Текст книги "Кровавая графиня"

Автор книги: Йожо Нижнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

Голубая кровь!

Должно быть, сам сатана нашептал этой продавшейся аду женщине новое лекарство для сохранения красоты и обретения вечной молодости. Свое стареющее тело она хочет омывать в крови девственниц дворянского рода. Будто она более целительна, нежели кровь простолюдинок!

Возвращаясь со свадьбы, где из-за Яна Калины и графа Няри графиня подверглась такому посрамлению, она останавливалась в бедных земанских семьях и, снисходя до них, предлагала взять их молодых дочерей на воспитание, учить их изысканным манерам, языкам, причем безвозмездно. Достаточным вознаграждением для нее, убеждала она, будет уже то, что тем самым она украсит тоскливые зимние дни и вечера. Она привезла в град двадцать пять земанских девушек. Кто видел их – молоденьких, улыбчивых, свежих, точно утренняя роса, чистых, как лилии, смеющихся, как журчащий ручеек, – у того сердце сжималось от жалости. Две из них почти сразу же исчезли!

Павел Ледерер, осведомленный обо всем, и тот знать не знает, куда они запропастились. Выходит, убежали, не по душе пришлось строгое воспитание…

Заканчиваю описание нынешнего дня – я до того устал и обессилен, что перо дрожит в моих пальцах. Минувшей ночью меня тяжко угнетало невидимое бремя…

Что-то душило меня, в самом деле душило…

Заснул я уже на рассвете…

С нами Бог, изыди, сатана!..

На пороге бурных событий

(Из чахтицкой приходской хроники)

Вывожу эти строки в декабре 15 дня, содрогаясь под гнетом страшных событий. Старая кровь бурлит во мне, временами кажется, что от сознания своей беспомощности я теряю рассудок. Приходится бездеятельно наблюдать, как гибнут молодые жизни, как проливается невинная девичья кровь. В здравом уме удерживает меня, наверное, только надежда, что ждать осталось уже недолго, возможно, всего лишь несколько дней. Если власти не соизволят вмешаться, наведем порядок сами.

В граде произошло следующее.

Из двадцати пяти девушек, думаю, в живых осталась только одна. Сегодня госпожа погубила еще двух. Утром одну девушку нашли мертвой в постели, она была вся в колотых ранах. Видевшие труп, в том числе и Павел Ледерер, не заметили ни капли крови. Хотя ни у кого нет ни малейшего представления, каким образом погибла девушка, все уверены, что погубили ее графиня с Дорой и Илоной.

Госпожа ворвалась в комнату мертвой девушки сама не своя. Притворилась, будто ни о чем не ведает. Она чрезвычайно осмотрительна. Должно быть, опасается, что за ней следят, и потому все проделывает в самой глубокой тайне.

«Кто убил девушку?» – кричала она в притворном гневе.

Ответом ей было гробовое молчание.

«Горе вам, если до вечера не скажете, кто убийца!» – угрожающе заключила она и отошла от покойницы и перепуганной прислуги.

Под вечер она созвала всех обитателей града на подворье.

«В последний раз требую, чтобы вы не скрывали от меня убийцу! Кто убил девушку?»

Вперед выступил Фицко. Он лучше всех знал, отчего госпожа разыгрывает всю эту комедию. Знал, что вскоре она станет бояться и собственной тени. Смертельно перепугало ее таинственное исчезновение железной девы. Она чувствует, что неподалеку таится загадочный противник. Фицко тоже побаивается его. Кто это? Таинственное существо или человек из плоти и крови? Фицко убежден, что исчезновение железной девы – дело рук человека. Но страх его от этого не убавляется.

«Я знаю, кто убийца!» – крикнул он так громко и с такой уверенностью, что многие засомневались, действительно ли невинная жизнь девушки на совести госпожи.

«Укажи убийцу!» – призвала его госпожа, и оцепеневшая в страхе прислуга, затаив дыхание, впилась глазами в руку горбуна. А тот, при всеобщем молчании подняв руку, волосатым кривым пальцем указал на последнюю из двадцати пяти дворянских девушек.

В подворье раздались испуганные крики, а девушка, обвиненная в убийстве, непонимающе устремила на горбуна большие голубые глаза. Он казался ей страшнее всех возможных чудищ, о которых знала по бабушкиным сказкам.

