Текст книги "Операция "Берег" (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

– Да бросил. Давно уже. Но сейчас что-то потянуло. Облажался, да еще руки… Ого, красота какая! – восхитился Земляков портсигаром. – Только у тебя там последняя сигарета, себе оставь.

– Товарищ командир для особых случаев курево держит, мы потом ему еще папиросок хороших найдем, – пояснил Митрич, доставая спички. – А чего с руками-то? Ожог?

– Не так обидно было бы. Порезал стеклом. Главное, и не заметил, – Земляков вздохнул и неловко затянулся ароматным дымом. – Ух ты, не иначе колумбийский табак, отборный? Эх, угораздило меня полезть не туда. Прижмет меня начальство по полной, и заслуженно. У нас же служба – сущая канцелярщина. А я теперь того… безрукий, непонятно, как с галифе при нужде справляться.

– Справишься, – заверил Митрич. – По госпиталю знаю: раз большие пальцы остались в оттопырку, значит, боеспособен.

– Ну, утешил… – переводчик хотел еще что-то сказать, но тут от санитарной машины истошно завопили:

– Старший лейтенант Земляков! Вам отдельное приглашение⁈ Немедля в машину, в санроту на обработку. Воспалятся пальцы, ампутируют, будете знать!

Переводчик прошептал нехорошее, и немедля встал – курить под вопли военфельдшера Варлам мало у кого мужества хватит.

Машина с ранеными двинулась к воротам, сидящий на борту Земляков махнул белой лапой.

– Живо оправится, – заметил дед. – Пустяки. Перестраховывается злопамятная медицина, некоторые там слишком мстительные, вот непременно клистиром лечить возьмутся.

– А тебе смешно?

– Чего нет-то? Дело молодое, у военфельдшеров свои знаки внимания, характерные. Докуривать памятную будешь?

Больше ничего ядовитого Митрич не добавил, не подшучивал. С чувством докурили на двоих заморскую сигарету, продолжая разглядывать замковый двор. Здесь уже и начальство появилось. Что-то показывал здоровяк-контрразведчик, старшие офицеры задирали головы, оценивали подбитую башню-колокольню. Медицинский офицер, добродушный начальник Варлам, забрался на кабину тягача, азартно клацал фотоаппаратом, снимая белые флаги и появившийся на стене победный красный.

– Заканчивается здесь война, – сказал Олег. – Но продолжается наша служба. Пошли, дед, нужно экипаж пустить глянуть.

– Так идем. Только война не очень-то кончается, – невесело усмехнулся Митрич. – Мне тут намекали. Вовсе не всё мы сделали. Еще эта самая – Земландская группировка, к морю нужно выходить.

Таяло в серых сумерках прусское небо, доносился оттуда зуд самолета – кружились листовки с немецким текстом приказа Ляша[5]. Приказ о капитуляции еще далеко не до всех немецких войск дошел, огрызался местами Кёнигсберг. Но уже почти стихла артиллерия.

* * *

Около 19 часов к нашим бойцам вышли под белым флагом два немецких офицера: полковник Хефке и подполковник Кервин, имевшие полномочия для начала переговоров о прекращении боевых действий.

Чуть позже подполковник Кервин провел в штаб немецкого гарнизона начштаба дивизии подполковника Яновского, капитанов Федоренко и Шпитальника – они передали официальный ультиматум.

В 22:45 генерал Ляш отдал приказ о немедленном прекращении сопротивления.

Ночью на некоторых участках сопротивление продолжалось – не до всех немцев дошел приказ, и не все ему поверили. Последними – уже 10 апреля – сдались гарнизоны башен «Врангель», «Дона», форта № 7 «Герцог фон Гольштейн», бастионов «Грольман» и «Штенварте».

Т-34–85 (и примкнувший к ним броне-велосипед) в центре Кёнигсберга

В Кёнигсберге все было кончено. Но война продолжалась.

В течении 9-го апреля авиация Краснознаменного Балтийского флота наносила очередные бомбово-штурмовые удары по кораблям противника на подходах к Пиллау, в самом порту, и в иных районах боевых действий. В этот день в результате атак авиации были потоплены и повреждены шесть транспортов, эскадренный миноносец, танкер и три вспомогательных судна.

