Текст книги "Кровавая графиня"

Автор книги: Йожо Нижнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

– Не выдавайте ничем, что слышите меня, – продолжал голос, и капитан почувствовал, что сквозь замочную скважину на него уставились чьи-то глаза. Предостерегающий голос исходил оттуда. – Не ходите в подземелье, но если вы все-таки пойдете, следуйте все время за Фицко, потому что…

Голос умолк. Горбун, которого, конечно, видел и тот, кто предостерегал капитана, был уже в нескольких шагах.

Кто же следил за капитаном и упреждал об опасности? Неужто Павел Ледерер?

Капитан недвижно стоял, мучимый тревогой и неуверенностью. Мысль лихорадочно взвешивала все происходящее.

Теперь было ясно, что Фицко ведет его в подземелье отнюдь не по велению своей госпожи. Капитан упрекнул себя в легкомыслии: он чуть было не попал в западню.

– Можно идти! Я готов! – вывел его из задумчивости голос горбуна.

Капитан испытующе всмотрелся в лицо Фицко, словно хотел прочесть на нем ответ на мучившие его вопросы. Но выражение этого лица было совершенно непроницаемо. Лишь в глазах таилось нечто такое, что вынудило капитана взяться за рукоять сабли. То был взгляд кровожадного хищника, подстерегающего удобную минуту, чтобы броситься на жертву.

– Что ж, пошли! – воскликнул капитан и твердо зашагал рядом с Фицко.

Искушение отбрить его, просто сказать, что он не желает идти в подземелье, было достаточно велико. Но ОН понимал, что тем самым достигнет лишь минутной победы, и ничего больше. Он чувствовал, что горбун что-то замыслил. И конечно, он не откажется от своего замысла и попытается снова его осуществить, как только представится возможность. Пусть же произойдет сейчас то, чему суждено произойти, – пусть Фицко еще раз убедится, что выбрал себе противника не по росту.

Горбун уже стоял на лестнице с зажженным факелом.

– Горе тебе, – крикнул капитан, – если ты не выполняешь приказ госпожи, а затеял какую-то подлость!

Он обнажил саблю, она зловеще заблестела в свете факела.

Фицко подумал было, что капитан раскусил его замысел и потому угрожает ему.

– Подлость? – засмеялся он. – Скорее всего, мне надо бояться идти с вами, господин капитан! У меня ни сабли, ни пистолета, одни голые, ослабевшие руки. Вы засомневались, опасаясь какой-то моей подлости? Что ж, вы не слуга, вам не обязательно исполнять повеления госпожи графини. Можете вернуться, я даже извинюсь за вас перед госпожой. Скажу, что тяжелый, затхлый воздух вредит вашим легким и что ради семейства, которое никак не дождется вас в Прешове, вам следует беречь здоровье!

Насмешки эти окончательно допекли капитана. Но он преодолел соблазн пнуть обидчика, чтобы он скатился со всех ступеней, крепко сжал рукоять сабли и воскликнул:

– Хватит болтать! Шагай вперед!

Горбун возликовал. Капитан все же решился идти. С каким наслаждением Фицко сообщил бы ему: «Вниз-то спустимся вдвоем, но наверх поднимется лишь один из нас». Вместо этого он усмехнулся:

– Больно уж вы нетерпеливы!

Фицко двинулся в путь, капитан – за ним.

Посреди множества бочек, в тяжелой винной духоте, горбун поднял кувшин, налил в него вина и выпил. Потом протянул кувшин капитану.

– Вот подкрепитесь перед долгой дорогой…

– Подкреплюсь, только не из твоего кувшина.

– А все же лучше бы вы мой взяли, за него я ручаюсь, что не отравлен. Госпожа умеет замечательно хранить свои вина. Пока народ не узнал, как поплатился тот выпивоха, которого прямо из подвала отвезли на погост, многие мечтали отведать ее замечательных старых вин. Значит, не хотите пить из моего кувшина? Противно вам? Но могу вас уверить, что из него пила особа и поблагороднее вас, господин капитан! Сама Алжбета Батори, когда ее освободили из когтей смерти.

– Молчи, если тебе дорога жизнь! – осадил капитан горбуна.

