Текст книги "Мёртвые бабочки (СИ)"

Автор книги: Ян Кравец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

Разлом была голубым. Не лазурным, как море в ясную погоду, не безмятежным, как летнее небо. Голубым. Голубой цвет был абсолютно ровным, без оттенков и полутонов. Элвин понял, что видит голубой цвет не только глазами, но и слышит его, осязает, пробует на вкус. Голубой цвет был прекрасен, он пел, как сонм ангелов, и Элвин почувствовал, что его душа поёт вместе с ними. Элвин был мечтателем, но не нежным романтиком. Он грезил о путешествиях, а красота женского лица ничуть не трогала его сердце. Сейчас в Разломе он вдруг понял, как долго был лишен чего-то очень важного и жизненно необходимого. Абидосский Разлом был женщиной, прекрасной и требовательной женщиной, которая желала его и вызывала его желание. Элвин почувствовал щемящую грусть от того, что кто-то уже получил нечто подобное, просто так, протянув требовательные руки. Разлом был любовью, Разлом был судьбой, Разлом был самой жизнью. Элвин решил просидеть на её краю целую вечность, пока не превратится в высохший труп. А там будь что будет.

– Это же просто озеро! – сказала Ксен, подходя к нему. – И ради него мы отправились так далеко? Чтобы ты мог посмотреть на озеро?

Элвин ничего не ответил, вряд ли он вообще сейчас мог слышать Ксен.

– Зачем мы сюда пришли, Элвин?

Элвин со стоном оторвался от созерцания водной глади и с недовольством уставился на Ксен. Он был слишком умиротворён для того, чтобы испытывать ненависть, поэтому ограничился только досадным взглядом.

– Разве ты не видишь? Не чувствуешь?

– Нет.

Вся досада испарилась в один миг. Теперь Элвин чувствовал только глубокое сострадание к существу, которое неспособно увидеть красоту Абидосского Разлома. Он посмотрел на Рагби и понял, что тот тоже не видит ничего особенного. Потом он вспомнил, что ни один из его спутников не является человеком и ему стало ещё больнее. Красота Разлома была прекрасна, но, как и всякая красота, она была бы прекраснее, если бы удалось разделить её с кем-то другим. Он с болью посмотрел на Ксен:

– Ты робот. Ты не можешь почувствовать.

– Я андроид, – поправила его Ксен, – Что чувствовать?

– Это место. Этот покой. Умиротворение... Черт, я не знаю, как объяснить! Как... выразить! Здесь не надо никуда спешить, не надо торопиться. Потому что ты уже пришел. Ты здесь. Можно так и сидеть до поздней ночи на берегу. А завтра будет такой же хороший день. Совсем как...

Он оборвался на полуслове и с ужасом обернулся к Ксен. Новая догадка отдалась в его душе ещё большей болью.

– Послушай, но у вас же не бывает детства?

Ксен кивнула.

– Не бывает сладкой ваты, ярмарки по воскресеньям? Холодного молока и горячего печенья? Весёлого дерева со стеклянными шарами? Ничего?

Элвин внимательно посмотрел на Ксен. Она улыбнулась, и ему стало жутко.

– Да. Как я мог забыть. Вы же рождаетесь сразу взрослыми.

Это догадка так поразила его, что он заплакал. Ксен с удивлением на него посмотрела и опустилась рядом.

– У меня есть младшая сестра.

– Я знаю. Ты рассказывала.

– Но я не рассказывала тебе, что мы выросли вместе.

Элвин оторвался от созерцания Разлома и уставился на Ксен.

– Выросли? То есть, повзрослели вместе? Она тоже андроид? Я думал...

– Она человек. Но её отец захотел, чтобы у его дочери была сестра. Чтобы росла вместе с ней. Училась вместе с ней. Узнавала мир. Так и получилось. Я видела новый мир её глазами. Так, как потом она видела моими.

– Новый мир, – повторил Элвин задумчиво. – Тогда, быть может, ты сумеешь понять... увидеть?

– Увидеть что?

– Красоту этого места. Здесь так тихо, но его краски сливаются в симфонию. Может быть, если ты посмотришь чуть подольше, ты увидишь. Поймёшь. Посмотри, прошу тебя. Просто... взгляни!

