Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

Это было даже не настолько страшно, насколько обидно. Над ней издевалось категорически все, в груди что-то болезненно скукожилось, слезные железы вдруг решили взбунтоваться, а все ее потаенные желания и мечты вдруг снизошли до одного простого стакана воды. Один простой стакан ждал ее в кают-компании родного буксира, и это желание оказалось настолько велико, что она просто растоптала всех монстров, вставших на ее пути, вернулась на Ноль-Девять, поднялась на первую палубу, наполнила стакан, припала к его краю губами и едва не захлебнулась, затапливая пустыню в своем горле.

Шел четвертый день. Если она срочно не научится брать себя в руки, к концу недели она и не вспомнит своего имени.

Оставшуюся часть дня она провела в обсерватории, покачиваясь на гамаке и вглядываясь в гипнотизирующие ее светящиеся точки, проклевывающиеся сквозь тьму вселенной. Она не могла объяснить, почему, но этот холодный свет рассеянный по бесконечной пустоте, убаюкивал ее и заставлял забыть обо всех монстрах вселенной. Возможно, именно этого ей и не хватало – напоминания, что она одна посреди огромного ничто, когда воспаленный мозг вовсю протестовал и пытался убедить ее в обратном.

Так в этом гамаке она и уснула.

На пятый день произошло одно из самых неприятных пробуждений в ее жизни. Когда человек находится едва ли не на грани, что он меньше всего захочет видеть, едва открыв глаза? Правильно – того, как привычные законы мироздания рухнули, и вся вселенная начала переворачиваться.

23. Идеальный космонавт

Когда человек попадает в чрезвычайную ситуацию, впасть в ступор считается нормальной реакцией даже у самых подготовленных. Вот только проблема вся заключалась в том, что Ирме в академии чуть ли не молотком вколачивали в голову, что нормальная реакция и допустимая реакция – это два совершенно разных понятия. Главное правило поведения при чрезвычайной ситуации гласило, что попав в чрезвычайную ситуацию человек должен делать абсолютно все что угодно, кроме бездействия. Бездействие убивало и иногда не только бездействующего.

Кажется, что делать что угодно – это легко, но когда Ирма вывалилась из гамака и стряхнула с себя скорлупу шокового состояния, она впала в ступор от мыслей о том, как выйти из ступора.

Делать что угодно, еще раз подсказала она себе и уперлась руками в палубу.

Один… Два… Три…

Да, когда за окном наступает чуть ли не конец света, совершить десять отжиманий может прийти в голову либо истинным спортсменам, либо законченным олухам. Ирма решила, что она истинный спортсмен, потому что разогнанная кровь разогрела мозг, насытила его кислородом и помогла ему понять, что происходит. За блистером все так же синхронной стайкой мелких серебристых рыбешек по черному куполу плыли звезды, но если до отжиманий Ирма была уверена, что сошла с ума окончательно, то теперь она позволила себе усомниться в этом диагнозе. Она зареклась доверять своим глазам, но было на борту одно существо, которому она готова была поверить, и это существо предательски молчало.

Ирма не взбежала – она взлетела на первую палубу, ворвалась на мостик, плюхнулась в свое кресло на посту оператора и скормила пульту свой пропуск. Пульт ожил, рассыпав по своей панели цветные огоньки индикаторов, приборов и точек-ориентиров на навигационном экране. Ее глаза, которым она все еще не до конца доверяла, пробежались по показаниям приборов, и она впервые в жизни пожалела, что не рехнулась.

Весь мультисостав действительно начал вращаться вокруг поперечной оси, параллельно скрутив свою совершенно прямую траекторию в спираль, повторяющую кудри Вильмы, а Марвин, как ему и положено в подобных ситуациях, был просто тупой машиной. Он не был запрограммирован на работу в тандеме с пятью другими буксирами, поэтому упрямо верил, что способен самостоятельно разобраться с навигацией и впустую тратил воду, стараясь компенсировать отклонения маневровыми двигателями.

