Текст книги "Операция "Берег" (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

Особист, ныне переименованный в устрашающее «смершевец», выслушал. Посидел молча и сказал:

– Так оно, конечно, понятнее. Но вообще-то, ты, Дмитрий Дмитриевич…

– Дурак? Уже говорено.

– Ну, дурак, это тоже отчасти верно. Но сейчас не о том. Не на своё место ты попал. Так оно случается. Попал бы верно – представили к награде. Но получилось точно наоборот. Месяц штрафной, это минимум.

– Да черт с ней. Повоюю напоследок.

– Но-но! Что за деморализующие настроения? Еще навоюешься, смоешь вину кровью или успешными действиями. Только учти – и тут люди воюют. Дивизия себе место на фронте и задачу не выбирала. Куда поставили, что приказали, то и делаем. И это нужно осознавать.

– Ну. А ежели кто заблуждается – того палкой-тростью по шее.

Про трость тогда особист промолчал. Наверное, ему тоже не особо нравились манеры комполка. Действительно, что за жуткие и оскорбительные манеры? При царе, что ли? С другой стороны, людям-человекам присущи недостатки. У одних это нервы и отсутствие дисциплины, у других – нервы и рукоприкладство. Плохо, конечно, но устают люди от войны, теряют чувство меры.

Но об этом Иванов подумал много позже, а тогда особо мыслей не имелось. Вышло все быстро и довольно смешно: как с глупого вырывания трости началось, примерно так и дальше пошло. Хорошо, что без задержки. Прибыли председатель дивизионного трибунала и секретарь, вызвали двух офицеров-заседателей из полка. В пять минут зачитали приговор: «учитывая смягчающие обстоятельства… 4 года ИТЛ[1]… с заменой на месяц штрафной роты». Заседателей в морды Иванов не знал, намерения возмущаться приговором не имел. Попросил уточнить, что такое «статья 193−8»? Оказалось «Самовольное оставление места службы без намерения вовсе уклониться от несения обязанностей, с отсутствие не более двух суток». Тут не удержался, хмыкнул.

Главный трибунальский подполковник рассердился:

– Мало? Добавить, а, Иванов? Дали минимум, учитывая ваши ранения и иные обстоятельства.

– Никак нет, не мало. В самый раз.

– Именно. Искупайте вину, снимайте судимость. И заимейте привычку носить награды и нашивки за ранение. Это, между прочим, тоже серьезное нарушение дисциплины. Всё, уводите осужденного.

* * *

7 апреля 1945 года, Кёнигсберг

22:49

– Выводят! Вон они! – сказал Хамедов, плотнее прижимая к плечу сдвижной приклад ДТ.

Митрич и сам видел, даже получше – оптический прицел приближал.

Бежала по проулку группка людей, довольно странных, сразу видно, что не немцы: рабочая форма, нашивки на груди, военнопленные, или вроде них. Человек девять одинаковых, несут кого-то, видимо, нескольких раненых. Один раненый точно в камуфляже, похоже, наш. Замыкающая группа – четверо, в форме, частью немецкой, и с оружием. Переодетые, что ли? Стоп!

Оптический прицел вообще не бинокль – все из него норовит мгновенно выпрыгнуть, но долговязая фигура показалась знакомой. Точно – Ян из «Линды»! Во – морда какая сосредоточенная, костистая – издали точно фриц.

– Они! Разведчики! – вслух подтвердил Митрич.

– Да кто еще? Не просто же так тут бегают… – проворчал Хамедов, но закончить не успел.

Немцы – те, что настоящие, засевшие в домах – прочухались и открыли огонь по бегущим. Сначала не особо уверенно, видимо, тоже сомневались. Разведчики и военнопленные успели попадать в траншею, пересекающую проулок. Упал раненный военнопленный, его затащили в укрытие, а по траншее уже крыл пулемет. Из дома бьют, где магазинчик, или что там такое.

– По лавке давай бей! – указал Митрич, ища себе точную цель.

– Даю! – ДТ открыл огонь по вспышкам пулемета.

