Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Карлсон все время шел впереди, периодически бросая на нее взгляд через зеркало, не желая оставлять напарницу слишком далеко позади. Каждое его движение было насыщенно целеустремленностью, и он не столько взбирался по лестнице, сколько перепрыгивал через ступеньки. Поначалу ей казалось, что где-то в нем таится выносливость небольшой сборной по триатлону, но после пятнадцати минут лицезрения того, как над ее головой порхает бабочкой его идеальный зад, она поняла, в чем его секрет. Скафандр имел свойство большими глотками выпивать силы из своего владельца без какой-либо пользы, а Карлсон просто умел ему этого не позволять. Руке, лишенной осязания, очень сложно определить, сколько сил ей нужно приложить к поручню, чтобы не сорваться, но Карлсон почему-то это знал, и Ирму это страшно злило. Злость придавала ей сил. Силы забирал скафандр. И это злило ее еще сильнее. Она крутилась по этому порочному кругу, словно белка в колесе, но разница была в том, что ее колесо все же двигалось в нужную ей сторону.

Когда дверь перед ним открылась, он вполз на мостик, уперся обеими ногами в края переборки и, ухватившись за стропу, втащил Ирму за собой с натужным кряхтением, разнесшимся по их прямому эфиру. Если к ее весу прибавить вес скафандра и умножить на ускорение свободного падения, то на Шесть-Три она весила вместе со скафандром примерно столько же, сколько при нормальной силе тяжести без скафандра, а с учетом того, что Ирма была в хороших отношениях с математикой, натужное кряхтение – это не совсем то, что ей хотелось слышать от мужчины, который принял на себя ее вес. И на этом ее озабоченность своими физическими данными еще не закончилась:

– Как думаешь, какой у меня объем бедер?

– Что?

– Я пытаюсь понять, смогу ли я в этом скафандре уместиться в кресло и пристегнуться.

– Нет, не сможешь, – моментально ответил он, и в его голосе послышался богатый жизненный опыт.

– Это не хорошо, но и не критично, – выгнулась она, пытаясь разглядеть пост оператора, ютившийся между нагромождением приборов, – Значит, план такой: ты подсаживаешь меня, а я добираюсь до пульта управления и запускаю двигатели.

– А почему это я тебя подсаживаю? – оскорблено возмутился он.

– Потому что ты идеальный космонавт.

И оно повторилось – натужное кряхтение, сопровождающее путь к посту оператора по чужим головам. Серьезно, Ирма под конец одной ногой встала на голову идеальному космонавту и ненадолго замерла, пытаясь прочувствовать этот момент и отложить о нем как можно больше впечатлений в своей памяти. Нет, это не было неприкрытым садизмом, поскольку скафандр был устроен таким образом, чтобы в выпрямленном состоянии принимать на себя собственный вес, не нагружая позвоночник космонавта, но Карлсон почти наверняка чувствовал некоторое унижение и мужественно терпел его, понимая, что стоять с прямой осанкой и гордо поднятой головой – это не самые тяжелые моменты в его профессии.

Добравшись до поста оператора, Ирма потратила впустую еще немного времени и много сил, чтобы осознать – она действительно не помещается в кресло. Для человека в скафандре на мостике было катастрофически мало места, а кресло с ремнями безопасности – единственное, что могло позволить ей освободить руки, не свалившись при этом обратно на голову Карлсона. Пространство для маневра было лишь еще выше, в носовой части мостика прямо за пультом оператора, и она решила, что выбора нет, как и другого свободного места.

И она забралась на пульт.

– Сестренка, как ты себя чувствуешь?

– Как в мой первый рабочий день, – пропыхтела она, встав на четвереньки и осторожно оглядываясь, – Сейчас пойму, как мне тут устроиться поудобнее.

– Тебе помочь?

– Представления не имею, чем тут можно помочь.

– Я тоже.