[1] Определенно линия «К». В те дни подобного приказа не было, и быть не могло.

[2] Один из старинных исторических районов Кёнигсберга. Назван по протекавшему ручью Лёбе – Липовый.

[3] Сие длинное и красивое название означает «пожарную полицию», сформированную в 1938 году. Как всегда у немцев, была сложной, запутанной, постоянно реформируемой структурой. Данный персонаж имел звание, приблизительно равное пожарному подполковнику.

[4] Отто Хельвиг – группенфюрер СС, возглавлял штаб оберабштабнита в Кенигсберге.

[5] Линия «К» – события идут с опережением на несколько часов. Переговоры о капитуляции комендант Ляш начал лишь около 19 часов, советские представители прибыли в его бункер позже, официальное время отдачи приказа о капитуляции гарнизона – 22:45.

Глава 19

19. Парадоксы и прочая рутина

16 апреля 1945 года Кёнигсберг

11:20

Работал старший лейтенант Земляков. Всё снаружи двигалось, концентрировалось, меняло направление, продолжало марши к фронту или проверки-зачистки и разминирование города, а товарищ Земляков, блин, усидчиво работал.

– Фамилия, место рождения, звание, последняя должность?

– Обер-шютце Гюнтер Ульбрихт…

Задница уже от немцев болит, в смысле, не от самих немцев, а от допросов. Большую часть дня вот это самое «фамилия-звание?». Довольно безнадежное дело. Нет, результаты имелись, но мелковатенькие, незначительные, так сказать, «археологического порядка» – в общем, катастрофически отстающие от актуальных требований оперативной работы. По большей части обрывки слухов собирал товарищ Земляков. Из практических результатов опергруппа «Город» смогла предъявить начальству довольно интересное сооружение в порту – с подводом мощной электросиловой линии, что-то там пытались немцы подключить, но строительство завершить не успели. Работы велись до дня штурма, можно сказать, раствор еще не схватился. К объекту старший лейтенант Земляков выезжал лично, глубокомысленно оценил дизайн проводов в распределительных шкафах, полюбовался на затопленные корабли, и отбыл в офис опергруппы. Еще в активе группы числилось разоблачение шести эсэсовских упырей, пытавшихся залечь в лагере военнопленных под видом рядовых вермахтовцев.

Приказом сверху опергруппа «Город» утверждалась в составе семи человек – два офицера и пять бойцов рядового состава, два автомобиля. Вышло как обычно: офицер имелся, троих солдат дали, машины «будут на днях». Ну, автосредство Евгений закрепил явочным порядком – памятный «Опель-кадет» за опергруппой пока оставил, благо, сие волевое решение никто не оспаривал.

Вообще вышло хреново. Тыловая ссылка с понижением. Формально – старший офицер опергруппы, полномочия, должность и подчиненные – всё есть. В реальности – отстранение от серьезной работы. Это за героический штурм Королевского замка. Ну, заслужил, да.

После итогового совещания по штурму и результатам работы тов. Землякова вызвали на прямую связь с Москвой. Разговор был коротким, Евгений дважды ответил «так точно!», один раз «виноват!». Рецепт бывшей начальницы был верен – в подобных ситуациях самые верные формулировки. Возможно, помогло, могло быть еще хуже. Что ж, трудимся, в городе тоже кому-то нужно отрабатывать.

…– Ульбрихт, опишите характер вашей службы и получаемых технических заданий в период штурма города.

– Я не делал ничего ужасного, господин обер-лейтенант. Всего лишь обеспечивал работу электропитания бункера. Мы – вермахт, мы исполняли приказы…

Угу, вермахт он. С 37-го года вермахт, если и не выслужился, то повидал вдоволь самого разного…

