Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Если слово «прости» входит в список из десяти наиболее часто употребляемых человеком слов, то это говорит не о его воспитанности, а скорее о его в корне неправильном образе жизни, при котором этот человек не способен прийти в согласие с самим собой. Человек, который способен обидеть своего коллегу и не извиниться, как правило самодостаточнее человека, который все же просит прощения за свой длинный язык, что ничуть не ставит ни того, ни другого превыше человека, который просто не опускается до излишних оскорблений, о чем очень подробно было расписано в космическом кодексе поведения. Пока Ирма читала перед сидящей за столом оскорбленной публикой вымученную речь, она корнем языка прочувствовала, что слово «прости» слетает с него легко и незаметно, словно она всю жизнь перед кем-то извинялась, что совсем не далеко от истины. Карлсон улыбался ей суфлером, давая понять, что она выбрала правильные слова, и сделал строгое лицо, когда слова у нее в глотке внезапно слились в фразу «ваш дурацкий кружок», вынудив ее еще раз притупить свой острый язык твердо произнесенным словом, обозначающим раскаяние.

Она извинялась так много раз, что уже утратила всякое понимание того, зачем люди вообще извиняются. Слова извинения говорили о том, что виновный признал свою вину, но проблема состояла в том, что вины это не отменяло, и раскаявшийся человек все равно не встанет в один ряд с человеком, которому раскаиваться не в чем. Как, к примеру, с Карлсоном, который продолжал оценивающе ее слушать и едва заметно кивать, подсказывая ей правильный такт, словно ребенку.

Когда она закончила, набрав свежего воздуха в свои легкие, Бьорн лишь хмыкнул, скрестив руки на груди, и спросил:

– А вы можете перестать показательно самобичеваться и сказать хоть что-то в свое оправдание?

– Моему поведению нет оправдания, – отчеканила Ирма.

– Рад это слышать, – поднялся Бьорн из-за стола, и Ирма с ее плечей свалилось несколько камушков, – Если человек не пытается оправдывать свои ошибки, значит он их полностью осознал.

– И что, мы теперь так просто примем ее в наш «дурацкий кружок»? – недовольно проворчал Эркин, ковыряясь в ухе.

– Не знаю, заметил ты или нет, – без эмоций ответил Бьорн, наполняя свою кружку водой, – но у нас тут не клуб задранных носов, а кружок отчаянных отщепенцев. По-моему мы в данный момент достаточно отчаянные, чтобы не отвергать любую предложенную помощь.

– То есть вы меня прощаете? – спросила Ирма, и четыре голоса слились в нескладный хор сразу обоих вариантов ответа, – Понятно… Могу я что-то сделать, чтобы вы сделали вид, что забыли об этом инциденте?

– Откупиться хотите? – съязвил Айвин.

– Мне напомнить вам, что вы все по молодости совершали ошибки? – вступился за нее Карлсон, оглядев своих коллег.

– Давай лучше я напомню тебе, что ты не особо авторитетен по вопросам ошибок молодости, – прозвучал от Айвина не то комплимент, не то обвинение.

– Если я совершу какую-то ошибку, тебе от этого станет комфортнее в моем обществе?

– Не станет, потому что ошибки по расчету за ошибки не считаются.

– Вот только намеренных ошибок нам сейчас не хватало, – глотнул Бьорн из стакана, – Давайте ненадолго вспомним, что мы не в детском саду, и перестанем тыкать друг в друга пальцами. У нас впереди много времени и еще больше работы. Ирма, так вы с нами или нет?

– Разрешите сначала уточнить некоторые моменты? – спросила она, тщательно выбирая слова, – В чем смысл вашего кружка?

– Вы опять за свое?

– Нет, на этот раз это я интересуюсь без задней мысли. На что вы надеетесь, пересчитывая все то, что уже было рассчитано Марвином?