И тут она заметила под своими коленями съемную панель. Сорвав панель, она вонзила карабины страховочных строп в края образовавшейся ниши и еще раз посчитала, сколько же она весит. В ее голове вырисовывалась скромное число в районе половины килоньютона, это выходило по четверть килоньютона на каждую стропу, если нагрузка будет распределяться равномерно. Миллиметровая листовая сталь с ребром жесткости, прятавшаяся под панелью, могла легко выдержать нагрузку, но все же, перенося на нее свой вес, Ирма приготовилась зажмуриваться и ненадолго придаваться невесомости.

Она разжала руки и свесилась вниз головой перед рабочей стороной пульта. Ей показалось, что она услышала через натянутую стропу стон гнущегося металла, и на секунду все же зажмурилась. Открыв глаза, она наконец-то смогла лицезреть, как на нее в ответ разноцветными глазами-индикаторами глядит контрольная панель пульта и безмолвно просит что-нибудь нажать.

– Тебе там удобно?

– Как летучей мыши, которая спит стоя, – прорычала она, медленно перебирая кнопки шатающимся от дезориентации пальцем, – Приготовься.

– К чему?

– Ловить меня, – она отогнула рычаг управления маршевой тягой в исходное положение и включила ручной режим, – Готов?

– Да.

Повернув рычаг, она ощутила легкую дрожь, с которой двигатели оживали и постепенно наращивали мощность. Вновь зажмурившись, она смогла своим телом выделить из передающихся через стропы вибраций повторные стоны листового металла, который постепенно сдает позиции и принимает форму страховочного карабина. Она ни секунды не верила, что Карлсон способен хоть чем-то смягчить ее падение. Она приготовилась к синякам, ушибам, новым переломам, надула легкие до предела, напряглась всем телом и… открыла глаза.

– Молодец, сестренка.

– Да, – с легким разочарованием ответила она и безвольно свесила руки вниз, продолжая глядеть на операторский пульт, – Но, кажется, я теперь тут застряла.

– Как долго мы будем гасить вращение?

– Около часа, не меньше.

– Хорошо, – она краем глаза увидела, как Карлсон начал взбираться к ней по приборам, – Успею снять тебя оттуда.

– А пока ты меня снимаешь, будь добр и ответь на вопрос – почему ты все-таки не в холодильнике?

– Прости, сестренка. Я обещал Хагену, что никому не буду рассказывать, а обещания нельзя нарушать.

– Тогда, могу я поговорить с Хагеном?

24. Кружок отчаянных отщепенцев

Человек – животное социальное, и хочет он того или нет, но все его естество неизбежно тянет его к себе подобным. Особенно остро это чувствуется после нескольких дней полной депривации социума, в течение которых отвлечься от одиночества было решительно не на что. Слова начинают вызывать странные ощущения в слегка отвыкшем от работы языке, мысли лопаются перетянутыми резинками от растерянности, а первый после продолжительного молчания собеседник начинает казаться невероятно привлекательным и красноречивым.

Когда Ирма просила аудиенции у капитана Бьорна Хагена, она не врала, что хочет с ним поговорить, однако предмет разговора ее интересовал не так сильно, как сам факт разговора. Какая разница, почему четыре человека в тайне ото всех не заморозились в криостазе? Решили ли они перестраховаться специально на случай поломки или плетут заговор с целью саботажа – это не важно. Важно то, что наконец-то где-то рядом что-то происходит. В пустоте вселенной вновь зажегся огонек жизни, и ей хотелось погреться у этого огонька.