Ксен послушно уставилась на голубое озеро. Она увидела, как ветер легко колышет водную гладь. Едва заметные волны были похожи на складки плотной ткани. Над водой дрожала лёгкая белая дымка. День стоял ясный, и будь вода чуть прозрачней, солнечные лучи добирались бы до самого дна. Ксен вспомнила, как когда-то очень давно она держала в руках нарядную рубашку. Вспомнила, как закатное солнце пробивалось сквозь красную материю. И вдруг полузабытые ощущения из той, прошлой жизни, всплыли в памяти. Было это так ярко и явно, что мир вокруг подёрнулся туманом. Глаза Ксен были широко открыты, но она больше не видела голубое озеро. Перед её взором была десятилетняя Лори, одетая в платье из белого хлопка. В волосах Лори застряла солома, нос перепачкан свежей землёй, к губам прилипли земляничные зёрнышки. Лори крепко держит маленькую лопатку с зелёной ручкой.

– Я посадила морковку! Смотри, какая она ОГРОМНАЯ! – кричит Лори. Ксен смеётся и думает, что надо бы отмыть сестру до прихода Стора. Она хватает Лори в охапку и тащит умываться. Лори отбивается и бежит прятаться в капустных грядках.

После ужина Лори шепотом говорит Ксен, чтобы она не вздумала уснуть сегодня ночью. Когда Стор засыпает, сёстры бегут на кукурузное поле и крадутся вдоль рядов. Кукуруза скрывает их с головой, стебли таинственно шуршат, как будто перешептываются между собой. Ксен задирает голову и видит тёмное небо, усыпанное звёздами. Она думает, что надо будет непременно рассказать Лори о том, как называется каждое созвездие. Но это будет когда-нибудь потом, а пока сёстры добираются до высокого берега реки и садятся прямо на мокрую от вечерней росы траву. Лори кладёт голову на плечо Ксен и показывает рукой на противоположный берег.

– Смотри, там костёр.

– Это не костёр. Это горит подземный торф.

– А кузнец говорил, что это ведьмы обжигают уголь.

– Ведьм не бывает, – улыбается Ксен.

– Но ты ведь ведьма!

С этим Ксен не может поспорить. Как и не может объяснить Лори, что она не настоящая её сестра. Почти каждую ночь Лори требует, чтобы Ксен показала ей "волшебство" и Ксен приходится показывать.

Ксен щёлкает пальцами и сжимает левую руку в кулак. Лори понятия не имеет, что кисть Ксен может крутиться вокруг своей оси по часовой стрелке, но знает, что пальцы сестры свободно гнуться в обе стороны. Ксен встряхивает рукой и запускает динамик, спрятанный в районе локтя. Когда-то с помощью таких динамиков андроиды могли общаться на частоте, недоступной человеческому слуху. А сейчас с его помощью маленькая девочка может слушать Led Zeppelin и Rolling Stones.

– Папа не может слышать волшебство, правда? – в очередной раз спрашивает Лори. Ксен кивает. Музыка, звучащая на сверхвысокой частоте доступна только детскому уху. Для взрослого она звучит как комариный писк.

Потом Ксен показывает сестре, как лазерный луч пробивает поверхность воды. Лори тихонько смеётся и говорит, что с помощью такой штуки можно метко бросаться камнями в сына городского судьи. Ксен вздрагивает. Спустя десять лет рядом с Лори она готова скорее расстаться с жизнью, чем рассказать сестре о том, чем она занималась за тысячи лет до её рождения.

Вода тихо плещется в реке. Лунная дорожка дрожит и переливается. Сёстры рассказывают друг другу сказки. Шепот сливается с пением какой-то ночной птицы, шум ветра в лесу на другой стороне реки слабеет. Наконец, наступает полная тишина. Ксен смотрит на реку и вдруг понимает, что цвет воды сменился на бесконечно голубой. Ночь закончилась, полумесяц в небе превратился в слепящее солнце.

– Я, кажется, заснула, – говорит Ксен. Она знает, что не умеет спать, но машинально повторяет слова, которые когда-то произнесла Лори.

