Текст книги "Klangfarbenmelodie (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

– Так что ка-ва-лер твой ещё умеет? – вновь повторил Мариан, отчего Аллен втянул голову в плечи, как нашкодивший котёнок, потому что если мужчине вдруг взбредёт рассказать об этом Неа, то… было даже представить страшно, что могло бы произойти.

– Из него пулю вынул, в тебя могу засадить, – однако не успел юноша открыть рот, чтобы снова огрызнуться, очаровательно улыбнулся мужчине Микк. – Это мой Малыш, – веско припечатал он, заставив только подумавшего о благодарности Аллена снова нещадно покраснеть, – и только я буду его смущать.

Кросс хохотнул, явно совершенно не разозлившись на такую дерзость (кажется, Микк ему нравился – ну, а почему бы еще Мариан стал его тут чаем поить), и весело оскалился.

– Выискался тут, защи-и-тник. А Неа небось и не знает о ваших обжиманиях, – заметил он как бы между прочим, стреляя в Аллена лукавым взглядом.

Юноша вскинул подбородок и сердито поджал губы.

– А ты, как видно, хочешь стать тем, кто ему расскажет? – буквально прошипел он, готовый бороться за обещание мужчины молчать до конца.

Потому что доверял ему, а раз так – Кросс просто не мог разочаровать. А еще – потому что мужчина наверняка и сам прекрасно знал, чем такое чревато. Он мог сказать, разумеется, но тогда пусть берет в расчет, что и сам попадет под раздачу – не уследил ведь и все такое.

Когда юноша был маленьким и отлеживался после аварии и операции (на тот момент у Кросса еще не было своей больницы), именно ему Неа клевал мозги по поводу того, все ли будет хорошо и согласится ли мужчина присматривать за Алленом дальше.

– Нет, – закатил глаза Мариан, – мне просто интересно, такой ли твой кавалер мастер на все руки, как кажется на первый взгляд, а ты даже ответить нормально не можешь. Вот и приходится, – здесь он вздохнул и покачал головой, – прибегать к шантажу.

Аллен закатил глаза, просто не понимая, как с таким человеком можно жить (и как это делает Анита), и вдруг почувствовал вибрацию будильника в кармане. Кросс метнул на него понимающий взгляд и, ничего не сказав, когда юноша достал из рюкзака (Тики его аккуратно положил на соседний стул) бутылку с водой и успокоительное, продолжил наседать на удивлённо приподнявшего бровь Микка.

Точно, тот же не знал, что свои чёртовы лекарства Уолкер пьёт не просто когда ему приспичит, а по расписанию, иначе огонь сжирающим всё пожаром вновь охватит руку и сбежать будет от него невозможно.

– Так что ты ещё умеешь? – в третий раз повторил Кросс с такой интонацией, словно ему уже всё это надоело, и Тики неприветливо сморщился.

– Ничего.

– А в документации разбираешься? – не обратив внимания на ответ, предположил Мариан, и Аллен лишь горестно покачал головой, проглотив своё успокоительное под слишком смущающий внимательный взгляд Микка.

–…нет, – спустя несколько долгих секунд молчания всё же ответил тот, подперев рукой щёку.

Кросс довольно хохотнул, потирая ладони, и мужчина обречённо простонал, после чего грозно припечатал:

– Да идите вы нахер, у меня и своей работы полно.

– То-о-о-о есть ты убийца, который умеет вести документацию и у которого, раз так, явно есть какие-то обязательства, – утвердительно произнес Мариан, подпирая щеку кулаком.

Тики просверлил его сердитым взглядом, и Аллен почти улыбнулся, потому что так, похоже, и было – насколько он знал, мужчина нередко навещал своего младшего брата Вайзли, а ведь еще у него был Шерил (тот самый Шерил Камелот, который, по словам Роад, отличался повышенной любвеобильностью ко всем членам своей семьи, но также еще – повышенным трудоголизмом).

Да и потом… О занятости Тики несложно было догадаться еще и по его телефону – бедный гаджет каждый день в какое-то определенное время буквально разрывало от вибрации – это было так часто и сильно, что порой даже Аллену хотелось отвлечься от своих книг и взять трубку.