Ирме в голову пришло лишь две возможных причины подобного поведения мультисостава. Первая заключалась в том, что в астероид что-то врезалось на большой скорости, и центр масс сильно сместился. Ей потребовалось лишь на секунду взглянуть на тринадцатизначное число, высветившееся на счетчике массы, чтобы полностью исключить этот вариант. Астероид с момента последнего считывания массы полегчал на пару-тройку центнеров, что можно было легко списать на сброшенное контрабандное вино, поэтому оставался второй вариант. Тот самый вариант, которого все боялись, и все равно пренебрегли им.

У злополучного буксира Шесть-Три опять что-то сломалось.

Вот он, момент торжества, когда случилась долгожданная поломка, и Ирма получила возможность заняться полезной работой. Протяжный стон вырвался из ее груди прямо в приборную панель, и вместо радости в ней взревел позыв вырвать самой себе излишне длинный язык, за который ее никто не тянул.

И вновь наступил тот момент, когда царит экстренная ситуация, а Ирма безвольно сидит и ничего не делает, вместо того, чтобы делать «что угодно». Корабль молчал, пребывая в уверенности, что ситуация под контролем, и тишина сильно давила на расшатанные нервы, лишний раз подстегивая чувство неправильности. Она смутно догадывалась, что ей нужно делать. Нужно было лезть в скафандр, бежать на Шесть-Три и если не починить, то хотя бы диагностировать поломку. Она достоверно знала, что такие вещи лучше не делать сгоряча, поэтому откинулась на спинку сиденья, расправила плечи, совершила несколько глубоких вдохов-выходов, и в голове начало появляться какое-то подобие порядка. Дыхательное упражнение помогало в любой ситуации, кроме утечки кислорода, и лишь после него Ирма позволила себе бежать сломя голову.

Спустившись на третью палубу, она почувствовала, как в работу включился еще один отдел ее мозга и задал ей резонный вопрос – куда она торопится? Вопрос был до такой степени интересным, что она остановилась у шлюза и серьезно задумалась. Что-то крайне важное таилось в ответе на этот вопрос, и спустя всего полторы минуты скрипа немного помятого и давно не смазываемого думательного механизма она поняла, почему время сейчас так важно. С каждой секундой скорость вращения мультисостава увеличивается. А почему?

Потому что его продолжает раскручивать Девять-Четыре.

С громким шлепком ее ладонь резко встретилась со лбом. Она правильно делала, что торопилась, но торопилась она не в правильную сторону. Схватив со склада свое самое верное оружие (фонарик), она побежала к противоположному шлюзу. Что бы ни произошло на Шесть-Три, необходимо было как можно быстрее вырубить тягу Девять-Четыре.

Как же сложно работать в коллективе.

Выводы, к которым она пришла, были лишь общими штрихами складывающейся картины. Мелкие детали она пыталась продумать прямо на бегу, параллельно стараясь не споткнуться и не сломать себе что-нибудь, но когда мозг старается решить две сложные задачи одновременно, часто бывает так, что он не справляется ни с одной из них. В воздушном рукаве между Один-Четыре и Девять-Четыре, запутавшись взглядом в рябящих от луча фонарика тенях, она все же зацепилась носком за ребристую поверхность, распласталась животом на стенке рукава и глубоко вздохнула, продолжая рисовать в голове план дальнейших действий.

Все контрольное оборудование было блокировано, и для разблокировки необходимо было предъявить Марвину пропуск. На буксире Девять-Четыре ее пропуск почти ни во что не ставился, и требовался пропуск второго уровня кого-то из приписанных членов экипажа. Обычно пропуска хранились в персональных сейфах на мостике. Что могло открыть сейф? Лишь его владелец и мощный плазменный резак. Первый вариант слишком долгий, потому что владельцу потребуется какое-то время, чтобы отойти от криостаза, а второй вариант слишком рискованный, потому что неосторожная струя воздушной плазмы может сжечь содержимое сейфа.

Теперь Ирма поняла, зачем Эмиль повсюду таскает свою монетку.