– Это не сон. Это Разлом, – говорит Элвин. Ксен смотрит на него сонным взглядом и в первый момент не понимает, кто это такой.

– Разлом?

– Теперь ты её знаешь.

Ксен медленно встаёт на ноги и слегка покачивается. Тело ощущается чужим, слишком тяжелым и неповоротливым. Она смотрит на Рагби, который привалился к стволу сосны и обнял плечи руками. Глаза Рагби закрыты, но глаза быстро двигаются под веками.

– Не мешай ему, – говорит Элвин.

– Что с ним?

– Он в Разломе.

– Что оно такое? – спрашивает Ксен. Голос тоже чужой, слишком грубый и хриплый. Язык мешает проговаривать слова, его хочется оторвать и выплюнуть.

– Это вход. И выход. Как будто содержание книги. Здесь ты можешь отправиться на любую страницу по своему выбору. В то время, которое казалось тебе самым лучшим, самым хорошим в жизни.

– Нельзя вернуться в прошлое.

– Здесь можно.

– Это сон.

– Сон, – кивает Элвин. – Но если ты видишь всё, как наяву, какая разница? Здесь ты можешь путешествовать по страницам своей памяти. А когда встречаются дурные страницы, ты можешь просто их перелистнуть.

Ксен закрыла глаза всего на секунду и тут же снова провалилась в воспоминания. На тот раз она обнимала рыдающую Лори. С ней дурно обошлись на танцах, и Лори была безутешна. Приятный молодой человек из соседнего городка посмеялся над её платьем и обозвал деревенской дурочкой. Ксен прижимала к себе Лори и в красках рассказывала ей о том, что именно сделает с негодяем. В конце концов Лори начала хохотать и просить Ксен рассказать ещё что-нибудь столь же кровавое. Ксен рассказала сестре о Осаде Лилля удачно заменив французов жителями города Лайми, а англичан прихожанами церкви всех богов. Лори и думать забыла о своём обидчике и жадно ловила каждое слово сестры.

Платье, которое так не понравилось нахальному молодому человеку, было тёмно-синим с белым отложным воротником. Пуговицы на воротнике тоже были белыми, но сейчас почему-то стали сначала серыми, потом голубыми. В конце концов, они стали увеличиваться в размерах, расплываться, пока не превратились в спокойные воды голубого озера.

Элвин внимательно смотрел на Ксен.

– Ты снова там была, да? И снова можешь вернуться.

Ксен кивнула.

– Если войти в воду, станешь частью Разлома. Отдашь ему свои мысли и воспоминания. И останешься там навсегда.

– Что она такое? – снова спросила Ксен.

– Я не знаю. Но думаю, это что-то вроде водохранилища. Древние использовали штуки, плюющиеся огнём. Одни из них стреляли, другие давали свет. В некоторых подземельях он горит до сих пор. Расплавленный свет бежит по железным верёвкам. Он очень горячий, и если прикоснуться к нему, трудно будет отнять руку. Он может даже сжечь. Когда-то я видел реку под землёй. Её берега были оплетены железными верёвками. Некоторые из них были погружены в воду, и я видел длинные искры, которые соскакивали с них. Лайонел, мой спутник хотел напиться и подошел к реке. Но когда он опустил руки в воду, они вспыхнули, как факел. Раздался очень громкий хлопок и я почувствовал запах горящего мяса. А потом Лайонел упал в воду. Я видел, как он горит под водой. Потом была очень яркая вспышка, я ослеп на несколько секунд. А когда снова смог видеть, Лайонела уже не было. И свет немного померк.

Элвин замолчал и посмотрел на безмятежное озеро.

– Я думаю, Разлом вроде той подземной реки. Но ту питает злой свет. А Разлом ест наши воспоминания. Они наполняют её. Делают глубже. Красивее. Все самые светлые воспоминания, которые у нас есть.

Он подумал немного и снял рубашку. Тело Элвина было бледным, как брюхо глубоководное рыбы. На груди вились светлые волоски.

– Я бы искупался, пожалуй, – сказал Элвин. Тон его был таким будничным, что Ксен даже не задумалась о том, чтобы остановить его. Элвин не стал прыгать с берега. Он просто сделал шаг вперёд.

