Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– А покороче?

– Она предлагает нам пролететь сквозь планету, – коротко изложил Эркин предмет спора, и Ирма наконец-то осознала, что в таком ключе она свой план не обдумывала. Краткий пересказ ее плана и правда звучал глуповато.

– Это правда?

– Технически – да, – вдруг замялась она, и ее голос немного притих, – Но я все посчитала, и Марвин со мной согласился, это действительно поможет нам оптимально погасить импульс.

– И каким же образом Марвин мог такое посчитать?

– Я разрешила ему просчитывать траектории, пересекающие небесные тела.

– Зачем? – заметно округлились глаза на лице Бьорна.

– Это не важно. Важно то, что я нашла решение.

– Это не решение, а мусор, – схватил Эркин со стола расчеты, – Вы ведь сами просили, чтобы я был с вами честен, поэтому я вам теперь честно заявляю – это мусор. Ему место в мусорной корзине, но никак не на мостике.

– Отдайте, – протянула она руку.

– Нет, – спрятал он бумаги за спину, – Перестаньте цепляться за эту мысль и освежите чем-нибудь свою голову.

– Бьорн…

– Ирма, он очень опытный штурман, – присел Бьорн за стол, убедившись, что драки не произойдет, – В таких вещах он соображает лучше нас обоих, поэтому поверьте ему на слово. Когда я был в вашем возрасте, мне тоже иногда казалось, что я могу быть умнее всех.

– Считаете меня сумасшедшей зазнайкой?

– Переутомившейся зазнайкой, – поправил Эркин, – Но мы все понимаем, ситуация особенная, такое могло быть с кем угодно на вашем месте. Сейчас лучшее, что вы можете сделать, – это побеспокоиться о собственном состоянии.

– Но я чувствую себя хорошо.

– Ирма, очнитесь! Вы предлагаете нам всем влететь в планету! Это же бред!

Ей хотелось продолжать возражать, что вместо этого она вспомнила слова, которые Ленар сказал ей когда-то давным-давно.

«Ты шестеренка в механизме, а у всех шестеренок должны быть целые зубчики».

Она вдруг утратила уверенность в том, что все ее «зубчики» исправны. Уверена она была лишь в одном – каждый раз, когда она не слушала кого-то из более опытных коллег, происходило что-то плохое. Возможно, где-то ее рассудок действительно дал трещину, сломавшись под грузом обстоятельств, и ей пора было задуматься о себе. Возможно, пора было опустить руки, пока они ничего не испортили.

Через несколько секунд после того, как кают-компания слегка накренилась, Ирма поняла, что накренилась она сама, и обессилено приземлилась на чей-то стул.

– Разумеется, это бред, – тихо произнесла она куда-то в переборку, преодолевая легкую тошноту, – Все, что не было бредом, Марвин уже давно отсеял. Бред – это все, на что нам сейчас остается надеяться.

– Ирма, вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

Бьорн тут же подскочил к ней, заставив своего штурмана отступить в сторону, и приподнял ее лицо за подбородок, вглядевшись в ее зрачки.

– Нет, – покачала она головой и отвела взгляд, – Я устала.

Момент, которого Ирма изо всех сил избегала, наконец-то загнал ее в угол голодным медведем. Ей оставалось лишь смириться со своей участью, по старой памяти выплакаться в подушку, свернуть гидропонику и сделать еще одно дело, которое грозило превратиться в обязательный ритуал перед заморозкой.

