Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

– Хорошо, как только я ознакомлюсь со всеми подробностями, обязательно скажу.

– Ну, а пока у нас нет подробностей, – плюхнулся Эмиль на свой стул, – Давайте обсудим другие важные темы. Что произошло на Девять-Четыре?

– Я ведь уже рассказывал, – устало потер Ленар переносицы, – Бьорн решил потратить время, отведенное на криостаз, чтобы своими силами составить план торможения…

– Нет, я имел ввиду то, что произошло сегодня на собрании. Я слышал, что Ирма метнула в Эркина кружкой, и кружка разбилась.

– Слухи о кружке сильно преувеличены, – еще более устало потер Ленар переносицу.

– А я слышала, что он ударил ее…

– Вам что, больше заняться нечем? – взвыл Ленар куда-то в потолок, – Да, был небольшой конфликт, который, как я надеялся, не станет достоянием общественности, словно церемония открытия нового госпиталя.

– Ленар, скажи честно, разве тебе не бывает хоть немножечко скучно?

– С вами совсем не соскучишься.

– Я вот смерть как скучаю по телевидению, – заявил Эмиль, обозначив свои слова коротким зевком.

– У нас же есть кинотека на корабле. Тебе этого мало?

– Кинотека – это не то. Если ты хочешь, что-то посмотреть, ты просто берешь и смотришь это. И это до ужаса скучно, потому что программу на свободный вечер ты составляешь себе сам. А телевидение – это результат работы сотен человек, которые показывают новости, репортажи, объявления, развлекательные и образовательные передачи в абсолютно независящем от тебя порядке. Именно благодаря этой независимости телевидение превращается в живой дышащий организм, обладающий своим характером, с которым при всех его недостатках гораздо приятнее иметь дело, чем с полностью запрограммированным под твои вкусы роботом. Как видишь, телевидения у нас нет, зато есть такие вот редкие, но все же интересные случаи, когда что-то выбивается из нормального рабочего режима, которые напоминают нам, что у нас тут как бы тоже есть свой маленький мирок с такими же живыми и дышащими людьми, обладающими собственными характерами.

– Тебе никто никогда не говорил, что ты болтун?

– Нет, – мотнул Эмиль головой и ухмыльнулся, – Разве что разок лет сорок назад, когда мы с сестрой ходили в поход, и она сломала себе мизинец. Дело было в том, что тогда мои навыки оказания первой помощи были не такими, как сейчас, и я ей не совсем аккуратно наложил шину. Она не хотела лишний раз беспокоить родителей, так что отказалась от вызова скорой помощи, и наш поход продолжился еще денек, а потом мы оба поняли, что ее перелом оказался с небольшим смещением, и тянуть с медицинской помощью нельзя. Она в тот день взяла с меня обещание, что…

– Хорошо, Эмиль, хватит, – остановил его Радэк, – Я не смогу выслушать эту историю еще раз.

– А вот я, кажется, эту историю еще не слышала, – оживилась Вильма, – Расскажешь мне как-нибудь потом?

– Обязательно расскажу. А сейчас давайте вернемся к насущным вопросам. Где Ирма? Почему она сейчас не с нами?

– У нее началась сильная мигрень, – передал Ленар ее ложь, – и она пошла на Два-Пять. К фельдшеру.

Человек может быть зол на самого себя по разным причинам. Ирма злилась на себя из-за того, что в прошлом году сказала много плохих вещей одному дорогому ей человеку, а оператор Виктор Чернявский затаил на себя злобу из-за страшного предательства, которое совершил с ним его собственный организм. Взгляды обоих операторов на миг встретились, когда Виктор уже выходил из лазарета с выражением лица, будто он только что съел протертый лимон, и без каких либо приветствий молча разошлись, решив оставить друг друга при своих личных проблемах.

Иногда лучше действительно промолчать.

Она лишь оглянулась ему в след и немного пофантазировала, чем фельдшер мог так сильно испортить ему настроение, но быстро пришла к выводу, что у него к этому явно был талант. Поколебавшись немного, она открыла дверь, сделала робкий шаг на чужую территорию и поздоровалась:

– К вам можно?

