Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

– Мы с ним не спали целых четыре месяца.

– Ах, это наш врач! Игорь Соломни… Солони… Сол…

– Соломенников, да. И, кажется, эти отношения стали настолько «неуставными», что я теперь в каком-то смысле буду даже рада тому, что мы с ним после прибытия на Нерву расстанемся навсегда.

– Не расскажешь?

– Ни за что, – отрезала Ирма и добавила, – Но могу лишь сказать, чем больше я что-то делаю, тем больше все идет наперекосяк.

– Ручаюсь, что здесь твоя полоса невезений прервется.

– Почему?

– Да потому что иначе тебе впору давать инвалидность, – усмехнулась Рахаф и описала рукой окружность, – Тебе доверили растить суперпаслен. Что может быть проще в дальнем космосе?

Если бы не целая вереница факторов, отягощающих работы на Шесть-Три, такую работу едва ли можно было бы назвать тяжелой, но не всем и не всегда дано диктовать рабочую обстановку в полевых условиях, поэтому техники мужественно прикусив язык все снова и снова лезли в тяжелые скафандры и по шесть часов проводили в крайне неудобных положениях, испытывая дискомфорт от всего на свете, вплоть до собственных костей.

Для Радэка это был вызов. Он с честью его принял, с позором проиграл битву и с глубоким мышечным спазмом отправился в лазарет. От работы его не освободили, зато прописали ему курс физиотерапии и вынудили в качестве компромисса поменяться сменами с Эмилем. Так глубоко шокированный Эмиль оказался на рабочем посту с плазменным резаком в руках на двенадцать часов раньше положенного, освобождая ниши в переборках от испорченных коммуникаций и беззаботно беседуя со своим новым куратором:

– …лишь на бумаге ответственны за теплообмен, но на самом деле часть теплообмена лежит на системе жизнеобеспечения, будь то воздушная среда, водопровод и термоэлектрические каналы. А теперь вообразите себе, Ильгиз, что две трети корабля начисто лишены системы жизнеобеспечения. Несущих двуквадров в носовой секции нет, воздуха нет, водопровода нет, ничего нет. В корме будет задерживаться слишком много тепла, а это серьезное нарушение норм температурного режима.

– Полагаю, в нашей ситуации, знаете ли, это не так важно, – вяло ответил Ильгиз и громко зевнул, – Нам не нужен весь корабль. Лишь его маршевые двигатели, энергосистема и контрольное оборудование.

– Контрольное оборудование, знаете ли, находится в носовой секции, – напомнил Эмиль, и с натужным рыком выдрал из стены пучок оплавленных проводов, – И носовая секция как раз наиболее уязвима к перегрузкам и перепадам температур.

– Марвину не страшен ни холод, ни вакуум, – прохрипел Ильгиз так, будто во время этой фразы потянулся всем телом, – Если у нас где-то треснет корпус, то черт с ним.

– Ах, какие же мы все-таки самоуверенные идиоты… – почти пропел Эмиль и вонзил плазменную струю в очередной кусок металла, столь же бесформенного, сколь и бесполезного.

– Кто?

– Мы все. Ваш Шесть-Три попал в очень серьезную аварию. Вы ведь знаете, что с кораблем тяжелой категории по межзвездной классификации может произойти сто семьдесят пять аварийных сценариев? Двадцать семь из них оканчиваются тем, что экипаж вынужден бросить корабль и добираться до цивилизации на челноках. И вот этот случай – один из тех самых двадцати семи. Корабль полностью вышел из строя, а мы такие самоуверенные идиоты, знаете ли, возомнили себя великими кудесниками инженерного искусства и пытаемся вернуть корабль в строй прямо посреди комического ничто, да еще и при постоянной опасности, что сейчас в нас угодит еще какой-нибудь космический осколок, летящий на диких скоростях… нет, ему даже не нужно лететь, потому что мы сами летим ему навстречу с физической скоростью в девяносто тысяч километров в секунду. Черт, да это же тридцать процентов от световой! На что мы надеемся? Если мы во что-то врежемся, то даже испугаться не успеем.