Опергруппа «Город» квартировала рядом с комендатурой – по сути, одно здание, только подъезд отдельный, отсечен выгоревшей частью. Охрана комендатуры прикрывает – у самого «Города» из боевых мощностей имелся лишь сапер Звягин – боец опытный, но не всесильный. В штабной группе сержант-радист Горнявый и «свежая оперативная кровь» – рядовой Тяпоков, по прозвищу Тяпка. Чудесный военнослужащий, что и говорить: худой как глист, в очках – не эффектных-стильных, как у тов. Землякова – а обычных, с круглыми лупоглазыми стеклами в полноценные «– 4». Призван в марте, в общем, успел на войну. Прямо без слез на бойца не взглянешь. Но! Именно что чудесный солдат – тут без всяких иронических кавычек. Выручает серьезно. Тому, кто в строевом отделе прислал человека по запросу-заявке, нужно будет бутылку «Блютгерихт» (чтоб этому вину…) при случае в благодарность выслать. Запрашивали «грамотного, усидчивого, дисциплинированного, с хорошим почерком» – получите и распишитесь. Всего девять классов, это с учетом характерности военных образовательных лет, но пишет быстро и без ошибок, головой соображает, и главное – удивительная сознательность. И на фронт сам рвался, и важность бумажной работы осознает, и главное – из настолько интеллигентной семьи, что даже основами стенографии владеет. Ну не клад ли⁈

В остальном ничего приятного тов. Землякову в текущей ситуации не виделось и не предвиделось. «Кукушку» прищучат – в любом случае это случится, пусть и с непростительным опозданием – но это случится где-то у Пиллау, где разгораются жестокие бои. И прищучат уже без непосредственного участия группы «Город». Видимо, уже явочным порядком это случится, если следовать известной аналогии про зачищаемые замковые залы и комнаты – в самом последнем чулане и обнаружится кукушечий портал. Ну, так тоже бывает, когда заранее вычислить не получается.

Отрицательный результат – тоже результат. За него не награждают, да и гордиться нечем, но…. Да какое «но», откровенно говоря, крайне неприятно, а если нет шансов реабилитироваться, так неприятно вдвойне.

…– Встречались ли вы в последние недели и месяцы со служащими 87-й отдельной роты связи Люфтваффе[1]?

– Нет, господин обер-лейтенант, даже не слышал о таком подразделении. Полагаю, в городе такой роты не было.

Не врет обер-шютце. Интуитивное чутье появилось по части вранья и уклончивости показаний у тов. Землякова. Нестыковочки и шероховатости вычленяются сами, без особой работы мозга. Такая себе психология, не очень осознанная. Но помогает. Понятно, не стопроцентная оценка, но все же…

«Стопроцентный результат и безоговорочную победу демонстрируют только хреновые современные кинофильмы – там режиссеры патентованные идиоты с официальными справками из наркодиспансера» – сказала Катерина в телефонном разговоре. Застряла товарищ Мезина в Москве, всё там что-то уточняли и корректировали, собственно, и звонила для уточнения. Себя и перепроверяла – ростом «зигфрида», упокоенного прилюдно в Гросс-Фридрихсберге, интересовалась. Евгений сообщил свою версию, потом съездили в поместье, провели эксгумацию, замеряли документально, матерчатой рулеткой. Черт, ну что за служба стала, а? Впрочем, тогда еще Тимка был в опергруппе, с ним всё как-то легче сложности следствия обходились.

Эх, ушли лучшие оперативные силы. И было без них как-то немного тоскливо. Привычка, да. «Линда», ОМГП – знакомые, пусть поредевшие, но ставшие вдвойне надежными кадры.

Провожал лично – на то строгих запретных указаний не имелось, значит, допускалось.

Прошли первые автомашины с уже поблекшей и покоцанной «Л» на кабинах и бортах. Бойцы выглядывали из-под драных тентов, неформально козыряли начальству и тут же восхищались статной девицей-регулировщицей, стоявшей перед временным понтонным мостом. Во всем чувствовалась некоторая, пусть и временная, расслабленность – все же серьезное дело завершили, вот он – поверженный Кёнигсберг, в любую сторону смотри, оценивай, запоминай. Гигантские руины, закопченные, битые, исклеванные железом стены, искореженная, спихнутая с проезда техника…

– Не огорчайся, Жень, рано или поздно догоните, – великодушно сказал майор Васюк.

– Да что ж, здесь тоже нужно доработать, – не скрывая печали, напомнил товарищ Земляков.

Подполковник Коваленко отчетливо фыркнул.