…Прямо как замедлилось все. Митрич успел расстрелять магазин – двоих фрицев точно свалил – повысовывались в азарте, гады. Рядом строчил Хамедов, радист оставил рацию, залег напротив окна со своим коротеньким ППС – далековато для автомата, но сейчас каждая пуля «в строку». В траншее за рекой шел свой бой: немцы пытались достать с двух сторон, рвались гранаты, разведка отчаянно отстреливалась. Из окна прилетел «фауст», вроде в мостовую попал. Но фрицы словно ошалели, уже напрямую атаковали, и по проулку бежали, и с левой стороны…

… тут в дело вмешался «ноль-второй». Громыхнуло орудие, выкатил на набережную танк, с ходу чуть не свалился в реку, снеся красивый чугунный парапет, сдал назад. Башенный пулемет строчил не переставая, снова ухнуло орудие – это по дому дальше от траншеи, уж очень дистанция короткая для орудия – и своих в траншее задеть можно. Танк пошел вдоль набережной, башня развернута, поливает из пулемета дома на той стороне. Ох, не жалеет патронов Олежка, оно и верно, секунды те самые, решающие…

…За «тридцатьчетверкой» выкатил к реке и бронетранспортер с литерой «Л» на броне, захлебывался очередями пулемет за маленьким бронещитом, еще что-то там пыхало.… Во тьме казалось, что вся набережная забита бронетехникой и ведет густой огонь…

…Митрич ловил в прицел смутные фигуры в проулке, клал на мостовую. Что-то сдурели немцы, прямо как в последнюю атаку лезут. И ты, здоровяк, туда же? Ну, на… Хорошо работала «трехлинейка», довоенное штучное качество, и обоймы ждут наготове своего мгновения. Умеем, когда умеем…

…У пролома в ограждении набережной появились саперы. Непонятно откуда, наверное, из-за бронетранспортера – но вот они уже здесь, да еще с лодкой. Полетела на воду пузатая-надутая темная резиновая тень. Бесстрашно сигали прямо в нее умелые бойцы майора Васюка. Ударила по ним граната «фауста» из дома с узкими окнами, чуток недолетела, булькнула в воду…

…немедля начал новый диск по дому с фаустниками Хамедов. И пулеметчик с бронетранспортера туда ударил…

…А в проулке было уже довольно чисто, ну, если не считать лежащих фрицев. Имелось там легкое шевеление, но снова там мелькнула вспышка разрыва. Граната? Нет, наверное, из легкого миномета кто-то кроет. Интересно, откуда?

… Митрич ловит в прицел узкое окно, шевеление за ним… вспышка выстрела. Ага, ну получай и ты. Приклад понимающе отдает в плечо, затвор вышвыривает пустую гильзу, сам собой – пальцы только чуть помогают – вводит новый патрон…

… гребут саперы через реку, а неширокий Прегель кажется бескрайним, булькают вокруг лодки фонтанчики. Откуда бьют-то?

…Факел выстрела из орудийного ствола – мгновенный разрыв в стене дома, гул бьет в уши, рушатся на набережную обломки кирпича. Царь и бог в этом отдельном и частном бою «ноль-второй», не достать его немцам. А если и достанут, так это ничего не меняет, судьба у танкистов – прикрывать и бить, бить до последней возможности…

…новую обойму заглатывает горячая «трехлинейка»… ух, пылает, наша магазинная девушка. Успел подработать, кронштейн прицела двинуть-подправить, теперь и на обоймы аппетит есть, а говорили «что возишься, винтарь попортишь»…

…а вон другая красавица… Екатерина Батьковна, тоже при деле, как без нее… Крадется-перебегает за перилами набережной, темная на темном, только каска чуть отблескивает, да самозарядка частыми вспышками слепит. Но ведь ни мгновения не стоит на одном месте контрразведчица, прямо танец за ограждением, глянуть приятно, в жизни не угадаешь, куда фигура сдвинется. И на каких балах таким танцам учат?

… а ведь при деле Мезина – не столько бьет, как за саперной лодкой следит. Под скосом каменной облицовки вражеского берега уже лодка, доковыляли саперы. Кричит контрразведчица – все же что у нее за командный рык, как тогда на вокзале – на полгорода слышно, пальбу почти перешибает…

…ракета взлетает из бронетранспортера – зеленая, дугой пересекла реку, повисла над проулком… должны увидеть…

…Метнулись из траншеи наши, несут раненых, по ним бьют затаившиеся было фрицы. Но вот парапет, перебираются…. А вот сейчас хреново будет. Многовато их, а лодка-то того… вообще не паром…

– Я вниз! – кричит Митрич. – Подсоблю.

