Текст книги "Klangfarbenmelodie (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Вот черт. Над этим надо было на самом деле хорошо и долго подумать, раз уж спустить пар он уже успел. Нажравшись как свинья.

Давно он столько не пил…

Даже не помнил, что вообще происходило вчера. Кажется, он заказал шлюх – ну ведь нужно же было хоть как-то развлечься? – а вот что было дальше, в памяти отложилось плоховато.

Который сейчас вообще час? И какой сегодня день?

И, к чёртовой матери, выключите уже кто-нибудь этот хренов кран!

Тики потянулся к вентилю, уменьшая поток воды, чувствуя, как неприятно липнет к телу промокшая одежда, и глянул на невозмутимо стоящего рядом Вайзли.

– Сегодня… воскресенье? – хрипло поинтересовался он, жмурясь от боли в голове.

– Вообще-то уже понедельник. Ранний, – фыркнул Вайзли, перекрывая воду окончательно и бросая в Микка полотенце. – Итак, я жду. Твой повод для пьянки, Тики.

Мужчина глубоко вздохнул, все-таки предчувствуя, что ему придется просить прощения, и потер ладонью лоб.

– Прости… Просто… свалилось столько сразу… С этими Уолкерами… – неловко выдал он. И, прикусив щеку изнутри, решился. – А еще Алиса оказалась совсем другой. Вот. И я… просто не выдержал. Домой гнал как безумный, вот телефон в машине и забыл, наверное… – и вот тут Тики нахмурился. Телефон, вот черт… Неа мог звонить, теперь проблем не оберешься, он же там один был стопроцентно все это время. Кучу всего себе небось надумал, как проснулся.

Впрочем… Микк не ощущал себя сейчас способным искать решения для чужих проблем. Тут головную боль унять бы…

Вайзли присел на бортик ванны и отвесил ему не больной, но весьма ощутимый щелбан.

– Придурок, – стоически вздохнул он. – Душ давай принимай нормально и выходи. Небось и не жрал ничего толком за эти дни, только что пил…

Парень ворчал что-то ещё, пока дверь за ним не захлопнулась, и Тики шумно выдохнул, закусывая губу и жмурясь от очередной болезненной молнии, пронзившей его бедную голову.

Алиса и вправду оказалась совсем другой.

Её просто не оказалось.

От этого хотелось истерически хохотать в голос.

Подумать только, Микк без памяти втрескался в парня, притворявшегося девушкой.

Мало того, в наглого редиску, которому было плевать на всех, кроме себя.

И как он вообще посмел строить из себя такую милую девушку?

Тики пытался забить мысль, что ему жаль, как можно дальше в голову.

Он быстро принял контрастный душ, даже чувствуя, как слегка взбодрился, и, обмотавшись полотенцем, вышел к брату, который что-то варганил на плите.

Яичницу, которую Вайзли поставил перед ним на стол минут через пять, Тики смел в мгновение ока. За ней последовали тосты с джемом и какая-то вкусная колбаса. Ничего японского – так странно, что мужчина даже как будто успел отвыкнуть.

Ну что за чушь.

– Слушай, Вайзли… – вздохнул Микк через полчаса. – Мне… надо бы к другу поехать, он же небось места себе не находит, так что…

– Ничего, – удивительно жестко прервал его младший. – Тебе бы о себе позаботиться по-нормальному хоть немного, – заметил он строго и вызывающе скрестил на груди руки. – Бледный как смерть, честное слово. Как будто тебя сейчас приступ хватит. Сначала ешь, а потом таблетки выпьешь.

Тики сокрушенно усмехнулся и уронил голову на руки. И – все-таки не выдержал, спустя несколько секунд буквально содрогаясь от беззвучного хохота.

Вайзли обречённо вздохнул, присаживаясь рядом с ним на стул, и ободряюще похлопал по плечу.

– Давай ты поешь, а потом мы поедем к твоему другу, хорошо? – мягко спросил он, успокаивающе улыбаясь.

Знал бы брат, что девушка, в которую влюбился Тики, оказался грёбанным мелким Уолкером, он был так не говорил.

Но раскрывать этого не хотелось.

– Хорошо, – отсмеявшись, выдохнул Микк, поджав губы, и закивал.