– Проходите, – вынырнув из медицинской карты, Игорь бросил на нее взгляд, и его невозмутимое выражение лица слегка дрогнуло от увиденного, подобно тому как дрожит водная гладь от упавшего в нее кашалота.

Ирма прошла половину мультисостава, чтобы добраться до лазарета. В местных масштабах это был немалый путь, но ей не хватило затраченного времени, чтобы придумать, с чего начать разговор, и вот тема сама бросилась ей на язык.

– Я видела, как от вас только что вышел мужчина с очень несчастным выражением лица, и не смогла пройти мимо.

– Ваш бывший коллега с буксира Ноль-Семь, – отрапортовал Игорь, еле оторвав взгляд от глянца на ее голове, – Я только что отстранил его от работы.

– Он серьезно болен?

– Криостазовая болезнь. С таким диагнозом его не допустят к ответственной работе еще по крайней мере ближайшие полгода.

– Да, я читала об этом, – кивнула Ирма, когда неприятный холодок забегал по ее спине от озвученного диагноза, и робко присела на стул для пациентов, – Но говорят, что такое происходит очень редко.

– Такое происходит рано или поздно примерно с одним человеком из десяти. Нас тут тридцать два, так что пока мы вписываемся в статистику.

– Значит, согласно вашей статистике еще у двоих такое впереди?

– Или позади. Знаете, как говорят? Статистика – самая лживая из наук.

– Надеюсь, она не сыграет против меня. Это ужасно, когда ты лишаешься доверия, пусть и по независящим от тебя причинам.

– Лучше так, чем невольно совершить аварию, – положил он медицинскую карту в общую стопку и наконец-то упер в нее все свое внимание, – Вы тоже пришли на обследование?

Фразы вылетали из его рта непринужденно и легко в той степени, в которой ему позволял его серьезный характер. Казалось, что он давно забыл разногласия между ними, и все же Ирма решила не искать отговорок и поставить точку в своих душевных стенаниях.

– Нет, – испуганно посмотрела она на стопку, в которой лежала так же и ее карта, готовая принять в себя любой страшный диагноз, – Я хотела сказать, что я вела себя как избалованная девчонка, и я признаю это и страшно сожалею.

– Это хорошо, что вы сожалеете, но вы пришли не по адресу. Вам нужно было идти с этим напрямую к товарищу Эркину Тумусову.

– А причем тут он? – блеснула Ирма непонятками на своей голове.

– До меня слухи дошли, что вы сегодня утром швырнули в него стулом.

– Ах, это! – нервно усмехнулась Ирма и слегка расслабилась, – Видимо, к моменту, когда мы прибудем в космопорт, меня уже начнут обвинять в его убийстве.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

– На самом деле я пришла извиниться лично перед вами. Я с вами была несправедлива, и что бы ни произошло в ближайшие дни, я не хочу расставаться с вами на такой неприятной ноте.

– Приятно это слышать, – скользнуло по его лицу легкое удивление, – Но, если совсем честно, я тоже вел себя не совсем корректно. С вами я утратил все представления о границах профессиональной этики, и сейчас уже поздно делать вид, будто бы я их придерживался.

– Да вы же были самой беспристрастностью! – воскликнула она так, будто ей только что нанесли личное оскорбление, – Что бы ни происходило, вы всегда находили способ отделить личные интересы от профессиональных, и даже когда вы угрожали убить меня, вы были самим самоотречением во плоти!

– Ох, Ирма-Ирма, вы даже не представляете, что мною двигало в тот день, – озабоченно вздохнул он, подбирая слова, – Мною двигал страх, и когда я подверг вас этой унизительной пытке, я совсем не рассчитывал, что у меня выйдет желаемый вами результат. Я обманул вас, обманул вашего капитана, но себя я не обманывал ни секунды. Я обставил весь тот спектакль не просто с расчетом, что единственный ваш пусть к спасению будет лежать через скафандр. Я все это делал с расчетом, что вы не решитесь воспользоваться этим спасительным путем и сдадитесь. Я в жизни так сильно не ошибался…

– Но зачем? – едва вырвалось у Ирмы из глотки, – Какой страх вами двигал?

