Текст книги "Слабое звено (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

– Ну, в таком случае, – равнодушно хрустнула уставшая шея, – надеюсь, ему было больно.

Никто не верил в способности серебряной монеты Эмиля прогнозировать будущее, но вопреки пессимистичным ожиданиям прогноз начал сбываться, когда дверь, отделявшая пленников от свободы, наконец открылась, и на пороге предстала Октавия, все еще держащая в руке шокер, но уже с более поникшим видом. Ее плечи были расслаблены и опущены, движения ленивыми, лицо красным, а веки припухшими. Похоже, талант Ленара доводить людей до слез уже в который раз оправдал себя на сто процентов. Вильма вскочила с ящика вина, приготовившись к любому развитию событий, но Октавия не шелохнулась. Она лишь окинула взглядом все помещение, в последний раз посмотрела на дыру в палубе, и вполголоса выпустила из себя:

– Поставьте решетку на место, когда закончите.

Развернувшись, она исчезла из дверного проема, и из коридора послышался звук удаляющихся шагов. Экипаж Ноль-Девять хором выдохнули и обменялись взглядами, отходя от впечатлений. Прежде чем они успели сообразить, что делать дальше, на пороге, сверкнув раненым коленом и приподнятым настроением, появился упоенный своей маленькой победой Ленар и подсказал:

– Слышали, что сказала дама? За работу, и поставьте потом решетку на место.

– А ты ничего не хочешь сказать? – сердито уперла Вильма руки в бока.

– Ах, да, – ее капитан одобрительно оттопырил большой палец и произнес заслуженную похвалу, – Ты молодец, Вильма. Ни одной бутылки не тронула, пока меня не было…

22. Я не сойду с ума

Согласно принципу эволюции Дарвина обезьяна превратилась в человека благодаря естественному отбору, однако этот принцип был в очередной раз поставлен под сомнение, когда человечество изобрело двигатель Алькубьерре и открыло себе путь к другим звездам.

Сам по себе двигатель был лишь инструментом, истинным же спасением для постепенно деградирующего и вырождающегося человечества послужила великая цель. Цель была по-настоящему велика, и смело можно сказать, что она была в той же степени непостижима, сколь и проста: освоить все.

Вместе с двигателем Алькубьерре человечество получило доступ к неограниченным ресурсам, необъятному пространству и бесконечным перспективам. Сложно себе это представить, но чтобы человеческое общество исцелилось от многих своих пороков и продолжило расти над собой, ему необходимо было всего лишь дать очень много работы. Настоящей работы, которая по-настоящему ценилась и по-настоящему приносила общественную пользу. Оказывается, что-то все же способно поменяться в сознании человека, стоит ему лишь осознать, что он маленькая, но все же важная шестеренка в гигантском механизме по освоению вселенной. Такой человек не просто зарабатывает средства к существованию, но еще и по-настоящему гордится своим трудом, чувствует свою ценность для общества и осознает, что от него в этом мире что-то зависит. Любой человек от рождения испытывает потребность чувствовать себя нужным, и лишь это чувство способно сделать его самодостаточным.

Другими словами, обезьяну в человека превратил труд, а какой-то там естественный отбор лишь немного уменьшил волосяной покров и увеличил массу мозга.

У Ирмы было много работы, часть из которой была воистину изнуряющей. Находясь на пределе своих сил, она проклинала все на свете и безмолвно скулила о скорейшем конце смены и встрече со спальной полкой, но когда смена, наконец-то, заканчивалась, Ирма погружалась в сон с упоительной мыслью, что день прошел не зря. Засыпала она быстро, спала крепко, а просыпалась с чувством легкости и новыми силами. Хороший сон – еще одна отличительная черта рабочего человека. В молодом возрасте лишь бездельники мучаются от бессонницы до середины ночи, а затем с неохотой поднимаются в середине следующего дня и оправдывают свое состояние абстрактным диагнозом «я же сова».