– Вы не правы, – поспешно ответил Ильгиз, поймав паузу в монологе, – Это не та ситуация, когда можно штатно интерпретировать сценарии развития событий, знаете ли.

– Согласен, все эти сценарии придерживаются условия, что терпящее бедствие судно находится в одиночестве. Если так посудить то у нас, знаете ли, вообще самая нестандартная ситуация из всех нестандартных ситуаций. Мы тут летим в шесть кораблей на прицепе, тянем за собой то, что по проекту вообще тянуть не способны и зависим друг от друга так, что один неисправный корабль автоматически делает совершенно бесполезным корабль на другом конце мультисостава.

– Эмиль, что вы делаете?

– Я? – переспросил он и взглянул на потухший плазмотрон, смотрящий куда-то в сторону, – Простите, отвлекся.

Плазмотрон вновь припал к металлическому мусору и продолжил разгрызать его на части.

– Вы, знаете ли, могли бы стать великим передовиком производства, если бы любили труд так же, как и поболтать на работе.

– Простите, я слишком много болтаю?

– Очень много, знаете ли. Вы зазря засоряете эфир, предназначенный для служебных переговоров.

– Не иронизируйте, вы же сейчас разговариваете со мной по приватному каналу, – Эмиль закончил резку и напрягся, извлекая из ниши то, что когда-то было куском направляющей балки.

– Нет, – резко возразил Ильгиз, – Это вы сейчас со мной разговариваете по приватному каналу, а я, как оператор, знаете ли, должен еще в полуха прислушиваться к остальным трем каналам и контролировать, чтобы никто никому не помешался.

– Что ж, еще раз простите, – прокряхтел Эмиль и вытащил обезображенный металл из ниши, – Просто мне, знаете ли, так проще работать. Руки сами все сделают, а мозгу тоже нужна какая-то работа.

– Подождите-ка! – вдруг воскликнул Ильгиз резко пободревшим голосом, заставив Эмиля испуганно замереть, словно он оказался минном поле, – Повернитесь обратно к тому месту, откуда вы только что извлекли обломок.

Эмиль послушно исполнил указания, и его взгляд наткнулся на дыру, чернеющую рядом с угловым стыком переборки и смотрящую в полость, расположившуюся в недрах палубы. Поначалу в нем сверкнула мысль «Ничего страшного, это всего лишь техношахта», но затем чувство досады болезненно прожгло у него где-то внутри очень похожее отверстие. Он в сердцах ударил кулаком по переборке и отчаянно выкрикнул:

– Черт возьми, да это же техношахта!

– Она самая, – обреченно согласился Ильгиз, – Поздравляю вас, Эмиль. Мы все, знаете ли, очень долго молились, что никогда не найдем то, что только что нашли вы.

– Плазма проникла в техношахту!

– Да, я это вижу. Я слежу за всем через камеру в вашем гермошлеме, знаете ли.

– Как мы будем проводить ремонт в техношахте?! – не унимался Эмиль. Он отвернулся от зияющей дыры, чтобы немного успокоиться, но это не помогло. Сердце продолжало злостно колотиться, чувствуя упирающийся в спину взгляд безнадежности из-под палубы.

– Успокойтесь, Эмиль.

– Успокоиться? – яростно переспросил он и глубоко вздохнул, – Ладно, хорошо, сейчас успокоюсь. Дайте только дыхание перевести.

– Да, я понимаю, что ремонтные работы сейчас значительно осложнились.

– Вы чертов оптимист, Ильгиз. Вы вообще хоть когда-нибудь ползали по техношахтам?

– Ни разу, но я представляю, каково это.

– Тогда вы должны знать, что в скафандре туда пролезть невозможно, – заявил Эмиль, задумался о чем-то на секунду и неуверенно добавил, словно убеждая в этом самого себя, – Никак. Нисколечко. Знаете ли.

