Текст книги "Операция "Берег" (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)

– Ты или не ты? – повторила чуть слышно.

– Да как не я? Какие сомнения? Знакомиться будем? Я с такой кралей хоть сразу в ЗАГС.

– Не, это не нужно. Замужем. Сыну второй год. Митькой назвали.

Видимо, дрогнул все-таки лицом, пустил того мальчишку сопливого, что фильмы любил пересказывать.

Сверкнула глазами:

– Значит, не узнал?

– Да я бы с радостью, девушка. Но как же узнать, если не могу узнать.

– Поняла, не дура. Ну, значит обозналась. С кошелкой-то поможешь, раз вызвался?

– Это завсегда пожалуйста.

Вышли с рынка. Тянулась малолюдная улица Мытная, катил одинокий извозчик.

– Ладно, вижу, ошиблась, – признала, не глядя, Райка. – Ничего, переживу. Боялась, что уж и в живых нет.

– Это про кого?

– Про брата. Был брат, Митькой звали. Сгинул, слова мне не сказал, скотина этакая.

– Бывает. Может, не мог. Разные бывают обстоятельства.

– Бывают. Все одно – скотина.

– Это да, – неловко признал Дмитрий. – Ты бы уже простила его. Лет-то, наверное, изрядно прошло.

– Простила давно. По привычке ругаю. Знать бы, что жив – уже счастье. Как думаешь, у нас не объявится?

– То вряд ли. Обстоятельства у него. Наверное.

– Бандит?

– Что сразу «бандит»? Наверняка работает, столярничает, к примеру. А что не объявляется… может, дело какое старое, еще военное. Лихо жизнь могла закрутиться, документы мог потерять. Теперь-то как прийти, «здрасте, это я», ведь вопросы могут быть. У органов, к примеру.

– Поняла. Ладно. И так хорошо. Времена те, конечно, гадкие были. Малая была, но помню. Авдея-козлину тогда почти сразу, в 19-м чекисты на улице стрельнули, с барахлом попался, да за нож схватился. Мать в 24-м спьяну угорела, легко, во сне.

Дмитрий молчал.

– Я-то пережила. Может, оно так и легче стало, – зло сказала Райка. – Всё думала, отец с братом объявятся. Куда там. Видно, обстоятельства, да.

– Ну что ж… – беспомощно сказал Дмитрий. – Оно же и так бывает.

– Пережила. Мне-то что. Не жалуюсь. У нас такой мальчишка был – Петька-Черт. С братом знакомство водил.

– И что?

– Муж. Институт уж окончил. Прям золото, а не парень, – Раиса неожиданно широко и счастливо улыбнулась.

Зубы у нее были крепкие, прямо на загляденье. Никакой стали и золота таким зубам не надо.

– Ой! – с некоторым ужасом пробормотал Дмитрий – в голове уж совсем всё вразброд пошло-поехало.

Райка захохотала, на миг схватила за руку, прижалась:

– Всё! Отдал кошелку, пошел прочь, подлюка. Мужу ничего не скажу – пусть спит крепко. А день нынче хороший. Слышь, парень, ты моего брата встретишь – скажи, пусть по праздникам открытки шлет. Хоть два раза в год. Можно не от себя, а от подруги по курсам – вроде как Маней Дмитриевой ее зовут. Адрес дать?

– Давай.

Дмитрий записал адрес на клочке рабочего чертежа – карандаш аж прыгал. А сестра уже шла прочь.

– Стой! – догнал в три прыжка. – Слушай, красавица безумная. Брат у тебя скотина, кто спорит. Но гостинец малому передать надо бы. За подлючесть не сочти. Ну пожалуйста!

Выгреб из кармана недавнюю зарплату.

Раиса глянула:

– Шмякнуть бы тебе по наглой харе. Да день больно хороший. Давай, не лишние будут. При условии – свои малые появятся, непременно сообщи. Маня пусть напишет, она не развалится.

– Напишет, вот увидишь, непременно напишет.

Уходила сестра не оглядываясь, от тяжести кошелки чуть кренясь. Смотрел вслед как дурак, двинуться не мог.

У поворота все же оглянулась, чуть заметно махнула.

