Текст книги "Кровавая графиня"

Автор книги: Йожо Нижнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

– Завещание? – Он побледнел, от улыбки не осталось и следа.

– Вы, надеюсь, не испугались, мой друг? – рассмеялась чахтицкая госпожа.

– Отнюдь нет. – Улыбка снова скривила его губы. – Завещание, однако, напоминает о смерти, и это смутило меня, особенно теперь, когда я начинаю постигать цену жизни и собираюсь вволю насладиться ею.

– А вы не рассматривайте завещание как напоминание о смерти. Речь всего лишь о небольшой формальности для моего успокоения и уверенности в будущем Эржики Приборской. Садитесь за стол и пишите!

– Я напишу и подпишу даже свой смертный приговор, – равнодушно сказал граф Няри, и Алжбета Батори с ужасом подумала, до чего же может любовь ослепить даже такого прожженного волокиту. Граф – не иначе – на старости лет лишился рассудка, – решила она.

Он сел за стол, обмакнул перо в чернильницу и стал писать под диктовку завещание, которое никогда и ни при каких обстоятельствах не подлежало пересмотру. В нем значилось, что все свое движимое и недвижимое имущество он завещает жене, урожденной Эржике Приборской, вне зависимости от того, в каких отношениях он будет с ней до самого момента смерти.

Когда он подписал завещание, Алжбета Батори позвала Беньямина Приборского, как раз приехавшего незадолго до этого, и дала ему прочесть документ. Он подписал его в качестве первого свидетеля, она – второго.

Беньямин Приборский тотчас ушел, и госпожа объявила с явным удовлетворением:

– Итак, дело сделано, досточтимый друг. Желаю вам хорошего сна и приятных сновидений!

И со свернутым в руке завещанием она собралась было удалиться.

– Сделано, но не до конца, – смущенно задержал ее Няри, – За свою уступчивость и готовность я хотел бы попросить о небольшом вознаграждении.

– Что бы вы хотели? – спросила она удивленно.

– Верните мне подтверждение, данное паше.

– Вы получите его, но только завтра после церемонии в качестве тайного свадебного подарка, – сказала она с улыбкой, но и с упорством, на которое он не рассчитывал. – Мы ведь так договорились.

– Что ж, пожалуйста, пусть будет так, как мы условились, однако после нашей встречи у Эстерхази в Прешпорке многое изменилось. Тогда подтверждение было оружием в ваших руках. Сегодня же вы не должны принуждать меня к женитьбе, ибо я так люблю Эржику, что женился бы на ней даже против вашей воли. И я до смерти буду вам признателен, что вы выбрали для меня восхитительнейшее создание и сделали меня самым счастливым человеком на свете!

Алжбета Батори после минутного колебания подошла к тяжелому ларцу с различными документами, подняла тяжелую крышку и из кипы пожелтевших бумаг извлекла свиток пергамента.

– Хорошо, верну вам подтверждение, – сказала она, приближаясь к нему, но, заподозрив что-то, внезапно остановилась. Она явно изменила свое решение. Заметив, с какой жадностью стремится граф овладеть пергаментом, она засомневалась, не затеял ли он эту игру лишь ради того, чтобы заполучить в руки опасный документ.

И она снова двинулась к ларцу.

– Завтра я вам верну его, только завтра!

Уничтоженный документ

Но она и оглянуться не успела, как граф Няри бесшумно подскочил к ней и вырвал свиток из рук.

Это совершенно ошеломило ее.

Лицо у графа Няри было точь-в-точь таким же, как и месяц назад у Эстерхази, когда он впервые попытался завладеть пергаментным свитком. Но сейчас оно пылало еще большей ненавистью и отчаянной отвагой. Прежде чем она опомнилась, он развернул свиток над пламенем свечи на письменном столе. Когда пламя вгрызлось в него, она подскочила и, не боясь обжечься, попыталась выхватить уничтожаемый документ. Но граф схватил ее за руку и прошипел:

– Двинетесь – так этот нож…

На столе блестел нож для заточки перьев, длинный, остроконечный и тонкий, как бритва. Она не сомневалась: стоит ей двинуться, граф Няри осуществит свою угрозу. И потому она, уже не трогаясь с места, наблюдала, как неумолимое пламя пожирает это мощное оружие.

