Текст книги "Гарри Поттер и Обитель Бессмертия"

Автор книги: akchiskosan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 57 страниц)

«Итак, Приори Инкантатем, – отметил себе Гарри. – Что же, посмотрим, выручишь ли ты меня и в этот раз». Золотой луч, соединяющий волшебные палочки, разделился на множество нитей, как было уже однажды. Тысячи лучей взлетели арками над головами Гарри и Волдеморта, и скрестились, образовав золотой купол, сотканный из света. Гарри старался не упускать из виду Волдеморта, и в то же время вслушивался в крики друзей, в звуки проклятий, которые доносились словно издалека.

Волдеморт, похоже, вовсе не намеревался позволить связи прекратиться. Гарри еще не знал, что он задумал, но не сомневался, что Волдеморту это каким-то образом выгодно. Он напряженно ждал.

И вот луч между ним и Волдемортом изменил свою структуру, теперь это была не связующая нить, а словно голубоватый плавающий газ, и этот газ опутывал Гарри.

Приори Инкантатем отгораживало Гарри и Волдеморта ото всех. Юноша почувствовал, что куда-то проваливается…

…Для своих лет Гарри всегда был маленьким и щуплым. А выглядел он, как правило, еще меньше, чем был на самом деле, потому что всю одежду, которая ему доставалась, он донашивал за Дадли. И самое ужасное: единственное, что Гарри в своей наружности тогда нравилось – этот тоненький шрам, который означал, по сути, жуткие вещи.

Тоска разливалась в сердце Гарри; воспоминания захлестывали его. Когда он был поменьше, он любил мечтать, что откуда ни возьмись явится какой-нибудь неизвестный дальний родственник и заберет его с собой. И в целом мире у него не было ни одного близкого человека, никто не хотел дружить с ним, даже сидеть за одной партой. Интерес к нему проявляли только Дадли и его придурковатые приятели, которые отличались тупостью и большими размерами. Дадли очень увлекался своим любимым видом спорта под названием «Охота на Гарри», и остальные четверо тоже с радостью принимали участие. Жизнь с родственниками сейчас напоминала кошмарный сон. Волдеморт не мог, разумеется, знать, что Нарцисса Малфой обвиняла в этом Дамблдора.

Следующей темой уничтожающих воспоминаний были незабываемые уроки с профессором Снейпом. У гриффиндорца ведь никогда не было шансов, как бы он ни старался! Часто Гарри боялся того, что к нему обратятся с новым несправедливым замечанием. Снейпу нравилось назначать ему взыскание, и он, ученик, ничего не мог ему противопоставить, а только терпеть, опасаясь, что «Гриффиндор» потеряет баллы.

Волдеморт оставался напротив. Ни один из них не мог пошевелиться. Борьба продожалась на ментальном уровне.

Острое, обжигающее чувство стыда и унижения внезапно начало таять. Сквозь него проступало нечто другое, гораздо более приятное. Гарри насторожился, но не мог не отдаться во власть этого восхитительного чувства, которое на месте настолько подавил в себе, что и не вспомнил бы о нем.

Гарри считал, ему неприятно думать о том, как он заглянул в воспоминания Снейпа. Будущий грозный профессор, подвешенный вверх тормашками, ха-ха! Мечта любого ученика. То, что потом до конца года он игнорировал Гарри, говорило о том, что Северус Снейп просто испугался. Стоило намекнуть ему, что можно поделиться информацией с одноклассниками, что Снейп, интересно, сделал бы? Возможно, и оторвал бы голову, но обладание запретной информацией давало упоительное, ошеломляющее чувство власти и…

…отвращения. Палочка в руках Гарри тряслась, и Волдеморт, который только что вплотную соприкоснулся с ним, сразу отодвинулся. Гарри никогда раньше не понимал выражения «сгореть от стыда», но теперь он горел, все мысли, нашептанные только что, выжигало из него, и когда дым развеивался, за ним открывалось прозрачное, настоящее знание. Как истинный гриффиндорец, Гарри ненавидел бояться, но никогда не видел, что страх помогает распознать опасность, а стыд – разложение души. Какая разница, бояться Снейпа или запугивать его – это абсолютно одно и то же, и он остался бы столь же зависим от ненавистного профессора. В Гарри открылась мудрость, в своей очевидности не требующая доказательств, и он знал теперь, что отплатить той же монетой не означает стать сильнее и подняться над ситуацией. Ведь на самом деле Гарри стремился к другому, чего в отношении Дадли, собственно, достиг: безразличия.

