Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

– На самом деле наш план состоит в том, чтобы заменить эти три сегмента сверхпроводником из уцелевшего радиомассива левого борта.

– В основной энергомагистрали нет рабочих условий для сверхпроводников. Как вы себе это представляете?

– Очень просто – мы скрутим уцелевшие детали системы охлаждения с поврежденных маневровых двигателей и соберем собственное охлаждение на обновленную магистраль.

– А что в ней будет хладагентом?

– Жидкий водород.

– И где вы его достанете? – всплеснул Ленар руками и огляделся, – Построите рамскоп?

– Насколько я понял, вы заправлены водой под завязку. Это ведь правда?

– Не совсем. Мы чуть-чуть потратили на обратный путь.

– И тем не менее, вы правильно сделали, что заправили полные баки, – одобрительно кивнул Ковальски, – Часть этой воды мы пожертвуем для электролиза. Еще часть перекачаем в уцелевшие баки Шесть-Три. Оставшейся массы вам с головой должно хватить до Нервы.

– Хорошо, – ответил Ленар, ненадолго задумавшись над адекватностью плана, – Допустим, что вся эта затея с охлаждаемой магистралью сработает. Что насчет поврежденных кибернетических сегментов?

– В данный момент мы… – Ковальски широко расставил руки, – …под словом «мы» я подразумеваю, разумеется, всех нас. Так вот, мы в данный момент все еще продолжаем демонтажные работы и оцениваем ущерб. Поврежденные облицовочные панели оказались впаяны в направляющие балки, и их приходится срезать максимально аккуратно, чтобы не повредить ничего лишнего, но по предварительным прогнозам фотонная система в зоне поражения была просто выжжена просочившейся плазмой вместе с десятками контроллеров, без большинства которых мы вполне сможем дотянуть до Нервы. Хорошие новости в том, что запчастей для фотонной системы у нас в избытке. Плохая новость в том, что замена элементов фотонной цепи – очень тонкая работа, и ее чертовски неудобно проводить в скафандре. Это отнимает необычайно много времени, поэтому мы стараемся не оставлять Шесть-Три без внимания ни на минуту.

– В скафандре? – приподнял Ленар брови и еще сильнее навострил уши, – То есть вы так и не смогли загерметизировать вторую и третью палубы?

– При обычных обстоятельствах мы бы просто выстроили опалубки в узких местах разгерметизированных отсеков и изолировали бы их фотополимерным герметиком, но сложность в том, что кое-кто всего три недели назад очистил от герметика почти весь мультисостав.

– Ясно, – Ленар по непонятным причинам вдруг испытал чувство вины и стыдливо отвел взгляд, – Заваривать пробовали?

– К сожалению, такая мысль приходила нам в голову.

– Почему к сожалению?

– Потеряли много времени впустую, – досадливо вздохнул Михал, – Тут нет условий для соблюдения технологии сварки деформационных сплавов, поэтому от термоусадки, неоднородности присадка и перепадов температур швы быстро покрываются холодными трещинами, а при нагреве обшивки грозят и вовсе рассыпаться на кусочки. Ни о какой герметичности не может быть и речи. И кроме того, система жизнеобеспечения не работает, так что восстановить атмосферу мы все равно не сможем, пока не запустим основные системы… или не вернем с того света дублирующие.

– Но хоть что-нибудь там работает?

– Мы сумели запитать от Ноль-Семь шлюз правого борта и установить независимую систему управления. Сейчас я рассчитываю тоже самое сделать со шлюзом по левому борту. Надеюсь, после этого ремонтные работы пойдут быстрее. Кстати, мне нужны ваши техники.

– Вы их получите, – ответил Ленар без раздумий, – Я так полагаю, командуете ремонтными работами вы?

– Нет, это слишком громко сказано, – махнул Ковальски рукой, – Я лишь составляю графики.

– И каков прогноз?

– Прогноз не утешителен. Ремонт займет очень много времени, и это еще при условии, если мы не обнаружим осложнений. Так или иначе, тут мы плавно перейдем к более… органическим проблемам.

