Текст книги "Операция "Берег" (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

Опергруппа «Север-К»

4:25

Кёнигсберг, дзот в районе Хорст-Вессель-парк. (апрель 1945-го)

Опять заехали не туда – впереди был громадный завал. Рядом с броневиком появился щуплый, в не по росту длинной шинели солдат, откровенно фольксштурмского вида – замахал жезлом регулировщика.

– Ясно, объезжаем, – прохрипел сидящий на броне обер-лейтенант Земляков.

Сдали задним ходом, уклоняясь от длинных языков пламени – магазин на первом этаже горел так, будто внутри располагался склад ГСМ. Хотя черт его знает, может, так и было – немцы всё подряд приспосабливали под пункты временного хранения и резерва. Пламя рвалось, пытаясь пожрать ночную тьму – горькая и дымная тьма гибнущего города ответно пыталась удушить пламя.

Тыканья и развороты блуждающего броневика подозрения не вызывали – сейчас город не узнал бы и потомственный местный обитатель. Очередные разбитые за день здания, пожары, торопливо возведенные, достроенные и недостроенные укрепления и баррикады, рухнувшие стены, разбитая техника на улицах – хаос. Службы регулировщиков, остатки полиции и рабочие команды пытаются поддерживать порядок, но уже явно не справляются. И дальше будет только хуже.

«Толку-то, что я здесь бывал?» – горько подумал обер-лейтенант. «И районы не те, и ад адский кругом».

Город был чужим – вражеским, насквозь враждебным, готовым убивать и сопротивляться до последнего человека. Но все равно город было жалко. Большая часть домов, мостов и улиц строились в давние времена – до всяких гитлеров и национал-социализмов. Дома не виноваты в том, что на их хозяев умопомрачение нашло. Хотя и в древности всякие тевтонцы воинствующие…

Земляков подумал, что на немцев умопомрачение находит регулярно: то сами на «Тигры» и «Пумы» залезают, куда не надо прутся, то другим идиотам свои «Леопарды» подсовывают. Потом «Oh, mein Gott», у нас тут всё горит и рушится'.

– Господин обер-лейтенант, здесь нам лучше направо, – прокричал из броневых глубин не склонный отвлекаться Янис.

– Точно, сворачивай.

«Пума» вывернула на относительный простор – впереди была площадь Адольф-Гитлер-Плац, Северный вокзал, рядом здания Восточной ярмарки – там тоже что-то горело, – и здоровенная коробка магистрата. Земляков поправил каску и очки – сейчас будет тонкий момент. Строгорежимное учреждение – оно и в такие ночи строгое.

До сих пор все шло относительно благополучно. Символическую линию боестолкновения проскочили, объехав через уже знакомое поместье – тамошний фольксштурм благоразумно отошел, можно было хоть батальоном просачиваться. Выкатились мимо спешно занимаемых немецкими артиллеристами позиций к шоссе – бронеавтомобиль, насквозь свой, с ярким лозунгом, подозрений не вызвал. У шоссе на Пиллау произошел весьма кошмарный случай, но это к действиям опергруппы «Север-К» отношения не имело. Двинулись в город, навстречу потоку эвакуируемых, здесь было сложно технически, но посты пропускали практически без проверки. Кстати, узнаваемая агитация на броне помогала – «пуму» из конвоя Вагнера хорошо знали. Обер-лейтенант с высот броневика махал документами и рукой, делая заверяющие жесты – «партайгеноссе Вагнер здесь, рядом, бдит и вдохновляет, ситуация остается под контролем». Радист Алекс уверял, что получается очень доходчиво, собственно, служивые зрители на постах тоже не жаловались. Иногда Евгению становилось не по себе – свои актерские таланты он всегда оценивал как весьма средненькие. Но тут уже поздновато для самокритики – вертись и ори как хочешь…

Часть мостовой некогда эффектной Ганзаплац[1], ныне носящей неприятное название Адольф-Гитлер-Плац, – была разобрана – вкапывались немцы, позицию для противотанковой артиллерии готовили. Броневик обогнул орудие, ждущее установки на свою невеселую, видимо, последнюю позицию, объехал вдребезги разнесенную авиабомбой машину.

– Во двор бы нам надо, – напомнил обер-лейтенант.