Похоже, Лорд почувствовал, что полученная жестокая моральная прививка, и пустота дают Гарри куда большую победу, чем странная, извращенная власть. Гарри же продолжал пребывать в этом состоянии, и видел свое, то, к чему у Лорда не было доступа. Он преследовал профессора в ту ночь, когда потерял Дамблдора; они сражались. Снейп говорил что-то насчет того, что, чтобы победить, надо превосходить своего противника. Теперь Гарри это понял.

Но Волдеморт не собирался отступать. И он извлек новое, совершенно замечательное воспоминание: то, как Гарри оставил еле стоящего на ногах Дадли на улице, в нескольких шагах от дома. Да, он злорадствовал и, без сомнения, где-то в глубине души, ему было приятно взять реванш.

Благодаря этому Гарри сумел осознать, что Волдеморт, похоже, не видит, что именно заставляет Гарри переживать, а просто каким-то образом чувствует, куда надо нажимать. И, как только Гарри признал за собой «теплые» чувства в отношении кузена, переключил картинку. И она понравилась Гарри больше, потому что толпа из «святого Брутуса» в благопристойном, ханжеском доме Дарсли его откровенно порадовала. Пусть он никогда не испытывал особой приязни к слизеринцам и втайне сгорал от стыда из-за того, что они увидели его пыльную, набитую барахлом комнату, но все же минус, помноженный на минус, в тот раз дал безусловный плюс.

Волдеморт отнесся к этому странно, во всяком случае, реакция Гарри ему не понравилась. Он рассчитывал, что воспоминание о родне, оставшейся без ужина, подвигнет жертву на злорадство, а Гарри было попросту смешно. И благодаря этому Волдеморт, наконец, безусловно утратил власть над страстями в душе своей жертвы.

Гарри снова отчетливо видел и его, и даже то, что за куполом. Он видел там кровь на полу, вспышки заклинаний, запрокинутую мордочку домашнего эльфа с изумленным, пугающим его взглядом. Все Упивающиеся смертью оставили работу и приняли участие в битве. То, что Кричер бросился спасать хорька, здорово их разозлило.

Гарри отвел взгляд от сражения и в упор поглядел на врага. Он только что заставил Волдеморта отступить. Он сумел освободить свое сознание, и теперь, со всей силой и яростью, на какие способны молодость и сознание собственной правоты, сделал рывок вперед…

Внезапно Гарри скомандовал себе: «Стоп!». Деятельная часть его натуры вопила, вопрошая, что не так. Разве не естественно броситься в наступление за врагом, уносящим ноги с поля боя? Как там измерялась осторожность профессора Слизерина?

Сознание Волдеморта тоже замерло в недоумении. У Гарри было мало времени, прежде чем враг придет в себя и попытается восстановить контроль, но гриффиндорец знал, что ни за что не должен торопиться. Что-то остановило его – и он должен был разобраться, что именно.

Власть над Лордом – это очередная ловушка! Немного круче, пожалуй, чем возможность вызнать разные разности у Северуса Снейпа. «Хотя, не факт, – подумал гриффиндорец. – Для многих ребят с моей параллели увидеть унижение Снейпа было бы куда приятней, чем Лорда в аналогичной позиции». Однако Волдеморт в своем неколебимом тщеславии, должно быть, и мысли не допускал, что это так может быть. Он не сомневался, что импульсивный Гарри Поттер окажется не в состоянии отказаться от того, что ему предлагается. Раскусив замысел врага, Гарри пережил единственное за всю битву мгновение чистого ликования от победы.