Сердито начальство, оно и понятно – в Москву подполковник доложил подробно, скрывать о странностях замковых штурмов, возглавляемых штабными переводчиками, не стал. Подполковнику же и «прилетело» в первую очередь.

– Ничего-ничего, переводчиков и в мирной жизни не забывают, получишь еще свой орден, Женя, не обойдут, – утешил майор Лютов.

– Да он не за орден переживает, а за собственную дурость, – пояснил Коваленко. – Вот и пусть хорошенько запомнит это гадкое, но уместное чувство.

– А я чего, я запомню, – печально согласился Евгений.

Искреннее раскаяние на начальство тоже действует. Понятно, не сразу, но имеет смысл продемонстрировать.

Мимо пролязгали бронетранспортеры отряда – по сторонам от моста, на набережной, уже скопилась очередь представителей иных частей. Хозяйственники, трофейщики, санитарная машина – с этой высунулись бойкие медички, махали руками, подгоняли. Небось, Варлам (не к ночи упомянутая) уже бы вовсю орала, заглушая двигатели. Но военфельдшера оставили в Кёнигсберге под предлогом «обеспечения скорейшего выздоровления личного состава сводного отряда». Это в том смысле, что и ранбольные побыстрее взбодрятся, а здоровые на фронте без фельдшера малость отдохнут.

– Ты тут без шуток – повнимательней, – сказал Коваленко остающемуся переводчику. – Задача остается той же, а то, что она оказалась нерешенной, лишь усугубляет. Ну, ты и сам понимаешь. Рой носом, ищи подсказки. Мы там ждем. Что-то мне складывающаяся ситуация совершенно не нравится. Я, товарищи, говорил, и еще раз повторю – не найдем мы в Пиллау кукушкиной базы, негде ей там пристроиться.

– Да мы поняли, ты, товарищ подполковник, местный и все там знаешь, – закивал Васюк. – Но фрицев из Пиллау все равно нужно выбивать, так что глянем на твою малую родину. Хотя звучит это и внезапно.

– Парадоксально звучит, – поправил начитанный майор Лютов и тут же в голос заорал: – А это еще что за?!.

Встала колонна. С головного танка спрыгивал танкист в посеревшем и промасленном почти до полной камуфляжности комбинезоне. Сделал несколько шагов, неуверенно приостановился. С той санитарной машины, ждущей у моста своей очереди, слетела девчонка: форма, даже издали видно, подогнана по росту, но распахнутая телогрейка выглядит почти ватным манто – не столь по размеру гигантскому, как а из-за миниатюрности хозяйки. Ватник-то особо ушиву не поддается, там пуговицы переставить да рукава подкатить, вот и все основные возможности индивидуальной подгонки. А хозяйка… даже издали видно, не особо гвардейского телосложения, больше сказочно-дюймовочного…

Встали двое друг перед другом…

– Вот Терсков учудил, – фыркнул Лютов. – Хороший же офицер, исполнительный и инициативный, и нате вам. Ладно бы еще красавица была…

– Вот это ты напрасно, – сказал Коваленко. – Симпатичная санитарочка.

А там – между танком и машиной – торопливо говорили что-то друг другу, наверное, и не слыша себя от рева близких моторов, девчонка сунула что-то бумажное – письмо, а может адрес. Обняться, лопухи, не решаются…

– Ох и всыплю! – зарычал Лютов. – Целуй да тикай к машине, дурак. Эх, Терсков, Терсков…

Кричала и грозно махала флажком регулировщица, кричали с санитарной машины, свистели шалые артиллеристы с помятого «студебеккера», рокот танков заглушал все. Сидели в люках танкисты, смотрели, блистал стальной улыбкой Иванов в сдвинутом с наголо стриженого лба танкошлеме…

Танкист на миг сжал руку подруги, качнулся назад, но полез за пазуху. Мелькнуло что-то непонятное, мягкое, с шелковым красивым взблеском.

– Нет, но каков наглец⁈ Еще и трофеи дарит! – возмутился Лютов.

Земляков засмеялся:

– Это, товарищи командиры, не трофей, а подарок. Давайте на меня взыскание Терскова бахнем? Я за юное зарождающееся чувство готов пострадать.