– Страх вашего фанатизма, – без запинки ответил он, – Вы слишком сильно любите эту работу, и мне показалось, что если я вас как следует не напугаю, если не покажу вам, насколько вы безнадежны, вас рано или поздно погубит ваша слепая любовь к космическим путешествиям. И это не обязательно будет смерть. Это может быть и масса других плохих вещей. Вы молоды и полны сил, а это обозначает, что вам есть что терять на такой работе.

– Ну… спасибо, – ответила она единственное, что смогла придумать, – Спасибо за то, что выговорились. Именно недомолвки между нами мне и не давали покоя.

– Вы уверены, что сможете мне доверять после того, что я вам сказал?

– Игорь, между нами было много недоразумений, но вы меня еще ни разу не подводили, – в знак доверия она взяла его за руку, – Я вам доверяю, но сразу должна вас предупредить, что если вы обнаружите у меня криостазовую болезнь, я предпочту повторно провериться у еще кого-нибудь.

– У меня было такое искушение, – признался он, перебирая в своей ладони ее бледные тонкие пальцы, – но ставить неверные диагнозы уже ниже моего достоинства.

– Мне приятно, что вы обо мне беспокоитесь. Надеюсь, ваш страх немного утихнет, если я пообещаю беречь себя всеми силами?

– Это один из тех сценариев, которые меня и пугают. Я был бы рад, если бы вы падали с деревьев, обгорали на солнце, терпели укусы от насекомых и болели простудой, но это стерильное место, – обвел он носом металлические переборки, – просто высосет из вас лучшие годы вашей жизни, и по окончании контракта вернуть их вы уже не сможете.

– Ленар, – позвала Вильма через интерком.

– Слушаю, – ответил ей интерком.

– Тут пришел ответ с аванпоста «Страж», – промолвила она, бегло перечитывая емкое письмо.

– И что они пишут?

– О, они очень много чего написали. Я могу тебе перечитать дословно.

– Изложи суть.

– Если в двух словах, то они чуть ли не умоляют нас не заниматься дурью и просят нас отказаться от нашего дурацкого плана.

– Ну… – протянул Ленар, и из динамика послышалось, как он задумчиво почесался, – я бы не удивился, если бы они вот так с ходу все одобрили. Плевать на них, они лишь посредники.

– Но я бы не сказала, что они не правы.

– Надо убедить их в серьезности наших намерений. Сможешь сейчас быстро набросать им короткий ответ и отправить в индивидуальном порядке?

– Конечно, – пожала она плечами и потянулась руками к клавиатуре, – Диктуй.

– «Это капитан Ленар Велиев с ТБДС 204609, я рассмотрел ваши возражения и принял их к сведению. Если вы до сих пор не ретранслировали наше сообщение на Нерву, прошу вас это сделать немедленно. Наш план торможения единогласно одобрен всеми действующими капитанами согласно порядку межзвездного права и будет приведен в исполнение не взирая на то, что вы, стационарные крысы…» Нет, последнее не печатай. «…не взирая на ваши доводы. Мы пролетим сквозь планету Страж, и делайте с этим что хотите.»