– На то, что Марвин ошибся, – громко поставил он свою кружку на стол и присел, – Или не учел какие-либо неочевидные факторы. Как вы могли заметить пару дней назад, Марвины не умеют работать в коллективе, поэтому мы все это время не доверяли им даже цифровой чих сделать без контроля человека. Если же теперь Марвин говорит, что мы не сможем уложиться в график, то наш человеческий долг – ухватиться за возможность того, что он что-то посчитал не правильно.

– А если вы вдруг докажете, что Марвин все это время был прав?

– Нам бы этого не хотелось.

– Но давайте представим на минуту…

– Нам бы этого не хотелось, – твердым как скала голосом повторил Бьорн, и Ирма поняла, что это лишь его способ сказать, что у него попросту нет удобного ответа на этот неудобный вопрос.

– Нам бы этого до чертиков не хотелось, – поддержал его Айвин в групповой беспомощности, – Поэтому мы будем просто пытаться. Этого ответа вам достаточно?

– Нет, но я все поняла, – смиренно ответила Ирма и поймала взглядом еще одну улыбку от своего суфлера, – Обещаю, что у нас больше не возникнет разногласий.

– Обещать такое вы физически не способны, – уколол ее Эркин колючками, глубоко похороненными под надменным тоном, – Но уж постараться вы обязаны.

25. Я нашла решение

Самой изматывающей работой является отнюдь не перетаскивание тяжелых предметов на большие расстояния. Даже закатывая в гору Сизифов валун человек способен видеть высоту, на которую был поднят этот валун, и тем самым визуально оценить плоды своих трудов. Осознание того, что у человека что-то получается – ключевой элемент к тому, чтобы проникнуться любовью к своей работе, напитаться моральным духом и сделать свои труды еще более продуктивными. Но когда работа не приносит никаких результатов, она становится по-настоящему изнуряющей, поглощая не столько физические силы, сколько моральные.

Валун Ирмы был сделан из бумаги, а катила она его в гору при помощи шариковой ручки, вспомогательных таблиц, инженерного калькулятора и воспаленных мозговых клеток. Каждая новая задача заканчивалась одинаково – валун скатывался с горы обратно к безнадежным результатам, которые выдавала машина, и все повторялось по новой, снова и снова, и конца этому замкнутому кругу не предвиделось. Поначалу она относилась к этому занятию лишь как к массовому убийце времени, и расчеты захода мультисостава в звездную систему занимали ее примерно так же, как и решение кроссвордов: просто интеллектуальный труд, не дающий полезных плодов. Однако человеку все на свете может надоесть в определенных количествах, и спустя несколько дней Ирме приходилось заставлять себя вновь садиться за расчеты. Долго заниматься таким безнадежным трудом способны лишь истинно верующие, и Ирма, не задаваясь лишними вопросами типа «зачем» и «почему», просто убедила себя в том, что у нее в руках не просто впустую переведенные бумага и чернила, а лотерейные билеты, среди которых гипотетически запряталась призовая комбинация.

С замиранием сердца она встречала каждый результат, отличающийся от предсказания машины, бежала к Марвину, чтобы сверить расчеты, и с чувством глубокого разочарования каждый раз находила ошибки у себя, но никак не у электронного мозга. Еще через неделю она уже начинала забывать, зачем вообще этим занимается, и начала относиться к этому, как к какой-то великой обязанности или смыслу жизни. Она доводила себя до неосознанного автоматизма, присущего лишенным воли и разума механизмам и выделяла в день лишь по два часа, чтобы немного расслабиться, отдохнуть и вспомнить, что у нее есть рассудок, который стоит беречь. В этом ей помогал Карлсон. Со всеми остальными участниками кружка у нее продолжались натянутые отношения, упирающиеся в то, что при встрече они молча кивали друг другу и сводили общение к необходимому минимуму, но не в случае с Карлсоном, который с присущим ему дружелюбием стремился угодить всем подряд, и никогда не пренебрегал ни чьим обществом. Он часто заглядывал к ней и развлекал ее болтовней на отвлеченные темы, периодически отпуская несмешные шутки, а она лишь задавалась вопросом, действительно ли ему нравится ее общество, или он просто самозабвенно продолжает поддерживать среди не спящих комфортную социальную среду согласно кодексу поведения. Спрашивать она не решалась, потому что вне зависимости от того, честно он ответит или соврет, ответ будет один и тот же. Через какое-то время она смирилась с тем, что его характер – такая же неразрешимая загадка, как и ее внеурочные расчеты, а еще чуть позднее и вовсе выкинула это из головы. В конце концов, любая консерва приятнее на вкус, когда не задумываешься, из кого она сделана.