Затем он взял один из кувшинов, посмотрел, чистое ли у него дно, налил вина, ополоснул хорошенько кувшин и только потом из него напился.

– Ох и осмотрительны же вы, господин капитан! Но я бы указал вам вино и получше.

Началось долгое путешествие через множество коридоров и помещений. Фицко без устали болтал, перемешивая объяснения с жуткими историями, которые якобы произошли с ним на том или ином месте. Капитан даже не заметил, как за бесконечными поворотами то вправо, то влево он сбился с пути, потерял ориентировку.

Он был полностью во власти Фицко. Без него из этого лабиринта ему не выбраться.

Перед одной из дверей горбун остановился.

– А теперь, господин капитан, вы увидите одну из самых больших достопримечательностей замка. Здесь я и сообщу вам, чего она от вас ожидает.

Он открыл дверь и вошел.

Капитан осторожно последовал за ним, но уже на пороге застыл в изумлении.

Перед ним стояла обнаженная женщина. В первую минуту он и не понял ее предназначения. Сообразил он, лишь когда из открытой груди выскочили ножи. Капитан отпрянул. Ему казалось, что ножи вытягиваются все больше, готовые проткнуть его.

– Железная дева! – воскликнул он в ужасе.

А горбун смеялся. Ужас капитана безмерно радовал его. Он завел его сюда лишь для того, чтобы насладиться его ужасом в этом чудовищном помещении, чтобы поиграть с ним, как кошка с мышкой, и потом вонзить в него когти.

– Вы угадали, господин капитан, это железная дева. Роскошная куколка! Так жарко обнимает, что человек обо всем забывает!

И он приблизился к капитану.

– И знайте, когда-нибудь она вот так обнимет и Магдулу.

– Никогда! – воскликнул капитан. – Я спасу ее!

– Ее никто не может спасти. Только она сама может избежать этого, если выйдет за меня замуж.

– Подлец! – крикнул капитан.

– Подлец, говорите… – засипел Фицко с нескрываемой ненавистью. – Конечно, с моей стороны подло влюбиться в девушку, которая пришлась по вкусу некоему расфуфыренному щеголю. Подло, что я не позволю ей безнаказанно топтать меня и мое сердце, что кровью отомщу за оскорбление. Подло, что я дышу и двигаюсь. А вот со стороны капитана все благородно, даже вранье. Я-то хорошо знаю, что вы не женаты, что у вас нет детей, а если и есть, то разве приблудные, которых вы и сами не признаете, я бы мог легко открыть ваше вранье и доказал бы графине, как вы ее дурите, будь в этом необходимость. Но такой надобности уже не будет, господин щеголь!

– Заткнись, Фицко, не то я опять научу тебя приличию!

– Ха-ха! Нет уж, теперь пусть дворянин помалкивает, а Фицко будет говорить.

Капитан весь кипел от негодования. Он обнажил саблю:

– Ни слова больше, не то продырявлю твою шкуру.

Но горбун ничуть не испугался.

– Спрячь сабельку, надутый пандур! Ну всади ее в чресла мои или сюда, в грудь. Но тут же проткни и себя, потому как без меня отсюда тебе не выбраться!

Капитан понял: он всецело во власти Фицко. Без него ему не выбраться из переплетения подземных коридоров. А если и удалось бы отыскать какой-нибудь выход, то как справиться с хитрыми замками? Фицко с заметным наслаждением следил за его замешательством, хотя при этом упрекал себя в том, что поторопился, рано, пожалуй, раскрыл свой умысел и разбудил в капитане настороженность. Поэтому он решил превозмочь ненависть и разыграть новую комедию. Ведь когда птичку ловят, вспомнил он, ей напевают красивую песенку.

– Простите, господин капитан, – отозвался он покаянно и кротко, – что я поддался ревности. Не ставьте мне это в упрек. Мы не равные соперники. Я не сомневаюсь в вашей победе. Не удивляйтесь, что явное поражение вызвало во мне такой взрыв. Сожалею об этом и уверяю вас, что это в последний раз!

– Хватит, пошли дальше! – холодно сказал капитан. Было ясно, что сладкие речи горбуна – сплошное притворство.