Вайзли обрадованно улыбнулся ему, возвращаясь на своё место, и, пододвинув мужчине чашку с чаем, принялся за свой кофе.

Однако к Неа они так и не поехали. Потому что младший, увидев наведенный Тики за эти дни в квартире свинарник, заставил мужчину его убрать, а потом… господи, потом он усадил Микка в его же собственную машину на пассажирское сидение и повез куда-то.

«Развеяться».

Без сомнения, Вайзли заботился в первую очередь исключительно о душевном состоянии Тики. И уже только потом – о проблемах его друзей, которых даже не знал. И в общем, Тики так бы и сам сделал, но Неа… черт…

Зарядника для отключенного телефона в машине, естественно, не оказалось, и это только сильнее взволновало мужчину. Однако от Вайзли в приступе заботы отвязаться было не так-то просто, и Тики… о, ему оставалось только обреченно застонать, когда они завернули на парковку перед до боли знакомым мужчине кафе.

– Ну только не сюда, Вайзли, ну зачем, идиот… – забормотал он, чувствуя себя настолько паршиво, что даже не был способен на какую-нибудь колкость в адрес брата. Микк не хотел видеть Алису, Аллена, этого грёбанного паршивца, которому было в радость наблюдать за потугами влюблённого мужчины. Он не хотел даже думать о ней, о нём, об этом эгоисте, замечающем только себя, действующем на нервы всем и разрушающем всё, к чему прикоснётся.

– Вам нужно поговорить, Тики, – невозмутимо произнёс Вайзли. – Не верю, что какая-то глупая ссора заставила тебя отступиться от такой потрясающей девушки.

Микк хотел в голос расхохотаться, но лишь ухмыльнулся со смешком, думая, что если брат узнает настоящую причину такого его состояния, то либо поржёт, либо расплачется от несправедливости.

Вайзли, сучёныш, заказал столик прямо у сцены – как и обычно, чтобы быть ближе всех и смотреть дольше всех. И раньше Тики с нетерпением ждал каждого музыкального вечера в этом кафе, но сейчас… Сейчас он даже не знал, как на это отреагирует.

Потому что на сцене будет Алиса, его Алиса, и это… господи, его просто захлестнет, наверное, сразу же. И Тики будет плевать на то, что Алиса – выдумка, потому что все это слишком вымотало его, просто убило, и он… хотел, чтобы его кто-то понял.

Когда на сцене появилась обманчиво хрупкая, закутанная в темно-синее платье фигурка, младший возбужденно захлопал и заулыбался, а Тики… уткнулся к свою чашку с чаем и приказал себе не поднимать глаз.

– Она смотрит на тебя, – тихо заметил Вайзли, толкая его в бок. – Ну Тики! Ну ты смотри какая она несчастная, а!

Микк не хотел смотреть. И одновременно желал этого.

Он боялся поднимать взгляд на сцену, боялся увидеть свою рассыпавшуюся пеплом мечту, боялся возненавидеть уже не просто Аллена, а саму Алису.

Потому что где-то глубоко внутри всё ещё теплилась надежда, что они – два отдельных человека, совершенно глупая надежда, просто не имеющая права на существование, но мужчина отчаянно хотел верить в это.

– Приветствую всех вас, уважаемые гости, – мягко начала Алиса (как же не хотелось называть её Алленом) с улыбкой в голосе, – и без лишних прелюдий, желаю насладиться сегодняшним вечером.

Когда свет начал медленно гаснуть, Тики всё же не сдержался и поднял взгляд, натыкаясь на пронзительно глядящие прямо на него серые глаза.

И как он этого раньше не замечал?.. Ведь глаза у Алисы и Аллена были совершенно одинаковые. А может, он заметил это только сейчас лишь потому, что до этого вытащил из брюха у Уолкера пулю, а потом провел у его постели несколько часов после того, как Неа отправили спать?

Перчатки тоже были теперь объяснимы. Рука Аллена была одним сплошным увечьем, и это увечье хотелось изучить. Без лишних подтекстов – это просто притягивало взгляд. Тики было интересно.

Тики не хотелось об этом думать. Он знал, что если сейчас начнет сопоставлять Аллена из реальности и Алису из своих фантазий, то способен вытворить какую угодно глупость. Начиная тем, чтобы залезть на сцену и пару раз хорошенько вломить сучонку, глядящему как побитая собака, и заканчивая возможностью очередной влюбленности.

