Текст книги "Кедровый лохотрон (СИ)"
Автор книги: Анатоль Нат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 43 страниц)
Эти бумаги сильно затрудняли деятельность следственной комиссии, буквально в считанные секунды созданной комендантом для расследования погрома и поджогов на территории вверенной ему крепости. Поэтому он только и ждал появления Сидора, чтобы свалить на него принятие какого-нибудь решения, хоть как-то могущего сдвинуть с места забуксовавшее на месте правосудие.
Явившийся к вечеру Сидор, к сильному удивлению коменданта не выказал никакого удивления произошедшими в крепости беспорядками, чем вызвал у коменданта серьёзное беспокойство.
Ещё большее удивление у него вызвало безразличие, с которым тот ознакомился с предъявленными комендантом бумагами.
Повертев в руках ордер с обвинением в мошенничестве, он только равнодушно хмыкнул и в сопровождении коменданта отправился в подвал башни, где содержался задержанный кабатчик.
Всю ночь до рассвета длилось следствие, в котором к удивлению коменданта, Сидора интересовали только вопросы долгов жителей посада и егерей кабатчику. Всё же остальное, в чём до того пытался разобраться комендант, и в причинах его столь необдуманного поступка, привёдшего к пьяному погрому, его не интересовало совершенно. Почему тот выкатил бочки с водкой, и принялся за бесплатную раздачу спиртного? Почему он допустил подобное, если сам он утверждает, что это не он, а его работники, а он только пошёл у толпы на поводу?
И куда делись его работники, когда пришли его арестовать?
Все эти вопросы совершенно не интересовали барона. Его интересовало только – кто и сколько кабатчику должен.
Да ещё немного расшевелило сообщение егерей, что водка и пиво, выставленная кабатчиком для толпы, оказалась отравлена каким-то сильно действующим наркотиком, что категорически отрицал сам кабатчик, вопя, что ему водку подсунули его работники, а сам он ни сном, ни духом.
Но что больше всего возмутило коменданта, хотя тот и постарался не показать виду, это полное равнодушие барона на прямые оскорбления со стороны кабатчика в его адрес и наглое, доходящее до бесцеремонности поведение задержанного. Создавалось впечатление, что это не кабатчик отвечает в допросном подвале за совершённое преступление, а сам барон или комендант в чём-то провинились перед ним.
Когда на рассвете комендант вместе с Сидором покидали подвал, где происходил допрос, он наконец не выдержал и обрушился с упрёками на Сидора, обвиняя того в потакании мерзавцам.
Внимательно и молча выслушав, Сидор несколько долгих минут внимательно смотрел на него ничего не говоря, а потом тихо заговорил.
– Милейший! – с лёгкой улыбкой на губах поинтересовался у него Сидор. – В чем вы меня обвиняете и чем вы недовольны?
– Барон! – буквально зашипел от злости комендант. – Как вас изволите понимать? Эта сволочь, это хамло, это быдло, мало того, что устроило беспорядки в крепости, споило и отравило половину посадских мужиков и пыталось споить наших егерей, так ещё и плюёт на нас. А вы занимаетесь выяснением какой-то ерунды. Кто и кому сколько должен.
– Завтра сюда заявится ещё какая-нибудь сволочь с бумагой от Совета, вытащит его из подвала, и они примутся на пару устанавливать здесь свои порядки. Здесь, в нашей крепости! А вы что, так и будете спокойно стоять и смотреть, как они тут хозяйничаю? Словно у себя дома?
Остановившись посреди лестницы, прямо перед дверью, ведущей на выход, Сидор равнодушно посмотрел на коменданта.
– Господин комендант, – тихо проговорил он, в упор глядя на него, – мне вам напомнить о статусе данной крепости? Мне вам напомнить о ваших должностных обязанностях? Вы забыли, что данный объект официально числится как боевой рубеж обороны города с южного направления? Он защищает город и всё окрестное население от нападения пиратов и особенно подгорных ящеров-людоедов, недавнее нападение которых с юго-западных предгорий вы еле, еле отбили.