Оставшуюся часть дня после благополучного избавления от контрабандного вина она провела на бегу, помогая своему экипажу погрузиться в криостаз, попутно делая заготовки, записывая инструкции Эмиля и проводя последние проверки работоспособности корабля.

– Соберешь урожай, сделаешь заготовки и сразу в криостат, – тоном строгой матери проговорила Вильма из своего криостата прямо перед заморозкой, – По-хорошему бодрствовать в одиночку вообще не положено.

– Не волнуйся, я не сойду с ума, – пообещала Ирма и закрыла Вильму в ледяном гробу.

Бодрствовать в одиночку было не просто не положено, а запрещено уставом без серьезной необходимости, поэтому Ленар не стал даже пытаться что-либо объяснять капитану Ковальски, а просто без каких либо зазрений совести соврал ему по внешней связи:

– Михал, у нас на Ноль-Девять все в порядке, все системы работают в штатном режиме, мой экипаж уже в криостазе, и я тоже укладываюсь. Это последнее сообщение.

– Хорошо, – без задней мысли поверил ему Ковальски, – Свяжемся через полгода. Конец связи.

Перед тем, как лечь в холодильник, Ленар прилепил на переборку очередной лист горючей бумаги, на котором написал подробные инструкции, что делать, если случится что-то плохое, и ей потребуется досрочно разбудить кого-то из экипажа. Она и сама прекрасно знала, как производить экстренное прерывание криостаза, но Ленар слишком долго с ней работал, чтобы полностью положиться на ее самостоятельность. Ложась в капсулу, он начал настаивать на том, чтобы она постоянно носила при себе две ампулы с местным анестетиком.

– Зачем? – задала она резонный вопрос.

– Потому что если ты где-то на третьей палубе умудришься переломать себе обе ноги, без анестетика тебе будет чертовски трудно карабкаться на первую палубу, – дал он едкий ответ, заставив ее вообразить не самые приятные картины, после чего о чем-то задумался и добавил, – Пожалуй, жгут тебе тоже лучше держать при себе.

– Может, мне сразу фельдшера разбудить?

Он ничего не ответил, но Ирма и без лишних слов догадалась, о чем он думает, и пообещала носить при себе анестетик, жгут и средство от кашля. Она чувствовала себя младенцем, которого родители с неохотой оставляют одного на время короткого отъезда, и утешала себя тем, что такое отношение к себе она более чем заслужила.

И вот Ленар погрузился в криостаз.

Наблюдать за тем, как его капсула закрывается, было равносильно наблюдать за тем, как хоронят близкого человека. Параллель была не случайна, потому что в криостазе человек действительно умирает. За несколько мгновений до того, как его тело остужается до сверхнизких температур, система жизнеобеспечения накачивает его препаратами, облегчающими заморозку, заполняет капсулу криостазовым гелем, а затем полностью обездвиживает его тело, останавливая сердце и дыхание. Тот, кто назовет такое состояние смертью, едва ли ошибется.

Все в радиусе нескольких световых лет умерли, и Ирма осталась одна.

На буксире не сильно развито такое понятие как личное пространство, и уединиться по-настоящему человек мог лишь в «гальюне». Спали все в одном помещении, мылись в соседних душевых кабинках, переодевались за тонкой ширмой, ели за одним столом. В общем, всеми силами привыкали к обществу друг друга. Это отдаленно напоминало семейную жизнь, и со временем никто даже помыслить не смел, что однажды весь корабль будет исключительно в его распоряжении. Когда это все же произошло, Ирма будто бы физически ощутила всю необъятность вселенной. Для человека, который давно привык все делить со своими сослуживцами, резко оказаться в одиночестве было подобно переходу из очень горячей сауны под ледяной душ. Первые несколько минут человек испытывает облегчение, и даже наслаждается тем, как вода забирает из его тела лишнее тепло, но затем он понимает, что эта вода слишком холодная, и если он немедленно не вылезет из душа, то заработает простуду, гипотермию и смерть.