Приняв решение, она вскочила на ноги и побежала дальше зигзагами. Сила Кориолиса становилась все ощутимее, и Ирма была уверена, что если бы она успела позавтракать, то завтрак именно в этот момент вежливо попросился бы наружу.

Буксир Девять-Четыре встретил ее, как и все на этом мультисоставе, полным равнодушием. Всем было плевать, что их два миллиарда тонн описывает в пространстве спирали, тратит воду впустую и постепенно уходит из полетного коридора. Никто не пытался ее подбодрить, подстегнуть или хоть как-то намекнуть, что она правильно реагирует на ситуацию. Даже воздух словно бы забыл, что такое Броуновское движение, и умиротворенно висел в коридорах мертвыми рядами молекул. В этом и была суть самостоятельности – способность к личной инициативе без помощи суфлера.

Она выбрала плазменный резак, и ее ноги моментально внесли ее на склад. Все инструменты попрятались по углам и прикрылись раскинувшимися в разные стороны суперпасленовыми райскими кущами. Местный экипаж наверняка знал, что где лежит, но Ирма была не местной, и искать среди зарослей что-либо без хотя бы приблизительного представления о местном укладе было может и не самой бесполезной затеей, но и не самой продуктивной. План внезапно снова поменялся.

Надо будить экипаж.

Стоп, подумала она, застыв перед выходом со склада, когда ей в голову копьем вонзилась запоздалая мысль, и она поняла, что на складе что-то не так, как должно быть. Наконец-то она задалась еще одним важным вопросом – почему никто не убрал все гидропонные грядки перед полугодовым криостазом? Резко обернувшись, она еще раз убедилась, что ей не показалось, – склад по-прежнему был полно признаками растительной жизни, и даже ее нос клялся, что чует повышенную влажность в воздухе и душный аромат питательного раствора, который она уже давно научилась не замечать. Ей все это не мерещилось, но пока растения не представляли угрозу успеху экспедиции, думать о них в такой момент совсем не хотелось. Ударив по кнопке, она дождалась, пока откроется дверь, и выбежала со склада.

Очень часто, когда с человеком случается что-то неожиданное, момент между самим событием и тем, как его осознает мозг, растягивается на весьма ощутимое время. Этот момент часто доказывает, что скорость мысли сильно преувеличена, и в некоторых ситуациях ее даже можно точно измерить. Когда Ирма резко свернула за угол, сначала случилось событие – она все же натолкнулась на инопланетного монстра из бульварных романов. Этот монстр был вполне осязаем, теплым на ощупь, носил одежду, весил в районе семидесяти-восьмидесяти килограмм и испугался практически так же сильно, как она, хоть и не выдал своего испуга вскриком, от которого закладывало уши. Столкновение с превосходящим по массе противником лишило ее равновесия, и она приготовилась к еще одной болезненной встрече с горизонтальной поверхностью, но инопланетный монстр из бульварных романов продемонстрировал чудеса реакции, когда крепко вцепился руками в ее плечи и удержал ее в вертикальном положении.

– Какого черта ты не в криостазе, сестренка? – поздоровался «монстр», разжав пальцы, и лишь тогда закончился момент между событием и его осознанием, – И куда ты так несешься, будто кто-то умирает?

От момента, когда Ирма вскочила со своего гамака, как ошпаренная, прошло всего около десяти минут, но эти десять минут были наполнены таким количеством сюрреализма, что было достойны холста Сальвадора Дали. Она не понимала, что отвечать и как реагировать, но точно знала, что абсолютно все сегодня идет как-то не так, и все ее планы рушатся во мгновение ока. Вот что значит сходить с ума. Она протянула руку вперед, и ее палец уперся Карлсону в грудь. Он определенно казался настоящим, хоть это и ничего не доказывало.

– Шесть… – заикнулась она, и поправила на себе куртку, – Шесть-Три сломался.

– Как сломался?

– Сам сломался, – резко ответила она, едва не сорвавшись на крик, – Я не знаю, я теперь уже ни в чем не уверенна, но ты мне скажи, ты разве не чувствуешь Кориолисову силу?