– Давай! – разрешает Хамедов, неслышный за стуком пулемета.

…Лестница узкая, заваленная. Еще и ноги здесь поломаешь. Снаружи вновь бьет танк, от выстрела содрогаются стены, сыпется за шиворот штукатурка, откуда-то снизу доносится вой и женские крики про «майн гот!». Господи, еще и гражданские в подвале…

… Двери на набережную выбиты, косо висят на нижних петлях. А снаружи всё рычит, лязгает, воет, колотит пулями. Вспышка рядом… «фауст» – но это в ту сторону кто-то из саперов бахнул, вряд ли долетит, больше психическое…

…Мезина сидит за надежной чугунной тумбой, перезаряжает винтовку.

– Ну? – Митрич падает рядом.

Уточнять вопрос нет нужды. Все знает контрразведчица, опыт в каждом движении виден. Интересно, была ли она в Сталинграде? Нет, точно слыхал бы тогда о такой.

– Плывут. Но тонут, – исчерпывающе объясняет Мезина.

… оживает дом на той стороне. Строчит автомат – длинно, истерично, словно магазин в одну очередь уложить спешит. Иванов и Мезина одновременно высовываются из-за чушки-тумбы – по окну разом в два ствола… туда же бьет пулемет с бронетранспортера – несутся светляки трассеров…

… по чугуну звякает ответная пуля, одиночная, откуда, хрен знает. Но лодку Митрич успевает рассмотреть – почти осели до уровня воды борта резинового перегруженного блина, рядом шарики-головы, плывут разведчики, что не битые.

– Помочь бы нужно, – комментирует Мезина и орет в сторону. – Эй, герои тола и лопат, веревка есть?

– Как не быть, – кричит сапер из-за бронетранспортера. – Готова, только того… Егор подраненный, а я плаваю х.… Но щас спробую…

Видно, как сапер пытается освободиться от массивного нагрудника, товарищ, припрыгивающий на одной ноге, помогает.

– Не ковыряйтесь! Веревку давай, – орет контрразведчица, расстегивая на себе ремень с подсумками, кобурой и кинжалом.

– Да вы что, Екатерина Батьковна⁈ – удивляется Митрич, сбрасывая танкошлем. – Есть же надежные мужчины, неплохо знающие дело.

– Да ладно? Спортсмен-разрядник?

– Детство на берегах вольной Москвы-реки. Помнится, как сиганешь с Бабьей плотины…

– Да ладно⁈ Земляк? А ты куда? – это уже внезапно очутившемуся рядом с парапетом старшине Тимке. – К миномету, живо!

– Блок нужен, – Тимофей бахает на парапет деревянный короб с пристроенным сверху стальным блоком-роликом. – Перетрете же. А у меня всего три мины осталось.

– Зашвыривай, нашел время заначки беречь.

Тимофей ворчит что-то довольно обиженно, несется обратно к бронетранспортеру.

– Неравнодушен к вам паренек, – качает головой Митрич.

– Ясное дело, я же ему в мамки гожусь, – смеется, сверкая из-под каски белизной зубов и малахитом отсвечивающих глаз, Катерина Батьковна.

Сапер уже рядом, вместе защелкивают карабин веревки на ремне товарища Иванова. Болтаются расстегнутые пустые подсумки – когда Мезина успела их от обойм освободить, даже и не понятно. Ох, ловка товарищ.

– Главное, это не зацепиться, – напутствует сапер.

– Накаркаешь, – рычит Митрич, перекидываясь через парапет. Мелькает накинутая на блок веревка – устройство самодельное, первобытного вида, но полезное. Медлить нечего – только хуже будет. Толкнуться, и съехать…

… вроде и готов был, а дух перехватывает. Вот Европа вроде, а вода ледяная, словно в московский ледоход бухнулся-окунулся. Ничего, перетерпим…

… сердце у горла, щас выпрыгнет. Но руки-ноги работают, плывется вольно. Давненько так налегке не переправлялся, из всего снаряжения и вооружения только заветный ножичек в кармане. Еще мах, еще… половина Прегеля за спиной, до лодки считанные десятки метров, достанем…

… сглазил, хлебнул воды – веревка назад рванула. Нет, не назад, просто не пускает. Застряла, тварь, в воде много чего накидано…

…Митрич оборачивается, дергает веревку – хрена, намертво. А набережную почти не видно, только движется тень «ноль-второго», вот отсалютовала орудием, окончательно ослепила, дрогнула вода Прегеля…

… ну и что теперь делать? Вернуться и отцепить? Самому отцепиться? До лодки недалеко, доплыть, помочь?