Стадия наслаждения продолжалась у Ирмы меньше суток.

Проснувшись на следующее утро, приняв душ без занавесок, одевшись без ширмы и позавтракав в одиночестве, она спустилась на третью палубу, подкормила растения и с ужасом осознала, что на этом работа закончилась. Казалось, что можно радоваться возможности отдохнуть, но как можно отдыхать, когда отдыхать не от чего? На некоторое время она застыла в ступоре, пытаясь понять, что делать дальше, и не придумала ничего лучше, чем подняться в лазарет и распихать по своим карманам две ампулы с анестетиком, шприц и жгут. Работа снова закончилась, а в ее теле кипела энергия, которую некуда было деть. Заметив на полу высохшую каплю крови, она вспомнила колено, которое рассек себе Ленар при неосторожном контакте с острым краем срезанной дюралевой заплатки. Еще вчера она лично зашивала ему рану и очень гордилась тем, как хорошо у нее получились первые три хирургических шва в ее жизни, наложенные на живого человека.

Она понимала, что со стороны это выглядит немного абсурдно, но осудить ее все равно было некому, поэтому она вытащила из шкафчика с одеждой капитанские брюки, отстирала их от крови за двадцать минут, высушила за пять минут при помощи трюка со шлюзом и вакуумной средой, и заштопала дырку на колене за три минуты при помощи космической нитки и космической иголки.

Ленар точно будет доволен, решила она, рассматривая аккуратный шов, и работа снова закончилась.

У корабля на ближайшие полгода была одна единственная задача – работать двигателями в сторону вектора движения, и корабль прекрасно справлялся с этой работой самостоятельно. От человека же не требовалось ничего. Ирма была лишней, бесполезной, никому не нужной и лишенной смысла жизни. Она бесцельно бродила по кораблю, заглядывая в каждый угол, и иногда заходила на склад, чтобы справиться о состоянии ее подопечных. Ее подопечные прекрасно росли без посторонней помощи, требуя к себе внимание лишь три раза в сутки.

Под вечер второго дня она сдалась.

Позаимствовав у Вильмы стопку журналов, она плюхнулась на полку, открыла обшарпанные страницы и принялась убивать время. Время оказалось живучим существом, и через два мучительно умерщвленных часа она отложила журнал в сторону, выключила свет, прикрыла уставшие глаза и столкнулась с проблемой, которая мучила ее крайне редко – сон не спешил приходить. Она уснула, полтора часа проворочавшись, и проснулась, не понимая, какой сейчас год. Находиться в четырех стенах, лишенных какого либо ритма жизни, было все равно, что выпасть из самого течения времени. Когда не видишь, как коллеги встают вместе с тобой, зазывают на завтрак, торопятся на смену, или возвращаются отдохнуть, весьма сложно даже вообразить, что где-то на корабле часы все еще отсчитывают секунды.

Промаявшись полдня от безделья она лишилась стимула к какой-либо деятельности. Анализируя свой новый распорядок дня за завтраком, она поняла, что начала превращаться в то существо, которое современное общество в открытую презирало, – в потребителя, поглощающего продукты и не дающего взамен ничего равноценного. Эта позорная мысль сводила с ума сильнее смертельной скуки, и Ирма начала практически мечтать, чтобы на корабле что-нибудь сломалось, а она могла это починить. Последующие три часа она занимала себя подготовками к концу света, на скорость надевая и снимая скафандр. Казалось, что ее страх перед скафандрами прошел еще сто лет назад, но ее по-прежнему радовала мысль, что она способна залезть в скафандр, не превратившись при этом в испуганное до смерти животное. В конечном итоге, даже это ей надоело.