11. Я не пользуюсь духами

Буксиры дальнего следования никогда не комплектовались врачами, поэтому в инструкциях про регулирование медицинского персонала до недавнего времени не было написано ни строчки. В последний момент Игорю Соломенникову выдали права полноценного члена экипажа, наделенного полномочиями регулировать графики работ пациентов, и смутный перечень обязанностей, упирающийся в контроль здоровья членов экспедиции. Другими словами, Игорь должен был размораживаться вместе со всеми, сидеть в лазарете и ждать, пока кто-нибудь не пострадает. Он очень быстро осознал, что нет во вселенной назначения скучнее, чем следить за здоровьем трех десятков человек, которых, не будь они все здоровыми как быки, все равно никто не пустил бы в дальнюю экспедицию. Тем не менее, пока все были заняты стыковкой с астероидом 2Г и предполетными проверками всех систем, у Игоря были собственные обязанности, упирающиеся в плановый медицинский осмотр на предмет приобретенных органических патологий, которые в редких случаях процедура криостаза подбрасывала космоплавателям. В тот момент вскрылись интересные подробности его медицинского регламента, которые указывали, что зона его ответственности распространяется на всю экспедицию, а полномочия оканчиваются там же, где и кончается буксир Два-Пять.

Он собрал на своем столе скромную стопку из пяти медицинских карт, подписанных именами пяти членов экипажа, которым он имел полное право приказать явиться в лазарет. Всех остальных он мог только вежливо пригласить, потому что на них распространялась презумпция трудоспособности: полностью здоров, пока сам не пожалуется. Тем не менее, с его стороны было глупо недооценивать объединяющее всех космоплавателей желание дожить хотя бы до ста пятидесяти лет, и клиентура лениво потянулась в его кабинет удостовериться, что последний криостаз не сделал с их мозгами ничего непоправимого. Спустя два дня его столешница частично спряталась в пушистой тени стопки из двадцати четырех медицинских карт, которые практически заново научили его писать от руки. Игорь ждал, что кто-то принесет двадцать пятую, и этот момент настал спустя еще два дня, когда капитан Урбан почти в буквальном смысле сорвал его со спальной полки и пробормотал что-то невнятное про механическую травму. Он издевательски лавировал между связными фразами и четкими объяснениями, стараясь раздразнить в Игоре любопытство, и это у него дьявольски хорошо получалось. Фельдшер едва ли не бегом бежал в лазарет, прямо на ходу застегивая рубашку и ожидая увидеть что угодно от глубокого рассечения до всего состава экипажа Два-Пять, смеющегося над жертвой космического розыгрыша, и когда дверь открылась, взгляд Игоря утонул в красном цвете.

Нет, крови было не так много, чтобы в ней действительно можно было утонуть, но на фоне белоснежной отделки одного из немногих помещений, избежавших творческого порыва бывшего штурмана Два-Пять, окровавленное лицо настойчиво засасывало и окунало в себя все внимание, словно перо в чернильницу. Двадцать пятая медкарта, инкрустированная рубиновыми отпечатками пальцев, уже лежала на столешнице, а ее владелица, у которой на лице словно бы что-то взорвалось, смиренно сидела на койке запрокинув голову и старалась уберечь от все еще сочащейся крови свою и без того заляпанную куртку. Нос был приплюснут и скошен, словно лопнувший воздушный шарик, а кровавые разводы тянулись из ноздрей во все стороны, вопреки силе искусственного тяготения расползаясь по щекам, скулам, губам и подбородку. Пара гранатовых бусинок была вплетена даже в светлую челку, и Игорь на некоторое время застрял в объятиях ступора, разглядывая кровавую маску и задаваясь единственным вопросом:

– Как?

– И вам здравствуйте, – поздоровалась женщина невозмутимым голосом, не сводя внимательного взгляда с чего-то очень интересного на потолке.

– Да, здравствуйте, – протянул он и неспешным шагом подошел поближе к пациентке, рассматривая ее, словно ослабленную веками тонкую скульптуру из растрескавшегося мрамора, – Кажется, у вас сломан нос.

Он сделал глубокий вдох, чтобы прийти в себя, но это лишь пробудило в нем какую-то тревогу. Что-то неосязаемое зацепилось за струнку в глубинах его души и выдавило ноту, пробежавшуюся мурашками по его шее. Он был врачом с очень приличным стажем, видел крови больше, чем могло уместиться во всех шести экипажах мультисостава, но сейчас его что-то сильно обеспокоило и мешало сосредоточиться на заурядной травме. Сломанный нос был самой простой черепной травмой, так почему же он нервничает, словно студент первого курса на практическом занятии?