В тот день взял бутылку «беленькой», вечером сидел, смотрел на мебель, собственноручно сделанную – недурно получилось. Думал. Да как оно может быть? Райка такая умная, взрослая… и племяш… а мать уж давно.… А Петька-Черт? Нет, только подумать⁈ Да как он умудрился, прощелыга этакий⁈ Там же и взглянуть не на что было, сопляк сопляком. Господи ты боже мой…

* * *

26.02. 1945. Восточная Пруссия

7 км от перекрестка Вильтитен

1:42

Рация сама ожила – вызывал батальон. Ага, хорошо, дошли значит, гонцы подстреленные-померзшие.

Довольно долго проверяли – старый позывной машины лейтенанта Терскова в штабе уже не помнили, проявляли понятную осторожность. Но взаимно проверились. Олег, частично шифруясь, местами иносказательно, обрисовал обстановку. Штаб немедля начал думать новые планы, приказал наблюдать и быть на связи.

Наблюдать было особо не за чем – в оптику Олег видел только часть вершины холма, сейчас там было темно, туманно и пусто, а может, и просто темно да туманно. Снаружи невооруженным взглядом было даже виднее. Ну, там Митрич наблюдал, терпения и усидчивости деду было не занимать.

Подумалось, что заряжающий рядовой Иванов уж очень метко из винтовки бьет. Чувствуется солидный опыт и привычка, явно не в запасном полку его наспех учили. Положил фрицев, словно в тире парка культуры и отдыха. Не-юный ворошиловский стрелок, гм.

– Темная все-таки личность – наш дед, – пробормотал Олег, глядя на слабо светящуюся, ждущую приема рацию. – Оно и хорошо, а то б положили нас нахрен в той поганой траншейке.

Рация молчала, поскольку размышление было явно не эфирное. Олег передернул плечами – в машине было холодно, и полез искать чего-нибудь пожрать.

Понятно, если знаешь где искать, что-то да найдется. Концентраты и банку немецкого варенья лейтенант Терсков оставил ввиду несвоевременности данного меню, тушенку и сухари изъял. Вскрыл немецким штыком, наскоро съел половину, высунулся в нижний люк:

– Митрич?

– А?

– Перекуси, тут есть.

– Хорошо, когда есть. Только, сдается, не дадут поужинать. Не иначе гости придут.

– Видел что?

– Нет. Чую. Потом поем. Если не раздумаю.

Олег покачал головой, убрал съестное. Решил глянуть в оптику, но снизу тревожно поскреблись:

– Я ж говорил. Идут! Фрицы. Рыл пять. Уходить будем?

– Нельзя, я же на связи.

– Тогда сожгут нас к свиням собачьим. Обнаружат, бахнут с высотки и всё. Передай, что принимаем героический бой, что ли.

– Может, еще и обойдется…

На вызов батальон ответил с неожиданной готовностью. Олег кратко доложил, что подходит немецкая разведка. Немедля ответили: себя не обозначать до последнего, помогут артогнем.

Нет, помогли-то помогли, того не отнять. Но поначалу казалось, что первым же снарядом в «37»-й попало – очень близко грохнуло, по броне осколки так и врезали. Следующий залп лег ближе к склонам, еще дали и еще – не очень боеприпасы экономили. Между разрывами было слышно, как в голос матерится Митрич.

– Сюда лезь, – позвал Олег. – Броня всё же…

Дед ответил в том смысле, что броня, земля – уже все едино, душу вытрясло.

Ну, рядовой Иванов слегка преувеличивал – артналет сдвинулся выше по склону и закончился, а танкодесантники-наблюдатели остались целы, хотя и слегка оглушены. Немецкую разведку как ветром сдуло – наверное, думают, что их дальние артиллерийские наблюдатели засекли, вот и дали прикурить.

Ожила рация, поинтересовалась обстановкой. Ругать пушкарей лейтенант Терсков не стал, доложил, что «пока живы». Велено было продолжать наблюдать, ждать свою разведку. Насчет последнего Олег не очень понял – как-то странно звучало, отдельных иносказаний не понять. Ну, при работе открытым текстом так бывает.

Дед под днищем машины доедал тушенку и ругал артиллерию – опять же несознательность, но простительная.

Стало уже совсем стыло, ежась и запахивая слишком просторную немецкую куртку-маскировку, Олег рассматривал в слабом свете прикрытой лампочки трофейный автомат. Не обычный «шмайсер», а из новых[9] – длинный, с деревянным прикладом, с усиленным патроном, изогнутым магазином. Серьезное такое оружие, приноровиться бы к такому, потренироваться, и в танке на всякий случай возить.