Ему было не внове, что влезать в мысли Волдеморта совсем не хочется. Он уже знал о некоторых обстоятельствах жизни Тома Реддла в детстве и юности и, положа руку на сердце, Гарри этого было более чем довольно. Не забывал он и о том, что в качестве аврора в недалеком будущем ему еще придется копаться в этом, собирая факты по крупицам, разыскивая и уничтожая хоркруксы. Его жизнь слишком рано пострадала от соприкосновения с биографией Темного лорда, и все же даже сейчас Гарри мог разыскать в себе искру сострадания. Увы, ее перекрывало куда более сильное чувство: отвращение.

О «Хогвартсе», школе магии и колдовства, основатели писали, как об Обители бессмертия. Это было то место, где Гарри Поттер и любой начинающий волшебник или ведьма могли получить доступ к самому сокровенному знанию, при наличии открытого разума и сердца. Но даже если в «Хогвартс» не попасть, или не выучиться, как Хагрид, что с того? Обитель бессмертия – это твоя бессмертная душа. Волдеморт ее променял – на что?..

Гарри теперь мог полностью совладать с собой, отпустить мысли, очистить разум и смотреть на Волдеморта как в хрустальный шар, ничего там не видя. Он был готов стоять там сколь угодно долго, абсолютно пустой и прозрачный, ждать, когда же сюда спустятся авроры и арестуют Волдеморта. Волдеморт это понял.

Ему стоило значительных усилий высвободить свою палочку и оборвать контакт. Гарри не думал, что враг решится на это, и от неожиданности повалился назад. Когда он выпрямился, то обнаружил, что и Волдеморт, и его сторонники, бросив сражение, бегут к василиску. Наверное, они что-то кричали, но голова Гарри гудела, и недолго он не слышал ни слова.

– Я с тобой встречусь, – донесся до него, наконец, приглушенный расстоянием крик Темного Лорда.

И клубы серебристого шипения скрыли из виду врагов. Инстинктивно Гарри протестующее дернулся: он не ожидал, что Волдеморт унесет с собой василиска. Упивающиеся смертью тоже исчезли.

Подавляя подступающий к горлу ком и страх возможных утрат, Гарри заставил себя оглядеться. Это позволило ему в какой-то степени воспрянуть духом: соратники, которые переместились с ним сюда, были здорово потрепаны, зато держались на ногах. Но там же, где они столпились, кто нагнувшись, кто присев на корточки, шагах в трех от Гарри, лицом вверх лежала Винки и под ней – Кричер. Оба были, несомненно, мертвы.

Гермиона стояла возле них на коленях и удерживала в ладонях хорька, красные глаза которого мучительно сверкали.

– Он ранен, – произнесла она с оттенком паники. – Рывок от портшлюса его убьет!

Гарри и сам видел, что это так: поперек всего тела животного был наложен жгут, привязанный чьим-то галстуком, и ладони Гермионы, и шерсть хорька были в крови. Единственный раз в жизни Гарри осознал всю незаменимость мадам Помфри, профессора Мириам Строут и Пэнси Паркинсон.

Но вокруг летал, поднимая крыльями затхлый воздух подземелий, Фоукс, и его тревожная, но торжествующая песнь разливалась под потолком Тайной комнаты.

– Он сейчас отнесет нас, – сказал Гарри, стараясь своим тоном ободрить товарищей. – Гермиона, тебя он подхватит, а остальным придется, думаю, держаться.

– Спасибо, я воспользуюсь портшлюсом, – проворчал Гойл, и Гарри нисколько не возражал, чтобы Рон и Эрни тоже предпочли портшлюс.

Полет был напряженным, Гарри чувствовал, что у него самого течет кровь, однако в туалете Миртл они оказались очень быстро. Та при виде крови вздумала было ныть, но Рон прикрикнул на нее, приказав найти кого-нибудь, и срочно направить в больничное крыло мадам Помфри или профессора Строут. Миртл, не дослушав, выскочила сквозь потолок.

Феникс отпустил их только в коридоре. Тотчас все бегом помчались в больничное крыло, не заговаривая с теми, кто попадался на пути. Почти все встречные были членами Д.А., но появление на лестнице профессора Стебль, которая поспешно подвинулась, освобождая дорогу, позволяло предположить, что кто-то, а может, и все уже вышли из Комнаты необходимости. Краем глаза Гарри заметил Сюзан Боунс; она держалась на ногах и, похоже, с ней все было в порядке.