Пока Карлсон, любезно вызвавшийся ей помочь, готовил криостат к применению, она аккуратно сложила свою одежду в шкафчик, встала перед зеркалом, внимательно рассмотрела свое отражение и обреченно вздохнула. Если бы не землистый цвет лица, мешки под глазами и пара новых прыщиков, она могла бы назвать себя красивой, но в межзвездной пустоте космоса красота давно пала жертвой инфляции, потеряв способность спасать мир или, хотя бы, рабочее место. Немного поглядев на себя на прощание, она окольцевала свои пальцы ножницами, и волосы посыпались ей на плечи колючими хлопьями. Ножницы работали быстро, беспорядочно и на одном дыхании, срезая одну неровную прядь за другой, намереваясь укусить за ухо и ущипнуть за кожу под затылком. Закончив, она отметила, что стала похожа на жертву взбесившейся газонокосилки, и перешла к следующему этапу ритуала. Раздалось жужжание электробритвы, которую она без спроса позаимствовала у мужской части экипажа, и в общипанной траве у нее на черепе начали прорезаться ровные и аккуратные дорожки. На ее вкус стиль получался излишне радикальным, но назад пути уже не было, и, закончив стрижку, она еще раз оценивающе обвела новообретенный округлый контур в своем отражении и отметила, что постричься еще короче было попросту невозможно. Она не могла сказать, что ей так идет, но к бреющимся налысо людям она все же прониклась некоторым пониманием. Вместе с волосами с головы словно бы сбрасывается какая-то часть морального груза, и после него остается лишь легкость, аккуратность и ощущение свободы, хотя поначалу и кажется, что в зеркале привычное отражение подменил какой-то пришелец с непропорционально маленькой головой. Проведя рукой по своему обнаженному черепу она словно затронула какие-то потаенные струнки в своей голове, и улыбнулась самой себе. Это были приятные ощущения, но она пообещала самой себе, что это первый и последний раз, – без волос она чувствовала себя не только свободной, но и до неприличия голой.

Встав под душ, она смыла с себя обрезки волос, прибрала за собой, натянула на себя криобелье и, наконец-то, решилась выйти навстречу неизбежному. Ее мозги, лишенные защитного покрова, моментально замерзли от первого же контакта с прохладным воздухом отсека криостаза, и она еще раз провела рукой по голове, согревая ее теплом ладони. С противоположного конца ее тела холод начинал иглами вонзаться ей в стопы, и нетерпение, все еще поддерживающее в ней безопасную для здоровья температуру, вовсю желало поскорее со всем этим покончить. Подойдя к Карлсону, она дождалась, пока он оторвет взгляд от биомонитора капсулы, и спросила:

– Как я выгляжу? – и снова провела ладонью по своей голове.

– Ужасно, – тут же ответил он, будто заранее заготовил ответ, и улыбнулся, – Но я привыкну.

– Сильно не привыкай. Я бы оставила себе небольшой ежик, но на всем астероиде нет ни одной машинки для стрижки.

– Не переживай, будет у тебя ежик через полгода.

Он нажал на кнопку, и автоматика криокапсулы пригласительно подняла свою крышку, открыв свое холодное нутро с катетерами и проводами. Ирма так давно в последний раз погружалась в криостаз, что для нее это был как первый раз. Уперев ногу в выступ в стенке криостата, она начала неуклюже забираться в этот холодный гроб, стараясь не задумываться об ощущениях, с которыми ей предстоит вылезать из него обратно.

– У меня для тебя хорошие новости, – попытался Карлсон ее подбодрить, – Ты попадешь в книгу рекордов, когда мы вернемся на Нерву.

– За какие заслуги? – спросила она, вытаскивая из-под себя провода.

– Ты первая в истории женщина, которая провела в межзвездном пространстве восемь месяцев, три дня и сколько-то там часов без помощи криостаза.

– Вот еще, – недовольно фыркнула она, – Проболталась в космосе восемь месяцев, из которых я лишь месяц потратила на полезную работу. Это самое глупое достижение в моей жизни. Не такой я хотела записывать себя в историю.

– Что поделать, все мы являемся заложниками обстоятельств.

– Из твоих уст это звучит так неубедительно, – вздернула она уголок рта, – Когда у меня будут дети, я буду рассказывать им, что вот тот дядька, о котором рассказывают в новостях, четырежды герой межзвездного труда, прирожденный идеальный космонавт, самый молодой капитан коммерческого судна в истории, почетный передовик космических грузоперевозок, однажды сказал мне в лицо, что он является заложником обстоятельств.

