Текст книги "Klangfarbenmelodie (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Почти как с Неа.

Только гораздо нежнее, пожалуй.

С кухни послышался запах еды, и мужчина поспешно отдернул руку, отворачиваясь и покидая комнату.

Комментарий к Op.10

Репертуар:

Postmodern Jukebox – Radioactive

========== Op.11 ==========

Аллен посмотрел в зеркало, на секунду улыбнувшись своему отражению – рыжий парик, напомаженные губы, чёрно-синее платье, – и вышел из гримёрки, аккуратно поправляя плотные бархатные перчатки. Ему постоянно казалось, что они могли вот-вот сползти и показать всем присутствующим его уродливые шрамы, а потому первое время приходилось ради подстраховки (просто ты грёбанный параноик, Уолкер) перевязывать их под рукавами, чтобы уж точно вдруг не спали.

Линали смеялась над этой привычкой, но последние несколько недель приносила ему перчатки на резинке, отчего юноша был несказанно благодарен ей.

В кафе собирался народ, люди рассаживались по столикам, Элиада расхаживала между гостями и принимала заказы, а Кроули за стойкой провожал её влюблёнными взглядами, и Аллен наблюдал за этим, понимая, что ужасно рад тому, что его вообще приняли сюда.

Примерно два года назад Уолкеру понадобились деньги, а просить у Неа было слишком стыдно, да и он хотел сделать сюрприз на день рождения, так что пришлось выворачиваться и искать подработку. И тогда ему помогла Линали: познакомила с Комуи, в кафе которого по счастливому стечению обстоятельств пропивал свою жизнь и прятался от Аниты Мариан. Понятное дело, Аллена взяли официантом, а когда освободилась вакансия повара спустя несколько месяцев, то и одним из поваров. Но поражало юношу всё-таки больше другое.

В зале стояло пианино.

А он ужасно хотел научиться играть на пианино ещё с детства. Начинал даже как-то ходить в музыкальную школу, пока Мана был жив, но потом Неа, погружённый в ужасную депрессию, запретил заниматься этим.

А тут на пианино играл Кроули, и мужчина был очень неуверенным в себе, но ужасно добрым, отчего сразу же заметил, какие голодные взгляды бросал на инструмент Уолкер. И – предложил учиться на нём играть.

Аллен просто не смог отказаться.

А несколько месяцев назад Кросс, как-то заметив его за игрой и пением, предложил помочь выплатить долги взамен на то, чтобы заниматься любимым делом на сцене.

Так и родилась Алиса.

Так Аллен и смог сбросить свою маску ледяной невозмутимости.

Миранда, наигрывающая что-то на виолончели, приветственно улыбнулась ему, махнув тонкой болезненной ладонью, и юноша поднялся на сцену, уже оттуда обведя взглядом зал.

Тики не было.

Неужели он и сегодня не придёт?

На самом деле, это было совершенно неудивительно. Просто… Аллен думал, что Микк хотя бы будет приходить и слушать его пение. Уолкер любил петь, а Тики так слушал его – так внимательно, так… понимающе. И смотрел так горячо и пристально, что… Аллен привык к этому взгляду, и теперь без него было неуютно.

И на пустой стол смотреть было неуютно тоже. На пустой – или занятый кем-то другим.

Но чаще пустой вообще-то, потому что… кажется, кто-то до сих пор его бронировал – и не приходил. Аллен мечтал, что это Микк, с которыми они так здорово говорили в последнее время, внимание которого было ненормально приятно. До такой степени, что юноша уже иногда задумывался о том, что это вызвало и что потом повлечет.

Конечно, это просто была жажда общения. Когда ты молчишь многие годы, не имея возможности говорить с кем-то о том, что тебе нравится, к чему испытываешь тягу – это естественно.

Напрягало Аллена только одно. Тики был влюблен в Алису, а юноша ею и был. И тогда… если думать рационально, то тогда влюблен Тики был в него.

И Уолкера это смущало.

Потому что это… ну… было странно. И стыдно.

Микк явно думал, что юноша с ним играл, забавлялся, издевался над ним, но ведь Аллен тоже был искренен. Правда, он был уверен, что мужчина отстанет от него спустя неделю-вторую, потому что знакомство у них было странное, завязанное лишь на том, что Тики хотел затащить Алису в постель, грёбаный бабник, а потому и юноша вёл себя максимально вежливо и равнодушно.