Пока она в предвкушении встречи с чужим капитаном вылезала мокрой курицей из скафандра, в ней вдруг проснулся древний женский инстинкт, призывающий хорошо выглядеть. Этот инстинкт возобладал над всяческим желанием куда-либо торопиться, и она просто занялась собой. Принять душ, выстирать одежду, причесаться и остричь ногти – это все относилось к тому разряду повседневных дел, которые несли больше психологической пользы, нежели физической. Когда человек уделяет внимание своей внешности, он тем самым воспитывает в себе чувство порядка и дисциплины, а глядя в зеркало на привлекательно выглядящее отражение в нем еще и слегка приподнимается самооценка и появляется вдохновение на дальнейшие свершения. После всех этих нехитрых процедур становилось неважно, что его ждет впереди, и насколько плохо пройдет день, ведь начался он с того, что человек успешно поработал над собой и сделал себя чуточку лучше. Разумеется, это совсем не могло служить оправданием для опоздания, поэтому Ирма, приведя себя в порядок, бежала бегом через половину астероида, заново измяв на себе свежевыглаженную форму и сбив обратно в беспорядок хорошо уложенные волосы. Когда перед ней предстала дверь в кают-компанию Девять-Четыре, она остановилась, одернула на себе куртку и еще раз привела голову в порядок. Отросшие волосы доставляли проблемы, и она уже начинала скучать по тем временам, когда волосы торчали из ее черепа не совсем эстетичной, но вполне аккуратной и упорядоченной щеткой, не требующей особого ухода. Ее терзало легкое волнение, словно она явилась на свидание, и, сделав глубокий вдох и отрепетировав приветствие, она открыла дверь.

– Добрый день, – постаралась поздороваться она непринужденным тоном и перешагнула через порог, – Вы меня звали?

К ней обратились четыре пары глаз, смотрящих на нее не как на долгожданную гостью, а скорее как на неизбежную неприятность вроде дождя в осенний день. В центре стола лежали бумажные листы, поделившиеся на две толстые стопки. Первая была недавно распечатанной и состояла из девственно чистой и аккуратно упорядоченной бумаги, а вторая состояла из многочасовых математических вычислений, небрежных складок, помарок, зачеркнутых фрагментов, ненависти, отчаяния и пятен от пищи. Ирма смогла отчетливо прочитать по красной сеточке на глазах собравшихся людей две вещи – эти труды сошли с их рук, и они ужасно устали. Лишь Карлсон проявлял какие-то признаки бодрости, продолжая зачищать лежащую перед ним печатную плату от защитного лака. Бьорн, Эркин и Айвин просто сидели за столом без выраженного энтузиазма, и напоминали рабочих на каменоломне, которые уже некоторое время назад смирились со своей участью и работали на автопилоте. Их со всех сторон окружали знакомые средства декора интерьеров: как и на Ноль-Девять, по переборкам были развешаны стикеры с памятками, формулами, физическими константами и какими-то названиями, написанными мелким и неаккуратным почерком, но в отличие от Ноль-Девять, эти стикеры были совсем свежими, и их едва ли оторвали от основной пачки более недели назад.

– Нет, – наконец-то ответил Бьорн грубо, но предельно честно вписав свое имя в длинный список вещей, которые заставляли Ирму чувствовать себя дурой, – Никто из нас вас сюда не звал.

– Да, конечно, простите, – скривила Ирма извиняющуюся улыбку, – Я уже привыкла, что прихожу в такие места по приглашению.

– Ну, раз уж вы здесь, то присаживайтесь, – без каких-либо эмоций пригласил ее за стол Айвин и не вставая подвинул ей стул.

– Благодарю, – присела она с впившимся в ее ягодицы чувством дискомфорта от того, что только что заняла чей-то законный и наверняка горячо любимый стул, – Надеюсь, я вам не мешаю… Точнее нет, я не правильно выразилась… Не слишком ли сильно я вам мешаю?

– Все в порядке, – все так же без эмоций отозвался Айвин, – Кстати, хотел поблагодарить вас за то, что указали Карлсону на потерю ориентации мультисостава. Иногда мне кажется, что без чужой указки он и пожар не заметит за своим самомнением.

– Это звучит весьма обидно, – протянул Карлсон, подняв взгляд, – Каждый может ошибиться.

– Но только не ты.

– Я такого не говорил.

– Хорошо, тогда прошу прощения, что усомнился в твоих недостатках.

– Ничего страшного, братишка, я не в обиде, – ухмыльнулся Карлсон и вновь погрузил свое внимание в кусок электроники.

– Скажите пожалуйста, – облокотилась Ирма на столешницу, не до конца понимая, как она должна себя вести в столь неформальной обстановке, – У вас тут какой-то кружок?

