Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

– Здравствуйте. Я не помешаю? – поздоровалась Октавия вопросом, ответ на который и так прекрасно знала.

– Присаживайся, – избежал он очевидного ответа и сделал рукой пригласительный жест.

– Я у вас займу всего пять минут, – с громким металлическим лязгом Октавия похитила стул у соседнего столика и плюхнулась на него с таким облегчением, будто присела в первый раз за неделю, – Я хотела попрощаться.

– Мы что, уже грузимся? – в один момент паника на смуглом лице момент вспыхнула и погасла.

– Мы – нет. А вот я – да, – улыбнулась Октавия, – Завтра я спускаюсь на Нерву.

– Не понял, – не понял Ленар, – Нас же не отпускают до завершения расследования.

– Вас не отпускают. А я только что официально разорвала контракт и собираюсь провести на Нерве остаток своей жизни… хотя… – мечтательно посмотрела она куда-то вверх, – Скорее всего я еще вернусь к работе в системной логистике, но с межзвездными перелетами для меня официально покончено.

– И тебя так просто отпустили? Тебе что, уже нашли замену?

– А зачем искать? Замена уже давно есть. Если вы не слышали новости, капитан Штефан Горак недавно лишился большей части своего экипажа, а его буксир застрял в ремонте минимум на полгода.

– Да, это не самое лучшее, что можно найти в капитанском послужном списке, – на мрачном лице Ленара наконец-то проявилась ухмылка, – Но, думаю, он будет рад, что ему так быстро нашли новое место. И за тебя я тоже очень рад.

– Рано радоваться за меня, – отмахнулась она, – Я только что бросила работу и лишилась большей части своих сбережений. Пошиковать у меня точно не выйдет. Мне сейчас придется срочно искать новый более приземленный источник дохода.

– Говорят, это непросто. От тебя потребуют пройти курсы дополнительного обучения для… кхм… – смущенно прочистил Ленар горло, – работы на современной технике.

– Не говоря уже о социальной адаптации, – добавила Рахаф, и поежилась, – Я читала, что это сущий кошмар.

– Ничего, я не настолько старая. Мне всего лишь восемьдесят три года, – улыбнулась Октавия всем лицом, и ее улыбка будто бы сбросила с ее лица три десятка лет, – Я отбываю завтра в половине четвертого. Если захотите со мной попрощаться по-настоящему, дождитесь меня у третьего пассажирского шлюза.

– Возможно, у нас еще будет много возможностей попрощаться. Мы сами отбудем отсюда не ранее чем через шесть недель…

– Шесть недель?!

– …и напоследок, возможно, заглянем к тебе в гости.

– Шесть недель?! – повторила Октавия, – Какого черта вы тут будете делать целых шесть недель? У вас же графики.

– А мы все зря торопились, – с горечью в голосе произнес Ленар, – Когда планировали экспедицию, наш излишне предусмотрительный совет директоров распорядился построить графики с запасом времени, но оформить все так, чтобы в официальных документах этот запас времени не учитывался, чтобы в случае задержки все выглядело, как опоздание. Они не просто готовились к тому, что мы не впишемся в заявленные временные рамки. Они надеялись на это.

– Но зачем?

– Чтобы наглядно продемонстрировать заказчику, а в нашем случае это, конечно же, Ось, что подобные сверхтяжелые мультисоставные грузоперевозки рискованны и несостоятельны. И знаешь, что самое смешное? В итоге они добились своих конечных целей, но через очень большие жертвы, а виноваты в итоге во всем мы.

– Почему мы?

– Потому что мы слишком сильно помешались на графиках и наплевали на устав, на технику безопасности и вообще едва ли не одичали в попытках обогнать само время.

– А почему я об этом ничего не знала?

– Не знаю, – равнодушно пожал он плечами, – Возможно, потому что ты была занята разрывом контракта. Я и сам совершенно случайно узнал эти новости от Ковальски. Никогда еще не видел его таким разбитым. Даже жалко стало этого мужика.