«Пума» втиснулась в узкий проезд у баррикады…

Вблизи Штадтхаус[2] производил впечатление почти не пострадавшего здания[3]. Четыре внушительных крыла, 5–6 этажей вверх. Для постройки образца 1923-го года – истинный прорыв и прогресс – использовался первый в Кёнигсберге железобетонный каркас. Широкий внутренний двор, накрытый стеклянным куполом, некогда выполнял функции выставочной площадки. В целом возводился комплекс как Торговый дом – тогда же рядом выстраивали здания Восточной ярмарки. Городская администрация въехала сюда уже позже. Сейчас, конечно, вид уже не тот: вылетели все стекла в окнах, вблизи угла пролом, дом явно пытался гореть изнутри, но потух. Но в общем цел, что благоприятное обстоятельство, не было в этом уверенности.

«Городской дом» ('Штадтхаус) (середина 30-х годов)

Путь преградили автоматчики. Обер-лейтенант спрыгнул с брони:

– Группа управления связи главного командования сухопутных сил. Имею приказ доставить транспорт и документы крайсляйтера.

Среди охраны кто-то ахнул:

– Крайсляйтер! Что с ним⁈

– Спокойнее, – устало призвал связной обер-лейтенант. – Ранен, но легко. В госпитале окажут помощь, прибудет сюда. Вот «Адлеру» не повезло. Русский штурмовик разнес бомбой вдребезги. Прямо на наших глазах. Хорошо, все успели выскочить, в основном у сопровождающих контузии. Кстати, гауптман Тофель уже вернулся? Мы с ним расстались у госпиталя.

– Через наш пост не проезжал, – угрюмо сообщил унтерштурмфюрер, возвращая документы.

– Странно. Ладно, придется подождать. Покажите, где можно поставить бронемашину и проводите к кабинету крайсляйтера.

Дали сопровождающего, и «Пума» въехала во двор. В высоте неприятной решеткой темнел переплет бывшего стеклянного перекрытия – часть стекла уцелела, но все равно было как-то не по себе. «Небо в клеточку, костюм в полосочку». Нет, личное оружие пока при группе, но…

Очень верно говорило начальство – авантюра. Расчет на специфику конкретного дня – все летит в тротил, в огонь и хаос, тут даже у немецкой системы безопасности начинаются сбои. Но когда и как эти сбои проявятся…. Эх, надо было одному идти.

Обер-лейтенант Земляков привык к грузу ответственности, но одно дело документальная ответственность, и совсем другое дело за живых людей отвечать.

Броневик занял свое место в ряду немногочисленных гражданских и военных машин – пустоват двор.

– Рацию берем, пулемет оставляем, – распорядился обер-лейтенант, собирая вещички.

– Э, а пулемет у нас не того… – засомневался Янис.

– Другой найдем. Держи вот для отвлечения внимания…

Эсэсовец, сопровождавший группу связи от ворот, уже вернулся на пост. Вот никакого вам гостеприимства, пришлось идти самим, практически наугад. Где-то недалеко начали ложиться тяжелые русские снаряды – вздрагивало здание, с высокого купола-перекрытия сыпались осколки стекла, довольно увесисто и неприятно звеня и разлетаясь по мостовой двора. Опергруппа поспешно забежала в дверь.

– Быть убитым немецким стеклом – какая злая ирония судьбы! – поведал обер-лейтенант очередному охраннику СС.

– Отделаетесь ушибами. Конструкция стекла продумана нашими инженерами и строителями, – сурово сказал очередной унтерштурмфюрер, проверяя документы у троих вновь прибывших. – Вам следует явиться в канцелярию и…

Громыхнуло по зданию, посыпалась штукатурка, погас свет. Обер-лейтенант Земляков понял, что инстинктивно присел на корточки, собственно, и все присели. Выше, за перекрытием, что-то ломалось и рушилось, потянуло дымом…

Зажегся луч фонарика, унтерштурмфюрер торопливо схватил трубку телефона:

– Пожарную команду на второй этаж! Возгорание!

Вешая трубку, эсэсовец закричал на «связистов»:

– Не стойте, обер-лейтенант! Немедленно в бомбоубежище! Русские не собираются шутить! Вниз и налево!

Подсвечивая собственным фонариком, обер-лейтенант Земляков повел свою немногочисленную команду вниз.

