Текст книги "Улыбка гения"
Автор книги: Вячеслав Софронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)
Кроме того, его будущая жена должна по большей мере разделять его взгляды и убеждения, как принято говорить, быть из круга близких ему по духу лиц. Феозва, будучи дочерью офицера, вполне соответствовала этим требованиям. К тому же она была достаточно образована, имея за плечами несколько лет обучения в Московском Екатерининском институте. Правда, как он успел заметить, она абсолютно не разбиралась в делах хозяйственных и не могла отличить крупу пшеничную от ячневой. Но это уже не столь важно, то забота кухарки, но отнюдь не самой хозяйки. Ее долг – рожать и воспитывать будущих детей. Хотя и тут он не мог требовать каких-то гарантий и ему следовало просто слепо довериться предстоящему.
Нужно помнить и то, что Физа потеряла сперва отца, после чего ее отчимом стал известный поэт-сказочник Петр Ершов, а потом вслед за отцом ушла и мать, которая, чуть поболев, скончалась. Конечно, он сам тоже прошел через подобное испытание, схоронив одного за другим родителей. Но он мужчина, а Феозва, что ни говори, беззащитная женщина.
И главное, он физически ощущал необходимость домашнего очага, куда он мог бы прийти после занятий, где бы его ждали и нуждались в нем ничуть не меньше, чем он сам. Без этого он просто не представлял свое дальнейшее бытие. Более того, он и помыслить не мог о своей дальнейшей карьере без создания семьи.
Что и говорить, все это требовало немалых расходов, но и тут судьба оказалась благосклонна к нему. Оставались нерастраченные деньги от полученной Демидовской премии, неплохое жалованье в университете и возможность занятия в скором будущем служебной квартиры.
Ему вспомнились слова старшей сестры: «Откажись он от брака с Феозвой, и она наверняка останется до конца своих дней старой девой». Выходит, другого выхода, как жениться, у него просто нет. И это аксиома, не требующая доказательств. А решением самой теоремы он займется в дальнейшем. И предсказать ее результат он вряд ли в силах. Со временем жизнь все расставит на свои места.
Вот с такими противоречивыми мыслями он и остановился на пороге дома Протопоповых.
Глава седьмая
…Помолвка прошла как по нотам. Дмитрию все это показалось похожим на сдачу нудного, но обязательного экзамена, когда отвечающий заранее подготовился, а экзаменатор терпеливо выслушал его ответ. После того как они остались один на один с Феозвой, она, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку и пролепетала:
– Ты был великолепен. Я почувствовала себя английской королевой.
– А почему именно английской? – удивился он.
– Сама не знаю. Так, на ум пришло. Да, действительно, почему английской? – развела она руками. – И что дальше?
– Как что, через неделю венчание. Что-то не так? – спросил он.
– Кто-то, помнится, обещал мне медовый месяц. Франция, Англия, Германия, Италия и дальше по алфавиту.
– Да, я подал прошение о командировке в Европу. В Англии открывается Всемирная торгово-промышленная выставка, и меня направляют ознакомиться с ней.
– Интересно, а почему именно тебя, а не кого-то другого? За что такая честь?
– То не честь, а работа, – сухо ответил он, – у меня договор с нашим торговым представительством, что по возвращении подам им подробный отчет обо всем увиденном.
– А что, кто-то другой с этим бы не справился? – не унималась она, и Дмитрию ее вопросы даже нравились.
– Может, кто-то и справился бы, но доверили именно мне. Я же и раньше делал подобные отчеты. Вот и вся причина.
– Просто мне о тебе так мало известно, – ответила она разочарованно.
– Вряд ли тебе будет интересно знать обо всем, чем я занимаюсь. Сам порой путаюсь в своих делах. Но так уж, видно, устроен, хочется изучить все, а времени, увы, не хватает.
– Ох, уж эти дела. Наверное, у всех мужчин на уме всегда разные дела. – Физа скорчила кислую гримасу. – И чем мы будем там заниматься?