Он не чувствовал никакой силы, кроме силы взаимного недопонимания, но на Ирме было достаточно безумное выражение лица, чтобы он отнесся к ее вопросу серьезно, затаил дыхание и прикрыл глаза. Кориолисова сила доставляла людям определенный дискомфорт, а этот чертов «идеальный космонавт» мог комфортно себя чувствовать в самых разных условиях. Таким уж его сделали. Острое зрение, идеальный слух, неприхотливый желудок и мощный вестибулярный аппарат. Возможно, он не заметит вращения, даже если окажется в центрифуге, находящейся внутри другой центрифуги. Его глаза округлились, и лицо покрылось всем спектром эмоций между легким недоумением и тихой паникой, хотя для самой Ирмы все это читалось как «радуйся, ты еще не до конца чокнулась».

Сорвавшись с места, Карлсон направился куда-то быстрым шагом, и Ирму утянула за ним какая-то сила вроде вихревого потока или панического отчаяния. Спустя тридцать метров она поняла, что он просто отказался верить ее словам и своим ощущениям. Ему надо было убедиться в происходящем лично, и для этого он шагнул в обсерваторию и воочию увидел, как звезды плывут по небу слева направо, подарив астероиду такие понятия, как запад и восток. Ирма взглянула из-за его плеча на все это безобразие, и готова была поклясться, что вращение ускорилось, с каждой секундой осложняя задачу.

– Надо торопиться, – подсказала она.

– Да, ты права, – наконец-то согласился он, столь же стремительными движениями подлетел к интеркому, и его палец врезался в кнопку, – Бьорн, у нас чрезвычайная ситуация.

– Что-что? – недоуменно переспросила Ирма, – Капитан Хаген тоже не в криостазе?

– Кто это? – спросил интерком голосом Бьорна Хагена, – Карлсон, кого ты там разморозил и зачем?

– Это не важно, – сэкономил он драгоценное время на объяснения, – Буксир Шесть-Три лишился тяги, и наши движки сейчас вовсю раскручивают астероид. Я был бы очень рад, если бы ты их вырубил, браток.

– Понял тебя, – протянул Бьорн озадаченным голосом человека, ответ которого явно опережал события, – Сейчас сделаю.

– Делай, а мы с Ирмой Волчек немедленно направляемся на Шесть-Три для диагностики, – отчеканил Карлсон, отошел от интеркома, и следующие его слова прозвучали как приказ, – Пойдем, надо поскорее выяснить, что случилось.

Разморозка экипажа, поиски плазменного резака, вскрытие сейфа… А оказалось, надо было просто нажать на одну кнопку и произнести нужные слова. С каждым новым сюрпризом Ирме становилось понятно все меньше, и пока она пыталась успеть за широким шагом Карлсона на пути к виновнику происшествия, ее голову не отпускали вопросы:

– Мой вопрос прозвучит странно, но скажи мне, хоть кто-то на этом чертовом мультисоставе сейчас заморожен?

– Да вроде бы почти все, – бросил он через плечо, не останавливаясь.

– А ты почему не в холодильнике?

– А ты? – дразнящим тоном переспросил он, явно не желая отвечать, и открыл шлюз.

– Мы на Ноль-Девять не успели сделать заготовки еды, и я ожидала следующего урожая.

– И тебя оставили одну?

– А какой смысл оставлять со мной кого-то еще? Смысл в том, чтобы я еды выращивала больше, а ела меньше. Два человека не увеличат урожай, а лишь уменьшат.

– Логично. Смело. И глупо одновременно.

Это прозвучало слегка обидно, но она не нашла чем возразить ни единому слову.

– А кто еще на ногах, кроме тебя и капитана Хагена?

– Эркин, Айвин и… до вчерашнего дня с нами был Ильгиз, – последнее имя он произнес с явной неохотой.

– А что случилось с Ильгизом?

– Он оказался немного… не в себе. Ему начали мерещиться странные вещи, и мы убедили его лечь в криостаз. Кажется, он слегка перенапрягся и заслужил отдых.