Лодка почти не движется, кто-то там машет коротким веслом, но почти в воде сидят, тонет чудо резиновое, пробито явно. Что-то кричат оттуда, но плеск и стрельба заглушают, а товарищ Иванов беспомощно болтается, словно тот ерш на кукане…

… плеснуло у своего берега. Митрич обернулся, попытался рассмотреть – сплошная тьмища и вспышки наверху. По наитию дернул веревку, поддалась, зараза! Живем, плещемся, купаемся!

… взмах, еще взмах, ближе лодка. Физиономии в ней видны. О, фильма такая была – «Атлантик»[2], самому смотреть не довелось, но примерно такие же типажи. И навстречу кто-то плывет в немецкой каске. Ага, очки, наверное, утопил, притворщик…

– Буксир есть? – отфыркивается переводчик Земляков.

– Не, послали узнать «а не нужно ли чего?». Есть, карабин за пояс зацеплен.

– Шутник. О, да я тебя знаю! Особенно зубы. Давай-давай, цепляем, потонем сейчас – нервничает переводчик…

… рядом лодка, воды в ней почти как в самом Прегеле. Пассажиры поддерживают раненых, кричат хором. Тянется навстречу молчащий сапер, лицо окровавленное, капает из-под каски…

… Карабин отцепляется от пояса с готовностью. Хорошее снаряжение. Закрепили, сапер слабо машет рукой, Земляков с воды тоже пытается сигнализировать. Видят с берега, натянулась веревка.

– Э, пошли! – одобряет кто-то с акцентом по другую сторону лодки.

– Товарищ эстонец, ты цел или как? – смеется Митрич.

– Цел. Э, а это кто приплыл? – удивляется невидимый Ян.

– Танкисты прибыли, – поясняет, отплевываясь, переводчик. – Очень вовремя, надо сказать. Не отвлекайтесь, толкайте…

… Митрич подталкивает податливый резиновый борт, лодка кренится и оседает на глазах. Несомненно, с берега могут тянуть быстрее, но тогда рискуют опрокинуть умирающее плавсредство, ему много-то не надо. В лодке кто-то бормочет-молится, кажется, по-французски. Видимо, Земляков интернационализм проявил, решил и французских подневольных рабочих до кучи спасти.

– Поднажми! – кричат с воды знакомым звонким голосом. – До прибытия минуты две.

На воде Мезина глазами не сверкает, видимо, экономит энергию женской красоты, тоже упирается в резиновый борт, толкает.

– Что, и «Динамо» плывет? – удивляется Земляков.

– Физкультпривет! Все плывут, ночь такая, – заверяет пловчиха в каске.

Контрразведчики ржут и отплевываются. Натуральные психи. Митрич и сам улыбается, хоть что веселого – ноги от холода вот-вот сведет…

…Стена берега – скользкая, отвесная, неприступная. Но спасительная. У пролома ограждения поднимают из лодки пассажиров, раненных и ошалевших. Там все наличные силы: кричит «спешившийся» командир Терсков, тянут людей наверх саперы, подбитые и уцелевшие, свешивается старшина Тимка.… Стонет раненый в изодранном камуфляже, свешивается нога в почерневшей повязке, подсаживают его иностранцы-рабочие…

Пловцы выбираются наверх в стороне – там развешаны веревочные лестницы, аж три штуки – поработал подраненный сапер Егор и его плохоплавающий, но мозговитый товарищ.

– Лезь-лезь, хорош уже плескаться, – Митрич подталкивает тяжелого и длинного эстонца – тот без куртки, в одной майке, но с автоматом на спине.

– Спасибо, ненавижу ночные купания, – кряхтит Янис, взбираясь по узкой, но надежной лестнице. Водопадом льет с бойца прегельская вода…

Нет, хорошая лестница, ступеньки с толком сделаны, не соскальзывает мокрая нога…

…Перевалиться за парапет, укрыться за чугуном. Посвистывает над головой – не успокаиваются немцы. Бьет из орудия отошедший в сторону, отвлекающий на себя внимание «ноль-второй». Вошел в раж товарищ Грац, небось уже заговорил-заболтал мехвода за делом до полусмерти…

– Отходим на тотальную сушку! – командует сидящая за тумбой и выливающая воду из сапог Мезина. – Иванов, винтовка твоя рядом с моей, сохранили в целости.