– Органическим?

– Вы давно проводили инвентаризацию? – Ковальски и посмотрел на Ленара как на идиота, то есть своим дежурным взглядом, – Мы слишком много времени проводим вне криостаза. Наши запасы провизии неизбежно подходят к концу. Пожалуй, самое время нам начинать готовиться к переходу на экстренный паек.

– Я вас понял, – с серьезным лицом кивнул Ленар, – Как только мы начнем голодать, я предлагаю начать с капитана Урбана. Его жертва способна будет кормить весь мультисостав по меньшей мере несколько дней.

– Вы сейчас так шутите?

– Да, я тоже умею отпускать глупые шутки, – он позволил судороге скривить свои губы в ухмылке, – А если серьезно, то, как я понимаю, нам пора налаживать гидропонику. Вы ведь уже у себя все наладили?

– Еще неделю назад. Озеленили весь склад.

– Хорошо, я передам своему экипажу, чтобы готовили керамзит и питательный раствор, – эти слова Ленар сопроводил горьким вздохом, – Но я не знаю, в каком состоянии семена. Они уже довольно давно в заморозке.

– Ничуть не сомневался, что и здесь у вас возникнут «трудности», – вздохнул Ковальски не менее горько, – Проверьте их и доложите. В крайнем случае у нас остался небольшой излишек семян.

– Спасибо, – Ленар залпом влил в себя остатки чая и стуком пустой кружки о столешницу обозначил свое намерение уйти, – Пожалуй, если это все, то я пойду и займусь чем-нибудь полезным.

– Постойте, – Ковальски открыл настенный шкафчик, и свет заиграл глянцем на файле с печатным списком, отдающим строгостью и пунктуальностью.

– Ого, у вас тут бумага, – улыбнулся Ленар, – Да вы никак в каменном веке живете.

– Не паясничайте, – протянул он список, и при ближайшем рассмотрении в нем проявились знакомые имена, часы и назначения, – Это график работ. Повесьте себе куда-нибудь – на ближайшее время это закон, по которому мы все будем жить.

– Четыре смены?

– Изучите внимательнее. Там есть еще дополнительные работы в кондиционных условиях.

– Справедливо, – Ленар свернул файл в трубочку, залихватски ударил им себя по лбу и открыл дверь, ведущую к правому борту, – Мы впишемся в график или сдохнем.

– Не обещайте того, чего не сможете выполнить, – попрощался Михал, и дверь закрылась.

10. Самоуверенные идиоты

С точки зрения принципа эволюции космические корабли в чем-то были подобны живым существам. Со сменой поколений они все глубже прятали свои уязвимые органы, и даже их кровеносная система в виде кабелей и труб отгородилась от собственного экипажа чешуйчатой броней, где каждая чешуйка представляла из себя дюралевую облицовочную панель в четыре квадратных метра, прикрученную к направляющим балкам жесткости на несколько каленых болтов. В случае, если потребуется доступ к коммуникациям, любой член экипажа мог взять аварийный ключ и легко открутить болты. Если доступ нужен очень срочно, то тот же аварийный ключ был способен без особых времязатрат посшибать этим болтам их каленые головки. Однако никто даже в самых бредовых фантазиях не рассматривал вариант, что под воздействием высоких температур панели просто врастут в балки, и от аварийного ключа будет столько же пользы, сколько и от консервного ножа при попытке открыть банковский сейф.