– Да, – все так же лаконично ответил Бьорн, и Карлсон нервно захихикал, – Что тут смешного?

– Шутка твоя смешная, браток.

По не выражавшему никакого интереса лицу Бьорна можно было легко предположить, что уже успело пройти какое-то время с тех пор, как он перестал видеть что-то странное в такой реакции на свои «шутки».

– Не обращайте внимание, – зевнул Эркин, что-то разглядывая в исписанных бумагах безжизненным взглядом, – Но да, у нас здесь действительно свой «кружок».

– И чем же занимаются члены вашего кружка помимо прогуливания криостаза.

– Простите, но Бьорн взял с меня слово, что я буду держать рот на замке.

– Бьорн… вы ведь не против, если я буду называть вас Бьорном? – спросила Ирма и не увидела на его лице никаких возражений, – Ну хоть с себя-то вы не брали такое слово?

– Понимаете ли, то, чем мы занимаемся в этом «кружке», могло вызвать некоторое недопонимание у Ковальски и, наверное, всех остальных, поэтому мы никому и не распространяемся о нашем «прогуле».

– Звучит весьма интригующе. И что же требуется, чтобы попасть в ваш кружок?

– У нас кружок только для выдающихся личностей, – встрял Карлсон, вновь оторвавшись от своей работы, – Для того, чтобы вступить в него, требуется целеустремленность, смекалка и очень пытливый ум.

– Это он так шутит, – лениво ответил Хаген, – На самом деле для вступления в наш кружок необходимо быть достаточно отчаянным отщепенцем, чтобы добровольно отказаться от криостаза посреди межзвездного пространства.

– Какое совпадение, – улыбнулась Ирма и окончательно расслабилась на чужом стуле, – А я как раз «отчаянный отщепенец». И прежде чем вы еще что-то обидное скажите про всех нас, я хочу вам напомнить, что лишь благодаря тому, что мы не улеглись по холодильникам, мы сегодня предотвратили массу непоправимых последствий. Представляете, как удивились бы мы все, проснувшись через полгода и обнаружив, что мы нарезаем кольца в трех световых годах от Нервы, выпуская в космос последние капли воды?

– В этом есть своя правда.

– Однако, моя женская интуиция подсказывает мне, что вы тут занимаетесь совсем не тем, что караулите пострадавший Шесть-Три, – она протянула руку и бесцеремонно взяла с центра стола один из исписанных листков бумаги, – Вы ведь не против?

– Да пожалуйста, только положите потом на место.

– Так мы что, принимаем ее в наш кружок отчаянных отщепенцев? – спросил Айвин.

– Членство в нашем кружке сугубо добровольное, однако лишним никто не будет, особенно после того, как мы лишились Ильгиза.

– Скарре… – начала Ирма вслух вылавливать поддающиеся произношению слова из нагромождения формул, – Нерва, Красноглазка, Казус, Кавалер, Эрезус, Ильф, Здоровяк, Кнопка, Страж… Знакомые названия… – перевернула она лист, – А тут высоты, космические скорости, силы притяжения, орбитальные скорости… Что у вас тут за кружок такой?

– А вы еще не догадались?

– С первого взгляда это все выглядит так, будто бы у вас сломались все капсулы криостаза, – положила Ирма листок обратно в «грязную» стопку, – вы не смогли заморозиться, и теперь маетесь от того, что вам нечем заняться. Если так, то прошу к нам на Ноль-Девять, у нас полно рабочих капсул, хватит на всех.

– Я же говорил, что она не поймет, – проговорил Эркин.

– А я и не спорил, – вздохнул Бьорн.

– Вы все не можете смириться с поражением? – Ирма указала носом на Карлсона, – Его я еще могу понять, он ведь «идеальный космонавт» и очень гордится тем, что перед ним нет невыполнимых задач, но что движет вами, я понять не могу.

– Потому что вы очень молоды.

– Молода? – оскорбилась Ирма, – Вы действительно сейчас собираетесь тыкать меня в мой возраст?