– А чем бы ты хотела?
– Ой, еще не знаю, там видно будет…
Венчание прошло тоже довольно стандартно и обыденно. Дмитрию обряд показался чем-то похожим на карнавал, и он едва сдерживал себя, чтоб не рассмеяться, когда венец оказался мал для него, а у Физы, наоборот, сполз на уши. Обедали у Протопоповых, а оттуда отправились к Дмитрию на квартиру.
Утром они уже спешили на поезд, который должен был доставить их прямиком в Берлин.
Глядя в окно вагона, Дмитрий невольно вспоминал, как не так давно он ехал тем же маршрутом в Гейдельберг, наполненный мечтами и желаниями совершить какое-нибудь удивительное открытие, а возвращался тайно, разочарованный неприступностью науки и своей малой ролью на этом поприще.
Вроде бы ничего не изменилось, но отступать он не собирался, а всего лишь взял небольшой тайм-аут перед генеральным сражением…
Ближе к границе в поезд зашли двое солидных мужчин и разместились рядом с четой Менделеевых. Судя по одежде и манере общаться, они имели явное отношение к торговле. Один из них носил окладистую седую бороду, и волосы у него были расчесаны на прямой пробор. Другой же, наоборот, был чисто выбрит, и лишь небольшие усики, словно приклеенные, украшали его худое, болезненное лицо. У него к тому же оказалась совершенно лысая голова, и он верно поэтому почти не снимал шляпу-котелок, чтоб лишний раз не демонстрировать свой природный изъян.
Стесняясь своих попутчиков, мужчины первое время общались друг с другом чуть ли не шепотом, но Дмитрий, которому не терпелось поговорить хоть с кем-нибудь, быстро нашел с ними общий язык.
– Верно, по торговому ведомству в Европу пожаловали? – осторожно поинтересовался он.
– Так и есть, посмотреть надо кой-какие товары, – сдержанно ответил более старший из попутчиков, назвавшийся купцом первой гильдии Матвеем Андреевым.
– И какие товары вас интересуют, коль не секрет? – продолжил расспросы Менделеев. – Мы вот с супругой как раз в Лондон направляемся на торгово-промышленную выставку. Вы, часом, не туда ли едете?
Попутчики уважительно глянули на него, видно, посчитав его крупным промышленником. Поинтересовались фамилией, разочарованно покрутили головами, выражая тем самым незнание его личности, но от этого их уважительное отношение к Менделееву не изменилось. В разговор вступил второй господин и, смешно моргая глазами после каждой произнесенной фразы, проговорил:
– В Лондон нам пока без надобности, наш спрос поближе будет, аккурат посередке, в Германии.
– И что брать хотите? – с неугасающим интересом продолжал выспрашивать Менделеев. – Ну-ка, дайте угадаю. Не иначе как машины какие приглядели? Верно говорю?
– Можно сказать и так, – кивнул головой старший, – к слову говоря, наши мастера могли бы и в России этакие штуковины собирать, глядишь, подешевле бы стало. Только вот отчего-то не хотят ими заниматься.
– А что за машины? Поди, станки какие?
– Да нет, попроще, – пояснил все тот же Матвей Андреев, – разные там молотилки, жатки, веялки. Ежели их на поля выгнать, урожай можно в два раза быстрее собрать.
– Это точно, – согласился Дмитрий, – читал об этих машинах, но вот видеть пока не приходилось.
– Так потому как крестьянам они без надобности, дорого стоят. Они и без них обходятся.
– Кто же тогда агрегаты те брать будет, коль на продажу их привезти? Что скажете?
– Мало желающих, точно говорите, но все же есть такие хозяева, все больше с юга. Они нам такие заказы прислали: из-под Ростова, Курска, с Полтавы. Там есть такие, что добрые наделы землицы имеют. Вот они без тех машин никак обойтись не могут.
– Поди, из числа помещиков будут?