«Это она убила свою подругу!»

«Почему ты это сделала?» – накинулась на нее госпожа.

«Она хотела завладеть ее золотым браслетом! Посмотрите, он у нее на левой руке!»

«Это ложь! Гнусное вранье! – закричала девушка, объятая смертным трепетом. – Этот браслет подарила мне мама. Изнутри на нем вытиснены начальные буквы моего имени, а вот и наш герб!»

«Каждый убийца изворачивается как может!» – хохотнул Фицко, а госпожа накинулась на девушку, стала молотить ее кулаками и осыпать самыми отвратительными ругательствами.

«Будешь еще отговариваться?» – орала она, и девушка, сперва защищавшаяся и заслонявшая себя от ударов, беспомощно отдалась во власть ее злобы. Она заплакала навзрыд, опустилась в снег, и, кроме Фицко, госпожи, Илоны и Доры, не было человека вокруг, чье сердце при виде этой явно ни в чем не повинной жертвы не сжалось бы от боли.

Павел Ледерер стоял чуть поодаль, точно каменное изваяние.

Девушка, униженная, избитая, металась на снегу, словно раненая косуля. Красные ее сапожки мелькали на белом снегу кровавыми пятнами. Вдруг бедняжка вскинулась. На лице ее обозначилась отчаянная решимость. Она посмотрела в сторону ворот и бросилась бежать к ним, пробивая себе дорогу между оцепеневшими слугами.

«Хватайте ее!» – крикнула госпожа.

«Пустите меня! – Девушка вырвалась из грубых рук господских прислужниц. – Пустите меня, убийцы!»

Творец небесный, отчего громы и молнии гнева твоего не смели еще с лица земли эту поганую нечисть! Несчастную бросили в темницу. Но не прошло и часа, как произошло новое несчастье. Люди не успели еще оправиться от потрясения, как разнеслась весть, что обвиненная в убийстве подруги девушка наложила на себя руки – якобы пырнула себя в сердце длинным кухонным ножом. Угрызения совести, мол, замучили…

Павел Ледерер убежден, что сама госпожа всадила нож в сердце девушки. Он видел, как она входила в подземелье вскоре после того, как бедняжку уволокли туда. На граде он слышал такой разговор Фицко с госпожой:

«Осмелюсь попросить у вашей графской милости обещанного вознаграждения за то, что я выдал убийцу!» – сказал горбун.

«Я уже и так щедро вознаградила тебя, Фицко! По какому праву ты требуешь награды за то, что выдал убийцу, ведь это был твой долг!»

«Ха-ха-ха! Будь это мой долг, я бы не одного обитателя града бросил бы на плаху!»

«И себя в том числе!» – возмущенно отрубила она.

«Да, и себя, и для меня было бы большим удовольствием висеть на виселице в столь благородном обществе!»

«Негодяй! – крикнула она. – Ты угрожаешь мне? Я с тобой еще разделаюсь!»

«Прошу вас, ваша графская милость, прикажите бросить меня в темницу или убейте меня на месте. Если вы решили со мной так обращаться, так я лучше сгину, чем выдам вам в руки капитана Кендерешши с его добычей!»

«Ты знаешь, где капитан Кендерешши и мои драгоценности?»– подскочила она к нему, переполнившись радостью. Вмиг были забыты все его оскорбительные выпады, наглое поведение.

«Знаю!» – ответил он гордо.

«Фицко, ты молодец, молодец!»

«Да, но все-таки когда я получу свое вознаграждение?»

«Принеси мои сокровища и приведи этого грабителя! Ты тотчас получишь такую награду, какой еще ни разу от меня не получал. Хотя знаешь что? Я выдам тебе ее наперед!»

После долгих пререканий Фицко удалился, сияя от счастья и неся тысячу золотых, припрятанных за пазухой и в карманах.

«Тысячу золотых! Целую тысячу! – точно пьяный, шептал он Павлу Ледереру, который встретился ему на пути. – У меня, приятель, уже столько денег, что я смогу купить Магдуле все, чего она только ни захочет».

А потом Павел Ледерер подслушал еще и разговор Илоны с Дорой, после того как графиня позвала их и повелела безотлагательно где угодно найти и нанять новых девушек. Только пусть-де не забывают, что они должны быть дворянского роду.