А потом ему вдруг стало известно, что Микк влюбился.

По сути, в него.

Но, если уж на чистоту, то в девушку со сцены, которая просто не давала ему.

И Уолкер чувствовал себя обманщиком. Ужасным обманщиком, который вообще-то был искренним, но всё равно лгал.

Аллен тяжело вздохнул – он разбил сердце Тики, прекрасно просто. Тот вряд ли проникнется симпатией к такому идиотскому замкнутому парню, который вечно в своих мыслях и переодевается в женские шмотки.

Первое время Уолкер стыдился этого: ему было неприятно надевать платья, а краситься так вообще – тихий ужас. И как женщины наводят марафет на лице каждый день? Но спустя несколько недель юноша привык – и Алиса превратилась во что-то… необходимое, чтобы вдохнуть полной грудью.

Аллен даже ловил себя на том, что ему вообще-то нравится притворяться вежливой и беззащитной девушкой. А потом выбивать каблуками дурь из некоторых идиотов.

Наверное, он был единственной певицей, которая одновременно работает и вышибалой.

Вдруг взглядом он поймал чёрную макушку, и внутри у него всё затрепетало.

Пришёл.

О боже, Тики всё же пришёл.

Мужчина вошел в зал, когда Аллен заканчивал петь первую песню за этот вечер. Осмотрелся, словно даже не думал, что его столик – юноша уже привык, что это всегда столик Тики – будет свободен, и только потом с удивлением заметил свое пустое место.

Как будто его ждали.

Аллен подозревал, что это расстарался кто-то из персонала, а может – брат Тики, Вайзли (Роад много про него рассказывала). И… на самом деле, Уолкер действительно ждал Тики.

Наверное, поэтому и смотрел на него совершенно неотрывно, когда тот занял пустое место и поднял на него глаза.

Правда, юноша тут же отвёл взгляд, чувствуя себя совершенно неудобно и смущённо от своего же поведения, и полностью погрузился в пение, полностью отдался своим эмоциям, отпуская их в свободное плавание.

Мана в детстве любил петь. У брата был мягкий красивый голос, и Аллен заслушивался, когда тот начинал исполнять романсы или колыбельные. Это было прекрасным воспоминанием: лёгкие звуки пианино, раскрытая форточка, гуляющий по комнате ветерок и Мана, поющий о чём-нибудь невероятно воздушном, о любви или дружбе.

Уолкер чувствовал себя на сцене настоящим. Его словно прорывало, его разрывало, ему хотелось поделиться всей своей кипящей кашей эмоций с остальными. Хотелось поддержать, хотелось рассказать, хотелось успокоить… он словно сам становился песней – настолько всё пропускал через себя.

И это было великолепно. Аллен чувствовал себя живым, а не той ледяной глыбой, какую обычно из себя строил.

Алиса была его спасением – он мог быть самим собой.

В этот раз Тики смотрел отстраненно и… как-то задумчиво. Как в тот раз, когда был здесь со своим братом (Вайзли как будто едва ли не притащил его тогда сюда, потому что Тики… он почти не смотрел, а значит, даже как будто не слушал, и это почему-то особенно убивало).

Он сравнивал Алису и Аллена? приходил к каким-то своим выводам?

Но ведь Алису и Аллена – их не сравнить! Аллен… он и рядом с Алисой не стоял, он пуст внутри, а если и полон – то только скорби. Он – внешняя неприглядная оболочка. Алиса же – Алиса есть то, что идет изнутри. Сама суть Аллена, пожалуй.

Потому что… Аллен чувствовал себя весело и спокойно, когда улыбался ее улыбкой. Может, потому что знал: эта улыбка – она его собственная.

Тики смотрел и смотрел, практически неотрывно, и Аллен купался в этом взгляде – и прятался от него, погружаясь в музыку. И это был замечательный вечер. Один из тех вечеров, когда непременно надеешься на то, что все будет в порядке.

Потому что Неа, как только Аллен возвращался с работы, тут же летел его обнимать и смеялся так много, как, казалось, никогда раньше. И потому что… Тики пришел на его концерт.