– Мне странны и непонятны ваши упрёки. Есть пьяный бунт, есть его фактический лидер и организатор, пойманный на месте преступления с поличным в руках. Вам что, недостаточно доказательств его вины и прямого подстрекательства. У вас половина крепости свидетели.
– Вам мало того, что водка была отравлена каким-то галлюциногеном, превратившим всех пивших её в настоящих зомби?
– Раз вам не хватает своей власти, чтоб навести здесь порядок, и чтоб в дальнейшем не возникало двусмысленностей и кривотолков, подготовьте письменный приказ за моей подписью о казни данного лица. Формулировка – подрыв боеспособности военной крепости, спаивание и попытка отравление гарнизона, организация беспорядков, преднамеренная отравление местных жителей. Приговор привести в исполнение в течение десяти минут после оглашения.
– И поторопитесь, у вас мало времени, скоро рассвет.
– Подготовьте верёвку покрепче и виселицу. Для этой цели приказываю взять полуобгоревший брус из сгоревшего штабеля, закрепить его в окне второго этажа, выходящем на площадь, и на полуобгорелом конце бруса повесить мерзавца. Пусть под конец понюхает, чем пахнет его работа.
Оставив коменданта стоять в ступоре, Сидор спокойно поднялся по оставшимся до выхода ступенькам и, приоткрыв дверь, медленно повернулся обратно к окаменевшему на месте коменданту.
– Если не хотите чтоб он дёргался и мешал вам работать, то просто удавите в подвале и повесьте готовый труп, – тихо проговорил он. – Так будет проще и быстрей.
– У вас пять минут подготовить приказ и принести мне на подпись. Я в своей комнате.
– А с поджигателями что делаем? – так же тихо, на грани слышимости спросил охрипшим вдруг голосом комендант.
– Всё по обычаю, – снова повернулся к нему Сидор. – Тем, кто пойман с огнём в руках, шесть плетей каждому. И пусть сами себя порют, нечего нам руки марать. Всем остальным, принявшим участие в беспорядках, пол дня стояния у позорного столба.
Те, кого не поймали на месте, но кто участвовал в бесчинствах и поджогах, должны явиться на площадь добровольно и отстоять положенное время у позорного столба самостоятельно.
Не согласные с таким решением должны немедленно убраться из крепости и прилегающей территории вместе со своими семьями. И впредь дорога сюда для них будет заказана.
Да! Ещё одно, главное, – Сидор вяло поднял вверх указательный палец. – Работников кабатчика, сбежавших от правосудия, как только поймаете – немедленно повесить, на месте. Это также отразить в приказе. Формулировка та же – организация и участие в бунте, отравление населения и всё прочее, бла-бла-бла.
И ещё, – Сидор смотрел в упор на коменданта холодным, ледяным взглядом, внимательно наблюдая за его реакцией на свои слова.
То, что вы проспали врага внутри крепости – целиком и полностью ваша вина, господин комендант. Не выполните приказ – расстанетесь с тёплым местом и вылетите из компании со свистом. А кабатчика я всё равно повешу. Сам, лично. Понятно?
Развернувшись, он вышел и аккуратно прикрыл дверь за своей спиной. Сзади он только услышал тихий, недовольный голос коменданта, вышедшего наконец-то из ступора: "Тоже мне, испугал. Это тёплое место, очень скоро станет для кого-то очень даже горячим! А кабатчика я тебе не отдам, сам тварь такую удавлю".
Через час Сидор сидел в глубоком, удобном кресле, стоящем посреди недавно отремонтированного широкого и высокого крыльца комендатуры, прямо напротив каменных ступеней, ведущих вниз на площадь перед зданием, и внешне совершенно равнодушно смотрел на экзекуцию.
Рядом с ним, сбоку и сзади, стоял хмурый комендант с небольшой группой вооружённых арбалетами егерей, так же, как и они, молча наблюдавших за происходящим на площади.