– Нет, я хочу вас ткнуть в отсутствие в вашем послужном списке сотни успешных рейсов, на фоне которых предстоящее опоздание раздражающе маячит, как комар над ухом посреди ночи. Вы полностью осознаете собственную неопытность и поэтому не так требовательны к себе, как мы.

– Я бы поспорила, – скрипнули слова на ее зубах, – Не с тем, что я неопытна, в этом-то как раз вы абсолютно правы. Но дело в том, что этой мой первый межзвездный рейс. Вы уже доказали всем свою состоятельность, а я еще нет, и в данный момент я даже не уверена, не станет ли этот рейс для меня последним, поэтому поверьте, я тоже очень сильно мотивирована.

– И поэтому предлагаете нам всем ложиться в криостаз?

– Я предлагаю вам ложиться в криостаз, потому что ваша затея безнадежна, а вы все просто слишком сильно ослеплены своими успехами, чтобы осознать, что в некоторых ситуациях будет лучшим просто перестать сопротивляться обстоятельствам.

– Это пораженческое настроение, – недовольно проворчал Бьорн, стараясь проглотить нарастающую злость, – Вы вправе иметь свое мнение, но немедленно прекратите деморализовывать моих людей.

– Бьорн, – негромко окликнул его Эркин, – Кроме меня тут больше нет твоих людей.

– Хорошо, тогда немедленно прекратите деморализовывать членов этого кружка.

– А может вам лишь этого и не хватает? – нагло вопросила она, воткнув в Бьорна взгляд, обвиняющий его едва ли не в массовых убийствах, – Может, вам просто необходимо, чтобы вас кто-то немного деморализовал… нет, простите, я не так выразилась…

– Сестренка, успокойся.

– …может быть, кто-то просто должен был вышибить из всех вас эту дурь, которая заставляет вас верить, что вы все преодолеете, и для вас вообще нет никаких преград?

Ирма вскочила на ноги так резко, что стул со скрипом испуганным рывком спятился от нее на полметра. Она и сама не поняла, что за зверь в ней проснулся, но этот зверь очень быстро понял, что на нем нет намордника, а эти люди перед ним идеально подходят для небольшого приступа неконтролируемого лая.

– Эй, послушайте, милочка, – так же вскочил Бьорн со своего стула и произнес слово «милочка» с такой интонацией, будто это было страшное оскорбление, – Мы тут не в игрушки играем, а стараемся выполнить свою работу, вкладывая в нее свое внеурочное время, пока вы тут беспечно ждете урожая и сходите с ума от скуки!

В кают-компании стало резко жарче, будто даже термостат впал в шок от повышенных тонов.

– И чего же вы добились своим «внеурочным временем» кроме того, что довели Ильгиза? – спросила она, намереваясь довести Бьорна, – Вы вообще в курсе, что вы пытаетесь сделать? Вы сейчас просто взяли галактическую карту и решили вручную пересчитать все звезды в надежде на какое-то магическое озарение! У меня для вас новости, Бьорн, машина уже давно все за вас посчитала!

– Машина, которой вы решили довериться, буквально сегодня утром превратила нас в волчок!

– Волчок! – хрюкнул Карлсон, не в силах удержать серьезное лицо, – Простите, но это смешно.

– Тебе смешно? – вскипела Ирма до такой степени, что ее лицо приблизилось к цвету стали, находящейся на промежуточной остановке между комнатной температурой и белым калением, – Скажи, Карлсон, как так получилось, что весь наш график покатился к чертовой матери, а ты все равно сохраняешь такую жизнерадостность? Хоть кто-нибудь в этой комнате может отнестись к нашему положению с достаточной долей серьезности?

Карлсон, как обычно, был сама невозмутимость. Хоть улыбка и растворилась на его лице, он не растерялся, подшагнул к Ирме, и его ладони легли ей на тут же вздыбившиеся плечи.

– Успокойся, сестренка, – повторил он убаюкивающим голосом слова, которые согласно всеобщему заблуждению способствуют успокоению, – Я понимаю, ты перенервничала, день был не из легких, поэтому мы все понимаем тебя и желаем тебе только добра…

– И сорок уколов в живот, – съязвил Айвин, глядя в потолок.

