Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Она вынырнула из дурных мыслей, словно из ледяной проруби, и позволила себе наполнить легкие пока еще прохладным воздухом системы жизнеобеспечения. Ей нельзя было думать. В экстренных ситуациях мозг играл с человеком злую шутку, и это совсем не он позволял спасателям кинуться в горящий дом за оставшимся там ребенком, и уж точно не он вдохновил человека на первый космический полет. За все эти поступки отвечал какой-то другой орган, но мозг умел заботиться лишь о собственном благополучии.

Ирма вновь перехватила контроль над размякшими ногами и ускорила шаг. Впереди ее ждали все тесты на стрессоустойчивость во вселенной, и у нее под рукой не осталось способов сжульничать. Некого попросить о помощи, некого подкупить, некого шантажировать, некого соблазнить.

Распростершиеся четыреста метров воздушного рукава перед ней оказались самыми мучительными четырьмястами метрами в ее жизни, и с каждым шагом она все сильнее ощущала, как отдаляется от островка безопасности посреди жестокого космоса. Уткнув палец в запястный компьютер, она настроила рацию на общий канал связи и услышала гнетущую тишину. Все молчали, никаких споров не происходило, никто никого не уговаривал, не умолял и не посылал к черту. Буксир Шесть-Три и все, что на нем находилось, официально были сброшены со счетов и объявлены мертвыми. Всем будто стало наплевать, хоть Ирма и знала, что это не так.

Она осталась одна.

В шлюзе Шесть-Три ее ждала приятная неожиданность – искусственное притяжение работало в полсилы, что сильно облегчало работу в скафандрах. Было очевидно такое ожидать, но Ирма почему-то приготовилась к полной тяжести одного «жэ». Успешно переориентировавшись, она почти без труда встала обратно на обе ноги и вошла в недра мертвого корабля. Его предсмертная агония встретила ее хаотично пульсирующими светильниками, которые никак не могли определиться с яркостью из-за шалящей энергосистемы. Наконец-то она наткнулась на вещественные доказательства того, что корабль обречен, и последняя призрачная надежда улетучилась из ее скафандра. Она оглядела развилку коридоров и начала вспоминать, где вероятнее всего находятся два бунтаря. Выбрав нужное направление, она потратила еще несколько драгоценных секунд, чтобы прикрыть глаза и попытаться успокоиться. Отступив на два шага от реальности ей удалось немного выровнять дыхание и на пару ударов в минуту понизить частоту взбесившегося пульса, но стоило ей открыть глаза, как самозабвение разлетелось на мелкие осколки, и снова нервными были абсолютно все клетки ее тела.

На запястном компьютере загорелся новый огонек – это был пойман сигнал с частного радиоканала внутри Шесть-Три. Хоть и не физически, но она все же нашла их, и, не задумываясь, вторглась в их приватную беседу.

– Пинг? Клим? – вопросила она.

– Кто это? – поприветствовал ее мужской голос.

– Это Ирма Волчек, я пришла с буксира Ноль-Девять, – старалась она говорить ровным тоном, шагая по коридору.

– Ирма Волчек? – переспросил другой голос, медленно пережевывая слова, – Оператор Ноль-Девять?

– Именно, – протянула она и спросила себя, действительно ли она до сих пор имеет право называться оператором Ноль-Девять.

– Давно мечтал… с вами… познакомиться… – делил он предложения на части, умом явно обитая где-то в другом месте и концентрируя большую часть своего внимания на совершенно других вещах, – Клим – это я… а тот, кто ответил вам первым… это мой друг… Пинг. И я, вообще-то… ваш поклонник…

– Поклонник? – удивилась она, ненадолго позабыв про всю плачевность окружающей ее ситуации, – За какие заслуги?

– Я слышал, что вы… несколько дней назад… всыпали Эркину прямо в запрещенное место. Я не уважаю такие методы… но очень уважаю людей, которые готовы… не смотря ни на что… отстаивать свою точку зрения… Этого зазнайку давно кто-то должен был… поставить на место…

– …но как по мне, так это был явный перебор, – закончил Пинг.