27. Всем пристегнуться

Практически любой межзвездный перелет начинался и заканчивался гравитационными маневрами. Это было не столько физической необходимостью, сколько юридическим указанием. Любой корабль, рассчитанный на межзвездные перелеты, способен самостоятельно разогнаться и затормозить без помощи энергии планет, но однажды люди взглянули в перспективу и решили, что пусть лучше корабли затрачивают для разгона на пару дней больше, чем выбрасывают в пустоту пару центнеров воды, которую потом нужно будет заново добыть, доставить в космопорт и заправить в баки корабля. Это было просто экономически невыгодно, поэтому графики прибытий и отбытий напрямую зависели от конфигурации ключевых планет. Ключевыми планетами назывались планеты с достаточно высокой гравитацией, но самой главной ключевой планетой несомненно была самая отдаленная от центра системы. Именно она непременно должна была пересекаться с конечной траекторией космического корабля, чтобы запустить его своей гравитационной пращей в нужную сторону или же наоборот поймать его своим гравитационным колодцем, ознаменовав первую фазу торможения. В Есениной системе, где располагалась колония Нерва, таковой главной ключевой планетой являлся Страж. При скромных скоростях он обладал внушительной массой порядка трех, умноженных на десять в двадцать седьмой степени килограмм, а вокруг него мухой крутился аванпост, считающийся последним проблеском цивилизации на многие световые года вокруг. Станции такого типа служили ретрансляторами связи, регистраторами прибывающих и отбывающих кораблей, космическими маяками, наблюдательными постами и пунктами скорой помощи. Грубо говоря служащим на этой станции велено было постоянно вслушиваться в эфир, вглядываться в телескопы и записывать любой посторонний щелчок или блеск твердого объекта. И вот наступил момент, когда они могли наблюдать на своих приборах жирную точку массой в два миллиарда тонн, которая летела с четвертой космической скоростью прямо в планету Страж, а по эфиру, который все еще шел с ощутимой задержкой, капитаны, сидящие верхом на плохо умещающейся в воображении массе, без остановки повторяли «Мы не шутим».

«Немедленно скорректируйте траекторию, или мы предпримем необходимые меры» – злостно вбивал диспетчер слова в клавиатуру так, будто бы уже бил по рукам того, кто придумал эти безумные маневры.

«Вас поняли, «Страж», – пришел ответ от Ковальски спустя пятнадцать минут, – «Можете начинать предпринимать необходимые меры. Мы не шутим».

Эти слова способны поставить окончательную точку в любом споре, если ты летишь, как угорелый, верхом на гигантском пушечном ядре, способном смести со своего пути любые меры, которые могут против него предпринять. Аванпост «Страж» был до смешного беспомощен перед аргументом весом в два миллиарда тонн, и единственные меры, которые они предприняли, заключались в том, чтобы рассчитать траекторию астероида, нацелить все доступные телескопы на точку входа в Страж, и готовиться смотреть представление. Скорее всего, больше никто из них в своей жизни ничего подобного не увидит.

Когда на космическом корабле происходит что-то плохое, все должны быть оповещены, даже самые глухие, слепые и тупые. Именно такой логики придерживалось конструкторское бюро, создававшее «Гаялов», и именно их стоило благодарить за то, что экипаж Ноль-Девять едва не заработал внезапную пандемию сердечных приступов от резкого воя сирены и нахлынувшего со всех потолков красного аварийного освещения. Марвин, несомненно, умел привлекать к себе внимание, но каждая такая тревога сопровождалась тем, что члены экипажа начисто лишались средств вербального общения и просто старались не оглохнуть от воздуха, дрожащего в такт сигналу тревоги.

Существовали разные виды тревожных оповещений, и этот, несомненно, был самым приоритетным, что обозначало не только то, что в данный момент происходит или уже произошло что-то ужасное, но и то, что сирена в любом случае не заткнется, пока все члены экипажа не бросят все свои дела и не разбегутся по своим постам.

Звук был такой громкий, что вышибал мозги из черепа почти в буквальном смысле. Когда шоковое состояние немного рассеялось, Вильма обнаружила в зеркале свое легко одетое отражение, которое еще несколько секунд назад позировало перед ней и рассматривало посторонний синячок на бедре, а сейчас было согнуто пополам, сжимало уши ладонями и держало рот широко открытым, чтобы сохранить остатки слуха. Где-то в глубине души она не была удивлена тому, что что-то пошло не так. Вся эта экспедиция была одной большой иллюстрацией закона Мерфи, но все же она надеялась, что мультисостав сможет хотя бы долететь до Стража без приключений. Она поняла, что должна бежать сломя голову, но ей удалось лишь сделать пару неуверенных шагов к двери, прежде чем она остановилась и попыталась сосредоточиться на творившейся в ее голове каше, которая никак не могла сформироваться во внятные мысли из-за шума. Что-то ее задерживало, и она смутно догадывалась, что просто не хочет показываться на мостике в одном исподнем, хотя, казалось бы, она с легкостью щеголяла бы в таком виде на глазах у сотен людей, будь она на каком-нибудь пляже или в общественном бассейне. Ей нечего было стыдиться, и большое зеркало буквально только что ей это доказало, но было что-то еще, что подбивало ее не торопиться.