– Да вы на себя посмотрите! – сбросив ладони со своих плеч прицелилась она указательным пальцем в Айвина, а затем методично расстреляла всех присутствующих мужчин, глядящих на нее настороженными взглядами, – Вы себя изводите понапрасну, теша себя надеждами, что сможете перехитрить всех! Может, Ковальски вы и перехитрили, но не меня! Знаете, что? Ковальски был абсолютно прав! Все должны были лечь в криостаз, даже я. Мы за эту экспедицию нарушили уже так много правил техники безопасности, что осталось лишь кому-нибудь выйти в космос без скафандра, и тогда мы, наконец-то, нарушим их все!

– Ой, вот только не надо драматизировать! – раздраженно выплюнул Эркин, вальяжно откинувшись на спинку своего стула, – Уж не нарушение ли правил поспособствовало тому, что мы сейчас снова вернулись на прямую траекторию?

– И вам этого мало? – уткнулся в Эркина обезумевший взгляд и не верящие себе уши, – Хотите окончательно доказать несостоятельность правил? Их не дураки придумывали, и писали их вовсе не обычными чернилами! Всему на свете есть предел, но вы его отказываетесь видеть в упор!

– Ирма, немедленно возьмите себя в руки, вы не у себя дома! – грозно прорычал Бьорн.

Но Ирму уже унесло.

Она небрежно схватила один из исписанных листком в руку, добавив на него несколько сладок, развернула его, и ее дергающиеся глаза забегали из стороны в сторону.

– Что это? – перевернула она листок, – Расчет гравитационного маневра № 114? Вы решили тут посчитать маневр Оберта в гравитационном колодце Сторожа? Как это до умиления наивно, будто я смотрю на детский рисунок! Вот только это бесполезно! А знаете, как я об этом узнала? Вовсе не из жирной надписи снизу «ЭТО БЕСПОЛЕЗНО», а потому что машина, которая считает быстрее и точнее всех вас вместе взятых, уже давно сказала, что это бесполезно!

Она все же сорвалась на истеричный крик, и в грудь капитана Хагена отчаянно врезался смятый до состояния папье-маше бумажный ком.

– Все, вы перешли все дозволенные границы! – взорвался Хаген настолько громогласно, что Айвин вздрогнул и втянул голову в плечи, – Немедленно убирайтесь отсюда и ложитесь в холодильник, пока я не положил вас туда силой!

– Да пожалуйста! – всплеснула Ирма руками и развернулась к двери, – Вы все просто слепцы, не видящие объективной реальности. Мне в вашем кружке делать нечего!

Если бы дверь не была автоматической, Ирма с удовольствием бы ею хлопнула. Вместо этого ей осталось лишь довольствоваться сильным ударом по кнопке. Достаточно сильным, чтобы ее рука заболела, а на костяшке пальца появился новый кровоподтек. Вспыхнувшая маленьким огоньком боль лишь еще сильнее подогрела ее котел с эмоциями, в которых варился воспаленный разум, и она направилась к шлюзу, вкладывая килограммы ярости в каждый свой шаг, словно намереваясь избить неугодный Девять-Четыре своими ногами. Злость преследовала ее до родного буксира, и не давала ей присесть, остановиться или перевести дыхание. Мечась из стороны в сторону, она прокручивала у себя в голове одну и ту же череду нелестных отзывах о кружке отчаянных отщепенцев, пока, наконец, сама себя не вымотала и не легла спать. И даже засыпая, она чувствовала, как горит от злости.

Ирма проснулась на следующее утро с чувством, что горит от стыда. Воспоминания о вчерашней сцене были слегка искажены, как звук на потертой грампластинке, и все же она отчетливо помнила, что наговорила коллегам с других буксиров очень много лишнего и практически ничего не сказала по делу. Она практически всегда была тихоней, и если и срывалась на кого-то, то обычно это происходило громко, неожиданно и сопровождалось долгим сожалением о своих поступках. Расстроившись достаточно, чтобы проваляться под одеялом лишние полтора часа и проигнорировать утреннюю зарядку, она начала искать оправдания своему поведению, но неизбежно приходила к выводу, что никаких оправданий у нее нет, и до сих пор ее никто не тянул за язык.