Прямо перед ними, не далее десяти метров, за редкой цепью опирающихся на копья егерей шестеро мужиков, вяло помахивая длинными ногайками, стегали поочерёдно такого же, как и они, мужика с голой спиной. Тот стоял, чуть склонившись вперёд и, упёршись руками в стоящие напротив высокие козлы, едва заметно вздрагивал под ударами хлыстов.
– Шесть! – закончил отсчёт чей-то звонкий голос. – Следующий!
Один из шестерых, тех, кто только что хлестал кнутом, передал кнут тому, кого только что сам истязал, и без слов, с тяжёлым вздохом стащив со спины рубашку, занял освободившееся место. Экзекуция продолжалась.
– Трое пойманных поджигателей не явились, – негромко проговорил комендант, бросив косой взгляд в сторону сидящего в кресле Сидора. – Сейчас их семьи пакуют имущество и к полудню съедут. Из остальных, десяток буянов сами явились, поддержать товарищей и постоять у столба.
– Это они как раз заканчивают вкапывание позорного столба, – кивнул комендант в сторону группы вооружённых лопатами посадских мужиков, которые как раз заканчивали трамбовать землю вокруг какого-то вкопанного посреди пустой площади корявого столба.
– А сабли и щиты с копьями у группы поддержки, это у них для красоты, наверное, или для групповых плясок, – мрачно пошутил Сидор.
– А вот и долгожданные гости! – негромко, со скрытой злобой перебил его комендант. – А ты, Сидор, оказывается, был прав. Выходит, зря я сразу тебе не поверил.
После этих слов глубоко утонувшему в кресле Сидору стало видно то, что стоящий позади него комендант заметил раньше. На крепостную площадь, прямо перед комендантским домом медленно въезжала большая конная группа вооружённых людей.
Раздвинув лошадьми стоящих неплотной толпой жителей крепости, наблюдавших за проводившейся экзекуцией, они медленно, неторопясь, подъехали к комендантскому дому и остановились, враждебно глядя на группу, стоящую на крыльце комендатуры.
– Что здесь происходит? – хриплым, простуженным голосом поинтересовался их командир, статный, черноусый красавец, в воронёной кольчуге, с большой, широкой саблей у пояса и виднеющимся за спиной кавалерийским огнестрельным карабином.
Наличие карабина совершенно недвусмысленно указывало на его высокий, командирский статус.
Не смотря на то, что последнее время в городе появилось много огнестрельного оружия, владеть им, а тем более использовать по назначению, могли лишь очень состоятельные люди. И то, что за спиной командира прибывшего отряда висела не простая винтовка, а настоящий самовзводный кавалерийский карабин, из недавно принятых на вооружение в городе, точно указывало на его высокий официальный статус. Не говоря уж про то, что, судя по убранству его коня, он сам по себе был весьма состоятельный человек, могущий позволить себе купить подобное дорогущее оружие.
– Кто спрашивает? – равнодушному голосу Сидора могли бы, наверное, позавидовать пески пустыни Гоби, настолько в нём не было и тени эмоций.
– Степан Луговой, полусотник городской стражи со своей полусотней, – скривившись, так что даже слышно было, как заскрипели у него от злости зубы, Луговой презрительно прищурился. – Прибыл для поимки и передачи в руки закона злостного обманщика Травника и дружка его Кузнеца.
– Лицо официальное, просьба препятствий не чинить. Во избежание, так сказать, – подпустил он угрозы в голос.
– А что здесь делаете? – так же равнодушно поинтересовался Сидор, как будто это его не касалось. – Ни того, ни другого в крепости нет. Наверное, сбежали, сволочи. По крайней мере, со вчерашнего вечера их никто больше не видел.
– У меня приказ найти и предъявить им долговое требование. Приказ городского Совета.
– Лови и предъявляй, – безразлично пожал плечами Сидор. – Они кстати и мне задолжали. Так что когда поймаешь, не забудь и мне сообщить, чтобы и я с них должок стребовал. Полторы тысячи обещанных саженцев кедра, это тебе не шутка.