Карлсон рассмеялся абсолютно искренним заливистым смехом, которые шел у него из самых глубин души, в обход органа, отвечающего за соблюдение корабельного этикета. Теперь Ирма точно знала, что он никогда не притворялся, и от этого ей стало чуточку теплее.

– Насмешила, – с трудом взял он себя в руки, стерев с лица проступившую от смеха слезу, – Но я не стану капитаном.

– Почему нет?

– Как я и сказал, все мы являемся заложниками обстоятельств.

– Но ты же идеальный космонавт.

– Верно, – кивнул он и взял ее за руку, – Именно поэтому никто не позволит мне просиживать мой талант в капитанском кресле. Прибавку мне запросто дадут, но повышение в должности – никогда. От меня многого ждут, и поэтому меня будут как можно дольше держать в той должности, в которой я наиболее полно раскрываю заложенный в меня потенциал.

Ее плечо обхватил жгут, игла перелилась в воздухе хрупкой серебряной нитью, и Карлсон начал искать вену на бледной руке.

– Звучит так, будто ты лишен выбора.

– А ты нет? – игла вошла в ее вену практически незаметно, сопровождаясь лишь отдаленным покалыванием где-то под кожей.

– Возможно, в какой-то степени.

Под ее жилам потек фармакологический коктейль для криостаза, по ощущениям напоминающий жидкий лед, выгоняющий из тела тепло, силы и чувства. Пока он еще не добрался до мозга, у нее было около минуты, чтобы сказать что-то важное, но обычно именно в такие моменты у человека отказывает фантазия.

– Четыре негритенка пошли купаться в море, – пропел Карлсон, клея к ее коже биометрические датчики, – Один попался на приманку, и их осталось трое.

– Явилось трое в зоопарк, медведь гулял на воле, – подхватила Ирма, – Прихлопнул лапой одного – их осталось двое.

– Двое негритят легли на солнцепеке, один сгорел – и вот один, несчастный, одинокий.

– Карлсон, – вдруг пришли на ей на ум последние слова в этом году, и она промолвила ленивым полусонным языком, – Я очень надеюсь, что когда я проснусь, ты, или Бьорн или даже Эркин найдете решение всех наших проблем.

– Обещать не могу, – ответил расплывающийся силуэт Карлсона и пожал чем-то, отдаленно напоминающим плечи, – Но поверь, я буду очень стараться, сестренка.

– И еще… – сглотнула она, стараясь сохранить контроль над своим телом еще хотя бы на пару секунд, – …почему ты… постоянно зовешь меня… сестренкой?..

Он что-то ответил, но его слова перемешались в глухую неразборчивую кашу, залепившую ей уши. Когда крышка ее капсулы закрылась, она решила, что это просто погас свет. Сделав несколько последних вдохов в кромешной тьме, она услышала легкий звон, а после ее на миг поглотило абсолютное ничто, ее тело слилось с пустотой, разум слился с безвременьем, и несколько месяцев пролетели мимо нее пулей.

26. Делайте с этим что хотите

Выход из криостаза сопровождается целой гаммой незабываемых ощущений, и прежде чем человек вернет себе способность мыслить, ему предстоит сначала вернуться к жизни и заново учиться дышать. Удаляя криостазовый гель из криостата, система жизнеобеспечения дает в тело два щадящих, но уверенных разряда: первый в сердце, чтобы оно снова начало качать кровь, а второй в диафрагму, чтобы имитировать резкий выдох, и тем самым прочистить дыхательные пути. В тот же момент включается обогрев, расширяющий кровеносные сосуды и разжижающий кровь. Если биомониторы не показывают никаких отклонений в здоровье своего подопечного, капсула просто дает ему немного полежать, подышать самостоятельно, вспомнить свое имя, и вот уже через несколько минут происходит чудо рождения: к человеку возвращается разум, он открывает глаза, и в его голове проносится первая после долгой спячки мысль – «господи, лучше бы я не просыпался».