Хотя предполагать последнее было, конечно, глупо. Ну не мог же Тики в самом деле влюбиться в Аллена. Это было бы слишком жестоко даже для мести за всех брошенных им прежде баб.

И угловатая нескладная фигура была теперь прекрасно объяснима.

Он же был парнем, чёрт раздери.

Слишком женственным парнем, которому стоило лишь надеть платье, и всё – не отличишь от девушки.

Неа, по иронии, был совершенно прав, когда в шутку отзывался таким образом о брате.

Но свет погас, освещая лишь сцену и стоящих на ней музыкантов, и Алиса, прикрыв глаза и ласково улыбнувшись, сразу же преображаясь, становясь совершенно другой, запела.

Тонкие запястья порхали в воздухе, плавно вырисовывая незамысловатые фигуры пальцами, и Тики наблюдал за ними, уже просто не в силах оторвать взгляд.

Он сравнивал.

Аллен тоже отличался плавностью рук – когда готовил, его кисти действовали так мягко, так грациозно, что мужчина, как-то наблюдавший за этим, мимоходом подумал, что юноше хорошо было бы быть пианистом.

Алиса сегодня исполняла джазовые аранжировки популярных западных песен и лукаво улыбалась, хитро поигрывая плечами, укутанными в тонкую воздушную вуаль, когда пела про то, что наступила новая эра с химикатами и тому подобным.

Аллен всегда был невозмутимым эгоистичным засранцем, но Алиса была удивительно эмоциональна на сцене, делясь своими чувствами со всем залом, буквально пронзая ими насквозь, заставляя прочувствовать всё.

И Тики удивлялся – как в настолько холодном сученыше могли вообще вырабатываться такие искренние эмоции?

Или, может, Аллен таким был только когда пел? Тики не знал и боялся задумывать об этом, потому что если его мысли окажутся правдой – Алиса не солгала о своих чувствах ни единым словом, и это… Черт, это было хуже всего, потому что Алисы не существовало, а говорил Тики с Алленом.

И Микку… сложно было представить свое взаимодействие с редиской – совершенно любого рода – после того, что между ними произошло. После того, что мужчина чувствовал к человеку, который с самого начала водил его за нос.

Потому что к Неа Тики вернется и будет с ним. Оберегать, опекать, заботиться. Другу это было действительно нужно, а Тики… Ну, он как-нибудь уж потерпит. Потому что Неа… он засел у него слишком уж глубоко подкоркой, и так просто выковырнуть его теперь не выйдет.

Без боли – не выйдет.

А Тики не хотел больше боли. Ему было уже достаточно.

Алиса пела, и Тики вслушивался, всеми силами пытаясь понять, постичь, как с самого начала не разглядел обман. Ведь грим и парик было видно сразу.

И даже голоса… голоса у них абсолютно не различались. Нередко Тики замирал на месте, когда говорил с Алисой, потому что что-то в ней всякий раз казалось ему знакомым, но каждый раз от отторгал опасные догадки, всякий раз. Строил какие-то теории относительно того, что Алиса и Аллен встречаются, боже мой…

Если бы все в этой жизни было таким простым.

Проблема, очевидно, была именно в том, что Микк слишком мало взаимодействовал с младшим Уолкером. Они же даже и не разговаривали, и редиска постоянно где-то пропадал, когда мужчина зависал у Неа. А ещё он прятал взгляд под чёлкой, сутулился, нервно перебирал пальцы… создавал впечатление забитого жизнью человека, в общем.

Аллен был безжизненным: бледным, безэмоциональным, ледяным, мрачным. Он был похож на приведение иногда – седые волосы, замысловатая загогулина татуировки на лице, отрешённая невозмутимость.

А Алиса… даже сейчас она была недосягаемо прекрасна, и Тики от осознания этого хотелось удариться головой об стол. Руки, шея, ноги, пальцы – всё в ней было совершенно другим и таким же одновременно.

Алиса была Алленом – сейчас это представлялось так чётко, так ясно, так… обречённо-спокойно, что хотелось просто расхохотаться и покинуть кафе, чтобы больше никогда не видеть этого поганого клоуна.