– Ещё раз спрашиваю. Что вы делаете здесь?
Было очень похоже, что весть о том, что барон и сам предъявляет долговые требования к пропавших владельцам кедровых саженцев, для полусотника стало полной неожиданностью. Какое-то мгновение он растерянно хлопал глазами, не зная, что ответить. Потом, сообразив видимо как поступить, он приосанился и со значительным, важным видом потребовал.
– Господин Сидор, будьте любезны всё-таки объяснить мне, что здесь происходит и предоставить нам место для постоя, ведь не могу же я искать беглецов сидя на каком-то богом забытом хуторе в десяти верстах от крепости. Был бы я на месте, возможно, такого бы и не случилось, – полусотник бросил только слегка завуалированный презрительный взгляд на стоящих рядом с Сидором коменданта и егерей.
– Насчёт того что здесь случилось и чем мы тут занимаемся, это не ваше дело, – равнодушно отозвался Сидор. – И со своими делами мы сами прекрасно справляемся, без сопливых. Вы же делайте своё дело и не вмешивайтесь в наши. А насчёт постоя, вам один раз уже указали, что свободного места для вас в крепости нет. Так что, не заставляйте повторять. И если ещё раз заявитесь сюда с такими же бесцеремонными претензиями, добром для вас это не кончится.
– Вы, полусотник, видимо не всё ещё разглядели, – с кривой ухмылкой заметил он, кивая головой куда-то в сторону. – Посмотрите направо, посмотрите налево.
Пылающему злостью полусотнику, собравшемуся было приструнить зарвавшегося наглеца, только сейчас на глаза попались два пулемётных броневика, стоящих в тени от крепостной стены и удобно расположившихся по углам площади.
Дула пулемётов, смотрящие до того на стоящую перед комендантским домом толпу местных жителей, в этот момент едва заметно пошевелились, и теперь смотрели в упор на стоящую перед крыльцом полусотню.
Судя по изменившемуся выражению лица, полусотник прекрасно представлял, для чего могут стоять броневики по углам площади и что он сам попадал в самую поражаемую зону вероятного огня.
– Э…, – начал он, мгновенно меняя тон и манеру поведения. – У меня к вам, господин барон, будет ещё одно небольшое, даже, маленькое дельце. Не подскажите ли, когда и где я могу видеть некоего господина Гната Седого.
На какое-то мгновение задумавшись, Сидор всё тем же чуть усталым, равнодушным голосом отозвался, даже не повернувшись к нему.
– Не знаю такого. Ни в крепости, ни в посаде такого человека нет, так что ничем вам помочь не могу.
– Здесь, у вас он может быть известен как кабатчик Гонта из недавно открытого кабака. У него должно быть исковое требование на взыскание с должника задолженности. Мне оно необходимо для отчётности.
– Кабак в крепости закрыт, как рассадник мятежа и смутьянства. Кабатчик, как вы его назвали, Гонта, повешен за организацию беспорядков в военной крепости во время ведения боевых действий, за спаивание и попытку отравления гарнизона. Висит прямо у вас перед носом. И если вы потрудитесь немного задрать голову и повернуть шею чуть в сторону, то вы его увидите. Исковое требование на взыскание задолженности лежит у коменданта в кабинете, в отдельной папочке. В случае появления должников в крепости он его им обязательно вручит в точном соответствии с положением о клановой военной комендатуре.
– Всё! – жёстким, холодным голосом обрубил он. – Можешь проваливать.
Подняв на полусотника холодный, какой-то мёртвый взгляд, он негромко проговорил.
– Это всё, полусотник. На все вопросы вы получили ответ, и теперь вам здесь больше делать нечего. Немедленно покиньте крепость.
Слова его, в оглушающей тишине, установившейся на площади, были отчётливо слышны в самых отдалённых уголках.
Замершему соляным столбом полусотнику, как на удава, глядящему на только сейчас им замеченный труп кабатчика, висящий в тени дома, на высунутом из окна второго этажа полуобгорелом брусе, именно в этот момент стало окончательно ясно, что ему действительно здесь больше делать нечего.