В глубине души она не хотела всем этим заниматься, и вся ее работа проходила в постоянной борьбе между желанием поскорее лечь в криостаз и нежеланием ложиться в криостаз. Ей самой стало интересно, насколько ее хватит, и каждый раз, когда чувствовала, что ее внутренний стержень подает признаки пластичности, внутреннее упрямство ей все снова и снова твердило продержаться еще хотя бы денек, а потом можно смело замораживаться с чувством выполненного долга перед самой собой. Чувство выполненного долга все не наступало, а бесполезная работа все не заканчивалась. Потенциально просчитывать все варианты маневров можно было до самого конца пути, но когда человек начинает искать нужную карту в очень толстой колоде, он верит, что она может лежать где угодно, но только не в самом конце.

Возможно, Ирма совершала мелкое преступление, когда проводила свой досуг на штурманском посту, ведь на корабле не было места священнее, чем кресло Вильмы, которое она обживала так долго, что по состоянию обивки можно было смело судить об обхвате ее бедер. Усаживаясь, Ирма отчетливо чувствовала, будто кресло ее отвергает, но навигационная панель покорно принимала ее пропуск и давала ей право распоряжаться постом, как ей вздумается. Именно там она и сидела, когда внезапно интерком медовым голосом обозвал ее сестренкой и спросил о ее местопложении. Она ответила интеркому, и через несколько минут на мостике материализовался он – единственный в радиусе трех световых лет мужчина, который шел к ней по собственному желанию.

– Что ты делаешь? – задал он вопрос, на который практически знал ответ.

– Провожу расчеты гравитационных маневров.

– Через Марвина?

Он подошел ближе и облокотился на спинку сиденья. Чужое дыхание в ее ухе вырвало сознание из монитора, по которому рассыпался жемчуг небесных тел и прочертились пунктирные траектории. Она убрала руки с панели и позволила себе переключить внимание на живого человека. Для нее это было подобно празднику.

– Для «отборного» ты задаешь слишком много вопросов, ответы на которые и так знаешь.

– Но мы же решили не доверять Марвину. Или мы теперь… – подавился он собственными словами, и Ирма впервые увидела, как нижняя челюсть «идеального космонавта» слегка подчинилась искусственному притяжению. Его взгляд утонул в экране и некоторое время не верил тому, что видит на нем. – Что это?

– Сценарий для гравитационных маневров, – ответила она на очередной вопрос, не нуждающийся в ответе.

– Но это же успешный сценарий, – продолжал он изумляться, – Когда ты это рассчитала?

– Да вот буквально только что, – равнодушно ответила она, скрыто веселясь от его удивленной реакции.

– То есть ты рассчитала успешный сценарий на Марвине?

– Конечно.

– А почему раньше Марвин не выдавал такого результата?

– Марвин немного иначе учитывал границы для одной переменной.

– Какие границы?

– Мощности наших двигателей, – ткнула она пальцем в экран, – Когда я программировала симуляцию, я расширила эти границы в пять раз.

Реакция Карслона была моментальной. Половина мышц на его лице словно бы отклеилась от черепа и расслабленно повисла на коже, а сам он с облегчением сдул свою грудную клетку и смущенно отвернулся, чтобы не показывать краску, заигравшую на его лице.