И даже если он так и не заговорит с ним (потому что они совсем не говорили – ни об Алисе, ни вообще о чем-либо – по крайней мере последние пару дней), Аллен будет просто рад, что мужчина приходит.

Ему вообще казалось, что сейчас он просто полон радости.

И это… подозрительно.

Уолкер хотел иногда вернуться на две недели назад, до пули в животе, до собственного бреда про огонь, до услышанного разговора Тики с Адамом, до собственного осознания и понимания, что Неа не отпустит его уже никогда и ни под каким предлогом. Он хотел вернуться, потому что-то время было полно чёрствой уверенности, что всё будет хорошо – ведь Адам не доберётся до них. Ведь Адам не убьёт брата. Ведь сам Аллен делает всё, чтобы его ненавидели и чтобы к нему никто не привязывался.

Хотел – и в следующую же секунду замечал, как внутри всё протестующе трепещет.

Потому что чёрствая уверенность была сама по себе средоточием боли и постоянного контроля.

Юноша врал сам себе – он уже не хотел вернуться туда, в то время, на две недели назад. Он хотел остаться здесь и переживать, бояться, потому что опасность буквально висела на хвосте.

Но Аллен чувствовал вместе со страхом и огромное облегчение. Ведь Неа обнимал его, Неа хохотал, Неа был, казалось, счастлив, а юноше большего и не требовалось.

Когда Уолкер допел последнюю песню, зал взорвался оглушительными аплодисментами, принося неописуемое счастье, и он, искренне всем улыбнувшись, соскочил со сцены и, с секунду думая над этим, направился к Тики.

Мужчина вскинул бровь, завидев его, и слегка напрягся.

Все-таки им определенно стоило поговорить. В конце концов, ведь Тики пришел!.. Возможно, это значило, что у Аллена есть надежда… подружиться с ним? Не ради Неа или чего-то такого, но просто… потому что это был Тики, оказавшийся романтиком, мечтателем и знатоком кантри.

Который красиво говорил, мягко сиял глазами и целовал ему руки.

Вот черт.

Аллен сел напротив мужчины за столик и прикусил губу, совершенно не зная, что вообще сказать. Он же хотел с ним… поговорить?..

Потому что поговорить с Тики будучи Алисой Уолкер мог хотя бы попытаться – в последний раз мужчина язвил и грубил, но не… не игнорировал его. А Аллена Микк не замечал просто в упор – только пользовался стандартным набором здравствуйте-спасибо-до-свидания, если Неа маячил неподалеку.

– Ммм… Кхм… Привет?.. – Аллен сам не заметил, как в волнении ломает пальцы. Опомнился только когда ощутил, как бархат трется о бархат, чуть нагреваясь и обнимая кожу жаром.

– Шел бы ты дальше себе в гримерку, – отстраненно отозвался Тики, отводя взгляд.

Да, не очень хорошее начало.

Аллен скривил губы, чувствуя неудобную неприязнь к мужчине, и сердито нахмурился, сразу же теряя всё желание разговаривать вежливо и участливо. Чёрт подери, почему это он должен ощущать себя лгуном лишь из-за того, что какой-то бабник влюбился в Алису?

Юноша ощутил, как лёд вновь покрывает его лицо.

Лёд всегда был его защитой.

– Я всего лишь хочу поговорить, – спокойно смотря Микку в глаза, признался Аллен и, оперевшись локтями о столешницу, уложил подбородок на ладони.

– Кто мешает тебе говорить, когда я прихожу к Неа? – будто сдаваясь, вздохнул мужчина, все также не поднимая на юношу взгляда и потирая подушечками пальцев лоб.

– То, что ты приходишь к Неа? – невесело усмехнулся Уолкер, снова чувствуя, как его наполняет… что-то. – Сюда ты приходишь ко мне.

– Я прихожу к Алисе, – поправил его Тики негромко, все-таки сталкиваясь с ним взглядом и наконец давая заметить свою усталость.

При брате Микк никогда усталым не выглядел – всегда как-то его отвлекал, развлекал… Как нянька с дитем, ей-богу.

От этой мысли губы Аллена все-таки тронула улыбка, и Тики тут же отстранился, отрешился. Сердито поджал губы и нахмурился. Только смотрел все равно – задумчиво.