Тики на это, однако, только вздыхал. Вздохнул он и сейчас.

– И что?

Аллен спрятал улыбку в кулак, а Кросс просто пожал плечами, словно говоря, что больше ему ничего не интересно.

– Да ничего, – просто ответил мужчина, на что Микк непонимающе нахмурился. – Просто хотел удостовериться, что Уолкеры в надёжных руках. Удостоверился, – тут он утвердительно качнул головой, – и теперь спокоен. Можешь забирать их куда считаешь нужным, – покровительственно махнул Мариан ладонью и метнул недовольный взгляд на Аллена, сразу же как-то изменившись в лице. – А вот этого тащи домой, пока в обморок здесь не свалился, – проворчал он, вставая из-за стола, и почесал кулаком седую макушку юноши, сразу же ощерившегося на этот жест. – Я же говорил тебе не перенапрягаться, непутёвый придурок, иначе рана так и не заживёт, – сердито свёл Кросс брови к переносице и, перестав мучить раздражённо шипящего Уолкера, попрощался с Тики, сразу же разворачиваясь и направляясь к себе в кабинет, спрятанный в глубинах кафе.

Что-что, а Кросс был довольно заботливый. В своей манере, конечно, но всё-таки заботливым.

Иначе Аллен, обязанный ему жизнью, сейчас не находился бы здесь.

– Просто прелесть, – Тики кисло усмехнулся и закатил глаза, но ругаться на Мариана не стал. Вместо этого поднялся из-за стола и махнул Аллену головой в сторону выхода. – Идем, что ли, раз у он передал мне заботу опекать тебя и твоего брата, – здесь в его голосе послышался явственный смешок, расслабивший юношу в ту же секунду. – С барского плеча прямо, – и было в этом смешке что-то до боли похожее на уважение.

Ну надо же.

Младший Уолкер чуть улыбнулся ему в ответ и, подхватив свой рюкзак, тоже поднялся на ноги. Вскоре, попрощавшись с ребятами (все-таки не удержавшимися и выразившими свой восторг по поводу пения Тики), они с Микком покинули кафе и направились к машине.

– Слушай, Тики… – когда уже устроились в авто, но еще не успели тронуться, позвал Аллен. – Если ты пел на испанском… сколько же языков ты знаешь? Ты же ведь… итальянец, нет?

Тики посмотрел на него с беззлобной насмешкой и кивнул.

– Итальянец, – согласился он. – Только я полукровка. У меня мать из Испании, оттуда и испанские романсы. А языки… ну… – мужчина озадаченно усмехнулся. – Наверное, я полиглот?.. Испанский, итальянский, английский, японский и немецкий, конечно. Ну и… – тут он будто чего-то смутился, – еще я на французском болтаю немного…

Аллен поражённо уставился на него, не в силах сдержать своего восторга, потому что… потому что… потому что…

– Ну какой же ты потрясающий! – восхищённо выдохнул он, совершенно очарованный и заворожённый, потому что Тики и правда был великолепным и прекрасным, и юноша чувствовал себя каким-то недоразвитым на его фоне, каким-то умственно-отсталым, не способным ни на что. – И что ты вообще?.. – Уолкер прикусил себе язык быстрее, чем закончил фразу, и сконфуженно отвёл глаза, принявшись бормотать: – Э-это же… так круто: целых пять языков, как же здо-о-рово…

Тики, однако, на эту удочку не попался (и неудивительно, на самом-то деле), потому что смерил Аллена взглядом глубоко задумавшегося над чем-то человека и спустя буквально несколько секунд угрожающе прищурился:

– Ага-а-а-а… И чего ты себя оборвал? Договаривай.

Уолкер прикусил щеку изнутри аж до крови и вскинул на мужчину загнанные глаза.

Догадался?.. Но он же ведь не мог подумать, что Аллен всерьез задумается над этим? Хотя это было, наверное, просто – дойти до подобного. Ведь Тики, он же… он же…

– О-о ч-чем ты? – однако попробовать сыграть дурака все же стоило.