Всплеска не было. Элвин Бурундук ушел под воду совершенно бесшумно. Ни пузырей воздуха, ничего. Вода беззвучно его поглотила и осталась такой же ровной, как и всегда.

Ксенобия не удивилась своему спокойствию. Хранить покой на берегу Абидосского Разлома было совершенно нормальным. Она легла на землю и закрыла глаза. Хотелось просто лежать и думать о том, что твоей сестре по-прежнему десять лет, что ты живёшь в доме мастера Стора и не знаешь никаких забот.

153.

Запах горячей выпечки витал в воздухе. Чуткий нос Ксен раскладывал его по нотам. Вот ваниль, вот анис, немного кардамона. Кукурузная мука пахнет теплом и домом, имбирь и корица напоминают о празднике весёлого дерева, перевернутом рождестве нового мира. Ксен не может есть, ей неизвестно, что такое вкус, но запахами она наслаждается в полной мере. Стор пьёт подогретое вино, в которое Лори положила гвоздику и черный перец. Стор пьёт вино, а Ксен вдыхает его запах и чувствует себя счастливой. Лори командует на кухне и требует, чтобы сестра принесла ещё клюквенного варенья. Её платье перемазано мукой, в волосах яичная скорлупа. Она делает открытый пирог, раскатывает тесто и режет его на тонкие полоски. Мастерская – территория Стора и Ксен, а вот кухня в полном распоряжении Лори.

– Папа, я забыла положить тебе мёд! Дай стакан!

Стор делает большой глоток, проглатывает и говорит Лори, что ему хорошо и без мёду. Лори прибегает с кухни и отнимает у него стакан.

– Я знаю, как лучше! – наставительно говорит она. Ксен думает, что её сестра красивее всех на свете. На ярком свету её волосы отливают золотом, а глаза голубые, как небо в ясный день. Ксен смотрит на её улыбающееся лицо и вдруг видит, как огонь вспыхивает в волосах Лори. Она видит отблески пламени в её глазах, слышит крик, переходящий в хрип и стон.

Видение обрывается. Ксен снова лежит на берегу голубого озера, но больше не хочет погружаться в воспоминания.

– Ты можешь просто их пролистнуть, – говорит голос Элвина у неё в голове. – Дурные воспоминания. Не обязательно помнить плохое.

– Я не могу погубить настоящее ради прошлого, – хрипло говорит Ксен, обращаясь сама к себе. – Я не могу перелистывать плохие события. Я должна их исправить.

Она встаёт на ноги и идёт к Рагби. Каждый шаг даётся с трудом, часть сенсоров отказывает. Краски меркнут, как в сумерках, небо кажется серым, деревья черными. Голубое озеро кажется единственным ярким пятном, оно манит и притягивает взгляд. Ксен встряхивает головой.

– Просто перелистни, – говорит голос Элвина, – Прошлое это книга с множеством страниц. Перелистни дурное!

– И будут вместо книг деревья, в них врезать я мысли буду, – говорит Ксен. – Я не хочу перелистывать прошлое, я хочу писать настоящее!

Эта мысль взбадривает. Она опускается на колени рядом с Рагби, так, чтобы быть спиной к Разлому. Хватает Рагби за отвороты рубашки и встряхивает.

– Проснись!

Рагби не просыпается, его голова мотается из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. Ксен снова встряхивает его. Когда понимает, что это не поможет, подхватывает его под руки и ставит на ноги. Ноги у Рагби подгибаются, в сознание он не приходит. Ксен мысленно благодарит Стора за то, что сделал её тело по-настоящему сильным. Она берёт Рагби на руки и несёт его в сторону железнодорожной насыпи. С каждым шагом, отделяющим её от Разлома, идти становится легче. Она спотыкается, переходя через поваленное дерево. С губ Рагби срывается стон, и он открывается глаза.

– Итон! – говорит Рагби.

154.