– Ты приходишь ко мне, – мягко отозвался Уолкер. Наверное, с той мягкостью, с которой успокаивал Неа, когда тот сказал, что остался один, потеряв абсолютно всех. – Потому что Алиса – это и есть я, Тики, – он рассеянно затеребил перчатку на кончике мизинца и усмехнулся. – Смешно сказать – она появилась оттого, что Неа запрещал мне заниматься музыкой, разве я тебе прежде… не говорил?

Мужчина как-то неопределённо хмыкнул, оглядывая его, задерживая взгляд на лице, словно хотел что-то высмотреть, понять. Найти.

– Говорил, – сухо пожал он плечами, и Аллен еле сдержал себя от отчаянного стона. Ему внезапно захотелось удариться головой о стол, потому что Микк был совершенно безнадёжен в своём нежелании говорить с ним.

Вообще, юноша мог даже понять его. Всё-таки, не каждый день узнаёшь, что девушка, в которую ты влюблён по уши (о боже, как это вообще вышло, скажите на милость), на самом деле является парнем. Возможно, у Тики просто был продолжительный шок. Или он просто не желал иметь ничего общего с обманщиком и клоуном, надевающим женские вещи.

– Я… – начал Аллен, понимая, что ужасно хочет получить хоть какое-нибудь прощение. Что хочет и дальше разговаривать с этим человеком. Что не хочет терять его. – Прости меня, – застыл он в поклоне, – я не должен был так вести себя, но я был уверен, что ты отвяжешься от меня спустя неделю. Но ты… всё никак не отвязывался.

Мужчина фыркнул, заставляя юношу вздрогнуть, и откинулся на спинку своего стула, скрещивая руки на груди и окидывая юношу долгим нечитаемым взглядом.

– Ну тогда почему не отшил, когда я не отвязался? – поинтересовался он. – Или не придумал себе какую-нибудь мифическую половинку? Или не расправился как с этими кредиторами? – здесь мужчина как-то сокрушенно усмехнулся и потер лицо ладонями, снова на секунду показывая свою усталую искренность.

– Я… – Аллен отвел глаза, честно не зная, что ответить. – Я не знаю… Но у меня действительно ни на минуту не возникло мысли о том, чтобы высмеять тебя! – почти тут же торопливо и запальчиво добавил он, легонько стуча затянутой в перчатку ладонью по столу. – Просто… Наверное, я слишком поздно среагировал, потому что поначалу… меня ошеломил сам факт происходящего. Вот.

– Сам факт того, что я могу в кого-то влюбиться? – хмыкнул Тики, еще немного смягчаясь. Уолкер заметил, как его губы на секунду тронула невеселая улыбка. – Или то, что кто-то мог влюбиться в то, что ты придумал?

– Не в то, что я придумал, – вздохнул Аллен, уже понимая, что, кажется, попытка поговорить не увенчалась каким-то особенным успехом. – В то, как я думаю, – поправил мужчину он.

Тики невесело усмехнулся, замолкая на долгие несколько минут, в течение которых Уолкер пытался не казаться таким испуганным, ожидая ответа, и медленно понимал, что слишком желает положительного вердикта.

Почему?

Когда мужчина успел стать таким важным для него?

Когда приносил цветы, признаваясь в своих чувствах? Когда вытаскивал пулю? Когда трогательно сжимал ладонями его закутанные в перчатки пальцы, стремясь подбодрить? Когда провожал после каждого концерта сначала до остановки, а потом и до академии? Когда они разговаривали о музыке, и Аллен буквально расцветал от того, что вообще может рассказать об этом?

Тики смотрел на него внимательно, и от этого взгляда хотелось провалиться под землю – от такого жгучего, пронзительного, заставлявшему чувствовать стыд и неудобство.

Уолкер сглотнул, закусив губу и отведя взгляд, больше не в силах смотреть Микку в лицо, и мужчина, шумно вздохнув, растянул губы в ядовитой, но совершенно обречённой усмешке.

– Но только если ты не лгал всё это время.

Аллен вскинул на него потрясённый взгляд.

– Я не лгал, – прошептал он, вновь принимаясь заламывать пальцы в безуспешной попытке успокоиться.

Я впервые за эти долгие одиннадцать лет не лгал, а меня обвиняют во лжи.