С большим трудом заставив себя подняться, она с неохотой совершила процедуры, с которых начинался практически каждый день, спустилась на склад, чтобы проверить поспевающий урожай, пару часов просидела на мостике, чтобы убедиться, что больше ничто не уводит мультисостав с курса, немного позанималась мысленным самобичеванием и вновь смирилась с тем, что она одинока.

И вот настал день, которого она давно ждала, но наступлению этого дня она совсем не обрадовалась. У нее наконец-то появилась работа и возможность пропустить в криостазе все эти невероятно скучные месяцы, но ей хотелось чего-то другого, поэтому она все так же без энтузиазма выползла из-под одеяла, лениво приняла душ, позавтракала посмотрела на себя в зеркало и пожелала удачи своему отражению.

Впереди было полгода. Будь это полгода до дня рождения, когда ее заваливают подарками, она с радостью бы прыгнула в холодильник и провела все полгода в заморозке, но эти полгода ее отделяли от момента неопределенности, в который кто-то решит за нее, куда дальше покатится ее карьера. Ничего хорошего она не ждала от этого момента и заранее смирилась с тем, что ее уволят без права восстановления, поэтому при каждой возможности меланхолично глядела на звезды сквозь блистер в обсерватории и вкушала пустоту межзвездного пространства.

Ирма почти наверняка знала, что в случае увольнения она отправится домой, к родственникам, которых она заочно похоронила, и которые заочно похоронили ее. Что могли сказать друг другу внезапно встретившиеся мертвецы, она не могла даже вообразить, поэтому забила голову нескладными мыслями о ее встрече со слегка постаревшей, но вполне живой родней, пока ее руки сами вырывали пастельно-желтые плоды из пышных зеленых кустов.

Мертвое должно оставаться мертвым, думала она, когда за ее спиной открылась дверь. Она знала, кто на пороге, и не стала оборачиваться, но пришелец все же обозначил свое присутствие дежурной фразой:

– Привет, сестренка.

– Привет.

Она напряглась всем телом, чтобы выглядеть расслабленной, и выглянула из-за куста. Перед ней стоял идеальный момент, чтобы начать извиняться за свое недавнее поведение, но оказалось, что у настроения на извинения есть срок годности, по истечении которого фонтан раскаяния вновь затыкается под весом тупой гордости. Она ждала, что ее что-то подтолкнет, и стояла как вкопанная, пока Карлсон отмерил несколько шагов от порога, оглядывая просторы склада.

– Как поживаешь?

– Собираю урожай, – продемонстрировала она плод в своей руке и спрятала его в мешок к остальным, – Тебя послал Бьорн, чтобы удостовериться, что я легла в криостаз?

– Вообще-то нет, – сморщил он лицо в удивленной гримасе, – Я сам пришел. Хотел проведать тебя.

– После того, что я вам наговорила?

– А это не важно. Если бы я позволял личным обидам как-то влиять на свои решения, я бы не был идеальным космонавтом, правильно?

– Да, ты, как всегда, «идеальный космонавт», – раздраженно протянула Ирма себе под нос, – И что же могло заставить «идеального космонавта» прийти в гости к противоположности «идеального космонавта»? Я ведь для тебя низшее существо или что-то вроде того?

Это были слова воистину тупой гордости, которая вместо положенных извинений начала бросаться надуманными обвинениями и заслуживала всяческих порицаний, которых от Карлсона до сих пор почему-то не последовало. Он был раздражающе идеален и вел себя так дружелюбно, что Ирме хотелось бросить в него кроссовку в надежде обнажить из-под его маски доброжелательности хоть какую-то нормальную человеческую реакцию, но прекрасно знала, что даже в этом случае ее не последует.

– Послушай, ты была права тогда…

– Права? – подавилась Ирма его словами.