– Не пугай меня больше так, сестренка, – бросил он и, придя в себя, снова повернулся к ней, нацепив на себя дежурное выражение лица «я все знаю», – Я уж чуть было не подумал, что ты умнее меня.

– Рада, что не заставила тебя разочароваться в себе, – наконец-то дала она волю улыбке.

– А я рад радости твоей, – он указал рукой в экран, – А зачем ты жульничаешь в симуляции? Такой подход ни к чему не приведет.

– А какой подход нас к чему-то приведет?

– Видишь ли, сестренка, когда мы решили…

– Не отвечай, – перебила она его, – Я знаю, что впустую трачу время, так что считай это моим способом развлечься.

– Интересные развлечения, – покачал он головой, – А что именно тебя развлекает: грубое нарушение условий симуляции или то, как ты ставишь меня в глупое положение.

– О, вот теперь, когда ты задал этот вопрос, я не уверена, к какому ответу больше склоняюсь.

– А до того, как я задал этот вопрос?

– Мне просто хотелось получить удачный результат, – кивнула она на экран, – И я его получила. Хотела напомнить самой себе, что он вообще возможен.

– В этом есть смысл. Пожалуй, мне нужно будет взять это на заметку.

– А как развлекаешься ты?

От генетически выведенного в лабораторных условиях идеального космонавта она ожидала любого ответа, но только не…

– Бросаю мяч об стену, – равнодушно бросил он, – Задействует моторику и выветривает лишние мысли из головы.

– Вот именно этим мы сейчас и занимаемся. Бросаем мяч об стену и ждем момента, когда он просто не отскочит.

– Интересная аналогия, но нет, – возразил Карлсон, – Тебе может и могло показаться, что мы испытываем на прочность законы физики, но на самом деле мы испытываем на прочность самого Марвина. Он не какое-то сверхъестественное всезнающее существо, он такое же творение человеческих рук, как и я, и он вполне имел возможность унаследовать ошибки своих создателей.

– И какие же ошибки унаследовал ты?

– О чем ты, я же идеален! – шутливо увернулся он от неудобного вопроса, – Но вот Марвин – это другое дело. Он не просто может унаследовать ошибки, он еще и с железным упрямством будет цепляться за них и до последнего доказывать, что ошибаемся мы, а не он. Машины не умеют признавать ошибок – вот их главная ошибка.

– Тогда нам повезло, что люди умеют признавать свои ошибки. Пусть и не всегда вовремя.

Лучшим отдыхом является смена трудовой деятельности, но поскольку менять трудовую деятельность было категорически не на что, работа казалась столь же бесконечной, сколь и бессмысленной. Монотонный труд подобен стае термитов – он медленно но верно подтачивает человеческую волю до тех пор, пока она не сломается под грузом скопившейся усталости. В конце третьей недели именно это и произошло с Айвином. Однажды он просто проснулся, умылся, позавтракал и объявил, что повесится, если еще раз услышит слова «гравитация», «график», «маневр», «скорость» или «время» в любом контексте и в любых сочетаниях. Бьорн наверняка разочаровался, но учтиво скрыл недовольство и лично помог Айвину погрузиться в криостаз. Осталось четверо негритят, и по логике это событие должно было оказать на них деморализующий эффект, но на практике оказалось чуть-чуть наоборот, и среди «оставшихся в живых» образовалось нечто вроде духа соперничества, а все поиски правильного захода в систему превратились в соревнования на выносливость. Разумеется, это было неприменимо к Карлсону. Он не нуждался стимуле в виде конкуренции, всегда жил немного в своем мире и, что бы ни случилось, он производил впечатление свободного от забот человека. Все прочие же тихо рвали на себе волосы, когда чувство гордости держало их за глотки и требовало занять хоть какое-то место на почетном пьедестале в этой гонке на выбывание.

Более ничего не поменялось. Космос все так же бесконечно пуст, работа все так же угнетающе бесполезна, а вся пища все так же состояла из одного и того же ингредиента. И пока жизнь проходила мимо Ирмы, один человек, желавший последовать ее примеру, все же поднялся на первую палубу Ноль-Девять, зашел в кают-компанию, принеся с собой немного сдержанной учтивости.