– Великодушный какой. Поэтичный, – заворчал Васюк. – Старлей начудил, колонну задержал, ему и отвечать. Но в меру отгребет, да, товарищ майор?

– В меру, в меру, я ему… – Лютов грозил кулаком танку.

Танкист уже запрыгнул на броню, «тридцатьчетверка» окуталась дымом выхлопа, стремительно двинулась через мост. Терсков уже из люка оглянулся на начальство, кивнул – «виноват, отвечу».

– Ох и будет тебе мера! – заорал строгий командир ОМГП, хотя услышать его на «ноль-втором» заведомо не могли.

Но Терсков уже игнорировал начальство, оглядывался на девчонку. Та как дите подскакивала на мостовой, махала рукой. Эх, много ли для счастья людям на войне нужно.

Уходили танки по шаткому, вздрагивающему временному мосту

– Безобразие! – поправляя фуражку, подвел итог инциденту Лютов. – И главное, какой пример рядовому составу⁈

– Ну, с какой стороны посмотреть, – заметил Коваленко. – Безобразие, конечно, но лучше пусть на наших девчат смотрят, чем на немок поглядывают. Отчасти простительно. Молодежь все же.

Офицеры посмотрели на Васюка, тот немедленно возмутился:

– И я «молодежь», что ли⁈ Причем тут личные анкетные данные⁈ У меня, между прочим, полный порядок.

– Так у тебя Анита – девушка с опытом координации масштаба всесоюзного центра связи, у нее всегда порядок. А тут полевые условия, пересеклись счастливым случаем – уже полный восторг, – сказал Земляков.

– Опять защищаешь⁈ Сам-то… Замки он с налету берет, герой неустрашимый. В башке-то что было?

Совершенно бессмысленно оправдываться, пояснять, что шел на разведку, остальное чисто случайно. Ну да ладно, все равно схлопотал по полной программе.

Утягивалась колонна, уже проскочили хлебовозка с водовозкой, пошли иные бесценные автомашины жизнеобеспечения. Товарищи командиры тоже двинулись к своим «Виллисам» и трофейным вездеходикам.

– Смотри тут, Женька.

Старший лейтенант Земляков пообещал бдить и в штурмы не лезть.

Ушла колонна, начала рассасываться «пробка» у моста, а Евгений чертыхался в «Опель-кадете». Это у Яниса все с полоборота заводилось, а тут проявляет машинка норов, да еще руки забинтованные плохо слушаются. Но длинное немецкое ругательство подействовало – двигатель завелся.

– Ну, пять-десять минут у нас определенно есть, – сказал Евгений «Опелю». – Полюбопытствуем, что ли?

«Опель» не возражал, догнали санитарную машину у площади Вильгельма I. Земляков махнул, чтоб «полуторка» остановилась, из кабины полуторки немедля заорала медицинская младшая лейтенантша – возрастная и страшно сердитая, пришлось помахать удостоверением.

Встали у перевернутого трамвая и разбитой баррикады. Группка немцев уже работала, разбирала камни и усердно подметала островки уцелевшей мостовой.

Земляков козырнул главной медичке (вздохнул про себя – с забинтованными лапами что ни делаешь, выглядит смехотворно):

– Надолго не задержу, товарищ медик. Необходимо маленькое уточнение.

Глянул в кузов – жизнерадостные девушки притихли. Ну да, когда СМЕРШ останавливает, радости мало.

– Без нервов, я по чисто бытовому вопросу. Имею отношение к знакомым вам танкистам, – Евгений махнул забинтованной лапой в сторону моста.

Вот сразу заулыбались, косясь на девчонку. Вблизи она оказалась чуть старше, хотя хрупкая до невозможности. Но прав зоркий Коваленко – симпатичная.

– Адрес-то полевой почты успели взять, товарищ военнослужащая? – поинтересовался Евгений.

– Н-нет. Там же стоять нельзя, – пробормотала девчонка. – Я свой адрес дала. У меня готовый был.

– Вот это правильно. Но все же запишите и наш, это на всякий случай…

Продиктовал номер полевой почты – записали сразу в три пары рук, с энтузиазмом слюнявя чернильные карандаши.

– Старший лейтенант, и даже танковый комроты, – томно вздохнула высокая шатенка с медалью, стреляя взглядом по особисту. – Ох, повезло тебе, Олька.

– Тут без шуток, «повезло – не повезло» – дело личное, время покажет. А офицер отличный, лично возглавлял танковое подразделение, штурмовавшее Королевский замок, представлен к награде. Учитываем, товарищи медики, – Королевских замков не так много, они всегда в историю попадают, – пояснил Евгений.

– И вы там были, товарищ старший лейтенант? – вопросила шатенка.

– Принимал участие, но, конечно, не столь очевидное и прямое, наград не заслужил, – признался Земляков. – Ладно, девушки, будьте здоровы, пишите письма.

– Может, вас перебинтовать, товстаршленат? Бинт уже не очень свежий, – предложила главная медичка.

– Не стоит переводить перевязочный материал, мне еще «баранку» крутить и крутить, запачкаю, – Евгений приветственно поднял бело-серую ладонь. – Счастливо! Да, Оля, забыл спросить – вы с Ивановым, ну, тем, что с зубами, тоже знакомы?

– С дядей Митричем? Конечно! Вы ему, пожалуйста, отдельный привет передайте! Я не успела… – закричала девушка Оля с уже отъезжающей машины.

Евгений сел в «Опель», положил огорчительные ладони на руль и задумался. А нет ли в этом чего-то странного и отчасти сверхъестественного? Почему все окружающие непременно знают Дмитрия Дмитриевича Иванова, отчего он всем подряд слегка знаком, но по существу, никому толком не известен? Есть в этом что-то мистическое, или просто кажется? Надо бы с Катериной поговорить, она, похоже, лучше эту странность понимает.

Но Катерины тогда не было, потом пошли иные дела, вроде всего несколько дней миновало, а как будто полноценные месяцы в Кенигсбергской комендатуре прослужил…

…– Фамилия, место рождения, звание, последняя должность?

– Отто Ренн, штабс-фельдфебель…

Старший лейтенант Земляков задавал дежурные вопросы, слушал, и постепенно переходил к вопросам не дежурным, Тяпоков стенографировал, в шкафу с дверцей, пробитой осколком, росла стопка уже оформленных протоколов. В соседней комнате под присмотром сурового и крайне многозначительного видом Горнявого томилось трое очередных немцев – кандидатов на «сказать что-то ценное». Пленных передавали с пунктов приема, сейчас везде работают люди, имеющие ориентировки по линии «Кукушки», сил задействовано много, толку мало. Что ж, рутина оперативной работы.

…– Мы располагались у Штайндаммских ворот, генераторы разбило, мне приказали идти с винтовкой на позиции, но я плохо стреляю, господин обер-лейтенант… – с тоской излагал штабс-фельдфебель.

– Ваша стрелковая подготовка меня не волнует. Расскажите о необычных электромонтажных работах в последние полгода.

– О необычных? Но…

Пустышка. Скорее всего, бригады, производившие действительно важные работы для обеспечения «Кукушки», были уничтожены сразу по окончании подключения портала. Лишняя сотня жизней для этой организации ничего не значит, лучших рабочих отобрали и эвакуировали на «ту сторону», остальных ликвидировали. Нет, не в том направлении нужно рыть. А куда рыть, если даже и по верхушкам не идет? Крайсляйтер и гауляйтер ничего детального толком не знают, а куда уж выше. Мы тут не Штирлицы, идти подряд по всем кабинетам не можем, Бормана и Шелленберга в курилке порасспрашивать не выйдет. А этих штабс-фельдфебелей с обер-шютцами – тьма тьмущая…

Из дельных разговоров за прошедшее время случился один, да и то не плод оперативных усилий, а скорее, случайная встреча.

Сделали паузу в допросах, требовалось чуть передохнуть и пообедать. Земляков оставил за старшего группы радиста, двинулся в столовую. Быт комендатуры только устанавливался, кормили товарищей офицеров довольно непредсказуемо, прямо даже не угадаешь: то поджаренные колбаски-боквурсты[2] с перловкой, то гороховый суп с «мясным хлебом[3]». Вообще было интересно, и хоть какое-то переключение работы мозга. Вместе с Дато Беридзе – помощником коменданта – шли через двор. Окликнул часовой:

– Товарищ капитан, тут немец приперся. Гражданский. Я его к дежурному направляю, а он не идет, чего-то иного хочет.