– Вы очень наблюдательны, – ответила женщина, – Я буду очень признательна, если вы его почините.

Игорь сел за стол, раскрыл папку и зацепился взглядом за фотографию женщины в анфас с прямым носом и чистым лицом. Чем больше он вглядывался в фотографию, тем меньше был уверен, что перед ним на койке сидит именно она.

– Октавия Сабо? – на всякий случай уточнил он и, получив утвердительный ответ, смущенно зарылся взглядом в документ, стараясь читать надписи и игнорировать тревожные сигналы, – Не расскажите, что случилось с вашим носом?

– Упала, – ответила она без энтузиазма, и Игорь отказался ей верить.

– Вы абсолютно уверены в этом?

– Абсолютно.

– И никого не было рядом в тот момент?

– Были двое, – закатила она глаза еще дальше, стараясь заглянуть за пелену боли, в которой спрятались имена, – Айвин Мерк, мой штурман, и Синг Патил, инженер энергосистемы.

– И никто из них ни коим образом не помогал вам «упасть»?

– Что за грязные намеки, фельдшер?

– Зовите меня Игорь, – выпалил он, закрыв папку и прочистил горло, – Мы, Игори, любим, когда нас зовут Игорями.

– Я упала исключительно по собственной неосторожности, – настояла Октавия и поморщилась, словно проверяя лицевыми мышцами, где в данный момент находится ее нос.

– Имейте ввиду, что преступное насилие в дальних экспедициях недопустимо, и с точки зрения межзвездного права это не многим хуже укрывательства человека, способного сделать такое.

– Я прыгнула в воздушный рукав, – нетерпеливо выдохнула она через рот, – Немного не сориентировалась и ударилась о стенку. Нет смысла искать виноватых, все виновные в данный момент сидят перед вами.

Вспотевшая рука Игоря нырнула в ящик стола, нащупала два карандаша и выловила их наружу. Поднявшись из-за стола, он подошел к пациентке, чтобы еще раз осмотреть неровный выступ на ее лице, и у него резко пересохло во рту, в груди похолодело, а где-то под сердцем жалобно завыли волки. Какое-то чудовище, запертое внутри него, яростно пыталось пробиться на волю, его намерения путались в перепуганных мыслях, но когти были остры и начинали причинять боль. Ему пришлось вновь прочистить горло.

– Вы ведь капитан буксира Один-Четыре, правильно?

– Все верно.

– Никогда не думал, что у человека, дослужившегося до поста капитана могут быть проблемы с невесомостью.

– Я давно отвыкла от невесомости.

Пока он ощупывал взглядом травмированное лицо, его свободная рука серией неловких движений проползла по краю стола и схватила точилку для карандашей. Он попытался поочередно совместить карандаши с точилкой и обнаружил в своих руках дрожь, какая бывает при мандраже. Его тело чего-то взволнованно ожидало, но мозг растерянно не мог понять, чего именно. Подключив зрение, он снял с тупых концов карандашей небольшую фаску, тем самым немного закруглив их, и вот уже в третий раз крякнул, прочищая горло:

– Прилягте, – Октавия повиновалась, и прислонив голову к подушке расслабила уставшую шею, – Если хотите, я могу вам вколоть местный анестетик.

– А стоит? – спросила она, впервые наградив его своим взглядом.

– Я бы не стал. Он уберет боль, но даст вам чувство дискомфорта в носовых пазухах, от которого вы никуда не денетесь в ближайшие часа два.

– Тогда потерплю.

– Я постараюсь сделать все аккуратно, – он достал из шкафчика коробку с тампонами, – От вас же требуется не дергать головой, иначе я могу искривить ваш нос еще сильнее.

– Хорошо, – кивнула она, с опаской взглянув на трясущиеся в его руке карандаши, – Вы в порядке?

– В полном, – соврал Игорь, уняв дрожь в карандашах, – Просто немного рука затекла.