– А я? – тихо выдохнул мужчина, роняя голову на руки глядя на него исподлобья. – А Неа? Впрочем… – он мимолетно скривил губы и закрыл глаза. – Наверное, я просто не могу смириться с тем, что девушка моей мечты оказалась парнем.

– Я не лгал тебе, когда был Алисой, Тики, – запротестовал юноша, вскидываясь и порываясь… что?.. – Господи, ну как тебе это доказать?! Ну… ну найдешь ты себе еще девушку своей мечты, ты же… – ты молод, ужасно красив и интересен как собеседник, но вряд ли с девушками ты так вдохновенно говоришь о музыке, так поговори со мной.

– Зачем тебе это доказывать? – Тики бросил на него исподлобья еще один нечитаемый длинный взгляд, окидывая лицо, шею, плечи, вынуждая… загореться?..

– Я не хочу, чтобы ты убивался по чему-то эфемерному, – Аллен вздохнул, сам поначалу не замечая, что подобно ребенку обиженно надул губы.

Он не хотел… чтобы Тики искал в общении с ним, в каждом взгляде на него, в каждом его жесте – Алису. Потому что Алиса, она была им самим.

Потому что Алиса – это то, что Аллен запер в себе, чтобы не подвергать опасности Неа.

Тики закатил глаза, недовольно фыркнув, и длинно взглянул на его ладони, заставляя юношу некомфортно поёжиться. Он не любил, когда на его руки смотрели, особенно, если знали, насколько одна из них уродлива.

– Ну давай, – наконец покровительственно пожал мужчина плечами. – Давай попробуешь доказать.

Как на напомаженных губах расцвела радостная улыбка, Аллен и сам не заметил – но он почувствовал такой подъём эмоций, такой ураган облегчения и предвкушения, что просто не мог не улыбнуться.

– Спасибо!..

Микк удивленно вскинул брови, все также не отрывая от него нечитаемого взгляда.

– За что?..

– За то, что ты дал мне шанс, – юноша поднялся и, так неловко и заламывая пальцы, в знак благодарности склонил перед Тики голову.

Тот махнул рукой.

– Иди уже. И давай быстрее, если домой собираешься.

Уолкер порывисто кивнул и поспешно направился в гримерку.

Он победил. Победилпобедилпобедил!

Может, еще только в одном бою, а не во всей войне, но это было уже началом. Потому что Аллен действительно не хотел терять Тики вот так просто и глупо. Еще глупее, чем его боялся потерять Неа, пожалуй.

Только Неа… он его не терял на деле, а Аллен вот – очень даже. И особенно остро он ощутил это, когда Тики не пришел на музыкальный вечер. Уолкер пел – и ощущал себя как будто в каком-то вакууме. Потому что потом… не с кем было обсудить слова песен и общий настрой музыки, а потом перескочить на каких-нибудь других музыкантов.

Говорить с Тики оказалось приятно и интересно, и теперь Аллен прекрасно понимал, почему его брат так дорожил дружбой с этим ветреным и легкомысленным, на первый взгляд, человеком.

Юноша стянул душный парик, с ностальгичной грустью наблюдая, как золотятся рыжие пряди на свету, и, длинно вздохнув, аккуратно надел его на куклу, обещая себе поухаживать за ним завтра после смены, после чего достал из сумки влажные салфетки для снятия макияжа и принялся смывать весь марафет, с обидой чувствуя, как вместе с краской будто бы исчезают и его сильные, яркие эмоции.

Он переоделся в школьную форму (самая обыкновенная: белая рубашка и чёрные штаны с пиджаком) и с неохотой взглянул на себя в зеркало.

Седой подросток с извилистой татуировкой на лице. Бледный, бесцветный, ледяной.

Алиса была яркой – с алыми губами, с румянцем, с блеском в серых глазах. Живая, подвижная, лукаво-ехидная.

Аллен же был её полной противоположностью – вечно холодный, невозмутимый, мрачный.

Уолкер иронично вздохнул, снимая ажурные перчатки (он всегда делал это в последнюю очередь), и, чтобы не дать огню обхватить голую ладонь, сразу же натянул плотные белые.

Здравствуй, Аллен. Ты как всегда уродлив и хмур. Добро пожаловать обратно в твою серую повседневность.