Гойлу, который бежал последним, не пришлось закрывать дверь. Мадам Помфри ворвалась следом.

Глава 35. Пыльный шлейф победы

Мадам Помфри не сразу поняла, для чего ей, собственно, принесли хорька, но, оглушенная требованиями двух десятков голосов, незамедлительно взялась за его лечение.

Дела Малфоя были далеко не блестящи, это ни для кого не составляло тайны. Но белый хорек дышал, хотя это и давалось ему с трудом. Ребро Гарри тоже напоминало о себе, впрочем, он согласен был подождать, еще немножко.

Фельдшер выгнала всех за пределы ширмы в ее кабинете, но Гермиона все же успела объяснить ей, что это за пациент.

– Он так сразу обратно не превратится, – сказала мадам Помфри, уяснив, что перед ней анимаг. – Но тем лучше, в таком обличье привести его в порядок гораздо проще, чем в человеческом.

Мадам Помфри управлялась с ним минут сорок, к счастью, предварительно посоветовав все же вызвать для других пострадавших профессора Строут.

Та откликнулась так охотно, словно ждала этого весь год. И, пока она возилась с первым в очереди Роном, из-за ширмы раздавалось бульканье и страшное шипение. Гарри без труда догадался, что это хорек так отплевывается от «СкелеРоста».

Когда очередь дошла до него, вездесущая Паркинсон применила какую-то мазь, помахала палочкой и, в целом, разобралась с героем довольно быстро, а фельдшер, дабы ему не вздумалось улизнуть, сурово кивнула в сторону коек.

Ночь, проведенная в палате, оставила Гарри такие впечатления, словно он вздремнул в зале ожидания, в пути или неподалеку от гулянки. Обрывочные, смутные образы напоминали не сон, а беспокойное забытье, он как будто и спал, и слышал голоса, суету, стоны соседей. Утром, после осмотра, они с Роном и Гермионой покинули больничное крыло. Было так странно оставлять позади с десяток менее удачливых товарищей, которым предстояло провести там некоторое время.

Малфой все еще оставался в обличье хорька, и обе целительницы сходились во мнении, что энергии для обратного превращения у него хватит не раньше следующего понедельника. Забини предстояло залечивать раны дольше, и пока что ему даже не разрешалось вставать, а только принимать каждый час четыре микстуры, две из которых, судя по запаху, были на редкость противные. Ханне Эббот повредили бедро, после чего она подверглась пыточному проклятию; профессор Строут опасалась, что для приведения ноги в нормальное положение ее проще отрастить заново, хотя Ханна предпочитала терпеть боль, но сохранить имеющуюся ногу.

Универсальное противоядие отлично подействовало на Терри Бута, Майкла Корнера и Падму Патил, которых Нагини сумела-таки задеть своими зубами, «пусть не ядовитыми, но вдруг да грязными», а также пригодилось для Забини, потому что Паркинсон решила, что и от укуса оборотня оно тоже помогает.

Упивающиеся смертью, которых удалось задержать, все еще находились в замке. У авроров, таким образом, было полно работы, и Гарри потихоньку, чтобы никто не заметил, сверился с картой, на случай, если кто-то все еще прячется в школе.

Между прочим, прибыл и Серый Кардинал. С благодарностью от Министерства он побывал во владениях мадам Помфри, и Ханна Эббот отдала палочки с правдодымом для допроса непосредственно Перси. Но Гарри с Роном его не видели, потому что вышли на улицу. В поле зрения сразу попало примерно пятьдесят колдунов, но гриффиндорцы, на которых никто не обращал внимания, зашагали к теплицам.

Гарри хотелось знать больше. Оказавшись вне наблюдения, он первым делом вытащил свое зеркало. А Рон, которого куда больше интересовало, что происходит в окрестностях замка, кивнув, отправился к озеру.

Сердце Гарри подпрыгнуло от радости, когда из зеркала на него глянуло уставшее, но счастливое лицо Ремуса Люпина.

– То, что вы сделали, – похвалил Люпин, – было очень грамотно. На самом деле, Лорд рассчитывал на огромные потери со стороны школьников. Никто не погиб, и этого достаточно.