Наклонившись над ней, он встретился с ней взглядами и испугался, что она слышит бешеные удары его пульса. Почувствовав легкий холодок на лбу, он понял, что покрывается испариной, и аккуратно ввел закругленные концы карандашей в ноздри пациентки. Она поморщилась, прикрыла на секунду глаза и вновь открыла их, в судорожном ожидании электрического разряда. Игорь смотрел на нее и не мог понять, кто из них сейчас больше на взводе. Он обхватил пальцами свободной руки переносицу и, проглотив вставшие комом в горле сомнения, с едва слышным на краю восприятия хрустом поставил сломанный нос на место. По телу Октавии прокатилась конвульсия, ее руки рефлекторно потянулись к лицу, замерев на половине пути, а из глаз проступили слезы, прокатившиеся по скулам сквозь еще не свернувшиеся кровавые разводы, и впитались в подушку алыми кляксами. Рассмотрев нос под разными углами, Игорь сделал еще одно болезненное движение. Сквозь стиснутый оскал Октавии выдавился стон, и обезумевший зверь схватил Игоря за глотку своей когтистой лапой, заявив о своих намерениях. От осознания того, что происходит, сердце ненадолго сделало перерыв и задумалось, стоит ли ему биться дальше. Игорь извлек окровавленные кончики карандашей и пытался сосредоточиться на виде крови, но мысли упорно тянули его к совсем другим вещам. Ему стало сложнее и одновременно легче от осознания того, что именно и каким образом в нем так всколыхнула Октавия. Теперь, когда чудовище проявило себя, он знал, с кем борется и как дать ему отпор.

Заткнув ее ноздри тампонами, он еще раз осмотрел ее нос со всех сторон и удовлетворенно заметил, что нос, возможно, стал даже красивее прежнего. Ближайшие несколько дней, в течение которых будут заживать хрящи, окончательно определят его форму, а до тех пор…

– …а до тех пор лучше его не трогать, – заключил Игорь, омывая влажной салфеткой лицо пациентки.

– У вас зеркала не найдется? – поинтересовалась она, протирая глаза от все еще сочащихся слез.

– Вот же оно, – указал он на стену за ее спиной и наткнулся на свое отражение, блестящее от волнения и перекошенное от внутренних противоречий. Профессионал внутри него жаждал устроить Октавии серьезный разговор, но забитый, слабый и испуганный человечек молил как можно скорее выгнать ее из лазарета. Последний кричал громче, но первый оказался сильнее. Он протянул руку и заблокировал дверь.

– Что вы делаете? – спросило у него отражение Октавии, выглядывающее из-за ее спины.

– То, что вам определенно не понравится, – заметно отвердевшим тоном заявил Игорь и заслонил собой панель управления дверью, полностью отрезав ей пути к бегству, – Вы абсолютно уверены, что на вашем судне не было никаких нарушений?

– Я же вам сказала, что упала исключительно по собственной…

– …неосторожности, – перебил ее Игорь и со скепсисом во взгляде сложил руки на груди, – Да, в это я теперь верю. Вот только на этот раз я не совсем это имел ввиду. Вам кто-нибудь говорил, что у вас очень интересные духи?

– Но я не пользуюсь духами, – она встала с койки и растерянно оглянулась.

– Вот это вы сейчас зря сказали, – покачал Игорь головой.

– Выпустите меня, – она попыталась обойти преграду, но Игорь сделал шаг в сторону и вновь заслонил ей панель управления дверью, – Что вы себе позволяете?

– Я решил насильно задержать вас здесь против вашей воли, если вы не против.

– Мне придется доложить о вашем непрофессиональном поведении, – произнесла она дрогнувшим голосом.

– Нет, это мне придется доложить о вашем непрофессиональном поведении.

Ее взгляд остекленел, и на ее лице проявилось осознание, что бежать ей попросту некуда. Игорь ощутил жжение – это его начала переполнять злость. Он был зол на Октавию и не знал, как этой злостью правильно распорядиться. В уме маячило несколько вариантов, и все они казались правильными лишь условно. На мгновение ему почудилось, что он, как и Октавия, оказался в безвыходном положении. В шахматах это называлось патовой ситуацией.

