Текст книги "Klangfarbenmelodie (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

Уолкер уткнулся ему носом в плечо и судорожно вздохнул.

– Не будет… Почему я не такой брат, какого Аллен наверняка всегда хотел? – он поднял на Тики покрасневшие и воспалившиеся от слез глаза и скорбно поджал губы. – Где же Мана, когда он так нужен… Мана… Где же ты… – здесь мужчина дернулся, всхлипнул и, зажмурившись, снова уткнулся носом Тики в плечо.

Мужчина в мгновение ока ощутил себя огромной неловкой собакой, которая совершенно не знала, что делать. Неа тихо загибался от тоски беззвучно плача (только что спина ходуном ходила от заикающихся истерических рыданий), сломленный этим одиннадцатилетием борьбы за внимание и благополучие человека, которому так и не смог помочь; которому оказалось это совсем не нужно.

Который оказался трусливым эгоистом, бегущим ото всех. И от собственного брата – в первую очередь.

Для Микка это было дико.

Даже более дико, чем то, что Алиса оказалась Алленом, а Аллен оказался первоклассным клоуном.

Неа скулил и сотрясался от всхлипов, совершенно сломанный, слабый, уставший, и Тики не знал, как его ободрить, как ему помочь, кроме как крепко обнять, поглаживая по спине.

Уолкер дёрнулся, сильнее цепляясь пальцами за его рубашку, и завыл уже в голос.

– Мана, Мана, Мана, – звал он так, что в душе что-то переворачивалось от этого зова. – Где же ты, Мана?.. Почему тебя здесь нет? Почему… ты не Мана?

Тики дернулся от этого вопроса как от пощечины. Так дрожит на неровно стоящем столике хрупкая стеклянная ваза, норовящая вот-вот полететь вниз и разбиться.

Мужчине ужасно не хотелось разбиваться еще раз…

– Мана… – Неа вскинул голову и заглянул ему в лицо, блаженно улыбаясь сквозь струящиеся по щекам слезы. – Тебя не было так… так долго…

…но видимо этому суждено все же произойти.

Тики улыбнулся другу сухими потрескавшимися губами и погладил его по плечу, совершенно не зная, как должен вести себя этот мертвый Мана, но очень точно осознавая лишь одно: Неа действительно не в себе, и нужно как-то ему помочь.

– П-прости меня, братец… – выдавил из себя мужчина, видя, как искажается мукой лицо Неа – как дрожат его губы, как слезятся воспаленные глаза… Уолкера колотило от истерики, он забредил, а Тики… господи, какой же он беспомощный идиот, он не может его даже успокоить – не то что действительно от чего-то спасти.

– Мана, Аллен… он… он… ему так холодно, Мана, – всхлипнул мужчина, глухо ударившись лбом о его плечо. – А я ничего не могу сделать… Мана, Мана, Манаманамана, – уже затараторил он, мотая головой и разрываясь от накрывшей истерики. – Почему он убил тебя, Мана? – сипло простонал Неа, до синяков стискивая кожу Тики на спине, заставляя его сдавленно охнуть, закусить губу, чтобы самому не закричать от затопившего его отчаяния. – Почему ты оставил меня? Почемупочемупочему?

Лучше бы тогда умер я.

Тики пронзило внезапно вспомнившейся фразой Малыша, которую тот бросил с кривой широкой улыбкой. Словно прекрасно знал, что гложет Неа. Словно прекрасно понимал, как тот желает быть рядом с этим неизвестным Маной.

Что же за хрень произошла в этой семье?

Неа бормотал и бормотал тихо себе под нос про смерть и кровь, про аварию и вину, про то, что из него вышел ужасный старший брат, и Мане надо вернуться, потому что только тогда все будет хорошо. Он бормотал – а Тики не мог сдержать себя и дергался, дергался как в конвульсии, как будто его прижигают каленым железом всякий раз, когда друг обращался к нему именем этого неизвестного мертвого Маны.

Он ничего не мог поделать с собой. Понимал, что Неа обращается сейчас не к нему, что по сути едва ли не сам с собой говорит, и что сам он, Микк, здесь и сейчас – всего лишь образ этого погибшего Маны.

Уж не того ли самого юноши, почти мальчишки (болезненно-бледного и все равно светло улыбающегося) с фотографии, которая стоит у Неа в комнате на письменном столе?..