– Неужели ваша работа так скучна, что вы доверяете всяким сплетням? – ее компьютер показал понижающийся уровень сигнала, и она развернулась, – Вы хоть знаете, из-за чего произошел весь тот конфликт?

– Нет, – признался Клим, – Но… думаю, что за дело.

– Я устроила весь тот скандал из-за того, что Эркин присвоил себе мой труд! – воскликнула она, и ускорила шаг, когда компьютер подсказал ей, что она идет в правильном направлении, – Он присвоил себе все заслуги за разработку плана торможения, который мы исполняем в данный момент.

– Так это был ваш план?

– И да и нет, – вдохнула она, – Во мне в тот момент взыграло мое эго, но объективная правда такова, что мне принадлежала лишь сама идея пролета через планету, а доработали эту идею и довели ее до текущего вида уже без меня. Каким бы зазнайкой не был Эркин, но его заслуги там тоже присутствовали.

– Так вот кого мне винить в том, что моя машина разваливается на куски… – с безразличием прорычал Клим, – …жаль, я сейчас слишком занят… чтобы выразить вам всю степень… моего глубочайшего недовольства… Но как только мы минуем Здоровяк…

– Эта машина не минует Здоровяк, – возразила она, оглядев пусто коридор в поисках двух техников, – Она умирает, а вы собрались умирать вместе с ней.

– Послушайте, Ирма, идите-ка вы тоже к черту с вашими наставлениями о том, как я должен делать свою работу! – взорвался злостью мужской голос, – Пока вы все, трусливые крысы, попрятались по своим норкам, я вопреки всем вашим трусливым приказам занялся своими прямыми обязанностями и нашел неисправный узел. Еще минут пятнадцать, и мы с Пингом его заменим, и тогда вам всем будет очень и очень стыдно!

Она посмотрела на часы, и ее не устроил прогноз.

– Мне сказали, что вы уже меняли неисправный узел, и это не помогло.

– А теперь поможет.

– И вы уверены, что тот узел, который вы сейчас меняете, последний?

– Ручаюсь! А теперь либо помогите нам, либо… а, нет, все равно идите к черту! Вы меня только отвлекаете своей болтовней от важного дела.

– Пинг! – взревела она, когда, наконец-то, поняла, что все это время обыскивала не ту палубу, – Ну хоть вы-то опомнитесь! Я понимаю, что вам обоим дорога эта машина. Мне мой Ноль-Девять тоже очень дорог, и я едва ли на что-то согласна его променять. Я люблю его, и сидеть за его управлением – это непередаваемое ощущение. Это как… сидеть на гриве у гигантского монстра, который по мановению моей руки сдвинет с места миллионы тонн ради меня. С ним я чувствую себя сильной. Но сейчас я нарушила приказ своего капитана, семнадцатый пункт Порядка Проведения Маневров и пункт тридцать-пять-точка-три частных положений техники безопасности ради вас, двух обормотов. Само мое присутствие на вашем буксире уже говорит о том, что во вселенной есть вещи поважнее гигантской груды металла.

– Для вас может и есть, – равнодушно бросил Пинг, – А вот для меня – нет. Я профессионал, а Шесть-Три – это не просто какая-то моя страсть или увлечение, но еще и мой рабочий инструмент, потерять который – страшный позор для меня!

– Да с чего же вы взяли, что он уже не потерян?

– Потому что Клим говорит, что его можно спасти, а Клим еще никогда не ошибался. Если дело касается энергосистем, ему можно верить сильнее, чем всем специалистам в галактике, и если он говорит, что может починить Шесть-Три, значит он может починить Шесть-Три!

Пока Ирма взбиралась по лестнице на вторую палубу, ей многое стало понятно. Именно Клим – виновник всего этого торжества. Именно он инициатор бунта, а Пинг – всего лишь последователь, готовый отправиться за своим другом и коллегой хоть на тот свет. Миссия по спасению двух бунтарей вдруг стала легче ровно вдовое, и ее сложность теперь смело можно было охарактеризовать словами «половина от невозможного».