– Да, кажется, я его понимаю… – протянула Ирма, – А какие именно вещи ему мерещились?

– Ну… – снова замялся Карлсон, словно вспоминая события прошлогодней давности, – Позавчера он разлил питательный раствор в коридоре, отошел за шваброй, а когда вернулся к нам, то уверял, что кто-то рядом с лужей оставил отпечаток босой ноги.

– Это весьма прискорбно.

Ирма была уверена, что Карлсон ровно в той же степени, что и она, не знает, что делать, но он уверенно шел вперед торопливой походкой, будто бы сам был уверен в обратном, и она едва поспевала за ним, периодически переходя на бег, словно младенец, пытающийся успеть за излишне длинноногим родителем. Возможно, ответ крылся как раз в ярлыке, которые навесили на его генетику еще до того, как он появился на свет. Она не знала, насколько сильно он соответствует определению «идеальный космонавт», но догадывалась, что к таким, как он, всегда предъявляют завышенные требования и заоблачные ожидания, и такие как он, просто вынуждены в ответ создавать видимость, что перед ними нет ничего невозможного. Для них это было вопросом гордости.

Выгнав фонариком тьму из последних метров воздушного рукава, они взошли на освещенную палубу Ноль-Девять, той же торопливой походкой преодолели поперечный коридор и на некоторое время замерли перед стеллажом со скафандрами ВКД. По лицу Карлсона наконец-то пробежала тень неуверенности, и он скомандовал:

– Одеваемся.

– А что дальше? – наконец-то решилась задать она неудобный вопрос, снимая элементы скафандра со стеллажа.

– Дальше мы перейдем на Шесть-Три.

– А дальше?

– Дальше мы попробуем на нем сделать что-нибудь полезное.

– Что-нибудь? – переспросила Ирма, – Это твой план?

– Нет у меня никакого плана, – наконец-то признался он, проверяя давление в кислородных баллонах, – А с каким планом ты бежала через Девять-Четыре сломя голову?

– Хотела самостоятельно вырубить тягу, а дальше как получится.

– Вот видишь? – скривил он губы, – Так всегда и бывает. Что-то неожиданно ломается, и нам приходится как-то выкручиваться. В таких ситуациях любой план начинается с одного и того же – выяснить, что случилось.

– Вот только весь твой план упирается в то, что мы все сделаем только вдвоем. У нас ведь нет никакой связи с Девять-Четыре.

– Запомни, сестренка, – самодовольно декларировал он, – Один космонавт снаружи – это живой труп. А два космонавта – это уже рабочая бригада.

– А три космонавта?

– А это уже рабочая бригада и один живой труп, – пошутил он.

Они натянули скафандры прямо поверх формы, что было не по инструкции и сулило некоторый дискомфорт при эксплуатации. Обычная одежда имела неприятную привычку скручиваться, собираться в складки и жутко натирать, когда она неизбежно пропитается потом, и в таких случаях положено одевать под скафандр специальное белье, которое хорошо проводит влагу, способствует терморегуляции и удобно сидит на теле. Но они дружно пренебрегли удобствами, торопясь поскорее взяться за работу. Торопиться им было уже некуда – если Бьорн отключил тягу, то вращение мультисостава прекратило ускоряться, и плюс-минус двадцать минут ничего не решат, но это уже был вопрос чисто человеческого упрямства. Когда человек расслабляется с чувством выполненной работы, и вдруг неожиданно что-то ломается, человек готов расшибиться в лепешку, лишь бы как можно скорее избавиться от раздражительно ощущения незавершенности и вернуться обратно к комфортному чувству выполненной работы. Такое было свойственно даже идеальным космонавтам.

Ирма провела очень много времени в компрессионном костюме, и пусть он вызывал массу неприятных ощущений, одно достоинство у него точно было действительно выдающимся – он был очень легким и подвижным. После него было крайне непривычно вновь облачать себя в 60 килограмм снаряжения для внекорабельной деятельности и следить за каждым движением, чтобы не упасть на ровном месте под собственным неподъемным весом. Именно это она и сделала, когда неаккуратно спрыгнула с уступа шлюзовой камеры в воздушный рукав и не поймала вовремя переориентацию тяготения. Своим падениям в воздушных рукавах она уже давно потеряла счет.