– Э, чего «иного»⁈ Порядок должен быть! – немедля возмутился темпераментный Дато и двинулся наводить этот самый порядок.

По-немецки капитан Беридзе неплохо понимал, но сам говорил с таким характерным кавказским акцентом, что немцы пугались. Посетитель – немолодой уже горожанин, под напором грузинско-немецкого словесного потока попятился, плотнее прижал к груди шляпу. Тут Евгений осознал, что лицо немца ему смутно знакомо. Вах! на фото он именно в шляпе был, правда, в летней. Сейчас бы надел хоть эту – темную, а то ошибиться можно, сильно похудел. Если это, конечно, вообще он…

…– Говорите, «порядок у вас был»? – возмущался Беридзе на плотно «счетверенном» немецком. – Какой при Гитлере порядок⁈ Разве это был порядок⁈ Порядок, он правильным должен быть…

– Постой, товарищ капитан. Господин немолод, сразу столько порядков ему не переварить, – предупредил Земляков, присматриваясь.

– Женя, разве я не верно говорю⁈ Разве не правильно⁈

– Нет, все верно, только тут же местный прусский акцент нужен.

Немец глянул на забинтованные руки подошедшего офицера, еще больше ссутулился. Залепетал:

– Благодарю, я понял, зайду завтра. Понимаю, порядок. Проблемы музеев и культуры сейчас далеко не первоочередные.

Старший лейтенант Земляков улыбнулся:

– Доктор Роде? Рад вас видеть. Вижу, то письмо в прошлом году до вас дошло, и вы его осмыслили. Не волнуйтесь, здесь все на своих местах, и о вас знают. Вас уже начали разыскивать, планируя просить помочь розыску и охране культурных ценностей. У нас действительно порядок, пусть и не совсем оформившийся. Обстоятельства, как понимаете.

Доктора отвели в столовую и накормили.

– Дато, ты еще орден хочешь? – прошептал Евгений, выпросив у подавальщицы еще одну тарелку с борщом.

– Так мне нэ надо! Заслуженно хочу!

– Именно! Тебя после войны в музеях очень хорошо вспоминать будут. Тут об уникальных ценностях речь идет. Этот немец-доктор большой специалист, только искать его еще не начали.

Дато был культурным офицером, о Янтарной комнате слышал, проникся серьезностью момента.

За борщом побеседовали с доктором о жутких днях штурма, ни о чем культурном товарищ Земляков не спрашивал – своих дел хватает, а насчет попыток вполне возможной эвакуации ценностей по маршруту «Кукушки» лучше позже вопросы задать, когда доктор поуспокоится. Но предупреждение в письме, весьма размытое, но становившееся вполне очевидным с развитием событий, свое дело сделало – тогда, в конце лета 44-го, доктор ничего не понял, много позже начал делать выводы. Неглупый человек, хотя своеобразных принципов. Или полного отсутствия принципов?

Доктора Роде передали Комиссии по розыску и охране ценностей – та уже вовсю работала, имелись в ее составе двое «командированных», надо думать, отыщут сокровищ побольше, и всяких трагических случайностей с доктором и его женой[4] не допустят.

Сейчас о докторах и искусствоведении старший лейтенант Земляков не думал. Пометил мелькнувшую в ответах пленного еще не фигурировавшую фамилию немецкого инженера-энергетика и завершил допрос. Теперь Отто Ренн отправится работать в бригаде военнопленных, надо думать, будет восстанавливать что-то разрушенное, а может, строить новое, добротное. В личном деле ставим пометку «склонен к сотрудничеству», так ли это – черт его знает. Может, все-таки врет и утаивает. Быстрая перепроверка требует привлечения многих сил и времени, коллеги в СМЕРШе это понимают, пока больше на интуицию и проницательность полагаемся. А этих достоинств лично нам не хватает.