Юноша ядовито хохотнул, прикрыв глава (лёд уже по привычке покрывал его непробиваемым щитом), и вышел из гримёрки, попрощавшись со всеми и уже через несколько минут стоя рядом с закурившим Тики.

– А вот теперь ты лжешь, – коротко заметил тот, отщелкивая пальцем окурок в урну и тихо хмыкая. – Дурной ты клоун, Уолкер. Кончай с этим.

Аллен почувствовал, как губы – все еще слишком яркие для своего нормального цвета от прилившей крови после остервенелого стирания помады – растягивает улыбка. Улыбка Алисы.

Он вскинул голову, всматриваясь в отрешенно-спокойное лицо мужчины.

– Я постараюсь.

Тот отвесил ему щелбан и мотнул головой в сторону стоянки. Спустя пару минут они сели в машину, и мужчина завел мотор.

Ехали молча. Тики не смотрел на него, следя за дорогой, а Аллен, пользуясь этим, не обремененный разговором, искоса его изучал – плавные черты, удивительно сочетающиеся с достаточно резкой мимикой (Микк наверняка и сам не знал, как забавно иногда гримасничал от избытка чувств, когда говорил о чем-то), спокойная уверенность в скупых движениях… И этот взгляд. Неотрывный, пристально-нечитаемый взгляд. Так Тики смотрел, когда размышлял о чем-то, это Аллену было известно точно.

На самом деле… юноше было удивительно. И комфортно, пожалуй. Может, потому что он слишком привык к Микку за это время. К его вниманию, восхищению, взглядам. К совсем короткой дистанции, разделяющей их не только в машине, но и вообще.

Он не знал, зачем думает об этом, если хочет просто дружить с ним, но… ох, наверное, в этом есть все же какой-то смысл?

Вообще-то Аллен был благодарен Тики уже за то, что тот послужил причиной его разговора с братом. Возможно, не уйди Микк в загул (Аллен их слышал и видел – видел, каким заботливым жестом мужчина взъерошил Неа волосы), Неа не был бы к его возвращению так разбит.

Конечно, это плохо – думать так про депрессию брата. Про его страхи и призрака Маны, нависшего над ним подобно плотной ширме. Но Уолкер признавался, что именно поэтому не мог раскрыться ему. Не мог рассказать про самого себя, потому что Неа и так слишком много вытерпел.

И юноша, как бы сильно старший брат ни пытался его переубедить, так и не смог избавится от своей вины. Потому что именно он был началом всему этому. Именно из-за него всё покатилось к чертям. Именно Аллен испортил жизнь братьям.

Когда машина подъехала к дому, Тики заглушил мотор, вздёрнул со скрипом ручник, покрутил в пальцах ключи, но дверь так и не открыл.

Уолкер стеснялся выходить, потому что ему казалось, что мужчина хотел что-то сказать, и от этого было ещё более некомфортно. Между ними словно бы липкое напряжение повисло, и Аллен встревоженно сглотнул, желая провалиться сквозь землю.

Когда Тики заговорил, юноша дёрнулся от неожиданности, однако по какой-то причине боясь поднимать в его сторону взгляд.

– Аллен… Алиса… то есть ты, – запнулся Микк и с длинным вздохом продолжил: – Ты говорил, что брат запрещает тебе заниматься музыкой, – он помедлил, и Уолкер почувствовал, как всё у него внутри леденеет. И лицо его – оно тоже леденеет, чтобы сквозь эту стену невозмутимости не пробилась ни одна искренняя эмоция. – Почему?

– Это… – юноша больно закусил изнутри губу, жутко боясь, что только что возведенная стена треснет, лопнет, осыплется… Потому что Тики, заметив его мрачное замешательство, смотрел обеспокоенно. – Разве Неа тебе не рассказывал?..

Мужчина подозрительно прищурился.

– Нет… – его ответ был каким-то задумчиво-медленным, почти заторможенным, и Аллен недоверчиво вскинул на него взгляд.

– Нет? – стена все-таки рухнула. – Он назвал тебя Маной, но не пояснил, кто такой Мана?

– Думаю, это я и сам понимаю, – Микк отвел глаза, пожимая рассеянно плечами. – Но причем здесь близнец Неа и музыка? Мана… был музыкантом?