По его словам, Темный лорд скрылся. Некоторым его последователям удалось бежать, но таких, по мнению Люпина, на свободе оставалось не более двух десятков. Орден беспокоило другое.

– Можно не сомневаться, что в тени остались те, кого он не посчитал нужным впутывать в это дело, – сказал Люпин. – Оборотней и дементоров вполне достаточно в качестве ударной силы, и боюсь, нам еще предстоит повозиться, чтобы выявить тех, кто преспокойно отсиживался дома. К тому же, есть ведь и те, кто просто разделяет его взгляды или, что не лучше, легко подчиняется силе. Но сегодня… – оборотень не находил слов от избытка чувств. – Я горжусь вами, ребята.

– Они пока оставили машины там же, за домиком Хагрида, – сообщил, присоединившись к другу после недолгой отлучки, Рон. – А все эти баррикады, которые возводили возле Леса, теперь убирают.

Гарри не хотелось сразу возвращаться в больничное крыло. Он встретился бы с кентаврами, но при наличии снующих возле замка авроров нечего и думать было о том, чтобы попасть в Запретный лес. Зато удалось переговорить с Хагридом, который за день сделался очевидцем и участником многих событий. Выглядел он траурно, как в ту ночь, когда скончался Арагог. И расстроен он был, как оказалось, примерно по той же причине.

– Оборотни намеревались напасть ночью, когда превратятся. Они не ждали встретить на том месте паучков, пришли туда, чтобы выждать, а тут… – Хагрид сурово вздохнул. – Теперь там, считай, одна большая могила. – Он помолчал, затем добавил. – Да, замучились ребята с дементорами! А в ворота поперли инфери. Целая толпа, – Хагрид перекрестился.

– Мерлин! И что сделали авроры? – воскликнул Рон.

– Зачем авроры? – удивился Хагрид. – Нет, дракон дохнул один разок, ну, тем дело и кончилось. Я, кажись, весь пепел успел убрать. Видали, Фадж теперь опять деловой, строчит благодарность мистеру Дигорри за то, что выписал дракона.

Гриффиндорцы помотали головами и честно сказали, что еще не видали. Было похоже, что после вчерашнего весь ритм школьной жизни сбился, во всяком случае, до сих пор, а время близилось к обеду, люди еще не собирались в Большом зале. Не собирались они там и следующие несколько дней, потому что его заняли авроры и разные министерские чиновники, которые, разумеется, подробно – куда там Вриттер – расспросили Гарри и его друзей о событиях рокового для школы дня.

Захват «Хогвартса» провалился, но его последствия тянули за собой шлейф неприятных обязанностей. На учителей свалилась необходимость успокаивать родителей пострадавших, на старост – поддержание порядка.

У Гарри имелся собственный долг. Сжав свою волю в кулак, именно он отправился на кухню и сообщил Добби о том, что случилось с Кричером и Винки в Тайной комнате.

Не хотел бы он еще раз пережить этот момент. Добби, не дослушав, бросился от него прочь, беззвучно рыдая.

– Какая страшная сила любовь для свободолюбивого домашнего эльфа, – сказал смущенный и расстроенный Рон. – А ведь он еще не узнал, каким образом погибла эта Винки. Она закрыла собой Кричера, и что только нашла в этом зануде… Мерлин, что я несу! – и он, расстроившись еще больше, хлопнул себя по губам. – Нельзя так, они же умерли.

В общем, когда на другой день Гарри доложили, что с ним хочет встретиться министр магии, чувствовал он себя не так радужно, как полагается победителю. Гораздо охотнее он разыскал бы Добби, или нарезал бы цветов для лежащих в госпитале вместе с Сюзан Боунс. Однако от него не принимали отказа, и, понимая, что это в любом случае придется сделать, Гарри последовал за Филчем в кабинет директора. В душе он возмутился, что ему не позволили захватить с собой друзей, но честно настроился вести себя предельно вежливо.

Портреты в кабинете директора все еще не были развешаны, а беспорядочно составлены вдоль стен, что создавало ощущение нагроможденности. Руфус Скримджер находился там не один, а, по всей видимости, с охраной, и при виде Гарри медленно, внушительно опираясь на трость, поднялся.