– И что мы в бомбоубежище делать будем? – шепотом спросил Алекс.

– Как что? Мрачно проклинать «иванов», – проворчал командир опергруппы. – Что-то даже непонятно сейчас – вовремя начали долбать или наоборот? Мы вообще так не договаривались.

В нижнем коридоре зажегся тусклый аварийный свет. Спешили в убежище люди в форме и гражданские. Кто-то нервно подгонял. Вновь бахнуло – не в здание, но в неприятной близости. Это чем же таким лупят? 305-миллиметров, что ли? Евгений поймал за плечо рысящего в укрытие грузного господинчика:

– У меня срочные документы крайсляйтера. Где, черт возьми, его кабинет?

– Вы правильно идете, обер-лейтенант! Только в другую сторону по коридору и направо, – взвизгнул чиновник и вырвался.

Опергруппа проскочила несколько лестниц наверх – одну довольно широкую – и оказалась в пустующем ответвлении коридора – здесь тянулась ковровая дорожка, звуки доносились намного глуше, на стенах чуть покачивались рамы с живописью на темы яркой и насыщенной партийной жизни НСДАП.

Мелькнула чья-то спина.

– Партайгеноссе! – заорал обер-лейтенант Земляков. – Одно мгновение!

Тут бабахнуло прямо в здание, свет опять погас…

Луч фонарика, пробивая пыльную пелену, нашел уползающую корму человека – определенно гражданского образца.

– Где кабинет крайсляйтера? – воззвал Евгений, ловя за штанину. – Мне нужно передать документы. Срочно!

В глаза ударил свет другого фонарика.

– Что за спешка, дружище? – насмешливо спросил кто-то. – Вы хотя бы примите вертикальное положение.

– Сегодня верное и уставное положение – на четвереньках, – огрызнулся обер-лейтенант. – С кем имею честь?

Луч на миг осветил ухмыляющееся молодое лицо, форму…. Вот, прямо все нынче щегольские кожаные куртки носят, один обер-лейтенант Земляков бегает в грязном камуфляже.

– Гюнтер Барк, – представился насмешник. – Люфтваффе.

Евгений хотел намекнуть, что нынче люфтваффе летает довольно низко, можно сказать, на отрицательных высотах, но это было неуместно. Еще обидится летчик. Да и вообще шутить над героем-воякой, на шее у которого Рыцарский крест, а рука в гипсе, неуместно вдвойне.

Вновь зажегся аварийный свет, все встали и принялись отряхиваться. Обер-лейтенант полноценно представился, велел Янису-носильщику показать портфели, принадлежащие свите крайсляйтера. Всё сразу наладилось.

Сидеть и пить кофе в кожаном кресле, пытаясь не измазать его грязнющей формой, было довольно неловко.

– Брось, уж какие церемонии, – поморщился летучий гауптман Барк, ловко, хотя и одной рукой, добавляя в чашки коньяк из темной бутылки. – О мебели позаботятся. Уже после нас, разумеется.

– Черт с ней, с мебелью. Меня сейчас здорово развезет, – предупредил Евгений. – Двое суток практически не ел, не до того было.

– Ерунда, сейчас намекнем старине Карлу, – летчик бодро двинулся к двери небольшого кабинета. – Не вздумай вскрывать без меня сейф, мне тоже любопытно.

– Подожду. Моим связистам тоже бы чего-то перекусить…

– Непременно! – заверил Барк.

Потягивая кофе – вполне горячий и совершенно не эрзац – Евгений оглядел кабинет крайсляйтера. Понятно, не единственное место службы партайгеноссе Вагнера, обстоятельства последних дней сюда заставили переехать, но ничего так. Пусть скромно, но уютно.

Ситуация складывалась странно – оказывается, герой-пилот тоже ждал Вагнера, чувствовал себя в хозяйском кабинете как дома, помыкал стариной Карлом – исполняющим обязанности секретаря крайсляйтера, заменяя «так неудачно угодившую под бомбу бедняжку Карен». Что-то тут все слишком по-семейному, видимо, сплошь врут, как и с вовремя сдернувшей секретаршей. Может, Барк здесь по тому же дельцу? Молодой, красивый, дерзко-смелый, погибать и попадать в плен категорически не желает, мечтает о дальней и принципиальной эвакуации? Тем более, подшиблен герой-пилот, рука не действует, значит, есть все основания для самооправдания бегства. Судя по манере держаться, он в весьма дружеских отношениях с партайгеноссе Вагнером, вполне мог знать о шансе на бегство. Или случайность? Сплошь неясности. И главное – когда явятся эвакуаторы? Крайсляйтер уверен, что до последнего часа ждать не будут, операция требует основательности и неспешности. А русские – вот они, рядом. Между прочим, в буквальном смысле.

