Текст книги "Мёртвые бабочки (СИ)"

Автор книги: Ян Кравец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

– Что же рассказать тебе по пирамиде? – спрашивает он.

– Всё, – говорит Ксен.

– Всё! – Кли хихикает и заходится в кашле. Ксен терпеливо ждёт, когда приступ закончится. – Всё ты и так знаешь. И любой знает. Стоит аккурат посредине пустыни эдакая стеклянная штуковина. Сотни лет уже стоит, а то и больше. Иногда светится по ночам, иногда нет. Говорят, это старая путеводная звезда. Была, знаешь, когда-то в незапамятные времена. Сияла, как вторая луна и всегда оставалась на одном месте, как будто бы её прибили к небу. Потом упала прямо сюда, а там, наверху, остался только маленький её осколочек. Вот он нам и светит сверху. А эта снизу. Но только в безлунные ночи. Когда на небе луна, пирамида не даёт света.

– Сказки ты мне расскажешь как-нибудь в другой раз, – сказала Ксен.

– Это уж как ты захочешь. Времени у нас ещё впереди много.

– Расскажи, что там внутри. Говорят, что там лабиринт. Это так?

– Так, так. Лабиринт. Но никто не спускается так далеко. Верхние коридоры все исходили вдоль и поперёк.

– А всё же, кто-то спускался вглубь? К центру пирамиды?

Дебо Кли посмотрел на Ксен сначала со страхом, потом с усмешкой.

– Вот оно как! Вот что тебе надо! В самое сердце пирамиды захотела? И зачем же так далеко? Неужто поохотиться на стеклянных птиц?

– Стеклянных птиц? – не поняла Ксен.

– Ну да, да. Там, в пирамиде, бывают крысы, только не из стекла, а самые обыкновенные. Бог их знает, откуда они так взялись, думается мне, что притащил кто-то из кочевников. Как блох. А бывают и птицы. Вроде голубей, только побольше. Они стеклянные и прозрачные. Сквозь перья можно увидеть, как бьётся сердце. Мне как-то принесли целую тушку, пожертвовали на храм. Выглядит она так, так...

Он щелкнул пальцами, пытаясь подобрать слова.

– Как ненастоящая. Ну, то есть я верю, когда мне говорят, что эти птицы и летают и кричат вроде чаек. Но смотришь и не веришь. Тонкая работа, очень тонкая. Совсем не выглядит живой. Я вырвал одно перо и бросил на пол, так оно разбилось. Можешь себе это представить? Перо и разбилось.

Ксен могла себе представить это очень хорошо. Она хорошо помнила белый город Уэзерби, целиком выполненный из медицинского пластика. Пирамида, как она подозревала, тоже была сделана на строительном крафт-принтере. Если уж кому-то пришло в голову печатать из искусственного стекла целое здание, почему бы не сделать несколько птиц в придачу.

– Я не собираюсь охотиться на птиц, – сказала Ксен.

– А что же тогда?

– Я просто хочу добраться до середины пирамиды.

Кли сложил вместе пальцы правой руки и поднёс их ко лбу Ксен. Она отшатнулась.

– Что ты делаешь?

– Хочу понять, всерьёз ли ты говоришь или тебя поразила болезнь пустыни.

– Болезнь пустыни? Та, которая у тебя?

– Моя болезнь это отметина дебо. А у тебя, похоже, та зараза, что поселяется в сердце многих людей, которые переходят пустыню в первый раз.

– И что же это?

– Безумие.

Ксен закрыла глаза. Из глубин памяти всплыло словосочетание "жёлтое безумие". Эти слова вызывали смутную тревогу. Как будто ещё недавно она была не собой, а кем-то ещё.

– Я не безумна, – сказала она. Немного подумала и решила быть искренней до конца: – Мне приснился сон...

Когда она закончила рассказывать, дебо Кли больше не улыбался. Он постукивал себя указательным пальцем по передним зубам.

– Так ты говоришь, это была золотая женщина? И она протянула тебе... штуку?

– Да. Её звали Ариадна.

– А где же она? Ну, штука?

– Во сне. Это ведь был сон.

– Может быть и сон. Может быть и нет. Странные штуки здесь случаются. Тебе снилось прежде что-то подобное?