Первая мысль, которая приходит на ум в таких ситуациях – плазменный резак. Но все не так просто – плазменная струя, без труда прорвав слой оплывшего металла непостоянной толщины запросто могла повредить уцелевшие кабели, скрывающиеся практически сразу за преградой. Среди техников было не очень много людей, которые верили, будто там еще есть что повреждать, но рисковать дополнительным ущербом (а значит и дополнительными ремонтными работами) никому не хотелось. Было решено пойти трудным, но относительно безопасным путем – пробивать путь к коммуникациям при помощи электрической дуги, что с технической точки зрения отнюдь не считалось резкой, а было ближе к категории вопиющего варварства, ведь технику предстояло нагревать дугой металл до тех пор, пока тот не размякнет и не разбежится в стороны прочь от источника адского жара. Эта процедура была не только медленной и неудобной, но еще и опасной, поскольку иногда капли металла могли сорваться с оплавленных краев и обжечь скафандр. Капля дюралиевого расплава при попадании на холодную поверхность не желает останавливаться и ртутью судорожно ищет пути для дальнейшего бегства, попросту не успевая нанести значительного ущерба, однако техника безопасности – это техника безопасности, и перед демонтажным работами скафандр щедро покрывали абляционной пастой, оставляя чистыми только ладони перчаток, подошвы и смотровой щиток.

Так же техника безопасности ясно гласила, что выходить в скафандре в опасную среду по одиночке не положено, и именно на этом пункте настал момент, когда все дружно решили послать к черту технику безопасности, чтобы хоть где-то сэкономить утекающие бурным и неумолимым потоком человеко-часы. Формально, техники не были одинокими, ведь за раз на Шесть-Три трудились по три-четыре человека, однако все были обособленны друг от друга и занимались сугубо своими делами. В качестве компромисса каждому технику выделялся куратор, который постоянно находился на связи, следил за ходом работ через встроенную в гермошлем видеокамеру и давал необходимые инструкции. Радэку в кураторы достался оператор с бедствующего буксира по имени Ильгиз, который сидел где-то по ту сторону радиосигнала с кружкой какого-то горячего напитка и подробно описывал, как его корабль выглядел изнутри три недели назад.

Путь из шлюзовой камеры к тому, что осталось от носовой секции судна, сопровождался картинами из фильмов ужасов, о чем Ильгиз не забывал упоминать. Строгие геометрические интерьеры обрывались рваными краями срезанных дверей, за которыми таилось царство бесформенности и хаоса: коридоры скручивались в болезненных спазмах, подтеки и наплывы кристаллизовавшегося металла рябили в свете фонаря наростом слизистой оболочки, черными ртами зияли отверстия, обрамленные неровными валиками-губами, из-под выеденных язвой панелей извивались лопнувшими венами трубы и выпирали переплетающимися жилами сросшиеся с переборкой силовые кабели. Мрачные интерьеры напоминали замерзшее нутро гигантского космического зверя, в которое стремительно перерастали прямые углы и строгие линии.

Система контроля массы, которой был снабжен каждый уважающий себя корабль, не позволяла экипажу ощутить внешних инерционных сил и создавала иллюзию того, что судно постоянно пребывает в состоянии покоя, а под ногами есть настоящая гравитация. Однако теперь эта система не работала, впрочем как и все остальные, и вернувшая свои права обманутая физика показала свой дурной нрав, повернув весь мир под прямым углом и своими длинными руками потянув все объекты в сторону кормы. В связи с этим вдоль продольных коридоров растянулись вертикальные лестницы, карабкаться по которым в массивных и неуклюжих скафандрах при перегрузках почти в половину «жэ» было отдельным материалом для долгих историй будущим поколениям.

Пристегнувшись к лестнице в относительно удобном положении Радэк доверил часть своего веса двум карабинам, включил инвертер, подсоединил заземление к краю дыры, которая когда-то была светильником, и выпустил молнию из вольфрамового катода. Он пристально вглядывался в то, как расплавленный металл разбегается прочь от электродуги, и представлял, что от его злого взгляда металл быстрее размякает со стыда. Увеличивающиеся в размерах наплывы нависали над пропастью и сбрасывали с себя лишние капли во тьму, где они разбивались на кучу крошечных дюралевых бусинок. Раз в несколько минут, когда он ловил себя на мысли, что забывает дышать, ему приходилось делать короткий перерыв, в течение которого руки наливались свинцом и отказывались подниматься обратно. Мышцы ныли от долгих статических нагрузок, а глаза зудели и туманили зрение от текущих по лбу капель пота. К сожалению, в шлемофонах так и не придумали средства, с помощью которого можно протереть глаза, и Радэку приходилось продолжать работу едва ли не на ощупь, многозначительно вздыхая каждый раз, когда электрод касался расплава и устраивал короткое замыкание. Он продолжал вглядываться в расплывающийся мир, и чем сильнее он вглядывался, тем больше нервничал, а чем больше он нервничал, тем сильнее потел.