* * *

8 апреля 1945 года. Кенигсберг

00:42

Печка странноватая, чисто немецкая, но греет неплохо. Вездесущий и мгновенный старшина Тимка уже раздобыл угля, от развешанных комбинезонов и гимнастерок идет малоприятный пар и запах речной воды. Завернутая в одеяло Мезина придирчиво подвигала у печи подсушивающиеся сапоги – как бы не пересохли – и столь же придирчиво спросила:

– Евгений, вот поясни мне – отчего ты в каске плаваешь? Оно же если стукнет, все равно оглушит, ко дну пойдешь. А вес увеличивает, плавучесть снижает.

– Спорно. Я человек штабной, во мне мозг – самое главное. Берегу. Кстати, ты и сама в каске в воду сиганула.

– У меня прическа, и вообще я к железу привычная, – проворчала контрразведчица. – Тимофей, там во фляге еще осталось? Есть подозрение, что вода Прегеля в эту пору года просто кишит заразой. Надо бы провести санобработку.

– Ром или коньяк? – уточнил из соседней комнаты старшина.

– Для разнообразия коньяк. Не возражаешь, Иванов? – уточнила Мезина.

– Я-то что… лишь бы грело, – Митричу несколько не по себе. Понятно, порядки в опергруппах особые, но ведь уже не набережная, о субординации пора вспомнить. Хотя вот Ян-Янис сидит с товарищами офицерами, не особо стесняется.

– Именно. Ну и ночка… – контрразведчица, видимо, на правах старшей по званию, разливает по кружкам коньяк. – Ну, за Победу и отсутствие простуд! И первым делом вынесем благодарность товарищу Тимофею за прекрасное обеспечение и виртуозную стрельбу из миномета. Клал через реку мины, как монетки в личный заветный кошелек.

– А я, между прочим, намекал – полезная же вещь, – напомнил не без законной гордости старшина. – Все сомневались: «пукалка, пукалка».

– Всегда готова признать свои ошибки, – заверила контрразведчица. – Я вообще технически отсталая. Минометик оказался как нельзя к месту, да и вообще мы не сплоховали. Товарищ толмач, рассказывай…

Рассказывал переводчик – о чем-то вскользь, понятными только офицерам намеками, о другом подробно, сам удивляясь странным совпадениям и необъяснимым встречам.

Дважды опергруппа пыталась проскочить в уже отбитую нашими войсками часть города, но не получалось, потом попали под крепкую бомбежку, вернулись в подземные коммуникации. Там чуть не постреляли беглых рабочих – те чего-то строили-строили немцам, почуяли, что расстреляют из-за большой секретности, и перед советским штурмом дали деру в канализационный колодец.

…– Голодные, вонючие, ну, почти как мы, француз у них за старшего, – повествовал Земляков. – Не поверите, вроде как кюре, в смысле – профессиональный священнослужитель. Я так и не понял, за что его немцы в концлагерь сунули. Но так ничего дядька, оптимист. Предлагает: «отсидитесь с нами, ад неглубокий, но вместительный, тесно не будет». А сам зубило в кармане держит, на крайний адский случай. Они нас за немцев-дезертиров приняли, примерялись, как бы разоружить. Но тут на нас фрицы-саперы вышли, случилось небольшое боестолкновение. Наши беглые «зэки» убедились, что мы очень решительно настроенные немцы, так что даже уже и не немцы…

– От товарища обер-лейтенанта так перегаром перло, да еще ругался он не на том языке, тут иностранцы и начали нам доверять, – с некоторым ехидством пояснил Янис.

– Не отрицаю, – Земляков с отвращением глянул на кружку с нетронутым ароматным содержимым. – Накануне пришлось здорово набраться в компании одного любопытного фрица-летчика. Сугубо в интересах выполнения задания. Правда, это не особо помогло. По итогу у нас вышло краткое военно-морское сражение, героически завершенное сим ядовитым товарищем эстонцем. Теперь еще нырять за этим подводным корытом.

Переводчик зябко передернул плечами, укутанными плащ-палаткой.

– Ты все-таки выпил бы, – контрразведчица указала на кружку.