Головокружение, тошнота, дезориентация и чувство, будто он сейчас снова умрет, совсем не были следствием криостаза. Во всех этих «побочных эффектах» были виноваты препараты, которыми человека накачивали для того, чтобы организм успешно пережил всю жестокость и бескомпромиссность такой процедуры как охлаждение до восьмидесяти Кельвинов с последующей разморозкой. По его кровеносной системе разливался целый коктейль из криопротектора, кардиостимулятора, антикоагулянта, термогеника, анестетика общего действия и еще нескольких препаратов, не позволяющих всему вышеперечисленному убить человека еще до заморозки. После такой ударной дозы химикатов все в организме на какое-то время переворачивается с ног на голову, но конечная цель все же достигается – человек жив и скоро будет трудоспособен.

В инструкции по применению написано, что человек способен пережить без необратимых последствий для своего организма 144 порции этого коктейля при условии, что между приемами, не считая времени, проведенного в заморозке, проходит не менее одной недели. На самом деле точное число никто не знал, но ответ «где-то полторы-две сотни порций» никого не устроил, поэтому фармацевты, не желая тратить пару веков на клинические испытания, остановились на числе 144. От порции к порции человеческий организм очень медленно, но верно привыкал к воздействию химикатов и постепенно учился справляться с их воздействием, поэтому бывалые космоплаватели часто отличались относительно легким пробуждением. Ирма к бывалым космоплавателям не имела никакого отношения, и этот сеанс криостаза был лишь третьим в ее жизни, что было катастрофически недостаточно для вырабатывания видимой привычки. Как она в прошлые два раза вываливалась из криостата едва шевелящимся трупом, не соображающим, где у него руки, а где ноги, так и в этот раз ей пришлось некоторое время проваляться на холодной палубе, прежде чем ее поднимут и доставят в душевую. Именно из-за таких сложных пробуждений людям требовался весьма серьезный стимул, чтобы связать половину своей жизни с межзвездными перелетами. Кого-то вдохновляли идеи, кого-то хорошая зарплата, кого-то глубоко личные причины, но все сумасшедшие, которые вдохновлялись самой идеей собственной заморозки, не допускались ни к космическим кораблям, ни к наземным транспортным средствам, ни к острым предметам.

Одним словом, утро выдалось паршивым.

Как только все пришли в себя, позавтракали до ужаса пресными консервированными овощами, которые заготовила Ирма, и вспомнили число «пи» с точностью до седьмого знака, было объявлено собрание капитанов, которое по какой-то причине требовало присутствия не только капитанов. Ирма не знала, чем заслужила честь присутствовать на этом собрании, но пошла вслед за Ленаром, готовясь полтора часа стоять на цыпочках, лаконично отвечать на вопросы и тактично поддакивать каждый раз, когда на нее обратится более трех пар глаз.

На собрание явились десять человек, и пересчитав всех она поняла, что помимо нее приглашения разослали всем членам кружка отчаянных отщепенцев. Назревало очень интересное обсуждение, и когда оно, наконец, началось, Ковальски сдался под гнетом нетерпеливых взглядов и торжественно объявил «у нас есть план торможения», после чего добавил ради устранения всяческого недопонимания «если все получится, мы впишемся в график, не переживайте». Они определенно что-то придумали, и Ирма бы обязательно обрадовалась, если бы ей дали больше времени, чтобы отойти от пробуждения. Он что-то говорил, а она безуспешно пыталась вдумываться в услышанное ровно до того момента, пока он не передал слово членам кружка, и как только Эркин выпустил из своего наглого и самодовольного рта первые несколько слов, она тут же взбодрилась и перебила его на моменте «…не столько моя заслуга, сколько заслуга всего нашего коллектива».

Новости, несомненно, были подобно бальзаму на сердце, вот только вместе с этим бальзамом просочилась добротная порция яда, отравившая насмерть весь последующий день.

– Ты совсем рехнулась? – злостно шипел Ленар, гневно вышагивая вдоль коридора широким шагом, словно торопился на войну.