Красноречивый документ опал на стол черными обугленными комками. Граф Няри, взяв их на ладонь, стал растирать в пепел. Лицо у него при этом смягчалось все более и более, а когда он сдул с ладони последние хлопья пепла, он уже улыбался, как прежде. Снова перед графиней он стоял воплощенной учтивостью и любезностью.

– Разрешите мне, сиятельный друг, – заговорил он как можно более сокрушенно, – поцеловать вашу руку, которую я сжал так, что вам стало даже больно, разрешите мне попросить у вас прощения, что я так напугал вас угрозой, осуществить которую я никогда бы не смог. Мне надо было уничтожить документ, который вам не нужен, поскольку он уже выполнил свою задачу, и воспоминание о нем разве что омрачало бы мне минуты наивысшего блаженства.

Чахтицкая госпожа была в замешательстве.

Ее трясло от злости. С каким удовольствием накинулась бы графиня на него и выцарапала бы ему глаза, нагло улыбавшиеся на его любезнейшем лице. Однако дразнить его было бы опасно: она превозмогла гнев, придала своему лицу выражение всепрощения и постаралась быть как можно более приветливой.

– Вы в самом деле напугали меня, мой друг, – сказала она в замешательстве. – Оказывается, вы великолепный актер.

– О, я обладаю еще многими качествами, о которых вы не имеете понятия, сиятельная графиня. Надеюсь, вам еще представится случай узнать их.

Хотя он смотрел на нее улыбчиво, маленькие, блестящие глаза его пылали зловещим огнем.

Тревога, страх охватили ее. С той минуты, как он уничтожил роковой документ, она ощущала свою беспомощность перед ним. Было ясно, что они поменялись ролями Теперь уже она игрушка в его руках.

– На прощание я позволил бы себе выразить еще одно маленькое пожелание, сиятельная графиня, – сказал он просительно.

– Я с удовольствием исполню его, если это в моей власти, – ответила она с притворной готовностью и любезностью.

– Меня трогает ваша готовность, но я не злоупотреблю ею. И прошу-то я о пустяке. Я заслужил и ваш гнев, дорогой друг, и ваше наказание. Я опасаюсь, что вы за мое дерзкое поведение могли бы мне отомстить способом, который глубоко бы меня ранил. Я не хочу, проснувшись в день свадьбы, услышать, что к свадьбе все приготовлено, а невесты нет.

– Вы напрасно беспокоитесь…

– Я не до такой степени ослеплен любовью, чтобы не видеть: Эржика не любит меня и ее расположение мне еще предстоит завоевать. Не хочу поэтому подвергать себя опасности. Под вашим влиянием или по собственной воле она может перед свадьбой вдруг исчезнуть.

– И как бы вы хотели застраховать себя от подобной опасности?

– Самым простым способом. С вашего позволения я поставил бы перед дверью моей суженой стражу. Пятерых надежных гайдуков.

– Я предоставлю вам их.

– Благодарю, дорогой друг, но я рассчитываю только на своих гайдуков.

Она и с этим согласилась. Попрощались они дружески, но оба чувствовали, что нет уже ни слов, ни масок, из-под которых не выставляла бы рожки взаимная ненависть. И они уже провидели минуту роковой схватки и окончательного расчета.

Дора, должно быть, ждала ухода графа; едва он вышел, как она примчалась к госпоже.

– У тебя все готово, Дора? – спросила графиня, ожидавшая ее вечернего сообщения.

– Готово, ваша милость. Майорова мне сказала, что это самый сильный яд, который ей известен. Растворенный в жидкости, он действует мгновенно. Человек, выпивший его, рухнет, будто его хватил удар.

– Я довольна и тобой и Майоровой, Дора. Но полное удовлетворение я получу лишь завтра, когда наше дело выгорит.

В эту минуту у нее вдруг родилось подозрение, не собирается ли граф сам сделать с Эржикой то, от чего он предостерегал ее.

– Дора, – сказал она взволнованно, – всю ночь глаз не смыкай, даже на миг не вздумай вздремнуть. Собери десять гайдуков. Пятерых поставь в коридоре около комнаты графа Няри, а с остальными сторожи под его окнами.