Пропуск.

Без пропуска Марвин попросту не заметит ее присутствие на своем посту, поэтому она запустила свою руку в шкафчик с одеждой, нащупала карман, выловила пропуск и все поняла. Марвин – это просто параноидальная машина, которая не способна отойти от заложенного в нем понимания вселенной. Если человека можно было убедить в том, что их план торможения состоятелен, то Марвин даже рассматривать это не станет. Он будет просто трубить тревогу до тех пор, пока экипаж не заверит его, что они все поняли и все услышали.

Стиснув зубы, Вильма набросила на себя одежду, натянула обувь, и лишь затем позволила себе побежать на мостик, как и положено, сломя голову. Настоящая женщина могла позволить себе слегка опоздать даже на конец света.

– Бу-бу-бу бу-бу бу-бу-бу, – поприветствовал ее Ленар, когда она скормила пропуск своему пульту, и сирена сменилась навязчивым звоном в гудящих ушах.

– Что?

– Я спросил, какого черта ты так долго? – почти перешел он на крик.

– Принимала душ.

– А почему волосы сухие?

– Потому что я их высушила, – без интереса ответила она, разглядывая точки на навигационном экране.

– Под сигнал тревоги?

– Так они быстрее сохнут. Есть еще вопросы?

– Есть, – донеслось с операторского поста, – Эта тревога из-за того, что я думаю?

– Не знаю, – съязвила Вильма, – Не имею привычки читать чужие мысли. Но Марвин поднял тревогу из-за того, что он, наконец-то, заметил, что мы идем курсом на столкновение со Стражем.

– Не могу его в этом винить. В нем не предусмотрены такие маневры.

– Я вообще удивлен, что он поднял тревогу лишь сейчас, – сухо изрек Ленар, разглядывая символы на капитанском терминале, – Мы уже три часа как идем курсом на столкновение.

– Быть может все эти три часа он надеялся, что мы одумаемся?

– Вполне возможно. Все эти управляющие интеллекты обычно программируются таким образом, чтобы поддерживать работоспособность корабля, при этом не создавая препятствий человеческой инициативе. Видимо, трех часов Марвину хватило, чтобы понять, что иногда человеческой инициативы бывает слишком много.

– Мостик! – крикнул голосом Радэка интерком, заставив Вильму слегка подпрыгнуть на кресле.

– Да, в чем дело? – ответил Ленар, вдавив в интерком кнопку.

– Иногда мне кажется, что вы там у себя забываете, что в машинном отделении тоже люди сидят, и им тоже интересно, в честь чего была объявлена тревога.

– Это была ложная тревога, можете ненадолго расслабиться, – бросил он взгляд на часы в своем терминале, – Но не вздумайте покидать свои посты. Всего через полчаса мы станем первым в истории буксиром, который пролетит сквозь…

– Постой-ка, Ленар, – вытеснил Эмиль своего коллегу из линии внутренней связи, – А каким образом ты определил, что именно мы станем первым буксиром?

– Это… – замялся Ленар и почувствовал, что его кресло стало каким-то неудобным, – …очень хороший вопрос. У нас есть своя дистанция, у нас есть шесть претендентов на победу и даже есть фотофиниш, который нам обеспечит аванпост "Страж". Не хватает лишь финишной ленточки…

– В качестве финишной ленточки предлагаю взять границу между тропосферой и водородным слоем, – предложила Вильма, – Мы могли бы по прибытии сверить, чьи датчики атмосферы уловили водород первыми и отдать победителю его лавры.

– Боюсь, снимать показатели с датчиков не потребуется, – прозвучал голос Ирмы из-за приборной панели, – Мы войдем в Страж под достаточно острым углом, а это значит, что водорода неизбежно коснется первым тот, кто изначально располагается ближе к основанию треугольника.