От одиночества и безделья порой в голову лезут странные мысли. К примеру, в один прекрасный момент Ирма осознала, что она теперь хозяйка на всем мультисоставе и вправе диктовать свои законы. Ей отчаянно захотелось ощутить вкус вседозволенности, свободы от правил и устава, независимости от мнения сослуживцев. Ей хотелось на секунду представить, что вся вселенная принадлежит ей. Разумеется, в разумных пределах. Она сразу зареклась не пытаться вырывать провода из Марвина или выходить в космос без скафандра, но какие-нибудь безобидные шалости она была просто обязана устроить. Но что легкомысленного она может сделать, когда у нее нет распорядка дня, который можно нарушить, нет работы, на которую можно не явиться, нет коллег, которым можно нахамить, и нет правил, нарушив которые нельзя попасть в серьезные неприятности? Зеркало подсказало ей ответ, и она тут же скинула с себя форму вместе с обещаниями Ленару, что будет постоянно носить при себе анестетик.

Разгуливать по кораблю в неглиже оказалось далеко не самой умной идеей, но Ирма упорно отгоняла от себя мысли, что холод уже пронзил ее до самых костей, и упивалась полученной свободой, как могла. Чтобы не окоченеть окончательно, она периодически захаживала в машинное отделение, где всегда было тепло, слушала гул термоядерных реакторов, грела окоченевшие пальцы и шлепала босыми ногами обратно на первую палубу.

Напомнив самой себе, что в ее распоряжении все же ВЕСЬ мультисостав, она вооружилась фонариком и отправилась на прогулку по мертвым коридорам до буксира Ноль-Семь. Дрожа от холода, она добралась до самого-современного-буксира, заглянула в местное машинное отделение, вновь погрелась рядом с термоядерными реакторами и отправилась обратно. Собственное поведение казалось ей глупым, и это ее веселило.

На обратном пути она резко остановилась, почувствовав замерзающей ногой какую-то лужицу на палубе между решетками, и ей эта лужица не понравилась. Луч фонарика выловил из кромешной тьмы жидкость грязно-зеленого цвета, не похожую ни на какие известные технические жидкости, и все же сердце Ирмы дрогнуло от радости. Неужели что-то начало протекать, и в ее силах совершить что-то полезное?

Как бы не так.

Внимательно осмотрев переборки и потолок, она не нашла ничего, что хотя бы отдаленно напоминало источник таинственной утечки. Разочарование было настолько велико, что она даже не стала думать о том, откуда вообще могла взяться там это жидкость. Холод, проникающих иглами через обнаженную кожу, заставил ее идти дальше, не оборачиваясь, и по пути она решила, что ей подойдет любая работа. Даже работа уборщицы. Она вернулась обратно, вооружившись ведром с губкой, и с глубоким удивлением ничего не нашла. Ирма оглядела совершенно сухой коридор и поняла, что заблудилась. Буксиры были очень похожи друг на друга, а она вместе с формой сбросила с себя собранность и внимательность. Не вляпайся она босой ногой в злополучную лужу, она бы вообще не узнала о ее существовании, как сейчас не знает, на каком буксире это произошло, и на какой буксир она вернулась. Она продолжила путь по цепочке буксиров, пристально вглядываясь себе под ноги, пока лбом не уперлась в шлюз, ведущий к Ноль-Семь. Развернувшись обратно, она с тем же успехом дошла до Ноль-Девять, и все палубы под ее ногами были идеально сухими. Что за жидкость может внезапно появиться из ниоткуда и так же внезапно исчезнуть в никуда? Воображаемая, решила Ирма и с чувством глубокого разочарования и онемевших конечностей вернулась на родную первую палубу в комнату отдыха.

Повторно взглянув на себя в зеркало, она встретилась взглядами с какой-то дикаркой, и стыдливо натянула мешковатую форму обратно. Форма согревала не только ее тело, но и душу. Форма была символом порядка, дисциплины и не позволяла забыть, ради чего ее владелица вообще ее носит. На этой мысли денек анархии и окончился.