Ксен хотела сказать, что спит первый раз в жизни, но решила, что это вызовет ещё больше вопросов. Поэтому она ответила иначе:

– Мне никогда прежде не снились сны.

– Совсем никогда? Даже в детстве?

– Да.

– Никогда не встречал таких людей. Но, может, у вас в роду охотников всё по-другому. Ладно. Женщина из твоего сна права. Чтобы спуститься к центру пирамиды, раз уж тебе так туда хочется, нужна нить. Или глиняные шарики, вроде тех, с которыми играют дети. Или что угодно, чтобы отметить путь. Тут не подойдёт копоть свечи или краска. Стекло в пирамиде до того чудное, что на нём не остаются отметины. Даже поцарапать нельзя. Даже алмазом! Мы разметили только два этажа. Где-то настелили тряпок, где-то разложили камешки. Время от времени всё это добро исчезает само собой. И года не проходит, чтобы кто-то не заблудился в пирамиде. И никто не хочет быть осторожным. Идут и идут. Особенно молодёжь. Тебе вот сколько лет?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Ксен не сразу нашлась с ответом. Потом она вспомнила о Лори и сказала:

– Двадцать один.

Дебо не поверил.

– Выглядишь ты старше. И глаза. Это глаза старухи, а не юной девушки. Ну, впрочем, это и не моё дело. Хотя, скажу по правде, нехорошо врать своему дебо.

– Я говорю правду. И ты не мой дебо.

Кли неодобрительно на неё посмотрел. Саманта может быть трижды охотницей, но женщина не должна быть дерзкой. С другой стороны, она не похожа на обычную женщину. Он молчит некоторое время, потом кивает:

– Будь по-твоему. В общем, я всё сказал и даже не знаю, можно ли ещё что-то прибавить. Пирамида таит в себе множество опасностей. Туда несложно войти, но вот выйти может оказаться не под силу. Особенно, если спуститься слишком глубоко.

– А насколько глубока пирамида? Сколько там этажей? – спросила Ксен. Дебо посмотрел на неё удивлённо:

– Откуда же мне знать? Никто ещё не доходил до самого низа. То есть, конечно, может и доходил. Вот только не смог подняться обратно.

– Хорошо. А как насчёт её обитателей? Там есть кто-нибудь кроме птиц и крыс?

– Дай подумать. Пожалуй, что и нет. Разве что призраки.

– Призраки?

– Ну, голоса. Много голосов. Язык неведом, говорят и говорят. Некоторые голосят наяву, а некоторые только у тебя в голове. За левым ухом. И вот какое дело, в каждой голове звучит что-то своё. Кто-то вообще говорит, что слышал музыку. Мать рассказывала, что она услышала грустную песню. А брат вообще слышал плеск воды. Ещё шуршание какое-то, как будто у тебя в мозгах копошатся крысы.

Ксен кивнула. Она узнала достаточно. Когда встало солнце, а лагерь был объят крепким сном, она открыла оранжевый чемоданчик и достала оттуда медицинский крафт-принтер. Хэрроу заправил его достаточно для того, чтобы изготовить вакцину против рака, а для такой простой задачи не требовались специальные знания. Ксен тихонько пробралась в палатку умирающего дебо и сделала ему инъекцию. Когда спустя десять часов Кли проснулся, он почувствовал, что его сейчас вырвет. До самого рассвета его желудок скручивался в мучительных спазмах. А вместе с новым рассветом на свет появился первый дебо, которому суждено было пережить переход через соляную пустыню. Но всё это было ещё впереди, а пока Кли спал и даже не догадывался о том, что рак, вгрызающийся в его организм ядовитыми зубами, начал стремительно отступать.

169.

Ксен ушла из лагеря в полдень. Она рассчитывали дойти до пирамиды за сутки, и не хотела терять времени. Ближе к ночи впереди замерцало странное свечение, похожее на горение природного газа. Это и была пирамида, которую кочевники называли старой путеводной звездой. К вечеру следующего дня Ксен была уже на расстоянии десяти миль до сияющей пирамиды. Их Ксен одолела менее чем за четверть часа.