– Нет, после вчерашнего воротит страшно. Прямо жуть какая-то. Ладно, возвращаясь к нашим подземным приключениям. Кюре радуется «о, русский шпионы! Тут еще ваши друзья есть!». Думаю, «быть не может, что это за прусские подземелья, где наших и сочувствующих больше чем фрицев?». Пошли. Чуть на растяжку не напоролись, потом на автомат. Точно, наши. Остатки разведгруппы. Им рабочие дней пять назад помогли с едой, знали, где примерно скрываются. Вот такое совпадение.

– Случается, – кивнула повидавшая виды контрразведчица.

– Нет, ты не понимаешь. Я их знаю, разведчиков. Провожал на аэродроме. Разведгруппа «Долина». Двое уцелели, прошли сто с лишним километров, гоняли их немцы нещадно, связи уже давно не было, оба радиста погибли. И получилось, что забились в самое логово, вроде как ориентируясь на мои сведенья. Это же вообще невозможно. А тут еще я.

– «Долина»? – контрразведчица машинально глотнула из кружки переводчика. – Генерал курировал? Да, всё гуще и гуще идет. Слушай, а ты сегодня ничего такого особенного не чувствовал? Экстраординарного?

– Это в канализации? С жуткого бодуна? Когда о растяжку зацепился? Нет, обычный трудовой день штабного клерка. Разве что башка особо жутко болела. Даже не знаю… пили вроде довольно качественное.

– Именно что голова, – многозначительно глянула Мезина. – И в сочетании с иными характерными ощущениями.

– Да? – Земляков смотрел озадаченно. – Что-то этакое… ну, может быть, хотя… Ян, а у тебя как с головой сегодня?

– Плохо, – неохотно признался эстонец. – Я в «Пуме» лбом приложился. И локтем. Там броня и сиденья непривычные.

– Нет-нет, броня это тоже, но мы про другие ощущения. В общем, броня не показатель, – пробормотала Мезина, поправляя на себе одеяльную тогу.

Митрич невольно покосился на мелькнувшую татуировку на предплечье контрразведчицы. Во как! Прямо совсем блатная, на Васильевском могла бы к самому месту быть в те давние лихие годы. Но вовсе не Фира, даже близко нет. Сидеть с ней рядом спокойно, хотя почти раздетая. Тут совсем другое. Именно что спокойствие, вполне приятственное. Сколько же ей лет?

Видимо, слишком отвлекся мыслями, поскольку ляпнул неуместное:

– Извиняюсь, наверное, не к делу, но у меня сегодня тоже голова болела. Прямо как после запоя. Может, в погоде дело? Или дым такой, дурной?

– И у тебя? – Мезина смотрела в упор. – Это несколько подрывает мою научную версию. А как болела, когда, насколько сильно?

– Ну, ближе к полудню началось. А закончилось, когда мы у вокзала вас охраняли, почти перед выдвижением. Как болела… ну, вот точно как после запойной пьянки. Хотя я и капли не глотнул.

– Странно. Очень схоже. Слушай, Дмитрий, а ты по жизни как… случались у тебя странности биографии?

Смотрела в упор, отблески огня из печи играли на красивом спокойном лице. Чего ее Тимка-чудак шугается? Молодой еще, наверное, многого не понимает. Тут бы влюбиться без памяти в глаза изумрудные, да только слишком много уже за плечами, с ноготь жизни-то осталось у товарища Иванова. Хотя что за дурь, все равно бы не влюбился, не о том речь.

– В биографии-то? – медленно сказал Митрич. – Да вроде только одна странность. Что жив всё еще пока.

Смотрела в глаза. С пониманием, наверное. Нет, не хотелось разгадывать, как смотрит. Огонь, тепло, умная женщина, вкус коньяка. Ведь в последний раз, наверное, а, Иванов? На кой черт тебе большее понимание, а?

За забитым досками окном грохотало – ближе, дальше – не утихнет город Кёнигсберг в эту ночь. Плевать войне на зеленые глаза, у нее свои очи, тоже выразительные – тьма провалов костистых в лысом черепе.

– Стоп! – сказал Земляков. – Вот, до меня дошло!

Екатерина Георгиевна моргнула:

– Что именно, Евгений? Что отказываться от коньяка после вод Прегеля весьма глупо?

– Коньяк больше вообще не потребляю. Но сейчас про иное. Вот я говорил, что Митрич кого-то напоминает, помните?

– Это да, смотрели вы на меня, товарищ старший лейтенант, с большим подозрением, – кивнул Иванов.

– Мне тоже говорил, – признала Мезина. – И каков плод многодневных мысленных усилий?

– Так он тебя и напоминает! – с торжеством сказанул переводчик. – И даже очень. Прямо одно лицо.

Все изумились, в тишине треска печурки было слышно, как явственно хмыкнул Тимофей, вскрывающий банки с тушенкой в проходной комнате.

– Женя, ты тоже «головой о броню», или все же пил очень странное? – сдержанно поинтересовалась контрразведчица. – Дмитрий у нас мужчина выразительный, того не отнять, рост приличный. Но уж масть и черты лица…

– Да не в прямом же смысле. Причем тут нос и остальное⁈ – возмутился переводчик. – Более глубинное, подкожное, родственное. Очевидно же!

Иванов и Екатерина Георгиевна вновь в упор посмотрели друг на друга. Да где же здесь сходство? Митрич не выдержал и засмеялся, сверкая сталью зубов. Контрразведчица тоже улыбнулась.

– Э, а товарищ обер-лейтенант прав, – внезапно молвил Янис. – Есть определенное сходство. При всей детальной несхожести.

– И ты туда же, ушибленный бронетехникой? – изумилась Мезина. – Сговорились, что ли?

– Нет, необходимо прояснить… – начал переводчик, но тут с лестницы заорали: – Товарищи разведка, Иванов у вас? Отпустите, а? Бэ-ка подвезли, нам загружать нужно.

– Мехвод наш, – пояснил Митрич, вставая. – Помочь нужно, пойду.

– Не досохло еще, – Мезина пощупала штанину комбинезона. – Но экипаж – это святое, понимаем.

Иванов заорал лестнице, что сейчас будет, принялся одеваться. Контрразведка тактично отвернулась.

В сыром было неуютно, но в целом Митрич согрелся, и даже вроде как порядком отдохнул. Подхватил винтовку:

– Давай в компенсацию не-до-сушки, – Мезина подала кружку.

– Спасибо, хлопцы запаху позавидуют.

Сглотнулось, ушло в горло ароматное, двинулся рядовой Иванов в разруху и темень коридора.

– Стой! – сурово скомандовал Тимка. – Бутерброд хоть возьми.

Вгрызаясь в зажатое между двумя хлебными ломтями щедрое месиво свинины, Митрич споро спускался по лестнице. Вот странная под конец война пошла, сытая, отчасти даже веселая. Просто удивительно, вернуться бы в Москву, рассказывать, вспоминая. Нет, такого, конечно, не будет, но…

Тут осенило. Вовсе не на рядового Иванова похожа красивая по всем статям и жутко образованная старший лейтенант Мезина.

Она на Райку похожа, в смысле, на Раису Дмитриевну Иванову, тоже очень образованную и счастливую москвичку, родную сестру непутевого Дмитрия Дмитриевича. Точно! Нет, разницы-то много – и цвет глаз-волос, и прочее, пусть Катерина и чуть поярче, покрасивее. Но в целом – очень похожи! Ха, вот она, отгадка-то.

Кёнигсберг, апрель 45-го. Наша ИСУ-122 (с особо ухватистым и испытанным бревном на борту) выдвигается к месту боя.

7 апреля 1945 года. Кёнигсберг.

Общая ситуация:

К концу дня ситуация для кенигсбергского гарнизона резко ухудшилось. Немецкие оборонительные рубежи на юге и на северо-западе были глубоко прорваны нашими войсками. К вечеру второго дня штурма немцы уже ввели в бой большую часть своих резервов, практически все части понесли значительные потери.

В ночь на 8-е апреля комендант Кенигсберга запросил разрешения на прорыв в сторону Земландского полуострова, понимая, что только это позволит избежать полного уничтожения войск гарнизона. Разрешение на прорыв получено не было – командующий 4-й немецкой армией генерал Ф. Мюллер подтвердил приказ – «до последнего немецкого солдата удерживать город-крепость».

Ночью части нашей 11-й гвардейской армии начали форсирование реки Прегель, одновременно уничтожая группировку врага, окруженную в районе Адель Нейендорф – Зелигенфельд – Йерузалем…

[1] Исправительно-трудовые лагеря.