Ночью ее мучили кошмары, а проснувшись она поняла, что кошмары продолжаются. Да, прошло всего три дня тотального одиночества, а ее нервы уже начали давать трещину. Позавтракав, она повесила свой гамак в обсерватории прямо напротив блистера, и повисла в нем, устремив свой взгляд в бесконечное пространство. Миллионы блестящих точек на небе были приятным разнообразием после трехдневного скитания по замкнутым пространствам, и первые полтора часа приносили умиротворение. Ирма задремала, а очнувшись, услышала за звуком гула термоядерных двигателей есть еще какой-то звук, едва уловимый и совершенно ненормальный. Ей пришлось перестать шевелиться, затаить дыхание и всеми силами игнорировать шум крови в ушах, чтобы она смогла разобрать этот звук – где-то в дальнем конце корабля завывал ветер. Ирма никак не могла определиться, что являлось большим идиотизмом: допустить до cебя мысль, что на космическом корабле действительно дует ветер, или встать и пойти искать источник этого ветра.

Но она встала и пошла искать источник.

На поиски ушло где-то около часа, прежде чем она окончательно удостоверилась, что никакого ветра нет. Куда бы она ни пошла, мнимый источник звука не приближался ни на метр, все так же завывая где-то в абстрактных далях ее воспаленного воображения.

О подобных играх разума предупреждали в академии и даже прогоняли будущих космонавтов через тест в сурдокамере, но сурдокамера была скорее условностью, при помощи которой удавалось отсеять самых безнадежных кандидатов. На самом деле никто не делал особого упора на сурдокамеру, ведь было на самом деле не так важно, насколько хорошо человек справляется с одиночеством. Важнее было, насколько хорошо он уживается с другими людьми.

Человек мог очень долгое время пребывать в одиночестве без серьезного ущерба для психики, но при условии, что это одиночество протекает в естественной для человека среде. Межзвездное пространство, в котором на световые года вокруг раскинулась лишь смерть и пустота, воздействует на психику совсем иначе. Если продолжать аналогию с душем после сауны, то в данный момент Ирму начинало вовсю колотить от холода. Ее организм начинал бурно реагировал на неблагоприятную среду и протестовать против дальнейшего издевательства. То, что будет дальше, от аналогии слегка отходит: в конечном итоге человек перестает чувствовать холод. Если в случае с душем это обозначает предсмертное состояние, то в случае с космосом человеческий разум наконец-то научился справляться с давящим чувством изоляции и пустоты, хотя в некоторых случаях это сопровождается резким повышением в должности до президента Объединенного Созвездия и переводом на службу в роскошный президентский кабинет, в котором мягкие даже стены.

В подобных ситуациях крайне важно не забывать про один простой принцип: если ты замечаешь странности в своей психике, то это еще нормально, но если ты их не замечаешь, то это уже клиника. Ирма замечала, но предпочла бы не замечать. Она решила, что будет полезно напомнить себе, что она не одна во вселенной, и где-то там еще есть цивилизация, и преисполненная наивными надеждами направилась в радиорубку.

Поскольку в любой пункт прибытия корабль традиционно заходит кормой вперед, соответственно и кормовой радиомассив у него мощнее носового. До Нервы оставалось чуть больше трех световых лет, и Ирма понадеялась, что кормовой радиомассив сможет поймать радиосигнал трехлетней давности. Ей даже не важно было, что за сигнал попадет в сети приемников. Переговоры диспетчеров, трансляция концерта, выпуск новостей – что угодно. Но все было тщетно, на Нерве ни один сигнал не транслировался с такой силой, чтобы в разборчивом виде пробить три световых года и не затеряться в электронном шуме ближайших звезд.