Евгений посмотрел на собственные ладони: на левой повязки уже не было, краснели и чесались поджившие и затянувшиеся царапины и порезы. М-да, линия жизни у нас теперь потертая и испятнанная, как у мелкого рецидивиста. Правая ладонь пухлая и в бинтах, нужно на перевязку сегодня зайти, а то Варлам не упустит момента для буйного возмущения. Писать пока тов. Земляков не в состоянии, что с одной стороны недурно, а с другой накапливает бюрократические долги. Далеко не все можно рядовому Тяпокову надиктовывать, да он, бедняга, и так уже охренел от объемов. Хотя не жалуется, молодец, настоящий комсомолец и самоотверженный труженик оперативного фронта.

– Так, боец, перерыв десять минут, запланированное переключение с пальце-мозгового напряжения на общефизическое.

– Товстаршлнант, мне же перепечатать протокол нужно, – безнадежно намекнул Тяпка.

– Ничего-ничего, с посвежевшей головой даже лучше пойдет, уж поверь старшему опытному человеку. Автомат берем, не забываем личное оружие.

Вышли во двор – у выгоревшего незадействованного крыла здания силами дожидавшихся допроса немцев-электриков и часового-прораба Звягина был установлен гимнастический турник. Комендант глянул, сказал – «на виселицу слегка похоже», но запрещать не стал.

– К снаряду! – скомандовал Евгений.

Тяпка поудобнее закинул за спину автомат, подпрыгнул, повис. В строго вертикальном состоянии он уже окончательно напоминал близорукую глисту. Водитель припаркованного в комендатурском дворе случайного грузовика-«мана» немедленно заржал.

– Смешно? – поинтересовался Земляков. – А ну, вышел! Вышел, говорю!

– Да я чего…

– Да жопу ты там отсидел, даже снаружи заметно. Смехерочки, да писехаханьки ему… Упор лежа принять! И, раз…

Отсчитывая упражнения и великодушно давая передохнуть, Земляков попутно читал физкультурникам краткую лекцию о достоинствах и опасностях старинного города Кенигсберга. Личный состав, охваченный физкультурным процессом, пыхтел и слушал (Тяпка уверенно подтягивался уже два с половиной раза – явный прогресс), попрятавшиеся за машины остальные водители – уже наученные опытом – тоже слушали.

…– Таким образом, Великий магистр Тевтонского Ордена Альбрехт Бранденбург-Ансбахский, несмотря на свою реакционную дремучесть и откровенную идейную поганость, невольно свершал и отдельные полезные дела, – завершил лекцию Евгений. – Так, падай, Тяпоков, можно передохнуть. Ты, остроумец, тоже можешь вставать. Осознал?

– Так точно, – отдуваясь, заверил шофер. – Я же ничего такого, только глянул да хохотнул…

– Все мы с некоторой стороны порой бываем смешноваты, – напомнил тов. Земляков. – Это нормально. Главное, чтобы в своей специализации оставались орлами. Вот рядовой Тяпоков в своей сфере – специалист и даже отчасти виртуоз. Ты, судя по наградам, тоже геройский боец, хотя на морду бандит бандитский. Но что на мелочи-то внимания обращать? Не в них суть.

– Тоже верно. Я так, сдуру хохотнул, – признался взмокший водитель. – Старается парнишка, и в плечах наверняка заматереет. А что, товстарленат, этот самый Альбрехт с двойной фамилией, там дальше-то?

– Правил, сочинял церковные хоралы, дотянул почти до восьмидесяти годков, но все же почил и тут рядом похоронен. Но об этом в следующий раз будет продолжение, – ответили за спиной.

– Охтыбожешьмой, какие лекторы до нас прибыли! – ахнул, поворачиваясь, водитель.

– С возвращением, – сказал Земляков.

Несмотря на долгую дорогу, старший лейтенант Мезина еще сохраняла столичный лоск и отглаженную пилотку, выглядя ослепительно. Впрочем, она всегда так выглядела. Коротко обняла, поцеловала в щеку, немыслимо вознося в глазах наблюдателей личный контрразведывательный авторитет тов. Землякова.

– Добраться до вас без незаменимого Тимки было тем еще квестом, – сказала Катерина, оценивая надежное, но мало-элегантное спортивное оборудование.