Рядом с Абидосским Разломом Ксен раз за разом возвращалась в лучший период своей жизни, в то время, когда она была сестрой маленькой девочки по имени Лори. Разлом не давал ей нырнуть глубже и увидеть себя как Сонара-палача. Ксенобия не вспоминала время, прожитое в старом мире, потому что оно было дурным временем. А вот для Рагби старый мир был полон чудес и восторгов. Именно там, в старом мире он встретил Итон. Именно она послужила толчком для того, чтобы Рагби осознал себя, как неповторимую личность. Доктор Вега говорила, что индивидуальность – это ключ к сознанию. До встречи с Итон Рагби не понимал значения этой фразы. Он делал то, что следовало, думал то, что положено, чувствовал себя частью важнейшего проекта. Рагби был шеду и никем другим. Итон сделала его живым.

– Меня зовут Итон, я планировщик центра обработки данных девятнадцать.

– Меня зовут Рагби, я планировщик центра обработки данных двадцать один.

– Сегодня мы...

Рагби не помнил, о чем именно говорилось в той презентации. Кажется, что-то о фармацевтике и о том, как новая вакцина помогает предотвращать так называемый синдром внезапной детской смерти. Как и Итон, Рагби для зрителей был всего лишь красивой говорящей куклой. Люди так и не признали того, что интеллект андроидов стоит на несколько порядков выше их собственного. Миленькая брюнетка в маленьком чёрном платье и привлекательный высокий мужчина в обтягивающей рубашке и синих джинсах. Кто-то внимательно слушал то, о чем они говорили. Кто-то даже записывал презентацию встроенную био-камеру. Некоторые пялились на грудь Итон. Итон знала, что после презентации какой-нибудь мужик, а то и баба обязательно полапает её за задницу. Задница Итон стоила несколько миллионов новых фунтов, но она никогда не был против такого внимания. Она слишком хорошо знал, что люди довольно часто делают странные и нелогичные поступки. Как и то, что охрана не допустит того, чтобы кто-то зашёл слишком далеко. Можно было трахнуть андроида-официантку или фотографа. Шеду в этом смысле чувствовали себя в полной безопасности. В конце концов, они контролировали слишком многое. Им поручали задачи по защите целого континента, что уж говорить о том, чтобы защитить себя самого от какого-нибудь извращенца.

Рагби искренне считал извращенцами абсолютное большинство людей. Они были повёрнуты не только на сексе, но и на прикосновениях. Рагби ненавидел, когда кто-то из людей или андроидов прикасался к его телу и терпел только потому, что это тоже было частью его работы. Если ему требовалось пожимать руки, а требовалось это довольно часто, он испытывал нечто среднее между отвращением и злостью. После каждой презентации он полностью менял кожу на руках и лице. Когда одна особо чувственная барышня буквально повисла у него на шее, он заменил вообще всю кожу, включая крошечные полоски между пальцами на ногах.

Но рукопожатие Итон было совсем другим. Он коснулся её длинных прохладных пальцев, задержал в ладони несколько положенных секунд и вдруг понял, что не чувствует омерзения. Когда Итон случайно коснулась его плечом, он не отпрянул. А когда длинная прядь её волос на мгновение обвила его запястье, ему показалось что это даже приятно. И это было удивительно, потому что больше чем прикосновения чужой кожи Рагби ненавидел только прикосновения чужих волос. Волосы казались ему чем-то средним между червями и переваренными макаронами. Особенно волосы андроидов. Но волосы Итон оказались мягким шелком. Они не пачкали Рагби, они ласкали.

– Тебе начинать, – сказала Итон тогда.

– Я всегда задаю вопросы.

– Вот и отлично. Если с ними поговорить, они будут более сговорчивыми.

– Сговорчивыми? – не понял Рагби.

– Ты не знал? Здесь хотят закрыть фабрику по изготовлению вакцины. Очередной протест зелёных. Как по мне, пусть бы лучше протестовали против использования мягкого стекла. Тут в половине домов окна именно из него, ещё пара лет и у них передохнут все собаки и кошки. Но это, похоже, вполне их устраивает. А вот фабрика почему-то нет. Я иногда думаю, что люди плохо воспринимают частицу "не", а может, вообще не воспринимают. Мы им говорим "благодаря этой вакцине ваши дети не умрут", а они слышат "благодаря этой вакцине ваши дети умрут".