– Нет, ты во многом была не права, – поправился Карлсон, – но в одном точно была права. Мы слишком часто пренебрегаем правилами. И одно из них запрещает пропускать криостаз в одиночку, поэтому я и пришел к тебе, чтобы убедиться, что у тебя все хорошо, и тебе не нужна помощь. Ведь если тебе понадобится помощь, будет обидно, если никто ее не предложит, правильно?

– Правильно, – расслабилась Ирма, – Прости, за то, что я тогда наговорила. И за то, что сейчас наговорила, тоже прости.

– Как я уже сказал, это все не важно.

– Нет, важно. Бьорн был прав, я переступила черту. Просто, меня немного вывело из себя, что вы ищите способ уложиться в график.

– Да, ты уже говорила.

– Я не все сказала, – подошла она поближе, чтобы заглянуть ему в идеальные глаза и найти в них хоть какую-то необычную для «отборных» реакцию, – Это ведь из-за меня все произошло. Я совершила ту самую ошибку пилотирования, из-за которой все начало рушиться, как костяшки домино.

В его глазах что-то сверкнуло и погасло прежде, чем Ирма смогла понять, что за эмоцией сопровождался его процесс переваривания услышанного.

– И ты до сих пор грызешь себя из-за этого? – казалось, что этот факт встревожил его гораздо сильнее, чем то, что виновник всех бед наконец-то обнаружил себя.

– Да. Очень грызу. Скажи честно, как только это всплывет наружу, меня уволят?

– Если честно, я не знаю, – развел он руками и улыбнулся, – Может да, а может и нет. На такие решения влияет множество факторов, и некоторые из них невидимы для нашего глаза. Но определенно тебе это с рук не спустят.

– Значит, уволят к чертовой матери, – цинично спустила она с языка, – Я уже почти смирилась с этой мыслью. И тут я вижу, что вы занимаетесь тем, что пытаетесь исправить последствия моей ошибки, пока я отсиживаюсь одна на своем буксире и жду собственной экзекуции, и, кажется, я немного перенервничала. Читай на Книгоед нет

– Из-за того, что мы пытаемся сделать хорошее дело?

– Нет, из-за того, что мне уже надоело постоянно переживать за собственную судьбу и судьбу этой экспедиции. Мне хочется немного определенности, и я уже уверилась в том, что ничего хорошего мне ждать не следует… – она запнулась, глядя на его понимающее выражение лица, сквозь трещины которого проблескивали немые вопросы, – Ладно, это все мои тараканы, и я еще раз прошу за них прощения.

– Но теперь ты обещаешь больше не срываться?

– Нет, теперь я просто слишком устала от всего этого.

– Если хочешь, я помогу тебе с приготовлениями, а затем уложу тебя в холодильник.

– Нет, – мотнула она головой и с неохотой бросила взгляд на наполовину наполненный мешок, – Я не хочу в холодильник. Я даже словами не могу выразить, насколько я не хочу в холодильник.

– Рано или поздно тебе придется лечь в холодильник.

– Лучше поздно, чем рано, – она вновь пристально посмотрела ему в глаза, словно пытаясь загипнотизировать, – Ты позволишь мне пожить без заморозки еще какое-то время?

– А в чем смысл? – спросил он, не поддавшись гипнозу, – Что ты будешь делать это время? Бродить по своему кораблю привидением и время от времени ухаживать за грядками?

– Дай мне работу, – попросила она почти умоляющим голосом, – Пожалуйста.

– О, я могу дать тебе много работы, – усмехнулся он, – Столько, что на полжизни хватит.

– Если это та работа, о которой я думаю, то члены вашего кружка сразу меня скрутят и насильно уложат в холодильник.

– А ты сама у них спроси, – указал он носом на дверь, – Только на этот раз повежливее.

В его доброжелательности было что-то такое, что могло заставить человека и гордости на горло наступить, и прощения попросить, и в костер шагнуть. Если улыбкой и пистолетом можно добиться большего, чем просто улыбкой, то его рот был метафорически вооружен до зубов.