– Не смешно, – прокряхтела она, пытаясь встать на четвереньки.

– Нет, это было очень смешно! – радостно воскликнул Карлсон, и пока он помогал ей подняться, она прямо сквозь два скафандра, разделяющих их, почувствовала его судороги в приступе хохота.

Тяготение в воздушных рукавах было менее половины «жэ», поэтому особого героизма не потребовалось, чтобы подняться с колен.

– Взрослые люди не смеются над упавшими, товарищ «идеальный космонавт», – сделала она ему замечание, и они продолжили путь.

– Прости, – выдавил он сквозь остаточную улыбку, – Когда меня создавали, мне допустили ген плохого чувства юмора.

– Ты это жалкое оправдание только что придумал?

– Нет, на самом деле еще лет двадцать назад. Очень хорошо помогает при неловких ситуациях.

– Ну, зато честно, – вновь перешла Ирма на кряхтение, когда рукав закончился, и ей пришлось вползать в шлюз Шесть-Три.

– Во… им… но…

– Что-что? – переспросила она, когда Карлсон вновь начал помогать ей встать на ноги.

– Я… язь… охо… отает, – сказал ей шлемофон, разбрасываясь обрывками фраз, словно игривый пес клочками важных документов.

– Я не слышу тебя, – взглянула она на запястный компьютер, – Проблемы со связью!

Карлсон первым сообразил, что если один глухой будет кричать другому глухому «я тебя не слышу», слух к ним от этого не вернется. Вместо бесполезных попыток прокричаться сквозь помехи в эфире он сразу схватил ее за плечи и с глухим ударом крепко прижал их гермошлемы друг к другу в страстном космическом поцелуе.

– Проблемы со связью, – прокричал он сквозь жуткую акустику поликарбонатного щитка, дробящего его голос, – Между нами и радиостанцией слишком много помех.

– Поняла. Переключаемся на прямой канал, – прокричала она, и он отпустил ее.

Прямым каналом пользовались редко. По умолчанию все скафандры завязывались на корабельную радиостанцию, но текущая ситуация, как и практически все ситуации, произошедшие с начала экспедиции, была не совсем штатной. Если бы кто-то сказал конструкторам этих скафандров, что однажды кому-то в скафандре понадобится отойти от корабля чуть ли не на полкилометра под практически непробиваемую толщу металла, которая при этом едва выглядывает из-за горизонта металлического астероида, они бы в ответ лишь посоветовали немедленно бросать пить и начать вести здоровый образ жизни.

– Как слышно? – спросил шлемофон четким и ясным голосом Карлсона.

– Слышно хорошо.

– Отлично, тогда продолжаем.

Внутренняя дверь шлюза открылась, и на них пролилось красное аварийное освещение, фонтаном льющееся с потолка, а где-то чуть глубже Марвин тщетно пытался сотрясти аварийной сиреной наполнявший интерьеры вакуум. Ирма сделала шаг вперед, и вопреки ожиданиям, никакой переориентации не произошло.

– Ну, хотя бы Марвин работает, – заметила Ирма, – Это ведь хороший знак, правда?

– Ох, не знаю, сестренка… – протянул он, взглянув вглубь тянущегося вниз коридора, – Нам, видимо, придется облазить половину судна. И это еще лучший вариант развития событий.

– А худший?

– А в худшем мы сразу поймем, что поломка не устранима нашими силами, расплачемся от горя и уйдем отсюда с опущенными носами.

– Согласна на то, чтобы облазить половину судна, – с ходу выдала Ирма и тут же пожалела, что не потратила лишние пять минут, чтобы одеть под скафандр удобное гигроскопическое белье.

– Вот это правильный настрой, – вновь заиграла улыбка в его голосе, – Давай спускаться. Первая остановка – машинное отделение.