В один из образов которого так просто взял и влюбился.

– Ну как можно злиться и обижаться на нее, Тики? – зашептал ему Вайзли, лукаво щуря глаза и тормоша за плечо. – Посмотри, какая она потрясающая, а? И неужели ты так просто сможешь от нее отказаться?

Отказаться? Просто или сложно?

Господи, как можно заявить свои права на то, чего не существует?

Алиса была прекрасна, верно. Настолько, что ее хотелось стащить со сцены, сжать в объятиях и целоватьцеловатьцеловать до потери сознания.

Но Алиса была Алленом, и это было как… как взаимоисключающие понятия. Тики знал, что это Аллен – там, под маской, знал, что прикоснется к нему, поцелует его. И он… не хотел этого. Он не любил Аллена – такого, каким всегда знал его. Он вообще не чувствовал к нему что-либо кроме неприязни, пока тот был самим собой и не надевал этот чертов рыжий парик.

Интересно, он выбрал рыжий по той причине, что был рыжим в детстве?

На той фотографии он был радостным. Он широко и задорно улыбался, сверкая серыми глазами, обнимая одной рукой длинноволосого Ману за шею, а второй – ероша чёрные вихры хохочущего Неа.

Тики не хотелось думать об этом.

Тики вообще не хотел думать об Аллене и об Алисе – одной из его масок, в которую мужчина так глупо влюбился.

И которую ему всё равно не хотелось отпускать, потому что тонкие запястья в плотных ажурных перчатках, лукавая улыбка на алых губах, бесовской огонь в серых глазах – всё это поглощало его. Привязывало к себе.

Микк пожалел, что всё-таки пришёл сюда. Что вновь увидел её (его), что вновь оказался пронзён потоком ненастоящих, но оглушительно искренних эмоций, что вновь, чёрт раздери, залюбовался мерцанием бледной кожи и ненавязчивыми покачиваниями бёдер.

Музыка стихла как-то внезапно. И столь же внезапно Алиса (Аллен, это Аллен) соскользнула со сцены, торопливо направляясь к столику Тики и Вайзли.

Младший, увидев это, радостно засиял глазами и тут же подорвался со своего места, расчетливый сукин сын.

– Добрый вечер, леди, – подобострастно поклонился он смутившейся девушке (это парень, переодетый в девку парень) и заулыбался. – Тики, я такси вызову. Не скучай.

Какая уж тут скука, иронически подумал мужчина, провожая его насмешливо-мрачным взглядом. Если бы ты знал, Вайзли, кому в пояс кланяешься и кого кличешь «леди» и «восхитительной».

Аллен присел за стол, глядя на Тики внимательно и виновато, и в каком-то как будто волнении облизнул губы.

– Я… полагаю, мне нужно извиниться… – выдавил он, пряча глаза и вздыхая, и нервно заломил тонкие пальцы, как прежде закутанные в перчатки. Пальцы, на которые Тики всегда засматривался, которые хотел целовать и поглаживать.

Это были не пальцы Алисы, а пальцы Аллена Уолкера, который все это время его дурил. И вряд ли такое можно вообще простить.

– Смотри какая штука, а? – невесело отозвался Тики. – Помнишь, я тебе про Уолкеров говорил, Алиса? – девушка (юноша) вздрогнул (а), и мужчина растянул в резиновой улыбке губы. – Говорил, что старший – мой лучший друг, а младший – заноза в заднице? Оказалось, эти двое друг друга стоят.

Аллен тут же прекратил заламывать пальцы и вскинулся.

– Хватит, Тики… – выдохнул он, и эти напомаженные губы… Это были губы Алисы, черт побери. – Я… Неа очень волнуется за тебя. Он… хочет поговорить, объяснить, и я… тоже хочу объяснить.

Что объяснить?..

То, что ты – Аллен, но у тебя мимика, жесты и голос девушки, в которую я влюблен? По какой такой причине ты и есть девушка, в которую я влюблен?

Тики показалось, что сейчас он сойдет с ума.

– Зачем ты вообще вырядился девкой? – грубо обронил он, и Аллен вздрогнул, вскинул на него серые глаза, обрамлённые пушистыми чёрными ресницами.