– Замечательным музыкантом, – бледно улыбнулся в ответ Аллен. – И Неа теперь… очень болезненно реагирует на все, что связано с занятиями музыкой, – он вздохнул и устало потер переносицу, вмиг ощутив себя столетним старцем с грузом на плечах. – Для него это горечь, а для меня… память. Потому что… это с меня все и началось, понимаешь? Все эти… гонки Адама за нами. Ему нужен я. А Неа не хочет меня отпустить.

– А сам ты хочешь уйти? – теперь Микк смотрел на него в упор – не искоса, как прежде. И под этим взглядом Уолкер не чувствовал себя способным еще хоть на какой-то миг скрывать правду.

Он неопределенно повел плечами.

– Я готов это сделать, если для Неа так будет лучше. Но мне… страшно его оставлять теперь. Потому что все мои усилия пошли прахом.

Аллен замолчал, чувствуя, как щиплет глаза, как ком подкатил к горлу, как руки мелко дрожат и как ему хочется выскочить из машины, чтобы броситься к дому, к пачке успокоительного и похоронить свои эмоции глубоко внутри себя.

Потому что это было опасно.

Потому что Аллен не знал, что делать со всем этим.

Тики глубоко вздохнул, неотрывно наблюдая за ним, и юноша, не выдержав, всё-таки отвёл взгляд.

– Усилия? Попытки заставить его ненавидеть тебя? Но зачем, редиска? Зачем ты всё это делал?

Юноша рвано вздохнул, пытаясь заставить себя успокоиться хоть как-нибудь, и скомкал в пальцах полу своей парки.

– Мне было семь, – глухо произнес он, – когда Адам решил, что я должен… стать его наследником. Он… проводил параллели между нами, отождествлял меня с собой. У него… был брат, Майтра – отец близнецов. Он… они очень дорожили друг другом, но в итоге Майтра умер. А мы с близнецами были очень близки. И он… он решил, они – мое слабое место. Он решил убрать их, чтобы я не страдал как он, – говорить было сложно. Аллен впервые рассказывал кому-то эту историю вслух, и теперь… он просто не знал, что чувствует Тики, как смотрит на него, о чем думает… Потому что сам на него не смотрел. Ему было… слишком страшно. Однако он продолжал. – Неа и Мана в тот вечер на концерт собирались. Их машина была заминирована. Я… я об этом знал, поэтому напросился с ними в надежде, что старик передумает. А в итоге… машина взорвалась, Мана умер на месте, а я обгорел. Только Неа, слава богу, легко отделался, за что корит себя все эти одиннадцать лет.

Щеки горели, и Аллен не сразу понял, что плачет. Слезы были горячие и соленые, струились к подбородку и капали на парку.

Его прорвало.

Его снова разбило.

– Вот я и пытался… пытался показать, что он мне безразличен, – судорожно выдохнул юноша, шмыгая носом. – Я пытался защитить его так, как мог, и, будучи всего лишь семилетним инвалидом, не придумал ничего лучше, кроме как притвориться невозмутимой тварью, игнорирующей его в упор. Чтобы в нужный момент Неа смог отпустить меня, не жалея ни о чём, но… но… – всхлипнул Аллен, проклиная себя за свою слабость, за свои слёзы, за то, что высказывает всё это молчащему Тики, за то, что не справился. Сломался под грузом ответственности и навалившихся эмоций.

Так как уже отстегнул ремень, он хотел поскорее выскользнуть из машины, потому что это… сдерживаться было невыносимо. Но стоило только схватиться за ручку двери, как… Тики дернул его за плечо и прижал его к себе, порывисто обнимая и легко хлопая по спине. И юноша, растерянно замерший на мгновение, вдруг насморочно вдохнул, захлёбываясь слезами, и, зажмурившись, уткнулся лбом мужчине в грудь.

– Ну до чего вы дурные оба, – в голосе Микка слышалось какое-то ласковое облегчение. – Один хотел, чтобы смазливый братец умел за себя постоять, и третировал его рукопашными тренировками, а второй не нашел ничего лучше, кроме как игнорировать столько времени… – Микк рассеянно гладил его по спине поверх парки, и Аллен цеплялся за него так крепко, как только мог, боясь утонуть в собственных слезах.