Зайдя уже в который раз на склад, чтобы проверить гидропонные грядки, Ирма застонала от безысходности. Все говорили, что суперпаслен растет с невероятной скоростью, но на самом деле все это чистейшее вранье. «Невероятная скорость» должна заключаться в часах, но никак не в сутках, не в месяцах и не в тысячелетиях, которые прошли с момента заморозки ее экипажа. Недозревшие плоды зеленого цвета издевательски смотрели на нее, и ее чуть не одолело желание со злостью сорвать их и законсервировать прямо в таком виде.

Вот Ленар-то обрадуется, подумала она, и эта мысль оградила ее от необдуманных поступков.

Да, Ленар все еще являлся для нее авторитетом, даже не смотря на тот цирк, в который он втянул свой экипаж не так давно на соседнем буксире. Пусть его поступки и не всегда были правильными, но он всегда точно знал, что нужно делать, и Ирма ни разу не видела, чтобы он в чем-то долго сомневался. Он олицетворял собой то, к чему она стремилась, – уверенность и решимость. Она вдруг начала задаваться вопросом, чем занимался бы Ленар на ее месте, но не находила правильного ответа. Скорее всего, Ленар на ее месте не сходил бы с ума… по крайней мере не сильнее обычного, но эта догадка никак не помогала. Ленар оставил ей кучу советов, что делать в случае поломки корабля или физической травмы, но ничего не рассказал о душевных испытаниях. Ленар и сам никак не помогал.

Следующей ночью ее вновь мучили кошмары. Прелесть ночных кошмаров заключается в том, что стоит лишь открыть глаза, как они исчезают, но в случае с Ирмой все было наоборот. Она бы с радостью вступила в рукопашную схватку с каким-нибудь инопланетным монстром из бульварных романов, лишь бы не просыпаться с чувством, что вокруг нее вымерла вся вселенная. И она принялась ругать себя и Ленара последними словами. Себя за то, что вызвалась вместо Ленара провести эту неделю, и Ленара за то, что тот не настоял на своем и не отговорил ее.

Как уже известно, от одиночества и безделья голову порой посещают странные мысли. На этот раз Ирме вдруг захотелось прогуляться до буксира Два-Пять. Просто так, без задней мысли. Может ведь девушка просто так взять и пойти, куда ей вздумается? Разумеется, может, обманывала она себя, и покорно пошла на поводу у своих позывов. Она знала, зачем направляется туда, но до последнего отказывалась себе признаваться, будто эта мысль может как-то ей навредить.

Ноги сами ее понесли, едва она взяла в руки фонарик.

Современная наука заявляла, что если технология телепортации и реализуема, то явно не в этом столетии. Ирма могла возразить, потому что самолично телепортировалась на Два-Пять. Это было легко. Всего-то ей надо было открыть шлюз, зациклиться на одной и той же мысли, и внезапно осознать, что она перенеслась из одной точки пространства в другую, минуя все промежуточные точки. Возможно, если научить Марвина подобному трюку, это будет тем самым долгожданным прорывом в космоплавании, которого все так долго ждали.

Мысль, на которой Ирма зацикливалась, все не отпускала, и вот уже она карабкается по лестницам на первую палубу, открывает дверь, щурится от кусающего лицо ледяного воздуха и, наконец-то, задается резонным вопросом: а какого черта ее принесло в отсек криостаза буксира Два-Пять? Именно ответа на этот вопрос она и избегала последние пять минут, а ответ лежал прямо перед ней в одной из шести капсул. Но в какой?

Это напоминало игру в наперстки с той лишь разницей, что подтвердить свою догадку нет никакой возможности. Никто не писал имена и фамилии на капсулах, потому что в этом не было никакой нужды. Когда человек ложится в криостаз, от него требуется ввести в компьютер лишь пол, вес и биологический возраст, чтобы компьютер смог правильно рассчитать дозировку препаратов. И как раз возраст его и выдал.