– Ничего себе… – несколько раз хлопнула Октавия круглыми от удивления глазами и бросила полный искушения взгляд на недопитый бокал вина, – Не таких новостей я ожидала после своего увольнения.

– Но для тебя это уже пройденный этап, – начала Рахаф ее успокаивать, – Для тебя, наконец-то, жизнь начинается, так радуйся этому и дыши полной грудью.

– Но, получается, все было зря.

– Как зря? Мы же доставили этот гигантский булыжник к комбинату! Из него теперь знаешь сколько всего смогут выплавить и построить? Да ты потом детей своих будешь водить к золотому памятнику космическим дальнобойщикам и рассказывать, что этот памятник выплавили из руды, которую ты лично доставляла на орбиту!

– Мне этот булыжник теперь до конца жизни будет в кошмарах сниться, – устало потерла она переносицу, – Все, отныне я не возьмусь за грузоперевозки более пятидесяти тысяч тонн.

– Это тоже работа, – заверил ее Ленар, – Главное – будь поаккуратнее с алкоголем.

– Обещаю побыть аккуратнее, – поняла она намек и поднялась со стула, – Мои пять минут истекли. Продолжайте развлекаться.

– Завтра еще увидимся.

– Но если не увидимся… – задержалась она на выходе из ресторана для последнего напутствия, – Ленар, не обижай ее.

– Не обижу, – бросил он ей вслед, и они попрощались.

Космопорт «Нерва Орбитальная» был опоясан по периметру прогулочным коридором, вдоль которого пальмы росли из керамических горшков, пластиковые скамейки росли прямо из пола, а большими обзорными окнами из толстого поликарбоната с прослойкой из минерального стекла обросла наружная обшивка. В условиях томительного ожидания пассажиры могли здесь размять затекшие кости в неторопливой прогулке, насладиться видами прибывающего и отбывающего транспорта на фоне серо-зеленой планеты, а так же просто почитать в тишине взятую из библиотеки за углом одну из тех книг, которые никто никогда не успевал дочитывал до конца.

Небольшой трусящий косяк из трех мужчин вдруг выбежал из-за угла, неловко лавируя между пешеходами, багажными сумками и раскинувшимися в стороны пальмовыми листьями, пестрящими тремя оттенками зеленого.

– Давайте, мужики! – подбадривал Карлсон своих спутников, бросая короткие взгляды через плечо, – Прибавьте темпа, осталось немного!

– Куда мы так… торопимся? – выдавил Радэк, чувствуя, как дыхание начинает сбиваться.

– Как это куда? В ближайший пункт выдачи здорового духа обладателям здорового тела, разумеется! Вы слишком долго работали в скафандрах и слишком мало двигались, а вам надо еще физические нормативы как-то пересдавать, поэтому прибавьте темпа напоследок, осталось еще полкилометра!

– Да мы же… – прохрипел Эмиль, экономя воздух, – …еще полчаса назад… уложились в норматив…

– И что, вы намерены остановиться на этом?

– Я могу так… еще долго бежать… – соврал Радэк, поскоблив зачесавшуюся от капельки пота бровь, – Но хоть пожалей… Эмиля… Бедняга… утратил способность… болтать без умолку…

– Так в этом же и смысл! Думаете, мы тут ноги тренируем? Нет, мы учим наш организм экономить кислород, потому что в космосе его мало!

– Не смешно!

Карлсон бежал легко и играючи, сохраняя пульс ровным, как метроном, а дыхание достаточно размеренным, чтобы он мог продолжать отпускать свои глупые шутки, все больше похожие на чистейшее издевательство. Техники с буксира Ноль-Девять бежали за ним, подстегиваемые чувством гордости, и до последнего отказывались верить, что их взяли бы на работу в космосе, если бы они действительно были такими безвольными слабаками, какими теперь себя ощущают. В их головах, отравленных кислородом, неизбежно всплывали воспоминания о том, как долго времени они провели в тяжелых скафандрах ВКД, и быстрое перемещение в удобной спортивной одежде почти начинало казаться приятным разнообразием, но общая усталость давала о себе знать, и оставшиеся полкилометра вдруг рассыпались на пятьсот метров, а целое, как известно, меньше суммы частей.