Правда, как оказалось, сделал это Аллен совершенно зря. Вместо того, чтобы удовлетвориться его притворным недоумением и успокоиться, Микк дернул его за руку и перетянул к себе на колени, ласково скользнув по щеке подушечкой большого пальца и озадаченно склонив голову набок.

– Я не настолько глупый павлин, Малыш, чтобы поверить тебе, когда у тебя такое убитое выражение лица. Таким же ты был утром и потом это произошло в кафе, – заметил он. – И теперь ты смотришь также. В чем дело?

Аллен зажмурился, испытывая ужасный стыд и страх, почти что панику, потому что он не мог сказать о этом. Не мог сказать, что постоянно думает, когда же наскучит Микку и когда тот его бросит. Юноша себя ощущал сущей девчонкой, на самом деле, когда думал о таком, – как его одноклассницы, которые постоянно обсуждают своих парней и волнуются, что те их отошьют. Он ощущал себя подростком-идиотом, заботы которого, на самом деле, ничего из себя не представляют. Он боялся говорить, потому что тогда Тики точно отстранится от него – от такого глупого, мелочного, ужасного.

– Ни в чём, – буркнул Аллен, на что мужчина тяжело вздохнул, щипая юношу за мочку уха с каком-то странном раздражении, ещё сильнее пугая и так уже слишком взволнованного Уолкера.

– Малыш, я, может быть, и терпеливый, но не настолько, – вкрадчиво проговорил Микк, прожигая его своими золотыми глазами. – Говори, что случилось? Почему ты такой… такой… вот такой?

Уолкер мотнул головой и почти умоляюще произнес:

– Тики, ну давай не…

– Говори, – властно оборвал его мужчина, и Аллен едва не задохнулся от того, как именно прозвучала эта властность в его голосе. Она словно заставляла покоряться, подчиняла и проходила по телу крупной неясной дрожью.

И Аллена ужасно раздражило то, что он не может этому сопротивляться. Юноша нахмурился – сердито и досадливо – и выдохнул, отведя глаза в сторону:

– Я тебе надоем со своими заскоками рано или поздно. Ты слишком хорош для меня. Вот и все, об этом я думал и поэтому у меня такое лицо, ясно? – на этот он попытался высвободиться из объятий замершего статуей самому себе мужчины, но тот, опомнившись, только крепче сжал его в руках, пресекая все попытки вырваться, и невесело произнес:

– Дурак ты, Малыш. Это скорее я тебе надоем, – при этом он устроил подбородок у Аллена на плече, чтобы юноша не видел его лица. – У тебя же все впереди еще, а я так… первая влюбленность, подумаешь.

Юноша замер, почувствовав, как всё внутри непонимающе перевернулось, и забрыкался в стальных объятиях, не способный выбраться из них, словно мужчина совершенно не хотел, чтобы он смог увидеть его лицо.

Как Тики вообще мог подумать о таком? Как он мог подумать, что наскучит Аллену? Как вообще мог наскучить такой потрясающий, великолепный, шикарный, роскошный, прекрасный (и ещё миллион описаний) человек?

– Н-неправда! – потерянно воскликнул Уолкер. – Ты же такой… такой… изумительный! Я… я… т-т-ты же… – слова не хотели складываться во фразы, изо рта вылетали лишь какие-то нечленораздельные звуки, потому что Аллен, ошарашенный и ужасно поражённый этим признанием Тики, не знал, то сказать. – Ты же восхитительный! Совершенно не такой, как я! – с какими-то странными (слишком девчачьими) жалобными нотками воскликнул он, сжав кулаки и челюсти. – Я вообще не мог представить, что тебя кто-нибудь сам по своей воле бросал… и уж тем более я… – прошептал юноша, чувствуя, как к горлу подкатывает противный комок из всех его страхов.

Тики вздохнул как-то особенно обреченно, как будто заранее готовился к тому, что Аллен и правда его бросит, разгадав все его загадки, и буркнул, все также не позволяя заглянуть себе в лицо:

– Ты вообще в зеркало себя видел? – и в этой реплике было столько усталого недоумения, как будто мужчина изводил себя этим неустанно.

Но нет, как это вообще могло прийти ему в голову?! Аллен ведь и помыслить не мог о подобной глупости – оставить такого потрясающего человека, тем более, когда все еще только… только начиналось.