– Радэк, – спокойным голосом произнесенное шлемофоном имя от неожиданности показалось истошным воплем, вынырнувшем из-под пелены безмолвия и заставившем Радэка вздрогнуть, уже в который раз окунув кончик электрода в коктейль из жидкого алюминия и меди.

– Черт вас возьми, Ильгиз! – выдохнул Радэк из легких застоявшийся воздух и принялся извлекать загрязненный электрод вместе с цангой из цангодержателя, что в толстых перчатках было не легче, чем вдеть нитку в иголку на вытянутых руках, – Я надеюсь, что у вас сейчас что-то важное.

– Нет, просто вы молчите, знаете ли, уже минут пятнадцать, и пульс у вас неровный.

– Я пытаюсь сосредоточиться.

– Это дело хорошее, но мы должны постоянно быть на связи, чтобы я был уверен, что у вас, знаете ли, все хорошо.

– У меня все просто прекрасно! – прорычал Радэк, согнувшись, чтобы проводить взглядом упавший в недра корабля электрод, – Запишите, что на второй палубе в угловой секции коридора правого борта пропал еще один электрод. Если я его не найду на обратном пути, пусть поищет кто-нибудь другой.

– Это кормовая секция?

– А какая же еще? Конечно кормовая! – вновь перешел Радэк на натужный рык, когда потянулся в карман за новым электродом, и его плечо сковала ноющая боль.

– С вами все в порядке?

– Все в порядке!

– Я слышал голоса людей, у которых все в порядке, и звучат они, знаете ли, совершенно не так.

– Просто плечо свело, – ответил он и с четвертой попытки зарядил новый электрод в цангу.

– Кажется, вы слишком сильно сосредотачиваетесь на плавке панели. Это грубая работа, знаете ли, поэтому вы можете позволить своим рукам немного «дышать».

– Может, вы вместо меня поработаете?

– Моя смена была прямо перед вашей.

– Тогда просто помолчите немного и дайте мне потерять здесь время с пользой.

– Вы молодец.

– Что?

– Ничего, я просто только что увидел, как вы ловко собрали горелку.

– Большой жизненный опыт.

Радэк ткнул острием электрода в недорезанную панель, задержал дыхание, отвел острие на несколько миллиметров и вдавил тумблер в рукоять. Высокочастотный импульс на долю секунды пробежался тусклой искрой, и яркая дуга вспыхнула, заставив смотровой щиток моментально отфильтровать опасное излучение. Рука дрожала, боясь совершить неправильное движение, плечо продолжало ныть, легкие загорелись от удушья, и Радэк выдохнул воздух, невольно прочертив горелкой на панели светящуюся петлю, медленно растворяющуюся в черноте щитка.

– Это не страшно, – прокомментировал Ильгиз, от чего новый электрод так же едва не клюнул куда не нужно, – Просто расслабьтесь и не совершайте лишних движений. Горелка сама из руки не выпрыгнет, знаете ли.

– Не в первый раз работаю, – выдавил Радэк сквозь зубы, расходуя последние силы на удержание дыхания.

– То есть вы уже занимались тупым прожиганием металла в вакуумной среде?

– Нет.

– Вы весьма неразговорчивы, знаете ли, – в эфире послышалось хлюпанье, сопровожденное горловым звуком.

Не выдержав, Радэк прервал дугу, посмотрел куда-то вверх, и слова сами вырвались из его рта:

– Вас что, поставили куратором ради того, чтобы забалтывать подопечных до смерти?