Фицко показал Имриху Кендерешши кровавую купель и украдкой, наслаждаясь, наблюдал, как от ужаса, изумления и воображаемых кровавых картин капитан вспыхивает всеми цветами радуги.

– Мы почти что все осмотрели, – проговорил Фицко, когда они снова остановились. – Я должен сообщить вам еще об одном желании госпожи графини.

– Меня оно не интересует, мы можем идти!

– Я понимаю ваше настроение, господин капитан, но мой долг – исполнить приказ. Поэтому, хотя знаю, что это излишне, ибо вы не в состоянии так унизить себя, сообщаю вам, что госпожа требует от вас, чтобы вы нанимали для нее девушек. Молодых и красивых, и чем больше, тем лучше!

Имрих Кендерешши сжал кулаки – горбун, продолжая начатую игру, был несказанно этим обрадован.

– Графиня мне сказала, – продолжал он, – что господин капитан пригожий молодец, девушки попадутся на удочку, точно рыбки. Естественно, она не имела в виду, чтобы вы это делали даром: за каждую девушку, которую вы бы наняли – скажу откровенно – на службу к этой куколке из железа, она заплатила бы вам двадцать золотых.

– Ни слова, больше, Фицко! Выйдем наверх!

– Прошу вас, идите вперед, господин капитан!

– Нет, я пойду только вслед за тобой…

Кто не увидит больше света Божьего?

Фицко поразила решимость, с которой капитан отказался идти впереди него. Он засомневался, удастся ли ему сбросить его с помощью откидного моста в пропасть, откуда до сих пор еще никто не возвращался. А капитан помнил предостережение незнакомого доброжелателя во дворе и следил за каждым движением горбуна.

Коридор, по которому они шли, стал постепенно суживаться.

Горбун остановился и хитро заметил:

– Коридор с каждым метром становится все уже и ниже – теперь тому, кто шире в плечах и выше, надо продвигаться боком и пригнувшись. Если я буду нести впереди вас факел, господин капитан, вам не разглядеть дороги. Земля в колдобинах, из нее торчат камни. Не хотелось бы, чтобы вы расшибли себе нос либо вывихнули ногу. Как бы не пришлось мне тащить вас на своем несчастном горбу. Извольте пройти вперед!

Капитан, хоть и посчитал сперва доводы Фицко убедительными, не забывал о предостережении.

– Нет, Фицко. Я уж слишком привык смотреть на твой горб, и ради того, чтобы он был все время перед глазами, я с радостью предпочту расшибить себе нос или сломать ногу.

Горбун чуть не задохнулся от ярости.

Свой план – опустить в узком коридоре под капитаном откидной мост и сбросить его в бездонную пропасть, казался ему уже неосуществимым. Он молча продолжал свой путь, отчаянно ища выхода. Даже с риском для жизни он не должен допустить, чтобы капитан вернулся наверх. Он обязан отомстить за оскорбление, обязан устранить соперника, добивающегося любви Магдулы и расположения госпожи.

Они проходили мимо страшнейших узилищ, где царила вечная тьма, носились голодные крысы. Кто попадал сюда, тот был заживо похоронен.

Горбун остановился у железных решетчатых дверей и оглянулся на капитана.

– Простите, господин капитан, – прочувственно про говорил он, – в этой темнице томилась Магдула Калинова В углу я вижу ее розовый платок. Пойду возьму его на память – уж коли ничего другого мне не посчастливится получить от нее.

Он открыл тяжелую дверь, делая вид, что намеревается войти.

Платок Магдулы! Стоило капитану представить себе, как зашуршит платок в волосатых руках уродца – и его залило таким жаром, словно горбун касался самой девушки. Нет, розовый платок не должен достаться этому негодяю! Он подскочил к Фицко, оттолкнул и вбежал в темницу. Мигом оглядел все углы – нигде ничего. Когда же оглянулся, железная дверь с грохотом захлопнулась прямо перед его носом.

Хохот Фицко пронизывал капитана до мозга костей – горбун прыгал и топал ногами от радости, потрясая в воздухе длиннющими руками, словно изображал дикий языческий танец, и чадящий факел мигал, как падучая звезда.

Капитан мгновенно осознал, что горбун заманил его в ловушку. Он понял безнадежность своего положения. Боже, где был его разум, как он мог так легко дать себя провести!