Тем более, что этот человек успел стать для него такой же семьей, как Неа.

Так что вся эта ерунда про первую влюбленность, она даже не обсуждалась. Это было чем-то совершенно немыслимым – потому что Тики просто не был чем-то мимолетным. Он не был – и Аллен это прекрасно знал.

Потому что был действительно влюблен в него без памяти, совсем как впечатлительная девчонка, хотя всегда мнил себя брутальным альфа-самцом. Ну что за наивный идиот…

– В том и дело, что видел, – невесело хмыкнул Аллен, – каждое утро вижу – ничего не меняется, если хочешь знать. Как был уродом, сидящим на успокоительных, так и остаюсь им до сих пор.

– Ты идиот, а не урод, – выдохнул Тики, – который с чего-то взял, что может мне надоесть, хотя у самого вся жизнь впереди и девчонки небось косятся. Подобные тебе фрики сейчас как никогда в моде…

– Ну зачем ты мне врёшь?! – вдруг взбеленился Аллен, ощущая себя внезапно обманутым, высмеянным и выставленным на посмешище. – Зачем говоришь такое? Это же н-неправда!

Потому что его седые волосы не могли быть красивыми.

Потому что обезображенное шрамом ото лба до скулы лицо не могло быть симпатичным.

Потому что его ущербная рука не могла быть милой и какой-нибудь ещё в этом роде.

Потому что вечно мёрзнущий мрачный урод не мог… кого-то влюбить в себя.

Девчонки его избегали – боялись и опасливо шептались по углам. Парни назначали драки, чтобы отобрать статус банте, но не больше.

Аллен был инвалидом-выродком, который на недолгое время заинтересовал прекрасного Тики своим страхолюдством.

Мужчина вздохнул, сжимая его в своих объятиях еще крепче прежнего – хотя, казалось, куда бы, и ласково скользнул губами по шее. И столько было спокойствия и принятия в этом жесте, что Аллену внезапно ужасно захотелось просто расплакаться у него на плече.

– Это ты просто уже давно не был на Западе, – произнес Тики – и чуть отстранился, ослабляя хватку и все-таки давая Уолкеру увидеть свое лицо. – Я… не знаю, как тебе доказать, что никуда от тебя не собираюсь, – тихо и как-то слишком спокойно, словно потух, произнес он. – Я начал убивать где-то в твоем возрасте, ну, года на три раньше, может, и за это время… многое видел, вообще-то. Видел – и пробовал, что скрывать. Но я никогда не… – на этом мужчина нахмурился и закусил губу – и Аллену мучительно захотелось поцеловать его, – не обнажался ни перед кем так. Даже относительно джаза. И я…

Юноша оборвал его, мотнув головой, и, не выдержав, потянулся вперед, заключая лицо в ладони и осыпая горячими мелкими поцелуями. Щеки, лоб, подбородок, глаза… Он не остановился, пока не добрался до губ, чувствуя в себе неимоверное желание прикасаться к этому человеку, который… который…

Который был таким замечательным, таким потрясающим, что Аллен всё не мог понять: за что? За что он, такой великолепный, мог полюбить такого урода-инвалида, сидящего на успокоительных?

Тики в ответ прижал его к себе в каком-то лихорадочном жесте, с какой-то жаждой в движениях, словно долгое время запрещал себе, а сейчас вдруг решился.

А ведь Уолкер так ни разу, кажется, и не сказал, что безумно любит его. Слова эти казались ему чем-то тяжеловесным, чем-то похожим на кандалы, обязывающими, связывающими, а он не хотел заставлять мужчину оставаться с собой. Потому что… потому что…

– Люблю тебя, – выдохнул Аллен Микку в губы, сам от себя не ожидая такой честности, и зарылся пальцами в чёрные кудри, прикрыв глаза от переизбытка собственных чувств. Их всегда было так много, этих чувств? – Люблю, люблю, люблю, – зашептал он, ощущая себя, на самом деле, мелкой девчонкой, слабой и беспомощной, тянущейся к сильному и взрослому мужчине, потому что тот ей казался безопасным и способным защитить.