Обер-лейтенант Земляков заглянул в опустевшую чашечку. Вот действительно – гадание на кофейной гуще.

Вернулся улыбчивый герой-пилот:

– Твои вояки уже вовсю работают вилками. Сегодня в меню исключительно деликатесы – столовая закрыта, а старина Карл внезапно щедр. Экономить действительно нет смысла.

– Хоть что-то хорошее, – кивнул Евгений, устало вытягивая ноги. – Не слишком ли нагло мы здесь расположились?

Барк махнул здоровой рукой:

– Это как с деликатесами – не стоит волноваться о мелочах. Кстати, наш крайсляйтер действительно собирался сюда вернуться? Или у него найдутся дела поважнее? Дорога на Пиллау все еще открыта?

– Позволь мне не расслышать некоторых намеков, – вздохнул обер-лейтенант Земляков. – Я готов покинуть Кёнигсберг как можно быстрее, на город смотреть тяжело. Таков у меня и приказ – доставить пакеты и пробиваться обратно в Берлин. Насколько понимаю, крайсляйтер намерен действовать иначе. Полагаю, он вернется в Магистрат, как только сможет. Как минимум за транспортом и охраной. Его люди на шоссе крепко пострадали.

– С машинами и горючим дело обстоит неважно… – признал Барк, но тут старина-секретарь внес поднос с деликатесами…

Ужин (или ранний завтрак?) состоял сплошь из консервов и копченой рыбы, но хлеб был свежим, кофе отличным. Да и консервы ничего себе так… оказывается, крайсляйтер испытывал немалую любовь к качественным морепродуктам. Вот коньяка было многовато, пилот подливал и подливал. С другой стороны, разговор становился все более дружеским…

– Не боишься оставлять за спиной этого… – летчик кивнул в сторону секретарского холла и влил в себя еще стопку коньяка, – это же эстонец. Довольно скрытный, двуличный народ.

– Готов согласиться. Но этого парня знаю почти год. Отличный водитель, дисциплинированный солдат. Полагаешь, в Управление связи главного командования избыток надежных водителей? Мы несем постоянные потери, пусть и не такие, как наши герои-гренадеры. В общем, этому эстонцу я доверяю – Евгений вытер о салфетку жирные после угря пальцы, взял стопку. – Доверия к товарищам по оружию – вот чего нам чуть-чуть не хватает.

– Что ж, возможно, ты и прав. Как выяснилось, нам много чего не хватает, – пробормотал Барк. – Например, обещанного чудо-оружия.

– Не слышу, жую, – сообщил обер-лейтенант, запихивая вслед легко ушедшему коньяку ломоть тающей на языке рыбы.

– Очень верная тактика, – усмехнулся Барк. – Да, с доверием у меня не совсем ладно. Застарелая привычка доверять исключительно своему чутью, своему самолету и своему технику.

– Можно понять, – кивнул, дожевывая, Евгений. – Собственно, у нас, связистов, примерно так же, хотя и не столь романтично. Бегаем поодиночке, кому на маршруте доверишь? Только долг, пакет и личное оружие.

– Комрад, у нас много общего, – заметил пилот, вновь беря бутылку.

Насчет общего Евгений уже понял – у крайне улыбчивого камрада из люфтваффе имелся пистолет – прямо за поясом брюк. Выдала слишком короткая куртка. Вполне возможно, «Вальтер» или нечто аналогичное, компактное. И можно спорить, патрон уже в стволе. Ну, именно так в эти дни носят пистолеты все неглупые немцы-одиночки, вхожие к крайсляйтеру. Вдруг русские танки прорвутся, а у нас ствол в кобуре? Нехорошо выйдет.