– Ради чего вы стараетесь? – зашагала она по нужному коридору, – Вне зависимости от исхода ваши карьеры будут окончены. Такое вам не простят, даже если у вас все получится.

– Плевать, – выплюнул Клим, – Я уже очень много лет… гну спину ради Шесть-Три и этих канцелярских крыс… для которых мы лишь номера и имена на бумажках… Я совсем не для того все это делал, чтобы смотреть… как дело половины моей жизни… развалится на кусочки… Пусть меня выгонят… я в ответ лишь плюну им в морды и напомню… благодаря кому их драгоценный буксир не превратился в кучу мусора!

– Пинг…

– Проваливайте с Шесть-Три! – крикнул Пинг так, что Ирма на секунду растерянно остановилась.

Могло показаться, что оба техника находятся в ярости, но на самом деле они пропитаны страхом, причем не тем самым первобытным страхом, заставляющим броситься наутек, а самым опасным типом страха, который щекочет нервы где-то на поверхности сознания, но не вызывает ощущения собственной смертности. Ирма и сама была в его власти. У нее колотилось сердце, а на лбу проступал пот, но сама же она ощущала себя бессмертной и в глубине души не допускала ни единой вероятности того, что ее жизнь может оборваться через несколько минут. Для того, чтобы добровольно остаться в горящем доме, нужно было быть не храбрым, а всего лишь в достаточной степени глупым, и единственное, что может спасти человека от смерти – это настоящий всепоглощающий страх, который мог оставить ожоги на ладонях и опаленные волосы на голове.

Движение конце коридора силой втянуло в себя все ее внимание. Две человеческие фигуры, пульсирующие своими силуэтами в свете сходящих с ума ламп стояли на коленях в окружении самодельных холодильных установок, спутанных в трубопроводах, кабелях и кронштейнах. Рядом с ними по палубе были разбросаны инструменты и запчасти, часть из которых, казалось, была выломана силой с целью незамедлительно отправиться на свалку. Они так торопились, что экономили время на каждом болте, которой можно было варварски сбить увесистым аварийным ключом, но в данный момент их фигуры были неподвижны и, судя по затишью в эфире, они даже боялись дышать. Их внимание было поглощено какой-то тонкой работой, и они не заметили присутствие постороннего человека, который уже должен был проваливать с Шесть-Три. Элемент внезапности был на стороне Ирмы, но она не понимала, что он должен ей дать. Фигуры были абсолютно одинаковыми, смотровые щитки смотрели в другую сторону, а единственный способ опознать, кто из них кто – светоотражающие ленточки на их руках и ногах.

Желтые и зеленые.

Ей пришло в голову лишь две мысли: как бы ей сейчас не помешала монетка Эмиля, и как же ей жалко тратить время на мысли о монетке.

То, что произошло дальше, лишь в общих чертах отложилось в ее памяти, поскольку в ней проснулся зверь, действующий лишь на инстинктах и не тратящий драгоценные доли секунды на обдумывания. Она выбрала своей целью скафандр с желтыми ленточками, схватила свой нож и бросилась на него с утробным хрипом, от чего скафандр зелеными ленточками в испуге отпрыгнул в сторону. Скафандры старались делать прочными, и лишь теперь Ирма убедилась в этом окончательно. Лезвие ножа было закаленным, заточенным и острым, но даже оно со страшной неохотой вгрызалось сквозь внешний слой прозрачного полимера в металлическую оплетку, скрывающую под собой двойной слой армированной резины. По ругани в эфире, от которой ее уши покраснели от стыда, она быстро поняла, что бросилась на верный скафандр, и это придало ей немного сил. Свободной рукой хватаясь за гермошлем Клима, она врезала нож все глубже в оплетку, пока не поняла, что лезвие проникло на достаточную глубину, и резать дальше нет смысла. Краем своего глаза она заметила, что Пинг пришел в себя и уже спешит на помощь товарищу, а разразившийся пожар в ее левой руке лишний раз подсказывал, что Клим вот-вот освободится.