– От лица Министерства, мистер Поттер, выражаю благодарность лично Вам и всем, кто был с Вами, – официально заявил он, пожимая Гарри руку. – Вы и Ваши друзья не только мужественно защищали «Хогвартс», но и действительно сумели образцово спрятать обитателей замка, так что никто не пострадал, ну, почти.

– Благодарю, сэр, – отозвался Гарри.

В глазах Скримджера появилась нерешительность.

– Я подготовил список тех, кому намерен присудить орден Мерлина, – сказал он. – Взгляните, мистер Поттер.

Гарри взял пергамент, пробежал его глазами. Там значилось всего 8 имен.

– Но… тут нет никого из «Слизерина», – указал он.

Скримджер властно махнул рукой.

– У этих молодых людей до сих пор было достаточно недомолвок перед лицом закона, – сказал он. – Будем считать, что теперь они каким-то образом искупили свои прежние прегрешения.

На это Гарри мог бы многое возразить; он почти не сомневался, что ему, открой он рот, тотчас поставят на вид кулак Крэбба.

– А почему Сюзан Боунс – орден второй степени? – возмутился он. – Она одна удерживала кабинет директора, пока не прибежали я, Луна и Пэнси Паркинсон! А у Паркинсон, между прочим, досье чистое!

– Любое возвеличивание мисс Боунс вызовет пересуды, что на нее играет имя ее уважаемой тетушки, – соизволил разъяснить министр. – Что касается мисс Паркинсон, у нас есть сведения, что она задействована в не совсем законном, а точнее, в нелегальном научном проекте.

Говоря это, министр внимательно вглядывался в лицо Гарри, так что юноше оставалось надеяться, что он себя не выдал.

– И, хотя предполагаемый руководитель этого проекта, Северус Снейп, скорее всего, со дня на день получит свободу, мы бы не хотели себя компрометировать.

– А все, кто остался со мной, здорово как хотели рисковать своими жизнями, да? – псевдо-спокойно уточнил Гарри.

– Мистер Поттер, мы не можем разбрасывать орден Мерлина горстями, – прогремел министр.

– Тогда какого черта вы делаете вид, что вам интересно мое мнение? – в гневе вскричал Гарри.

С минуту они смотрели друг на друга, пока Скримджер не прервал молчание тяжелым, преисполненным бесконечного терпения и скрытого раздражения вздохом.

– Вы не забыли, юноша, наш разговор после завершения суда над Драко Малфоем? – заговорил он строго. – Помнится, тогда Вы точно так же метали громы и молнии, требуя для него самой суровой кары.

– Я был неправ, – нехотя признался Гарри.

– А я полагаю, что и тогда был прав, требуя от Вас вести себя прилично, – стукнув кулаком по столу, заявил Скримджер. – Вот Ваш так называемый шеф, он приличиями не пренебрегает. И далеко пойдет! Он составил куда более длинный список и подсунул мне на подпись. Но пока что мне решать, кто достоин ордена Мерлина, и вам придется с этим считаться.

И министр гордо откинул назад свою тяжелую голову. Гарри насупился. Он не знал, что можно на это ответить, и полагал, что нет смысла спорить.

– У Вас будут какие-нибудь пожелания, юный герой? – грозно поинтересовался Скримджер.

Гарри помедлил. Ему не хотелось просить этого, по-своему очень порядочного, колдуна о чем бы то ни было. Но и ждал он, пожалуй, слишком долго.

– Я хотел бы, – твердо произнес Гарри, – посетить могилы моих родителей и ближайших родственников.

– Что же. Не вижу повода отказать в столь почтенной и естественной просьбе, – сварливо согласился министр. Гарри показалось, что сие пожелание Скримджер воспринял с облегчением, а ожидал он худшего.

Рону и Гермионе позволено было составить ему компанию.

Следующие два дня герои привыкали к мысли, что все закончилось, и очень успешно. Странно, но, сталкиваясь между собой, члены Дамблдоровой Армии избегали обсуждать случившееся, глупо улыбались и говорили мало, в основном о пустяках. Фадж глядел на них любовно, с гордостью, и неразговорчивость таких замечательных учеников весьма его огорчала. Тем более что в «Пророке», по его словам, появлялись весьма красочные репортажи со знакомой подписью.

В общем, когда за Гарри прибыл обещанный министром эскорт, юноша почувствовал даже неловкость от того, что перспектива посетить могилы так его прельщает. Он надеялся, что пребывание вне школы поможет ему встряхнуться.

Переживания оказались совсем не такими, как он думал. С самого начала он ловил себя на неожиданных, непонятных чувствах. Гарри приходилось сталкиваться со смертью, но на кладбище она оказалась совершенно другой. Нет, до того Гарри посещал кладбище дважды, оба раза находился в состоянии смертельной опасности и ни разу не имел возможности спокойно все рассмотреть. Теперь его восприятие, обостренное недавней встряской, особенно жадно вбирало впечатления.

С первых минут пребывания на небольшом, по преимуществу колдовском кладбище в нескольких милях от лощины Годрика, где были похоронены многие поколения Поттеров, Гарри потрясло настолько сильное отторжение, что разобраться в нем юноша сумел лишь позднее. Делиться с друзьями сразу он не решился. Гермиона с цветами из теплицы держалась отчуждено, Рона то и дело охватывал суеверный трепет, сотрудники Министерства, их сопровождающие, вели себя чрезвычайно тактично.

Фамильный склеп Поттеров был очень красив. Это было небольшое строение, с фасада подобное миниатюрному замку или, пожалуй, фигуре ладьи. По обе стороны короткой дорожки росли кусты сирени.

Внутри он зато замерз. Гарри рассматривал многочисленные урны и читал имена, поначалу с интересом, но в итоге у него зарябило в глазах. Тогда он поспешил выйти на воздух, так и не проникнувшись никакими особенными чувствами; ему было неприятно думать, что равнодушие Снейпа с оттенком антипатии повлияло на его собственное отношение к семье отца.

Там же располагалась настоящая могила Дамблдора, и после того, как Рон успел это выяснить, Гарри не мог не посетить и ее тоже. Его потрясло, что надгробие, судя по всему, было точно таким же, как то, ненастоящее, в «Хогвартсе». Они постояли немного в странном оцепенение, Гарри возложил два нарцисса, после чего кивнул аврорам, давая понять, что можно следовать дальше.

Родители Гарри нашли последний приют на одном из больших кладбищ возле большого города. Шагая по дороге, Гарри мог видеть ряды могил, очень разных, иногда сворачивал и читал имена и постепенно сумел разобраться, что же его смущает. Нечто противоестественное в своей сущности крылось в замеченном им отличии. В некоторых местах памятники, ограды и все остальное поражало броскостью, даже помпезностью, и чрезмерной ухоженностью. Но попадались могилы и совсем заброшенные, заросшие, с подрезанной кое-как травой и покосившимися скамьями. «Разве смерть приемлет выпендреж или убожество? Неужели все это на самом деле нужно? – вопрошал Гарри, внутренне содрогаясь. – Разве что для памяти? Лучше бы люди хорошо относились к своим родственникам при жизни».

У Джеймса и Лили Поттеров не было надгробья, только две мраморные таблички с именами.

– Мы не могли привлечь внимания к этому месту, опасаясь вандализма, сэр, – произнес чиновник с оттенком сожаления.

Гарри очень старался что-нибудь почувствовать. Но это место не имело ничего общего с его родителями, счастливые лица которых он столько раз с любовью изучал в альбоме.

– Все в порядке, – произнес Гарри. – Я сам должен этим заняться.

Последним в списке было кладбище в местечке Спиннерс-Энд, где Гарри еще издали распознал интересующую его могилу. В отличие от бесчисленных других, она выглядела очень прилично. Гарри вспомнил слова тети Петунии, что всем распоряжался профессор Снейп. С надгробий на парня смотрели фотографии, довольно удачные. Гарри долго разглядывал их и решил, что его родителям надо подобрать такие же. Элвис Эванс был рыжеватым, худощавым и бородатым человеком с задорным блеском в глазах. Джиллиан Томпсон-Гейл выглядела жизнерадостнее, но вместе с тем и солиднее. И, если деда Гарри вспомнил сразу (каким-то образом тот оказался у него за спиной в зеркале Сокровения), то ее Гарри увидел впервые. Его бабушка при жизни обладала волевым лицом и проницательными зелеными глазами, выражение которых делали их непохожими на Гаррины. Но, пожалуй, Лили Поттер походила на мать очень сильно.