Добежав до поворота, они завершили обратный отсчет последних метров, и ударили ладонями по облицовочной панели в знак пересечения финишной черты. Было время, когда Радэк с Эмилем преодолевали такую дистанцию без боли в груди, но то время было благополучно похоронено под работой в замкнутой коробке, которая отнимала у организма живительные движения и превращала любые физические тренировки в войну с гиподинамией.

Впитывая рукавами пот со лба и шумно вентилируя легкие через нос, все трое некоторое время молча стояли на месте с глупыми улыбками, наслаждаясь своей очередной маленькой победой над расстоянием. Не важно, как далеко шагнула техника, в условиях космоса позор сулил любому грузоперевозчику, который не сможет достаточно быстро доставить груз собственного тела до конечного пункта назначения. Так гласила надпись на пропагандистском плакате, большую часть площади которого поделили между собой бегун, прыгун и пловец. В этом плакате, несомненно, было что-то вдохновляющее, но до этого дня ничто так не вдохновляло Радэка на преодоление физических пределов собственного организма, как желание догнать Карлсона и отвесить ему подзатыльник.

– Вы молодцы, – похвалил их Карлсон, – Еще немного, и сможете без буксиров грузы тягать.

– А ты никогда не думал о том, чтобы пойти в профессиональный спорт? – спросил почти восстановивший дыхание Эмиль.

– А кто меня туда возьмет?

– Ну, а если бы взяли, пошел бы?

– Это интересный вопрос, – задумался Карлсон и слегка поморщился, – Наверное, все же нет. Не пошел бы. Не по мне это – бегать и прыгать на потеху публики. Мне нравится думать, что я занимаюсь тем, для чего создан.

– Давайте присядем, – предложил Радэк, и трое мужчин опустились на свободную скамейку, – Все же после такого стоит дать ногам отдохнуть.

– Как же у вас, отборных, все просто. Не надо тратить почти все детство на думы о том, кем же ты хочешь стать, когда вырастешь. Тебе сказали, что создали тебя прирожденным космонавтом, и хоп! – щелкнул Эмиль пальцами, – У тебя уже есть и смысл в жизни, и цель дальнейшего существования, и упрощенное трудоустройство, и любовь начальства, и, что особенно хорошо, тебя не обложат штрафами, если в экспедиции что-то пойдет не так.

– А вот тут ты сильно ошибаешься… Меня оштрафовали, да еще как.

– За что?! – воскликнул Эмиль так, что его голос эхом отразился даже от переборок со звукоизоляцией, и повторил более умеренным тоном, – За что такого, как ты, могли оштрафовать?

– Они решили, что того, кто придумал сумасшедший план пролета через планеты с неисправным оборудованием, наказать надо в первую очередь за «продвижение опасных идей».

– Забавно, – сказал Радэк куда-то в пол, – Я слышал, что этот план торможения придумал Эркин, но потом Ирма начала настаивать, что это ее идея. Ты уже третий, кто претендует на авторские права.

– У истории с созданием плана торможения есть две версии: одна официальная, другая нет, – цокнул Карлсон языком и улыбнулся, – И официальная заключается в том, что этот план придумал я один, потому что лишь моему гениальному уму было под силу изобрести столь дерзкий маневр. Кстати, верить вы можете только официальной версии.

– А можем мы послушать ту версию, в которую верить нельзя?

– Конечно, почему бы и нет? По неофициальной версии, которая, прошу заметить, является всего лишь информацией, сильно искаженной сплетнями, слухами и кое чьим завышенным самомнением, – шутливо пригрозил Карлсон указательным пальцем, – план торможения в том виде, в котором он был исполнен, являлся общим результатом интеллектуальных трудов меня, Ирмы, Эркина и Бьорна. Ирма предложила саму концепцию прохода через газовый гигант, ну а дальше мы втроем эту концепцию развивали, что-то добавляли, что-то отнимали, и в конечном итоге сошлись на том, что пройти надо не через один газовый гигант, а через два. Когда мы прошли через Здоровяка, и с Шесть-Три сорвало три шкуры, я предусмотрительно обошел Ирму, Эркина и Бьорна, и вежливо предложил им отдать все авторские права мне.