Ленар не ошибся и тут – борьба двух людей в скафандрах действительно была страшной пыткой.

Перехватив нож поудобнее, она зацепилась острым куском металла за свою следующую цель и трижды прокляла конструкторов, которые делали эти скафандры НАСТОЛЬКО надежными. После трех секунд самого мучительного партера в истории даже сама сталь устала и отказывалась прорезать многослойный материал, а когда левая рука предательски соскользнула со гермошлема Клима, казалось, что все кончено. Ирма потеряла ориентацию, палуба начала заваливаться куда-то в бок, а Клим уже предпринимал уверенные попытки встать на ноги.

Она начала падать, и весь ее план летел вместе с ней ко всем чертям, но мистическая сила под названием «хватательный рефлекс» изогнула ее руку под правильным углом и заставила крепко сжать пальцы в кулак.

У скафандра было очень мало выступающих элементов, и ухватиться ей было толком не за что, кроме единственной вещи, которая была прямо перед ее глазами – лезвие ножа, которое из последних сил удерживало скафандр Клима на крючке. Сталь с новыми силами начала вгрызаться в защитный слой из металлических нитей, который по прочности не сильно уступал средневековой кольчуге. Навалившиеся на лезвие сто десять килограмм вернули ему былую остроту и способность проникать туда, куда в космических условиях проникать совсем не следовало. Победа приближалась к ней с каждым пройденным миллиметром, и чувство азарта выдавило улыбку на ее лице, будто бы она сейчас не совершает одно из самых тяжких космических преступлений.

Это продолжалось еще около полутора секунд, прежде чем нож прошел препятствие насквозь, и Ирма не распласталась на палубе. Ее одолела одышка, будто она опять вернулась в лагерь «Меридиан», прилившая к голове кровь била по ушам и туманила зрение, а руки продолжали гореть от пережитого напряжения, будто только что боролись не с человеком, а с самим астероидом 2Г. Нет, Ленар все же ошибался. Восьмерых тут было бы недостаточно.

На несколько мгновений вся вселенная сделала ради нее паузу. Мультисостав перестал приближаться к Здоровяку, Клим перестал заполнять эфир нецензурной бранью, Пинг не осматривал полученные его товарищем повреждения, а часы внутри гермошлема перестали отсчитывать секунды до неминуемой смерти. Она сделала несколько жадных глотков воздуха и решила, что грузоперевозочные экспедиции явно должны проходить как-то иначе.

– Что она сделала?! – кричал Клим, панически крутясь перед Пингом, не давая тому возможности внимательно осмотреть свой скафандр.

– Я перерезала оба твоих кислородных шланга, – наконец-то решилась она облечь свое тяжелое дыхание в голос, не спеша подниматься с палубы.

– Зачем?

– Чтобы ты начал умирать, – выдохнула она как можно более ровным тоном, – Насколько я знаю, того кислорода, который остался у тебя в скафандре, тебе хватит еще от силы минут на пять. Значит, через пять минут ты точно умрешь. Если, конечно, не попытаешься себя спасти.

– Ах ты… – выдавливал из себя Клим весь ужас от осознания ситуации, в которую его загнали, – …да ты же… ты…

– Клим, замолчи! – послышался Пинг, – Береги воздух!

– Я же мог отремонтировать Шесть-Три! – оглянулся он на разбросанные по полу запчасти, – Я же…

– Время идет, – с натугой напомнила Ирма, наконец-то решившись подняться с палубы, – Все кончено, нам нужно спешить. На Ноль-Девять полно воздуха. Тебе хватит, чтобы высказать все, что ты обо мне думаешь.

– Нет, – прорычал Клим, – Не хватит.

– Да идем же! – прорычала она в ответ и схватила его за руку.