– Вернитесь на койку, – приказал он, и Октавия неуверенными движениями попятилась назад, – Сейчас я вам задам несколько вопросов. Если вы ответите на них предельно честно, тогда возможно никто не пострадает. А если вы решите мне соврать, то я вас умоляю, постарайтесь связать свою ложь правдоподобно, чтобы мне не пришлось делать то, чего вы так боитесь.

Если протянутые вдоль переборок кабели считались венами корабля, то техношахты могли удостоиться сравнения разве что с костным мозгом. Они были надежно спрятаны глубоко внутри палуб и предусмотрены на случай экстренного доступа к самым недоступным линиям коммуникаций и некоторым вентиляционным каналам. Их использование было настолько экстраординарным явлением, что экономия объема на стадии проектирования серьезно ударила по их габаритам. Их сечение представляло из себя квадрат со стороной немногим более полуметра, и нормальный здоровый мужчина среднего телосложения, который мало болел в детстве, уже имел определенную возможность заработать там клаустрофобию. Человек же, облаченный в скафандр, увеличивающий общий объем тела почти в три раза, имел гораздо больше шансов родиться обратно, чем протиснуться в техношахту. Ее нутро было доступно лишь на длину вытянутой руки.

Слух о том, что взрыв от столкновения с осколком пробил техношахту, выдавил мощным скачком давления клапан вентиляции на третьей палубе и оставил один бог знает какие повреждения в этой кроличьей норе, обогнул астероид по меньшей мере трижды, установив новый скоростной рекорд передачи информации. Отремонтировать техношахту можно было либо сняв с себя скафандр, либо разобрав всю вторую палубу по гайкам и винтикам. Первое требовало, чтобы техники научились выживать в вакууме хотя бы пару часов, а второе – как минимум наличие сервисного дока и хорошо организованного обслуживающего персонала с набором профессиональных инструментов. Все сразу поняли, что Шесть-Три не починить, но капитан Ковальски рвал на себе оставшиеся волосы и призывал техников не опускать руки и продолжать ремонтные работы.

Капитан Хаген затребовал обновленный план ремонтных работ, выждал ради приличия три часа, а затем приказал своим техникам свернуться и прекратить пустую трату сил и ресурсов. График работ подвергся серьезным изменениям, из-за чего оставшиеся экипажи начали выражать признаки невроза и обеспокоенности. В воздухе сгустилась посторонняя примесь, пахнущая общим моральным упадком, и нужно было срочно что-то придумать. Капитан Ковальски, который, казалось, даже перед страхом смерти откажется признавать поражение, тихо выл от безвыходности ситуации и думал о том, как ему изобрести чудо.

И вот однажды к нему явился ангел с добрыми вестями. Протерев глаза, Михал понял, что у ангела нет нимба, крыльев и вообще лицо у него не слишком дружелюбное, однако этот ангел отягощенным сомнениями голосом мямлил какую-то чушь про возможность доступа в техношахты, и капитан буксира Ноль-Семь зубами вцепился в протянутую соломинку.

По мультисоставу тут же пронесся сигнал, созывающий собрание капитанов.

Ленар отправился на собрание безо всякого энтузиазма. Он готовился услышать окончательный приговор и, возможно, принять на себя несколько укоров за то, что именно его техник оказался гонцом, принесшим плохие вести. Он чувствовал себя измотанным. У него на душе было идеальное настроение для того, чтобы сдаться в этой гонке со временем, и из спринтера ненадолго превратиться в зрителя, жующего жареный в панировке суперпаслен и тянущего через соломинку суперпасленовый нектар.

Поскольку короткий путь через Шесть-Три был отрезан, ему пришлось пробираться к буксиру Ноль-Семь самым длинным путем – через Один-Четыре, Девять-Четыре и Два-Пять. Он не торопился, и заранее подготовил извинения за опоздание, несколько раз прорепетировав их, минуя воздушный рукав. Взойдя на борт Ноль-Семь, он неспеша поднялся на первую палубу, вошел в кают-компанию и беглым взглядом пересчитал присутствующих. На него оглянулось пять голов, и он автоматически выплюнул:

– Простите за опоздание, мне пришлось обогнуть весь астероид, чтобы…

– Расслабьтесь, – перебил его капитан Урбан, подпирающий переборку, – Мы все еще ждем Октавию.