Было два способа спуститься в скафандрах по тридцатиметровому коридору. Первый – быстрый и крайне травмоопасный. Второй – чудовищно медленный, но безопасный. Заключался он в том, чтобы спускаться по вертикальной лестнице, поочередно пристегиваясь и отстегиваясь от лестницы двумя стропами со страховочными карабинами. Других вариантов не было. Даже идеальные космонавты в условиях тяготения не умели летать дольше пары секунд. Пока они спускались, ступенька за ступенькой, Карлсон всячески подбадривал свою спутницу, в ответ на что она рассказывала ему, каково ей приходилось в компрессионном костюме, и этими словами она не жаловалась, а скорее хвасталась и одновременно убеждала его, что несмотря на ее слегка замученный голос она хорошо себя чувствует.

Когда дверь в переборке открылась, Карлсон, не сказав ни слова, просто прыгнул в машинное отделение, и приземление его громоздкого скафандра Ирма услышала своими подошвами и зажмурилась. Вид предмета весом в сто тридцать килограмм, падающего в машинное отделение, полное различных кнопок и рычажков, неправильное нажатие которых может взорвать корабль – это зрелище не для слабонервных. Но все, разумеется, обошлось – Карлсон явно при любой ориентации тяготения чувствовал себя как рыба в воде, и точно знал, какой его неверный шаг приведет к плачевным последствиям. Ирма была не так уверена в своей координации, и ей пришлось аккуратно слезать с края переборки неуклюжими движениями младенца, пытающегося освободиться из манежа. Спустившись, она увидела своего спутника стоящим перед инженерным пультом на одной ноге в позе полумесяца, и что-то набирающим на клавиатуре дрожащими от напряжения пальцами. Ей пришлось напрячь каждую мышцу на своем лице, чтобы не выпустить из него смех. Смеяться над людьми в принципе не прилично, как бы этого ни хотелось.

– Ох, сестренка, плохи наши дела, – от одного лишь тона, которым протянул Карлсон эти слова, у Ирму под скафандром пробежали мурашки и смели своими армиями всякое желание смеяться.

– Мы взорвемся? – вырвалось из ее рта первое, что пришло ей на ум.

– Что? Нет. Но проблема достаточно сложная, – он присел на переборку, к которой была приклеена схема энергосистемы корабля, и начал водить пальцем по толстому контуру в форме буквы О с черточкой, – Это главная магистраль, сегмент которой был уничтожен при столкновении. Он состоит из гиперпроводника, но поскольку у нас нет запасного гиперпроводника…

– Да, я знаю, они заменили сломанный сегмент сверхпроводником с водородным охлаждением, – перебила его Ирма нетерпеливым голосом, – Ближе к делу.

– Кажется, когда эти двое сорвиголов устраивали тут свои эксперименты с горячим зажиганием, они сожгли один из контроллеров водородного охлаждения, и это вызвало колебания температуры…

– А разве Марвин умеет их интерпретировать?

– Нет, не умеет, – согласился Карлсон и поднялся обратно на ноги, – В этом-то и проблема. Этому тупому куску железа так и не смогли правильно объяснить, как работать с новой системой охлаждения, и когда он обнаружил нестабильности в главной магистрали, он просто вырубил основные потребители энергии и перевел корабль на холостой ход.

– То есть, мы теперь еще и беззащитны?

– Вот именно.

– Ладно, – протянула Ирма, с опаской посмотрев на противоположную переборку, – Так в чем же сложности?

– Сложности в том, что на Шесть-Три нет запасных контроллеров. Почти все запчасти были пущены на ремонт. Зато на других буксирах остались запасные, но они не приспособлены. Их еще надо перепаять, и тогда…

– Нет, – отрезала Ирма, – Мы должны как можно скорее остановить вращение. Мы и так опаздываем, и я не хочу потом объяснять другим, что благодаря моему промедлению к нашему опозданию прибавились сутки.