– Уж не собрался ли он бежать?

– Не знаю. Но мы должны быть к этому готовы.

Так и получилось: сторожили и невесту и жениха.

Едва в замке все стихло и в окнах погас свет, Фицко покинул свою каморку и прокрался через двор к жилищу слесаря, опьяненный картиной, как он наконец отомстит Эржике Приборской. Как он вырвет ее из постели, заткнет рот, завернет в простыню и отошлет с помощью приятеля к турецкому паше. Он точно ослеп. Не заметил даже гайдуков, спрятавшихся вместе с Дорой в засаде под окнами графа Няри. И потому весь передернулся, когда Дора, углядев его, бурно рассмеялась:

– С каких это пор ты стал лунатиком, Фицко?

– А с каких это пор ты спишь с гайдуками на дворе? – напустился он на нее.

– С тех пор, как приходится сторожить сон жениха, чтобы он не очухался от своей любви и не взял ноги в руки.

Фицко смеялся до той минуты, пока не узнал, что сторожат и Эржику Приборскую, причем гайдуки графа Няри. Тут он, заскрипев от злости зубами, повернулся и, не проронив ни слова, вышел и постучал в темное окно Павла Ледерера.

– Спи спокойно, спи, Павел, – сказал он приятелю, уже готовому в дорогу, – ничего у нас не получится. Невесту сторожат гайдуки. Ничего, то, чего не смогли сделать сегодня, сделаем завтра. Моя месть только откладывается на день…

Печальная среди веселых

На следующий день, как только стало светать, чахтицкий замок ожил.

Отовсюду несся крик и топот. Войско с гамом собралось во дворе. Дым валил из труб и из-под котлов на треногах – для солдат варили гуляш. Госпожа решила угостить их за верную службу. Пусть наедятся и напьются вдосталь. Пить уже начали. Гайдуки выкатывали из подвалов бочки, вино наливали в чаши, настроение у всех было приподнятое.

Стали съезжаться гости. Окрестные господа не хотели упустить возможность быть свидетелями необычного брака – дочери неприметного земана с магнатом, который годился ей скорее в отцы, нежели в мужья. Чахтицкая госпожа приветствовала гостей самым сердечным образом. Вскоре рядом с ней появился граф Няри, изысканно одетый, свежий, словно помолодевший за ночь на несколько лет. Для каждого у него находилось приятное слово, для любой дамы – утонченный комплимент. Он сиял от нахлынувших чувств.

– Мне крайне любопытно знать, друг мой, как вы отблагодарите меня за то, что я так позаботилась о вашем счастье, – шутила графиня.

– Я ни перед кем не оставался в долгу за оказанную услугу. Отблагодарю я и вас, притом раньше, чем вы предполагаете.

Обещание прозвучало как угроза, таким же был и тон ответа:

– Однако поторопитесь, чтобы не опоздать!

И хотя он устремил на нее испытующий взгляд, она не удержалась, чтобы не ответить ему едким смехом:

– Не забывайте, что вы написали завещание. А смерть особенно любит людей, уже распорядившихся своими мирскими делами и обративших взор к небесам!

– Надеюсь, для меня смерть сделает исключение. А если и нет, я все равно успею отблагодарить вас за материнскую заботу. У меня такое ощущение, словно я ваш сын, и сердце мое переполнено сыновней благодарностью.

Алжбета Батори лишь с великим усилием превозмогла искушение ударить его по губам. Этот нахал становится в сыновнюю позу, дабы намекнуть на ее годы.

Он наслаждался ее видом: пущенная им стрела точно попала в цель.

– Прежде всего я обезврежу всех разбойников, – сказал он. – Мой гайдук еще не вернулся, но я уверен, что он найдет убежище грабительской ватаги. Я действительно мечтаю встретиться с ними, главным образом с Андреем Дроздом.

Услышав эти слова, Эржика побледнела. Она пытливо вперила глаза в лицо графа, пытаясь по его лукавому выражению определить, что же он замышляет против Андрея Дрозда.

– Ах, милая невеста! – воскликнул он, словно только сейчас заметил ее. – Вам сделалось нехорошо? Вы так бледны!