Тики хорошо знал эту фотографию – на ней был изображен Неа, Аллен – еще совсем мелкий, лет шести-семи, рыжий и солнечный… и еще один человек. Этот самый болезненно-бледный юноша. Со светло-карими глазами, мягкой улыбкой и буйными кудрями, затянутыми в низкий хвост, спускающийся на грудь.

А казалось, после Алисы больно уже не будет.

Мужчина судорожно вздохнул и тихо выдавил:

– Все хорошо, Неа… Ты отличный брат, слышишь?.. И все… все к лучшему. Все будет хорошо, правда… Давай… давай поспим, хорошо? Тебе потребуются силы, чтобы все решить, правда?..

Уолкер поднял на него заплаканный взгляд, громко шмыгнул носом, закусив нижнюю губу, и неуверенно кивнул, вновь уткнувшись лбом ему в плечо.

– Ты прав, Мана, ты как всегда прав, – пробормотал он на грани слышимости, слишком вымотанный, уставший, словно бы даже высушенный, и Тики, чувствовавший себя молотым кофе, на подкашивающихся ногах помог ему добраться до комнаты.

Мана мягко улыбался с фотографии, обнимая смеющегося рыжего Аллена за талию, и Микк сухо усмехнулся, потому что на какие-либо эмоции сейчас был просто не способен.

Подумать только, его спутали с погибшим братом-близнецом.

Он не удивится, если окажется, что Неа только поэтому мужчину к себе и подпустил.

Как же паршиво и пусто было сейчас на душе. Его словно перекрутили в мясорубке, потом снова собрали по кусочкам и ещё раз пропустили через неё. Тики чувствовал себя еле ходящим фаршем, растекающейся массой мяса, не способной самостоятельно держать себя в форме.

Мужчина уложил моментально уснувшего Неа в кровать и, закрыв за собой дверь на ключ, покинул злосчастную квартиру.

Ему нужно было напиться. Напиться до такого состояния, чтобы мозги нахрен отшибло. Чтобы он не соображал и не вспоминал, что девушка, в которую ему не посчастливилось влюбиться, оказалась мелким идиотом, а друг, первый и единственный, дружил с ним, видимо, только потому, что Микк напоминал ему погибшего близнеца.

Тики хрипло рассмеялся, садясь в машину, и подумал, что лучше бы он никогда не встречался с этими грёбаными Уолкерами.

========== Op.10 ==========

Неа проснулся в своей постели. И, возможно, именно поэтому все произошедшее вчерашним вечером показалось ему просто сном, невозможно страшным и безнадежным. Он помнил, что заснул под утро, что много кричал, что…

Что все это было не сном. А Аллен действительно снова сбежал из дома, почему они лишились возможности покинуть Японию, а Тики… Где Тики?..

Господи, Тики…

Голова трещала немилосердно, горло саднило, а припухшие от слез глаза раскрывались с большим трудом. А еще – тело. Болело все чертово тело, как будто прошлой ночью Неа не с братом ругался и заставлял Тики успокаивать свою истерику, а бежал многокилометровый кросс, из-за чего мышцы сводило судорогой, и двигаться нормально можно было с большим трудом.

Мужчина сел на кровати, схватившись за голову и закачавшись как китайский болванчик, пытаясь толком восстановить картину прошедшей ночи, и сокрушенно зажмурился.

Он не знал, не знал, не знал, что ему делать дальше. Потому что если все это не было страшным сном, то Аллен сбежал, наговорив глупостей о том, что без него у Неа все было бы хорошо, а Тики… Тики ушел только уложив его спать, а перед этим добрых полчаса слушал, как Неа зовет его Маной и спрашивает, почему он умер.

А может… Может, Тики не ушел?..

За окном цвел полдень – словно назло до оскорбления солнечный и какой-то совсем не мартовский.

Неа подорвался, вскакивая на ноги и не обращая внимания на боль в теле, и выскочил из своей комнаты, намереваясь осмотреть квартиру в поисках друга. Может, тот не воспринял это всерьез, может, они потом посмеются над этим и просто… Может…

Неа сдался, оказавшись на кухне.

Квартира была пуста. Все комнаты были тихими и безликими, и это означало, должно быть, что он остался совершенно один.