– Куда им, помещикам! Как крестьян освободили, почти все, кто землей владел, заложили ее в банки или сбыли кому по дешёвке. А вот те, что землю у них выкупили да засеяли, у них теперь голова об урожае и болит. Потому и машинами интересуются. Немного таких людей, но все же есть.
– Думаю, дальше их больше станет, – согласился Менделеев. – А скажите мне, с машинами все понятно, а как дела с породистым скотом идут? Наши-то коровенки совсем смешные надои дают. Опять же читал, будто некоторые коровы особых пород молока дают столько, что с пяти наших коров такого сроду не надоишь. Так ли это?
– Истинно так, – заморгал лысый попутчик, – только искать таких коровушек следует лучше у голландцев или в Дании. Там как раз самые дойные коровы будут.
– И что? Берет кто такое племя?
– Опять же мало. Они же особого подхода к себе требуют. Это наших, как на выпас весной отправил, так до самого снега они сами себе пищу добывают. А заграничные коровки, они привычны прямо в своем стойле, под навесом будучи, корм получать. В поле их выгонять дорого обойтись может: иди сгинут где, или сожрут не то, что им потребно. Зря только немалую деньгу в них вбухаешь.
– Точно говорят: что русскому на пользу, то немцу смерть. Я думал только с людьми так случается, ан нет, выходит, и коровки ихние к нашему корму не приспособлены. Ну и дела! – сочувственно поддержал рассказчика Менделеев.
– Точно, ко всему русскому человеку подстраиваться приходится, – кивнул головой один из торговцев. – А нам каково? Сперва покупателя сыщи, а потом только нужный товар ему привези. А есть и такие, которые поглядят на ту же молотилку и нос воротят, дескать, не подходит она мне…
– Это как же так? И брать не хотят?
– Бывает всякое. Приходится аванс с них побольше требовать, хитрый договор составлять, чтоб отказа не было. Опять же в суд идти, коль кто особо строптивый окажется. Мороки, я вам доложу, столько, врагу не пожелаешь. Это вам не пенькой или там зерном торговать, тут особый подход требуется, не всякий осилит, – гордо закончил худощавый купец, исправно при том моргая, намекая тем самым на свою значимость в этом деле.
– Так, поди, и прибыток немалый, коль беретесь за такое дело? – поддел его Менделеев. – Не было бы прибыли, заниматься этим никак бы не стали. Так говорю?
– Так-то оно так, но риск велик. Бывает, найдется такой строптивец, по судам затаскает. Это когда спор на несколько тысяч идет. И бросить не бросишь и проиграть никак нельзя. Опять же адвокату приходится платить немалые деньги…
– На мой взгляд, проще у нас, в России, начать выпускать все эти молотилки, жатки – всё, что немцы у себя делают. Не приходила в голову такая мысль? А вы бы подумали. Вот тогда и доход будет немалый, и за границу ездить перестанем. Чего им зазря наши деньги платить? Не верю, что наши мастера не смогут сделать любую такую машину. Боятся пробовать, а зря…
Они еще долго беседовали о покупке и производстве различной техники, при этом Дмитрий Иванович настолько увлекся разговором, что забыл о присутствии рядом с ним молодой жены. И та, пока не стемнело, сидела в сторонке, занятая чтением какой-то книги, не прислушиваясь к разговору мужчин.
Купцы, попрощавшись, вышли на одной из станций, и лишь тогда он спохватился, что Феозва сидит в уголке, не произнося ни слова.
– Тебе, верно, скучно от наших разговоров? – вместо извинения поинтересовался он.
– Что делать, но не могла же я прервать вашу беседу. Пришлось вот терпеть. Но скажи мне, пожалуйста, неужели тебя интересуют все эти покупки каких-то там машин, породы коров и все прочее? Ведь ты собираешься преподавать не где-нибудь, а в столичном университете. А тут на тебе – коровы!