Она промолчала. Граф подошел к ней так близко, что она чувствовала на лице его дыхание, и стал тихонько, с улыбчивым лицом что-то говорить ей, словно нашептывал доверительные, нежные слова.

– Признайтесь, что вы его еще любите?

– Через несколько часов я стану вашей женой и знаю свой долг, – ответила она уклончиво.

– На прямой вопрос, – он схватил ее за дрожащую руку, я жду прямого ответа: вы любите его?

Она ответила измученным взглядом.

– Люблю! – Слово прозвучало так громко, что это услыхала Алжбета Батори, стоявшая чуть поодаль.

– Они так влюблены друг в друга, что без конца признаются в этом, – заметила она растерянно, не поняв Эржику.

– Если вы его так любите, почему вы не последовали голосу своего сердца и не убежали по крайней мере в последнюю минуту, ночью перед свадьбой? – полюбопытствовал граф Няри.

– Вы же сами знаете, что я не могла этого сделать. До вчерашнего дня меня стерегли гайдуки чахтицкой госпожи, а сегодня ночью – ваши.

– Ох, простите, милая невеста, я укорил вас в том, в чем, собственно, сам виноват.

– Но, помешав мне бежать, вы, сударь, лишили меня возможности спасти вашу жизнь.

– Я знаю, – сказал он растроганно, и Эржика тщетно пыталась угадать, искренне ли он взволнован или лжет, – и благодарю вас за это. Надеюсь, что прежде, чем ваша милая приятельница прикажет меня отравить, у меня еще будет время вознаградить вас.

– Для вас вознаграждение означает только мщение!

– Не всегда, – улыбнулся граф Няри, надев опять привычную маску.

– Последний раз предупреждаю вас, сударь. Не тратьте времени ни на мщение, ни на расплату. Свадьба – это ваша смерть!

– В таком случае вы не должны были бы меня предупреждать, а, напротив, торопиться со свадьбой, чтобы как можно скорее получить свободу.

– Мне милее рабство, чем свобода, купленная смертью другого человека!

– Вы в самом деле, милая моя невеста, обо мне такого нелицеприятного мнения? Вы думаете – меня можно отравить, когда я об этом знаю?

– Если вам и удастся спастись при первой попытке, кто знает, повезет ли вам при второй. Пусть даже сто раз вероломная смерть обойдет – в сто первый она все же настигнет вас!

– К счастью, я не трус. Несмотря на то что вы так убедительно стращаете меня, я не бегу! И не делайте этого и вы, прошу вас, даже если бы вам подвернулась возможность, во что я не очень верю. Я люблю вас и обещаю сделать вас счастливой.

Она посмотрела на него с изумлением. До чего это необычный человек! Ему угрожает верная смерть, ведь и он, должно, в этом убежден, и несмотря на все он хочет пойти с ней под венец, и вид у него при этом самый счастливый.

Разговор их показался Алжбете Батори подозрительным – она подошла к ним в сопровождении нескольких гостей. Жених озорно смеялся, невеста была мрачна и печальна.

– Мы немного повздорили, – объяснял граф Няри. – В самом деле, тут мы немного поторопились, но разве это не предвестие счастливого брака?

Гости рассмеялись, с ними и Алжбета Батори, которая тотчас спросила:

– А почему вы повздорили?

– Из-за пустяка. А точнее – из-за детей.

Эржика смотрела на него во все глаза.

– Из-за каких детей? – прозвучал нетерпеливый вопрос.

– Из-за наших, – рассмеялся граф Няри. – Эржика хочет девочку, а я – сына.

Эржика вспыхнула румянцем. Ей бы сквозь землю провалиться – только не чувствовать на себе эти смеющиеся взгляды, наслаждавшиеся ее стыдливостью.

– Но мы договоримся! – воскликнул граф Няри лукаво. – Пусть это будут двойняшки, мальчик и девочка!

Гости ответили громким хохотом.

Эржика в мучительном смущении спрятала пылающее лицо в ладони и бросилась наутек, словно этот веселый смех мог ее осквернить.

Она заперлась в своей комнате, легла на кровать и разрыдалась, будто хотела выплакать всю боль, все страдания.

Часы между тем спешили. Уже кончилось богослужение, за которым должно было последовать венчание.