Или, может быть, это Алиса оставила такие ужасные изменения в его характере? Совершенно ужасные, по правде, бесящие его, раздражающие, невероятно злящие, потому что он ненавидел чувствовать себя жалким и бессильным, но в рядом с Тики именно таким себя и чувствовал.

И это было настолько же разъяряюще, честно говоря, настолько и прекрасно.

Он говорилговорилговорил Тики, как сильно любит его, и не мог остановиться. Его словно прорвало, это было, наверное, именно то, что он должен был все это время ему сказать, и черт побери… После этого Аллену казалось, что он хочет больше и больше.

Тики отвечал ему – отвечал раз за разом, на каждое признание, на каждое неумелое проявление нежности, и юноше казалось – нет, он действительно не оставит его, и все будет хорошо.

Потому что сейчас ему было спокойно, надежно и хорошо.

Тики целовал его жарко, жадно, почти собственнически – буквально сминал его губы, терзал их, обрывая все попытки к сопротивлению, и в итоге Аллен просто отдался ему во власть, чувствуя, как мужчина стаскивает с него парку, отталкивая ее на соседнее сиденье, и скользит ладонями по его бокам.

Он словно хотел его забрать, присвоить, заклеймить. И только Неа пока мешал ему это сделать, потому что у него надо было еще выпросить благословение.

При мысли об этом Аллен издал короткий смешок и глубоко вздохнул, шумно и даже, кажется, с присвистом, когда Тики забрался руками под его водолазку и повел руками по голой коже.

Он хотел его сжечь?.. если так – ему это вполне удавалось.

Потому что Уолкер плавился.

Он таял.

Он наконец-то таял, и весь его лёд стекал ручьями, чтобы разгореться пожаром внизу живота, опаляя нестерпимым огнём внутренности, заставляя звонко мыкнуть и залиться румянцем непонимания, когда Микк пальцами провёл вдоль спины, несильно нажимая на каждый позвонок, обводя их по кругу, и, чёрт подери, Аллен готов был просто отдаться ему в руки, чтобы мужчина делал с ним всё, что хочет, потому Тики не сделает ничего плохого.

Потому что Тики горячий почти до ужаса и восторга.

Потому что Тики любит его (непонятно за что, конечно, но сейчас для таких мыслей совсем не время).

Юноша счастливо зажмурился, выгибаясь навстречу его рукам, и целовалцеловалцеловал лицо и шею мужчины, неумело и совсем, наверное, по-детски, отчего смущался ещё больше, потому что Микк был опытным (о боже, любовником), а сам Уолкер даже не целовался ни с кем до него, что уж говорить обо всём остальном.

– Ш-ш-ш, Малыш, – спустя несколько минут неумолимо жарких нежностей, ласковых пальцев на разгорячённой коже и касаний к уродливым шрамам на левом боку зашептал Тики, отстраняясь. Золотые глаза его возбуждённо блестели, и волосы, взъерошенные и в которых каким-то странным образом (и когда успел?) оказались ладони самого Уолкера, разметались по плечам, а сам юноша… у него всё тело горело: щёки, пальцы, шея, грудь и там, внизу, чёрт подери, о чём думать ему было слишком стыдно. – Продолжать дальше в таком же духе нельзя, понял? – лукаво протянул мужчина, мягко прикусив нижнюю губу Аллена и принявшись медленно посасывать её, и легко пробежался подушечками пальцев вдоль позвоночника, ловя ртом очередной постыдный полустон.

Юноша откликнулся звонким возгласом и прижался к мужчине теснее – насколько это вообще возможно.

Нельзя – это очень плохое слово. Даже… паршивое. Но – очень необходимое для того, чтобы остановить себя.

Тики погладил его по лопаткам, и Аллен ощутил себя до страсти хрупким и ломким. Как будто одно неосторожное движение – и не будет больше Аллена Уолкера.

Но мужчина был необыкновенно осторожен.

– П-почему-у-у? – дрогнувшим голосом протянул юноша. Тики повел языком по его шее, осторожно всасывая в рот тонкую белую кожу и следя за тем, наверное, чтобы не оставить слишком уж заметных следов. Следом он спустился к правой ключице, слегка прикусывая ее и обдавая горячим дыханием.