Ни слова не сказав, полусотник молча, развернул лошадь, и слегка пришпорив её, во главе своей полусотни галопом вылетел из распахнутых настежь ворот крепости.
– Будут проблемы, – тихий голос коменданта из-за спины Сидора, вывел его из задумчиво созерцательного состояния, с каким тот глядел в спину спешно покидавшим крепость всадникам. – Эта тварь злопамятная и так дело не оставит.
– У меня тоже память хорошая, – не оборачиваясь, недобро усмехнулся Сидор. – И я тоже так это дело не оставлю. А будут проблемы, будем решать.
Теперь же, пошли заниматься делами. Здесь уже делать нечего, представление окончено.
Резким, решительный движением, Сидор поднялся со своего места, и уже ничем не напоминая равнодушную ко всему развалину, сидящую обвиснув в кресле, быстрым, деловым шагом двинулся в сторону рабочего кабинета коменданта.
С его уходом обстановка на площади резко изменилась. Грозные броневики, держащие под прицелом небольшую толпу народа, мрачно наблюдающую за экзекуцией, сразу же развернули тройки и, не обращая никакого внимания на провожающих их удивлённо настороженными взглядами людей, двинулись в сторону конюшен, где было их постоянное место.
Оставшиеся на площади в одиночестве виновные во вчерашних безобразиях, остались в растерянности, не зная, что им остаётся делать.
Однако вышедший из комендатуры через несколько минут комендант холодным резким голосом посоветовал не останавливаться в продолжение собственной экзекуции, поскольку наказания им никто не отменял, и отменять не собирается. И кто виноват, должен быть наказан.
Дальше уже вокруг возобновилась суета, обычная для деловой жизни какой-нибудь небольшой тихой крепостицы в каком-нибудь медвежьем углу.
До того сбитая в грозную кучу толпа вооружённых хуторян, не видя перед собой врага и не знающая теперь что и делать, постепенно медленно рассосалась. Скоро на площади осталась лишь небольшая группка унылых мужиков, мрачно стоящая у позорного столба, который они сами только что, этим утром и вкопали, и присматривающая за ними дежурная пятёрка егерей, проводящая физические упражнения по соседству.
Назад в город.*
Говоря, что будут проблемы, будем и решать, Сидор ничуть не лукавил. Отдавая приказ о казни кабатчика, он совсем не обольщался, что за этим немедленно последует. Фактически он решительно продемонстрировал городским властям, что больше не позволит безцеремонно вмешиваться в дела компании и безнаказанно их грабить, чего бы им это ни стоило. И проявленная им жестокость и быстрота расправы над ставленником города, должны были убедить всех в серьёзности его намерений.
Так ли это на самом деле или нет, он надеялся, что городская Старшина не заставит его ещё более жёстко доказывать и переводить конфликт уже в военную фазу. Пролитая кровь – не та субстанция, что легко льётся и быстро забывается.
И хотя крепостной гарнизон совершенно не разделял миролюбивых шагов Сидора навстречу властям и готов был драться до смерти, лишь бы отстоять свою независимость и нежелание, чтобы в их жизнь кто-то беспардонно вмешивался, сам Сидор совершенно не горел желанием воевать с городскими властями. Не те весовые категории были.
Известие о том, что в крепости, рядом с ними жил человек, как говорится "с камнем за пазухой" и, улыбаясь тебе, тайно держал в загашнике заранее заготовленную бумагу с предписанием на твой арест, буквально всех взорвало. Ну а то, что полусотник городской стражи Сёмка Луговой, оказывается, не просто так гостил у свояка, а выжидал время, чтобы арестовать их товарища, привело к тому, что хутор, где пресловутая полусотня поджидала удобное время, сожгли. А самого свояка Сёмки, Киру Бедного, навсегда прогнали из этих мест с наказом никогда больше тут не появляться, во избежание, так сказать.