– Доброе утро, – поздоровался Эркин, и при помощи высокоточных нанометровых измерительных приборов можно было заметить его легкий кивок головы.

– Доброе, – не менее сдержанно и учтиво ответила Ирма, поднявшись со стула в присутствии гостя, – Вы за результатами?

– Да.

Кто-то всегда приходил за ее трудами, чтобы добавить их к растущему на дрожжах архиву сценариев, безнадежность которых была доказана, заверена и задокументирована. Как обычно, она беззвучно указала рукой на толстую пластиковую папку, лежащую на столе. Как обычно, Эркин подошел к краю стола, делая вид, что в воздухе совсем нет никакого напряжения, поднял папку, открыл ее и начал бегать взглядом по исписанным страницам. Это был не беглый взгляд человека, который просто хотел убедиться, что все на месте, а дотошный и пытливый взор, вылавливающий из изогнутого рукописного текста каждый символ и сверяющий его с тем, что держалось в его голове.

– Все в порядке? – как обычно спросила Ирма.

– Да, – как обычно соврал Эркин, не отвлекаясь от чтения, и перевернул несколько страниц.

Как обычно, после двух минут перелистывания содержимого папки, он развернулся, сухо поблагодарил Ирму, потянулся рукой к дверной панели, и собрался уходить неспешным шагом, не вынимая носа из документов.

– Что вы там смотрите? – застала его Ирма врасплох, нарушив привычный распорядок, и на мгновение Эркин растерялся в чувстве, что все его заготовленные заранее ответы для короткой вынужденной беседы были израсходованы.

– Где? – задал он глупый вопрос и посмотрел на папку в своих руках, – Здесь?

– Да, что вы там смотрите?

– Я смотрю на то, что вы написали, – произнес он фразу явно длиннее, чем хотел.

– Вам не кажется, что это не самое увлекательное чтиво?

– А вы что-то имеете против?

– Нет, просто мне очень любопытно, – Ирма подошла к нему вплотную, стараясь вызвать у него дискомфорт, – почему каждый раз, когда вы сюда приходите, вы пристально изучаете мои записи? Вы что, проверяете мою работу на ошибки?

– Нет, я лишь хотел убедиться, что вы все сделали хорошо.

– То есть вы проверяете мою работу на ошибки, – Ирма сделала шаг в сторону и преградила Эркину выход из кают-компании. Рядом было еще три выхода, но сам жест он понял прекрасно и заранее смирился с мыслью, что без серьезного разговора он никуда не денется.

– Хорошо, будем называть это так, если вам угодно, – сдался он.

– Вы что, не доверяете мне?

– Нет, – мотнул он головой, – С чего вы взяли?

– С того, что вы проверяете мою работу на ошибки, – повторила она в третий раз, постоянно напоминая себе, что надо говорить твердо, но без криков, – Эркин, у вас со мной какие-то проблемы?

– Никаких проблем, – продолжал он уходить от темы, и слова его звучали так же фальшиво, как игра паралитика на скрипке при помощи напильника.

– Вот только не врите мне.

– Мы пообещали друг другу сохранять профессиональные отношения.

– Не вижу ничего профессионального в том, что вы врете мне прямо в лицо, хотя даже будь я слепая на оба глаза, заметила бы, что вы чем-то недовольны. Не знаю, как у вас на Девять-Четыре, а у нас на Ноль-Девять принято говорить правду вместо того, чтобы молчать и копить в себе лишнюю недосказанность, поэтому выговоритесь, и нам обоим сразу полегчает.

– Хорошо, – шумно выдохнул он и нервозно огляделся, словно опасаясь свидетелей, – Я вам не доверяю, понятно? Вам стало легче от того, что я наконец-то сказал это вслух?

– Нет. Но вы продолжайте. От чего вы мне не доверяете? Кто-то сказал вам про меня что-то плохое?