В замке царило лихорадочное оживление. Рой портных одевал невесту. Она совсем пала духом, словно собиралась не на свадьбу, а на похороны. Зато граф пребывал в прекрасном настроении, дружески похлопывал по плечам своих гайдуков и шутил даже с Фицко.

– Если бы Бог сотворил тебя в таком настроении, как у меня сейчас, Фицко, ты был бы покрасивее! – крикнул он ему, и весь двор расхохотался.

Горбун покосился на графа и исчез в замке.

На дворе появилась нарядная карета чахтицкой властительницы. Солдаты приветствовали ее восторженным ревом.

Поначалу намеревались идти в храм пешком, но Эржика решительно воспротивилась. Дорога от замка до церкви, длиной примерно в три сотни шагов, была окаймлена толпами горожан, высыпавших из храма, чтобы поглазеть на свадебный кортеж. У Эржики закружилась голова, когда она представила себе, какое множество любопытных глаз вопьется в нее, пытаясь проникнуть в самые затаенные ее мысли и чувства. Ни за что на свете она не отдаст себя во власть этих глаз, она спрячется в углу кареты.

Девушки забрасывали цветами дорогу от замка к храму. Цветов было столько, что казалось, будто обобрали все сады и уже пустеющие с приближением осени леса, луга и поля.

На дворе усердные руки украшали и увенчивали карету, и граф Няри сам вплетал в колеса свежую хвою.

– Беги к священнику, – приказал он гайдуку. – Почему он еще не приказал звонить в колокола? Пусть благовестят все колокола и возгласят миру, что граф Няри женится!

Вскоре над Чахтицами поплыл колокольный звон, он еще больше подогревал свадебное настроение.

Ратники отошли от кареты, теперь вокруг ее замельтешили свадебные гости. Нарядный гайдук с цветистым кнутом в руке взошел на козлы.

Вдруг по двору прошелестел вздох восторга. К карете приближалась Алжбета Батори. Она вела за руку Эржику Приборскую. Все зачарованно впились в них взглядами. Женщины были так прекрасны, что трудно было решить, кому из них отдать предпочтение. Графиня, сознавая впечатление, вызванное ее величавостью и великолепно подобранным нарядом, победоносно оглядывалась по сторонам. Невеста, пылавшая от возбуждения, была хороша, как роза, не ведающая о своем очаровании. Ее весенний облик, обворожительная молодость выразительно оттенялась осенней, зрелой красотой графини.

При виде невесты у всех просияли лица, один Фицко, стоявший в стороне, помрачнел.

– Вот такой должен был бы видеть ее турецкий паша, – толкнул он Павла Ледерера, оказавшегося рядом. – Да и плата была бы соответственная. Ничего, похитим ее в свадебном платье, в нем мы ее и представим паше!

Граф Няри был в восторге.

Он пожирал глазами пленительную свою нареченную, с истинно поэтическим пылом выражал восхищение и благоговейно целовал ей руку. Алжбету Батори он словно не замечал. Эржика выслушивала поток восторгов без слов, и лишь по временам на ее лице мелькала вымученная улыбка.

Разница в их настроении каждому бросалась в глаза: жених сиял от счастья, излучал веселье, а невеста между тем была печальна, невыразимо грустна.

Поход против лесных братьев и загадочный поцелуй

В тот миг, когда граф Няри сел в карету к невесте, в ворота влетел на коне гайдук, посланный графом на поиски разбойников. Солдаты и свадебные гости испуганно отскакивали при его приближении. Подъехав к карете, он сполз с коня и распластался на земле.

Граф Няри тотчас выскочил из кареты, приказал, чтобы принесли воды, и, улыбаясь Алжбете Батори, самонадеянно проговорил:

– Убежден, что мой гайдук нашел-таки логово разбойников!

На гонца вылили ведро воды. Он враз вскочил, оглядел лица, выражавшие величайшее напряжение, и радостно выкрикнул:

– Я выследил разбойников, ваша графская светлость!

– Где они, где? – спросил, подбежав к нему, Фицко. Он весь трясся от возбуждения. В этом состоянии он даже не заметил, что гайдук упал с коня подозрительно удачно и, облитый водой, вскочил так быстро и живо, словно вообще в этом не нуждался.