– Ха-ха-ха! – ликовал горбун. – Рыба попадается на крючок, а влюбленный – на платок! Ты попался на платок, которого в помине нет! Ты уже понял, что там ничего не краснеет? Только ты сам – пунцовый от стыда и злости. И Магдула здесь никогда не была. Не будет тебе даже того утешения, что ты оказался там же, где находилась она. Обезумев от отчаяния, тебе не придется целовать ее следы. Это наслаждение я оставлю лишь для себя, потому что, если она опять отвергнет мою любовь, я запру ее именно здесь.

Имрих Кендерешши обнажил саблю и сквозь решетчатую дверь попытался проткнуть горбуна, но тот, хотя и был одурманен победой, вовремя успел отскочить.

– Себя коли, себя! Уж лучше самому заколоться, чем терпеть муки голода и чувствовать, как крысы жадно грызут твое беспомощное тело!

Капитан понимал, что ему уже нет спасения.

– Прочь с моих глаз! – прохрипел он.

– Ты не мог наглядеться на мой горб, а я вот не могу наглядеться на тебя, прилизанный вояка! Послушайся моего совета: заколись, чтобы хоть раз в жизни сказать мне «спасибо»! А не сделаешь этого – придется мне завтра и послезавтра смотреть на тебя, пока не станешь трупом или таким слабаком, что я смогу легко оттащить тебя к той самой пропасти в узком коридоре. Она молчаливее, чем любая могила.

Капитана охватило такое отвращение при виде горбуна, что он едва не лишился рассудка. Вдруг у него блеснула спасительная мысль. Сабля в его положении бесполезна, но пистолет – иное дело! Он застрелит Фицко, стоящего у двери. Коли не дотянется до него рукой, то притянет его той же саблей, завладеет ключами, откроет дверь и уж как-нибудь выберется на свет Божий.

Он прицелился и нажал на курок. Раздался оглушительный выстрел. Из лабиринта донеслось гулкое эхо и хохот Фицко. Опять он вовремя отскочил.

– Благодарствую, капитан! Славная у тебя пушка, да больно коротка для меня. Ну хватит, думается, я все тебе высказал. Если мне еще что-нибудь придет в голову, вернусь, сообщу тебе. И принесу свой кувшин. Увидишь, как он придется тебе по вкусу. И не думай, что я огорчу Алжбету Батори известием о твоей смерти, – добавил он, уходя. – Нет, не обмолвлюсь даже о том, что ты врал ей, утверждая, что у тебя жена и четверо детей. Не хочу, чтобы она вспоминала о тебе как о лжеце. Наоборот, скажу, что тебе ужасно взгрустнулось по твоему семейству и ты поспешил вернуться к нему. Ей и в голову не придет, что отправился ты не к выдуманному семейству, а к другому, гораздо большему, – в преисподнюю, где все мы когда-нибудь непременно встретимся!

Торжествуя, он удалился.

В подвале горбун изрядно напился. Он чокался сам с собой, желая успеха своим замыслам. С капитаном все получилось как нельзя более удачно. Остальное также должно получиться!

Он постоял немного у выхода, прислушиваясь, не слоняется ли кто перед дверью. Он, конечно, не думал, что кто-то осмелится, даже прознав о случившемся, обвинить его перед госпожой в расправе с пандурским капитаном. И все-таки действовать следовало как можно осмотрительнее.

Наточенный нож

Не слышалось ни шагов, ни шума, поэтому он спокойно вышел во двор. Тем больше он был удивлен, что нос к носу столкнулся с Павлом Ледерером.

– Что тебе тут надобно? – напустился он на него.

– Не наскакивай, Фицко, – остудил его Ледерер. – Или мы уже не добрые друзья? Ни тайн, ни опасений у тебя не должно быть относительно меня.

Горбун, прищурившись, поглядел на него. Что у слесаря на уме?

– Ну как, приятель, разделался с ним?

– С кем? Кого ты имеешь в виду?

– Ну того, с кем ты пошел в подземелье.

Фицко совершенно смешался. Он не знал, что и думать, как вести себя.