Ленар и еще раз пересчитал присутствующих. В помещении было пять человек. Он был шестым. А капитанов всего шесть. Если тут нет Октавии, то кого же он посчитал вместо нее? Приглядевшись внимательнее к фигуре, прячущейся в тени угла и стоящей обособленно ото всех, он приметил, что для Октавии у этого человека слишком высокий рост, широкие плечи и мужская стрижка. Уловив на себе взгляд, Игорь молчаливым кивком поздоровался с Ленаром.

– Игорь? – растерянно спросил Ленар, пройдя к столу, – Вы теперь тоже капитан?

– Разумеется нет, – ответил за Игоря Штефан, – Разве вы не находите, что семь капитанов на пять кораблей – это несколько чересчур?

– Отставить пессимизм, – отчеканил Ковальски приказным тоном, – У нас шесть кораблей. Но если вам угодно, капитан Горак, то пять с половиной. Мы все еще надеемся вернуть ваше судно в строй.

– Вы так и не сказали мне, каким образом.

– И не скажу, пока здесь не соберутся все. Я не хочу ничего объяснять опоздавшим по второму разу.

Ленар думал, что вошел в кают-компанию с очень глупым видом. Однако, когда дверь распахнулась, явив на пороге Октавию, он понял, что у застрявшей в дверях женщины, подавившейся собственным языком, вид был намного глупее. Она растерянно озиралась по сторонам, словно пытаясь понять, не ошиблась ли кораблем, и наконец ее взгляд застыл на Игоре, и в глазах читался неумело скрываемый испуг. Примерно с таким же недоверчивым взглядом дети садятся в стоматологическое кресло, и когда она заставила свои обмякшие ноги сделать три осторожных шага по направлению к столу, дверь за ее спиной захлопнулась, а Ленар утонул в не заданных вопросах.

– Простите, что опоздала, – промямлила она, – У меня на корабле произошел…

– К делу! – заткнул ее Штефан и хлопнул по столешнице ладонью.

Михал сделал глубокий вдох и, облокотившись на столешницу, заговорил:

– Итак, прежде чем мы приступим к совещанию, прошу поднять руку тех капитанов, у которых есть идеи относительно дальнейшего ремонта коммуникационных сообщений буксира Шесть-Три.

Стол по периметру моментально оброс лесом из рук. Кто-то даже поднял сразу две.

– Опустите руку те, кто хочет предложить отремонтировать буксир в сервисном доке Нервы.

Слова Михала моментально вырубили весь лес.

– Вам всем, вероятно, интересно, по каким причинам на этом собрании присутствует наш экспедиционный фельдшер.

– Мне не интересно, поскольку я уже в курсе, – самодовольно улыбнулся Эрик.

– Рад за вас, но давайте дадим ему высказать то, что он уже высказал ранее, но теперь уже при всех.

Игорь вышел из-за угла и встал возле пустой кофеварки, поскольку стула ему не нашлось, и уступать место, по всей видимости, никто не собирался. Шестеро капитанов развернулись в его сторону, потопив его во внимании и растопырив уши.

– Хочу сразу оговориться, – вздохнул он, протерев уставшие глаза, покрытые красной сеточкой, – Я никакой не инженер. Я врач и должен следить за вашим здоровьем. Учитывая все это и некоторые другие факторы, о которых я не вижу смысла распространяться, по-хорошему я должен сейчас быть на Два-Пять и держать рот на замке, но поскольку обстоятельства у нашей экспедиции весьма плачевные, то я…

– Игорь, вы не на симпозиуме, – перебил его Штефан, – Если вы хотите предложить что-то полезное, то мне не терпится это услышать. Давайте без долгих вступлений.

– Я к этому и веду. Дело в том, что мое предложение не совсем стыкуется с моими обязанностями. Как я понимаю, сейчас у вас есть проблемы упираются в затрудненный доступ в тесную шахту. Правильно?