– Все, что я сказала, чистая правда! – чередовала Ирма шаг с бегом трусцой, чтобы не отставать от своего капитана.

– Да мне до лампочки, правда это или нет! – взмахнул он рукой в широком жесте, отметающем лишние сомнения, – Ты что там такое устроила?

– То, что он давно заслуживал. Мне все равно, насколько он опытнее меня и к какому экипажу приписан, кто-то должен был поставить этого засранца на место!

Злость была подобна огню, и на космическом корабле она порой могла быть не менее опасной. Не удержав в себе вовремя разгоревшийся пожар, Ирма выплеснула его на Эркина, но не рассчитала последствий, и подожгла Ленара, Бьорна, Айвина и еще нескольких человек, которые были в курсе дела. Невозмутимым остался лишь Карлсон, который, как обычно, пребывал в состоянии хладнокровного оптимизма и как можно доброжелательнее орал во всю глотку, чтобы перекричать двухсторонний поток брани, погасить конфликт и снизить надвигающийся ущерб. Когда он понял, что к такому он точно не готов, он просто прикрыл лицо рукой и стоически выждал, когда температура в кают-компании опустится до пригодных для жизни значений. Пламя постепенно потухло само собой – возможно, сказалось то, что в помещении, которое никак не было рассчитано на десять человек, слишком быстро закончился кислород, а новый не успевал поступать по вентиляционным каналам. Совещание со страшным скрипом достигло своей цели, и когда Ковальски разрешил всем разойтись, Ленар буквально вытолкнул свою подчиненную в коридор и несколько метров проволок ее за руку, сжимая ее предплечье так крепко, что едва не наградил ее новым переломом. Он не хотел отпускать, но для спуска по лестнице на третью палубу необходимы были обе руки. Наткнувшись на Андрюса, они лишь холодно кивнули ему и вышли в воздушный рукав, где можно было спокойно продолжать спор.

– Мне уже надоело с тобой нянчиться! Всего на неделю я тебя оставил одну, взяв с тебя обещание, что через неделю ты заготовишь для нас провизию и ляжешь в криостаз. Но ты не просто нарушила это обещание, но еще и учинила грубый произвол, вступив в конфронтацию с половиной экипажа Девять-Четыре!

– Эй, я вообще-то помогла предотвратить катастрофу!

– Я очень рад, – посмотрел на нее Ленар глазами, выпученными от сдерживаемого бешенства, – Но если ты ждешь, что за это тебя простят весь этот бардак, то тебе придется заново прочитать кодекс поведения. Мне не важно, кто кому и что сказал, я хочу, чтобы мои подчиненные прекратили страдать излишним эгоизмом и вели себя достойно!

– Достойно? – нервно усмехнулась она, – На себя посмотри, черт возьми! Да не только на себя, на всех, кто уже привык к мягкости капитанского кресла. Вы с Октавией затеяли сомнительную авантюру, которая кончилась так, что ей самое место в колонке анекдотов. Эрик Урбан не пойми в каких отношениях с женской частью своего экипажа, но я уверена, что не в самых профессиональных! Бьорн Хаген устроил тут чуть ли не заговор, вовлеча в него людей с соседних буксиров! Михал Ковальски устроил тут чуть ли не деспотизм, когда ему доверили лишь функции организатора! Ну и Штефан Горак, про которого я не могу ничего сказать, потому что его корабль взорвался раньше, чем он сумел проявить свою подгнившую натуру. Я теперь поняла, что значит быть капитаном. В межзвездном пространстве никого нет главнее тебя, и поначалу ты воспитываешь в себе такие необходимые для руководителя чувства, как решимость и самоуверенность, но в один прекрасный момент эти чувства гипертрофируются до такой степени, что перерастают в чувство вседозволенности.

– Закончила?

– Нет, – втянула Ирма побольше воздуха, – Я была готова к дисциплине, когда ступала на этот борт. Я была готова к тому, что ты будешь отдавать мне приказы, с которыми я не всегда буду согласна, и я была готова самозабвенно терпеть любые твои замечания, несправедливость или недовольство моими навыками. Но терпеть такое отношение от этого… отщепенца – это уже слишком. Если бы я могла вернуться в прошлое, я бы поступила точно так же, и делай с этим что хочешь!