Он выслушал ее вопрос, скорее похожий на сдержанный укор и не задумываясь ответил:
– Да, ты, как ни странно, права. Коровы и сельхозмашины далеки от нашей сегодняшней науки. Но это временное явление. Лучше скажи мне: а для чего вообще существует наука? Чему учат студентов в наших университетах?
Феозва стушевалась и скороговоркой произнесла:
– Откуда мне знать, чем там занимаются разные ученые. Какие-то открытия делают. Вот нас в Екатерининском институте учили танцам, шитью, молитвам, правилам поведения. Наукой мы как раз не занимались…
– Тогда и я скажу тебе: Наука должна помогать людям выживать в этом мире. Любой вновь открытый закон должен в итоге сократить затраты человека на труд. Возьми тот же паровоз. Не будь его – и мы бы тряслись сейчас в допотопном дилижансе или еще в чем-то подобном. Но чтоб создать паровоз, рассчитать его мощность, тягу, затраты, используют массу законов. Помяни мое слово, скоро найдут способ, как заменить уголь и дрова на другое топливо. То же самое упомянутые сельхозмашины. А одна такая машина заменяет несколько десятков крестьян.
– Хорошо, – кивнула Феозва. А коровы как же?
– Неужели не понимаешь, одна племенная корова может дать молока в несколько раз больше, чем какая-то доморощенная буренка.
– Может, и так, – отозвалась та, рассеянно поглядывая в окно, – но мне это не интересно. Мне все равно, какое молоко я пью, будь оно хоть от породистой коровы, хоть от буренки, как ты выразился. Главное, чтоб оно было.
Дмитрий озабоченно вздохнул и махнул рукой, давая понять, что возразить ему нечего.
– Нет, я решительно не понимаю, – проговорила Физа, как бы подводя итог их беседе, – почему серьезного человека должна интересовать порода какой-то коровы, молоко которой он пьет? Вот ты кладешь под голову подушку, и неужели тебя волнует, перо от какой курицы в нее зашили? Или взять тот же хлеб, масло, овощи. Не все ли равно, как они получены? Главное, чтоб вкусно было, а все остальное… – Она тоже демонстративно взмахнула рукой.
Но Дмитрий не спешил сдаваться, хотя и не знал, как можно убедить жену всего лишь несколькими фразами. А потому ответил уклончиво:
– Придет время и многие наши взгляды изменятся. В том числе и на пищу, что мы едим. Ты просто не представляешь себе возможности науки. А они такие… – Он не мог найти нужного слова, и Феозва тут же закончила за него:
– Я поняла, они такие, возможности, что ты всю жизнь собираешься это доказывать.
– Именно так, – улыбнулся он, – до конца своих дней, и не иначе.
После бурного объяснения, казалось бы, на довольно отвлеченную тему, взаимоотношения между супругами дали первую, пусть незаметную, но основательную трещину. И хотя сама Феозва больше не заводила разговор о предназначении науки и роли в ней ее мужа, но сам Дмитрий ощущал возникшую между ними напряженность. Неожиданно Феозва вспомнила о былых любовных похождениях мужа, и в ней заговорила ревность к тому недавнему прошлому. Тем более Дмитрий во время его учебы в Германии сам же, не подозревая о последствиях, подробно описывал их в письмах к будущей супруге. Потому как только они прибыли в Берлин, воображение Феозвы не на шутку разыгралось, и она начала с подозрением поглядывать на каждую смазливую девицу, оказавшуюся в поле ее зрения.
– Скажи, – спрашивала она, – а вот эта брюнетка случаем не похожа па твою Агнессу?
Самое удивительное, что девушка, на которую Феозва обратила внимание, чем-то напоминала Дмитрию его давнюю симпатию, и он даже удивился женскому чутью своей супруги, но счел это не более как совпадением. Ему не оставалось ничего другого как попытаться развеять ее подозрения, и он с жаром принялся доказывать, будто бы все это она просто-напрасно придумала, а на самом деле никаких поводов для ее сомнений он никогда не давал и давать не собирается. Если бы кто слышал их разговор со стороны, то нимало удивился бы, как он пытается разубедить свою жену в ее заблуждениях относительно того, что сам же подробно описывал в письмах, и вот теперь сто крат жалел об этом.