– И они согласились?

– Конечно! Ведь я единственный человек, которого не решатся уволить, – практически пропел Карлсон самодовольным тоном, – Да, в том, чтобы быть отборным, все же есть много преимуществ.

– Теперь я понимаю, почему евгеническую программу закрыли, – скептически посмотрел на него Радэк, – Зазнались вы слишком сильно.

– Просто вы, случайные люди, порой бываете слишком беспомощными. Вы видели, что с Ирмой случилось? Она себе половину лица разбила, – демонстративно провел Карлсон рукой по своей половине лица, – Мне поначалу смотреть на нее было больно.

– Вообще-то… – задумчиво произнес Радэк, не док конца определившись, стоит ли ему произносить то, что у него на уме, – …я не верю, что она сама разбила себе лицо.

– Ты что такое говоришь? – возмутился Эмиль, – Она же сама сказала, что не успела сгруппироваться, и в момент прохода через Здоровяк инерция шваркнула ее головой о переборку.

– Да, сказала, – кивнул Радэк помрачневшим выражением лица, – Но я уже научился доверять не всем ее словам.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что у происхождения синяка на ее лице есть две версии: одна официальная, другая нет, – передразнил Радэк идеального космонавта, – И официальной версии, похоже, придерживаются все.

– Так, и в чем же твоя «неофициальная» версия? – сделал Карлсон пальцами воздушные кавычки.

– Скажем так, если бы мы с Эмилем были на месте двух этих упрямцев, – выразительно посмотрел он на Эмиля, – Мне бы очень сильно не понравилось, что какая-то девчонка оторвала нас от работы, которую мы считали жизненно важной, и вдобавок при этом подвергла смертельной опасности моего друга. Признаюсь, возможно, я бы не сдержался.

– И ты бы что? – спросил Эмиль, – Ударил бы ее из чувства примитивной мести?

– Ну я же сказал, – пожал Радэк плечами, – Это неофициальная версия.

– И зачем же тогда ей всем врать, что она ударилась о переборку?

– Может, по той же причине, по которой ни Клим, ни Пинг не предъявили ей обвинений? Она напала на Клима с ножом, а Пинг в ответ ударил ее по лицу. Оба этих преступления сильно отягчаются тем фактом, что все это происходило в космосе, но, как видите, никого из них троих не отдают под суд. Вероятно, это был честный обмен.

– Радэк, – хлопнул его Карлсон по плечу, – Мне кажется, у тебя развивается паранойя.

– Нет, это просто у меня такое чувство юмора, – улыбнулся он первый раз за день, – Мы все знаем, какой неуклюжей она порой бывает. Разумеется, она сама ударилась о переборку.

Вильма сидела в кафе и пила кофе.

«Посадочный челнок № 2 ожидает на первом пассажирском шлюзе» – разнес женский голос объявление по всему космопорту и повторил, – «Посадочный челнок № 2 ожидает на первом пассажирском шлюзе».

Игорь Соломенников был всего лишь фельдшером, и поскольку к произошедшему инциденту он имел весьма косвенное отношение, список вопросов к нему быстро иссяк. Никто не погиб, а всем пострадавшим была своевременно оказана медицинская помощь, что сделало его единственным человеком, на которого не пало ни единого подозрения. Его отпустили первым, и посадочный челнок № 2 на первом пассажирском шлюзе ожидал в том числе и его. Внизу, на Нерве, его ждала настоящая гравитация, свежий воздух и длительный курс переаттестации, после которого ему обещали восстановленную медицинскую лицензию и рабочее место, соответствующее его навыкам. Настоящая работа его ждала только впереди, и его мертвое лицо, высеченное изо льда, постепенно таяло от предвкушения.

