний.

И – как мало теплоты.

В их уютном, мягком и светлом доме лишь они одни были полны холода, не способные согреться.

Аллен судорожно вздохнул, дрожащими руками обнимая удивлённо вздрогнувшего Неа в ответ, и крепко зажмурился.

– Спасибо.

Они стояли минуты две, совершенно не двигаясь с места и наслаждаясь возникшей между ними теплотой. Аллен не знал, как Неа, но сам он точно наслаждался этим. Потому что его не обнимали так давно, что казалось – вообще никогда. Что казалось – каждое объятие всегда будет просто сном. И это убивало Аллена, душило и терзало его.

Ему было холодно, очень холодно. В кафе у Кросса, рядом с Линой и ребятами, в школе – среди назойливых одноклассников, даже в пылу драки – там, где холодно не может быть ну никак.