– Меня поставили, чтобы я контролировал порядок и безопасность выполнения работ, – раздражающе спокойно ответил Ильгиз и снова чего-то отхлебнул, – Когда вы подолгу молчите, я начинаю, знаете ли, нервничать. А когда говорите, я так хотя бы точно знаю, что вы в здравом уме, твердой памяти и рабочем настроении.

– Не знаю, что у вас на Шесть-Три за представления о рабочем настроении, но я привык выполнять работу молча.

– Тогда добро пожаловать в мир исключений, – воскликнул Ильгиз с наигранной радостью, – У меня, к примеру, рабочее настроение тоже никак не вяжется с тем, чтобы я инструктировал своих соседей о том, как правильно резать мое рабочее место на кусочки, знаете ли. И тем не менее вот я здесь, пью последнюю банку какао в радиусе десятка световых лет, знаете ли, и смотрю на то, как вы хладнокровно срываете с моей Шесть-Три нижнее белье.

В голосе Ильгиза послышалась улыбка, и на напряженном, высеченном из камня лице техника невольно вздернулся уголок рта.

– Если углубляться в метафоры, то я скорее провожу вскрытие.

– Она еще не окончательно мертва. Скорее уж тогда вы проводите ей операцию на позвоночнике.

– Если вы такой любитель поболтать, тогда давайте я молча продолжу свое дело, а вы мне тем временем расскажете, как вы пережили столкновение.

Радэк сделал глубокий вдох, снова задержал дыхание и поджег горелку.

– Даже не знаю, с чего начать… – голос Ильгиза стал каким-то отстраненным и даже перестал ломать и топтать сосредоточенное внимание на огоньке, танцующем между электродом и тающим, словно лед, дюралевым листом, – Мы сидели, мирно обедали, никого не трогали, как тут одновременно погас свет, палуба задрожала и со всех сторон раздался страшный грохот, от которого я чуть не получил инфаркт. Припоминаю, что когда я пришел в себя, первой мыслью у меня в голове было «Уж лучше бы это был инфаркт». Вы ведь понимаете, каково это, когда ломается та самая металлическая коробка, которая не позволяет вам умереть посреди космоса?

– Да, – ответил Радэк, на секунду представив себе описанную сцену, – Наверное, было страшно.

– Нет. Это было, знаете ли, ОЧЕНЬ страшно. И было вдвойне страшно, когда я понял, что аварийные сирены не работают. Я тогда подумал, что нас даже Марвин бросил. На какое-то время я почувствовал одиночество, забыв, что рядом с нами еще целых четыре корабля. Всего несколько секунд прошло, как мы поняли, что корабль превращается в скороварку и грозит нас приготовить заживо. Тогда-то все пять лет обучения и еще сорок лет практики отправились коту под хвост. Мы забыли обо всем на свете, ударились в панику и действовали настолько инстинктивно, что эти моменты даже плохо отложились у меня в памяти. Мы были как крысы, бегущие с корабля. Безо всякой организованности мы просто схватили аварийные ключи и даже не задумываясь о том, что мы, возможно, бежим навстречу собственной смерти, грубой силой пробили себе путь к дорсальному шлюзу, в спешке одели скафандры и вышли наружу.

– Безо всякой организованности? – переспросил Радэк, – Насколько я знаю, ваш дорсальный шлюз, как и наш, рассчитан на одного человека. Вы как минимум должны были организовать очередь. И быстро натянуть скафандр без посторонней помощи не так-то просто.

– Да, – неуверенно согласился Ильгиз, – Знаете ли, поначалу мы чуть не передрались прямо там, но Штефан быстро взял себя в руки и сумел сделать то, что мне лично до сих пор кажется невозможным – вбил обратно в наши тупые головы здравый смысл. Когда мы добрались до Ноль-Семь, и я окончательно пришел в себя, мне было очень стыдно за свое поведение.

– И тем не менее, вы мне все это рассказываете.

– А я не стыжусь своего стыда, – послышался очередной беззаботный глоток, – Это, знаете ли, самый простой способ бороться с ним.