– Вы сами все сказали за других.

– А, так вы все еще держите обиду на меня за тот случай?

– Вот только не надо держать меня за дитя малое, – сердито отвернулся Эркин, словно спасая свое лицо от назойливой мухи, – Я ничуть и не держал на вас обиду. Но… не знаю, как объяснить это понятными вам словами, но меня с тех пор преследует гаденькое чувство, что в вас кроется какой-то подвох. Каждый раз видя ваше лицо я все жду, что произойдет что-то такое, что в лучшем случае испортит мне настроение, как сейчас, а в худшем случае вы нас всех погубите. Мне не нравится работать с вами, у меня от вас мурашки по спине бегают, и я буду смертельно счастлив, когда мы, наконец-то, доберемся до Нервы и распрощаемся навсегда. Таких, как вы, надо держать в ежовых рукавицах, и желательно подальше от работы с повышенной степенью ответственности. – Он сделал паузу, чтобы вновь расправить легкие. – Вот теперь я выговорился, как вы и хотели. Довольны?

Его слова пролились на нее дождем, но человек, в зависимости от настроения, может бежать, спасаясь от дождя, под ближайшую крышу, а может спокойно гулять под ним, не чувствуя холода или дискомфорта от прилипшей к телу одежды. Ирма не была готова к такой погоде, но поймала себя на мысли, что ее эти обидные слова совсем не трогают и не заставляют кипеть паровым котлом, хотя повод, как ей казалось, был, несомненно, веским.

– Нет, – апатично ответила она, – Но, надеюсь, что вам стало от этого легче.

– Ирма, послушайте, я совсем не хочу раздувать с вами конфликт, но порой мне кажется, что вы просто пытаетесь меня вынудить.

– Вы уверены? Может быть, проблема не в том, что я делаю? Может быть, вам просто не по душе звук моего голоса?

– Может быть, – он указал рукой на дверь, – А теперь вы соизволите избавить нас обоих от этого бессмысленного разговора?

– Конечно, – отшагнула она в сторону и проводила взглядом каждое его движение.

Когда дверь распахнулась, он перешагнул через порог, остановился и робко развернулся.

– И заимейте привычку самостоятельно относить свою работу на Девять-Четыре. Я штурман, а не курьер, – попрощался он, махнув папкой, и с чувством облегчения зашагал прочь, почти не касаясь ногами палубы.

В споре, как и в любом состязании, побеждал не тот, кто сильнее нагадит сопернику, а тот, кто сможет сохранить самообладание, и Ирма, присела за стол, упиваясь собственной маленькой победой. Эти мысли сами по себе были недопустимы для человека ее профессии, но она тихонько радовалась, что у Эркина явно сдают нервы, и он вот-вот добровольно ляжет в холодильник. Весь их кружок постепенно начинал напоминать клетку с голодными крысами, которые не желали вспоминать, с какой целью они вообще заперлись в этой клетке.

На пятом курсе Академии Астро-Планетарной Логистики имени Шварценберга Ирму и всех ее сокурсников прогоняли через серию жестких испытаний на симуляторе. Им загружали сценарий со сложными маневрами, которые теоретически мог осуществить экипаж из матерых профессионалов, положивших на это дело половину своей жизни, но никак не зеленые студенты, которых до сих пор били по рукам, если они вдруг прикоснуться к пульту управления без письменного разрешения инструктора. Сценарии содержали в себе чуть ли не апокалиптические картины: выход на низкую орбиту планеты с синдромом Кесслера, пролет через сверхплотное скопление астероидов, стыковка со станцией, вращающейся по всем осям и доставка груза, у которого в произвольном порядке дергается во все стороны центр масс. В реальной жизни с вероятностью в много девяток процентов ни один из студентов никогда не столкнется ни с чем подобным, от чего эти испытания казались бессмысленными и лишь действовали всем на нервы. Не повредить симулируемое судно в таких условиях можно было лишь одним способом – стоять на месте и не двигаться, и все же их заставляли преодолевать этот космический коридор с препятствиями, терпя многочисленные симулируемые аварии и раз за разом переживая симулируемую смерть всего экипажа. Суть упражнения, как объясняли инструкторы, была в том, чтобы подготовить студентов к сложностям. Подобно тому, как боксеры должны привыкать к ударам по голове, чтобы научиться сохранять самоконтроль, так и будущие космонавты должны привыкать к нештатным ситуациям, чтобы в ответственный момент не впадать в панику.