Меж тем Дмитрий нашел выход, как отвлечь Феозву от ее воспоминаний, и воспользовался единственным известным ему способом, отправившись вместе с женой в торговый квартал, где находилось множество мелких лавочек и магазинов, предоставив супруге возможность выбирать подходящие для нее наряды.
Сам же он в это время успел посетить несколько мастерских по изготовлению измерительных приборов для опытов, побывал на сталелитейном заводе, а через неделю они уже были в Лондоне.
Торгово-промышленная выставка, ради которой он и совершал свою поездку, была воистину грандиозна. В центре ее помещался небывалый хрустальный дворец, стены и перекрытия которого были изготовлены из прочного стекла. Любой, кто заходил внутрь, мог видеть других посетителей, находящихся снаружи. Но и те видели людей, переходящих из одной комнаты небывалого сооружения в другую.
– Не хотел бы я жить в таких палатах, – заявил Дмитрий, – тут от взглядов посторонних глаз просто некуда укрыться.
– А я бы согласилась, – возразила Феозва, – мне было бы интересно знать, чем ты занят.
– Ты и так знаешь достаточно, – хмуро улыбнулся он, – иль ты мне в чем-то еще не доверяешь?
– Пока не знаю. Мне кажется, человек редко меняется. Пока я не попала в Германию, то просто не представляла тебя, живущего здесь. А сейчас все иначе. Твои прошлые похождения словно ожили заново и стали для меня реальностью. Если бы это произошло до моего замужества, то даже и не знаю, дала бы я согласие на наш брак.
– Неужели тебе не надоело жить прошлым? Перестань, не порти мне настроение. Лучше смотри, какие изделия тут выставлены. Вот эти выделанные кожи и замша – из России. А вот как раз те самые сельхозмашины, о которых мы говорили в поезде. Зря те купцы не поехали в Лондон. Надо будет написать им об этом. Как погляжу, англичане, а вслед за ними и американцы намного обогнали немцев в этом деле. Вот что значит свободная страна!
– Что ты имеешь в виду? О какой свободе идет речь? – удивилась она.
– О свободе предпринимательства и торговле. Любое изобретение зависит от этого. Технический прогресс в Англии начал свой путь с изобретения ткацких станков. Рабочие, которых начали увольнять, даже ломали эти машины в знак протеста. Но это им мало помогло. Прогресс неумолим. Если есть потребность в новом изделии, то рано или поздно оно появится.
– И что с того? Почему в Англии это произошло раньше, а вот в Германии позже? А как же в России? Почему у нас нет этих самых машин? Что мешает? Кто запрещает нашим мастерам их делать? Нет, что-то тут не так. Ты сам только что сказал, что бороться с прогрессом бессмысленно. Кто же с ним борется у нас, в России? Купцы? Крестьяне? Или даже сам император? Но он освободил крестьян, приняты новые законы. Что не так? Чего не хватает?
– Ты забыла о наших чиновниках, без чьей подписи не одно самое талантливое изобретение не появится.
– Они-то тут при чем? Вот ты лично как от них зависим?
– Еще как! К примеру, в той же Германии во время моей стажировки я смело разместил у себя в квартире лабораторию и преспокойно занимался там своими опытами. А разве в России мне кто-нибудь позволит завести что-то подобное у себя дома?
– А почему бы и нет? – удивилась Феозва. – Никогда об этом не думала. Поясни, если не трудно.
– Если я только принесу домой какие-то приборы, а тем паче химикаты, тут же к нам в гости нагрянет полиция. Или ты не в курсе, что наши бомбисты собирают свои смертоносные снаряды, используя разные там химикаты? Могу даже назвать, какие именно, но воздержусь.