Капсула № 4, мужчина, 76 килограмм, 44 года. В таком возрасте никто не суется в межзвездные грузоперевозки. С биологической точки зрения Игорь Соломенников был без сомнения самым старым человеком на всем астероиде 2Г. Если верить биомонитору, он лежал в капсуле смирно, с идеально ровными кардиограммой, энцефалограммой и мне-нет-до-вас-никакого-дела-граммой. Ирма подошла к четвертой капсуле, в которой лежал фельдшер, имя которого она едва не увековечила на своем плече, и ощутила подступающий к горлу ком. Если она и была в чем-то уверена, так это в своих правах ненавидеть этого человека, но отчего-то не спешила ими пользоваться, и практически приползла к нему, словно на могилу к своему родственнику.

В прошлый раз, когда она пропускала свой криостаз, Игорь постоянно был рядом и ни на секунду не давал ей почувствовать себя одинокой. Он все время занимал ее тело и разум, ухаживал за ней без излишних послаблений и лепил из нее человека, мало чем похожего на ту размазню, в которую она превратилась за последние жалкие четыре дня.

Она мысленно попросила у него прощения, но мысли звучали слишком тихо и неубедительно, и она повторила это вслух. Затем еще раз и еще, с каждым разом все громче, не до конца понимая, для кого она это говорит. В их последний разговор он ждал, что она попросит у него прощения, а она созрела для этого лишь теперь, когда она готова была просить прощения за что угодно, а он ее не слышит. Она думала, что ей от этого станет легче, но легче стало лишь на половину от ожидаемого результата…

И тут она поняла, что такое настоящее сумасшествие.

Подойдя к терминалу, она вставила свой пропуск в считывающее устройство, и Марвин подтвердил ее допуск четвертого уровня. Это был самый низший уровень допуска, но этого было вполне достаточно, чтобы самостоятельно пользоваться шлюзами, заходить почти во все помещения или… экстренно вывести человека из криостаза.

На какое-то время она превратилась в машину, упрямо следующую своей программе и ни на секунду не допускающую мысль о том, какая же она дура. Она просто колотила по клавишам, вводя команды для разморозки четвертой капсулы и убеждая Марвина, что да, она действительно не ошиблась и действительно хочет вывести человека из криостаза, потому что у нее случилась чрезвычайная ситуация. Марвин, разумеется, поверил на слово, что ситуация действительно чрезвычайная. В конце концов, человеку виднее, чем компьютеру. Не может же человек просто так взять и вытащить другого человека из заморозки раньше времени ради личной прихоти. Палец Ирмы замер над клавишей со значком ввода, и онемел, когда из него в страхе ушла вся кровь. Она была уверена, что ей послышалась, но на всякий случай затаила дыхание и обратилась во слух. Слух у нее был идеальным. Человек с неидеальным слухом ни за что не услышал бы шипение, с немалым трудом продравшееся в отсек криостаза сквозь две палубы и шум двигателей. Это был уже не какой-то навязчивый ветерок, и она была почти уверена, что ей не послышалось. Это был он.

Инопланетный монстр из бульварных романов.

Шипение повторилось, и она взвесила в руках фонарик. Теоретически, он был способен сойти за дубинку, но лучше бы это был шокер, каким недавно едва не воспользовалась Октавия. Ирма никогда не спрашивала, есть ли на их корабле такой же, но если и есть, то он был надежно замурован в капитанском сейфе, и мечтать о нем не было смысла. Значит, придется отбиваться фонариком.

В детстве Ирма любила читать бульварные романы и точно знала, что фонарик – это надежное средство против любого монстра. Особенно, если с этим фонариком спускаться в какое-то темное место, из которого недавно раздавались непонятные звуки. Ну, а для того, чтобы фонарик сработал наверняка, при поисках монстра нужно было разделиться, но, к сожалению, Ирма была одна, и сильнее понизить свои шансы на выживание больше ничем не могла.