– Где они в эту минуту, я не знаю, – ответил гайдук, задыхаясь, – потому что я опрометью поскакал в Чахтицы – доложить, что выследил разбойников. Они были в роще между Новым Местом и Вагом. Теперь их там нет, когда я погнал в Чахтицы, они уже переправлялись через Ваг.

– Ты должен был пуститься вдогон! За Вагом они от нас скроются! – прорвало Фицко.

– Не скроются, – ответил гайдук, – и об этом позаботится пандур, с которым я их выслеживал.

– Ты молодец, что тотчас прискакал с известием, – сказал граф Няри. – Скажи, сколько разбойников вы с пандуром видели в той роще?

– Только одного, такого маленького, хромого…

– Вавро! – крикнула с ненавистью госпожа и схватилась за бедро, словно исцеленная рана снова стала жечь ее.

– Да, Вавро, ваша светлость! Выследили мы его в Новом Месте, а когда он стал оттуда уходить, таща тяжелый мешок, мы пустились за ним. В лесочке он скрылся в какой-то пещере. Мы с пандуром подошли ко входу и стали слушать, затаив дыхание. Вавро крикнул: «Я здесь, ребята, собирайтесь!.. Вот перекусим – и айда за Ваг!» Больше я уже не стал ждать. Велел пандуру не спускать глаз с разбойников, а сам помчался сюда!

– Превосходно, – отозвалась Алжбета Батори и тут же позвала ратного командира. – Не медля отправляйтесь в погоню за разбойниками! – распорядилась она.

Затрубил трубач, солдаты стали сбегаться, собирать коней и оружие, Фицко заторопил гайдуков, но госпожа остановила его:

– Сам присоединяйся к войску, а гайдуков с собой не бери. Нельзя оставлять замок без охраны и стражи!

– Пусть берет их с собой! – отозвался граф Няри. – У меня тут двадцать гайдуков. Чтобы охранять замок, и десяти хватит. Остальные тоже могут присоединиться к загонщикам. Чем их будет больше, тем лучше. Разбойничье логово надо крепко обложить, чтобы никто не спасся. А то, если хоть один останется на свободе, он станет семенем грядущего мятежа.

Алжбета Батори согласилась.

Ратники торопливо сели на лошадей, ожидая приказа о выступлении. Свадебная процессия, собравшаяся вокруг кареты, где сидела бледная, обессиленная Эржика, ждала отъезда загонщиков.

Наконец они с диким шумом высыпали со двора. Граф Няри снова подошел к Эржике Приборской.

– Я очень сожалею, милая моя невеста, но тотчас после свадьбы огорчу вас – срочно отъеду.

Она не смогла скрыть радости, охватившей ее.

– Я вижу, – лукаво улыбнулся граф Няри, – что вы не станете меня удерживать. За это я отблагодарю вас тем, что быстро вернусь и уже вечером мы будем вместе.

Казалось, резкий порыв бури разом сдул с лица ее радость.

– Мучительно сознавать, – горько улыбнулся он, – что мой отъезд так радует вас. Но тем более мучительна мысль, что вы сами просили бы меня остаться, знай вы, зачем и куда я еду тотчас после свадьбы.

– Вы испытываете мое любопытство, сударь.

– Сразу же и удовлетворю ваше любопытство. Я считаю своей обязанностью участвовать в облаве на разбойников прежде всего потому, что мечтаю уничтожить своего главного соперника.

– Вы имеете в виду Андрея Дрозда?

– Вы угадали. Но в чем дело? Вы плачете, дорогая невеста? Что ж, выплачьте свои слезы, успеете оплакать своего любимого еще до свадьбы.

Этот призыв был совершенно излишний. И без этих угроз она уже с трудом сдерживала слезы. Ведь минуты ее свободы были сочтены. Еще час, полчаса – и она станет женой ненавистного ей человека.

Лучше погибнуть, чем пережить эту свадьбу!

Все лицо ее было мокро от слез, когда она выходила из кареты и направлялась к храму.

Каждый, кто видел девушку, проникался жалостью к ней, хотя и не ведал причин ее слез и только что еще считал брак со столь знатным вельможей великим ее счастьем. Зато жених ликовал, словно всем видом своим старался возместить безрадостность невесты.

Свадебная процессия хлынула за женихом и невестой в храм, церковные двери закрылись. Эржика уже сидела на скамье патрона[50] Надашди по левую сторону от алтаря. Услыхав, как хлопнули двери, она содрогнулась. Ей представилось, будто за ней закрылись двери склепа…

Прихожане запели радостную песню, но она еще более опечалила измученную душу Эржики, словно погребальный псалом. Конец, всему конец… Когда отзвучит песня, священник навсегда свяжет ее с ничтожным ловеласом, которого она не любит и никогда не сможет полюбить.

Она расплакалась. Алжбета Батори сурово повернулась к ней.

– Эржика, – раздраженно процедила она, сжимая ее руку, – опомнись, сдержи себя! Положись на мое обещание. Ты станешь вдовой раньше, чем ты думаешь!

С другой стороны к ней наклонился граф Няри. Лицо его было чрезвычайно серьезно.

– Так пусть наступит конец притворству, Эржика, – зашептал он голосом, совершенно ему не свойственным, проникнутым нежностью и искренностью. – Я отомстил тебе за то, что там, в Прешпорке, ты так жестоко оскорбила мою гордость. Теперь я удовлетворен. Но месть мою увенчает и моя награда за твое мужество. Несмотря на неприязнь, ты предупредила меня об опасности, нависшей надо мной. Так вот: ты не станешь моей женой.

По мере того, как он говорил, Эржика явно оживала. Алжбета Батори напрягала слух, чтобы различить слова, осушившие слезы дочери и осветившие ее лицо, но тщетно. Графиня слышала лишь подозрительный шепот.

– Вы не женитесь на мне? – Эржика взволнованно схватила его за руку и сильно сжала в порыве радости.

– Нет, не женюсь, а отдам тебя любимому!

Девушка почувствовала, что может верить ему. Он и глазом не успел моргнуть, как она схватила обеими руками его голову, притянула к себе и на глазах у всех поцеловала.

Алжбета Батори побагровела от гнева, резко привлекла ее к себе. Обдав пылающим от ненависти взглядом графа, с удивлением обнаружила, что старый ловелас вспыхнул, будто юноша, от девичьего поцелуя.

Эржика стояла с высоко поднятой головой. Сердце в приливе счастья сильно колотилось. Вот она уже присоединила голос к радостной песне, лившейся из сердец ликующим потоком, точно сиянье солнца сквозь окна в полумрак церковных сводов.

– Положись на меня, Эржика, – зашептал снова граф Няри, не обращая внимания на злобные взгляды Алжбеты Батори, потрясенной странным поведением жениха и невесты. – Просчет возможен только в том случае, если Андрей Дрозд опоздает. Но он, я уверен, явится не слишком поздно. Если же задержится, упади в обморок и приди в себя, когда подам тебе знак. Упади на каменный пол, как мертвая. Не жалей свадебного платья!

17. Сплошные неожиданности

Настоящий жених

Павел Ледерер не присоединился к свадебному кортежу. Он прятался за дверью своей каморки, чтобы его не привлекли к охоте на разбойников или не заставили исполнять какую-нибудь роль в свадебном обряде. Тяжкие сомнения мучили его. Душу одолевало желание вмешаться сразу в несколько дел, он не знал, в какое раньше. Первым было дело Няри. Павел знал, что его хотят отравить. Надо было предупредить графа, но случай так и не представлялся. Тревогу вызывала и мысль о лесных братьях. Не должен ли он тотчас отправиться в дорогу, двинуть прямо через поле, переплыть Ваг и предупредить разбойников, что за ними следуют по пятам? Если солдаты одолеют разбойников, что ждет Магдулу, ее мать и Маришу? Барборе ничто не грозит. Видимо, ей надоело скрываться от доносчиков, да и причин для этого у нее не было, вот она и вернулась к матери в Новое Место. И с горечью в сердце Павел осознал, что она скорее всего перестала его любить. Даже за отца он теперь не боялся, верил, что Фицко его и вправду простил. Страх он испытывал только за мать друга и за тех двух девушек. Фицко оставил их на свободе лишь в качестве приманки для лесных братьев. Но как только их переловят, горбун уже не станет сдерживать своих страстей и захватит Магдулу Калинову, насытит свою мстительность: ему уже ничто не помешает изловить мать, сестру и невесту Яна Калины.