– Но ты же не собираешься никого взрывать, почему тебе нельзя заниматься своими опытами там, где тебе удобнее?
– Попробуй это объясни нашим твердолобым полицейским. Они поначалу загребут тебя в участок, продержат там несколько дней, пока разберутся, а потом станут регулярно наведываться к нам в гости без всякого приглашения.
– Никогда не думала об этом, – сокрушенно вздохнула Феозва. – Почему у нас все именно так происходит? Почему?
– Долго объяснять, да и ты вряд ли поймешь. И здесь свои законы. Отстала наша матушка Русь от Европы. Ох, как отстала! Пока мы от татар отбивались, землицу по крохам собирали, в Европе в это время университеты открывали. Вся ученость оттуда пошла. Недаром Петр Первый новые законы ввел, без них мы бы совсем одичали, азиатами стали.
– Но ведь сейчас император вновь те законы меняет, что не так?
– Поздно. Их нужно было лет сто, а то и двести тому назад менять. Долго раскачиваемся. Вот и с машинами разными так: англичане и немцы уже сколько лет как их строят, а мы только-только начали понимать, что без них не обойтись.
Когда они ходили по павильонам выставки, Дмитрий надолго задерживался у выставленных на всеобщее обозрение диковинных агрегатов, разглядывал их, цокал языком, выказывая одобрение, а некоторые даже ощупывал, гладил отполированные лопасти турбин и поршни разнообразных двигателей, лафеты дальнобойных пушек, приговаривая:
– Ой, чудно! Ой, здорово-то как! Хорошо!
Каждой новой вещи, увиденной им, он радовался, словно ребенок, получивший игрушку, которой у него до сих пор не было. Если же он встречал экспонат, назначение которого он не знал, то шел к стоящему у входа в павильон смотрителю и на плохом английском спрашивал у того разъяснения.
Когда был перерыв на обед, смотрители, сойдясь в буфете, расположенном здесь же, на выставке, с улыбкой обсуждали этого чудного русского, что ощупывал и чуть ли не облизывал каждый выставленный экспонат.
– Может, он просто ненормальный? – предположил один из них.
– Скорее просто чудак. Они, русские, все такие. Мой дядя морской офицер и ему приходилось бывать в России. Так он рассказывал, будто в порту, во время стоянки их корабля, вокруг него всегда собиралась толпа, а иные просились на борт, где с интересом разглядывали разные приборы, заглядывали в каюты, – стал рассказывать другой смотритель.
– Да, я слышал подобное о русских. Все они, как дети, любят все новое и то, чего нет у них, в России, – вступил в разговор третий из обедающих смотрителей.
– Варварская страна, говорят. Они охотно скупают все наши изобретения и платят за них неплохие деньги, – поддержал разговор один из присутствующих.
– Как думаешь, этот русский чудак богат? Тоже будет что-нибудь покупать у нас?
– Вряд ли. Он ни разу не спросил о цене наших экспонатов. Просто ходит и глазеет.
Менделеев же без устали продолжал разглядывать всевозможное оборудование и товары, но при этом записывал обо всем увиденном у себя в блокноте, на что смотрители просто не обратили внимания. В то же самое время Феозва, которую мало интересовали машины и прочая техника, надолго застряла в павильоне, где была выставлена фарфоровая посуда, мебель самых разных стилей и предназначений, скульптуры из бронзы и мрамора, картины известных художников. Дмитрий наконец-то заметил отсутствие жены и кинулся на ее розыски. Он скоро обнаружил ее в одном из павильонов, любующейся кружевными изделиями, привезенными из Голландии. Лично он не разделял пристрастия жены к такого рода предметам дамского туалета и поэтому сердито фыркнул:
– Наши мастерицы не хуже умеют. Пойдем лучше перекусим где-нибудь.
Феозва лишь вздохнула, но покорно пошла вслед за ним, кинув прощальный взгляд на голландское кружево.
– Знаешь, кого я встретила в одном из павильонов? – спросила она, подстраиваясь под широкий шаг мужа, обходя при этом вереницу очередных посетителей.
– Надеюсь, не английскую, королеву?
– Неужели она тоже будет на выставке? – не сразу поверив, спросила Феозва. – Как мне хотелось бы ее увидеть.
– И что же ты ей скажешь? Никогда не понимал этого бабского низкопоклонства. Она такой же человек, как мы все. Пусть королева, но это мы считаем ее таковой. А какой-нибудь полинезиец, не знающий об этом, даже не задумывается о ее существовании.
Зайдя в ближайшее кафе, они взяли несколько бутербродов и чайничек со свежезаваренным чаем, который Дмитрий считал ничуть не хуже, чем тот, что ему присылал какой-то знакомый аж из самой Кяхты.
– Когда я пробую чай, заваренный в Англии, невольно сравниваю нас с местными жителями и нахожу меж нами много общего, – задумчиво произнес он,
Феозва, наоборот, абсолютно равнодушная к этому напитку, предпочитала молоко.
– Ты так и не сказала мне, кого тут встретила? – напомнил он. – Рассказывай сразу, а то, как всегда, опять забудешь,
Феозва, сделав паузу, видно, испытывая обиду за непризнание мужем значимости английской королевы, неохотно выдавила:
– Я встретила самого Достоевского. – И добавила: – Он был не один, а с двумя дамами, его почитательницами.
– Это какой же Достоевский? – переспросил он.
– Тот самый, писатель. Неужели ты о нем не слышал?
– Еще как слышал! Моя сестра Екатерина даже состоит с ним в переписке. Знаю, что в Тобольской пересыльной тюрьме он побывал где-то через год после нашего отъезда. И что с того? Вот тебе какое дело до него?
– Как же. Он столько всего перенес, страдал, ходил в кандалах. И вот после каторги вернулся назад и вновь пишет, его читают и многие восхищаются.
– А то, что мы с тобой родились и росли в Сибири, это ничего? Почему за нами не ходят толпы поклонников? А кандалы, кстати говоря, носят на себе тысячи ссыльных, но что-то ни от кого не слышал возмущений по этому поводу. А тут, видите ли, «сам Достоевский»!
– Митя, ты несправедлив…
– И никогда им не буду, – не дал он ей договорить, – у нас сотни таких Достоевских и каждый что-нибудь пишет. Нет, почему-то лишь он один пишет хорошо и достоин сострадания, а о других – молчок. Где же тут справедливость? Скажи мне, пожалуйста…
– Неужели ты не читал его последний роман, написанный после возвращения в столицу?
– Это «Униженные и оскорбленные»? И что в нем такого необыкновенного? У нищего умирает собака, а затем и он следом за ней. И что с этого? – вновь повторил он ту же самую фразу. – Что с того? Выжимание слезы у таких вот слезливых читательниц вроде тебя. Низко, душа моя, пользоваться человеческими слабостями и тем самым заручится такими вот почитательницами. Нет, далеко ему до того же Гончарова, не говорю уже о Тургеневе. Вот Гоголь ни у кого задаром слез не выдавливал, а читаешь «Тараса Бульбу» – и слезы сами бегут. Он героических людей описывал, на которых и нам походить не грех. А твой Достоевский несчастный человек и пользуется званием каторжника, как иной полицейский пристав козыряет своим положением, когда на рынке бесплатно берет у торговок продукты.
– Дима, Дима, что ты такое говоришь? – Феозва едва не поперхнулась откушенным бутербродом и закашлялась, принялась стучать себя в грудь, с ужасом глядя на мужа.
– Видишь, стоило тебе вспомнить этого Достоевского, так чуть не померла. – Он шутливо шлепнул ее по спине своей увесистой ладонью, и кашель тут же прекратился: – Перекусили, и хорошо, пойдем дальше смотреть. Мне после этого еще и за отчет садиться надо…