В один прекрасный момент Ирма сделала невозможное – провела корабль через синдром Кесслера. С вероятностью все те же много девяток процентов это было невозможно, поэтому инструкторы тщательно проверили результаты и выяснили, что один из ее сокурсников нашел способ вмешаться в программу симулятора и немного изменил условия сценария. Ему сделали выговор, а симулятору вернули исходные условия, но непоправимый ущерб уже был нанесен – Ирма почувствовала вкус победы, и ей он понравился. Вновь и вновь возвращаясь на симулятор в свободное время, она вводила в него беспроигрышные сценарии и погружалась в мир, где успех сам стелется к ее ногам. Лишь после выпускных экзаменов она поняла, что если бы она продолжала заниматься серьезными тренировками вместо этого баловства, ее итоговый бал был бы значительно выше.

Старые привычки стали к ней возвращаться после того, как она в сороковой раз написала жирными буквами вердикт «БЕСПОЛЕЗНО». Усаживаясь в кресло Вильмы, она включала режим симулятора, загружала конфигурацию планетарной системы и немного, как бы невзначай, слегка меняла законы физики. Это в той же степени расслабляло, сколь и отупляло, но Ирме это было необходимо. Всего лишь постукав пальцами по клавиатуре она обретала божественную силу, с помощью которой добавляла новую планету, меняла гравитационную постоянную, двигала небесные тела, наполняла космос жидким аргоном и даже переиначивала законы Ньютона. Однажды сидя в том же кресле с уставшей головой и желанием послать все к черту, Ирма включила симулятор, ввела в него новые условия, запустила симуляцию и вяло порадовалась очередной победе. Это было таким же прорывом, как убийство десятого по счету таракана на кухне – вроде бы насекомое уничтожено, но проблема их возникновения до сих пор кроется где-то глубже, вне досягаемости для смертоносной тапки. Но затем, сквозь дымку усталости Ирма взглянула на навигационный экран чуть более трезвым взглядом. Что-то внутри нее перевернулось, и некоторое время она убеждала себя, что радоваться рано, и это совсем не то, чем кажется. Но, после того, как она перепроверила результаты, сомнений у нее никаких не осталось – она наткнулась на победу.

Схема выигрышного гравитационного маневра отвечала ей с экрана своим холодным монохромным взглядом.

Подобно тому, как с пера поэта под наплывом вдохновения чернила стекают на бумагу и обретают форму стихов, так и у Ирмы грифель карандаша выводил на бумаге крючки и петельки рукописного текста с проворностью профессионального фигуриста. Она обличила свою находку в язык математики так быстро, словно находка грозила упорхнуть птицей прямо из рук, и ее торопливые записи, доведенные до почти нечитабельного состояния, уместились в небольшой фантастический рассказ о том, как попасть в космопорт Нервы, слегка сжульничав.

Едва не свернув себе шею, она бегом добралась до Девять-Четыре, захлебываясь от предвкушения того, как она будет утирать носы всем этим надутым индюкам. Такого подъема уверенности в себе она не испытывала, наверное, никогда, и, сделав глубокий вдох, она открыла дверь в кают-компанию.

– Добрый день, – как обычно соврал ей Эркин.

Ирма растерянно огляделась, робко шагнув в кают-компанию. Кроме Эркина, без явных признаков жизни сидящего за столом, и пьющего очередную всем давно надоевшую гадость из суперпаслена, больше никого не было. Эркин был последним человеком, с которым она хотела что-то обсуждать, но он быстро взяла себя в руки и бросила перед ним на столешницу свои труды, которые он не так давно просил доставлять самостоятельно.