Металл в вакууме остывает медленнее и держит в себе тепло до тех пор, пока оно не излучится или не уйдет через доступный теплоноситель. Площадь физического контакта панели с остальным кораблем таяла на глазах, и металл впитал в себя столько тепла, что начал съеживаться и нависать над коридором, словно старые отслоившиеся обои. Повиснув на последних сантиметрах, он с запозданием обнаружил, что нагрев прекратился, и раскаленные капли замерли, не успев сорваться и улететь навстречу зову тяжести.

– Если кто-то есть в угловой секции правобортного коридора, предупредите их, что сейчас я обрушу шестидесятикилограммовый металлолом.

– Двое сейчас работают на третьей палубе, – ответил Ильгиз, – Один на второй палубе в носовой… нет, в том, что осталось от носовой секции.

– Хорошо, тогда я сбрасываю.

Оставшиеся десять сантиметров под напором дуги размякли и развалились, словно растаявший шоколад. Пока кусок искореженного металла летел вниз, Радэк начал наперегонки считать, с какой силой она врежется в преграду. Он не успел – его прервал звук удара, глухо прокатившийся по переборкам и проникший в его скафандр сквозь натянутые струнами тросы. Он заглянул в образовавшуюся двухметровую дыру и разочарованно вздохнул.

– Нет, Ильгиз, тут тоже все надо чистить.

– Да, я вижу, – пробормотал Ильгиз и на несколько секунд замолчал, – Постойте, кажется, вы должны были как раз за этой панелью встретить несущий двуквадр.

Гермошлем не умел поворачиваться вместе с шеей, потому Радэку пришлось оттолкнуться ногой от лестницы и развернуться всем телом, чтобы направить объектив камеры на непривычно ровную металлическую поверхность, скромно выглядывающую из-за оплавленных краев срезанной панели.

– Да, я вижу краешек. А вы видите?

– Да, почти отчетливо. Я вижу на нем какие-то грязные пятна. Или мне кажется?

– Нет, все правильно, – присмотрелся Радэк к черным ожогам, покрывающим балку подобно плесени, – Просто с него, как это ни странно, испарилась не вся краска. Но с виду сам двуквадр цел, так что это можно считать хорошим знаком.

– Я, знаете ли, нисколько и не сомневался, что он цел. Все эти несущие двуквадры так хорошо проводят энергию, что чуть не поджарили нас на первой палубе.

– Видимо, вы не встречали двуквадры старого образца. Они не всегда выдерживали продольную номинальную нагрузку.

– Тогда давайте порадуемся, что это не наш случай. Хотите сделать перерыв, или идем дальше?

– Идем дальше, – техник похрустел суставами и потянулся к лестнице, – Надеюсь, мы все это делаем не зря.

Когда Земля в полной мере ощутила все прелести перенаселения, это дало хороший толчок к массовой колонизации, но найти относительно пригодную для жизни планету, терраформировать ее и построить жизнеспособную колонию – дело, которое может растянуться на десятилетия. Одним из ограничивающих факторов стал запас провизии, которого попросту не хватало для того, чтобы прокормить ораву колонистов до получения первого урожая. Тогда генная инженерия совершила самый крупный прорыв в ботанике, выведя новую разновидность под названием суперпаслен. Этот странный на вкус и на вид овощ запросто мог истощить даже самую плодородную почву за один сезон, не умел переживать отрицательные температуры и был уязвим перед плесенью, но его преимущества с легкостью перекрывали недостатки, ведь он при должном питании рос с чудовищной скоростью, невероятно быстро перерабатывал газы в процессе фотосинтеза и мог начинать плодоносить уже через три недели после посадки, а пониженная гравитация могла легко отсечь неделю от периода созревания. Его солоноватые плоды содержали в себе богатство белков, углеводов и микроэлементов, и были способны обеспечивать колонистов питательной энергией ровно до тех пор, пока те не начнут умирать от цинги. Он никак не мог выжить в природных условиях, но разве это проблема для людей, которые живут на космическом корабле? Нет, решили экспедиторы и снабдили свои корабли всем необходимым, чтобы в крайнем случае обеспечить собственное производство пищи и кислорода. А что еще делать, если расстояния до ближайших признаков цивилизации измеряются в месяцах и годах? Лишь превратить свой корабль в небольшой оазис. Всего-то и нужно немного семян, несколько простых гидропонных грядок, фитолампы, около тонны минерального концентрата и вода, без которой невозможна жизнь.