– А теперь послушай меня внимательно, – остановился Ленар и опрокинул на Ирму взгляд, которым можно было жарить яичницу, – Это был последний раз, когда ты произносишь вслух словосочетание «вы с Октавией». И думать забудь об этом. То, что было между мной и Октавией, уже в прошлом и не касается никого во всей вселенной. Понятно?

– Я столько всего сказала, а ты услышал лишь ее имя…

– Понятно? – переспросил он еще более строгим тоном.

– Я поняла.

– А теперь вернемся к тому, что произошло.

– Если ты ждешь от меня извинений, то ты их не дождешься, – отрезала она.

– И почему же?

– Потому что я перед тобой ни в чем не провинилась, но даже если бы и провинилась, то я ни о чем не жалею. Пускай меня выгонят к чертовой матери за непрофессиональное поведение, но я в жизни не извинюсь за слова, в которые верю сильнее, чем в существование гравитации!

– Дело не в том, что ты сказала, – вдруг произнес он более мягким тоном, словно бы ему понравилось услышанное, – а в том, что ты вообще открыла рот, когда он должен был быть закрытым. Мне все равно, что между тобой и Эркином произошло, некоторые вещи нужно просто проглотить, а некоторые улаживать цивилизованными путями, а вот то, что учудила ты, не имеет никаких оправданий.

– Ты хоть иногда станешь прислушиваться к тому, что я говорю? Эркин…

– Тихо! – громогласный вскрик застал ее врасплох, и ее язык, словно по команде, завязался узлом, – У меня от тебя уже голова болит. Иногда надо просто промолчать, тебе это понятно? – спросил он и посмотрел на нее свой вздувшейся веной на виске.

– Предельно, – проглотила она грубое замечание, и невероятно длинный рукав, наконец-то, подошел к концу.

– Мне сейчас даже ругать тебя не хочется, – признался Ленар, открывая шлюзовую дверь, – Мне сейчас надо как-то сосредоточиться на том, чтобы объяснить нашим с тобой сослуживцам наш новый план.

– Вильма мне однажды рассказывала… – начала Ирма на четвереньках забираться в шлюзовую камеру, – …что она с Радэком и Эмилем чуть не упала в черную дыру.

– К чему ты это? – помог он ей подняться, что уже давно вошло у него в привычку.

– К тому, что после таких приключений едва ли наш план способен их удивить.

– Вильма – штурман до мозга костей, – продолжил Ленар шествие, – Она закричит, что я несу чушь, еще до того, как я успею донести до нее эту чушь.

– А что ты думаешь по поводу этой «чуши»?

– Как капитан или как человек, который недавно по вине собственной недальновидности потерял кучу денег и сейчас ни в коем случае не хочет получать штраф?

– Понятно… – протянула Ирма, и следующие сто метров коридора прошли в смущенном молчании.

Они были в географически невыгодном положении. С тех пор, как Шесть-Три стал непригоден для жизни, Ноль-Девять стал самой отдаленной точкой от Ноль-Семь, и им приходилось огибать чуть ли не весь астероид просто для того, чтобы попасть на собрание, а затем огибать то же расстояние, чтобы вернуться обратно. Говорят, что пешая прогулка полезна, но не в тех случаях, когда эта пешая прогулка сопровождается несколькими переориентациями силы тяжести, что очень сильно действовало на нервы и мешало думать, как подсластить для остального экипажа не совсем сладкую пилюлю.

Ирму мучила паранойя. После третьего пройденного насквозь буксира ей начало казаться, будто люди бросают на нее взгляды. Во взглядах не было ничего необычного, но на этот раз это были какие-то особые взгляды, словно она какой-то диковинный зверь, которого все раньше видели лишь на картинках. Она решила, что это все из-за ее новой стрижки. Ленар, по его же словам, и сам бы с радостью схватился за сердце, когда увидел ее новый имидж, если бы в тот момент мог вспомнить, что на голове обычно растут волосы.