– Потому что сейчас не время… У тебя же экзамены, Малыш. Но зато пото-о-м, – мужчина чуть отстранился, глядя на него шальными глазами и развязно улыбаясь, – я не выпущу тебя из постели так просто.

Аллен ощутил, как скулы обдало жаром, и отшатнулся от рассмеявшегося Микка, однако всё равно оставшись на его коленях, потому что тот всё ещё держал юношу в своих крепких объятиях, приятно касаясь самыми подушечками пальцев спины и выводя узоры на ней от лопаток до копчика.

– Да ну тебя! – обиженно (и ужасно смущённо, потому что, чёрт подери, нельзя говорить такие вещи!) пробурчал Уолкер, пытаясь выкарабкаться из становящегося всё теснее и теснее захвата, и, рассерженно-раздражённо рыкнув, вытащил руки мужчины из-под своей водолазки, пытаясь не обращать внимания на осоловело-довольный и предвкушающий взгляд золотых, мерцающих в темноте парковки глаз. Аллен, показательно сердито надувшись, всё-таки чмокнул Тики в нос, и перебрался на соседнее сидение (насколько забавно это выглядело, раз мужчина с мягким смехом погладил его по бедру, невесомо коснувшись сразу же подтянувшегося живота, ему думать не хотелось). – Извращенец чёртов, – проворчал он, скрестив руки на груди и чувствуя себя слишком сконфуженным, смущённым и выбитым из колеи.

О боже, зачем говорить об этом вслух? Как Тики вообще может говорить вслух о том, что… что… что… о том, к чему их отношения, конечно же, придут в будущем, но, мать вашу, Аллен даже подумать об этом стеснялся!

Да и… ну… чёрт, он немного боялся – это было ново, неизведанно, да и… о боже, юноша точно будет выступать в роли «девчонки»! Это даже, кажется, и не обсуждалось, потому что Микк – взрослый опытный мужчина – точно не позволит какому-то подростку-мальчишке… сделать это.

Аллен почувствовал, как щёки просто пылают от смущения, и, также ощущая на себе лукавый взгляд, отвернулся к окну, неразборчиво пробурчав что-то сердито-раздраженное.

Тики, потянувшись и чуть хрустнув позвонками, легонько куснул его за ухо – и тут же ласково взъерошил волосы, совершенно не обратив внимания на полный возмущения и протеста возглас. Только бархатно рассмеялся и наконец позволил юноше устроиться по-нормальному на пассажирском сидении рядом.

– Прости-и… Просто ты такой потрясающий, что лапать тебя хочется постоянно, – с хитрой улыбкой произнес он, мечтательно прикрывая глаза и заставляя Аллена ощутить себя… господи, как будто закрыли в сауне – лицо раскраснелось, ладони вспотели, по телу – горячие мурашки…

Это было слишком смущающе хорошо – даже сами слова о том, что Тики хочет к нему прикасаться. Потому что… ох, судя по столь несдержанным ласкам, он и правда хотел.

И осознание этого – оно просто окрыляло, хотя и… заставляло чувствовать себя каким-то… порочным. (Кто бы мог подумать, что это так приятно…)

– Заткни-и-и-и-сь!.. – почти плаксиво потребовал юноша, чувствуя все тот же непрекращающийся жар в паху и совершенно не представляя, как унять его, не прибегая к…

Он хотел и одновременно не хотел, чтобы прикосновения Тики приносили ему подобные ощущения. Потому что это томление, оно было потрясающим – от него пульсировало все тело, напрягалась каждая мышца, хотелось больше почти до боли, но… на этот раз, что сказать, все пока кончилось одной лишь неудовлетворенностью.

– Не могу, – со все той же ласковой ехидцей отозвался мужчина, бросая на юношу косой взгляд. – Ты потрясающе краснеешь и становишься похож на пятнистого котенка, – и, словно в подтверждение своих слов, он мягко повел рукой по обтянутому джинсовой тканью бедру Аллена от колена до паха – до паха, где все горело и пульсировало, где… – и улыбнулся.

И – завел автомобиль прежде, чем юноша успел его обругать.