Юноша закусил нижнюю губу в том самом жесте, в котором Алиса закусывала её последние несколько встреч, и вдруг сухо усмехнулся, вновь покрываясь уже своей ледяной стеной мрачности и невозмутимости.

И это вызвало в Микке такой диссонанс – ироничный взгляд, ядовитый изгиб губ и болезненная нежность, подчёркнутая воздушной вуалью и плотными ажурными перчатками, – что он даже замер на мгновение.

– Смотри какая штука, – с мрачным весельем передразнил его Аллен. – Неа так не любит музыку, потому что она напоминает ему о Мане, что даже запретил мне заниматься ею. Вот и пришлось изгаляться, – пожал он плечами в своей обыкновенной безразличной манере, однако ужасно напряжённый, и выдохнул, прямо смотря сглотнувшему Тики (отчего-то совершенно оглушённому) в глаза: – Ты можешь ненавидеть меня, а ты, скорее всего, именно это и делаешь, но, прошу, послушай Неа. Ты очень нужен ему, – проговорил юноша, поджав губы, уже на разговорной форме языка, избегая слишком сложных конструкций и становясь в этом самым настоящим Алленом, в меру вежливым, но и одновременно грубым.

– Ему нужен ты, – припечатал Тики, сверля его сердитым взглядом и предпочитая не напоминать о том, что напоминает Неа о Мане так же, как музицирование, пожалуй. – Я-то как-нибудь разберусь – я взял ответственность и буду нести ее. А вот что делать с тобой – непонятно. Потому что сорвался Неа из-за тебя.

– Что-то незаметна твоя ответственность, – ядовито обронил Аллен, откидываясь на спинку стула и скрещивая затянутые в перчатки руки на груди. Платье протестующе зашуршало. – Где ты был эти дни, а?

– А ты мне не женушка, – хмыкнул мужчина, отзеркаливая его позу, – но если так хочешь знать – я пьянствовал и трахался до беспамятства. Надо же раны как-то зализывать. И вот я здесь, как видишь, жив и здоров. Это все?

– Нет, – Аллен нахмурился и поджал губы. Эти блядские напомаженные губы – губы Алисы, которые хотелось целовать не переставая. – Сейчас ты поедешь к Неа, и вы с ним поговорите.

– Только после того, как поговоришь с ним ты, – передернул плечами Микк, потягиваясь (ломота в теле еще ощущалась) и беря со столика чашку с чаем. – Ну что, поехали? Переоденешься или прямо так, Алиса?

Аллен вдруг опустил голову в правому плечу и улыбнулся ну совершенно сладко, так, как ещё никогда не улыбался, так, что захотелось выбить этой бляди все зубы, так, словно уже в чём-то выиграл.

Он предвкушающе хохотнул, подаваясь вперёд и опираясь локтями о столешницу, и с ехидной, даже язвительной ухмылкой выдохнул:

– Тогда ваша очередь, потому как я уже поговорил со старшим братом, уважаемый господин Микк.

И – встал из-за стола, зашуршав складками платья, после чего сразу же направился к гримёркам.

Тики проводил его мрачным взглядом и дернул уголком губ в пародии на саркастическую усмешку. Ну-ну, поговорили они с братом. Замечательно поговорили, как видно, если этот редиска до сих пор тут девкой по сцене скачет.

Естественно, просто из чувства противоречия мужчина не сдвинулся и с места. Так и сидел следующие четверть часа, медленно смакуя свой чай и глядя, как по сцене снует народ, проверяющий и убирающий инструменты, и как подключают музыкальный центр.

Когда Аллен вернулся и, сердито нахмурившись, плюхнулся на стул напротив него, Тики даже бровью не повел. Этот человек (если не присматриваться, не ловить жесты, если не смотреть и не думать) вызывал у него лишь чувство неприязни и какой-то иррациональной обиды.

– Какого хрена ты все еще здесь? – губы у юноши были еще немного чересчур яркие, и это наводило на определенные размышления, суть которых Микку ничуть не нравилась.

Каждым жестом, каждым взглядом Аллен только доказывал то, что он и Алиса – есть одно, и это приводило мужчину в отчаяние, потому что он не мог его по-настоящему возненавидеть.