Когда они вступили на палубу Один-Четыре, их почти сразу же остановила Рахаф, которой кто-то заменил ее узнаваемые из тысячи раскосые глаза на чуть более округлые. Бегло бросив Ленару торопливую, но искреннюю улыбку, она открыла рот и отмела все догадки:

– Ирма, с тобой все в порядке?

– Все в порядке, – провела она рукой по голове, что уже прочно вошло в привычку, – Просто решила немного облегчить себе отход от криостаза.

– Да нет же, я слышала, что случилось на собрании.

– Быстро, однако, – вздохнул Ленар, – Собрание только закончилось, а слухи уже долетели до другого конца астероида.

– Так это правда?

– Да, – автоматически ответила Ирма, и чуть погодя все же додумалась уточнить, – А о чем ты?

– Как о чем? Об Эркине! Мне сказали, что вы с ним чуть ли не подрались.

– Напомните мне, – вмешался Ленар, – как ваше имя?

– Рахаф Хадем, – отчеканила она, едва не встав перед Ленаром на цыпочки.

– Послушайте, Рахаф, вы ведь работаете техником на Один-Четыре?

– Да, – кивнула она, – Инженер силовых установок.

– Скажите, – начал заходить он издалека, и Ирма сразу узнала этот тон, являющийся увертюрой для симфонии недовольства, – Октавия вас сильно нагружает работой? Не дает послаблений? Не бывает такого, что она отказывала вам в законном перерыве?

– На моей памяти такого ни разу не происходило, – отвела она на секунду глаза, чтобы порыться в своей памяти, – Так что в моем графике есть окошки, если вас это интересует.

– Очень плохо, – резко отрезал Ленар, обрушив на нее всю степень паршивости своего настроения, – Свободное время можно было потратить на что-то полезное, а вы его растрачиваете на всякие сплетни. Запомните, чужие личные конфликты не достойны ни обсуждений, ни даже возникновений. Вам все ясно?

– Ясно, – испуганно ответили обе девушки хором, и Ленара это, кажется, удовлетворило сполна.

– Займитесь делом, Рахаф, – попрощался он и продолжил путь, – У нас впереди еще несколько дней не самых простых маневров, поэтому самое время выбросить все глупости из головы.

Пеший шаг отличается от бега наличием фазы двойной опоры – согласно этому определению Ленар определенно шел пешим шагом, но шел так быстро, что Ирму словно подхватило образовавшейся за его спиной областью низкого давления. Пожав плечами и безмолвно извинившись перед Рахаф виноватым взглядом, она побежала вслед за своим капитаном, оставив подругу наедине с небольшим конфузом и свободным временем.

– Это было грубо, – догнала она Ленара и безуспешно попыталась перейти на его ритм, но у Ленара были более длинные ноги и избыток энергии от злости, которую некуда было выплеснуть.

– Иногда эти болтушки понимают лишь язык грубости.

– Вот это я и пыталась до тебя донести.

– Твой случай не считается. Я до сих пор вне себя от ярости за то, что ты устроила на собрании, – вновь начал он цедить сквозь зубы.

– То есть как это «мой случай не считается»? Перед кодексом поведения все равны, разве нет?

– Перед кодексом поведения все равны лишь до тех пор, пока действующий капитан не решит обратное.

– Ты ей не капитан, – напомнила Ирма, и эти слова поставили жирную точку в их споре.

Учитель биологии средней школы вынужден балансировать на тонкой нити филигранности, впервые объясняя трем десяткам учеников пубертатного возраста особенности человеческой репродуктивной системы. Его цель – понятно объяснить своим подопечным про пестики и тычинки на примере двух взрослых людей, в необходимой степени пробежаться по теме полового воспитания и, что являлось элементом высшего пилотажа, преподнести всю эту деликатную информацию в таком виде, чтобы урок не был сорван взрывом эмоций от неосторожного тычка в осиный улей. Именно таким учителем биологии чувствовал себя Ленар, когда выводил на маркерной доске наглядную схему предстоящих маневров под прицелом трех пар ошалевших глаз и старался изо всех сил избегать в своей речи слов или словосочетаний, способных заставить его подчиненных усомниться в адекватности действующего руководства.