Как только эти дьяволицы остались одни, между ними состоялся такой разговор:

«Дора, плохо наше дело!»

«Что верно, то верно, Илона. Дворянские дочери добровольно сюда не пойдут ни за что на свете. А насильно? Не иначе, как лишимся всех своих зубов!»

«В том случае, если бы они у нас были, ха-ха! Да разве речь только о зубах! Головы можно лишиться, Дора!»

«А знаешь, что мы сделаем, Илона? Наловим простых девушек, оденем их в платья этих франтих и приведем госпоже будто бы дворянок!»

«Это мысль: в конце концов, девушки есть девушки. Но для нас опасность все равно остается. Что-то боязно мне. Госпожа готовится к отъезду в Семиградье. Если не возьмет нас с собой, нам лучше исчезнуть. Назревает неладное. Госпожа как-нибудь выкрутится, а нам – отдуваться».

«И Фицко тоже навострил лыжи. Я слышала, как он о том говорил Павлу Ледереру».

Они условились, что приведут нескольких девушек, чтоб подзаработать еще, а после Рождества – только их и видели.

Через четыре дня пожалует сюда граф Няри. Подойдут и Лошонский, Калина, Кендерешши, Дрозд и Ледерер. Это будет наш последний совет.

Пора приступать к действиям!

Души, объятые пламенем возмездия

(Из чахтицкой приходской хроники)

Эти строки писаны в двадцать первый день месяца декабря. На граде, должно быть, почуяли: что-то назревает. Войско сегодня перебралось туда. Лишь несколько гайдуков остались в замке. Там уже и вправду нечего охранять, разве что вход в подземелье.

«Достаточно забить в набат в Чахтицах и в окрестных деревнях, – заявил на сегодняшнем совете Ян Калина, – чтоб мятежники хлынули в замок, потом пошли на град и разнесли его точно карточный домик».

«Их будет тьма! – Кастелян весь пылал от возбуждения. – В одних Чахтицах поднимется четыреста жителей!»

«Чем больше, тем лучше», – довольно присовокупил и граф Няри.

«Меня тревожило, – заметил Дрозд, – как бы ратники не нанесли нам большого урона своими пищалями. Правда, теперь это меня уже не так волнует. Сегодня я поймал пятерых гайдуков и только было собрался накостылять им изрядно, как они слезно взмолились. Что им, дескать, остается делать? Гайдучество – их хлеб. Прими, мол, нас в свою вольницу. Вне града нас и так хватает, сказал я им, а вот внутри нам требуются союзники. Вот мы и договорились, что они позаботятся о пороховом складе. Зальют его, чтоб не взорвался. А когда он понадобится ратникам, найдут они там одну кашу!»

«Ты полагаешься на гайдуков?» – засомневался Имрих Кендерешши.

«В них заговорила совесть, что они до сих пор защищали злодеев. Теперь набрались смелости, и я им верю».

«За этим порохом пригляжу и я!» – вступил в разговор Ледерер. – А вы, друзья, не спускайте глаз с девушек. С Мариши и особенно с Магдулы. Фицко постарается заполучить ее любой ценой. И не забудьте об Эржике, поскольку злоба Фицко не утихла. Алжбета Батори, которая, пожалуй, ненавидит ее больше, чем он, позволит ему сделать с ней, что тому вздумается. Вы также будьте осторожны, потому что Фицко на вас точит зуб и хочет с вами расквитаться еще до своего побега. Удерживает его здесь только жажда мести, и хотя его тяга к деньгам ненасытна, он знает, что от госпожи ему больше золота не видать».

Разбойники рассмеялись.

«Пусть его точит зубы, – сказал Дрозд. – Мы их сломаем, будь они хоть из железа».

«А девушки в безопасности в охотничьем замке!» – сказал Кендерешши.

Граф Няри задумчиво смотрел перед собой, потом вдруг спросил Павла Ледерера:

«А ты знаешь, где Фицко спрятал свой клад?»

«Только я это и знаю. Хотя Фицко и понятия об этом не имеет».

«Опиши мне это место!»

Он сделал набросок по описанию Ледерера, но вскоре перестал рисовать.