– Видно, что они были оптимистами, – заметил Рон.

Гарри ничего не ответил, продолжая изучать портреты. Да, Рон был прав, фотографии изображали людей средних лет, которые светились внутренним стержнем. Обе их дочери были изящнее, утонченнее, но, несомненно, не обладали в такой мере прямотой и жизнелюбием, притягивающих к ним людей. Петунии нужна была респектабельность, а Лили – героизм, какой-то смысл жизни, без чего их родители прекрасно обходились. Приходилось признать правоту Снейпа: Гарри и в самом деле ничем не напоминал лучших, по мнению профессора, представителей линии Эванс.

Он довольно много времени провел там и с трудом оторвался от созерцания фотографий. Но, выйдя за кладбищенские ворота, вздохнул с облегчением.

– Как ты себя чувствуешь? – рискнула спросить его Гермиона.

Повернувшись к ней, Гарри взглядом попросил охрану отойти подальше, и заговорил с друзьями лишь после того, как убедился, что их не услышат.

– Когда я… туда, – он указал пальцем вверх, – не вздумайте устраивать мне ничего подобного, ясно? Сжечь и пепел развеять!

– Если я «туда» раньше тебя, то мне – то же самое, – потребовала Гермиона.

– Ну что ты, леди Малфой должны похоронить с почестями, – с уморительно серьезным видом поддел подругу Рон.

Задумчивость и сомнения рассеялись, когда Гарри достиг первого дома и прошел мимо него по мощеной булыжниками дороге. Там его и окликнули, указав, что пора возвращаться, и прогулка по окрестности в программу не входит.

Он почувствовал себя совершенно в своей тарелке, приземлившись у ворот школы, по обе стороны которых скалились крылатые кабаны. Гарри поглядел на замок. Основатели называли его Обитель бессмертия, и в самом деле, здесь никогда не было того кладбищенского покоя. Гарри почему-то вспомнился профессор Слагхорн с его тягой к «спокойной жизни», и он всерьез усомнился, а бывает ли она, эта спокойная жизнь. В «Хогвартсе», где росли, взрослели и приобретали знания колдуны и ведьмы, всегда далеко было до спокойствия, и причин тому имелся легион.

Оказавшись снова в школе, Гарри почувствовал себя как бы вдвойне живым. Точнее, он почувствовал себя так, словно проснулся от спячки. И он знал, каким делом ему стоит заняться.

Теперь Гарри считал себя обязанным обсудить свои сомнения относительно уместности работы Снейпа в качестве учителя. Он долго думал, к кому с этим обратиться, и пришел к выводу, что никто из школьных учителей, даже МакГонагол, не поймут его, да и не вправе они решать такие проблемы. Обсуждать это с министром Гарри не собирался из других соображений – при всей своей неприязни к Северусу Снейпу, он понимал, что это уж слишком. Конечно, будь рядом Дамблдор, Гарри без раздумий доверился бы ему, но Дамблдора пока не было, и потому в итоге гриффиндорец решился побеседовать с его преемником.

Застать Перси одного ему долго не удавалось, невзирая на то, что тот появлялся в школе почти каждый день, все еще исправно прикидываясь исполнителем воли министра. За это время желание поговорить с ним о Снейпе сделалось для Гарри почти навязчивой идеей. «Мерлин, это будет настоящий подвиг, если последующие поколения учеников никогда не столкнутся с его придирчивостью, предвзятостью… Правда, они никогда об этом не узнают», – думал Гарри, но предполагаемая неблагодарность ничуть не умаляла силу его намерения. Нет, он старался быть объективным, он вовсе не считал Снейпа сумасшедшим, но искренне считал, что для работы с детьми такой дрянной характер является препятствием.