На словах приготовление питательного раствора и режим обслуживания замкнутой гидропонной системы казались чем-то сложным, но Ирма быстро нашла в ухаживании за ростками определенное эстетическое удовольствие. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что она слишком давно находится в космосе и столь же давно не видела ничего зеленее Вильмы по утрам. Первые ростки проклюнулись сквозь керамзит еще два дня назад, а сегодня вытянулись к фитолампам на добрый десяток сантиметров, расправив свои невесомые хлоропластовые крылья. Казалось, что еще через пару дней они полностью займут пространство на своих стеллажах и будут покорять свободное пространство до тех пор, пока сами себе не перекроют источник света.

От непосредственной близости к растительной жизни, взошедшей посреди царства металла и пластика, на Ирму накатывало чувство эйфории. Листики каплевидной формы манили к себе внимание и кончили пальцев. Пару раз Ирма ловила себя на мысли, что хочет потереться об них лицом и не отказывала себе в спонтанном желании. Она поняла, что очень скучает по природе, но однажды, когда она в очередной раз встретилась на складе с Рахаф ради совместного обеда верхом на аккуратно уложенной стопке мешков с концентратом, Рахаф ей на это ответила набитым консервированными бобами ртом:

– …просто ваш склад плохо вентилируется… Суперпаслен делает свое дело… Кислород начинает вытеснять азот… И это немного бьет по восприятию… Особенно вкупе с пониженной гравитацией.

У Ирмы слегка округлились глаза и с недоверием скосились на ближайшую грядку с тремя ровными рядами созревающих кустиков. Она протолкнула в глотку плохо прожеванную пищу и тихо воскликнула:

– Ничего себе. Такие маленькие, а уже травят меня кислородом. Они так смогут полностью заменить всю систему жизнеобеспечения.

– Теоретически смогут, когда разрастутся. Но до введения режимов суточного цикла я бы не стала полностью полагаться на них, не говоря уж о том, что под них придется реорганизовывать всю систему вентиляции. Сейчас Марвин просто делит воздух на составляющие, а затем вновь смешивает их в правильных пропорциях. Излишки кислорода частично сгоняются в резервуары до востребования, а остальное отправляется на сжигание атомарного углерода. Постепенно Марвин возвращает сюда азот и готовую углекислоту, восстанавливая баланс газов и подкармливая эту весьма прожорливую зелень. А она тем временем вновь насыщает воздух кислородом, нарушая номинальные пропорции. Таков круговорот газов в замкнутой искусственной среде, – заключила Рахаф и поскребла ложкой дно своей банки.

– Как все сложно, – Ирма не удержалась и уже в который раз заворожено потеребила листочки, – Так вот почему в космосе никто не полагается на экосистемы.

– Да, проконтролировать природу – дело неблагодарное. Кстати об этом, – Рахаф отложила на полку пустую банку и указала на помпу, которая бесконечно гоняла по всей гидропонике питательный раствор. Круглое стеклянное окошко в корпусе было наполовину залито зелено-коричневой жидкостью, – Пора доливать раствор.

– Да, – согласилась Ирма, взглянув на окошко, и на ее плечи внезапно навалился груз усталости и морально облегчить его могло лишь одно слово, – Потом.

– Ладно, тогда расскажи мне одну вещь, – Рахав беззаботно улеглась на мешки и призвала Ирму последовать ее примеру, – Насколько близко ты общаешься со своим капитаном?

– В последнее время не очень, – Ирма легла рядом и устремила взгляд в потолок. Это было отнюдь не голубое небо, но эффект был столь же умиротворяющим, – У нас с ним натянутые отношения.