– Но ведь водородное охлаждение…

– Ты сказал, что контроллер сожгли еще при зажигании, – настаивала она, перейдя на злобный рык, полный нетерпения, – Это было на прошлой неделе. Уж еще несколько часов-то корабль точно потерпит. Просто скажи Марвину, чтобы он игнорировал аномалии в энергосистеме и не запитывал больше ничего, что не помогает кораблю двигаться.

– Это все равно излишний риск, сестренка. Я не хочу полагаться на авось.

– Хорошо, тогда отойди от клавиатуры. – Ирма сделала шаг вперед. – Я сама все сделаю под свою ответственность.

– Нет, – остановил он ее, уперев вытянутую руку ей в грудь, – Я сам. Так и быть, сделаю по-твоему.

– Боишься, что я что-то испорчу?

– Не хочу, чтобы потом меня спрашивали, почему я доверил тебе рисковать чужим буксиром.

– Ты и сам тут чужой.

– Да, – с усмешкой согласился он, и продолжил беззвучно барабанить по клавишам, – Но я ведь идеальный космонавт.

Его идеальный палец-сарделька продавил до упора клавишу ввода, и красное освещение резко сменилось обычным. На корабле сразу стало светлее, глазам приятнее, а в голове перестала пульсировать боль от мысли, что где-то в динамиках панически орет сирена. Казалось, что даже дышать стало легче – поломка на космическом корабле никого не способна оставить равнодушным. Ирма пробежалась взглядом по прибором и в недовольством выдохнула:

– Двигатели все еще на холостом ходу.

– Как я уже и сказал, – лениво протянулся ответ, – нам придется обойти половину корабля.

Их следующая остановка находилась в диаметрально противоположном конце буксира, добраться до которого было равносильно взбиранию на скалодром в костюме юного полярника, но, как ни парадоксально, весь их обход Шесть-Три был бы не только значительно сложнее, но и значительно бесполезнее, если бы им на руку не сыграл такой древний человеческий порок как лень.

Весь последний месяц буксир Шесть-Три представлял из себя настоящую арену для двадцатичетырехчасовых боев с ленью. Техники бок о бок трудились в несколько смен, не оставляя огромную машину без внимания ни на секунду. Самоотверженно игнорируя усталость и искушение все бросить и пожалеть свою плоть из мяса и костей, они снова и снова придавали себе сил мыслями, что их сила воли способна превратить мясо в бетон, а кости в арматуру, но однажды лень все же обошла их силу воли и нанесла первый удар. Им надоело бесконечно таскать с собой пропускные карточки, чтобы пользоваться шлюзами или тестировать контрольное оборудование, поэтому они решили облегчить себе жизнь, грубо нарушили правила эксплуатации управляющего интеллекта, и отключили на всем корабле какой-либо контроль доступа. Когда все сроки ремонтных работ были сорваны, а сами ремонтные работы все же подползли к долгожданному концу, Клим произвел свое столь же эффектное, сколь и дорогостоящее зажигание, упал в обморок прямо в скафандре, и лень, почувствовав слабое место во всеобщем моральном духе, смогла нанести второй удар. На корабле было исправлено все, что только можно было быстро исправить, и техники позволили себе немного расслабиться, отказавшись демонтировать временные лестницы, самодельные леса и страховочные тросы, которые сильно облегчали перемещение вдоль повернутых под прямым углом коридоров при неработающей системе контроля массы, а уж про отключенный контроль доступа никто и вспоминать не хотел. Никому и в голову не приходило, что очень скоро все это может сыграть на руку одной по счастливому совпадению образовавшейся рабочей бригаде.

Потеть полезно, успокаивала себя Ирма, карабкаясь по лестнице, когда бороздящие ее лицо капельки вызывали мучительный зуд. Промокшая насквозь форма начинала дополнительно сковывать движения, предплечья горели от напряженной борьбы с тяготением, а легкие бунтовали против излишне влажного воздуха. Отдельные части ее тела испытывали возмущение утраченным чувством комфорта, но не было даже и намека на лень или усталость. Каждая клеточка ее тела смирилась с тем, что покоя не будет, пока работа не будет сделана, и работала на износ ради скорейшего завершения этого издевательства.