Пистолет наготове и усиленное вливание коньяка в случайного знакомого еще ничего не доказывало. Вот разговор.… Ходят два мурлыкающих кота по кругу, дружески хвостами подергивают: пора рвать собеседника или объединить усилия? Нет, школа Отдела не позволяет первому пытаться собеседника подсечь, рискованно, упустим преимущество.

– Итак, чего мы оба ждем? – атаковал Барк, стремительный, как все истребители.

Евгений поднял бровь на манер бывшей начальницы:

– Полагаю, мы ждем крайсляйтера. Мне необходимо сдать документы, получить распоряжения. Далее мне предстоит непростой путь в Берлин и бои с русскими пехотинцами на коротких дистанциях.

– Но ты не спешишь?

– У меня приказ. И к тому же, Берлину предстоит примерно то же самое, – обер-лейтенант Земляков поднял палец к вновь дрогнувшему потолку. – Как говорят русские артиллеристы, «нет особого смысла менять шило на мыло».

– Часто бывал на Восточном фронте? – летчик вновь взялся наполнять стопки коньяком.

– Еще бы, – с тоской подтвердил Евгений, следя за проклятой стопкой – это определенно последняя, больше и нельзя, и не лезет.

– Тогда начистоту, – Барк пристукнул бутылочным дном о стол. – Нам обоим понятно, что это конец. От Германии практически ничего не осталось. Но она возродится! Там! В немыслимой дали! Где открыли новые земли наши пронырливые, но скромные ученые. И я хочу участвовать в славном процессе колонизации!

– Это было бы неплохо, – согласился обер-лейтенант Земляков. – В Берлине ходят упорные слухи об этих делах. Поэтому я был рад заданию. Но есть ли реальная надежда?

– Надежда всегда остается! – провозгласил Барк и засмеялся. – Хотя мы и не вышли мордами, родословной и воинскими званием. Я, вояка, трижды сбитый и выживший, имеющий Рыцарский крест, воевавший в небе с 1943-го, им не нужен. Каково, а⁈ Предпочитают вытащить старых, разжиревших партийных боровов, их кривоногих баб и прыщавых детишек.

– Такова жизнь, дружище Гюнтер, – вздохнул Евгений.

Представителя люфтваффе порядком развезло. С одной стороны это хорошо – представитель толмаческо-разведывательной службы побеждал в непростом алкогольном поединке, с другой – а что толку? Дружище Барк пока не сказал ничего полезного. Просто самолюбивый сопляк с рыцарской цацкой на шее, которому очень хочется жить.

– Это несправедливо, – злобно процедил Барк. – Я хочу туда. Я уже достаточно летал над этой землей. Вечно загаженные дороги и разрушенные дома под крылом самолета, кишки траншей и грязные воронки. А там, говорят, необыкновенное небо. Дружище, ты хочешь увидеть чистое золотистое небо?

– Еще бы! – честно сказал Евгений.

– Предлагаю объединить усилия. Мы заставим старых пердунов считаться с молодыми боевыми офицерами!

Пришлось пожать руку пылкому летучему герою. Особого, соответствующего моменту душевного трепета Евгений не испытал.

– Пошли! – скомандовал гауптман, опрокидывая в глотку заключительную стопку.

– Куда? – изумился Евгений, тайком выплескивая напиток на ковер. – Не лучше ли ждать здесь? Они ведь должны сюда прийти.

– Они всегда приходят под утро. Заставляют счастливцев напоследок вдоволь поволноваться. Я провел расследование, кое-что вынюхал, – Барк не особо видяще уставился на свои наручные часы. – У нас еще час. Или два. Но мы можем перехватить проводников раньше, прямо на подлете – они уже где-то здесь. И к тому же нам необходим коньяк. Пошли! Смелее, дружище!

Вираж логики представителя люфтваффе порядком озадачил Евгения. Имелось ощущение, что не с тем связался обер-лейтенант Земляков. Наверное, истребитель умелый, но так… балбес балбесом. Но пилот уже шел к двери, оставаться и вызывать взрыв негодования было неуместно.

Вывалились в приемную. Ковер слегка уплывал из-под ног. Еще хорошо, что угорь был жирным, слегка подстраховал желудок.

– Карл, мы скоро вернемся! – объявил летчик. – Не покидай пост, жди!

Евгений кивнул своим бойцам, чинно сидящим на диванчике. Те в ответ смотрели с некоторым изумлением, собственно, Карл из-за своего стола примерно так же пялился. Ну да, накидались господа офицеры. Совершенно не вовремя.