– В каком смысле?

– Он мной недоволен и даже не скрывает это. А он для меня… не знаю даже, как это описать. Но мне очень не нравится, когда он мной недоволен.

– Авторитет?

– Да, – ухватилась Ирма зубами за правильное слово, – Он мой авторитет. В каком-то смысле пример для подражания. Взглянешь на него и сразу понимаешь, что он знает, что делать. Даже когда на самом деле не знает.

– И… – протянула Рахаф, словно выискивая на потолке подсказку суфлера, – …насколько ты близко с ним общаешься? Он тебе не рассказывал чего-нибудь личного?

– Он капитан, а капитаны обязаны держать дистанцию от подчиненных.

– Ой, все это чушь! – с усмешкой выплюнула Рахаф в потолок, – Такое работает лишь на межпланетных судах с численностью экипажа более десяти человек.

– Он мне не рассказывал ничего, что я могла бы назвать личным. Я и работаю-то с ним всего года два, большую часть из которых я была в заморозке. Самый искренний разговор по душам произошел, когда он меня спас и наорал на меня от всей души.

– Это когда ты сбросилась с планетоида?

– Не сбросилась, а случайно попала под опасный угол репульсионного поля.

– По мне так разница не велика, – пожала Рахаф плечами, – Возможно, я бы за такое тоже на тебя наорала. Но тебе и без того досталось. Как ты, не проверяла?

– Что? – посмотрела Ирма на подругу в поисках ответов.

– Ну… вдруг, у тебя прошло это самое?

– Проверяла, – отвернулась Ирма обратно, стыдливо спрятав взгляд, – Залезаю в скафандр – все хорошо. А когда герметизирую его – сразу сердце начинает из груди выпрыгивать и чувство такое, что воздуха не хватает. И самое обидное, что сейчас я понимаю, что это глупо, и воздуха там вполне достаточно, но в герметичном скафандре на меня накатывает какая-то паника, и я уже не могу здраво соображать. Кажется, Ленар называл это посттравматическим расстройством.

– Ленар просто лапочка, – неожиданно выпалила Рахаф, на секунду нещадно разорвав нить разговора, – Но мне кажется, что тут он не прав. По-моему посттравматическое расстройство – это нечто с более ярко выраженными симптомами, не ограничивающееся точным воспроизведением триггерных ситуаций.

– А что же тогда у меня?

– Понятия не имею, – потерлась она спиной о перекинутый через мешок ремень, – Я техник, а не психотерапевт.

– Ну кто бы сомневался, – разочарованно выдохнула Ирма, прищурилась и вновь посмотрела на свою собеседницу, – А что значит «Ленар просто лапочка»?

– Видный мужчина, – последовал беззастенчивый ответ, – Статный, уверенный в себе…

– Так вот к чему все эти дурацкие расспросы о нем.

– Я просто подумала, что раз мы здесь все равно не спим и ходим друг к другу в гости, то не воспользоваться ли ситуацией и немного… социализироваться.

– С ума сойти! – отразился от переборок склада удивленный восклик, – И это еще меня все обвиняют в непрофессионализме!

– Устав мне не запрещает неуставных отношений с не приписанными к моему месту работы лицами, – парировала Рахаф и хитро улыбнулась, – Никогда не задумывалась об этом?

– Разве что чуть-чуть, – Ирма подняла руку и свела пальцы в жесте «чуть-чуть», – Все равно не понимаю, какой смысл. Через несколько месяцев мы вернемся на Нерву и разлетимся в разные стороны. Вы с Ленаром никогда больше не увидитесь.

– Мы и с тобой никогда больше не увидимся, но зачем-то сейчас лежим на мешках с удобрениями и тратим время на то, что обсуждаем мужиков.

– Ладно, в чем-то ты права, – согласилась Ирма и углубилась в думы, – У меня есть «неуставные отношения» с одним человеком.

– Так, – с жадностью в голосе протянула Рахаф и облокотилась на мешок, обратившись в слух, – Насколько неуставные?