Потому что его привязанность к прекрасной девушке с бесовскими огнями в глазах невероятным образом норовила перенестись и на мрачного подростка с раздутой самооценкой.

А этого категорически не хотелось.

– А ты вообще кто, чтобы мне указывать? – бесстрастно бросил Тики, замечая, как скептически приподнял бровь Аллен, совершенно невозмутимый и отрешённый.

Снова ставший собой.

Мелким паршивцем, которому хотелось выбить все зубы к чёртовой матери.

– Никто, – сразу же ответил Уолкер, легко пожав плечами, и Микк вдруг заметил, как из-под тонального крема на носу просвечивает фиолетовый цвет синяка. Да и переносица была слегка опухшей. Да и вообще юноша выглядел на удивление потрёпанно и бледно. Ну-ну, с простреленным-то животом попытайся выглядеть по-другому. – Но вот для Неа ты лучший друг, а потому я приведу тебя даже силой, – равнодушно закончил Аллен и, встав из-за стола, схватил опешившего Тики за плечо (неожиданно сильно, скотина, схватил), потащив его к выходу.

Немного придя в себя через пару секунд, Тики глухо хохотнул, удивляясь такой прыти, и несильно двинул ему в живот, заставив охнуть и сверкнуть из-под челки полным негодования взглядом.

Мал еще, редиска, чтобы указы раздавать. Проштрафился сам, а строит из себя хрен пойми кого.

– Ну что ж ты стоишь? – ядовито шепнул мужчина, дергая в насмешке уголком губ. – Идем дальше, шкет. Ты ж меня силой вести хотел.

Аллен поджал губы.

– И приведу, не сомневайся.

Силы, впрочем, особенной не потребовалось. Все, что Тики было нужно – это чтобы этот заносчивый куренок поехал с ним, потому что мужчина должен был знать, как это они там с Неа поговорили, и к чему это привело.

Именно поэтому уже через несколько минут мужчина устроился на водительском (да, именно, и никто больше не покусится на него) сидении в своей машине, и Аллен нырнул в салон, словно таким образом выражал свой протест.

Хотя какой там мог быть протест – непонятно.

До дома Уолкеров они добрались молча. Микк включил радио, чтобы не сильно ощущать напряжение, повисшее между ними, и отключился от своих эмоций, полностью посвящая себя дороге.

Как только они приехали, Аллен выскочил на улицу, поправив левую перчатку, и, кинув полный безразличия взгляд на Тики, медленно направился к двери, ужасно бледный и равнодушный ко всему.

Ох, как же хотелось ему хорошенько врезать за такое отношение.

Мужчина, закрыв автомобиль, поднялся следом, поравнявшись с редиской как раз в тот момент, когда тот раскрыл входную дверь.

Неа был у себя. Сидел за столом и сосредоточенно строчил что-то, буквально грохая пальцами по клавишам, полный странного, с первого взгляда заметного возбуждения и волнения.

– Живой, что ли? – не найдя ничего лучше, усмехнулся Тики, приваливаясь к дверному косяку спиной и скрещивая на груди руки. Самая лучшая защита – нападение, ведь так? Самая лучшая броня – это яд.

Друг от звука его голоса дернулся и на мгновение замер, словно страшился обернуться. Так и сидел, неподвижный и молчаливый, а потом как-то заторможенно оторвал взгляд от экрана своего ноутбука и медленно-медленно, как будто действительно боязливо, обернулся к мужчине всем корпусом.

– Т-тики?.. – голос у него едва заметно дрожал – и не понять отчего. А когда непонятно – это еще страшнее. Тики отлично помнил несмотря на алкогольную пелену, как жался к нему старший Уолкер в ночь своей ссоры с братом, и каким беззащитным ребенком тогда казался.

– Он самый, – коротко кивнул в ответ ему Микк, отталкиваясь от косяка и шагая к креслу, в котором сидел друг. – Извини… Что-то я слишком переборщил с виски.

Неа судорожно вздохнул, дёрнувшись, словно хотел вскочить, но в последний момент передумал, и замотал головой, смотря на Тики с такой огромной виной во взгляде, что захотелось спрятаться от этого.