– Ну… я-я же… – он всхлипнул, и Тики плотнее прижал его к себе. И Уолкеру тут же показалось, что теперь можно спокойно выплакать все эти годы, потому что… Тики не был таким даже когда в трепетном беспокойстве сжимал ладони Алисы в своих руках, узнав о ее побеге.

– Дурак ты, – мужчина зарылся пальцами в волосы ему на затылке, вызывая по телу волну какой-то неясной, ошеломленной дрожи. – Ты же не один, – вздохнул он. – Меня бы вот Шерил за такое поведение выпорол, между прочим.

Аллен не сдержался и судорожно рассмеялся сквозь слезы. Смех получился каким-то лающим и очень слабым, но стало определенно легче.

Тики хохотнул в ответ, опаляя его макушку горячим дыханием, и похлопал юношу по спине в успокаивающем жесте, отчего Уолкер зарылся с носом в его пальто, чувствуя, как слёзы всё ещё текут по щекам и как ему приятно быть в чьих-то объятиях.

Глаза болели – линзы задвигались, и нужно было бы снять их и закапать капли, но двигаться не хотелось. Хотелось, чёрт подери, обнимать Микка и гретьсягретьсягреться.

Мужчина был тёплым. Неожиданно тёплым, ласково-заботливым, надёжным. Аллен ощущал себя сейчас в безопасности.

И он грелся. Наконец-то грелся.

Даже Неа не дарил ему столько тепла, или, возможно, это Аллен просто не мог воспринять именно его жар, закрывался от брата, но Тики… он согревал. Он плавил.

Юноша зажмурился (глаза стрельнуло болезненной молнией) и глухо рассмеялся, глубоко вдыхая полной грудью и прижимаясь к мужчине крепче, чтобы уже через мгновение отстраниться, смущённо шмыгнув носом.

– Прости, – сконфуженно буркнул он, закусывая губу, и почесал шрам, как всегда обычно делал, когда не знал, как вести себя.

– Да я уже привык, что вы все плачете, – Тики как-то наигранно скорбно сжал губы, словно оттаивая к нему, и щелкнул юношу по покрасневшему носу. – Только глаза не три, а то еще воспалятся, и твой брат будет потом допытываться, уж не бил ли я тебя тут… – на этом он отвел взгляд в сторону, на миг снова становясь каким-то отстраненно-задумчивым, но тут же коротко кивнул словно сам себе – и открыл дверь, выскальзывая из авто на улицу.

Аллен все-таки потер глаза, на секунду жмурясь, чтобы сохранить в памяти приятное теплое ощущение, и последовал за ним. А Неа скажет, что линза чуть не выпала, вот глаза и заслезились. Потому что эта маленькая, совершенно в данном случае, незначительная недомолвка – она того определенно стоила.

========== Op.12 ==========

Тики лениво потянулся, совершенно не горя желанием покидать постель, и уткнулся носом в подушку, укутывая себя в одеяло поплотнее, чтобы никакая часть тела не выглядывала. Отчего-то на душе было приятно, легко, светло. Словно вчера он был на концерте Алисы, словно он трепетно держал её за руки и тонул в своей влюблённости.

Микк резко раскрыл глаза, обречённо вздыхая.

Никакой Алисы не было.

А вот влюблённость, по всей видимости, осталась.

Он всё-таки поднялся с кровати, мимоходом отмечая, что ни Неа, ни его вещей в комнате нет, и поплёлся в ванную, застряв там минут на тридцать. Когда же мужчина вышел, по квартире разливался аромат чего-то съестного. Тики любопытно повёл носом и заглянул на кухню, где, что было уже совершенно неудивительно, у плиты орудовал Аллен, ужасно домашний в растянутой красной футболке и шортах, с собранными в пучок волосами и напевающий что-то в такт, видимо, тому, что звучало в наушниках.

Микк устроился за столом и положил подбородок на скрещенные руки, наблюдая за мимикой и жестикуляцией юноши. Тот был так похож и одновременно так непохож на Алису, что…

Он и есть Алиса, Тики, просто смирись с этим.

Тонкий, хрупкий, угловатый – еще совсем мальчишка, даром что девятнадцатый год. Поэтому и смахивает чем-то на девчонку, если в платье его нарядить.