«Ладно, найти легко и по памяти», – махнул он рукой с явной радостью.

«Что же вы задумали, господин граф?» – Во мне вспыхнуло подозрение.

«Я задумал как раз то, что вы имеете в виду, святой отец, – ответил он с улыбкой. – Да, мы возьмем этот клад!»

«Но это же кража!» – возмутился я.

«Да, кража. Вы использовали правильное выражение. Именно такая кража, какую совершил Фицко по приказу своей госпожи. Но, скажите, к чему записывал так дотошно наш друг Лошонский все, что отняла чахтицкая графиня у своих подданных? Зачем он делал эти подсчеты? Кто вернет беднякам деньги, украденные у них? Мы вернем их! Из накоплений Фицко!»

Все пришли в восторг от плана графа.

«А как быть с драгоценностями, ваша милость?» – Сомнения меня еще мучили, хотя мысль о возмещении убытков беднякам привлекала и меня.

«О них не тревожьтесь, пастор, – ответил с каким-то презрением граф Няри. – Я знаю, что с ними делать. Но уверяю вас, Алжбета Батори их уже не увидит».

Господи святый, что собирается сделать граф с этим несметным богатством? Я бы не смог смолчать, если бы сей корыстолюбец замыслил присвоить себе драгоценности!

Мы долго спорили. Уже было далеко за полночь, когда мы расстались. Мне все же хотелось точно знать, каковы намерения графа относительно драгоценностей.

«Что-нибудь мы с ними придумаем! – возразил он мне с загадочной улыбкой. – Одно ясно: Фицко долго любоваться ими не будет, равно как и Алжбета Батори не будет пьянеть от их вида!»

Договорились мы, что Лошонский отправится к палатину и оповестит его, что в Чахтицах готовится мятеж и что только его немедленное вмешательство может помешать разгореться пожару. Мятеж меж тем вспыхнет как раз в день Рождества Господа нашего Иисуса Христа. Из града никто не успеет удрать. Во всех окрестных деревнях у нас союзники. Никто из злодеев не уйдет от справедливости. Если власти не позаботятся об этом, народ будет сам судить их!

Каждая жилка во мне дрожит от возбуждения. На ум то и дело приходят мятежные слова, которые я в день Рождества Христова оброню в души, объятые пламенем возмездия…

Слова, после которых раздастся колокольный набат и несчастный задавленный люд поднимется, чтобы показать свою силу и утолить жажду правды и справедливости.

Господи, помилуй нас!..

Замок, засыпанный снегом

В то время как в чахтицком приходе обсуждали последние подробности, в охотничьем замке на Грашном Верху, в большой зале, где всегда пировали охотники после долгого и утомительного гона, у очага, в котором весело потрескивали поленья, сгорбившись, сидели женщины, прислушивавшиеся к завыванию снежной бури.

– Пора бы им уже быть здесь! – встревоженно заметила Эржика Приборская. – Кукушка прокуковала двенадцать раз!

– Приедут, дорога-то небось нелегкая, – успокаивала ее старая Калинова. – По такому-то трескучему морозу пот прошибет, пока одолеешь сугробы!

– Только бы все добром кончилось! – вздохнула Магдула Калинова.

– Ничего с ними не случится! Господь Бог милостив! – подбадривала себя Мариша Шутовская.

– Я беспокоюсь за них, – признавалась Эржика Приборская. – Ни метели не боюсь, ни сугробов, даже набег врагов меня не страшит. Но граф Няри – человек коварный, никто никогда не знает, что у него на уме. Из-за него меня одолевают дурные предчувствия.

– Конечно, человек он лживый, – сказал Вавро с неприязнью, – но нам бояться его нечего. Что бы ни было у него на уме, нас он любит больше, чем Алжбету Батори.

– Что верно, то верно, – рассмеялся один из двадцати вольных братьев, сидевших за длинным столом. – Только его мы должны благодарить, что в такую непогоду живем тут как у Христа за пазухой, наслаждаясь теплом и покоем.

А меж тем перед замком скапливались темные фигуры, а затем по приказу, еле слышному сквозь завывание метели, все они повалили к кованым дверям.

– Откройте, откройте! – раздался отчаянный крик.

В замке началось волнение. Разбойники похватали оружие и припустились к дверям.