– Эй, бронетанковые, – позвал снизу Митрич. – Опять прется кто-то. На сей раз с тылов, вдоль дороги. Это точно наши или немцы вкруговую блудят?

– Наверное, фрицы. Рановато для наших, – встревожился Олег.

Нет, оказались свои. Окликнули заранее, были осторожны, на пулю не лезли. Четверо разведчиков в белых балахонах, все вооруженные до зубов. Явно не из бригады. В разговоре оказалось, что это рота ШИСБр, перекинули на усиление. Старшим у них был лейтенант. Решительно заявил – «завтра высоты возьмем». Связались по рации, и пошло дело…

…– Мы, товарищ лейтенант, как та муха на вершине навозной кучи – на нас первых наступят, – вздохнул Митрич, грея руки об алюминиевый стаканчик. – Очень вызывающе торчим.

– Зато ценят, – сказал Олег, прихлебывая горячий чай с каплей добавленного «бренди-шнапса».

Термос передали из штаба бригады, видимо, прозрачно намекая на будущие награды и поощрения. На данный момент недвижимый «37»-й считался важным «эн-пэ», пусть уже и не единственным. Разведчики штурмовых саперов перебрались в разведанные танкодесантниками траншеи у подножья холма, туда подтягивались и еще группы – небольшие, изрядно нагруженные всякими саперными грузами. Подходили осторожно, без напора, но немцы какую-то возню уловили – пускали ракеты и клали мины на поле, но видимо, наугад.

– Хитрая тактика, себе на уме эти саперы, – признал Митрич. – Но все равно не пойму, как они немецкие танки подбивать будут. Все же мину прямиком под этакий «тигр» трудновато подсунуть. Дымовых шашек много, даже нам оставили, но ведь дымом особо не победишь. Вот что тут саперам сделать-то можно?

– Да хрен его знает, командование такие детали до нас не доводит.

– Вот и я о том. Сами должны думать. Пойду-ка я, окопчик наковыряю. Тут позади нашего доходяги есть выемка. Углублю. Не возражаешь?

– Да чего ж… не помешает.

Шло время, тикали танковые часы, согревался энергичной, хотя и скованной теснотой отделения, разминкой-гимнастикой лейтенант Терсков, слушал рацию, догадывался, что атака планируется серьезная. Слегка обидно было, что передовой НП держат в неведении, но это уж как водится.

В люк сунулся дед, сердито сверкнул зубами:

– Не слышишь, что ли⁈ Тетеря глухая.

– Что там?

– Моторы. С холма, кажись.

Олег перебрался к приборам наблюдения, глянул в прицел – чуть не ахнул – немецкая броня стояла прямо в рисках прицела. Нет, сдвинулась, ушла левее – силуэт самоходки, низкой и довольно уродливой. И вторая за ней.… Так, там левее они, наверное, и прячутся. Косоприцельный отсекающий огонь, если по учебнику. Самоходки поддерживают, а «тигр» основное поражение наносит, он, сука, почти неуязвимый и сектор обстрела имеет широкий. Вот и он – гад, видна только верхняя часть покатой башни с командирским люком[10]. Видимо, немцы ожидают нашу атаку в самом скором будущем, выдвинулись на позицию.

Доложил о бронетехнике. Из батальона щепетильно уточняли «что – как», явно были недовольны тем, что лейтенант не может за вершину заглянуть и конкретно позиции самоходок указать. Ну, чем богаты….

Во всех этих волнениях и наблюдениях Олег даже как-то согрелся. Собственно, немцы тоже уже не мерзли. Справа довольно активно работали пулеметы, не делал особых пауз фрицевский миномет, наша артиллерия тоже вела беспокоящий огонь, укладывая снаряды за холм. Чувствовалось, что после рассвета начнут всерьез.

Но начали внезапно, едва только небо подернулось серым.

Взлетели в тумане сигнальные ракеты – красные, ближе к нашему тылу, взмыли разом в четырех-пяти местах, вроде бы прямо просто с пустого поля. Ударил артдивизион, сейчас уже густо и упорно нащупывая цели. Одновременно – прямо в лоб по склону ближний холм атаковали штурмовые саперы – было их не густо, шли тремя группами, практически незаметные в белом на белом…

Сделать что-то полезное лейтенант Терсков уже не мог – у саперов имелась своя связь, где-то рядом сидел артиллерийский корректировщик с рацией. Олег мог только наблюдать, да и то не особо зорко – горели десятки дымовых шашек, смешивающийся с туманом дым застилал склоны холмов.