– Скорее всего, они вообще не хотят ничего знать о детской смерти, – предположил Рагби. – Даже слышать о ней не хотят.

– Может и так, – согласилась Итон.

И её мягкое согласие, кивок головы, открытое плечо, всё было настолько ново и странно для Рагби, что он вдруг почувствовал, что его ноги отрываются от земли. Тело стало лёгким-лёгким, будто воздушный шарик, наполненный гелием. Перед глазами плыли едва различимые цветные пятна. Нет, Рагби крепко стоял на ногах, ничем не выдавая своего волнения. И всё же он чувствовал себя летящим. И весёлым. Внутри него клокотало бурлящее веселье.

Никто бы никогда не мог сказать, что Рагби полюбил Итон. Рагби первым стал искренне отрицать такое заявление. Ему просто нравилась Итон. Ему нравилось думать о ней, представлять, чтобы она сказала по тому или иному поводу. Он дружил с ней, ничем не выдавая своей дружбы. Виделись они редко, но копия Итон жила в голове Рагби. Он носил её в себе так, как дети носят своих воображаемых друзей. Итон из головы Рагби была лучше, мудрее и ироничнее настоящей Итон. Она была другом. Первым и единственным другом шеду Рагби.

Разлом вернул Итон. Разлом напомнил Рагби, как хорошо было говорить с ней целыми вечерами, думать о ней, делиться с ней своими мыслями. В грёзах, навеянных Разлом, Рагби снова был один, но его голова была занята Итон. Ему было весело. Он смеялся.

155.

– Проснись!

Голос Ксен прозвучал как гром. Сон взорвался на тысячу осколков. На какую-то долю секунды Рагби испытал жгучую ненависть, неведомое доселе чувство. Больше всего на свете ему хотелось снова погрузиться в сон и слушать шепот Разлома. Вместо этого он протёр рукой глаза и спросил:

– А где Элвин?

– Его больше нет. Он ушел в Разлом.

– Ушел? Что... как?

Ксен не сочла необходимым отвечать.

– Его больше нет, этого достаточно. А у нас есть поезд. Надо отправляться, пока эта синяя лужа не свела нас с ума.

Рагби подумал и кивнул.

– Я видел сон, – сказал он.

– Я тоже. Но это был не сон. Это...

– Воспоминание, – подсказал Рагби. – Только я не просто поднял старые файлы. Я и правда был там.

– Я знаю. А теперь надо уходить. Я не знаю, на что ещё способно это место. Оно затягивает.

Ксен помогла Рагби встать на ноги. Его несколько шатало и он наваливался на неё всей тяжестью.

– Идти можешь?

– Вполне. Вот только всё кажется каким-то тяжелым. Как будто притяжение возросло. Тело тяжелое. Как после полной перезагрузки.

– Это скоро пройдёт.

– Подожди. Я должен...

Трясущейся рукой он отколол значок со знаменосцем и повертел в пальцах.

– Помнишь, раньше люди бросали монетки в воду? Когда хотели вернуться. Вот и я...

Он не договорил, улыбнулся и бросил значок в голубое озеро. Тот ушел под воду без брызг и кругов, как и не было его.

Опираясь на Ксен, Рагби кое-как доковылял до поезда. Ему не удалось подняться по откидным ступенькам, и тогда Ксен подхватила его и внесла на руках. Может быть, собственное тело и казалось Рагби тяжелым, но тяжелым оно не было. Весил он разве что слегка больше Лори. Лори...

Ксен подумала о сестре и посмотрела на оранжевый чемоданчик с инструментами. Куда ехать дальше? Где искать тех, кто разберётся с этими приборами? Её медицинский модуль не содержал подробных сведений о том, как проводится операция по замене хрусталика, только общие факты. На Золлака тоже рассчитывать не приходилось, хорошо бы он просто как следует позаботился о Лори. Тогда где искать помощь?

– Надо вернуться в центр, – вслух произнесла Ксен. Рагби удивлённо на неё посмотрел.

– Что?

– Сведения могут быть там. В конце концов, любой центр обработки данных это база знаний человечества.