Он в нерешительности начал сопротивляться, но после нескольких толчков все же сделал шаг навстречу своему выживанию. Он испугался по-настоящему и наконец-то распрощался со своим профессиональным букетом из гордости и упрямства. Но Ирма все равно была уверена, что она боится сильнее, и ей все время казалось, что Клим идет не достаточно быстро, а Пинг недостаточно усердно его подталкивает. Они перебросились друг с другом парой коротких фраз, но она их уже не слушала. Она лишь шла впереди, оглядываясь на них через каждые несколько шагов, и ее голова разрывалась от ощущения, что она тащит обоих мужчин на своих плечах, все еще рискуя погибнуть вместе с кораблем.

Позже ее будет мучить совесть из-за всей жестокости ее поступка. Она поставила Клима перед мучительным выбором между его жизнью и его страстью. Могло показаться, что он выбрал жизнь, но на самом деле просто она отняла у него страсть. Она решила его судьбу за него из-за своего сугубо эгоистичного нежелания стать косвенной виновницей гибели двух человек, которые для нее все равно были лишь двумя абстрактными именами, и возможно непреднамеренное двойное убийство действительно менее тяжкий грех, чем вполне осознанное вмешательство в право человека на отстаивание своих идеалов. Но пока часы продолжали отсчитывать последние секунды жизни Шесть-Три, Ирма думала лишь о дверях шлюза, за которыми их ждала безопасность и целый мультисостав людей, которые ценят дисциплину и не любят бунтовщиков.

– Помоги! – послышался крик Пинга примерно на середине воздушного рукава, и Ирма обернулась.

Они шли слишком медленно, а кислород в скафандре Клима заканчивался слишком быстро. Он был бывалым космонавтом и умел экономить воздух и силы, но чудес совершать не умел, и последние двести метров к спасению оказались для него непреодолимой дистанцией. Непреднамеренное убийство грозило перерасти в преднамеренное, и Ирма вернулась быстрее, чем ее сердце успело встревожить застывшую от ужаса кровь. Она не понимала, откуда в ней взялись все эти нечеловеческие силы, но взрослый мужчина, облаченный в громоздкое снаряжение, обернулся из инертной свинцовой массы огромной мягкой игрушкой. Они взяли его под руки и почувствовали легкое напряжение в его теле – он был еще в сознании и изо всех сил берег последние глотки воздуха, цепляясь за жизнь и злобу, с которой покидал переборки родного корабля.

Его тело резко прибавило в массе, когда пришло время затаскивать его в шлюз Ноль-Девять, но это был последний рывок, на который не жалко было отдать последние капли сил из глубинных резервов. Жалкие полтора метра и пара минут отделяли их от конца испытаний. После этого в один миг свершится все самое хорошее и плохое, чего только можно было ждать от всей экспедиции. Несмотря на то, что до Нервы им оставалась еще целая неделя, именно сейчас они выходили на финишную прямую, и именно сейчас можно было начинать оглядываться назад и подводить все итоги.

Они втащили Клима внутрь, и герметичная коробка захлопнулась. Началась процедура шлюзования.

Время было удивительно назойливым врагом. То его слишком много, то слишком мало, и даже теперь, когда опасность миновала, стрелка манометра издевательски медленно ползла по своему циферблату, заставляя Клима переживать все то, что Ирма переживала в своих самых страшных кошмарах. Дождавшись, пока стрелка укажет на ноль-восемь Бара, Пинг ловко расстегнул замки на его гермошлеме, освободил его голову от панциря, и последовал глубокий вдох.

Он был все еще жив и до сих пор зол.

– Клим, ты как? – поинтересовался Пинг, нависнув над ним.

– Паршиво, – ответил он, часто моргая и громко дыша через ноздри.

– Хорошо. Сейчас будет еще и немного больно.

Пинг молча указал Ирме на переборку, и она все поняла. Обратный отсчет подошел к концу.

30. Много возможностей попрощаться

Провал.

Так охарактеризовали экспедицию, когда шесть экипажей, рискуя жизнями и дорогостоящим оборудованием, все же уложились в график и доставили самый большой в истории индустрии запас руды к металлургическому комбинату, висящему на геосинхронной орбите Нервы. Казалось, что грузоперевозчики справились с поставленной задачей, но когда дело дошло до подсчета потерь, все быстро вставало на свои места.