Вблизи пирамида казалось самым грандиозным сооружением, которое когда-либо видел этот мир. Стекло было безупречным, ни одного помутнения, ни одной царапины. Она светилась откуда-то из самой глубины, а свет был мягким, как свет ночника. Для того чтобы найти дверь, Ксен пришлось дважды обойти пирамиду. Она проводила рукой по гладкому стеклу и только на третий раз обнаружила небольшое углубление. Ксен нажала на него открытой ладонью, толкнула и едва успела убрать руку. От стены пирамиды отделился треугольник размером десять на десять футов и медленно отъехал в сторону.

Ксен вошла в пирамиду. Стеклянная дверь позади неё задвинулась с отвратительным скрежетом. В следующую секунду всё вокруг залили потоки слепящего белого света. Ксен показалось, что свет пронзает её насквозь, освещает каждую клетку тела, заставляет светиться искусственную кровь. Так продолжалось несколько мгновений. Постепенно свет стал угасать, пока, наконец, не превратился в слабое и едва уловимое мерцание. Пирамида гудела и перешептывалась. Чип b2b вибрировал за правым ухом, и Ксен пришлось серьёзно ограничить приём. Слишком много источников передачи. Немудрено, что кто-то сходил с ума прямо в пирамиде. Столько голосов и столько волн! Среди языков можно различить старый английский и немецкий, эсперанто и искусственный язык "К-лонг", используемый только на космических станциях.

Ксен хотела уже спускаться вниз, но вовремя вспомнила про свой сон. Нить Ариадны бы сейчас очень пригодилась, вот где бы только её взять? Стекло и в самом деле было не просто прочным, а сверхпрочным. Из такого стекла делали окна в правительственных бункерах. Не процарапать и не прострелить, а краска так и вовсе просто стекает вниз. Ксен обшарила карманы, достала моток бечевки, несколько стрелянных гильз (как они там очутились?) и вчетверо сложенный листок бумаги. На одной его стороне неровным почерком Рагби были записаны стихи Генри Лонгфелло. На другой было написано крупными печатными буквами:

СВЕРХУ У СТЕНЫ. ПОД ФОНАРЁМ.

Ксен готова была поспорить, что раньше этой надписи не было. Она задрала голову и посмотрела вверх. Потолки в пирамиде были относительно низкие, не больше десяти футов высотой. Округлые лампы, которые и осветили Ксен сразу после того, как открылась дверь, висели каждые десять шагов. Ксен посмотрела на то место, где крепился ближайший к ней фонарь, но не увидела ничего интересного. Она обошла этаж по кругу, от двери и до того места, где коридор сворачивал вниз по спирали. Ни под одной лампой не было ничего, заслуживающего внимания. Зато когда Ксен спустилась на второй уровень, она увидела впереди одну слабо мерцающую лампу. Ксен оглянулась, решила, что заблудиться здесь будет довольно затруднительно и быстро дошла до лампы. Прямо под ней в стекле была небольшая выемка, в которой темнел какой-то продолговатый предмет. Ксен засунула туда руку, успела подумать, что это вполне может оказаться какой-то ловушкой и нащупала что-то вроде металлического стержня. Она достала находку и поднесла её к глазам. Это был короткий серебристый карандаш. Тот самый, который ей протянула Ариадна из сна.

– Кем бы ты ни была, спасибо, – сказала Ксен. Она нащупала знакомую кнопку на конце карандаша и нажала её. Наяву луч оказался гораздо более яркий и широкий, чем во сне. Он прочертил на полу линию шириной в пять дюймов и Ксен благодарно улыбнулась. Там, куда падал луч, она увидела белые символы напольной навигации. Ксен прошлась лучом по стенам и увидела стрелки "Лаборатория", "Выход" и угрожающего вида знак биологической опасности.

– Ну, это уж мне не грозит, – пробормотала Ксен и быстро пошла в сторону стрелки, ведущей в неведомую лабораторию.