– И кто же это в нашем случае?

– Ноль-Семь, – ответила она без запинки, словно бы давно уже обо всем подумала.

– И снова Ноль-Семь… – разочарованно пробурчал Ленар себе под нос.

– Почему бы нам просто не повернуться вокруг продольной оси? – поинтересовался интерком, – Сейчас вспомню… это должен быть поворот градусов на сто двадцать?

– Именно на сто двадцать.

– Успеем?

– Должны, если поторопимся, – ответил Ленар и включил внешнюю связь, – Вызываю Ноль-Семь. Ковальски, вы сейчас не сильно заняты?

– Уже нет, – ответил раздраженный голос, – У вас сейчас тоже сработала тревога?

– Да, Марвин был страшно недоволен, но теперь он замолчал. Надеюсь, с вашим Марвином возникло не больше сложностей?

– Наш Марвин по сравнению с вашим тихоней шибко умный, но мы его все же урезонили. Вы сейчас со мной связались, чтобы поговорить о Марвинах?

– Нет, я… – замялся он, и Вильма прикрыла рукой глаза, – …хотел предложить накренить мультисостав на сто двадцать градусов по часовой.

– А в этом есть необходимость?

– Необходимости нет, но я бы все равно провел профилактический пуск наших маневровых, – выдумывал он на ходу, как мог, и Вильма вжалась в обивку своего кресла, желая спрятаться от неубедительности его тона.

– Ваших?

– Под нашими я имел ввиду маневровые двигатели у всех буксиров, – уточнил он, едва унимая фальшь в своем голосе, – Мы ими не пользовались уже почти два года, хотя по инструкции их нельзя так долго держать без работы.

Последовала молчаливая пауза, Ковальски что-то тщательно обдумывал перед ответом, и на секунду всем показалось, что связь прервалась.

– Хорошо, вас понял, – последовал резкий ответ.

– Значит, вы со мной согласны?

– И думать забудьте, – отрезал Ковальски, – Буксир Ноль-Семь коснется водородного слоя первым, и это не обсуждается. Если у вас больше нет важных сообщений, тогда на этом конец связи.

– Конец связи, – смиренно согласился Ленар и выключил передатчик, – Ну, попытаться стоило. Кто-нибудь сможет меня успокоить и сказать, что кто-то до нас такое уже проворачивал, и Ноль-Семь все же не станет первым?

– На такой скорости? – нырнула Вильма в воспоминания и вынырнула вместе с несколькими статьями из журналов в зубах, – Только беспилотные разведывательные снаряды с толстенным слоем абляционного покрытия, отправляемые туда большущими рельсовыми пушками. Они пробивали себе путь примерно тем же способом, что и мы сейчас.

– Что, вот так прямо брали и простреливали планету насквозь с четвертой космической скоростью? – спросил пост оператора.

– Да, но все же побыстрее нашего, но суть та же. Снаряд проникал на тысячи километров, проходил по касательной по внешним слоям металлического водорода и вылетал с обратной стороны планеты, отдав ей большую часть своего импульса.

– Но как же закон о космической экологии? В космосе ведь нельзя мусорить.

– А никто и не говорил о мусоре. Снаряд ловили на вылете буквально через пару миллионов километров, чтобы снять показания с датчиков.

– А если его не поймают? – высунулась Ирма из-за приборной панели.

– Как не поймают? – остановила Вильма взгляд на высунувшейся голове.

– Ну, что, если их расчеты радиуса и плотности слоя металлического водорода оказались бы неверны? Тогда и траектория выхода снаряда изменится.

– А, ну тогда кому-то дадут подзатыльник, – равнодушно заключила Вильма и устремила свой нос в навигационный экран, на котором некогда маленькая точка начинала постепенно приобретать угрожающие размеры, – С любым космическим мусором есть одна небольшая загвоздка: согласно законам Ньютона он будет дрейфовать до тех пор, пока во что-нибудь не врежется.

– У нас в академии учили формулировать эту мысль несколько иначе.