Комментарий к Op.16

Репертуар:

In Fear And Faith – Heavy Lies The Crown

Романсеро – Дон Хуан

========== Op.17 ==========

Дорога пролетала почти незаметно – Тики никогда, честно говоря, за ней и не следил особо (за всеми этими деревьями, заборчиками и домами: за рулём было совершенно не до этого), но сегодня трасса извивалась под колёсами так быстро, что мужчина даже не обратил внимания, как почти доехал до особняка Шерила, недавно пригласившего его к себе, потому что Адам вновь отпустил его к жене и дочери на несколько дней.

Возможно, Микк просто не заметил времени за своими размышлениями об Аллене, что, на самом деле, было вполне вероятно, потому что последние дни он думал о нём очень часто, даже удивляясь иногда своей влюблённости, потому что за двадцать пять лет жизни никогда и ни к кому таких чувств не испытывал, а тут… вдруг к парню, да ещё и на семь лет младше.

Вообще, Малыш был замечательным – и чем больше Тики проводил с ним времени, тем больше в этом убеждался.

Редиска был ужасно трудолюбивым не только в повседневной жизни, но и в учебе, как оказалось (что, по правде говоря, потрясло мужчину, который отчего-то думал, что младший Уолкер был дуб дубом в школе). Неа даже как-то недавно поделился, что в начальную школу братишка пошел гораздо позже положенного только потому, что долгое время провел дома из-за психологической травмы после аварии. Истерика, боязнь выходить на улицу и реабилитация. Из-за этого он был старше своих одноклассников и заканчивал школу в восемнадцать. Друг ещё рассказал, ужасно расщедрившись на факты об Аллене (до этого он по большей части ничего о нём не говорил), что мальчику тогда постоянно (и денно, и нощно, каждую минуту, пос-то-ян-но) казалось, будто его пожирает огонь, и он метался, боялся, кричал, рыдал, не способный избавиться от наваждения.

Неа вспоминал об этом с такой тоской и виной в голосе, что Тики не отважился спрашивать дальше, но одно он понял точно – этот пожар преследует Малыша до сих пор (пос-то-ян-но, о боже), но из-за успокоительных, которые Кросс выписывает ему по новой каждые три-четыре года, потому что эффект прежних ослабевает спустя некоторое время, он может хотя бы просто терпеть его и не обращать внимания на то, что его руку каждую минуту (каждую, мать, минуту) жрёт огонь.

Тики понял также и то, что ужасно хочет снять перчатку с этой руки, чтобы успокоить жар. Чтобы помочь Аллену. Чтобы избавить его от этого пожара, от этой боли.

Неудивительно, что юноша постоянно пьёт разную дрянь.

Сам Малыш с ним больше о своей руке не говорил. Они вообще больше не говорили в эти дни о чем-то серьезном. Отчасти виной тому были экзамены, к которым младший Уолкер готовился с особым тщанием, отвлекаясь от дел очень редко (словно успокоился после того эпизода в машине, когда Тики чуть не… в общем, когда он едва не сорвался) и все больше отвечая на посторонние вопросы односложно и невнимательно.

Выглядело все это чрезвычайно забавно, на самом деле, потому что одинаково юноша реагировал и на вопросы Микка, и на вопросы Неа (при этом иногда приходя советоваться по разным предметам то к тому, то к другому). Так, к примеру, на один и тот же вопрос Тики он мог ответить положительно, а брату – отрицательно, и надо было еще понять, где он по невнимательности соврал.

Спасало одно – вопросы еды решались быстро. Если Аллен был голоден – он почти автоматически начинал шарить рукой в поисках тарелки со снедью, которую обычно ставил рядом с ним Тики. Так – читал и жевал, совершенно не обращая внимания на то, что именно жует.

Неа иногда хихикал, пакостник, подсовывая на блюдо с бутербродами или выпечкой какую-нибудь постороннюю несъедобную хренотень, и Микк тогда только обреченно закатывал глаза. Но – ничего не делал, потому что это тоже было слишком смешно: секунд десять Малыш жевал постороннюю вещь, потом до него доходило, что что-то не так – и он смерял давящегося от хохота старшего брата свирепым взглядом.