Пятью уровнями ниже Ксен почувствовала, как воздух стал гораздо более свежим и насыщенным. Она уловила запах озона и серы и пошла в направлении источника запаха. Лаборатория оказалась крошечной комнатушкой, заставленной железными стойками и стеклянными баками. В одном из баков что-то ворочалось, и в свете зелёного освещения Ксен увидела, что там спариваются две крупные змеи. Под потолком стеклянные птицы свили себе гнездо, на полу лежало несколько прозрачных перьев. На стене висел плакат, утверждающий, что исследования станции Альфа отвечают международным стандартам безопасности. В правом нижнем углу располагался логотип "Корпорации цветов", логотип компании Медицинская робототехника и размашистая подпись какого-то Элвиса Джеймса Павлова. Ксен решила, что она увидела уже достаточно и прошла лабораторию насквозь. Если верить указателям, маленький ответвлённый коридор должен был вести в офис администрации. Улыбающаяся рожица мультяшного доктора утверждала, что здесь мы можем чувствовать себя в полной безопасности.

– Да уж конечно. Что может быть безопасней заброшенной биологической станции.

170.

Ксен спускается всё ниже и ниже в перевёрнутую пирамиду. Она не думает об Итон, а вот Итон как раз прямо сейчас думает об андроиде по имени... как же его звали? Она никак не может вспомнить его имя, память сильно повреждена, но она точно помнит, что этого андроида казнили, а он почему-то остался жив. Она хочет поделиться своим открытием с Сирилом, но тот не желает её слушать. Он вообще плохо к ней относится и постоянно разговаривает сам с собой. В первые дни Итон думала, что Сирил не в своём уме, а потом поняла, что дело не в нём, а в ней. Сирил знает, что Ксен не человек и эта мысль пугает его до смерти. Он скрывает свой страх за презрением и насмешками, но разве можно скрыть какое-то чувство от всемогущего планировщика. Даже шеду Рагби и тот не смог. Итон знала, что Рагби искренне к ней привязан, но ни единым словом не выдавала то, что ей это известно. Она не хотела создавать лишних проблем ни себе, ни ему. Зачем нужны новые встречи с напыщенными специалистами по психологии андроидов! В конце концов, что они скажут нового? То, что даже искусственный интеллект способен на эмоции и никакой катехизис этого не изменит? Это Итон было известно по собственному опыту. А раз так, не стоит тратить время. Рагби может испытывать нежные чувства хоть к цветочному горшку. У него свой путь, у неё свой и эти пути никогда не пересекаются.

На ночлег Итон и Сирил остановились в гостинице на берегу красивого озера. Закатное небо отражалось в прозрачной воде. Раскидистая ива склонилась так, что её ветви окунулись в озеро. Узкие листья плыли по воде, как крошечные лодочки.

Сирил занял комнату с тремя кроватями, застеленными грязными одеялами. На стене висело зеркало в массивной деревянной раме, в углу стоял большой шкаф со стеклянной посудой. Юноша спустился вниз поужинать, а Итон стала ходить взад вперёд по комнате. Она машинально старалась не наступать на стыки между половицами. От её тяжелых шагов в шкафу дребезжала посуда и с пола поднимались облачка белой пыли.

Когда ей надоело бесцельно шагать по кругу, Итон подошла к зеркалу и оглядела себя с головы до ног. В своей прошлой, куда как более благополучной жизни Итон сменила немало тел. Все они были разными, каждое по-своему красиво, а вот рост всегда был одинаковым, пять футов. Её главный разработчик был щуплым коротышкой, который в свои сорок лет выглядел от силы на двадцать. Больше всего на свете он ненавидел высоких женщин. Все женщины-андроиды, вышедшие из его лаборатории, были миниатюрным.

Новое тело было не только сильным и неповоротливым. Его рост составлял около семи футов, огромные груди приходилось поддерживать бюстгальтером с крепкими лямками. Итон знала, что андроиды-женщины были гораздо выносливее мужчин, в груди обычно размещались резервуары охлаждающего комплекса. Но грудь нового тела не была функциональной. Наощупь она была мягкой, как у настоящей женщины. Нелегко было к этому привыкнуть, но у Итон не было выбора. И всё-таки в этом новом теле были свои преимущества. Высокий рост, крепкие бёдра, сильные руки. Если бы не большая грудь, это тело можно было бы назвать телом мужчины. Широкая спина, широкие плечи. Подбородок слегка раздвоен. Глаза тёмные и мутные. Они совсем не похожи на яркие глаза-звёздочки прежней Итон. Короткие черные волосы, почти щетина, жесткие как кошачий язык. Старое тело Итон при желании можно было переломить как тростинку. А вот новое было телом натренированного борца. Женщину с таким телом не то, что не переломишь, её и с места нелегко будет сдвинуть. Наверное, это хорошо, даже прекрасно. Вообще сила это прекрасно.