– Как же?

– Космический мусор будет дрейфовать до тех пор, пока кого-нибудь не убьет.

– Тоже верно, – хмыкнула Вильма себе под нос, – Отсюда можно сделать вывод: даже если твой мусор в перспективе может убить кого-то не ранее чем через полмиллиона лет, лучше все равно воспользоваться урной… или просто не брать на борт лишнего.

– Слишком поздно, Вильма, – расслабленно откинулся Ленар на сиденье и демонстративно запрокинул голову, – Уже ушло то время, когда ты могла меня этим подколоть. Сейчас я не то, чтобы не тронут, я даже думать об этом не могу.

– И очень плохо, – указала Вильма в пунктирные линии на своем экране, – Мы уже миновали точку отмены, и теперь мы пролетим через Страж в любом случае. Мандражировать сейчас слишком поздно.

– Мандражировать как раз самое время, – возразил он куда-то в потолок, – Этот рейс был не простым, и сейчас я хочу просто поскорее вернуться в космопорт и поностальгировать о тех временах, когда на мой корабль не взваливали более ста миллионов тонн. Напомни, сколько нам еще лететь до космопорта Нервы?

– Если все пойдет по плану… – взяла Вильма график маневров со стеллажа и плюхнулась обратно в свое любимое кресло, – …восемь дней мы будем добираться до комбината, еще сутки на парковочные маневры, а там до Нервы еще несколько…

Она сама составляла этот график, но лишь сейчас начала по-настоящему вникать в числа на бумаге. Пока она читала абстрактные закорючки, на нее навалилась вся тяжесть последних трех лет, которые отрывали ее от цивилизации. Словно взаправду она ощутила запах типографской краски из свежих выпусков журналов, влажный жар сауны, зуд в носу от разыгравшейся аллергии на животных и вкус свежей рыбы, в которой масла и специй меньше, чем самой рыбы. От всего этого ее отделял десяток дней, который казался как километром воздушных масс, так и десятью сантиметрами железобетона. Каждый удар сердца вдруг начал отмерять оставшиеся секунды до конца экспедиции, и она поняла, ради чего она по-настоящему готова несмотря ни на что прожить эти десять дней.

Кофе.

Ее взгляд упал в пустой подстаканник, и у нее на душе стало не менее пусто. Круглое пятнышко на экране с каждой минутой росло все сильнее и все угрожающе, и Вильме не терпелось нырнуть в это пятнышко, потому что где-то за ним ее ждал кофе.

– Всем пристегнуться, – скомандовал Ленар в интерком, выжимая слова из сдавленной от напряжения глотки, и по мостику расползлись звуки возни, – Ирма, тебя это тоже касается.

«Пристегнуться» было таким же предшествующее неприятному событию действием, как и задержать дыхание перед нырком в холодную воду. Взвинченный до предела мозг начинал видеть причинно-следственные связи там, где их нет, и со страшной неохотой отдавал пальцам приказы, отобрав у них всю кровь, словно это как-то поможет отсрочить неизбежное. Мостик несколько раз клацнул смазкой и металлом, и с каждым отсеченным километром на Вильму надвигалось ощущение, что сейчас произойдет что-то плохое. Даже если бы у нее в этот момент от страха не онемел язык, она все равно не была в состоянии отвлекать себя непринужденной болтовней с коллегами, а могла лишь бояться и ждать, и неизвестно, какое из этих двух дел было тяжелее.

– Приготовьтесь, – отдал Ленар невыполнимую команду, и на главной приборной панели загорелся таймер, застывший на пяти секундах.

Отсчитывать эти пять секунд было абсолютно бесполезным занятием, но это могло хоть немного отвлечь от почти первобытного ужаса. Расчеты, проведенные на бумаге, уверяли, что все получится, но человек не был бы человеком, если бы доверял бумаге сильнее, чем своим животным инстинктам, и инстинкты кричали Вильме, что она должна бежать, но бежать было поздно еще три года назад. Бояться – это абсолютно нормально, уверяла она себя. Космос покоряет не тот, кто бесстрашен, а тот, кто умеет не поддаваться страху.