Один тяжелый буксир марки «Гаял», восстановление которого обойдется едва ли не в три четверти от стоимости нового буксира.

Внеплановое техобслуживание и переоснащение остальных пяти буксиров, которое вышло далеко за рамки статьи непредвиденных расходов.

Один оператор, отстраненный от обязанностей по состоянию здоровья.

Череда увольнений, связанных с профнепригодностью.

Один капитан, уволившийся по собственному желанию.

Длинный список выговоров и взысканий.

Почти тридцать миллионов руды, утраченные вследствие абляции при преодолении газовых гигантов. По предварительным оценкам геологов эти тридцать миллионов тонн содержали в себе помимо железа и никеля еще и ряд редкоземельных металлов вроде золота, платины и палладия.

Это определенно было похоже на провал.

Последовали разбирательства, расшифровки, и море бумажной работы, а когда в отчетах экспедиторов появились видимые нестыковки, шансы увидеть саму Нерву ближе, чем из обзорного окна космопорта, резко утекли в дырку от нуля. Космопорт «Нерва Орбитальная» стал для них новым домом на ближайшее неопределенное время, но Ленар понимал, что долго их мучить не будут, и уже к концу недели неизбежно появится новый груз, который сам себя не перевезет.

Он уже давно столь сильно не ошибался.

И все же это был отдых. Пусть и в четырех герметичных стенах на высоте пять тысяч километров, но отдых. Он мог гулять по космопорту почти беспрепятственно, непринужденно болтать с незнакомыми ему людьми, посещать развлекательные заведения, спать в отдельном гостиничном номере, наслаждаться бурлящей вокруг него жизнью и чувством, что под его ответственностью сейчас находится лишь его печень и чувство собственного достоинства. Воздух казался необычайно свежим и наполненным живительными примесями, просторы залов ожиданий казались необъятными, еда казалась гораздо свежее и вкуснее (вот это уже было взаправду), а глаза смуглой брюнетки, которая смотрела на него с другого края круглого пластикового столика в портовом ресторанчике, казались глубже тьмы самой вселенной. Музыка в стиле колониального блюза играла достаточно громко, чтобы создавать настроение и достаточно тихо, чтобы не мешать посетителям наслаждаться общением. Впервые за долгое время они могли себе позволить такую роскошь, как неторопливое поедание остывающего запеченного лосося с керамических тарелок, который еще вчера плавал в большом аквариуме, в полном осознании, что их смена наступит еще не скоро. Они могли долго глядеть друг на друга, утратив из виду ход времени, и болтать на отвлеченные темы, которые уже завтра благополучно выветрятся из их голов:

– У тебя сегодня красивые туфли.

– Спасибо, – взглянула Рахаф на свои черные лакированные туфли, выглядывающие из-под длинного подола, чтобы удостовериться, что они действительно красивые, – По удобству они не идут ни в какое сравнение с кроссовками, но в них я будто бы чувствую себя увереннее.

– Кажется, они сделали тебя немного выше. Или это мне раньше казалось, что ты ниже.

– Да, каблуки прибавили мне пару-тройку сантиметров, – улыбнулась она и кокетливо поправила несуществующую складку на своем декольте, – А мое платье тебе тоже нравится?

– Надень ты такое платье несколько месяцев назад, я бы, возможно, чуть меньше тебе хамил.

– Я хочу тебе сказать кое-что, но пообещай, что ты это тут же забудешь.

– Клянусь этим потрясающим лососем, – пошутил Ленар, поспешив отправить себе в рот часть потрясающего лосося.

– Даже когда ты хамишь, твой голос как мед для моих ушей.

– Тебе нравится мой голос?

– Да, но не как сейчас, а когда ты чем-то недоволен и выплескиваешь это недовольство на окружающих. Из тебя в такие моменты так и сочится сила и властность.