– Все правильно, и лубриканты нам тут никак не помогут.

– Допустим, вы сможете проникнуть в шахту. После этого есть еще какие-то преграды, которые могут не позволить вам завершить ремонт в полевых условиях?

– Мы этого не знаем, – развел Ленар руками, – Мы до сих пор не произвели диагностику шахты. Но с высокой степенью вероятности ответ будет – нет, непреодолимых преград больше нет.

– Хорошо, тогда я предлагаю снарядить техников в менее громоздкие средства защиты от космической среды.

– Что вы имеете ввиду?

– Компрессионный комплект ВКД, – сказал Игорь, и на мгновение кают-компания умерла, а у Ленара непроизвольно дрогнуло сердце.

– Вы серьезно? – спросил Штефан и несколько раз сморгнул.

– Абсолютно. Он защитит вас от среды вакуума и позволит некоторое время работать в шахте.

– Но есть одна проблема. Буксиры не комплектуются компрессионными комплектами ВКД.

– Поверьте, как врач я в курсе, – кивнул Игорь и начал жестикулировать, – Эта технология до сих пор далека от совершенства, поэтому едва ли вы ее найдете на потребительском рынке. Компрессионные костюмы непрактичны, неудобны, в некоторых случаях даже опасны. Три-четыре часа работы в них – это абсолютный максимум. После этого необходимо дать организму отдохнуть хотя бы сутки. А если вы в них будете мало двигаться и потеть, они еще и высушат вашу кожу.

– Вы меня не поняли, – поднял Штефан руку, привлекая к себе внимание, – Когда я сказал, что буксиры ими не комплектуются, я имел ввиду, что у нас их попросту нет.

– Насколько я знаю, у капитана Сабо на буксире Один-Четыре находится два универсальных термоусадочных комплекта.

От этих слов у Ленара сердце с треском обрушилось куда-то в район пяток, и он заметил, как лицо Октавии стало на несколько оттенков белее, а грудь перестала вздыматься, словно у перепуганного животного, скрывающееся от хищника.

– Как? – спросил Штефан и вонзил в Октавию свой удивленный взгляд, – Откуда?

Похожие вопросы мучили и Ленара. Как Игорь узнал о комплектах Октавии и откуда?

– Боюсь, что эти расспросы сейчас неуместны, – вновь вернул Игорь внимание на себя, – Просто примите тот факт, что у капитана Сабо есть два комплекта, и у нее были объективные причины не ставить вас в известность.

Ленару показалось, как Игорь незаметно подмигнул Октавии, и та ответила ему коротким кивком головы.

– Игорь прав, – выдохнула она с привкусом обреченности в голосе, – У меня есть два комплекта, и, как он верно сказал, они универсальные. Это обозначает, что вы должны вообразить, какие неудобства могут эти штуки доставить человеку, и смело умножить их на два.

– А если вы мужского пола, то и на все четыре, – не подумав выплюнул Ленар и, словив на себе злой взгляд Октавии, поспешил заткнуться.

– Ситуацию осложняет одна неприятная вещь, – продолжил Игорь, – Эти комплекты с учетом кислородных баллонов и защитных слоев все равно не сделают вас такими же стройными, каковыми вы являетесь без них. Пролезть в шахту вы все сможете… за исключением вас, капитан Урбан, но у всех вас будут высокие шансы застрять в этой шахте и ждать помощи, пока у вас не кончится кислород. В связи с этим для работ внутри шахты требуются люди малых габаритов. Женщины.

– Я? – спросила Октавия, попав под прицелы шести пар глаз, и на ее белом лице проступила кровь.

– И вы тоже, – рука фельдшера нырнула в карман и выловила оттуда короткий список имен, который лег на середину столешницы, – Я уже взял на себя смелость изучить биометрические данные всех участников экспедиции. Так получилось, что из мужчин подходит лишь один человек – оператор Девять-Четыре Эйнар Нер, вес шестьдесят один килограмм, рост метр семьдесят три. Так же я отобрал шесть женщин, подходящих по соотношению роста и веса. Итого семь человек.