Мужчина не сдержал смешка, качая головой при воспоминании о том, как таким макаром Неа уже чуть не лишился глаза (Малыш запулил в него слегка пожеванной резиновой уточкой для ванны), и завернул на подъездную дорожку к дому Шерила.

По обе стороны от него набухали почки сакуры, которая должна вот-вот зацвести и которую просто обожала Трисия, жена брата, отчего высадила ею целую аллею, через которую каждый обязан был проехать, чтобы попасть к Камелотам.

Тики хмыкнул, подумав, что обязательно прогуляется с Малышом во время цветения, потому что Аллен же был подростком (пусть и ужасно закомплексованным, как оказалось, на своей внешности и вообще на себе), ему нужны были впечатления, какая-нибудь романтика, трепет, возможно, а мужчина… ну… ему было и так всего достаточно: редиска был замечательным собеседником, с ним было приятно проводить время, готовил он великолепно, смущать его стало просто главным по важности занятием, а целовать, неумелого и ужасно стыдящегося этой неумелости, было поистине удовольствием.

Учитывая, что Малыша вдруг стало хотеться до боли.

Может быть, потому, что Тики понял, что он теперь полностью его? И ему хотелось большего, хотелось заполучить теперь и тело? Хотелось заклеймить его, присвоить себе.

Тики предвкушающе усмехнулся под нос и припарковался у ворот, где на крыльце уже стояла Трисия.

Миссис Камелот Микк любил. В общем, до встречи с Алленом (и не будь она женой брата), он бы даже приударил за ней, наплевав на порядочную разницу в возрасте. Трисия была слаба здоровьем, но это не мешало ей цвести и выглядеть в свои тридцать четыре моложе даже ровесниц Тики. Мягкая, нежная и утонченная, она любила Шерила всем сердцем и баловала единственную дочь как только могла, при этом в своей ласковости не лишаясь беззлобной насмешливости и здорового, в общем, скептицизма по отношению к миру.

– Добрый вечер, Тики, – как только он ступил на порог, протянула она и подала ему руку, оставаясь даже в Японии (такой же, впрочем, чопорной, как и Англия) верной традициям родной страны.

Микк приветственно ей улыбнулся и мягко коснулся губами внешней стороны ладони.

– Здравствуй, душа моя. Шерил ведь не успел никуда пропасть из дома с утра? – буднично поинтересовался он, мягко беря ее под руку и заводя в особняк. Трисия окинула его одобрительным взглядом (еще пятнадцать лет назад, только став женой старшего брата Тики, она взялась воспитывать его едва ли не наравне с матерью) и улыбнулась.

– У себя он. Просил встретить тебя и сопроводить, – произнесла она. – Сидит и пьет виски. Что-то серьезное произошло, м?

Микк пожал плечами, не горя желанием расстраивать и пугать кузину, если уж брат ничего ей не сказал, да и, по правде говоря, сам совершенно не представляя, по какой конкретно причине Шерил так настойчиво просил его приехать.

Трисия лишь вздохнула с видом совершенно уставшей женщины и покачала головой, озадаченно приложив ухоженную бледную ладонь к щеке. Когда они через несколько минут подошли к кабинету брата, миссис Камелот взъерошила Тики макушку (очаровательно, на самом деле, приподнявшись на носочки) старым жестом, как когда ещё только познакомилась с ним, и с улыбкой пошла дальше по коридору, предупредив, что Роад всё ещё в академии и будет только к часам восьми. На выходные она всегда возвращалась домой – благо, что особняк находился всего-то в двух часах езды от Госэна.

– Адам странно себя начал вести, – сразу же без каких-либо приветствий или обиняком, буквально с порога огорошив Тики, махнул бокалом с виски Шерил, и Микк, приподняв брови, сел напротив него, чувствуя, как противное чувство засосало под ложечкой.

– И тебе привет, – со вздохом откликнулся он, потирая висок подушечкой пальца и подавленно вздыхая. Настроение испортилось моментально – потому что имя Адама давно успел стать для мужчины буквально синонимом слова «проблемы». – И что же ты мне конкретно можешь о нем сказать?..