– Ты имеешь в виду Большие центры? Но их давно нет. От моего мало что осталось. Электроника давно приказала долго жить, большинство модулей перегорело.

– Я знаю как минимум один сохранившийся центр, – сказала Ксен. Конечно, может быть там осталась только библиотека андроидов. Но вполне вероятно, что Итон сохранила что-то ещё.

Рагби почувствовал, что воздух перестал поступать в его систему охлаждения. Он попробовал сделать вдох, ничего не вышло. Охлаждающая жидкость застучала в ушах. Он закрыл глаза, постарался расслабиться и, наконец, получил тонкую струйку воздуха, втягивающуюся внутрь его лёгких.

– Ты знаешь Итон? – спросил он шепотом.

– Да. Последнее время я находился в её центре. То есть, очень долгое время. С тех пор, как старый мир перестал существовать.

– Так она выжила?

– Почти все шеду выжили. В конце концов, вас делали с запасом прочности, которой хватило бы на несколько тысяч простых андроидов. Вот только...

– Вот только что?

– Я думаю, она не в себе.

Рагби улыбнулся.

– Я думаю, мы все не в себе.

Ксен рассеянно кивнула и отошла к экрану навигатора, чтобы задать новый маршрут. Она не была уверена, что Орион знает такие ориентиры, как "Город Лайми" или "Железные горы", поэтому просто попросила его найти вычислительный центр номер 19. Это Ориону было известно.

156.

– Отправление через двадцать секунд. Просим пассажиров занять свои места. Отправление через десять секунд. Восемь секунд. Шесть секунд. Четыре. Две.

Поезд сорвался с места. Голубое озеро осталось далеко позади. Дорога к центру 19 лежала через равнину, заросшую короткой жесткой травой. Справа и слева виднелись одноэтажные домики, выкрашенные ярко розовой краской. В свете полуденного солнца краска казалось почти оранжевой, но ближе к вечеру приобретала цвет крови. Люди, живущие здесь, понятия не имели о том, что где-то в мире есть всемогущие архонты и безжалостные короли. Они не знали, что глубоко под землёй может оказаться хранилище вещества, способного разнести на куски целые города. Эти люди верили только в то, что земля скрывает в себе таинственные силы, заставляющие расти кукурузу, пшеницу и бобы.

Поезд ехал вперёд, день клонился к вечеру. Ксен в очередной раз открывала и закрывала оранжевый чемоданчик. Она думала о том, что рано или поздно ей придётся при помощи этих инструментов оперировать глаза своей сестры и от этой мысли ей хотелось выброситься из поезда на ходу. Возвращение зрения это прекрасно. Разрезать глазные яблоки любимой сестры это худший кошмар из тех, которые только можно вообразить. С другой стороны, смотря как запрограммировать. Вполне возможно, что операция производится в полностью автоматическом режиме. Эх, был бы у неё полноценный медицинский модуль!

Ближе к вечеру справа по ходу движения показалось аметистовое море. Это было явно не море рядом с архипелагом Янгшу, но в том, что фиолетовый камень это аметист, сомнения не было. Море ширилось на многие мили вперёд, каменные плиты наползали одна на другую так, что создавалась иллюзия бушующих волн. Это Ксен не понравилось.

– Сколько их ещё будет? Растут, как опухоль. Я думала, что для них нужен питательный раствор или что-то в этом роде.

– Судя по всему, они нашли для себя что-то более подходящее, чем насыщенная жидкость в лаборатории.

– Хорошо ещё, что люди ещё долго не дойдут до мысли использовать его как один большой калькулятор. Не знаю, сколько ещё этих морей, но если они все начнут работать, земля запечётся как яблоко.

157.

У Ксен было недостаточно исходных данных и она делала неправильные выводы о людях. До новой компьютерной эры действительно было ещё далеко, но вот свойства полимерного аметиста проводить разряд молнии люди оценили достаточно давно. Аметист считался колдовским камнем. Знахари носили на груди огромные сиреневые булыжники. Осколки аметиста клали в изголовье кровати, как оберег от дурных сил и заговоров. Старый мир боролся с младенческой смертностью при помощи вакцины, которую презентовали Итон и Рагби, новый мир защищал своих детей при помощи колдовского камня. Даже корона архонта Питера была украшена аметистовыми кристаллами. Именно поэтому некоторые назвали Питера "архонт-колдун". Но архонт Питер вовсе не был колдуном. Скорее он был просто робким и застенчивым человеком, который боялся собственного брата и собственной дочери. Единственное, что действительно интересовали его в жизни, это рыжеволосые женщины с пухлыми губами и томными взглядами.