– Кто там? – громовым голосом спросил Вавро.

– Свои! Выкурили нас из укрытия и господские псы идут за нами по пятам!

Вавро не раздумывал. В услышанных словах звучала отчаянная настойчивость, ему показалось даже, что он узнает голос товарища. Но едва он распахнул двери, как упал, оглушенный прикладом ружья. В замок ввалились сорок солдат, а вместе с ними проникли хлопья снега и пронизывающий холод. Между разбойниками и солдатами завязалась яростная схватка, женщины, сгрудившись в углу, с затаенным дыханием ждали исхода.

Между тем Павел Ледерер спешил из прихода в свою каморку. Его друзья, не убоявшись разбушевавшейся стихии, весело мчались на приходских санях в замок.

Граф Няри решил остаться на несколько дней в приходе, а потом отправиться прямо в Вену и там все приготовить для скорого нападения на Чахтицы. С разбойниками он расстался в необыкновенно дружеском расположении духа.

Замок словно вымер. Стоявшие на страже у ворот гайдуки подпрыгивали и потирали озябшие руки.

– Ну и дурачье! – заговорил с ними Павел Ледерер. – В такую непогодь сам черт не осмелился бы выйти на улицу. Заприте ворота и идите ко мне обогреться.

Вовсе не из сочувствия приглашал он их к себе – ему хотелось выведать, что новенького на граде.

Когда в очаге затрещал огонь, гайдуки возвеселились душой.

– Эх, винца бы! – завздыхал один.

– Сей момент будет! – заверил другой. – Гайдуки, охраняющие изнутри вход в подземелье, сразу сжалятся над нами, как только напомним им, что завтра они будут торчать снаружи, а мы на их месте. Им-то, видно, сейчас куда как хорошо! Даже на дворе слыхать, как они там горланят!

Гайдук и вправду принес вино. В минуту кувшин опустел, и гайдук снова отправился к подземелью.

Весело стало в каморке Павла Ледерера, один он хмурился и сидел как на иголках.

– Так вы говорите, что Фицко отправился куда-то с четырьмя десятками молодцов?

– Ей-ей, правда. Прямо-таки прыгал от радости, перед тем как отправиться. Видать, опять на что-то особое нацелился.

Павел Ледерер понимал, какую цель преследует горбун. Магдуле, Марише и Эржике грозит опасность. Что делать f Не опоздают ли Калина, Дрозд и Кендерешши?

– Эх, хоть бы снова повстречался горбатый черт с Дроздом. У него уже опять отросли рожки.

Все гайдуки к пожеланию присоединились.

Тут гайдук, побежавший за вином, влетел в комнату сам не свой.

– Кто-то яростно рвется в ворота!

Гайдуки кинулись к воротам.

– Так вы выполняете свои обязанности, бездельники? – раздался перед воротами злобный голос и богохульная ругань.

То были Дора Сентеш и Эржа Кардош. Две лошади, запряженные в сани, рыли копытами снег перед воротами.

– Несите девушек в людскую! – злобно распорядилась Дора. Павел Ледерер оцепенело издали смотрел на сани. На них, точно поленья, лежали пять девушек, прикрытые грубой холстиной, засыпанной толстым слоем снега.

Сани напоминали могилу, прикрытую снежным плащом. Гайдуки брали связанных девушек на руки и относили их, а девушки дергались, извивались и кричали.

– Ха-ха, радость-то какая, – смеялась Дора, – я уж было боялась, что они дорогой замерзнут.

– Пустите меня! – закричала последняя девушка, которой удалось выпутаться из веревок. Она вырвалась из рук гайдуков и бросилась к воротам.

То был голос Барборы Репашовой!

– За ней! – рявкнула Дора и кинулась вслед за бегущей. Схватив ее ручищами, поволокла снова во двор. – Только этого мне не хватало, чтобы ласточки мои разлетелись! – Она злобно хлопнула ее по спине.

Павел Ледерер хотел было броситься и освободить Барбору из рук мужиковатой бабищи, но осадил себя. Было ясно, что его попытка потерпела бы неудачу.

Девушек, схваченных на посиделках в Новом Месте, Дора отвезла не прямо на град, решив сперва сделать из них земанок. Разотрет им руки, чтобы они стали нежнее, выкупает и нарядит в платья, оставшиеся от убитых дворянских дочерей.