– Это ты меня извини, – просипел он, облизнув губы, неловко улыбнулся. – Я… я… прости, что… ну… прости, что назвал Маной, что… спутал с ним, – забормотал, зажмурившись, мужчина, словно маленький ребёнок, которого поймали рядом с разбитой вазой, и Микк почувствовал, что в нём не было больше злости или обиды. Что всё это растворилось. Что сейчас ему просто хочется потрепать готового в любой момент расплакаться друга по голове и постараться успокоить его, а потом вновь завалиться в гостиную и ржать над какими-нибудь глупыми комедиями.

– Плакса, – хмыкнул Тики, и Неа вскинул на него неверящий золотой взгляд. – Вы, что ты, что редиска, два идиота, которые когда-нибудь сведут меня в могилу, – закатил он глаза, присев на подлокотник кресла и специально не смотря на шмыгнувшего носом Уолкера.

Неа сгреб его в охапку и уткнулся лицом в живот, потираясь щекой о рубашку и таки просто вынуждая запустить пальцы в свою и без того до безобразия встрепанную шевелюру. Ну просто как огромный провинившийся кошак.

Тики тихо засмеялся, сползая в большое кресло и крепко прижимая друга к себе. Его затопило каким-то почти огненным облегчением.

– Угомонись и не убивайся, слышишь? – хмыкнул он. – Мои муки были облегчены… телами.

Неа тут же дернулся от него, глядя почти испуганно – и до жути обеспокоенно, и взял его лицо в ладони.

– Тела?! Какие?! Ты же…

– Обнаженные тела, – со смешком пояснил Микк, щелкая тут же зардевшегося мужчину по носу. – Кажется, их было три. Три восхитительных обнаженных тела, у которых просто зашкаливает навык утешения.

– Херов ты самец… – буркнул в ответ старший Уолкер, снова крепко его обнимая и прижимая к себе. – Но я серьезно же, Тики. Правда. Прости меня. Меня просто… переклинило, наверное…

– Да я понимаю, – отмахнулся Микк, чувствуя, что не хочет обсуждать это не потому, что ему противно, больно или обидно, а потому, что, в общем-то, верит другу. И верит в то, что тот дружит с ним, а не с погибшим братом. Даже если его призрак и маячит у него постоянно перед глазами.

Тики бы удивился, если бы он не маячил, учитывая всю ту информацию, которую буквально по крупицам собирал последние месяцы.

– Слушай… – вдруг замялся Неа, неловко скривившись. – Ты же от Алисы, да? – Микк неохотно кивнул, понимая, что вот это с другом он обсуждать не хочет именно потому, что ему противно. – А Аллен не с тобой? Просто… у него сегодня смена там вечерняя, а он… ну… еле ходит последние дни, а всё равно куда-то рвётся, – недовольно пробормотал мужчина, закусив губу, и тяжело вздохнул.

– Заходил со мной, – хмыкнул Микк, тут же видя, как Уолкер неслыханно расцвел и заулыбался.

– Значит, дома, – довольно заключил он. – Знаешь… Он в четверг к ночи домой явился. Я проснулся от запаха еды. Перед этим… Ездил к тебе. Пытался дозвониться – не выходило. А дома тебя… – здесь мужчина нахмурился и закусил губу, как будто боялся, что Тики сбежал от него, – не было, как видно. В общем, я вернулся просто в раздрае… А он пришел и последние дни постоянно по вечерам дома. Мы разговариваем, Тики.

Тики, не удержавшись, снова взъерошил мужчине волосы на макушке и легко улыбнулся.

– Я рад за тебя, – чистосердечно признался он. – Ну со мной он, конечно, такой же бирюк, как и прежде. И в общем-то, я отвечаю ему тем же.

Неа закатил глаза, недовольно насупившись, и пробурчал:

– А на словах так ты ему чуть ли не хороший друг.

Тики замер, удивлённо приподняв бровь и буквально во все глаза уставившись на друга.

Что? Друг? Какого чёрта?

Аллен же за всё это время ни одной искренней улыбки ему не адресовал, ни одного правдивого слова не сказал, вообще ничем не показал, что, мать, хоть как-то импонирует ему.

– Да брехня это, – хмыкнул Тики, вставая и чувствуя себя ужасно голодным. – Накорми меня, а, – состроил он жалобную мордашку, на что Неа заливисто рассмеялся и через несколько секунд вышел из комнаты.