Когда свадебный кортеж покинул двор, Павел Ледерер вышел из своего укрытия, вывел коня из конюшни и крикнул служанкам и гайдукам:

– Если станут меня искать, скажите, что я тоже отправился ловить разбойников!

И он понесся напрямик, чтобы как можно скорее попасть к подножью Острого Верха под Врбовцами. Здесь в домике, окруженном точно стражей, высокими деревьями, прятались беглецы. Домик купили на деньги, полученные от Павла. Теперь он летел стрелой, чтобы успеть спрятать беглецов в другом месте.

Тем временем в храме песня отзвучала. Настала роковая минута.

Алжбета Батори встала со скамьи и двинулась вперед, за ней последовали Эржика, граф Няри и Беньямин Приборский с женой. Все они встали под негасимую лампаду, которую евангелисты тщательно оберегали в своих храмах. Считалось, что храм рухнет, как только лампада погаснет. В это верил и граф Надашди, который отобрал храм у католиков и ежегодно поставлял священнику бочонок с маслом, настойчиво требуя, чтобы он неусыпно следил за негасимой лампадой.

Пастор Поницен неторопливо приближался.

Невеста побледнела. Ее охватило страшное подозрение. Как она могла поверить словам графа Няри? Как может Андрей Дрозд явиться сюда, когда он уже где-то за Вагом и по его следу помчалось более трехсот преследователей? А если бы он и явился, чуда все равно не произойдет: разве сможет он занять место графа Няри и умчать ее из церкви как свою жену? К тому же Андрей Дрозд не любит ее! А если бы и любил, женится ли он на ней?

Свадебный обряд начался. И тут случилось нечто неслыханное.

Негасимая лампада вдруг затрещала и погасла.

Это вызвало ужас, казалось, храм вот-вот рухнет. Но ничего такого не случилось, перепуганные прихожане с облегчением вздохнули, увидев в этом всего лишь дурное знамение для участников предстоящей свадебной церемонии.

Случай с лампадой встревожил Яна Поницена. Он позвал церковного сторожа, да так громко, что было слышно на всю церковь:

– Живо засвети лампаду!

и тотчас в ней затеплился красноватый огонек. Неожиданное событие прошло незамеченным только для невесты – до того она была погружена в свои мысли. Лишь заслышав степенный голос пастора, она задрожала от дурных предчувствий. Видно, и вправду граф Няри жестоко обошелся с ее истерзанным сердцем.

Приближалась самая волнующая и знаменательная минута обряда, когда нареченные должны перед Богом и людьми поклясться в вечной верности.

Эржика упала в обморок.

Нет, не по напоминанию графа Няри – его будто и не было в храме, мыслями он блуждал где-то вдали. Но все же он успел заметить, что смертельно побледневшая невеста падает. Он подхватил ее, но Алжбета Батори решительно вырвала дочь из его рук и прижала к ее лицу платок, пропитанный крепкими, резкими духами.

Эржика тут же пришла в себя. Граф Няри беспокойно озирался. Он явно чего-то ждал, взгляд его все чаще устремлялся к церковным дверям. Гости, внимательно следившие за всем, что происходило у алтаря, не преминули заметить подозрительное поведение жениха.

И вдруг все присутствующие повернулись к церковным дверям, за которыми слышался топот и крик. Граф Няри заулыбался, он испытывал явное облегчение. Эржика Приборская взволнованно вырвалась из материнского объятия – лицо ее залил румянец.

Двери храма распахнулись настежь.

На лицах прихожан, первыми увидевших нежданных гостей, появилось выражение непритворного изумления. Гром среди ясного неба не потряс бы их больше, чем приход разбойников. Ведь и часа не прошло, как три сотни загонщиков отправились по их следу, чтобы изловить их и предать виселице, мечу, дыбе, а они вот здесь! Явились улыбчивые, празднично разодетые! Изумление сменилось радостью. Если бы они не стояли в храме и не страшились бы мести графини, они бы закричали от восторга и бросились обнимать разбойников.