Она старалась спускаться по лестнице бесшумно, постоянно вслушиваясь во тьму третьей палубы. Как она ни старалась, но ее слух больше не уловил ничего подозрительного, и это показалось ей подозрительным. Корабль вновь притворялся мертвым, и кто-то там в его глубинах вновь пытался убедить ее, что она одна. Она и сама пыталась себя в этом убедить, когда ее нога коснулась третьей палубы, и принялась обходить коридоры. Ее слух обострился настолько, что она начала различать эхо собственных шагов и ритмичную пульсацию где-то в районе пяток. Она сама не знала, искала ли она монстра или доказательства того, что монстр существует лишь в ее голове, но на всякий случай она испугалась до смерти, проглотила слюну и пошла к шлюзу, больше не пытаясь красться на цыпочках. Чувство, что она хозяйка всего мультисостава, покинуло ее еще двумя палубами и сотней грамм холодного пота ранее, и она просто торопилась вернуться на свою территорию, где она вновь ощутит себя бессмертной и всесильной.

Когда дверь шлюза показалась в луче фонаря, она ускорила шаг и поняла, что кто-то крадется за ней. Нет, даже не крадется, а уверенно следует за ней, синхронизировав с ней поступь и умело маскируя свое присутствие в звуке ее шагов. Кем бы он ни был, глаза на ее затылке четко различали его нечеткий силуэт, прорисовывающийся из кромешной тьмы сверхглубокими оттенками черного и с каждым шагом все сильнее сокращающий дистанцию. Вспотевшей ладонью она сжала покрепче свой верный и надежный фонарик, и оказалась перед мучительной дилеммой: оглядываться или идти дальше? Она не хотела выбирать, и просто попыталась мысленно воззвать к здравому смыслу. Здравый смысл подсказывал, что никаких монстров нет, но говорил он это до такой степени не убедительно, что она заткнула его обратно и остановилась. Кто бы за ней не следовал, он уже стоял вплотную, и все волоски на ее теле оттопырились, когда по ее шее пробежал холодок от постороннего дыхания. Сдвоенным джебом сердце едва не сломало ей пару ребер, и, не выдержав ступора, Ирма резко скрутила неуклюжий полупируэт и выбросила руку с фонариком в хлестком боковом ударе.

Существует одна очень важная причина, по которой монстры живут именно под кроватью. Монстры физически не могут существовать в контролируемом человеком пространстве, а под кроватью, как правило, находится именно та часть комнаты, которую человек никак не контролирует. Стоит человеку лишь заглянуть под нее, как его визуальный контроль мигом делает это пространство непригодным для жизни всех инопланетных монстров из всех бульварных романов. Что-то подобное было и тут, только под кроватью находился практически весь мультисостав, и пространства для нормальной жизнедеятельности монстров было больше, чем на Ноевом ковчеге.

Едва удержав равновесие, Ирме стоило немалых трудов, чтобы немного успокоить вскипевший в крови адреналин и перевести дыхание.

Все же она сходит с ума.

Парадокс сумасшествия заключался в том, что если человек думает, что он сошел с ума, значит он еще не сошел с ума. А если он уверен, что он нормальный, то… в общем, как и сказал однажды фельдшер, психология до сих пор не выросла из детских ползунков.

Проветрив легкие, Ирма выпрямилась и уже в который раз напомнила себе, что она дура. Узнай кто, что она дралась с воздухом, ее бы подняли на смех, и вынесли из коммерческого флота на какую-нибудь менее ответственную работу. Собственные чувства обманули ее уже несколько раз, и полностью исчерпали кредит ее доверия. Больше она ни к чему не будет прислушиваться и приглядываться. Пусть лучше она по невнимательности сломает себе ноги, к этому-то она точно подготовилась. С подобными мыслями она добралась до шлюза, нажала на кнопку, и когда дверь распахнулась, ей совершенно точно не показалось, как шипение, которое она слышала из отсека криостаза, ударило ей по ушам и опрокинуло ее на палубу.