Саперные группы залегли ближе к вершине, доставать их там могли только минометы, а их у немцев было не так густо. Дымов стало еще гуще, с исходной двинулись наши танки и самоходки с десантом. Немцы открыли огонь, но дымовая завеса им здорово мешала…

Артдивизион крыл безостановочно. Поднялся столб дыма за холмом – что-то накрыли прямым попаданием. Хотелось думать, что самоходку, но уверенности не было.

Пронзали туман и дым редкие росчерки трассирующе-подкалиберных. Немцы слабины не давали – ответно били по атакующим, уже горела наша «тридцатьчетверка».

Олег изнывал – «тигр» он видел, вернее, верхнюю треть крупной машины. Вот опять повела длинным стволом, ахнула вспышкой пламени из дульного тормоза.

Да что ж его не накроют-то⁈

– Ну? – довольно спокойно поинтересовался дед снизу. – Палить по танку будем?

– Да не пробью я его так! Не возьмет в башню. Слушай, Митрич, иди ты… Нехрен под руку… твою!

– Молчу. Зарядить?

– Да зарядил я уже. Иди в свой окоп, не мусоль мне мозги, чтоб…

– О, виден серьезный бронетанковый настрой. Ежели что – окоп за кормой, чуток левее.

Сгинул болтливый дед. А в оптике торчал-дразнил броневой немец, риски прицела не доведены, рано наводить, толку не будет. Двинься, двинься гад…

Развалился на части бой. На ближнем холме пехота немцев пыталась контратаковать наших саперов, хотя тех залегло не густо, так и фрицев лезло не особо много. От души лупила наша артиллерия, уже подавила немецкие минометы, в остальном давала больше грохота, чем толку. А «тигр» вел бой с самоходками и танками на поле. Дымы и туман мешали точному прицеливанию, результатов особых не имелось, немецкие самоходки из своей засады тоже не подавали признаков жизни.

А, вот он, не выдержал!

…Туша «тигра» дрогнула, двинулась назад, почти скрылась, но тут же выросла наполовину, разворачиваясь. Капонир у него там, не иначе.

Пальцы лейтенанта Терскова сами собой тронули маховичок наводки, поползла башня и орудие, медленно и осторожно. Наверняка видят с холма «тридцатьчетверку», не могут не видеть, и полужив «37»-й, пока его за битого считают.

Вот! В широкий лоб не взять, башню или борт под таким углом тоже вряд ли пробьешь. Под башню или в ходовую. В ходовую вернее…

Довел прицел, уже не тая дыхания – теперь не успеет немец ответить на движение ствола.

Выстрел!

Мелькнул росчерк снаряда, казалось, долгие секунды и секунды он летит, врут чувства лейтенанту…

Попадание… вышибло каток, рассыпалась гусеница, потянулась массивной лентой, замер «тигрище»…

К раскладке, выхватить еще один подкалиберный…

… Ряжайгтово!

К прицелу… движется встречно орудие «тигра» – выбрал горизонталь… замер ствол, вертикаль… ниже… ниже…

«Крестит»! – с ужасом осознал Олег. «Ну, теперь всё».

Нажал спуск, одновременно с грохотом и лязгом отката казенника, сам стремительно покатился вниз, цепляясь проклятой амуницией, нырнул в люк, затрещала зацепившаяся куртка…

Выкатился из-под танка, и тут как дало…

…Понял, что волокут…. Ага, дед, зубами блещет, демаскирует, щас еще и воротом телогрейки удушит.

– Я сам, сам… – хрип из лейтенантского горла только и лез.

Дернули с силой, свалили в ровик, Митрич упал сверху, заерзали, вжимаясь глубже.

– Ранен?

Олег неуверенно пощупал шею, посмотрел на болящее колено – торчали клочья ваты из порванных штанов, больно, но крови нет. Отшиб, видимо. И башка опять болит невыносимо.

– Не, не ранен. А «тигр» что?

– Про немца не знаю. Не видно. А наш вон…

«37» стоял без башни. Сшибленная, она лежала в стороне, метрах в четырех, кверху погоном.

– Ой ты ж… – ужаснулся лейтенант Терсков.

– А я что говорю? Как ты сдернуть успел, вообще не понимаю. Он же мигом в ответку врезал.

– Не, я дважды выстрелить успел. Вот посмотреть на второй снаряд не успел.

– Тут не скажу. По-моему, это фриц дважды стрелял. Первый раз в лоб засадил, люк и прочее слетело, а вторым уже башню снес.

– Не может быть. Тут секунда прошла.

– Это тебя с первого разрыва башкой о снег приложило. Вон шлем куда усвистал. Лежи, сейчас принесу.

– Я автомат в танке забыл.

– Тоже горе. Вон еще один, владей. Мне и с одной винтовкой уже тяжело, я старенький, – Митрич уполз за танкошлемом.

Олег лежал, на холодном снегу раскалывающейся голове было даже легче. Пытался понять – попал второй раз или нет? – но голова соображать отказывалась.

«Королевский тигр» (того самого батальона)

* * *

Собственно, и потом, позже, сообразить не получалось. Бой окончился нашим успехом: ближнюю высоту взяли и удержали штурмовые саперы, поддержанные танками и артиллерией, со второй высоты немцы сами отошли. Но подбитого «тигра» там не было. Имелась на левом фланге сгоревшая самоходка-«хетцер»[11], два разбитых противотанковых орудия, изрядно валялось немецких солдат и фольксштурмистов, а «тигра» не было. Неужели успели отбуксировать? Или сам гусеницу натянул да уполз? Сейчас уже лейтенанта Терскова и самого сомнения брали – сшиб немцу гусеницу или не сшиб? Номер на броне немца вроде помнился – 217[12]. Или тоже почудилось? Оставались в голове неясности, возможно, нервы и недавняя контузия тому виной.

Но за странный бой немедля получил лейтенант Терсков орден, остальных танкодесантников экипажа командование тоже не обидело – на следующий день вручило медали. Дед к блестящей «За отвагу» отнесся довольно равнодушно, сказал, что лучше новыми сапогами дали бы. Вот все-таки чудной человек. Впрочем, возраст, куда от него деваться. От возраста люди и без всякой контузии дурить начинают.

Впрочем, осмысливать произошедшее было некогда. Повернулась военная фортуна к лейтенанту Терскову и рядовому Иванову новым лицом, и как всегда, мнения военнослужащих спросить не удосужилась. Ничего удивительного, так оно обычно с фортуной и бывает.

[1] 6 декабря 1925 года вступили в строй первые 6 котлов и две турбины так называемой «Большой Шатуры». Вообще же электростанцию запустили 1920 году, позже неоднократно улучшали и увеличивали мощности.

[2] Рабочий факультет. Подготавливал рабочих и крестьян для поступления в вузы в 20−40-х годах.

[3] Трест оптико-механического производства (до 1924 «Государственный оптический завод»). Ныне известен как ЛОМО – Ленинградское оптико-механическое объединение имени В. И. Ленина.

[4] Нет уверенности, что московское дочернее предприятие знаменитого треста именовалось именно так. Здесь фигурирует собирательное название тех не очень совершенных, но замечательных мастерских.

[5] Немецкая граната с длинной деревянной ручкой, официально именовавшаяся: «тип Stielhandgranate 24.»

[6] Один из первых советских стационарных кинопроекторов, производился в 1924−37 годах на заводе ГОМЗ.

[7] Первая серьезная звуковая(!) кинопередвижка К-25 Гекорд пойдет в серию несколько позже – в 1935 году. Название прорывной комплект аппаратуры получит в честь наркома тяжёлой промышленности Георгия Константиновича Орджоникидзе.

[8] Кинотеатр «Ударник» открыт в феврале 1931 года. Входит в комплекс знаменитого «Дома правительства» (Дома на набережной). Удивительное творение в стиле конструктивизма. Кстати, ступенчатая раздвижная крыша предназначалась не столько для эстетики, как для простоты и экономичности проветривания зрительного зала.

[9] Автомат StG 44 (Sturmgewehr 44) именовался нашими бойцами весьма разнообразно. Особо новым на описываемый момент это оружие не было, но лейтенант Терсков по специфике своей службы с трофейными образцами стрелкового вооружения сталкивался не так уж часто.

[10] Вполне возможно, лейтенант Терсков наблюдает «Тигр» Ausf.B, он же «Королевский тигр».

[11] Немецкая легкая САУ-истребитель танков. 75-миллиметровое орудие, вес около 16 тонн, экипаж 4 человека.

[12] Возможно, лейтенант ошибся. А если не ошибся, это был «Королевский тигр» 505-го тяжелого танкового батальона.

Глава 6

6. Откуда у хлопца

Испанская грусть?

1.03.1945. Восточная Пруссия

Дорога. 12:37

Временами грузовик изрядно потряхивало, отчего у лейтенанта Терскова снова начинали болеть голова и вроде бы поджившая задница. В бою совершенно про нее забыл, не беспокоила, проявляла полную сознательность, и вот, пожалуйста.

Сидящий у другого борта трофейного грузовика Митрич нахохлился, спрятал нос в поднятый ворот шинели и угрюмо молчал.

Как будто Олег виноват был. Приказ есть приказ.

…– Откомандированы. Вот мы вдвоем почему-то. Приказано прибыть в Шеллен[1].

– Да не поеду я, – с ожесточением фыркнул Митрич. – Чего я в тылу не видел? Не поеду…

Что-то разговор тогда вовсе не туда зашел. Поругались. Вроде и не Олег тот приказ придумал, ему и самому не особо хотелось бригаду покидать, а оказался личным врагом рядового Иванова. Потом еще комбат вызвал, сходу врезал деду пять суток ареста, приказал отобрать винтовку и ремень, и тут же отсрочил арест до окончания боевых действий. Вернули бойцу ремень, сунули документы, немедленно посадили командированных в попутную машину и напутственно предупредили: «если что, тебя, дед, за дезертирство расстреляют». Получалось, что лейтенант Терсков едет вроде конвоира. Глупо. Ладно, хорошо что хоть сухой паек дали.

Бойцы РККА двигаются через немецкий населенный пункт. 1945 г. (Не Шеллен, но где-то рядом)

Тянулась прифронтовая дорога со следами недавних боев, сдвинутой-сброшенной в кювет разбитой техникой, воронками, и придорожными домами, опустевшими, с разбитыми окнами. Собственно, дорога была Олегу частично знакома – как раз тот отрезок, что к станции Шеллен выходит. Довелось прокатиться. Случайный странный случай, да. И опять, кстати, Митрич там поучаствовал. Вот мало какое событие без деда обходится, а виноват после того кто угодно. Что за человек⁈ Впрочем, тогда он не особо виноват был, скорее, наоборот.

Еще на лечении дело вышло. День выдался не особо сырой, после обеда выбрались из фольварка битые ноги размять. Митрич припрыгивал на костыле, Олег неловко прихрамывал, оберегая «подбитые тылы», короткая тропинка вела к дороге, вполне себе утоптанная, без мин и иных гадостей.

Постояли, разглядывая проезжающие машины и повозки.

– Вообще нам обязаны кинопередвижку пригонять, – проворчал Митрич. – С культурной программой ранбольные выздоравливают гораздо быстрее, это проверено наукой. А то имеем полторы книги, да газеты недельной давности – что за дела? Мы что, штрафники какие?

– Так взвод же, даже не санбат. Где на все медицинские взвода кинопередвижек напасешься? У нас тут даже отдельный политработник не предусмотрен.

– Сравнил: кино и политрука. На политрука сам смотри, я их уже вдоволь нагляделся, – хмыкнул дед. – Очковтирательством занимаешься, оправдываешь очевидные просчеты организации лечения. Это у тебя от молодости. Критика – она непременно должна быть.

– Я не спорю. Но нам все равно скоро в батальон, что тут жаловаться. Вон – люди дело делают.

Мимо прокатил «студебеккер» с бойцами, иэ кузова проорали что-то веселое.

– Одни туда, другие обратно, – философски заметил Митрич. – Вон пехота мелкокалиберная в тыл бредет, едва ноги тащит.

По обочине действительно брел кто-то мелкий, неуклюжий, едва ноги переставляющий.

– Пацан, что ли? – удивился Олег.

Митрич молчал, почему-то малость напряженно.

Человечек приблизился. Вот странный… в замасленном армейском бушлате с накинутым капюшоном, из-под брезентовых пол выглядывает нелепый серый халат, голова под капюшоном чем-то замотана. Пошатывает человечка, хотя налегке идет, малый узелок в руках, да и всё.

– Гражданский? Из угнанных, что ли? – предположил Олег.

Наши советские граждане и гражданки, угнанные немцами в неволю на хозработы и нынче освобожденные, двигались на восток постоянно. Иногда организованно, целыми командами и с транспортом, иногда группками и поодиночке – очень разные люди, молодые и в возрасте, изнеможенные и не очень, это уж кому где повезло на немца работать, да как прижало в момент, когда фронт подошел. Ничего, в себя придут, страшное уже позади. Хотя этот малый может и не дойти – вон как ноги подгибаются.

– Э, Митрич, а это ведь и не пацан? – без особой уверенности предположил Олег.

– Вот же твою бронетанковую, да какая тебе разница, вот в таком-то раскладе? – сердито сказал дед и огляделся. – Дорога же…

Человечек приблизился. Худой, обессиленный, на вид так и вообще лет тринадцать. Смотрит исключительно под ноги, свалиться боится. Бушлат человечку вроде пальто негнущегося и безразмерного. А насчет э-э… личной принадлежности даже вблизи никакой определенности.

– Так, а ну стой, передохни, – приказал Митрич, прихватывая странника за плечо.

Человечек остановился, удержал себя на ногах, но голову так и не поднял.

Это состояние Олег знал – доводилось испытывать при длинных марш-бросках в училище, и позже на фронте, когда двое-трое суток подряд сплошное маневрирование, да временами с боем. На ногах еще держишься, что-то делаешь, а башка нихрена не соображает, словно ее сняли и временно на боеукладку сунули.

– Вон бочка, посадим-ка, – указал дед.

Через кювет пришлось переносить, да это ничего: весу в ходоке было не больше, чем в трехдюймовом снаряде, попросту взяли под брезентовые локти да переставили через канаву. Человечек молчал, вроде как и неживой. Митрич сбросил с себя шинель, постелил на мятую металлическую бочку:

– Посидите, передохните, я быстро.

Олег подивился суетливости деда – понятно, что не каменный сердцем, но и особой чувствительностью Митрич точно не страдал. А сейчас вон как заковылял, живо с костылем на тропку выскочил, к медсанвзводному фольварку ужучил.

Человечек сидел, молчал, его и сидячего покачивало, только башмаки-якоря – здоровенные и грязные – на месте держали.

– Издалека? – неловко спросил Олег. – Тебя, парень, как зовут?

Человечек поднял голову – глаза, покрасневшие веками, измученные, безусловно были девчачьими.

– Ой, извини, – испугался лейтенант. – Не видно под твоим капюшоном ничегошеньки.

– И хрен с ним, – прошептала бедолага. – Домой иду. Батрачила. У герра Штульге.

Девчонку опять качнуло. Олег догадался, что ее нужно поддержать, но как-то тактично. Присел рядом, подпер плечом. От странницы пахло псиной и сырой зимней дорогой. Ну, это дело понятное.

– И что тот герр Штульге? Деру дал от наших?

– Нет. Сгорели они. Пожар вдруг случился, – со странным торжеством прошептала девчонка.

– Вот как, не ушли, значит.

Странница покосилась, с трудом повернув шею. Ничего не сказала. Глаза у нее, оказывается, были не только красновекие, но и блестяще-серые, влажные. Экий взгляд.

– Ничего, кончилось и кончилось, – жуть как коряво утешил Олег. – Тебе в Шеллен нужно. Там станция, пункт питания. Отогреешься, подкормишься, и на эшелон.

– Туда иду. В Шеллен.

Говорить девчонке было трудно. Дрожь била, неровная, болезненная. Может и не дойти малявка.

Что тут поделаешь, война. Олег удобнее подпер плечом.

– Откуда сама?

– Орша. Попалась, дура. Угнали. В сорок третьем.

– Ладно, чего же дура-то? Бывает.

– Дура. Валенки пожалела. Надо было скидать, да босиком тикать, точно убежала бы.

– Тут не угадаешь. Вон я воевал-воевал, подбили танк, лежу за пулеметом как приличный боец, отстреливаюсь. Тут прилетает и прямо в задницу. Вот кто мог подумать? Теперь лечусь, а стыдно сказать, куда стукнуло, – ни к селу ни к городу пожаловался лейтенант.

Странница чуть слышно фыркнула:

– Чего удивительного. Жопа всегда первой страдает.

– Так-то верно, но сама понимаешь, стыдновато…

– Угу. Меня Оля зовут. Ольга.

– То хорошо. И имя хорошее имя. А меня – Олег. Бронетанковые войска.

– А далеко еще до Шеллена?

– Как сказать… средне. У тебя документы-то есть?

– Аусвайс и справка от наших, написали. Ладно. Спасибо. Идти мне надо, – бессильная Оля попыталась встать.

Лейтенант Терсков придержал:

– Давай без суеты. Сейчас дед вернется.

– Какой дед? Зачем?

– Ну, боец со мной был. Он опытный, подскажет чего. Посиди пока, отдохни, тут хоть сухо.

Сидели, молчали. Девочку Олю неудержимо тянуло в сон, тяжелела, привалившись к теплому лейтенантском боку, тут же вздрагивала, просыпалась. Вот жизнь у человечка, это вам не в санвзводе сытно отлеживаться.

На тропинке показался Митрич, с «сидором» за плечами и ватником под мышкой.

– Дремаете? Это правильно. Давай-ка…

Действовал дед решительно. То, что странник странницей оказался, его ни капли не смущало. Снял с девчонки просторный бушлат, натянул поверх серого платья телогрейку:

– Не новая, но без насекомого населения, прожарили на совесть. А «макинтош» давай поверх, лишним не будет. В вещмешке хлеб, сахара чуток. Консервы легкой на кухне нет, сейчас не снабжают, сосиски копченые нашлись, а может, сардельки – кто их, германские, разберет. Чай грузинский подвернулся, пачка. Сама не заваришь, сменяешь на что. Только разом всё не жри.

– Что ж я… я знаю. Спасибо, – из глаз девчонки покатились слезы, держала «сидор», и тот казался размером чуть ли не с нее саму, худющую даже во всех одежках.

– Сопли придержи, попозже распустишь, – распорядился Митрич. – Сейчас машину поймаем, довезет тебя до того Шеллена.

– Не возьмут. Я гражданская. Приказ у них, – пробормотала, утирая щеки Оля. – Идти мне надо.

– Приказ – это обязательно. Как же без приказа. Без приказа только в экстренных случаях, – забубнил дед. – Вот и лейтенант это знает. Иди сюда, товарищ Терсков.

– Нужно посадить. Непременно нужно, – прошептал дед, отодвинув лейтенанта от странницы. – А то вообще не дойдет, помрет в канаве. Слабая она.

– Понятное дело. Только не возьмут ее.

– Возьмут. У меня пропуск есть, – Митрич похлопал себя по оттопыривающейся пазухе. – Если что, поможешь. Ты же офицер, Терсков, так? Причем боевой, так?

Выбирал, какую из машин останавливать, лично дед, по известному только ему принципу. Но остановился первый же грузовик, которому просигналили – показанный с обочины «пропуск» подействовал.

– Сержант, подсоби. Землячку встретили, из неволи идет. Ей бы только до Шеллена. С нас вот – ром стопроцентный.

Водитель глянул на бутылку и жалобно сказал:

– Что я, не понимаю? Землячка святое дело. Как не помочь? Но подсаживать гражданских строго запрещено. Дело подсудное, вы же сами понимаете. Мне и самому в Шеллен, а там проверка уж точно будет.

– Лейтенант проводит. Он выздоравливающий, с наградами и документами, ежели что – отмажется.

– Ну, разве что… – водила вздохнул. – Пусть лезут в кузов, только не особо высовываются. Я на станции загружусь, могу обратно товарища лейтенанта доставить.

– Золотой ты человек, выручил! – Митрич повернулся: – Как, товарищ лейтенант, рискнете лечебную дисциплину нарушить?

– Вот ты черт старый, – шепотом зарычал Олег. – Понятно, поеду. Только ты бы сначала мне сказал, а не готовым фактом в нос тыкал.

– Так не было в тебе сомнений, – распоясанный Митрич ловко перебрался через кювет. – Подъем, пилигримша!

Прямо кино ему какое-то историческое, а не заведомое нарушение дисциплины.

Ехали, вот прямо как сейчас. Только очень странно тогда себя чувствовал лейтенант Терсков – в первый раз спала у него на руках девушка, пусть и маленькая совсем, одни косточки да бушлат с телогрейкой, но странно-то как.