[2] «Атлантический» художественный фильм 1929 года, первый звуковой фильм о катастрофе «Титаника», весьма прогрессивно снятый для своего времени. Откуда тов. Иванов мог слышать об этом кинофильме не совсем понятно, но увлекался человек кинематографом, что уж тут.

Глава 16

16. По кружащим следам

Немцы-беженцы пытаются покинуть город.

8 апреля 1945 года Кёнигсберг

Хагенштрассе[1]

6:30

Проснуться-то проснулся, а вставать сил не было. Старший лейтенант Земляков приоткрыл один глаз и без восторга осмотрел стоящие в углу лесенки-стремянки. Вот он – немецкий Ordnung – стоят строго по размеру, и даже с номерками. Определенно войну переживут и пригодятся в будущей мирной жизни.

Насчет себя такой твердой уверенности Евгений не испытывал. Хрен с ней, с остаточной головной болью и саднящими ладонями – вчера на реке здорово ободрался. Хуже, что горло определенно першило – купание не прошло даром. Вот же, такая, в сущности, ерунда, а как боевой настрой сбивает. Собственно, и общее самочувствие поганенькое.

Земляков, кряхтя, выпутался из спального мешка и сел. В подвальной кладовке было достаточно тихо, слабо доносились чьи-то голоса и отзвуки дальних разрывов, чуть вибрировало стекло в маленькой оконной раме. Вот за окошком протопали сапоги – кирзовые, глубоко отечественного образца. Бодрствует прикрытие, оттого и спалось спокойно, в режиме «отключился – включился». К счастью, ничего не снилось. Но увы, при «включении» почувствовал себя весьма бракованным.

– Работать надо, – пробормотал Земляков и остался сидеть, только слегка поскребся под гимнастеркой.

Последняя пара дней изрядно обогатила обмундирование старшего лейтенанта мелкими и вредными жильцами, но не прибавила четкого понимания оперативной обстановки. Итак, на сегодня, на утро 8 апреля – что мы имеем?

Сегодня наши войска, наступающие с юга и с северо-запада, наконец-то встретятся в районе кинотеатра «Аполло» (в послевоенном будущем справедливо переименованном в «Победа»), оборонительные рубежи города-крепости будут окончательно разрезаны-разрублены, судьба Кёнигсберга решится. Это однозначно хорошее, пусть и ожидаемое событие.

Конкретно по операции «Берег».

Электростанция «Косе» – результат отрицательный. Энергетики опергруппы отработали по схемам последних внеплановых подключений – пусто, допрос захваченных немцев-специалистов тоже ничего не дал.

По «железнодорожной» версии опергруппа еще работает – там всё сложно и растянуто в пространстве, на некоторых объектах наша пехота не закончила зачистку. Но маловероятно, места неудобные для расположения стартовой площадки «Кукушки», собственно, это было сразу очевидно.

Объекты «Погреб», «Гном», «Рама» – отработаны, результат отрицательный. Инженер Каульбах убит во время авианалета, остальных ценных и «потенциально осведомленных» немцев найти в данный момент не представляется возможным.

Успехи опергруппы «Север» и лично товарища Землякова… ну, результат можно считать положительным, хотя, если честно – то с исключительно математической, условной точки зрения – успех, выражаемый в 0,08 единицах, в сущности, успехом и не является. Убедились в существовании Портала, можно сказать, глянули в глаза техникам «Кукушки», утопили субмарину – последнее достижение войдет в историю Отдела «К», вроде бы отдельские опергруппы собственными силами подлодки пока не топили, тут товарищ Земляков первый. Но субмарина крошечная, игрушечная, да и топил ее товарищ переводчик отнюдь не лично. В общем, ерунда это. А вот что были так близки к Порталу и не смогли дотянуться – это, считай, провал. Особенно учитывая вчерашнее событие.

Портал «Кукушки» отработал очередной старт, и видимо, успешно. Отправка произошла в период с 19:55 до 20:16 – засекли командированные специалисты, включенные в немногочисленные группы РЭБ 3-го Белорусского фронта. К сожалению, имеющаяся аппаратура и отсутствие опыта подобных полевых наблюдений не позволили получить даже приблизительные координаты, но сам прорыв пространства был мощен и ощутим. Вот же гады – словно издеваются, практически под носом провели крупную отправку, и не факт, что последнюю.