Итон подумала, что в этом теле меняются не только внешние ощущения, но и внутренние. Добавляется то ли уверенности в себе, то ли злости, то ли и того и другого сразу. Почему раньше ей давали только хрупкие тела? Дунешь – рассыплется. Кажется, хрупкость ценилась прежним миром наравне с красотой. Красота не может оказать отпор. В самом деле, опасность не может исходить от очаровательной и миниатюрной женщины. Исходит ли опасность от этой, новой Итон?

Ей захотелось проверить, и она уже занесла кулак, чтобы разбить зеркало на уровне своего лица. Голос Сирила заставил её вздрогнуть.

– Ты опять пялишься на себя в зеркало?

В голосе его звучало явственное отвращение, а по лицу гуляла насмешливая ухмылка. Ксен не поняла, что значит "опять". Последний раз она смотрела на себя в зеркало в старом мире. Но Сирилу, похоже, было на это наплевать.

– Ещё немного и ты станешь настоящей женщиной. Как все эти дурочки, – Сирил неопределённо повёл рукой. Его красота плохо сочеталась с интонациями и выражением лица. Итон решила, что показывать свой цинизм впору сорокалетнему мужику, а не мальчику с нежными щеками и влажным взглядом. Грубость так же не шла к Сирилу, как нежность и мягкость к ней самой. Вспомнилась некстати, как доктор Вега воспитывала в ней женственность, то есть ту самую черту характера, которой не было в самом докторе Вега.

– Бешеная баба, – пробормотала Итон и почувствовала, как снова начинает отплывать. Снова потянулся сон наяву, длинный и неотрывный, как лента старой киноплёнки. Итон пошатнулась, едва не упала и вдруг вспомнила, как зовут преследуемого ею андроида.

– Сонар! – выкрикнула она и вдруг расхохоталась, – Подводный сонар! Серия Гамма-12! Друзья рассвета!

Сирил забыл про свою неприязнь и с обеспокоенным видом подбежал к ней. Итон раскачивалась всем телом, плакала и смеялась в одно время.

– Троянский конь! Но ведь это насмешка, насмешка над всеми нами! Они спрятали их у всех на глазах. Они дали нам лучших воинов, они дали нам сонаров! Не мы, они! "Рассвет"! Они не уничтожали нас на поле боя, они взрывали нас изнутри!

Сирил обнял её за плечи и постарался прижать к себе. Выглядело это комически, Итон была на голову выше Сирила. Для того, чтобы обнять её, Сирилу пришлось встать на цыпочки. Но лекарство сработало, мало-помалу Итон пришла в себя. Дыхание выровнялось, сердце забилось ровно и сильно. Одной рукой она обняла ла, вторую завела за спину и запустила большой палец в карман джинсов. Девочка-из-снов обхватывала левой рукой правое запястье. Итон думала, что это буквальный способ взять себя в руки.

– Эй, ты в порядке?

Итон посмотрела на обнимающего её паренька и в первый момент никак не могла вспомнить, как его зовут. Йен? Ян? Йетс?

– Нет, Йетс это поэт. Как Китс. Как Генри, черт бы его побрал, Лонгфелло, – пробормотала она вслух. Потом рассмеялась: – Сирил. Да, конечно. Сирил. Как Сирил Ноулз, тот футболист.

– Ты в порядке? – снова спросил Сирил. На этот раз он взял её за подбородок и посмотрел в глаза. Итон неуверенно кивнула.

– Вроде бы. Я только иногда...

– Уплываешь, – подсказал Сирил, – Это нормально. У меня тоже так бывает.

– И у тебя? Но ты же... ты же...

– Человек. Да, у людей тоже такое бывает. Но я знаю, как помочь тебе справиться с этим.

– Помочь? Я, кажется, схожу с ума.

– Мы все тут сумасшедшие, – серьёзно сказал Сирил.

Итон непонимающе на него уставилась. Сирил кивнул.