– Главное, не подавать вида. Мы ничего не знаем, – заплетающимся языком напомнил Барк, увлекая подельника по коридору.

Землякову здорово хотелось пальнуть в затылок неукротимому пилоту, вернуться в кабинет, спокойно сесть, а лучше лечь, и ждать. До утра придут, а если не придут… значит, этот этап операции провален. Но сесть-то надо. Вот сука летчик, и куда потащил? Вообще гад. Орден ему не напрасно нацепили, заслужил, сволочуга. Куда премся?

Как оказалось, дорогу Барк вполне знал. Миновали пустынный коридор с ковровой дорожкой, лестницу. Откуда-то послышалась приглушенная музыка – Земляков подумал, что ослышался. Пилот многозначительно поднял палец вверх, кивнул на дверь.

– Стучать нужно вот так!

На дробь сигнального стука дверь отворилась. Пилот выкинул руку в приветствии:

– Хайль Гитлер! Люфтваффе и связь!

Внутри захохотали.

Обер-лейтенант Земляков обнаружил, что не так уж пьян. В смысле, если сравнивать с другими. Небольшая столовая, а может бар-столовая, была переполнена: офицеры, некто в гражданском, девицы и молодые фрау из «Свиты СС»[4] и «Помощниц вермахта»[5]. Орала музыка, в густом сигаретном дыму и перегаре шевелились фигуры, плакали и хохотали. Иногда очень характерно шевелились, особенно на диванах у стены. О майн готт! Как говорится у русских – «да тут все в жопу». Вот так иногда конец войны выглядит, врата ада…

Обер-лейтенант Земляков хлебнул из кем-то поданного стакана, отвел глаза от тщетно пытающейся одернуть юбку рыже-сочной медсестры. Дружище Барк, сука, исчез – кажется, полез к буфету на разведку. Дышать было трудно, вино на коньяк ложилось очень плохо, музыкальный посвист пластинки и чуть шипящий голос поющей Ильзе Вернер[6] терзали слух. Рядом качался в танце оберштурмфюрер, обнимающий некое юное, горько рыдающее создание с размазанным ало-помадным ртом. Кто-то кричал о «еще бутылке чудо-оружия»….

Кошмар. До службы юный Земляков видал всякое, бывало, отрывались не-по-детски, чего уж там, но до такой крайней упоротости не доходило. В углу у буфетной лежало с десяток тел, белый как мел лейтенант-артиллерист определенно не дышал. Евгений попытался пристроить стакан с вином на загаженный стол, тут его схватили за руку:

– Вы кто?

Фройляйн была красива, даже несмотря на крайнюю степень упитости: голубоглаза, белокура, с маленьким и розовым вспухшим ртом. Взгляд безумный, рука цепкая, с острыми ногтями. Белая блузка напрочь лишилась пуговиц – остался только серебряный значок со свастикой на лацкане – на белоснежной ткани пунцово-винные и иные пятна. Вот та самая… знаменитая белокурая бестия.

– Я связь, – пробормотал Евгений, стараясь не морщиться от боли в руке.

– О, значит, ты всё знаешь? – бухая валькирия жутковато улыбнулась. – Скажи, связь, русские уже здесь?

– Еще нет. Завтра будут.

– Так зачем время терять? Я же так мила, разве нет?

Обер-лейтенант Земляков пытался мужественно сопротивляться, уперся свободной рукой о столик – не помогло – рывком притянули, розовый кукольный рот впился жестоким поцелуем. Со стола сыпались стаканы, кто-то дьявольски хохотал за спиной, а легкие наполнялись парами рома – валькирия была полна этим напитком по самые гланды. Евгений понял, что сейчас задохнется.

«При выполнении особо важного задания, в борьбе с превосходящими силами алкоголя и бл…» – вот прямо так и напишут.

Спас летчик-герой. Евгений почувствовал, что прекрасную душительницу тянут назад – она упиралась, но не выдержала, прервала поцелуй и взвизгнула – оказалось, её сгреб за густые волосы героический Барк. Выдохнуть хоть что-то благодарное обер-лейтенант Земляков не успел – ему не глядя сунули три бутылки.