Точнее, дословно это звучало так: "Появишься, убьём, с…ка".
Этого хватило.
Народ местный был настолько зол на того свояка, что Кира даже не пытался оспорить или укрыться за спину маячившей за его спиной полусотни Лугового, которая, всё это время находясь рядом и молча глядя на творимое на хуторе "беззаконие", так и не решилась вступиться за своего ставленника.
Да ещё бы им было не стоять молча, когда за спиной "погромщиков и поджигателей" грозно маячил пулемётный броневик барона, любезно одолженный последним жителям крепостного посада для наведения в округе "порядка и справедливости". Ну а десяток лучниц амазонок с мощными дальнобойными луками, из числа подруг посадских, находившихся в это время на излечении в крепостном лазарете и согласившихся помочь товарищам, окончательно расставило все точки над i.
Спорить или отстаивать своё мнение противу толпы погромщиков ни у кого из полусотни Лугового не было ни малейшего желания. Как впрочем, было и понимание самого полусотника, что он проиграл.
Потому как не знать насколько метко стреляют прошедшие жестокую боевую практику и немногие выжившие в Приморье лучницы из амазонок, в крепости не мог только младенец. И соваться под меткий выстрел, дурных не было. Убить не убьют, но жестоко покалечат – точно.
Кире оставалось, лишь стиснув от бессильной злости зубы, молча смотреть как жгут его имущество и выгоняют его семью из новенького дома. Оставалось лишь громко ругаться и обещать пожаловаться в городской Совет на самоуправство поджигателей. Что, впрочем, никого не остановило.
К вечеру от многочисленных построек хутора остались одни головешки, а многочисленное семейство Киры Бедного на шести подводах навсегда покинуло подгорный край. Лишённая же нормального жилья полусотня Лугового, потому как никто больше не пускал его к себе на постой, вынуждена была перебраться в лес, по соседству с сожженным хутором.
Там они устроили себе временный лагерь в поспешно вырытых землянках. До "окончательного решения проблем с бароном", как многозначительно пообещал потерянному Кире бледный от бешенства полусотник.
Впрочем, сидеть и смирно ждать, когда кто-то где-то что-то за него решит, Сидор не собирался. Следовало предпринять превентивные меры, дабы окончательно не усугублять и так не слишком-то весёлую обстановку.
Да и оставлять без надзора доказавшую свою враждебность полусотню никто не собирался. По соседству с ними, на соседнем холме тут же был устроен тренировочный лагерь егерей из охраны обоза, где небольшой смешанный отряд из егерей, амазонок и ящеров, даже не скрываясь, присматривал за соседями.
Непонятная слабость, так с того памятного утра и поселившаяся в теле Сидора, проходила медленно, несмотря на все усилия крепостных врачей ящеров из госпиталя, но всё же, слава Богу, проходила. На лицо было явное отравление. Причём, достаточно серьёзное, раз даже, весьма и, весьма искушённые в таких вопросах ящеры виновато разводили руками и никак не могли быстро справиться с этой напастью. Только вот кто был в том виноват, всё равно было непонятно.
Кабатчик, несмотря на все его письменные признания, был отброшен сразу. Его "признание" – пустая, ничего не проясняющая отмазка перед городскими властями, не более. На случай, если бы пришлось серьёзно разбираться и доказывать собственную невиновность в якобы "поспешной и незаслуженной" казни. И все причастные к последнему и единственному допросу кабатчика это прекрасно понимали.
Брошенные в запале и зафиксированные на бумаге злые, поносные слова кабатчика являться серьёзным доказательством не могли, как бы им того не хотелось. Надо было искать истинного виновника. И, что самое интересное, был один такой на примете. На это место уверенно претендовал другой человек, из недавно поселившихся в этих местах новых поселенцев.
Подозрение вызывал держатель трактира возле входа в "мокрую кишку", или, как его называли там, на месте – рюмочной.