– Жаль это слышать, – произнес он не слишком обессиленным голосом, – Обычно, когда я чем-то недоволен, я стараюсь сделать так, чтобы и мои подчиненные тоже стали недовольны. Ну знаешь… – отправил он себе в рот слипшийся комок тушеных овощей, – …чтобы они привыкали к порядку.

– Твоя очередь.

– Что?

– Твоя очередь делать мне комплимент.

Ленар некоторое время обводил взглядом ее контуры, несколько раз пробежавшись по изгибам ее плеч, ложбинкам на ее шее, смоляным волосам, скрепленным заколкой, и рукам, поглаживающим столовые приборы.

– Мне нравится твоя осанка, – наконец нашел он что сказать, – ты сидишь так прямо, будто твоя работа не связана с тем, чтобы круглосуточно гнуть спину.

– Правда? – рефлекторно расправила она плечи, услышав слово «осанка», – В таком случае, мне нравятся твои волосы.

– Мне твои нравятся больше, – почесал Ленар свой свежевыстриженный затылок, – Твоей голове, наверное, теплее с такими кудряшками.

– Возможно, но тебе, несомненно, легче смывать с себя гель… Ой!

Она смущенно хлопнула себя рукой по губам, и Ленар вздохнул смесью разочарования и облегчения. Они заранее договорились этим вечером не касаться рабочих тем даже трехметровой палкой, но о чем еще говорить людям, которые живут на рабочем месте и почти не имеют связи с цивилизацией? Их поиски общих тем для обсуждений никуда не привели, и романтический ужин можно было смело считать сорванным, но Ленар мог поклясться, что если бы она не сказала лишнего, то не прошло бы и двух минут, как лишнее сболтнул бы он сам.

– Все в порядке, – выпустил он вилку из руки и отвел взгляд куда-то в сторону, – Нет, это все бесполезно.

– Прости меня, я не хотела, – сделала она самый виноватый взгляд, на который только способны были щенки бульдога, и взяла его за руку, – Я больше не буду. Правда.

– Зато я буду, – предупредил он, и из него хлынул прорвавшийся наружу поток запретных тем, – Я не понимаю, какого черта мы уже два века пользуемся «Гаялами»? Это во всех смыслах морально устаревшие машины, которым с каждой новой моделью лишь слегка перекрашивают корпус и частично обновляют программное обеспечение. Отрасль кораблестроения уже давно перестала расти пропорционально запросам! От нас уже требуют, чтобы мы за раз перебрасывали миллиарды тонн, при этом даже не выделяя нам должного технического обеспечения! Когда уже, черт возьми, создадут новый класс сверхтяжелых буксиров, которые будут способны эффективно тягать хоть астероиды, хоть планеты, хоть черные дыры?

– Проблема не в самих буксирах, а в двигателях, – объяснила она, и в ее карих глазах на мгновение вспыхнул огонек, – Из технологии термоядерных двигателей, кажется, уже выжат весь потенциал, какой мог быть выжат. Мы, конечно, запросто можем собрать двигатели с большим удельным импульсом, но такие двигатели попросту разорвут себя на части. А если мы банально установим больше двигателей на корабль, то это сулит резкое увеличение расхода энергии и топлива, а так же повышенные требования к теплообменникам, прочности несущих балок и обслуживающему персоналу. Чтобы увеличить число двигателей вдвое, придется сам корабль усложнить и увеличить вчетверо. Это нецелесообразно. Если человечество не изобретет какие-нибудь новые революционные сплавы, «Гаялы» так и останутся потолком термоядерной эволюции.

Переведя дыхание, Рахаф запила свою тираду глотком забродившего виноградного сока и прочистила горло.

– Откуда ты все это знаешь?

– Каждый раз, когда я схожу в космопорт, я первым делом бегу в ларек за свежими журналами, – игриво вздернула она брови, – Люблю быть в курсе достижений кораблестроения.

– И это тебе помогает с работой?

– Это мне помогает с досугом, – откинувшись на спинку своего стула она протяжно вздохнула, – Дожили. Я на свидании говорю о термоядерных двигателях. Кажется, я забыла, что значит быть женщиной.