Мультисостав, наконец, достиг своей неизбежности, и таймер начал отсчет.

Пять.

По кораблю пронеслись стоны металла. Ремни безопасности поступили не слишком безопасно, когда едва не раздавили Вильме грудную клетку. Ощущение, как корабль меняет скорость, было редким явлением, поскольку система контроля массы не позволяла кораблю окрасить переборки собственным экипажем при слишком высоком ускорении, однако в этот раз корабль не смог полностью погасить внутреннюю инерцию. Такое бывает при столкновениях, которые, в отличие от маршевой тяги, не зависят от Марвина, не поддаются его контролю, не предупреждают его о моменте времени и силе удара, из-за чего система контроля массы срабатывает с небольшим опозданием. Это опоздание было болезненным, но все же экипаж остался на своих местах, а не пролетел сквозь собственные ремни навстречу красочной смерти.

Четыре.

Мостик утонул в сигнале тревоги. Опять. Еще одно напоминание, что Марвина не готовили к таким обстоятельствам. Он лишь машина, которую программировали на поддержку судна в рабочем режиме, и если он почувствовал, что корабль с чем-то столкнулся, он рассудил своей машинной логикой, что корабль выбился из рабочего режима, и настал момент напомнить экипажу, что он делает что-то не так, но его никто не слушал даже при всей невозможности не слушать орущую во всю глотку сирену, которую было слышно даже тазовыми костями. Никто и не думал программировать машину на эмоции, но то, что творилось в данный момент на мостике, всем без исключения хотелось назвать машинной паникой.

Три.

Альберт Эйнштейн даже вообразить не мог, насколько сильно он был прав. Скорость течения времени напрямую зависит от положения наблюдателя. Вильма, будучи наблюдателем, находилась в центре событий, где вой сирены играл с гулом вылизывающих корпус потоков раскаленного водорода в игру «кто первый пустит экипажу кровь из ушей», и секунды издевательски медленно тянулись сгущенным молоком. Капитанский перст уже тянулся к кнопке «заткнуть сирену», но либо он тянулся слишком медленно, либо Вильме не терпелось слишком быстро. Ее глаза слегка выглянули из орбит, пока она провожала обезумевшим взглядом робкое движение руки, а затем весь мостик расплылся в слезах, выдавившихся из-под ее век, и она продолжила счет уже в уме.

Два.

Сирена замолчала, и звук, отдающийся неприятным зудом в тазовых костях, оказался вовсе не звуком, а отголоском припадка, в котором астероид тряс своими буксирами, словно листьями под водородным штормом, прошибая себе путь сквозь плотные слои газа. С физической точки зрения отношения пустоты к занятому объему у вакуума и водородной оболочки Стража разнились лишь на доли процента, но именно эти доли процента отправили деформационные элементы конструкции в лихорадочный пляс, словно судно было сделано из бумаги, дрожащей под дуновением ветра. Система контроля массы, наконец-то, окончательно привела воздействующие на мостик силы в равновесие, и Вильма попыталась расслабиться, но это было подобно попыткам расслабиться в стоматологическом кресле под жужжание бормашины, раздражающей нижнюю челюсть. Она искала, на что еще можно отвлечься, но мысли тянулись даже медленнее, чем время и оставшиеся километры до выхода из Стража.

Один.

Его не зря окрестили Стражем. Задолго до момента, как колония Нерва была официально основана, разведчики обнаружили, что как минимум три спутника Стража имеют состав, нехарактерный для Есениной системы. Откуда бы они не взялись, Страж смог поймать их в свой гравитационный колодец, не пустив их вглубь системы, и это были лишь те объекты, которые он не поглотил. Возможно, мультисостав в данный момент пролетал недалеко от огромного скопления обломков мертвых звезд и планет, нашедших свое состояние покоя на металлическом ядре газового гиганта. Именно такие загадки вселенной и решались зондированием исследовательскими снарядами, а пилотируемые аппараты крайне редко опускались до жидкого слоя, где не было ни жизни, ни связи с внешним миром, ни перспектив.