– Коли не считаешь меня другом, молчи и не говори ни слова. Но я считаю себя твоим товарищем, поэтому интересуюсь. Думаю, друзья должны быть откровенны друг с другом и ничего не утаивать.

– Ты следил за мной, когда я спускался с капитаном в подземелье? – спросил Фицко, удивляясь тому, какое он испытывает расположение к Павлу Ледереру и как ему хочется поделиться с ним тем, что произошло в подземелье.

– Следил. Но не за тобой – за капитаном. Этот человек с первой минуты стал мне противен, а когда он так излупцевал тебя, я и вовсе возненавидел его.

– Это ты из-за меня его возненавидел? – Непривычное тепло заполнило сердце горбуна.

– Только из-за тебя. – Павел видел, какое действие оказывают его слова. – И если бы ты с ним не сквитался, то это сделал бы я, чтобы отомстить за тебя!

Фицко был необыкновенно растроган. Вечно одинокий, всеми презираемый… Ему и в самом смелом сне не могло присниться, что однажды найдется человек, который из сочувствия к нему способен будет на месть его обидчику.

– Взгляни! – Павел Ледерер вытащил из-за голенища нож. – Вчера я целый час точил этот нож, чтобы острие было как бритва. Точил и думал, когда же подвернется случай воткнуть его в подлое сердце ратника.

Фицко с восторгом осмотрел блестящий нож.

– Хочешь доказать, что ты мой искренний друг? – спросил он, взволнованно сжимая его руку.

– Хочу.

– Слушай. – Фицко напряженно следил за выражением его лица. – Капитан еще жив, но его ждет голодная смерть.

Павел Ледерер едва подавил в себе взрыв радости и облегчения.

– Недолго ему жить! – вскричал он, размахивая ножом.

Горбун был вне себя от радости, что нашел такого удивительного подручного. Нетерпение толкало его тут же повести Ледерера в подземелье и доказать тем самым свою дружбу. Но все же он решил не поддаваться чувствам. Неудачи последних дней научили его осторожности.

– Торопиться не стоит, – проговорил он, к большому облегчению Ледерера. – Страх смерти удесятеряет силу человека. Не переоценивай свои мускулы, он может нас одолеть. А не одолеет, так может ранить нас, а у нас нет времени зализывать свои раны. Так или иначе он от нас никуда не денется. Пусть притихнет, ослабнет, подождем пока!

– А ты уверен, – прервал его Ледерер с напускным опасением в голосе, – что он не удерет оттуда?

– Змея и то из этой дыры не выберется!

– Забываешь, Фицко, что Ян Калина не змея, а все же смылся оттуда.

Фицко схватился за голову.

– И в самом деле я забыл, что там что-то не так и что надо быть начеку. У входа в подвал надо поставить стражу.

– Поставь ее ко всем трем входам!

– Отлично, ко всем и поставлю! – Фицко восторженно похлопал его по спине: – Однако ты здорово соображаешь, Павел!

А тот в ответ стыдливо улыбнулся…

Минутой позже Фицко направил гайдуков ко всем трем входам в подземелье.

– Смотрите в оба, отвечаете своей головой! – кричал он. – Чтобы никто не прошел вниз. В случае чего тут же уведомите меня. А если кто вылезет из подземелья, хватайте его и вяжите, пусть это будет даже сам Господь Бог. И тем, что сменят вас на ночь, скажите, что я проверю, и головы им не снести, если только увижу, что дрыхнут!

Когда вооруженные гайдуки встали у входа в подземелье, Фицко повел Павла Ледерера в конюшню, где находился любимый конь Батори.

– Теперь за любимчиком графини буду следить я, – прошипел он. – Уж постараюсь, чтоб он поскорее откинул копыта!

И со всей силой пнул Вихря.

Неожиданность в пещере

После победы над пандурами и гайдуками дружина Дрозда скрылась в своем убежище на Большом Плешивце.

Андрей Дрозд понимал, что разъяренная графиня, Фицко и пандурский капитан, как только придут в себя после постыдного поражения, устроят на разбойников настоящую облаву. Вот почему он решил укрыться со своими молодцами в пещере на южном склоне Плешивца.

Он обнаружил ее прошлым летом, спеша укрыться от проследования гайдуков. У подножия горы он приметил могучий столетний трухлявый дуб. И тут же решил поразить гайдуков своим мгновенным исчезновением. Взобравшись на широко разветвленный, гудящий пустотой ствол, он спустился в его полую утробу, словно в яму. И дико испугался, когда не почувствовал под ногами твердой почвы. Не успев ухватиться за края дупла, он рухнул вниз, точно в пропасть. Когда же встал на ноги и высек огонь, то не поверил собственным глазам. Он обнаружил, что находится в пещере, длинной и просторной. Судя по закопченным стенам, старым, наполовину изъеденным ржавчиной заступам, мотыгам и глиняной посуде, было ясно, что пещера не природная, а рукотворная. Должно быть, чахтичане, прослышав о вторжении татар в Венгрию, вырыли в земле это убежище, чтобы спастись от диких орд. Андрей Дрозд с благодарностью стал вспоминать о старых чахтичанах времен татарского набега, ибо понял, что эта пещера не раз сможет сохранить жизнь ему и его товарищам и предоставить безопасное укрытие от преследователей. Он благодарил также природу, что она не засыпала вход, и дуб, что вырос как раз на краю пропасти, а затем не противился древоточцам, пожиравшим его внутренности.

Разбойники расположились с запасом провианта в пещере, и тут же, изнуренные трудным боем, повалились на постланный слой листьев и уснули, словно на перинах.

Один Андрей Дрозд продолжал бодрствовать. Вскочив на коня, выпряженного из похищенной и спрятанной в лесу телеги, он поскакал в Чахтицы. Его беспокоила судьба Яна Калины, опасался он и за Вавро: не схватили ли его там, в этом волчьем логове графини. Но ему не пришлось пробираться в Чахтицы, чтобы узнать, что произошло в замке… Немного времени спустя до него донесся свист Вавро, безмерно обрадованного встречей. Долго смеялись они, вспоминая ночные события, и смех эхом отдавался в ночи. Потом, успокоившись, стали думать о будущем.

– Нелегко нам придется, – выругался Вавро. – Пандуры и гайдуки ринутся на нас стаей псов, но это еще не все: придут еще и ратные отряды! – Андрей Дрозд молчал. – Подождем Яна Калину, а там подумаем, как быть.

Под Плешивцем они спрятали лошадей в лесных зарослях и пешком поднялись к пещере. Немного погодя они уже лежали среди товарищей, намереваясь отдохнуть и набраться новых сил.

В пещере царило тягостное настроение. Вавро, посланный на разведку, принес весть о поездке Алжбеты Батори в Прешпорок. Андрей Дрозд им об этом не сказал ни слова. Не обмолвился он и о том, что, бесцельно бродя по лесу, встретился с кортежем графини. Его охватывало бешенство, когда он вспоминал об этой встрече. Ни говорить об этом, ни думать не хотелось.

Тягостное настроение немного развеялось, когда явился Ян Калина, веселый, беззаботный. Спасение сестры и невесты подействовало на него самым чудесным образом. Он избавился от угнетавших его кошмарных опасений. Он шутил, был само остроумие. А когда вернулся в Чахтицы, дружина снова приуныла.

Андрей Дрозд ходил все время хмурый, будущее рисовалось ему в черных красках, и потому он не мог успокоить и развеселить товарищей. Его так и подмывало увести их в другие леса, в иные края и задержаться там, пока не минет близившаяся гроза. Но это было бы похоже на трусливое бегство – а такого он допустить не мог.

Между тем разбойники тщетно ждали преследователей. Вавро то и дело высматривал с дерева, не вынырнут ли где красные мундиры гайдуков и пандуров. Но их не было видно. Невозможно было понять, почему их так долго не беспокоят. Да и осточертело жить тут без дела, в этой подземной дыре.

– Потерпите, ребятки, ждать уже недолго, – успокаивал их Андрей Дрозд.

Наконец Вавро, ходивший что ни ночь в разведку, поведал им разгадку тайны. Именно в тот день, когда пандуры и гайдуки должны были напасть на Большой Плешивец, исчез капитан Кендерешши. В Чахтицах переполох. Никто и представления не имеет, куда он мог подеваться. Пандуры беспомощны. Без капитана ловить разбойников они не пойдут, не помогает и то, что Фицко ярится и предлагает им себя в командиры. Да и вообще бояться нечего: ратники собираются идти за Ваг и искать разбойников на Иновце, на Якубовом, Согоре, на Остром или Птичьем Верхе. Какой-то попрошайка разнес слух по Чахтицам, что молодцы Дрозда ушли за Ваг – и в городе этому поверили. Фицко послал гайдуков, чтобы привели то, го самого попрошайку в замок, но его и след простыл. А все же и в замке убеждены, что разбойники за Вагом.

– И знаете, кто тот самый говорливый нищий? – спросил Вавро товарищей. – Это Яну Калине пришла в голову умная мысль – вот он ею и поделился…

Когда поздно вечером вернулся в пещеру Ян, разбойники кинулись благодарить его.

– Осторожнее, ребята, – смеялся Калина, – а то задушите и не узнаете множества удивительных вещей.

– А что, подходит войско? – помрачнел Андрей Дрозд.

– Неужто ты ратников испугаешься, Андрей? – засмеялся Ян Калина.

– Чему быть, того не миновать, только стыдно стало ждать и гнить в этой подземной дыре, из которой вылезаем лишь по ночам.

– А ты лучше скажи: кому быть, того не миновать. Хотя нет, лучше ничего не говори, лучше я скажу и при этом свистну. Немалая встряска предстоит вам, – добавил он, – так что обопритесь о скалу, чтоб не упасть, а ножи бросьте в угол, чтобы ненароком никого не пырнуть и не жалеть потом об этом.

Ян Калина свистнул.

Напряженно ожидавшие разбойники услышали шум: кто-то спускался в пещеру. Вдруг они испуганно вскрикнули и нацелили на пришедшего пистолеты. Перед ними предстал капитан пандуров Имрих Кендерешши. Смутился душой и капитан, не ждавший, что очутится среди такой ватаги грозных разбойников.

Андрей Дрозд подскочил к нему, схватил за горло:

– Это еще что за новость?

– Отпусти его, Андрей! – отозвался Ян Калина.– А то он плохо подумает о твоем гостеприимстве. Капитан – твой гость.

– Мог бы привести кого-нибудь получше, – пробурчал Андрей, отпуская капитана.

– Это мой зять, Андрей, – улыбнулся Ян Калина, – а в этом качестве ты бы мог оказать ему больше уважения.

– Горе разбойнику, берущему в зятья пандура, – возразил Андрей Дрозд, но лицо его при этом осветилось улыбкой – он понял наконец, что осмотрительный Ян Калина не способен на дурные или неразумные поступки.

– Чтобы утешить тебя, скажу, что это еще не совсем мой зять, ибо это зависит не только от меня. Пока что он только попросил у меня руки сестры. А как она отнесется к этому – не берусь судить. Одно только доподлинно знаю: лучшего жениха для Магдулы не найти на всем белом свете.

Военный совет

Лесные братья не могли прийти в себя. Красная парадная форма капитана дразнила их, будоражила кровь. Кое-кто с трудом сдерживал себя, чтобы не броситься на него.

– Что вы стоите как истуканы? – крикнул Ян Калина. – Лучше поприветствуйте нового друга. Перед вами уже не пандурский капитан, а разбойник Имрих Кендерешши. Вот она – моя первая удивительная весть.

Андрей Дрозд подошел к капитану:

– Не знаю, что тебя к нам привело. Но слова друга Калины для меня достаточно, чтобы довериться тебе.

Они сердечно пожали друг другу руки.

Имрих Кендерешши подходил с протянутой рукой к каждому обитателю подземной пещеры. А они жали эту руку с какой-то опаской, даже с трудом подавляемой брезгливостью. В голове не умещалось, каким образом враг, с которым недавно под градом они дрались не на жизнь, а на смерть, внезапно превратился в друга. Предводитель пандуров – и разбойник!

– До сих пор, – пробурчал Вавро, пожав протянутую руку, – я был уверен, что из Савла не получишь Павла.

– Ребятки, – воскликнул Ян Калина, – поднесите нам окорока и вина: наш новый товарищ ничего не ел два дня. Садись сюда, – указал он капитану на груду хвои, – и отдохни после пережитых мучений.

Имрих Кендерешши сел и жадно набросился на еду.

– А теперь послушайте историю, как пандурский капитан стал разбойником! – И Ян Калина живо описал поход капитана с горбуном в подземелье и то, чем он закончился.

Запертый в подземелье ратник, окруженный непроницаемой тьмой и уверенный, что нет ему спасения, предавался самым горестным мыслям. Но не менее терзал свою душу Павел Ледерер, который опасался за его жизнь и за свой так хорошо обдуманный замысел. Он прекрасно разыграл комедию, чтобы окончательно заручиться доверием Фицко. В доказательство своей осторожности даже предложил охранять входы в подземелье. Тем самым он исключил всякую возможность побега капитана. Спасти же ратника он решил доверить Яну Калине. Он поведает ему, где и как заперт капитан, даст отмычку, объяснит, как он переделал подъемную дверь, которую можно было прежде открывать только изнутри. Он сам переоборудовал ее, пока Фицко лежал в своем логове, позабыв обо всем на свете. К подъемной двери Ян Калина, переодетый нищим, легко подойдет, проникнет в подземелье и освободит пленника. План был вполне осуществим, однако проходил час за часом, а Калина не показывался. Когда же он и вечером не появился, Павел впал в отчаяние. Уйти из замка он не мог, чтобы не навлечь на себя подозрения, а входы в подземелье – по его же совету – тщательно охранялись. Калина показался в приходе только на другой день после обеда.

– Павел Ледерер рассказал мне, – продолжал Ян Калина, – что произошло, и я на самой большой скорости, какую только может себе позволить нищий калека, поспешил к подъемной двери. Рычаг, которым она открывалась, равно как и само узилище, долго не пришлось искать. Я нашел бы его даже раньше, если бы капитан проявил малейшие признаки жизни. А он стоял в углу, опираясь о стену, немой и недвижный, как труп.

– Еще бы! – подхватил Имрих Кендерешши. – Услышав шаги, я подумал было, что это Фицко, который решил осуществить свою угрозу. В первый день у меня еще была слабая надежда на спасение – я вспоминал человека, который предостерегал меня. Утешался шальной надеждой, что он меня освободит. На второй день я уже похоронил все надежды и смирился с мыслью, что не выйду из этого проклятого подземелья. Когда из коридора до меня донеслись зловещие звуки шагов, я сжал рукоять сабли, готовый защищаться до последнего вздоха. Но вид я сделал, будто совсем обессилен, будто почти без сознания. Так я рассчитывал обмануть горбуна, чтобы он без опаски подошел поближе. Загремел ключ, я украдкой окинул взглядом пришедшего. И вскочил, словно обожженный молнией – в решетчатой двери стоял не горбун, а известный разбойник. Дверь была отперта, на меня молча смотрел Ян Калина.

«Ты-то зачем здесь?» – спросил я, так как он не издал ни звука.

«Пришел за тобой, пандурский капитан».

«Что ты намерен сделать со мной?»

«Освободить из темницы, спасти от верной гибели».

У меня кругом пошла голова. Кровь забурлила в жилах. Мысль о свободе опьянила меня, точно крепкое вино. Но возбуждение мое тут же угасло – меня охватило чувство унизительного стыда.

«Ты разбойник, Ян Калина, я – капитан пандуров. Из твоих рук мне положено смерть принять, а не свободу. За этот дар я буду тебе до самой смерти обязан, но раз я пандур, а ты разбойник, я никогда не смогу тебя отблагодарить».

«Мне не надо от тебя никакой благодарности, капитан, я дарю тебе свободу только потому, что единственная моя цель – спасение тех, кого губит чахтицкая госпожа и ее подручные. Сейчас ты не дворянин, не капитан пандуров, а просто горемыка, нуждающийся в помощи и защите».

Гордость восставала во мне, но я молчал, сжав зубы, потому что я и вправду был всего лишь беззащитным горемыкой.

«Кроме того, – продолжал Ян Калина, – я хочу вернуть тебе долг: ты освободил мою сестру, я освобожу тебя. Идем, у нас нет времени на раздумья!»

Я не мог произнести ни слова, мной владели разные чувства. Ян Калина строго на меня посмотрел: