Текст книги "Klangfarbenmelodie (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Глаза у Тики сверкали как-то почти лихорадочно, и он поклонился, когда презентовал Уолкеру цветы. А тот… тот облизнул пересохшие губы – совершенно машинально, не отрывая при этом взгляда от мужчины, и поспешил с легким заиканием сообщить, что сейчас придет, что нужно сходить и гримерку и… в общем, он понес какую-то чушь.

Но что ему ещё необходимо было сказать? Тики, чёрт подери, поцеловал его! Тики, мать вашу! Тот самый, который с заметным презрением смотрел на него ещё с недели две назад. Тот самый, который восхищенно рассказывал про Алису Неа, буквально захлёбываясь восторгом. Тот самый, который вытаскивал из него пулю и ругался-просил-чуть ли не умолял. Тот самый, который вчера болтал с ним так, словно они были закадычными друзьями.

А сейчас вдруг поцеловал.

Неужели мужчина до сих пор не мог принять, что Алисы нет? Или ему мозги сразу же отшибло, как только он увидел предмет своей влюбленности?

…Аллен никогда не отделял Алису от себя, но почему-то именно после того, как Тики ворвался в его жизнь, Алиса стала всё больше походить на что-то отдельное. На кого-то другого. На того, кем Уолкер не был.

Прибежав в гримёрку, юноша стянул парик, становясь на шаг ближе к превращению в мрачного недостарика, и потерянно взглянул на своё ошеломлённое лицо, залитое румянцем. Серые глаза по ту сторону зеркала смотрели так испуганно и непонимающе, что захотелось рассмеяться, что, в общем-то, Аллен и сделал.

Когда вся штукатурка была смыта, он иронично ухмыльнулся, глядя на своё бледное лицо, седые волосы и чёрное тату, и еле удержался от того, чтобы скривиться.

Урод и мечтающий о чем-то идиот.

Как будто кто-то мог влюбиться в него, такого жалкого и бесполезного.

Это Алиса была прекрасной девушкой, олицетворением всех его мечтаний и желаний.

А Аллен был всего лишь подростком-инвалидом.

Уолкер всё же скривил губы в ироничной ухмылке и, быстро переодевшись и не глядя на свою руку (на сегодня он уже насмотрелся – минут пять терпел, пока не стало совершенно ужасно без перчатки. О чем вообще Тики думал, когда предлагал такое?), выскочил в коридор, бегом направляясь к выходу из кафе и прощаясь со всеми, кто ещё здесь остался.

Тики ждал его у выхода – курил как обычно, стоя под козырьком, но, когда юноша выскользнул из кафе, останавливаясь рядом с ним, тут же выбросил сигарету.

– Поехали? – легко улыбнулся он, и Аллен поразился его безмятежности, потому что у него самого щеки горели, да и само тело как будто охватил пожар.

Но в этом огне гореть было приятно.

– Д-да, конечно, – снова заикнулся он, мысленно сетуя на то, что не успел забрать тюльпаны, и пришлось оставить их в гримерной в вазе. Потому что сейчас можно было бы уткнуться в цветы и не показывать глаз.

Микк взъерошил ему волосы, заставляя вскинуть голову, и легко тронул за плечо, потянув к машине.

Что странно – в присутствии Аллена он сиял глазами так же, как тогда, когда тот был Алисой.

И это обескураживало. Это заставляло теряться и не понимать, как себя вести.

Ведь Уолкер, он же не заслуживает такого сияния. Почему Тики вообще так улыбается ему? Почему он так добр?

Не может отличить Аллена от Алисы? Юноша ему теперь представляется девушкой, певицей из кафе?

Аллен почувствовал, как в груди неприятно кольнуло.

Всё дорогу до дома они молчали. Мужчина смотрел вперёд, следя за дорогой, какой-то ужасно одухотворённый и будто бы дико радостный.

Когда подъехали к дому, Аллена снова обожгло чужим взглядом, и он искоса посмотрел на сидящего рядом мужчину, даже не представляя, что чувствует. То ли он хотел хорошенько дать ему по лицу, чтобы пришёл в себя и вспомнил, что только недавно целовал уродливого инвалида. То ли… то ли прижаться к нему, греясь, и не отпускать.

А Тики просто смотрел. Смотрел в упор – чуть склонив голову и как-то мечтательно прикрыв глаза.

– Ид-дем?.. – наконец, прикусив губу, тихо поинтересовался Уолкер, щелкая ремнем безопасности и отводя глаза.

–…я сегодня с тобой не пойду, – легко повел плечами Микк.

Тревога затопила огромной волной, и Аллен подозрительно нахмурился, отчего-то слишком встревоженный этой фразой.

– Вы… вы с братом, что ли, поссорились? – напряжённо спросил он, в волнении облизнув губы и принявшись заламывать пальцы.

Тики взглянул на его ладони как-то ужасно проницательно, так метко и понимающе, так… горячо, что захотелось спрятать их как можно дальше. Чтобы не смотрел так на эту уродливую кисть, затянутую в перчатку. Чтобы не смущал таким вниманием, которого юноша просто не заслуживал и не понимал.

Почему Микк вообще так смотрел? Так смотрел на него, на Аллена?

Мужчина передёрнул плечами, словно вопрос Уолкера слегка задел его, но лишь легкомысленно фыркнул.

– Не волнуйся, Малыш, просто немного вправил ему мозги, – словно бы успокаивающе улыбнулся он, и Аллен просто вспыхнул больше от возмущения, чем от смущения (и не наоборот, точно не наоборот!), сразу же вскинувшись и сердито нахмурившись.

– Я не малыш! И прекрати уже так меня называть! – воскликнул он, выпрыгивая из машины и предпочитая не замечать довольного, словно у обвалявшегося в валерьяне кота, взгляда.

– Уж извини, я слишком привык, – качнул головой мужчина, прежде чем юноша захлопнул дверцу, и тот замер, оборвав движение и затоптавшись на месте в полнейшей неловкости.

– Ммм… Ну-у-у… Ты т-точно не пойдешь? – все-таки еще раз поинтересовался он, потому что… Тики же жил один, насколько ему было известно. У него был здесь брат, была Роад, но все-таки… – Там… я такояки сделаю…

– Вот Неа и сделай, – подмигнул ему Микк, облокачиваясь на руль и улыбаясь. И – внезапно с усмешкой произнес: – Не хочу его лишний раз нервировать, он и так явно тебя ко мне заревновал.

– Н-непра-а-вда! – ошеломленно хлопнув глазами, воскликнул Аллен тут же. – Он п-просто так заботу проявляет!..

– Ну вот и посмотрим, что он будет делать сегодня, – задорно и бархатно засмеялся Тики – и махнул рукой. – Иди в дом, дурачок, замерзнешь же. Или, – здесь он лукаво сверкнул глазами, – садись обратно.

– Я пойду, – тут же открестился юноша. На самом деле было уже и правда довольно холодно, а у него под паркой одна лишь майка. – Спокойной ночи!..

– Спокойной ночи, – мягко отозвался мужчина – и Аллен поспешно хлопнул дверью машины, чтобы тот не видел, как у него краснеют щеки, почти сразу отворачиваясь и припуская ко входу в свой подъезд.

Уже только набрав код и открыв дверь, юноша услышал, как автомобиль Тики отъехал от дома и выехал на дорогу.

***

Аллен сидел в своей комнате и не выходил оттуда уже часа два, заставляя Неа отчего-то чувствовать себя некомфортно. Мужчина развалился на диване, смотря в телевизор, но совершенно не обращая внимания на то, что происходило на экране, и мучительно серьёзно раздумывал над сложившейся ситуацией. Сегодня он приехал раньше, чем планировал (проверка диплома и нескольких борделей заняла меньше обычного времени), а потому застал брата готовящим поздний обед (было около двух пополудни) и напевающим что-то задорное.

И это так напомнило ему Ману, так разозлило его, показалось таким раздражающим, что Неа не удержался от недовольного закатывания глаз и цоканья языком, на что Аллен отреагировал сразу же – вздрогнул, словно его поймали на чём-то преступном, и, растерянно ссутулившись, обернулся к нему, напоминая побитую собаку. И – моментально покрылся ледяной невозмутимостью, холодно поприветствовав.

Неа ощутил себя таким мерзавцем, таким негодяем и недостойным идиотом, что захотелось тут же броситься к его ногам и просить прощения. Потому что слова Тики про музыку и улыбку не желали выходить из головы.

Потому что Уолкер помнил её – эту счастливую улыбку брата, который забрался Микку под руку и с восторгом глядел в телефон, словно там были драгоценности и золотые слитки, а не какие-то обыкновенные песни.

А сейчас Аллен не выходил из своей комнаты, а Неа боялся зайти к нему, потому что не знал, что сказать и как извиниться. Просто подойти и начать говорить? Или дождаться ужина и уже там всё обсудить? А вдруг брат настолько зол, что даже видеть его не захочет? Ведь после обеденного приёма пищи он в тот же момент заперся у себя, отстранено ответив на какие-то простые вопросы мужчины.

Неа был в полнейшем раздрае.

Неужели он и правда сам сделал из отзывчивого мальчика такого ледяного подростка? И… забитого, чёрт подери. Уолкер даже и не замечал раньше, насколько его братишка… запуганный.

И это все сделал он?.. Неужели это он виноват во всем, что между ними происходило?..

…Аллен выглядел таким одухотворенным и счастливым, когда говорил о музыке.

Как видно, стоило все же посмотреть правде в глаза. И – поблагодарить Тики за то, что тот дал ему хорошего пинка, потому что сам Неа еще долго не решался бы признаться себе в том, что виновен не в смерти Маны и не в самом факте аварии, а в том, что лишь усугубил состояние Аллена после всего произошедшего.

Ведь и правда – любое упоминание о занятиях музыкой он всегда встречал цоканьем и ворчанием, отдавать Аллена в музыкальную школу отказался наотрез, хотя это было вообще единственным, о чем тот его откровенно просил за все эти одиннадцать лет, и даже пристрастился к музыке, совершенно непохожей на ту, что любил Мана. И – что любил Адам.

Кто же из них двоих тогда боялся больше и больше был подвержен посттравматическому синдрому? Аллен, который всячески старался не нервировать его и от этого в итоге превратился в запуганного мальчишку, или все же сам Неа, мнящий себя взрослым и ответственным, но на деле никак это по отношению к брату не доказавший?

Мужчина прикусил губу, вспомнив, как засиял Аллен (и как тут же словно бы чего-то смутился), когда Тики предложил подвезти его до кафе, и понуро уронил голову на руки.

Он совершенно не знал, что же ему предпринять. Как же в одночасье оказалось, что буквально за несколько дней Микк – хоть и друг Неа, но все же не родной, прежде совершенно посторонний Аллену человек – разобрался в брате старшего Уолкера лучше, чем тот смог в нем разобраться за одиннадцать лет?

Это некоторым образом уязвляло и, чего греха таить, заставляло несказанно ревновать.

Потому что на Тики братишка смотрел с каким-то потаённым восторгом, с каким в детстве глазел на Ману с Неа, с какой-то благоговейной радостью, тайком, пока сам мужчина его не видел. Он словно хотел разговаривать с ним больше, видеться чаще, находиться рядом дольше. И осознание этого буквально убивало, потому что Микк смог сделать то, что оказалось не под силу самому старшему Уолкеру.

Тики подружился с ним.

Неа обречённо простонал в ладони, крепко зажмурившись, и подавил очередной порыв ревности, уверяя себя, что выражение лица друга во время короткого разговора с Алленом было совершенно отличным от того, с каким видом он рассказывал об Алисе.

Мужчина тяжело вздохнул, всё-таки решаясь проведать брата, но так и не придумав достойной отговорки, и встал с дивана, выключая телевизор и направляясь к комнате юноши.

Дверь была заперта, и он постучал. За стеной послышалась возня, как будто кто-то резко подорвался со своего места и быстро зашуршал бумажками, и только где-то через минуту Аллен ему открыл.

– Э-э-э… Неа?.. Что ты хотел? – братишка возник на пороге и так и застыл на месте, не пропуская Уолкера в комнату. Удивленно вскинутые брови, неприступный вид и несколько недоуменный взгляд.

Мужчина сжал руки в кулаки, призывая себя не трусить и подумать, наконец, действительно о состоянии брата, и натянуто улыбнулся.

– Слушай, Аллен… – он запнулся и выдохнул. – Прости, я… могу войти? Я хотел бы с тобой кое о чем серьезно поговорить.

Аллен молча отступил в сторону, скрещивая руки на груди и чуть склоняя голову к плечу.

– И о чем ты хочешь поговорить? – тон у него был опасливый и подозрительный, а вид… Вид – совершенно колючий, и за это Неа еще раз себя мысленно проклял, решив, что это не будет лишним.

Потому что им и правда необходимо было поговорить.

Обо всём.

И о Мане – в первую очередь.

Подумать только, они никогда и не говорили о нём, словно эта тема была под запретом, хотя запретной её никто и не делал.

Чёрт подери, был бы Мана жив, точно бы по глупой макушке настучал.

Неа, чувствуя себя каким-то ужасно пришибленным, потёр ладонью шею, продолжая глядеть на подозрительно нахохлившегося Аллена, и обречённо выдохнул, решив, что утаивать что-то сейчас было бы кощунством.

– О музыке, – брат побледнел на глазах и напряжённо сжал челюсти, медленно сглотнув, – о Мане… обо всём, полагаю, – прошептал мужчина, неловко улыбнувшись дрожащими губами, потому что совершенно не понимал, как сейчас себя вести.

Потому что понял, что сам сломал младшего братишку, заковав его в эти ледяные оковы.

Аллен мучительно болезненно нахмурился и опустил голову.

– И… с чего же ты вдруг решил поговорить об этом? – голос у него явственно охрип – как будто от страха или волнения, – и Неа ощутил себя просто дикой дрянью.

В какой раз за сегодняшний день, интересно знать?

– Я… я не должен был запрещать тебе заниматься музыкой!.. – выпалил он сходу, совершенно не представляя, как сказать об этом мягче и потому вываливая все сразу. – Прости меня!.. Я все это время вел себя ужасно эгоистично, но у меня никогда не доставало сил этого признать, и я… я даже не думал, что музыка будет для тебя чем-то настолько важным, но ты… – здесь мужчина замотал головой и спрятал лицо в ладонях. – Ты такой счастливый, когда говоришь о чем-то таком… Как в детстве… И я… не имел права запрещать тебе… – он вскинул глаза на брата, надеясь, что тот… хотя бы попытается простить его за все эти годы бесконечного скрытого третирования. И что у них наконец все будет нормально. Как и в обычных семьях.

Но… Аллен плакал.

Неа ошеломлённо вздохнул, чувствуя, как сердце замерло на мгновение и, стремительно бухнув куда-то в пятки, принялось заполошно биться уже там. Юноша закусил дрожащую нижнюю губу, словно всеми силами пытался заставить себя успокоиться, и сжал кулаки так сильно, что костяшки правой руки побелели. Он смотрел в пол, шмыгал носом и судорожно дышал, явно стараясь выровнять дыхание, но лишь сильнее сбивался с ритма, неровными порциями вдыхая воздух.

Мужчина бросился к нему, но Аллен отшатнулся почти что в испуге, глядя на него как-то слишком затравленно, непонимающе, и глубоко, с присвистом вздохнул, жмуря глаза и с какой-то отчаянной иронией усмехаясь. Он облокотился ягодицами о столешницу, поспешно вынимая линзы и вслепую нашаривая рукой возле книг очки (и когда только успел новые заказать?), после чего взглянул на Неа уже со знакомой холодностью в глазах. Мужчина встревоженно замотал головой и всё же кинулся к нему, крепко сжимая в объятиях и ловя удивлённый ох.

– Только не закрывайся! Пожалуйста, не закрывайся! Я знаю, как виноват, но, прошу тебя, дай мне всё исправить! – горячечно зашептал он, чувствуя, что Аллен леденеет, каменеет, и понимая, что ужасно боится этого. Боится, что вновь всё испортит. Что вновь придётся вернуться в прошлое – туда, где брат игнорировал его, боясь и слово сказать, чтобы не нервировать.

– Н-не стоит… Ты… не виноват, – тихо выдохнул юноша, пытаясь отстраниться, отпрянуть, спрятаться, но Неа замотал головой и порывисто чмокнул его в висок, крепко прижимая к себе и не позволяя этого.

Он хотел его растопить. Растопитьрастопитьрастопить.

Они же братьями были в конце концов.

– Виноват! – убито зашептал Неа. – Я только ухудшал все запретами!.. Боялся вспоминать, думал… думал, ты… будешь похож на Адама, если будешь заниматься музыкой, но я…

Аллен покрывался ледяной коркой – и эта корка тут же трескалась, а на смену ей приходил новый слой льда. Как будто юноша пытался закрыться хоть как-нибудь – и не мог, раз за разом срываясь и приглушенно всхлипывая и вздрагивая.

Спина у него просто ходуном ходила, и Неа принялся легко поглаживать брата, то и дело зарываясь пальцами в пушистые волосы и чувствуя, как в горле собирается комок.

Так ведь не должно быть. Не должно!

Минуты через три Аллен успокоился, хотя все еще заикался от беззвучного рыдания, и поспешно вытер слезы. И – снова попытался отстраниться.

– Прости, брат, я…

– Это я виноват, что ты плачешь, – замотал головой Неа. – Это я должен просить прощения. Я… я так ошибался, Аллен… – он шумно выдохнул и скорбно поджал губы. – Я… когда в субботу домой вернулся и вас с Тики увидел, я просто… ты так улыбался, Аллен! Ты не улыбался так одиннадцать лет!..

Юноша едва заметно улыбнулся подрагивающими губами, как будто как-то несмело, нерешительно.

Как будто боялся.

– И т-ты не… – он замерцал глазами и длинно шмыгнул носом, – не обидишься?..

Неа словно землю из-под ног выбили.

Обидится? Но на что? На то, что Аллен плачет? На то, что будет искренне улыбаться? На то, что хочет заниматься музыкой? На что он может обидеться?

И как же всё между ними было ужасно, если брат вообще спрашивает про такое?

Неа обескураженно выдохнул со смешком, прижимая бледного юношу к себе и утыкаясь лбом ему в макушку.

– Не обижусь, – прошептал он, желая донести до Аллена такую простую, казалось, истину. – Мы же семья, я всегда поддержу тебя и помогу, – мужчина слегка отстранился, заглядывая брату в лицо, белое как полотно, с опухшими от слёз покрасневшими глазами, и, поправив скатившиеся очки юноши, ободряюще улыбнулся, на что тот вновь насморочно шмыгнул носом и зажмурился, словно впитывая в себя эти слова. Словно укутываясь в них как во что-то тёплое.

– Я люблю тебя… – тихо пробормотал Аллен, несмело обнимая его и пряча лицо. И Неа ощутил, как захотелось смеяться – и как комок в горле стал еще более тяжелым и горьким.

Глаза узнаваемо защипало, и мужчина уткнулся юноше носом в макушку, крепко прижимая его и себе и не желая размыкать этих объятий… наверное, никогда.

– Я тоже, братец… Я тоже, – отрывисто шепнул он, все-таки ощущая, как скулы слегка обжигает влага.

Он так скучал…

Все эти одиннадцать лет они жили рядом, но мёрзли друг с другом, потому что у них не было возможности поговорить. Одиннадцать лет общего одиночества – одиннадцать лет непонимания и страха.

Аллен мелко задрожал, вцепившись в его рубашку на спине словно в спасительный якорь, – прямо как в детстве, когда ему снились кошмары, а Мана не был способен их прогнать, отчего Неа забирался к ним в кровать и крепко-крепко обнимал, неся всякую чепуху, в которую братишка искренне верил. Он был тогда таким ярким и живым, таким эмоциональным и открытым, что мужчина часто предавался ностальгии и жалел, что те времена прошли. Что Аллен так изменился.

Но оказалось, что это Неа был слеп – потому что Аллен не менялся. Он заковал себя, чтобы не напоминать старшему брату о трагедии, о Семье, о Мане, о детстве, о доме… о прошлом.

Весь оставшийся вечер они слушали джаз. И – записи с концертов Маны, которые, к удивлению мужчины, Аллен хранил на ноутбуке.

Комментарий к Op.13

Репертуар:

Nowisee – [Monthly #04] Stigma

========== Op.14 ==========

Аллен был счастлив впервые за долгое время. Счастлив – и смущен до крайности, потому что Неа сиял, когда он появлялся на горизонте, а Тики – молчал и с легкой усмешкой наблюдал за потугами мужчины по восстановлению родственных уз.

Это было похоже на огромную стройку, где Микк (обычно вальяжно разваливающийся на диване) с видом снисходительного властелина озирал труды своих рабов и благосклонно кивал на их старания, показывая свое довольство.

Такое сравнение было, без сомнения, дико странным (может, все дело в недавней контрольной по мировой истории), но Аллен обычно прыскал, когда думал о чем-то подобном, и Неа тут же еще ярче начинал блестеть глазами, думая, очевидно, что является виновником смешка.

Пожалуй, если бы Аллен признался ревнивому братцу, что думает о Тики в последние пару дней чаще, чем о чем-либо, то… ох, ну он, наверное, из себя бы вышел.

Хотя юноша совершенно не понимал причины такой перемены в брате – тот всегда вис на Микке сам, необычайно чувствительный к тактильным контактам, но теперь… с ним, словом, творилась какая-то ерунда. Он хмурился тут же, стоило только Аллену коснуться Микка или сесть к нему слишком близко.

И это было странно.

Неужели Тики был прав, и брат ревнует?..

Или он… заметил, как мужчина себя ведет?..

Аллен и сам чувствовал, как изменилось отношение Микка к нему, и это… это волновало – поэтому юноша и думал о мужчине столь часто. Еще чаще обычного это происходило только тогда, когда тот попадался ему на глаза, а уж сегодня… четверг. Прямо накануне тематического вечера.

Наверное, он и сам косился на Микка слишком часто и слишком взволнованно-восторженно, раз Неа вел себя столь… агрессивно.

Но стоило быть откровенным хотя бы с самим собой – с Тики говорить о музыке было куда интереснее, чем с братом, который и впрямь слушал «один сплошной ор».

Аллен, правда, заметил, с какой ностальгией Неа смотрел концерты Маны, которые юноша искал по всему интернету и даже выпрашивал у Роад (просто обычно на выступления с ним ходил Шерил), и поэтому ничего не говорил, потому что они… они и правда слишком мало общались за эти одиннадцать лет.

А о Мане вообще не разговаривали, словно любимый брат внезапно оказался запрещённой темой, хотя никто её вслух не запрещал.

Аллен боялся её задевать, потому что Неа реагировал слишком болезненно на любое упоминание близнеца. А брат же… брат, видимо, просто мечтал забыть обо всём этом как о страшном сне.

Юноша вздохнул, раскладывая рис по тарелкам, и подумал, что, чёрт подери, выглядит он слишком странно, наверное, на кухне за плитой, хотя привык к этому за такое-то уж долгое время.

Взгляды Тики обжигали. Смущали. Заставляли думать о каких-то странных, совершенно не свойственных Аллену вещах.

Подлезть к Тики под руку, устроиться под боком, позволять к себе прикасаться, ловить его слова… Аллен шипел, но все больше наигранно. Он старался не думать – о взглядах, о руках, губах, объятиях, но у него не слишком получалось.

Да он ловил себя на критике своей внешности – что, дескать, может в нем привлечь кого-то вроде Тики?

Это пугало, смущало, волновало и обескураживало. И еще – Аллен упивался этим.

И в грядущий рок-вечер… Аллен не знал, что будет с собой делать. Эмоций в нем будет просто через край. Он мог не сдержаться, и… если Тики совершит что-то похожее на тот поцелуй в среду… в общем, сил возразить у Аллена просто не будет. Потому что он хотел этого.

И это было странно, учитывая то, что раньше юноша вообще никогда не думал ни о чем подобном. Кто нравится, кто не нравится… Он был не совсем нормальным подростком, и эти проблемы были для него второстепенны, как-то… незначительны совершенно.

Но сейчас…

Уолкер вздохнул и громко позвал:

– Есть идите!

После обеда Неа собирался снова взяться за свой диплом, потому что скоро защита («Это необходимо! Я столько лет это строил! Я не дам так просто все разрушить!»), а Аллен… о, Аллен планировал отвлечь и себя, и Тики от этих… взглядов (и мыслей, идиот, постоянных мыслей!) уроком по итальянскому. Учебники у него были, так что он не видел проблемы.

Главное, чтобы сам мужчина отнёсся к этому серьёзно.

И не смотрел. Не смотрел на него так, словно перед ним была Алиса – красивая и милая, а не Аллен – уродливый подросток-инвалид. Это пугало, потому что юноша не привык к такому вниманию именно к себе, не привык думать о симпатии к кому-то, не привык придумывать положительные качества в себе, чтобы оправдать такой интерес Микка.

Уолкеру вообще казалось, что мужчина просто издевается над ним. Что у него стёрлись рамки между Алленом и Алисой. Что он вообще не воспринимает Аллена за парня.

И это бесило.

Это несказанно бесило, а бешенство ужасно удивляло, потому что раньше юноша вообще не обращал ни на что постороннее внимания, а сейчас… да почти все мысли у него были заняты Тики!

Аллен тяжело вздохнул, расставив все тарелки на столе, и уселся на стул, принявшись за обед.

Тики и Неа подтянулись минут через пять. Брат был весел и едва ли не искрился. Он устроился рядом с юношей, что-то при этом рассказывая Микку и сопровождая повествование яркой жестикуляцией. Мужчина в ответ ему кивал, выглядя как взрослый, выслушивающий ребенка, и периодически задавал наводящие вопросы.

Неа жадно запихивал в себя рис, горел глазами и от волнения иногда сбивался на английский.

Аллен вслушался в его болтовню в надежде отвлечься от своих мыслей – и вздохнул.

– …и вот тут весь интернет просто взорвался возмущением! Как это так – кэп является частью Гидры?! И теперь люди вообще не знают, что думать! – возбужденно вещал брат.

Юноша перевел взгляд на Тики, тщетно пытаясь найти в его виде хоть какой-то намек на скуку, но мужчина чинно поглощал свой обед и выглядел вполне себе заинтересованным. Даже не так – казалось, его это забавляло.

Аллен скептически поджал губы, прожёвывая огурец, и, бросив взгляд на часы, решил вклиниться в их разговор. Всё-таки нужно же было хоть где-нибудь блеснуть своими знаниями вселенной Марвел.

Учитывая, что именно ради Неа он её и штудировал.

– Это, скорее всего, какой-нибудь отвлекающий манёвр, – невозмутимо отозвался юноша, ловя удивлённый взгляд брата и заинтересованный – Тики, и нахмурился, пытаясь скрыть смущение и проклиная себя вообще за то, что решил что-то сказать. – То есть… возможно, Марвел просто денег хотят больше срубить и решили сделать это вот таким вот способом, – он пожал плечами, стараясь не смотреть на мужчин. – Может быть, кэп в итоге вообще окажется двойным агентом. Или же тут вообще тот принцип, когда для обмана врагов необходимо обмануть и друзей, – нарочито спокойно договорил юноша, и Неа возбуждённо присвистнул.

– Ты что, читал комиксы? – спросил он, воодушевлённо улыбаясь, и Аллен прикусил изнутри щёку.

– Не ты ли только что сказал, что буквально весь интернет взорвался? – с лёгкой усмешкой поинтересовался юноша и тут же, однако, пожал плечами. – А вообще, у меня Лави фанатеет по супергероям, так что… приходится слушать его, – он помрачнел, вспомнив гиперактивного друга, который, на самом-то деле, был очень сообразительным (чёрт подери, по успеваемости он был первый в городе!), но любил строить из себя ходячего идиота.

Неа как-то тут же расстроился, но Аллен попытался не меняться лицом.

В том, что он сам разбирался во всех этих хитросплетениях кино-и комиксовселенной Марвел, чтобы как-нибудь поразговаривать с братом, юноша ни за что не признается.

Тики бросил на него благодарный взгляд и чуть наклонил голову. Через пару минут он отставил в сторону пустую тарелку и заговорил уже вслух.

– Спасибо, Малыш. Готовишь ты так же шикарно, как поешь, честное слово, – вид у него был хитрый и явно довольный. И Аллен поймал себя на том, что залился краской.

Неа, однако, ничего такого как будто и не заметил. Он хлопнул юношу по плечу и снова заулыбался.

– Было и правда безумно вкусно!

– Я рад, – отведя глаза в сторону, неразборчиво буркнул Аллен, за что его тут же не больно дернули за ухо.

Неа разжал пальцы, стоило только юноше чуть шикнуть, и лениво потянулся.

– Пойду заниматься… Посмотрим что-нибудь вечером?

Под «чем-нибудь» явно подразумевался просмотр чего-то из коллекции Марвел. Аллен едва заметно усмехнулся – и коротко кивнул.

– Да, конечно.

Это было потрясающе – разговаривать с братом, общаться с ним, улыбаться ему, проводить время вместе… Юноша вновь стал ощущать себя частью семьи, а не… каким-то странным аппендиксом, нуждающемся в срочной операции по удалению.

– Конечно… – повторил он уже шёпотом, когда Неа сбежал к себе в комнату, и взглянул на всё ещё сидящего за столом Тики со сконфуженным подозрением, просто не понимая, как вообще относиться к мужчине.

– Ну и чего ты здесь делаешь? Посуду мыть, что ли, собрался? – нарочито безразлично и с ехидной усмешкой поинтересовался Аллен, насмешливо приподняв бровь и смотря на растянувшего губы в какой-то странной улыбке Микка.

Этот мужчина пугал. Сам по себе пугал. Пугал тем, что Уолкер совершенно терялся в его присутствии.

Однако Тики оказался персонажем непрошибаемым. Он улыбался в ответ на усмешку и смотрел ласково и спокойно.

– А ты меня прогоняешь? – хмыкнул он, поднимаясь. – Нет, – здесь мужчина задумчиво сдвинул брови, – у меня есть кое-какие дела, конечно, и я все равно собирался… – тут он нахмурился еще сильнее – словно о чем-то вспомнил, как-то неподдельно даже, и теперь нахмурился уже Аллен.

Вообще-то Тики юноша о своих планах на него не сказал – он был уверен, что тот останется у них после обеда (ну потому что Микк просто часто оставался у них, исчезая из поля зрения юноши достаточно редко), но теперь…

– И куда это ты собира-а-лся? – вырвалось у Уолкера непроизвольно. Юноша поймал себя на обиженной интонации в голосе и прикусил язык. – Я же хотел…

Тики отвлекся от своих мыслей и снова перевел на него взгляд – все такой же ласковый, но уже какой-то… задумчиво-серьезный, что ли. Как будто продолжал сосредоточенно размышлять о чем-то, но Аллен при этом ему не мешал.

Это хотя бы радовало.

– Ну ты ж меня сам прогоняешь, – легко улыбнулся он и подмигнул. – Посуду мыть я все равно не буду, так и знай.

Аллену показалось, что теперь язык он прикусил до крови, потому что – ну господи, Уолкер, ты только что все испортил, Тики же сейчас уйдет, и плакал твой итальянский!

И еще юноша хотел спросить о брате.

И на самом деле он очень хотел, чтобы Тики продолжал на него смотреть.

Но в последнем он не признавался все же пока что и самому себе.

Ну потому что это было слишком смущающе!

Слишком неожиданно и внезапно, и Аллен просто не понимал, как себя вести!

– Я тебя не прогоняю! – поспешно воскликнул он, слишком поздно понимая, что это звучало как оправдание или даже кокетство. Щёки стремительно покрылись горящим румянцем. – То есть… просто… я хотел попросить тебя помочь мне с итальянским, – пробормотал Уолкер, обречённо вздохнув и, устав уже краснетьсмущатьсястесняться, закатил глаза, надевая на себя маску невозмутимости и спокойствия. – Если ты не занят, конечно, – легко проговорил Аллен, вопросительно взглянув на Тики и всеми силами пытаясь не обращать внимания на то, что хочется, чёрт подери, как-нибудь его коснуться.

Тики снова задумчиво нахмурился и постучал пальцами по столешнице, как будто что-то сопоставляя.

– Если у тебя есть учебники, – спустя полминуты произнес он, поднимаясь. – И если ты дашь мне сделать пару звонков.

– У-учебники у меня есть, – поспешно заверил его Аллен. – Я просто не могу в них разобраться, вот и… – он вздохнул, бросив объяснения, и махнул рукой. – Просто подожди, я уберу все и покажу, ладно?

Тики промычал в ответ что-то мелодично-утвердительное и легко взъерошил ему волосы, тут же выскальзывая из кухни и на ходу клацая клавишами сенсорного телефона.