Гайдуки огорченно топтались у ворот.

– Нам было так хорошо, а эта чертова баба выгнала нас на мороз!

Поток гайдуцкой брани несся вместе с хлопьями снега к прикрытым занавесками окнам людской, робко подмигивавшим дикой мгле.

– Вы и впрямь горемыки, – сказал Павел Ледерер, – жалкие холуи чахтицкой госпожи. Такая потаскуха, как Дора, может вами помыкать!

– Черт бы ее побрал! – Гайдуки продолжали клясть ее последними словами.

– Ну, что до меня, так я как-нибудь утешусь. – Павел Ледерер отошел от ворот. – Есть такое местечко, где меня примут с распростертыми объятиями.

– Какое это местечко?

– Гнездышко подружки! – ответил он и разразился смехом тем более победным, что гайдуки смертельно завидовали ему.

Чахтичане спали спокойным сном.

А с бездонного черного неба под завывание метели сыпал холодным пухом снег.

Ледерер был в отчаянии. Только бы не опоздать, только бы замысел его удался. Он освободит Барбору, а если это ему не удастся, погибнет вместе с ней!

Как раз в то время, когда Павел стучался в ставни священника, Дрозд, Калина и Кендерешши подъезжали к охотничьему замку.

– Всмотритесь, други, – пальцем указал Ян Калина на маленький замок, занесенный снегом и белеющий во тьме, – он словно заколдованный. Но не принцы расколдуют его, а разбойники!

Когда сани остановились у кованых дверей, всеми овладело радостное волнение.

Вот-вот их, застывших, согреет радостный блеск глаз тех троих, ради которых они пойдут хоть на край света…

– Что такое? – воскликнул пораженный Кендерешши. – Двери отперты!

– Чую, дело неладное! – крикнул Андрей Дрозд и ворвался внутрь, а за ним остальные.

На пороге большого зала они застыли как вкопанные. В бликах догоравшего очага они увидели на полу груду тел, которая вдруг зашевелилась.

– Ян, сыночек мой! – застонала Калинова.

– Солдаты одолели нас и связали! – закричал один из разбойников.

– А девушек уволокли! – крикнул другой.

– Меня не развязывайте, други, – просипел Вавро. – Лучше на месте убейте. Я всему виной. Думал, это наши ребята, и открыл двери. Оказалось – солдаты. И с ними Фицко. Дрались мы яростно, но их было слишком много, не справились мы.

– Треклятый Фицко! – ругался Дрозд. – Клянусь небом, попадись он мне – разорву на куски, сам дьявол его не соберет!

Калина затеплил свечи. Освободил от пут измученную мать.

– Сынок, – плакала она, – видел бы ты, как ярился Фицко, как бешено связывал девушек, как страшно клял и ругал их. Господи, если с ними что случится, лучше не дожить мне!

– С ними ничего не случится, матушка, – утешал ее Ян. – Освободим их.

– Двоих убили! – крикнул Кендерешши.

Эти двое не были связаны. Но не подавали и признаков жизни. Лежало там еще пятеро раненых солдат. Одного из них Дрозд схватил за горло:

– Куда девушек уволокли?

Солдат с трудом ловил ртом воздух.

– Не знаю, хоть убейте, ничего не могу сказать.

Калина, Дрозд и Кендерешши, простившись со старушкой и товарищами, чуть позже уже стояли перед замком.

Куда направить стопы? На этот вопрос они не находили ответа. Метель замела все следы похитителей.

– Ничего не остается, как отказаться от погони за господскими холуями и ехать в Чахтицы, – решил Ян Калина. – Если они не устремились со своей добычей прямо туда, рано или поздно все равно там объявятся, и мы их встретим со всеми почестями.

Они сели в сани и потонули в ночи.

Меж тем в чахтицком приходе царило оживление. Ледерер разбудил священника, Лошонского и графа Няри.

– Вовсе не обязательно нам из-за этих девушек беспокоиться, – кисло заметил граф, недовольный тем, что его потревожили. – Пятью меньше, пятью больше – какая тут разница. Главное, чтобы у Алжбеты Батори было на граде кого мучить и убивать – только так можно будет найти следы ее злодеяний.