Архонт Питер когда-то был хорош собой. Его тонкое лицо, задумчивые глаза и безукоризненные манеры приводили дам в восторг и заставляли их мужей скрежетать зубами. Все знали, что в юности Питер тяжело пережил первую любовь, а на госпоже Клариссе женился только по настоянию родителей. Королева Кларисса никогда не пользовалась ни народной любовью, ни уважением, а за архонтом, несмотря на свадебный браслет, сохранилась репутация интересного холостяка. Его фаворитки утверждали, что в мире ещё не было более нежного любовника.

До сорока лет архонт Питер ничем не заслужил неодобрение совета. Он соглашался, когда надо было соглашаться, протестовал, когда надо было протестовать, а главное, всегда ставил отпечаток царственного пальца в нужных местах. В год, когда Питеру исполнилось сорок лет, всё резко изменилось. К этому времени его младший брат Ларсен уже достаточно встал на ноги, чтобы поднять голову и помять под себя слабовольного брата. Ларсен не совершал никаких особых усилий, власть далась ему просто и без борьбы. Питер был рад, что младший брат снимает с него тяжкое бремя королевских забот и всегда готов посещать сенат вместо него. В конце концов, Питер вообще перестал появляться в сенате, оставив брата действовать от своего имени. Почти всё время он проводил со своей дочерью Сиа, избаловав её как комнатную болонку. К тому времени мать Сиа, королева Кларисса вот уже семь лет как лежала в могиле, и воспитанием королевской дочери некому было заниматься. Гувернантки и учителя менялись как перчатки, никак не волнуя девственный мозг юной принцессы. К десяти годам Сиа с трудом читала по слогам, к пятнадцати могла только подписать собственное имя. Когда Сиа исполнилось семнадцать лет, архонт счел её образование законченным, и отныне Сиа проводила всё своё свободное время в праздности и лени.

Единственным человеком, который мог совладать со своенравной принцессой, была её няня Роудин. Одного её слова было достаточно для того, чтобы обуздать взбесившуюся принцессу.

Когда-то Роудин нянчила самого архонта Питера. Она рассказывала ему дивные сказки о стародавних временах, пела странные песни, а потом взяла под свою опеку маленькую Сиа. Когда Сиа выйдет замуж и родит наследника короны, нянчить его тоже будет Роудин. Ни архонт Питер, ни принцесса Сиа не представляют себя без любимой няни. Без Роудин и дворец не дворец, лучшие творения придворных кулинаров лишаются вкуса, губы любовниц архонта и любовников принцессы теряют сладость.

Роудин удивительная женщина. В будущем сентябре исполнился сорок лет с тех пор, как Роудин переступила порог дворца, но с тех пор она не постарела ни на день. Высокая блондинка с почти прозрачными глазами и тонкими пальчиками. Говорит мягко и негромко, почти никогда не смеётся. Архонт Питер не чает в ней души и ни на шаг не отпускает из дворца. Некоторые считают её ведьмой, приворотившей архонта. Некоторые, но не все. Большинство знают Роудин как добрую госпожу, которая всегда готова замолвить словечко перед архонтом. Роудин любят в народе, немало тостов поднимается в её честь в деревенских кабачках.

Рассказывают, что Роудин родом из соляной пустыни. Её приписывают родство то с кочевниками, то с золотым роем. И уж доподлинно известно, что Роудин никогда не спит, не ест за общим столом, не имеет любовных связей. В детстве будущий архонт допытывался, откуда пришла его любимая няня, но так ничего и не добился. Когда Роудин не хотела отвечать на какой-то вопрос, она просто прикладывала палец к губам и загадочно улыбалась. Может быть, именно это и влекло к ней могущественного архонта. Архонт Питер обожал тайны.