В двух багажных сумках уместились все вещи, который он привез с собой в этот мир. Ирма так ни разу и не поинтересовалась, откуда он родом, но это было и не важно – Игорь твердо решил остаться на Нерве. Он оправдывал свое решение тем, что таковы были его условия соглашения, но Ирма прекрасно видела, что в этом он лукавит почти так же, как и в том, что ему совсем не тяжело нести на себе обе сумки, упакованные до состояния плотности нейтронных звезд.

У шлюза собралась небольшая очередь из уставших шахтеров, возвращающихся домой после четырехдневной вахты, и шлюз с парой контроллеров по бокам пожирал эту очередь подобно песчинкам в горловине песочных часов. На то, чтобы попрощаться, у Ирмы оставалось лишь тринадцать человек, и она наполнила воздухом легкие, чтобы что-то сказать, но Игорь сбросил сумки со своих плеч и опередил ее.

– У меня есть подарок для вас, – его рука нырнула во внутренний карман пиджака и вынырнула вместе со сложенным пополам листком бумаги, – Надеюсь, вы оцените.

– Спасибо, – заблаговременно поблагодарила она его, не успев понять, что за подарок она принимает. Развернув листок, она прочла на нем незнакомое мужское имя, выведенное карандашом, а так же адрес и номер телефона, – На стихи не похоже.

– Это местный пластический хирург, – объяснил Игорь, – Я с ним договорился, чтобы он прооперировал вас абсолютно анонимно, если вы предупредите его о своем визите хотя бы за неделю.

– Это… вообще-то очень кстати, – произнесла ее благодарная улыбка, и листок с контактом спряталась в ее кармане, – Я как раз на днях начала задумываться о пластике, и поначалу мне хотелось даже оставить себе на память эти шрамы.

– С ними вас могут, мягко говоря, неправильно понять или даже не допустить к ответственной работе.

– Да, я тоже пришла к такому выводу, – проведя пальцами по правой скуле, она выдавила из-под кожи легкую боль, напоминающую ей о недавнем приключении, – Знали бы вы, сколько вопросов вызвал этот синяк.

– Поверьте, я представляю, – осторожным движением хирурга он провел кончиком пальца по зеленоватым пятнам, проступающим из ее бледной кожи, – Синяк, кстати, уже почти прошел. Издалека его можно и не заметить.

– Это ерунда, – махнула она рукой, – Всего лишь производственная травма.

– И все же я рад, что у вас больше не будет таких травм. Работа в дальнем космосе очень плохо подходит для женщин. Вы всего три года провели в межзвездном пространстве, но успели сломать себе руку, разбили себе голову, чуть не пропали в открытом космосе, заработали психологическую травму, изрезали себе плечо, измучили свое тело компрессионным костюмом, нарушили свой обмен веществ тем, что долгое время питались однообразной пищей, испортили себе стрижку, поругались с Эркином, чуть не погибли на Шесть-Три и ушибли лицо о металлическую переборку. К этому можно добавить еще и то, что за три года экспедиции вы не спали почти год, и весь этот год вы совсем не становились моложе.

– Вы очень страшный пессимист, Игорь, – она оглянулась на время и насчитала семь человек, – У меня была скучная жизнь, и я почти не жалею, что распрощалась с ней. И в первые же три года работы в дальнем космосе я поучаствовала в перевозке самого массивного груза в истории, летала в невесомости, влюбилась, гуляла по поверхности ледяного планетоида, справилась со своими страхами, примерила на себя компрессионный костюм, подружилась с «отборным» человеком, ползала по техношахтам, чинила то, что было невозможно починить, связалась с контрабандистами, сражалась с инопланетными монстрами из бульварных романов, внесла свой вклад в изобретение совершенно нового типа маневров, пролетела сквозь две планеты, спасла две жизни и поругалась с Эркином. Поверьте, Игорь, эти три года прошли для меня не зря, и когда у меня будут дети, мне точно будет о чем им рассказать.

– Можно немного подробнее об инопланетных монстрах? – наморщил он лоб.

– Не берите в голову, – ухмыльнулась она и как бы невзначай смахнула слезинку, проступившую из уголка глаза, – Просто хочу, чтобы вы знали, что я ни о чем не жалею. Были моменты, когда я думала, что умру или сойду с ума, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что было даже по-своему весело.

– Надеюсь, приключений вам хватило на всю жизнь вперед, – Игорь взял сумки и продвинулся в очереди, состоящей из трех человек, – У вас уже есть планы на ближайшее будущее?

– Ничего конкретного. Я вернусь домой, на Эридис, а там что-нибудь придумаю.

– Вы можете найти себе более безопасный, но при этом не менее благородный труд. Вашего опыта уже хватает, чтобы стать каким-нибудь, – поднял он к потолку задумчивый взгляд, – …скажем, младшим инструктором в академии. Вы могли бы многих молодых людей предостеречь от ваших собственных ошибок. Возможно, вы тем самым спасете еще немало жизней.

– Звучит заманчиво, но сейчас я больше беспокоюсь за вас, – время отсчитало еще одного человека, и Ирма поняла, что надо спешить, – Мне больно думать, что через несколько мгновений вы останетесь в чужом для вас мире совсем один, без друзей и без семьи, поэтому пообещайте мне, что вы позаботитесь о себе так же, как хотите, чтобы я позаботилась о себе.

– Не беспокойтесь за меня, мне ведь всего лишь сорок пять лет, – сморщилось его лицо в широкой улыбке, – У меня еще целая новая жизнь впереди.

Остался один человек, и Ирма крепко схватила Игоря за руку, словно отказываясь отпускать его в новую жизнь.

– Позвольте мне поцеловать вас на прощание.

– Позволяю.

Он наклонился к ней, нивелировав значительную разницу в росте, а тем временем последний человек иссякал из очереди, занося в челнок свой багаж. Последнее «прощай» было чувственным, но мимолетным. Космопорт ненадолго уменьшился в размерах до хрупкого пузыря, в котором ее губы укололись о щетинистый уголок его рта, скривились в вымученной улыбке и почувствовали солоноватый привкус от мокрых дорожек, прочертивших ее лицо.

Время вышло, и пузырь лопнул.

– И помните, – сказал он напоследок, вручая контроллеру свой посадочный билет, – что не стоит врать мужчине о головных болях. Это может плохо кончиться.

Он шутил крайне редко, и почему-то каждый раз подбирал для шуток именно тот момент, когда Ирма была обнаженным нервом, поэтому даже шутки, которые по глупости могли соперничать с шутками Карлсона, казались ей смешными. Из ее рта невольно вырвался смешок, и она отступила от шлюза.

Ремни от сумок врезались ему в плечи так, будто сами сумки потяжелели на полцентнера за последние десять минут. С трудом обуздав тяжесть своей ноши, он бросил на Ирму последний взгляд и шагнул в шлюз.

Ей предстояло еще некоторое время провести в космопорту, и она почти наверняка сможет выделить денек на то, чтобы отыскать специалиста, чье имя прячется в ее кармане. Возможно, в тот же день она сможет еще раз повидаться с Игорем. У них было много возможностей попрощаться, но прощание было подобно натянутой резинке – чем сильнее ее оттянешь, тем больнее она тебя ударит.

Наблюдая через обзорное окно, как посадочный челнок устремляется к оболочке из пушистых облаков, она чувствовала, как пустота внутри и одиночество снаружи постепенно обретают свое гидростатическое равновесие, и была почти уверена, что если бы их сейчас хладнокровно не разлучил пассажирский транспорт, то не разлучил бы никто. В любой истории залог хорошей концовки заключается в том, чтобы вовремя поставить жирную точку, и пока она провожала эту точку взглядом, расстояние в пять тысяч километров казались ей как крохотных шажком, так и бесконечными далями, разделяющими галактики.

– Давно тут сидишь? – прозвучал голос Ленара, и она очнулась на скамейке перед обзорным окном в двадцати метрах от первого пассажирского шлюза и в трех часах от того момента, как перестала затапливать станцию своими слезами.

– Не очень, – взглянула она на лениво вращающиеся стрелки настенных часов, которые, наконец-то, перестали иметь для нее большое значение.

Когда Ленар присел рядом с ней, она попыталась подвинуться, и ее давно затекшее тело разом заныло. Он облокотился на свои колени, направил свой взгляд в окно и так и потерял его где-то в районе светлого дышащего жизнью диска, блиставшего во всей своей терраформированной красе.

– Фельдшер уже отбыл?

– Да.

– Хорошо попрощались?

– Вполне.

– Сказала ему напоследок хоть слово правды? – резко прозвучал неприятный вопрос, подобный снегу, упавшему за шиворот.

– Я сказала ему всю правду, которую ему нужно было знать, – призналась она, согревая конечности, – Пусть думает, что все закончилось хорошо.

– А разве все закончилось плохо?

– Зависит от точки зрения. Ты лучше меня знаешь, иногда бывают в жизни ситуации, в которых никакой моральный ориентир не может работать без сбоев.

– Именно поэтому мы и не пользуемся моральными ориентирами. Мы пользуемся правилами, которые безо всяких лишних сомнений скажут тебе, как поступить в той или иной ситуации.

– Но ты нарушил их ради меня, и я благодарна тебе за это.

– Я нарушил? – возмутился он до такой степени, что оторвал взор от Нервы, – Когда это я нарушал правила ради тебя?

– В тот день, когда я бросилась спасать Пинга и Клима, – напомнила она, – Это ведь ты передал Эмилю по интеркому, чтобы он встретил меня и помог натянуть скафандр, чтобы сэкономить время. Думал, я не догадаюсь?

– Трижды ха! – издевательски вырвалось из Ленара, – Вообще-то я действительно в тот момент связался с Эмилем по интеркому, но лишь затем, чтобы приказать ему найти тебя, скрутить и запереть где-нибудь наглухо. Это была моя ошибка. Надо было доверить это дело Радэку, он менее мягкотелый.

– Вот значит как? – опустила она нос, – То есть ты до последнего был против моей затеи?

– Конечно, я был против, я же капитан, а ты бунтарка. Хочешь или нет, но наши интересы тогда находились по совершенно разные стороны устава.

– Но если ты так рьяно защищаешь устав, то как тогда объяснить, что после всего произошедшего меня не уволили? Я, кажется, нарушила все, что только могла, и даже честно изложила это в своем отчете, а мой отчет совершенно точно прошел через твои руки.

– Ничего об этом не знаю, но думаю, что компания и так потеряла слишком много ценных кадров, чтобы продолжать экзекуцию. Думаю, тебя просто простили.

– Просто простили? – усмехнулась она и мягко толкнула Ленара в плечо, – Никогда не слышала ничего менее убедительного. Давай, Ленар, просто сознайся, что ты использовал свой криминальный опыт и притупленное чувство совести, чтобы спасти слабую и беззащитную девушку.

– Ирма, ты даже представить себе не можешь, сколько проблем ты нам создала, – тяжело вдохнул Ленар и вновь устремил свой взгляд в даль, – Если не вникать в подробности того, кто же на самом деле был виновен во всей этой череде несчастий, то ты ударила по моему карману, а затем устроила бунт, ослушалась прямого приказа своего капитана и пнула его ногой по больному месту. Поверь, я очень даже заинтересован в том, чтобы погнать тебя с корабля. Но… – протянул он, взяв драматическую паузу, – …ты смогла доставить с Шесть-Три на Ноль-Девять двух упрямых ослов, а для грузоперевозчика это очень неплохой пункт в резюме.

– Спасибо тебе.

– Это твой второй шанс, – сказал он голосом, которым можно было резать алмазы, – Третьего не будет. Отныне никакой самодеятельности, никаких косяков, никакого неподчинения. Все строго по уставу. Есть ты хоть раз забудешь посуду помыть, я про тебя такое в бортжурнале напишу, что тебя до конца жизни не подпустят к транспорту сложнее велосипеда.

– Я буду стараться, – пообещала она, – Если честно, то после всего этого трехлетнего безумия мне теперь даже будет интересно пожить по всем правилам.