– Я хочу связь. Или двоих, – морщась от безжалостно треплющей волосы руки, поведала валькирия.

– Уступаю дорогу люфтваффе, – поспешно пробормотал Евгений.

Его явно не слышали – уже целовались, словно жизнь из друг друга высасывали. Ну, главное – многострадальную руку обер-лейтенанта отпустили.

Прижимая к груди бутылки, обер-лейтенант Земляков пробился сквозь музыку и дым к двери. Сердце колотилось, даже протрезвление некое накатило. Или это от боли в руке мысли прояснились?

У дверей не выдержал, оглянулся. Барк был еще жив. Даже весьма. Вообще умеют немцы самозабвенно срываться в грубую порнуху, выкладываются душевно. Впрочем, эти двое, наверное, считают, что это их последний секс.

Евгений вывалился в комнату охраны.

– Спешишь, камрад? – малоразборчиво спросил унтерштурмфюрер.

– Увы, имею срочное задание, – оправдался Евгений, прижимая к груди неудобные бутылки.

Препятствовать выходу не стали – второй эсэсовец был занят – блевал за кресло.

В коридоре было хорошо: тихо и воздух почти чистый, только чуть пыльный. Доносились глуховатые разрывы – сейчас артиллерийский огонь вели по цели не очень отдаленной, наверное, по Северному вокзалу. Евгений сел под стеной, пытаясь отдышаться. В башке было отвратительно: опьянение чуть отступило, но голова кружилась, болела. Не надо было проклятый «Блютгерихт» даже пригублять. Вот же дрянь, смешал все-таки. И рука зверски болит. Посмотрел – с левой руки капала кровь. Ну и ногти у этой голубоглазой стервы…

Ну его к черту. Агентурная работа, да еще в таких условиях – вообще не наш профиль. Нечего было и браться.

Со стоном поднялся, утвердился на ногах. Бутылку оставляем, две берем…

Найти обратную дорогу было не так сложно. Голова соображала, только как-то ограниченно. Оставил за дверью еще одну бутылку, вошел в кабинет. «Тыловые службы» уставились во все глаза. Наверное, не верили, что обер-лейтенант обратно доползет.

– Да, это было нелегко, – признал мученик, сжимая бутылку здоровой рукой.

– Господин обер-лейтенант, у вас кровь, – встревоженно указал Алекс.

– Травма, – согласился Евгений. – Карл, у вас есть бинт или салфетка? Мы отдали свои перевязочные средства партайгеноссе крайсляйтеру.

Бинт нашелся, секретарь довольно ловко забинтовал пострадавшую руку. Что думал о характерных повреждениях от ногтей-когтей, он, к счастью, не вздумал раскрывать. Зато Алекс вновь указал:

– И губа. У вас губа лопнула, господин обер-лейтенант.

– Мелочи, переживу.

– Но если зараза…

Все же соображал Евгений так себе. Черт с ней, с заразой, вот отчего Янис этак многозначительно подмигивает? Не мог же он знать про валькирию… собственно, он на дверь кабинета крайсляйтера намекает. Так…

– Благодарю, Карл. Дружище, вы наверняка спасли мне конечность.

Помахивая бутылкой, героический командир опергруппы направился к двери кабинета. Никто не остановил, но вслед смотрели пристально.

Так, гости. Двое, военная форма, но знаков различия не видно, поверх формы надеты прорезиненные удлиненные куртки морского образца. Молчат, не в восторге от встречи.

Евгений тщательно прикрыл тяжелую дверь.

– Доброй ночи, господа. Вы прибыли за партайгеноссе Вагнером? Боюсь, он нас сегодня не навестит. Занят.

– Это точно, обер-лейтенант? – прервал молчание гость пониже ростом.

Понятно, это старший.

Земляков пожал плечами, прошествовал к крайсляйтерскому диванчику, с облегчением рухнул, закинул ноги на подлокотник, утвердил ценную бутылку на груди, после чего философски высказался:

– В чем можно быть уверенным в такие ужасные дни и ночи? Просто полагаю, что если крайсляйтер не явился до сей минуты, незачем и надеяться. Кёнигсберг стал чертовски опасным городом.

– Хорошо, – старший гость посмотрел на часы, – мы ждем пять минут и уходим.