– Бред какой-то, – едко выплюнула Вильма еще до того, как ее капитан успел договорить, – Ленар, скажи честно, хоть кто-то на ваших «собраниях капитанов» бывает в своем уме?

– Я знал, что этот вопрос неизбежно всплывет, – положил он маркер и увлажнил глотком воды пересохшую глотку, – и заранее решил не отвечать на него.

– Ленар, ты уж меня прости… – промолвил Эмиль, глядя на него щенячьими глазами.

– За что?

– За то, что я согласен с Вильмой, – поднялся он из-за стола и взял в руку маркер, – но это действительно звучит как бред какой-то.

– Вообще-то я с ней тоже согласен, но тут одна группа языкастых чертей убедила меня, что это сработает.

– Возможно, они и правы, но мне надо будет самому их послушать, – маркер заскрипел о доску, отливая из чернил форму остроконечного купола, – Это наше репульсионное поле.

– Я знаю, – присел Ленар за стол и попытался расслабиться.

– Оно создано для того, чтобы с нами не произошло того, что произошло с Шесть-Три.

– Это я тоже знаю, к чему ты клонишь?

– К тому, что это не какой-то непробиваемый щит, – начал Эмиль увлеченно рисовать шлейфы метеоритов, стремящихся к куполу, – Он создан для того, чтобы сталкивать относительно небольшие твердые объекты с нашей траектории, которых в космической пустоте, прошу заметить, не так много. В среднем считается, что при максимальной скорости в пределах звездной системы наш корабль отражает где-то около десятка опасных объектов в день при максимальной допустимой массе в полтонны. Это не так много, и даже при этом есть вероятность в несколько долей процента, что один из этих объектов попадет прямо в свод проекции полей. В этом случае репульсионного рикошета не будет, и он просто проникнет сквозь наше поле и вонзится в самый геометрический центр нашего корабля. А теперь представь, что будет, если этих объектов триллионы частиц на кубический метр. Это не просто поднимет нагрузку на наши репульсионные проекторы до небес, но так же и поднимет вероятность проникновения, я бы сказал, до нескольких миллионов процентов. Нам прямо в корму ударит плотная струя, которая угрожает проточить наш корабль до самого основания.

– Ты забыл еще один интересный нюанс, – встал Радэк и перехватил маркер, – Проникновение сквозь поле произойдет не только со стороны свода проекции, но так же и со стороны головной ударной волны, которая неизбежно ударит нам в вентральную часть поля под недопустимым углом. Это будет уже две опасных проникающих струи.

– Да, этот вопрос уже всплывал на собрании, – кивнул Ленар, барабаня пальцами по столешнице, – И я бы с радостью сказал, что это несомненно разрушит все наши корабли, и что от этой идеи стоит отказаться, но, к сожалению, этот их «кружок» каким-то образом смог рассчитать новую конфигурацию для репульсионных проекторов. Законов физики это не изменит, и вещество все равно продолжит проникать сквозь наше поле, но при этом оно будет интенсивно рассеиваться, что значительно снизит нагрузку на наш корпус. Несколько секунд под таким натиском мы точно продержимся.

– Я бы очень хотел взглянуть на новую конфигурацию.

– Бьорн обещал разослать ее по внешней связи чуть позже.

Кто-то вполголоса скептически фыркнул себе под нос.

– Вильма, что скажешь? – обратился Радэк к источнику звука.

– Я скажу, что это бред какой-то, – фыркнула она еще раз, хаотично бегая растерянным взглядом по изображениям на доске, – Я не особо доверяю этим «умникам» с Девять-Четыре. Но если ты мне скажешь, что это может сработать, это меня сильно успокоит.