– Если бы речь шла об одной девушке, а не о пяти, – возразил священник, – и то мы бы совершили преступление, не пытаясь ее спасти.

– Мы вызволим их, – возгласил кастелян и с молодеческой живостью стал одеваться.

– Черт знает что! – Граф махнул рукой и вернулся в свою комнату. – Когда тут объявится палатин, он найдет в граде одни трупы!

Немного погодя священник с кастеляном уже ходили по домам, и народ валом повалил во двор прихода. Там их приветствовал мужчина с черным от сажи лицом, похожий на мавра. Любопытные глаза тщетно вглядывались в черное лицо в надежде отгадать, кто это. То был Павел Ледерер.

Несмотря на уговоры священника и кастеляна держаться в стороне, ибо он мог лишиться жизни, узнай его слуги, именно он повел в замок ватагу в сорок человек.

– Сынок, – сказал Микулаш Лошонский, – раз не хочешь слушаться уговоров, я тоже пойду с тобой. Изо дня в день становлюсь сильнее и моложе. Увидишь, как я буду биться!..

Ворота были все еще открыты. Но едва гайдуки заметили тучу мужиков, грозно валивших от прихода в замок, они сразу захлопнули их, не успев, правда, опустить затвор. Могучие плечи, однако, легко распахнули их настежь, отброшенные гайдуки распластались на снегу. Не успели они подняться, как нападавшие, сжав кулаки, набросились на них с бешеными криками. Побоище было знатное.

Пять девушек, которых успели выкупать и переодеть, стремительно бросились к окнам. Они понимали, что ради них разразилась яростная схватка и что от ее исхода зависит их свобода и жизнь.

Ловушка расставлена

– Усилить в замке стражу! – повелела Фицко графиня, когда Дора сообщила ей, что вчера чахтичане избили гайдуков и освободили пятерых пленниц. Горбун только что воротился из охотничьего замка и гордо предстал перед госпожой – объявить о своей удаче.

– Вора, укравшего драгоценности, и остальных главарей разбойников мы изловим в самое ближайшее время, ваша графская милость.

– Неужели? – загорелась радостью графиня.

– Девушки уже при мне, ха-ха-ха! А теперь заполучим их ухажеров… Как узнают, где их разлюбезные, они хоть в самый ад за ними полезут!

– А где же они?

– Под хорошим присмотром в подольской обители.

– А тебя никто не выследил, когда ты девушек туда отвозил? И почему их сразу же не привез сюда?

– Никто меня не выследил ни при отъезде, ни по дороге. Соблюдая осторожность, я приказал привезти оттуда телегу с мешками брюквы. Я и сам сидел в таком мешке. Девушек можно сюда привезти только с оглядкой и ночью. В округе рыщут разбойники и их сообщники.

– Ты слышал, Фицко, что произошло вчера вечером?

– Слышал.

– А не подозрителен ли тебе тот парень с вымазанным сажей лицом, что вел с кастеляном чахтичан в замок?

– Очень даже подозрителен, – ответил Фицко. – Уже не раз в замке творились вещи, в которых наверняка замешан вероломный преступник, сообщник наших врагов.

– Это правда. И подозрителен прежде всего слесарь.

– Павел Ледерер? – Фицко побледнел.

– Именно. Дора говорит, что узнала его, хоть он и был вымазан сажей. А потом от гайдуков я узнала, что сразу же после ее приезда слесарь оставил замок, так что только он и мог сказать о привезенных девушках. И еще я узнала, что вчера недруги мои сошлись в приходе, а среди них был и Ледерер. Гайдуки у ворот града уже подстерегают его, чтобы схватить и бросить в темницу. Отдаю его в твои руки. Пытками вытяни из него все его тайны!

Фицко гневно задышал. Единственный человек, которому он доверял и которого посвящал в свои планы, оказывается предателем!

– Ваша графская милость, прошу вас отменить приказ насчет слесаря, – сказал он, подумав. – Если это и впрямь союзник разбойников, он нам пригодится. С его помощью мы можем подсказать разбойникам наши планы, хе-хе-хе, в таком виде, в каком нам удобно. Шила в мешке не утаишь, он сам выдаст себя!

– Пусть будет по-твоему!