По кухне разливался аромат чего-то подогретого в микроволновке, а на стуле, улёгшись на столешницу и свесив одну руку, спал Аллен. В ярком свете кухонной лампы – ужасно бледный, замученный и уставший.

Тики закусил губу, чувствуя к нему какую-то иррациональную, неправильную (неправильную!) теплоту, и помотал головой.

– Вот дурак… – буркнул от он, отводя взгляд и сокрушенно вздыхая, когда заметил, как инстинктивно сжал руки в кулаки Неа. – Давай я его к нему в комнату отнесу, а ты пока на стол накроешь? – предложил мужчина удивленно вскинувшему брови другу.

Старший Уолкер недоуменно моргнул и нерешительно дернулся в сторону младшего брата – почти такой же безнадежно усталый, как и сам редиска.

– Но ты же… – неловко выдал он и запнулся, на что Тики насмешливо закатил глаза.

– Да не волнуйся ты, не пойду же я его из окна выбрасывать.

Неа в ответ тихо рассмеялся и только махнул рукой.

Микк подошел к столу, осторожно (совсем как невесту, черт подери) подхватил спящего юношу на руки и направился к двери, ведущей вон из кухни. Где находится комната младшего Уолкера он, естественно, знал, хотя ни разу в ней не был, так что никаких проблем. Да и тоже проблема – как будто можно заблудиться в квартире…

Аллен, сонный и тихий, по инерции склонил голову ему на плечо и обдал теплым дыханием шею, заставляя едва ощутимо вздрогнуть от неожиданности. Тики прошел по длинному коридору и остановился у последней двери (слегка приоткрытой, что только еще облегчало дело), легко толкая ее ногой и заходя в комнату.

Здесь было темно хоть глаз выколи. Из окна, скрытого плотными тёмными шторами, по воздуху скользили несколько широких лунных полос, освещающих часть столешницы и стоящую на самом краю настольную лампу.

Тики, перехватив редиску покрепче, чтобы тот перестал соскальзывать, в несколько шагов подошёл к ней и включил свет, в каком-то слегка стыдливом любопытстве осматривая комнату – самую обычную, чистую, чуть ли не безликую, с одной одноместной кроватью, заправленной цветастым одеялом, с какими-то светлыми обоями, шкафом в углу, простенькой люстрой на потолке и столом.

Наверное, стол был единственным местом в комнате, где хоть как-то чувствовался след хозяина: с множеством ящичков, подставок с книжками и тетрадками, прибитыми выше полками, с аккуратно разложенными по столешнице стопками учебников, разных письменных принадлежностей и раскрытой нотной тетрадью, исписанной почти что до дыр какими-то заметками, партитурой, чёрточками и так далее.

И – Тики удивлённо замер – над столом, на стене, висели в застеклённых рамках от фотографий засушенные цветы. Те самые, которые мужчина дарил Алисе, влюблённый в неё без памяти и желавший показать это всей душой.

Камелии, тюльпаны и хризантемы, и этот чертов проклятый гладиолус.

«Я искренен».

Тики закусил губу аж до крови, совершенно не представляя, что ему с собой делать, куда ему себя деть, и поспешно отошел от стола, направляясь к кровати. Откинул покрывало подальше, осторожно сгрузил Аллена на прохладную простынь (юноша сразу же как-то поежился во сне и свернулся калачиком) и укрыл его до самой шеи.

Пусть уж хоть так не мерзнет.

Лампа распространяла по комнате рассеянный желтоватый свет, и мужчина вновь осмотрелся, отчего-то желая все это понять, ощутить, впитать… И снова натыкаясь взглядом на чертовы цветы.

Самое явное олицетворение своих чувств, которое по отношению к Алисе он себе мог позволить. Неужели Малыш… не насмехался над ним, а правда…

Что же тогда вообще им двигало?..

Тики испустил короткий вздох и потер лоб подушечками пальцев. И – обнаружил себя все еще стоящим у постели Аллена.

Который был Алисой.

Которой не существовало.

Микк зажмурился на секунду, а потом, проклиная себя за ненормальную привязанность и мягкотелость, осторожно взъерошил юноше волосы, зарываясь пальцами в пушистые седые пряди.