Не одного Травника с Кузнецом, оказывается, обеспокоил новый содержатель рюмочной. И комендант Тупика, и многие из числа посадских хуторян чуть ли не с первого дня появления того в горах искоса посматривали на того, внимательно отслеживая и контролируя его поведение.
Ну а помощнички рюмочника сразу не понравились всем. Слишком уж у многих из местных была большая практика знакомств с подобными личностями. Людоловов в этих свободолюбивых местах сильно не любили.
И всё это сразу было вывалено на Сидора, как только он после разборок с хутором Киры Бедного поднял этот вопрос в разговоре с комендантом.
И ещё следовало бы серьёзно побеспокоиться о собственной безопасности. Поэтому, он отправил протоколы допроса кабатчика в город с собственным сопроводительным письмом профессору и Белле, в котором он детально обрисовал возникшую ситуацию и причины собственных поступков.
Для уверенности, что письмо не пропадёт по дороге и точно попадёт им в руки, он отправил в город тройку егерей, не пожалев для сопровождения придать им третий из прибывших с ним броневиков.
Бросать всё нажитое здесь имущество и ударяться неизвестно куда в бега, его совершенно не прельщало. Но и позволять садиться себе на шею, он никому больше не собирался позволять.
Возникло своего рода неустойчивое положение, когда он не мог определиться в своих дальнейших действиях. Все планы, рассчитанные им на текущий год, пошли прахом в результате казни какого-то подсадного засланца, который неожиданно оказался немалым чином из городской стражи, к тому же, как явствовало из предъявленных кабатчиком бумаг, находящимся в крепости по служебной надобности.
Правда, то что он был как бы официальным лицом не отменяло того что он сделал, но вот имел ли Сидор права так с ним разобраться – это ещё был тот вопрос.
Формально – имел, фактически – это как ещё посмотрят городские власти. А объясняться с властями по его поводу, у Сидора не было ни малейшего желания.
Но и просто бросать всё нажитое и уходить в другие места, тоже не хотелось. Поэтому он решил переждать в крепости какое-то время, пока всё само собой не устаканится.
Ну а чтобы не терять время на бессмысленные ожидания, решил лично навестить содержателя "рюмочной", чтоб там, на месте попытаться разобраться, правы ли они все в своих подозрениях.
Надежды на то, что ему это удастся, не было никакой. Ну, не опер он, не опер, что уж тут говорить. Но попытаться, стоило.
И на следующий же день после сожжения хутора Киры Бедного и изгнания полусотни Лугового в леса, из крепости выступил большой, хорошо вооружённый отряд под предводительством самого Сидора, включивший в себя, как ни показалось бы странно, и многих из посадских.
Сидору, не смотря на так и не прошедшую до конца слабость, надо было самому, лично на месте разобраться с новоявленным поселенцем, и, пользуясь собственными правами на владение проходом и горной крепостью, изгнать посторонних со столь стратегически важного места.
Становилось окончательно ясно, что простым присматриванием за постоянно появляющимися в округе чужими здесь уже не обойдёшься, и надо радикально решать возникший вопрос.
Ликвидация пещерной рюмочной.*
То, что они опоздали, Сидор понял еще, когда их отряд выметнулся из-за поворота ущелья и перед ними, в дальнем конце небольшой долины раскрылось широкое зево входа в пещеру. Пылающее ярким пламенем невысокое здание «Скальной Рюмки» и немногочисленные суетящиеся рядом фигурки егерей из охраны подземного прохода сразу расставило всё по своим местам. Они прибыли слишком поздно.
Не подъезжая близко к пылающему зданию, весь отряд сгрудился на единственной более-менее ровной небольшой площадке перед бывшей рюмочной.
– Что здесь произошло? – низко свесившись с седла пересохшим от долгой скачки голосом сипло спросил Сидор у пробегавшего мимо какого-то измазанного в саже егеря. – Почему горит? – повторил он вопрос, глядя в непонимающие, словно подёрнутые плёнкой безумия глаза человека.