В действительности же Фицко хотел еще раз убедиться, предатель ли Павел, а если это так, самому и разделаться с ним, пока он и его не выдал. Павлу Ледереру ведомо, что он выкрал сокровищницу, как и то, что он собирается улизнуть, едва заполучит Магдулу. В расстроенных чувствах он вышел на подворье и стал поджидать предателя.

Только он оставил зал, к графине, задыхаясь от восторга, вбежала Илона.

– Я опять зацапала девушек, которых чахтичане освободили! – с победным видом доложила она. Добиваясь расположения госпожи, она состязалась с соперницей. – Дора их проморгала, а я быстрехонько дело поправила.

– Как же ты их поймала? – обрадовалась графиня.

– Прознала я, что их задержат в приходе до самого утра, а потом повезут в Новое Место. С пятью гайдуками поспешила под Скальский Верх и подстерегла их там. Ничего не было проще, как связать возчика и пятерых девушек. Теперь они в сторожке, а как стемнеет, на приходской телеге повезу их в град.

Наконец появился Павел Ледерер. Фицко заковылял к нему, состроив радостную физиономию:

– Уж никак не могу дождаться тебя, приятель. Пошли, поговорить надо, пока время есть.

– Уж не собрался ли ты дать деру?

– Не знаю. Вдруг все так повернется, что тебе самому захочется драпануть…

– У меня такого желания нет… – Слесарь испытующе посмотрел в лицо горбуна.

– Тогда, выходит, смоюсь я, да так, что и глазом никто моргнуть не успеет, – расхохотался горбун и взял Павла дружески под руку. – Пойдем потолкуем на прощание.

И он повел его в башню, в бывшую горницу кастеляна. Усевшись там на кипу книг в углу, горбун выложил план, который на самом деле должен был погубить и Павла и главарей ватаги.

Закончив разговор, Павел Ледерер отлучился из града под тем предлогом, что в Чахтицах у него дела, а Фицко поспешил объявить госпоже:

– Если слесарь предатель, я возблагодарю небо и ад, потому что он поможет нам изловить Дрозда, Кендерешши и Калину. Уже завтра ночью эта троица может оказаться в наших руках.

– И я получу назад свои драгоценности? – подуськивала его графиня.

– Уж я-то развяжу Кендерешши язык, будь он даже каменный. Пусть выложит, куда упрятал украденные сокровища!

Он не успел еще пересказать свой план, как в зал ворвалась возбужденная Дора.

– Не дала я маху, ваша графская милость, – запыхавшись, доложила она госпоже. – Вчера именно Павел Ледерер вел на замок чахтичан. Подслушала я разговор девушек. Одна говорит: «Как же я была счастлива. Меня Павел Ледерер освободил. Я уж было решила, что потеряла его, что он любит Магдулу Калинову. Но что нас теперь ждет? Только бы Павел узнал, что я здесь, он бы нас снова освободил!»

– А как зовут эту девушку? – спросил Фицко.

– Барбора Репашова, – ответила Дора.

И тут же спохватилась: лучше бы язык себе откусить, чем передать весь этот разговор госпоже. Теперь та догадается, что она выдавала за дворянок дочерей обыкновенных ремесленников. Но план Фицко и поимка предателя так занимали госпожу, что в ней не проснулось ни малейшего подозрения.

Однако до конца свой замысел Фицко так и не открыл графине. Ему не хотелось, чтобы Павел поплатился за то, что спас свою милую, если ничего другого на его совести не числится. Если слесарь выдержит испытание, которому он подвергнет его, можно будет освободить Барбору и спасти Павла. Этого требовал его злодейский кодекс чести.

В приходе меж тем Дрозд и Кендерешши ломали голову, стараясь угадать, куда отволокли девушек, и ждали сообщников, разосланных по окрестным деревням на разведку. Кое-кто уже успел вернуться, однако следов никто не обнаружил. И вот, когда они уже совсем отчаялись, в приход примчался Павел Ледерер.

– Други мои, я знаю, где девушки!

– Где? Где?

– В подвале миявской усадьбы!

– Ты это точно знаешь? – спросил Андрей Дрозд.

– Разумеется. Фицко мне все рассказал. Сегодня ночью их хотят перевезти в чахтицкий град.