– Кажется, я нашла решение, – сообщила она, и Эркин, как назло, не подавился своим напитком, не округлил глаза и не подал никаких признаков заинтересованности.

– И в чем оно заключается?

– А вы сами прочтите, – указала она на колоду разъехавшихся страниц, – Там все расписано.

– Что ж, давайте посмотрим.

Он собрал листы обратно в стопку и начал бегать по ним взглядом, щурясь от неразборчивого почерка, среди которого выискивал знакомые символы. Ирма присела на соседний стул, который, как ей казалось, принадлежал Бьорну, но в тот момент ей совсем не хотелось соблюдать правила застольного этикета. Капитанское сиденье всегда удобнее, даже если не отличается ото всех остальных. У нее внутри трепыхалась стая птиц, рвущихся на свободу, пока она с нетерпением наблюдала за тем, как штурман с буксира Девять-Четыре поглощает ее умозаключения, и с той же пытливостью она вылавливала взглядом каждую шевельнувшуюся морщинку на его лице. Через пять минут чтения, которые для нее пролетели за пару часов, он, наконец-то, ткнул пальцем в страницу, разжал губы и не сказал ничего хорошего:

– Жаль вам это сообщать, но у вас тут ошибка.

– Где? – проследила она за кончиком его пальца, – А, нет, тут никакой ошибки нет, все правильно.

– Ошибка в высоте орбиты, – постучал он ногтем по бумаге, – Кажется, вы забыли параметры Стража.

– Поверьте, я их прекрасно помню. И его положение в пространстве, и его состав, плотность, диаметр, наклон оси, орбитальный период. Я этот сценарий уже пропускала через Марвина, и Марвин дал положительный ответ.

– И как же так получилось, что этого сценария не оказалось у Марвина при всех предыдущих попытках просчитать оптимальный маневр? – скептически воткнул он в нее свой холодный взгляд.

– Так получилось из-за того, что Марвин игнорировал сценарии, которые не вписывались в допустимые его навигационной программой рамки.

– Ирма, – раздраженно потряс он записями у нее перед носом, – Что это?

– Это то, ради чего мы тут маемся дурью уже больше месяца, – не менее раздраженно прошипела она, – Вглядитесь же! Это тот самый шанс на миллиард, который мы все это время искали, но не надеялись найти!

– Успокойтесь, – положил он бумаги на стол, наклонился к ней поближе и по-дружески положил руку ей на плечо, – Вы переутомились. Вам надо отдохнуть. А еще лучше…

– Нет! – стряхнула она его руку со своего плеча и вскочила со стула, – Вы меня не засунете в холодильник! Я сама в него лягу, но не раньше, чем вы признаете мою правоту!

– Да вы совсем рехнулись, – он так же вскочил из-за стола и надавил на нее своей пятнадцатисантиметровой разницей в росте, – Послушайте себя! А лучше вчитайтесь в то, что вы написали! Это не шанс, это бред, и я даже в архив не стану это добавлять. Вы только впустую испортили бумагу!

Ирма зарядила свой рот парой крепких слов, и уже приготовилась дать залп, как вдруг дверь в кают-компанию открылась и затушила ее запал. На пороге образовалась фигура Бьорна, угрожающе держащего в руках мешок с овощами, и они обернулись на него испуганными взглядами, словно дети, пойманные рядом с разбитой банкой с вареньем.

– Что за крики? – проворчал он, и свалившийся с его плеча мешок сотряс палубу, – Ирма, вы опять нарушаете порядок?

– Я рассчитала оптимальный вариант…

– Не слушай ее, Бьорн, – грубо перебил ее Эркин, – Она просто переутомилась и сейчас плохо понимает, что говорит.

– О чем речь?

– Почитайте, – всплеснула она рукой в сторону своих записей.