Собственный младший брат покинул его, желая, на самом деле, сделать это на протяжении всех одиннадцати лет их совместной жизни.

А лучшего друга он сам прогнал, потому что тот явно всё понял. Потому что тот, скорее всего, сейчас ненавидит Неа, который так и не смог избавиться от образа Маны.

Уолкер обессиленно свалился на диван, совершенно не представляя, что сейчас делать.

Аллен все эти одиннадцать лет страдал молча, а он не смог этого заметить.

Младший братишка жалел о том, что выжил, и постоянно пытался заставить Неа ненавидеть его. Но зачем? Зачем, сука, он вообще это делал? Зачем игнорировал, зачем закрывался, зачем прятался?

Он не мог понять.

Не мог принять.

Поверить.

Аллен все эти годы строил ледяные стены вокруг себя, но внутри у него бушевал огонь.

А Неа этого не заметил.

Да какой из него теперь старший брат?!

Мужчина убито потер лицо руками. Помятый, потрепанный вчерашним нервным срывом, он не чувствовал себя в силах вообще начать что-то делать, а потому и сидел, самому себе напоминая какое-то безмозглое, бессловесное существо, которое не то что слово сказать – даже с места двинуться не в состоянии.

Надо было вызвонить Тики, узнать, все ли в порядке, где он, как себя чувствует… Просто услышать его – уже будет хорошо, даже если он не ответит ни на один вопрос.

А он, скорее всего, не ответит, потому что вчера ночью Неа лишился своего права их ему задавать.

И все же…

Уолкер отнял ладони от лица и глубоко вздохнул.

Ему надо было что-то сделать, как-то исправить все… Тики стольким пожертвовал ради него, что потерять его сейчас – просто ужасно. Неа еще не отдал другу свои долги.

Неа никогда не заботился о Тики так, как тот о нем. Неа всегда видел лишь Ману. И в эту ночь… Господи, в эту ночь Микк даже повел себя совсем как Мана! Проглотил, снес это, гордый и самолюбивый – то, что его не видели все это время; что чужой призрак стоял за его плечами.

Но Тики ведь не был Маной.

Как Аллен – не был Адамом.

Но Неа боялся с каждым годом всё сильнее – потому что брат становился похож на дядю в незначительных движениях, мимолётных эмоциях, проскальзывающих на его обычно невозмутимом лице, в интонациях, с которыми он произносил ту или иную фразу…

В своей равнодушной холодности Аллен был ужасно похож на Адама.

И Неа пытался всеми силами его растормошить, но ничего не выходило. Целых одиннадцать лет не выходило.

Мужчина вцепился в волосы, желая отодрать их с корнем. Как так вышло? Как так вообще вышло? Почему он не смог помочь Аллену? Не смог облегчить его боль, его страдания, его вину?

А теперь… теперь было уже поздно.

Неа поджал губы, насморочно вздохнув, и зашарил руками по дивану в поисках телефона. Он должен позвонить Тики. Хотя бы просто услышать его голос, а если получится, то и извиниться.

Только Микк трубку не брал.

Все пять раз, что Уолкер ему звонил, не брал.

Неа вслушивался в длинные, растянувшиеся до вечности гудки и, кусая губы, отчаянно желал, чтобы друг ответил. Да чтобы хоть нахрен послал.

Но Тики не брал трубку.

Неа горько усмехнулся, признавая, что именно так ему и надо – за всё то, что сделал. За всё то, чего не сделал.

Что ж… Если брат сам изъявил желание оставить его и не видеть больше – Неа повинуется. Только не полетит никуда, а останется здесь, в их квартире. Она, по правде сказать, конечно, за все эти одиннадцать лет так и не стала окончательно их, чисто-безликая и пустая, но это будет хоть каким-то напоминанием о том, что они вообще были когда-то братьями.

Но сначала нужно извиниться перед Тики. Найти его и извиниться – неважно, простит ли тот. Но Микк… он просто хотя бы будет знать, что Неа жаль. Что Неа не хотел так уязвить и оскорбить его, потому что… Тики был его лучшим другом, и он…

Господи, ну он не был Маной! Как можно было за все проведенное вместе время этого не заметить?!

Мужчина тяжело поднялся и, все также сжимая в руке телефон – вдруг увидит и перезвонит – подхватил со столика ключи от машины.

Надо съездить к Тики домой.

Даже если он его прогонит. Даже если накричит или врежет. Даже если ничего не скажет, а просто захлопнет дверь перед носом.

Неа, чёрт подери, должен был извиниться. Иначе потом вина будет глодать его вечно.

Прямо как после смерти Маны, с которым они поссорились накануне аварии.

Брат всегда был любителем музыки, красиво пел, играл на фортепиано и вообще отличался от сверстников хрупким болезненным телосложением. Он был очень нежным, улыбчивым, сострадательным и стремился утешить каждого с грустным лицом в зоне видимости. Неа, слишком ревнивый, всегда очень остро относился к этому, потому что Мана был намного лучше, намного мягче, намного… просто намного во всём, и из-за этого ему часто казалось, что брат в один прекрасный момент может просто бросить его, оставить.

А в тот день они поссорились из-за какой-то сущей ерунды, совершенно незначительной, и вспыльчивый Неа просто не мог пропустить это мимо, а через несколько часов, в течение которых он успешно игнорировал пытавшегося помириться Ману, случилась авария.

И Уолкер так и не смог извиниться перед братом.

А потому сейчас Неа не хотел терять времени.

До многоэтажки, в которой жил Тики, он добрался быстро – жал на газ так сильно, как позволяли правила, потому что ему казалось, что времени в обрез, что времени не хватает.

Мужчина бегом добрался до лифта, поднялся на десятый этаж и, глубоко вздохнув, нажал на дверной звонок.

Ответа не последовало.

Ни шороха шагов, ничего. Вообще ни звука.

Неа нажал на звонок еще раз. И еще раз. И еще. И еще. Он вдавливал кнопку раз за разом, почти остервенело и совершенно безумно, чувствуя себя совершенно обессиленным и бесполезным.

Машины Тики во дворе Уолкер не видел, хотя тот обычно в гараж никогда ее на ночь не загонял. А ключей от квартиры… У Неа не было. Тики давал ему запасные, но мужчина недавно их потерял (тупоголовый рассеянный мудак) – они все хотели съездить сделать дубликат, но так и не успели. Все как-то… руки не доходили…

Неа вдохнул глубоко и судорожно и тут же выпустил воздух из легких, напоминая самому себе сдувшийся шарик. Неужели Тики уехал? Просто так взял и уехал, ничего не выяснив и даже… даже не врезав ему?..

Ведь Микк вполне мог. Да, успокоил Неа, уложил спать – на обезумевшего от горя придурка рука, видно, не поднялась. Но теперь-то?..

Или… неужели Неа настолько сильно задел его, что тот даже видеть его не хочет?..

Мужчина бессильно застонал, приваливаясь к запертой двери, и зарылся себе ладонью в волосы.

Как же он устал. От самого себя.

Все эти одиннадцать лет он ранил Аллена даже не замечая этого. А теперь… так ранил и лучшего друга, который в итоге и видеть его не хочет.

Прекрасный из тебя получился что брат, что друг, Неа.

Но что теперь делать-то?

Улететь в Канаду не получится: без Аллена делать там было нечего, да и оставлять его здесь одного было бы предательством. Ещё одним. Но они оба были в опасности – пусть пока Адам и не совершил свой ход, но старик мог напасть на них в любой момент, потому что братья оказались совершенно беззащитны.

Правда, что больше поразило Уолкера, так это то, что глава отправил Тики сообщение, в котором разрешал ещё немного повеселиться, потому что Семья их не тронет. Так сказать, разрешил им сбежать, захотел сыграть в прятки.

Микк тогда очень разозлился, в гневе зарычав и опрокинув стул, но Неа-то понимал, что Адам обращался не к нему, а к Уолкерам.

Почему старик не может наконец просто отпустить их?..

Мужчина тяжело вздохнул, ещё раз позвонив в дверь и не получив ответа, и вышел из здания, направившись к машине.

Возвращаться домой он не видел смысла – потому что Аллен не придет, а один он с этим просто никак не справится, но и другого пути у Неа не было.

А вообще – это так мерзко и просто, взять и опустить руки.

Вполне в твоем характере, верно, парень?

Дома было, конечно же, так же пусто, как и прежде. Вещи лежали так, как Неа их и оставил, а потому мужчина просто скинул куртку и обувь, прошел в гостиную, лег на диван и свернулся калачиком.

Рядом уже одиннадцать лет нет Маны, который утешал его прежде.

Рядом никогда не было Аллена, который помог бы ему с этим справиться.

А теперь рядом не будет и Тики, который всегда защищал его и всячески о нем заботился.

Твое детство уже давно кончилось, Неа Уолкер. В нем нет взрослых, наставляющих раз за разом на верный путь, а разбитое состояние и ломота в теле – не самая большая проблема.

Но ты даже это решить совершенно не в состоянии.

Щеки вновь обожгла влага. Ненавидя себя за эту позорнейшую беспомощность, Неа закрыл глаза.

Очнулся он уже оттого, что по квартире разлился вкусный аромат, а с кухни слышалось приглушённое музыкальное мычание.

Аллен? Сон?

Если это и было сном, то мужчина не хотел бы просыпаться. Он ощутил, что укрыт одеялом, и слабо улыбнулся – братишка всегда заботился о нём вот такими незаметными на первый взгляд вещами: по большей части, бытовыми, но оттого не менее прекрасными и тёплыми.

Неа раскрыл глаза и потянул носом воздух.

Не сон.

Это не сон.

Мужчина бросился на кухню и замер на пороге: Аллен стоял к нему спиной, сутулый, уставший, хрупкий и болезненно-бледный, с собранными в хвост седыми волосами, и готовил еду как ни в чём не бывало.

К горлу подкатил тугой комок.

Аллен обернулся к нему, всё такой же невозмутимый, спокойный, мрачный, и обречённо выдохнул:

– Ты не уедешь, да?

Неа молчал.

Он вообще не думал, что сможет не только что-либо сказать сейчас, но даже и с места сдвинуться. Его снова затрясло как заправского алкаша с похмелья, и мужчина все-таки судорожно мотнул головой.

Поедет?.. Куда поедет?..

Конечно, он никуда не поедет!

Без Аллена он не ступит и за порог этой квартиры.

И плевать на бизнес, на Адама, на Семью… На все.

Аллен закусил губу, в момент теряя всю свою невозмутимость, и сжал губы в тонкую скорбную линию.

– Неа, послушай… Поговори со мной, пожалуйста… Где… где Тики? Он же с тобой был, верно? Почему ты… ты здесь один?

Поговорить?..

Неа снова ощутил, как на него огромной волной накатывает истерика. Он одиннадцать лет хотел поговорить со своим братом, но когда это произошло, Аллен сбежал от него, и если сейчас Неа откроет рот – кто сказал, что не случится того же самого?

Так что… лучше молчать.

Мужчина ломано улыбнулся и моргнул, силясь сдержать подкативший в горлу рыданием комок.

Глаза снова щипало.

Господи, как можно быть такой плаксой? Беспомощный идиот, как он вообще надеялся кого-либо защитить?

– Неа, ты… – голос Аллена как будто чуть дрогнул. Юноша шагнул к нему и остановился буквально в нескольких дюймах. – Ты вообще в порядке?.. Ты ел?.. и… и почему ты один, черт побери?

Комок в горле не позволял говорить.

Мужчина глядел на бледное осунувшееся лицо брата, на его седые волосы, на тату со шрамом и не мог ничего ответить.

Аллен волновался. Прямо сейчас и здесь он волновался открыто.

Не так, как все эти одиннадцать лет.

О боже.

Они жили вместе целых одиннадцать лет. Жили молча и замерзая.

Аллен вдруг судорожно вдохнул, невероятно трепетный в этот момент, невообразимо настоящий, живой, и одним движением заключил удивлённо охнувшего Неа в объятия.

– Прости меня, брат, – прошептал юноша, спрятав лицо у него на плече. – Я столько неприятностей тебе приношу.

Мужчина замер, боясь дышать, потому что до этого за все эти одиннадцать полных холодного молчания и отчуждения лет Аллен его обнимал лишь однажды. Совсем недавно, еще до ссоры. Тогда они ужинали вместе, а потом… На следующий день все было как прежде.

И поэтому Неа боялся сейчас как-либо ответить на это объятие. Вдруг отпугнет, заставит передумать… Вдруг…

Аллен жался к нему как ребенок. Как в детстве – ища понимания и спокойствия. Уставший, болезненный, такой же сломленный всей это нервотрепкой, как и сам Неа…

С простреленным животом.

Мужчина шумно вздохнул и сжал его в объятиях в ответ, чувствуя, что еще немного – и сдержать слез будет все же таки не в силах.

Как же в последнее время он много плакал.

Брат гладил его по спине – успокаивающе, мягко, ласково… Словно призывал расслабиться.

– Прости меня… Прости, пожалуйста, я… Я просто хочу защитить тебя, Неа… у меня ведь… Только ты. Ты и Тики. И больше никого… И я… – он насморочно вздохнул – как будто хотел, но не мог расплакаться. – Почему ты один? Ведь Тики же…

– Нет у меня больше Тики, – глухо выдохнул мужчина ему в плечо, не поднимая глаз и просто боясь увидеть лицо юноши. – У меня больше никого нет… Я всех потерял, Аллен… Всех вас. Вот такой вот я глупец.

Юноша сильнее прижал его к себе, мотая головой из стороны в сторону, словно пытаясь убедить Неа в обратном, словно пытаясь его поддержать, успокоить и подбодрить.

– Неправда, ты просто немного дурак, – хохотнул Аллен, неохотно отстраняясь от мужчины, и заглянул ему в глаза.

Он улыбался.

Чёрт подери, брат улыбался. Самыми уголками губ, мимолётно, совершенно незаметно, но лицо его, обычно мрачное и ледяное, сейчас словно просветлело.

– И ты меня никогда не терял, Неа. Я должен был так поступить. Только так я мог тебя спасти, – проникновенно зашептал Аллен, словно его прорвало, словно он давно хотел сказать ему это, словно он устал молчать.

Устал мёрзнуть.

– Поэтому не вини себя, хорошо? – просяще приподнял юноша брови и вдруг фыркнул со смешком. – Ну вот, теперь всё, что я делал, всё зря. Сам ты теперь меня точно не отпустишь.

– Нетнетнетнет, – тут же замотал головой в ответ Неа, крепче сжимая его в руках и не зная, совершенно не зная, куда себя деть – от счастья и от чувства вины. – Никуда и никогда. Ты же мой брат, Аллен… Я слишком люблю тебя, понимаешь? – он отстранился и все-таки заглянул в загнанные и недоверчивые глаза юноши. – И ты всегда будешь моим братом. Прости меня!.. Простипростипрости… Я такой идиот… Я все эти годы ничего не замечал, думал – пройдет, а ты… Ты все это время считал себя… Но это не так, слышишь? Не так!..

Неа еще долго бормотал что-то, крепко сжимая Аллена в объятиях, и совершенно, абсолютно не знал, как донести, объяснить, что тот ни в чем не виноват, что он не бремя и не обуза…

– Тише, тише, Неа… – в конце концов юноша мягко погладил его по голове и усадил на стул, а сам сел рядом. – Все… не будет хорошо, конечно… – здесь он нервно хохотнул, – но мы… попробуем разобраться, да? Я… я не уйду никуда больше, слышишь? Я больше тебя не оставлю, – мужчина замер, не веря ушам – слишком ласково, слишком мягко, как будто это не Аллен, а кто-то другой.

Но как же… долгожданно.

– А теперь… – юноша едва ощутимо погладил его по руке, – расскажи мне, что ты натворил?..

Он был таким нежным, таким заботливым, слишком непохожим на себя самого, но ужасно напоминающим Ману – и себя в детстве, когда обнимал всех вокруг и участливо улыбался, успокаивая лишь несколькими наивными фразами.

Это всё было так похоже на мираж.

Неа не хотел, чтобы это кончилось.

– Я… я назвал Тики Маной, – прошептал он, крепко зажмурившись, испытывая вину, камнем упавшую ему на плечи.

Ладонь Аллена дернулась, сам юноша резко подался к Неа, неподдельно ошеломленный и какой-то почти испуганный.

– Ч-что?.. Почему-у?..

Мужчина мотнул головой и вдохнул сквозь плотно стиснутые зубы. Признавать свои промахи было страшно даже перед Алленом. Особенно перед Алленом.

Как же он посмотрит Тики в глаза…

– Я… – Неа вперил взгляд в стол. – Наверное, у меня крыша поехала… Когда Тики… вернулся без тебя, я… грандиозную истерику устроил, нес бред. А потом… мне показалось, рядом сидит Мана. И я… заговорил с ним. Звал, просил вернуться, кажется… И он мне отвечал, Аллен! – мужчина вскинул глаза на совершенно ошеломленного и виноватого брата. – Тики мне отвечал!.. А потом… еще и спать меня уложил.

Юноша обеспокоенно нахмурился, удивительно эмоциональный, бесконечно живой в своей мимике, и растерянно выдохнул, заключив ладони Неа в свои – вечно закутанные в перчатки.

– Тебе нужно извиниться, брат, – мягко посоветовал Аллен. – Тики же твой друг, он точно всё поймёт.

Мужчина глухо хохотнул, желая изо всех сил поверить ему, но прекрасно зная, что Микк его не простит.

– Он уехал, – сухо выдохнул Неа, замечая, как ошарашенно вытягивается лицо брата. – Его нет дома, машины нет во дворе, он исчез.

Аллен нервно сглотнул, закусив губу, и, глубоко вздохнув, растянул дрожащие губы в слабой улыбке.

– Тш-ш, – успокаивающе протянул юноша, ободряюще сжав пальцы старшего Уолкера. – Тики же не идиот, никуда он не уехал, просто ты слишком холерик и как всегда пропустил что-то мимо глаз. Тебе нужно успокоиться, слышишь? Поесть и поспать. Я буду рядом и никуда не уйду, обещаю, – доверительно проговорил Аллен, такой непривычный, такой тёплый и живой, ласковый… такой знакомый в этом своём милосердии и в своей заботе.

– Он не идиот, – убито вздохнул Неа, чуть успокаиваясь – совсем немного, – он гордец. И он… не простит он меня. Я же ему практически прямым текстом заявил, что сблизился с ним так из-за Маны. Которого за одиннадцать лет так и не смог отпустить… – он сокрушенно рассмеялся, ругая себя последними словами за то, что говорит об этом Аллену, у которого свои мысли на этот счет. Своя вина.

Улыбка юноши и впрямь увяла. Брат вздохнул и покачал головой.

– А ты видишь в нем Ману? – мягко спросил он. – Только честно? Разве они похожи, Неа?

Старший Уолкер устало хмыкнул и медленно покачал головой. Жесткий, решительный, надежный и заботливый, Тики, может, в чем-то и походил на Ману, но это было все это время лишь миражом.

Потому что когда Мана был жив, Неа ощущал себя в отношениях с ним старшим братом. Именно он заботился. А с Тики… с Тики Неа был младшим. Сущим ребенком, нуждающимся в этой самой заботе.

– …ничуть.

Юноша в ответ на это расцвел новой ободряющей улыбкой и легко щелкнул мужчину по носу, как делал, когда был маленьким.

– Ну вот видишь? Давай ты поешь, а потом еще отдохнешь, ладно?

Неа смотрел на него и не мог поверить, что ледяная стена раскрошилась. Ему казалось, что завтра всё будет по-старому, что Аллен продолжит его игнорировать, закрываться, прятаться за своей невозмутимостью.

Юноша насильно поднял старшего Уолкера и усадил за стол, наложил риса и курицы, налил чаю, и ужинали они молча, а Неа наблюдал за благостно-спокойным лицом брата, за его плавными движениями, за проскальзывающим неуверенным смущением в глазах, и не мог перестать радоваться.

Что же случилось с ним за ночь? К чему пришёл Аллен? Что будет дальше?

Почему брат решил так внезапно… раскрыться? Показать себя?

Ближе к половине первого ночи Аллен напоил Неа успокоительным и уложил в кровать, пообещав быть рядом, словно это он был старшим заботливым братом.

Это было дико.

Но это было именно то, по чему мужчина невыносимо скучал все эти годы.

Аллен пробыл с ним до того самого момента, пока Неа не провалился в тягучий мягкий сон, ощущая, как его бережно гладят по голове.

***

Тики проснулся оттого, что кто-то весьма ощутимо его тормошил. Голова трещала немилосердно – как после хорошей порции виски, выпитого в одиночку и на пустой желудок, а по телу словно асфальтовым катком проехались. Глаза открывать мужчина вообще боялся – только поднимет веки, по ним и ударит свет, и… о господи, это будет просто ужасно.

Но назойливый неизвестный не отставал.

– …Тики!.. Тики, твою-то мать! Просыпайся, пьяная свинья!

В голосе и упреках явно угадывался манерный чистюля Вайзли. Что Тики делает у него в квартире?.. Он же… приехал к себе. Загнал машину в гараж и поднялся.

О, он очень много пил, точно. Поэтому так болит голова, и такое гадкое ощущение во рту.

К сожалению, из-за чего пил, Тики помнил слишком уж хорошо, и ни пьяный угар, ни утреннее (утреннее ли?) алкогольное послевкусие никак не могло перебить той мерзости, которая оседала на языке при одном только воспоминании о прошедшей неделе и сворачивалась холодным комком в желудке.

– Тики!.. – Вайзли все-таки растормошил его и заставить сесть на кровати.

Резкое движение отдалось сильным головокружением. Микка непозволительно замутило, и он тут же со стоном упал обратно на подушки.

Одно хорошо – в комнате было темно. Вайзли был манерным чистоплюем – и большим умницей.

– Чего тебе?.. – однако не собираясь говорить об этом вслух, пробурчал мужчина. – Какого хрена ты приперся?.. И без тебя тошно.

– Да я уж вижу, – саркастически фыркнул парень в ответ, наверняка скрещивая на груди руки и закатывая глаза – Тики не видел его сейчас в сумраке, потому что снова зажмурился, и хорошо. – Семнадцать пропущенных, Тики! Ты телефон себе в задницу затолкал, что ли?! Новых ощущений захотел?! Вибрации?! Так я тебе обеспечу!

– Не ори… – недовольно сморщив нос и шумно вздохнув, взмолился Тики. – Ну правда тошно… Телефон в машине, наверное…

– Какого чёрта ты здесь вообще разлёгся, а? – Вайзли его слушать не захотел, а потому продолжил говорить на повышенных тонах, явно чувствуя удовольствие от того, то приносит столько боли своим голосом. – Роад там рвёт и мечет просто! По какому поводу вообще пьянка, а?

Тики скривился, совершенно не горя желанием обсуждать всё это с братом, и со стоном перевернулся на другой бок, пытаясь абстрагироваться от визгливого парня.

Который возмущённо вздохнул и резко сдёрнул с мужчины одеяло, после чего потянул вяло отпинывающегося Микка с кровати (специально ударив обо все выступающие на пути углы) и, заставив его опереться о своё плечо, потащил в ванную (снова явно специально врезаясь по все косяки и стены).

Вайзли закинул Тики в ванну, не переставая что-то недовольно бормотать, и на всю мощь врубил холодный кран.

– Какого хрена?! – подскочил мужчина, которого окатило ледяной водой, и, поскользнувшись, вновь шлёпнулся на дно, чувствуя, как мороз забирается под кожу.

– Такого! – зашипел на него братец, включая вместо крана душ и хорошенько окатывая его холодной водой со всех сторон. – Думаешь, Шерил улетел обратно, и теперь контролировать тебя никто не будет?! А еще есть я! И Роад! И мы места себе не находим! Потому что какой-то мудак напился вдрызг и не отвечал на звонки!

На самом деле после такой отповеди на краткий миг Тики ощутил стыд. Но только на краткий миг.

Потому что это его дело, и не надо в это дело лезть!

Микк отбросил с лица мокрую челку и сдул воду с кончика носа, сердито взирая на младшего внизу вверх и на самом деле… ох, на самом деле, наверное, все-таки ощущая прилив благодарности по отношению к нему.

Потому что… Джаз, цветы, эти трогательные пожимания ручек… Кто бы мог подумать, что Тики, влюбившись впервые за двадцать пять своей жизни, влюбится в этого говнюка, который попортил столько нервов Неа!..

Не говоря уже о том, что прежде мужчина всегда считал себя стопроцентным натуралом… Хотя в чем вопрос – он и сейчас им был, потому что влюблялся он не в Аллена, а в Алису – в фальшь и в выдумку, верно. Но – в девушку.

И еще был Неа… Сортирные шуточки, насмешки над героями комиксофильмов, домашние завтраки и беззлобные перебранки. В которых Неа говорил со своим братом-близнецом Маной, хоть и называл его до недавнего времени Тики.