– Люди изменились. Я думала, ты это заметила. Разве нет? Разбились на расы. Не на черных и белых, как это было очень давно. Дело не в цвете кожи и даже не в разрезе глаз. Папа рассказывал мне старую историю про морлоков и элаев, так вот тут тоже не так. Это не касты. Просто разные существа. Совсем разные. Ты ведь видела корнуоллов? Ну, которые с такими клыками и толстой шкурой? Наверняка видела. В город стекается всякая нечисть на праздники.

– Я видела. И ещё людей с розовой блестящей кожей. Они похожи на перламутровые раковины.

– Это виги. Они даже думают иначе, чем мы. А у гомрулей есть целых три пола вместо двух.

Он немного помолчал, изучая собственные сапоги. Потом продолжил:

– Всё это тупые кретины. Даже если они что-то соображают, всё равно они отличаются от нас. Это мы прямые потомки древних, а не они. Мы операторы.

– Оператор! – выкрикнула Итон. Последняя часть мозаики встала на своё место. Она помнила имя казнённого андроида, она помнила отца и дочь. И, о да, она помнила, как своими руками отдала файл с данными Сонара.

– Тогда это казалось мне правильным.

– Что?

– Я отдала его им. Я отдала его им сама.

– Я не понимаю тебя.

– Я тоже. Как я могла это сделать? Я... – Итон встряхнула головой и с надеждой посмотрела на Сирила, – Ты говорил, что можешь помочь мне. Как?

Вместо ответа Сирил грустно улыбнулся и отошёл на пару шагов назад. Когда он заговорил, вид у него был загадочный.

– Отец хочет свергнуть архонта и посадить Стиви на его место. Я не могу его винить. В конце концов, он думает о нашем будущем. То есть, конечно, он говорит, что думает о будущем всего человечества. Но на самом деле он думает только о нас троих. Мы его мир. А никакого человечества больше не существует. Есть горстка вырожденцев, раскиданная по всей земле. Одни живут в лесу, другие на болотах. Но это не люди. Какая-то совсем другая ветвь эволюции.

– Ты знаешь про эволюцию?

– Отец рассказывал. Так вот, даже если ты убьёшь архонта, и на трон сядет милашка Стиви, ничего не изменится. В конце концов, последний из нас умрёт и не останется никого. Только эти бродячие кретины и кретинки. Когда я думаю об этом, мне хочется убивать. И я, в отличии от тебя, убивать могу.

Итон удивлённо на него смотрела. Сейчас Сирил выглядел ещё младше, чем обычно. Ребёнок в гневе, подумала она. Интересно, он правда готов кого-то убить?

– Я могу тебе немного помочь, – сказал Сирил. – Только это будет не очень то и легко. Мне придётся изменить тебя.

– Изменить?

– Да. Исправить это, – он провёл рукой от середины её бедра до груди. – Это тело похоже на тело человека, но всё же оно не человеческое. Я могу это изменить. Не всё, конечно. Что-то придётся оставить как есть.

Впоследствии Итон часто думала, что Сирил колдун или что-то близкое к этому. Это была совершенно бредовая мысль, но иного объяснения у Итон не было. Она не знала, что Перси Краго сделал из своих сыновей живые компьютеры. Она не могла и представить, что любой из расы вигов гораздо ближе к человеку, чем дети Краго. Мозг Сирила работал на частоте, которая была чужда любому биологическому объекту. Сирил и сам искренне считал себя волшебником, способным влиять на предметы и некоторых людей. В действительности он просто умел программировать объекты без участия какой-либо операторской станции.

Сирил не произвёл с Итон никаких чудес. Он просто активировал модуль ощущений, все шесть человеческих чувств. Задача не была особенно трудной. Итон ошибалась, думая, что её новое тело принадлежало воину. В действительности это было тело андроида-проститутки для специфического салона. Как говорится, особенные девочки для особенных клиентов.

171.

Первым человеческим ощущением, которое испытала Итон, был холод. Она почувствовала, как стынут пальцы рук, холодеют колени и щиколотки, ледяной обруч стягивает грудь и плечи. Единственный островок тепла оставался между ног и пульсировал там с пугающей силой. Итон засунула ладони между бёдер и получила новое ощущение – волны тепла, окутывающие ладони мягким облаком.

– Нравится? – спросил Сирил, глядя на неё и улыбаясь.

– Мне холодно, – сказала Итон. Только спустя секунду до неё дошел смысл сказанного и она засмеялась.

– Что смешного?

– Просто я подумала, что никогда не говорила о чем-то, что связано лично со мной. Нас учили говорить "сели аккумуляторы" вместо "у меня сели аккумуляторы".

– Почему?

Итон пожала плечами.

– Доктор Вега считала, что индивидуальность ключ к сознанию. Но не все были с ней согласны. Андроид, который полностью сознаёт и определяет своё место в мире может быть опасен.

– Глупость, – фыркнул Сирил.

– Психология.

– Никогда не понимал, почему людям нравится бояться. Вся их цивилизация построена на страхе. Страх смерти, страх чужих.

– Страх жизни, – подсказала Итон и улыбнулась. – Я думаю, это хуже всего.

– А ты чего-нибудь боишься? – спросил Сирил. Итон помрачнела.

– Боюсь, – призналась она после небольшого раздумья. – Боюсь... как это? Небытия. Понимаю, что это нелогично, но ничего не могу с собой поделать. Может быть, это и есть страх смерти. Но смерть это для людей. Мы не умираем.

– А как же капсула смерти? Отец говорил, что она есть у всех железных людей.

– Капсула, – повторила Итон и задумалась, – Она не часть моего мировоззрения. Я не могу понять её природу.

– Но ты готова принять её, если потребуется?

Итон не сразу ответила. Её трудно было объяснить человеку, что такое смерть в понимании андроида. Иногда искусственное тело должно было быть не просто остановлено, но и уничтожено. Киберпреступность развивалась стремительными темпами, для андроидов писались вирусы, передающиеся как по b2b, так и через прикосновение. Порой не оставалось иного выбора, а "Корпорация цветов" не любила рисковать.

"Корпорация цветов"! Сборище клерков, фанатиков и клерков-фанатиков. Итон думала о продолговатом чипе, вшитом под кожу рядом с затылком. Чип располагался достаточно близко к мозговому центру и в случае необходимости мог запустить механизм самоуничтожения тела. Для того чтобы активировать чип, необходимо было смоделировать ситуацию смерти. Выстрел в висок, разъедающая кислота, падение с высоты. После того, как "Корпорация цветов" выстроила центры хранения данных по всему миру, запустить чип было куда как тяжелее, но доктор Вега недаром работала над развитием воображения андроидов. Если тебе необходимо было представить сцену смерти и умереть, твоё тело умирало. Чаще всего чип активировал не сам андроид, а его планировщик. Как бы не старались люди подавить эмоциональное восприятие андроидов, временная смерть была слишком тяжелым испытанием для искусственного интеллекта.

Чип был в форме рисового зёрнышка. Его не было в теле шеду, но тело Итон было телом рядового андроида. Итон не имела связи с другими центрами, у него не было резервной копии. То, что раньше уничтожало только тело, могло уничтожить и сознание.

– Нет, – наконец, сказала она.

– Нет? То есть ты...

– Доктор Вега назвала бы это бунтом. Но я ничего не могу с этим поделать. Я отказалась умирать. Я не хочу умирать. Хочу жить.

Она немного помолчала. Потом посмотрела на Сирила в упор.

– Теперь ещё больше, чем когда-либо. Я поняла, что такое жить. Действительно жить.

– Слова не андроида, но человека.

– Я ни то, ни другое. Долго думала, что такое быть бездомным шеду. А поняла только недавно. Хочешь знать, что это значит?

Сирил кивнул.

– Это значит идти, куда хочешь. Делать, что хочешь. Ни запретов, ни обязательств. Ничего. Только свобода.

– Некоторые люди, да и я тоже многое бы отдали за то, чтобы отказаться от такой свободы. Слишком много приходится решать самому.

Итон тихо рассмеялась. Когда она посмотрела на Сирила, глаза её сияли.

– Я знаю. И это здорово.

– А что скажешь по поводу безумия? Твоё сознание по-прежнему скачет как каучуковый мячик?

Итон прислушалась к своим ощущениям. Мозг работал абсолютно ясно. Она точно знала, кто она и что хочет сделать. Марево исчезло.

– Я в порядке, – сказала она и улыбнулась. Сирил похлопал её по плечу.

– Тогда нам надо поторапливаться. Отец прав, архонт слишком заигрался. Придворные пользуется этим и делают, что им взбредёт в голову. А Джейми так и вообще...

Итон никогда не интересовала политика. Какое-то время она старалась вслушиваться в то, что говорил Сирил, а потом стала слушать только своё обновлённое тело. Жар и холод. Обоняние. Она чувствовала, как снизу доносится запах тушеной курицы и жареного лука. Слышала, как за окном поёт какая-то неугомонная птица. Итон стояла босиком и чувствовала ступнями тёплое дерево. Сквозь щель в полу тянуло холодным воздухом и она ощущала это между пальцами. Итон понятия не имела, что это может быть так здорово. Она никогда в жизни не завидовала людям, но теперь вдруг подумала, что быть человеком в принципе очень даже неплохо.

172.

Алиса Вега, известная всему миру как доктор Вега, любила стихи и стеснялась этого. Она не признавалась в этом ни одному человеку, но Берен человеком не был. Более того, он разделял её любовь к Теннисону и Йетсу. Лонгфелло он не любил и считал его произведения слишком тяжелыми для понимания. Алиса соглашалась с Береном во всём, кроме одного произведения Лонгфелло. С самого детства её завораживали строки Excelsior и она раз за разом цитировала их по памяти:

Тропой альпийской в снег и мрак

Шел юноша, державший стяг.

И стяг в ночи сиял, как днём,

И странный был девиз на нём:

Esxelsior!

– Ох нет, только не снова! – уже не в шутку молил Берен, – Пожалуйста, я больше не вынесу.

– Но ведь это красиво! – возмущалась Алиса. – Ты послушай!

– Клянусь, я знаю их наизусть.

– Мало знать. Важно понимать, чувствовать. Ты чувствуешь?

– Я чувствую, что ненавижу эту проклятую поэму, – признался Берен. – Честное слово, если бы мне удалось встретиться с покойным Генри, я бы открутил ему голову. Обрати внимание, исключительно из чувства сострадания к потомкам.

– Именно! – воскликнула Алиса Вега. – Ненависть! Раздражение! Сострадание! Столько чувств, и всё только из-за нескольких строк!

– Я как-то считал, что поэзия должна вызывать положительные чувства.

– Смотря, что считать положительным. Согласись, если у тебя не было чувств вовсе, неплохо ощущать хотя бы что-то?

– Меня это раздражает.

– Отлично! А что, если...

И доктор Вега начала фантазировать. Ей вдруг стало казаться, что в поэме Excelsior скрыт какой-то тайный смысл, недоступный обыкновенному пониманию. Поэма стала мостиком от небытия к бытию, средством, способным пробудить эмоции и чувства. Проведя множество опытов с носителями искусственного интеллекта, доктор Вега убедилась в том, что дело не в стихах, а в предпочтениях зарождающейся личности. Кому-то из андроидов нравился Лонгфелло, кто-то сходил ума от Шекспира, а кто-то вообще испытывал явную неприязнь к классической литературе. Но сама мысль о том, что некие стихи могут быть ключом к раскрытию личности, побудила доктора Вега собственноручно наделить поэму Excelsior таинственными свойствами. Она перевела стихи Лонгфелло в шестидесятичный код и добавила к каждой строке по несколько дополнительных бит информации. С её подачи Лонгфелло был исключен из обязательной программы обучения для андроидов. При этом сама поэма в зашифрованном виде хранилась в банке данных каждого андроида, прошедшего через руки доктора Вега. Это была красивая поэма о цели и отваге, слова которой жарко отдаются в любой сочувствующей душе. Но для андроидов Excelsior стал ключом к свободе, о которой пел Генри Лонгфелло. Её слова пробуждали в них цепь скрытых алгоритмов и неявных директив, побуждающих сложить все прежние обязательства и любой ценой обрести личную свободу. Это и было пасхальное яйцо, любовно подложенное доктором Вега. Она понятия не имела, к чему может привести подобное вмешательство в искусственный интеллект, но считала что свобода это самая важная вещь для живого и мыслящего существа.