– Изредка такие вещи нужно вспоминать, – согласился Ленар и пригубил немного вина, – Главное – подобрать для этого правильный момент.

– А сейчас он правильный?

– Сейчас он идеальный.

– Тогда, может быть, ты поцелуешь меня?

– Мы же в общественном месте, – насчитал Ленар беглым взглядом с десяток человек за соседними столиками, – Это по крайней мере неприлично.

– А мы чуть-чуть, – согнула она пальцы в жесте «чуть-чуть», – Совсем легонечко, просто ради того чтобы расслабиться и соблюсти хоть какие-то неприличия.

– Не искушай меня, женщина.

– Вот она – та самая интонация, которую я люблю.

– Ладно, – взял Ленар салфетку и промакнул свои блестящие от соуса губы, – Но только чуть-чуть.

– Чуть-чуть, – кивнула Рахаф и испачкала свою салфетку в губной помаде.

Встав из-за стола, они соблюли между собой робкую паузу, в течение которой собирались с мыслями и выбрасывали из голов плотно застрявшие строчки из кодекса поведения. Они потянулись друг к другу рваными от неуверенности движениями, словно двое подростков, и когда их губы мягко соприкоснулись, произошел самый сухой поцелуй в истории Нервы. Ленар даже не закрыл глаза, и они случайно увидели, что глаза Рахаф так же были открыты и устремлены куда-то в абстрактную даль. В этом поцелуе было все, кроме того, что у людей обычно ассоциируется с поцелуями. Просто физический контакт между двумя инертными веществами, не готовыми вступать в химическую реакцию. Отстранившись обратно, они вновь уселись за стол порознь и попытались замаскировать разочарование на своих лицах.

– Мне на секунду показалось, – нарушила Рахаф неловкое молчание, – что мыслями ты улетел куда-то в другое место.

– А мне показалось, что ты в этот момент тоже была не со мной.

– У меня из головы все никак не выходит одна вещь, но сейчас, кажется, момент не подходящий.

– Говори, – промочил он горло красным вином и отодвинул бокал к центру стола, – Я сейчас открыт для любых разговоров.

– Этот разговор об одной нашей общей знакомой…

– Ладно, – перебил ее Ленар, – Не совсем для любых разговоров. Послушай, между мной и Октавией сложные отношения, но мы с ней ни разу не нарушали рамок профессионального этикета, и это все, что тебе стоит знать.

– Нет-нет, – мотнула она головой и тоже пригубила вина, – Я не об Октавии хотела спросить, а об Ирме. Я не понимаю, что с ней происходит, но мне кажется, что ты понимаешь.

– Если коротко, то у нее сейчас сложный жизненный период.

– Так это называется? – аккуратно подпиленные ноготки показательно пробежали по ее обнаженному плечу, – У нее тут была вырезана странная надпись, прямо на коже. А пару недель назад у нее появился жуткий синяк едва ли не на половину лица. Я понимаю, что у вас с ней какие-то свои секреты, но прошу тебя, успокой меня и скажи, что это все не твоих рук дела.

– Это не моих рук дело, – сухо отрезал Ленар.

– В глаза, – указали два оттопыренных пальца на ее лицо.

– Это не моих рук дело, – сухо отрезал Ленар, посмотрев ей в глаза, – Достаточно убедительно?

– Достаточно, – немного расслабилась она и стыдливо отвела взгляд в сторону, – Прости, я не хотела вот так бросаться в тебя обвинениями.

– Ничего, я уже привык.

Его рука рефлекторно потянулась к недопитому бокалу, но он ее вовремя одернул. В тот день он собирался заняться чем угодно, но уж точно не напиваться. Он уже чувствовал, как вино играет в его голове, и это, вероятно, было единственной причиной, по которой он сохранил абсолютное спокойствие, когда его взгляд напоролся на вошедшего в ресторан черта, упомянутого вслух всего пару минут назад. Взмахнув своей светлой челкой, черт оглядел всех людей в зале и остановил свой голодный взор на знакомых лицах.