– Г-господин Сидор? – робкая искорка осознания медленно разгоралась в мутных глазах парня. – А нам сказали, что вас отравили. Что вы уже того…, – рассеянно махнул он ребром ладони поперёк горла.
– Кто сказал?
Ещё ниже свесившись, Сидор с силой схватил парня за шиворот и грубо подтянул его лицо вплотную к себе.
– Кто сказал, спрашиваю? – медленно процедил он, впившись взглядом в зрачки говорившего. – Отвечать!
– Рюмочник, – в полной растерянности отозвался тот. – Дядько Цымбал, владелец "Скальной Рюмки", – тут же поправился он, окончательно уже приходя в себя и пытаясь безуспешно вытянуться перед начальством в струнку.
– И? – ледяным тоном поторопил Сидор, замолчавшего было парня.
– И объявил, что теперь он, Цымбал Игнат Юльевич, потомственный шляхтич и шинкарь, берёт проход на эту сторону гор под свой сугубый контроль, – совсем убитым голосом проговорил егерь. – И что отныне теперь все должны платить ему десятину. А кто не согласен, может убираться восвояси. Иначе, мол, знакомых баронов с перевала позовёт, и они нам тут всем покажут.
– И? – ещё более холодно, совсем уже тихим, не обещавшим ничего хорошего голосом поторопил, замолчавшего было парня, Сидор.
– И, вот, – не совсем понятно, парень неопределённо ткнул в сторону догорающей рюмочной измазанным в саже пальцем.
– Что, вот? – начиная уже терять терпение, повторил вопрос Сидор. – Что, вот, отвечай! – не сдержавшись, в полный голос рявкнул он на парня.
– Не кричи на него.
Раздавшийся с другой стороны коня чей-то голос заставил Сидора резко распрямиться в седле.
– Не кричи на парня, он здесь ни при чём, – негромко, как смертельно уставший человек, повторил подошедший.
– А-а-а, полусотник Рябой Иван Матвеевич, – медленно, чётко выговаривая буквы, Сидор говорил сухим, злым голосом. – Начальник местного гарнизона и охраны прохода, как мне помнится. Объясните, любезный, что здесь происходит?
– Попытка мятежа, попытка отравления гарнизона, попытка захвата контроля над защитным укреплением при входе, попытка…. И вообще, – устало и равнодушно зевнул полусотник, оборвав перечисления. – Попытались пришлые нас отсюда выкинуть. Ничего у них не получилось. Только вот кровушки они нам пустили… изрядно…, – совсем глухо проговорил полусотник.
– В результате их попытки захвата сгорели: рюмочная, наши казармы, деревянные стены укреплённой крепостицы и вообще…. Всё сгорело, Сидор, – совсем уж тихо проговорил он. – Утренней трапезой отравлено до смерти пять парней. И то, только потому, что основная смена задержалась с пересменком и часть её позавтракала чуть раньше, а остальные просто не успели. Иначе – отравленных было бы ещё больше. Всех бы траванули.
– Тела троих погибших от отравления сгорели при пожаре столовой. Даже предъявить родственникам нечего, – ещё более тихо проговорил он.
– Помимо этого есть ещё пятеро раненых. Из них трое – безнадёжны.
– Врачи-ящеры, оба два, – предупреждающе поднял он вверх правую ладонь, предупреждая вопрос, – погибли при мятеже. Убиты в самом начале, когда ещё никто не знал что происходит.
– Как? – хрипло каркнул Сидор.
С лица его схлынули все краски и, побелев, словно сама смерть, он требовательно, широко распахнувшимися злыми глазами смотрел на полусотника.
– Как-как? Каком! – неожиданно зло, с яростью каркнул тот в ответ вдруг севшим, хриплым басом.
Ещё в самом начале, когда ни о чём подобном не было и речи, эта тварь рюмочник, зашёл в наш лазарет, вместе с обоими своими половыми, якобы по какой-то своей надобности. И спокойно, можно сказать на глазах у всего острожка зарезали ничего не подозревавших докторов, а следом и двух молодых парней, что там в стационаре лежали.