– Присаживайтесь, – пригласил новоявленный хозяин кабинета – наверняка и у вас ночь выдалась беспокойной. По глотку для тепла? У меня тут есть… э-э, бренди.

– Мы на службе, господин обер-лейтенант, – сказал высокий и усмехнулся.

– Как угодно. Кстати, раз мы уже все равно ждем непонятно чего, – Евгений удобнее задрал ноги в грязных сапогах, – поясните, зачем вам Вагнер? Безусловно, верный партиец, талантливый организатор, прекрасный человек, но в данной-то ситуации.… У него же ревматизм. Зачем новой колонии заведомо нездоровые люди? Это же бессмысленно. Спасаете за прежние заслуги? Бросьте, не та ситуация.

– Не понимаю, о чем речь, обер-лейтенант, – равнодушно пожал плечами старший гость.

– Речь о целесообразности, – пояснил Земляков. – Если – беря исключительно к примеру – эвакуировать молодого, образованного и догадливого офицера, мы сэкономим почти пять минут и бутылку… э-э, бренди. Возможно, этот разумный выбор спасет будущую колонию.

– Перестаньте говорить загадками, мы не понимаем, – отперся старший. – Кстати, у вас у самого слабое зрение.

– У меня⁈ – Евгений обидчиво поднял очки на лоб. – Мне просто идут хорошие очки. Уж такая у меня форма лица. А зрение отличное, могу стрелять из пращи и лука.

– Из лука? – неподдельно удивились гости.

Умной беседе помешало вторжение представителя люфтваффе.

– Пилотировал как по маякам, – сообщил Барк, ставя подобранные в коридоре бутылки. – Замечательная идея оставлять ориентиры, сразу видно специалиста по связи. У нас гости? Это те самые?

– Они, – подтвердил Евгений, не делая попытки встать.

Покачивающийся гауптман повернул ключ в двери и уставился на гостей:

– Ваши звания и имена, господа?

– Они не имеют значения, господин Барк, – сухо сообщил старший «резиновый» гость. – И то, что мы вас знаем и уважаем как прекрасного летчика и героя, тоже не имеет значения.

– Странно. А что же тогда имеет значение? – удивился пилот.

– Утвержденный список. Мы забираем по списку. И ничего не решаем сами, – объяснил гость.

– Так. Давайте начнем сначала. Крайсляйтер решил остаться в городе и к моменту эвакуации не явился. Мы должны уважать его мужественное решение. Следовательно, в списке появилось вакантное место. Отчего я, или мой друг, не можем занять это место? Мы с обер-лейтенантом готовы кинуть жребий.

– Готовы и можем, – подтвердил Евгений, баюкая на животе бутылку.

– Не можете, – вздохнул гость. – Места для вас не будет. Поймите, это зависит не от нас. Мы лишь техники, собирающие и сопровождающие утвержденных лиц. Вас нет в списке. Ничем не можем помочь.

– Понимаем, долг и дисциплина. А так? – мгновенно преобразившись и перестав пьяно покачиваться, гауптман выхватил пистолет.

Точно – «Вальтер» ППК. Много, много общего, интересы и увлечения у собравшихся одни и те же.

– Прошу вас, уберите оружие – монотонно попросил старший «резиновый». – Мы ничего не можем сделать.

– А если я прострелю вам ногу? – с любопытством уточнил Барк.

– Я всего лишь останусь с вами, – вздохнул гость. – Поверьте, мы действительно бессильны что-либо изменить. Вы не понимаете ситуации. Мы лишь проводники первого этапа. Если мы вас приведем к месту передачи, это ничего не даст. Нас немедленно ликвидируют, более того – уничтожат наши семьи.

– О, они – ваши домочадцы – уже там? Везунчики, у них есть шанс выжить, – восхитился пилот и выстрелил.

Старший «резиновый» рухнул на ковер и застонал. Его напарник попятился.

– Высоковато взял, – прокомментировал замерший на диване обер-лейтенант Земляков. – Верхняя треть бедра, это гарантированная высокая кровопотеря. Нужно перевязать или умрет.

– Плевать! – Барк выстрелил еще дважды – прямо в лицо лежащему. – У нас в резерве еще один проводник.

– Господа, я не могу… – прошептал бледный как мел последний «резиновый».

Пилот выстрелил – попортил дубовую панель у головы проводника – тот рухнул на колени. Вскрикнул: