Текст книги "Улыбка гения"
Автор книги: Вячеслав Софронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)
– Тебя парнишка как зовут? – показал в его сторону Менделеев.
– Васка Зобнин, – назвался тот.
– А дай-ка мне топор глянуть, он как-никак на мои деньги куплен.
Парень покорно протянул ему топор. Менделеев взял его, воткнул в лежащее рядом бревно и показал тому рукой в сторону проселочной дороги.
– Ты, Васька, ступай, ищи другую работу, с тебя, как погляжу, толку не будет, только других работников смущать станешь. Знаю я таких, с молодых лет насмотрелся. Запомни его и не подпускай близко, – обратился он к Лузгину. Тот лишь согласно кивнул, промолчав.
Парень же растерялся и вдруг упал на колени, протянул руки и запричитал:
– Не губи, барин, где ж я ее, работу, сейчас в самый сезон найду, давно все при деле… Оставь меня, впредь молчать буду и рта не открою.
– Чего ж начал такие речи вести? А теперь вдруг на попятную…
– Так старшие научили, – ответил тот, не поднимаясь с колен. – Говорят, ты молодой, скажи, что уйдем к другому барину, теперь все позволено. Вот я и сказанул…
– Ты с колен-то встань, никакой я вам не барин, а такой же, как вы сами, простой человек. Денег скопил трудом своим и это имение купил. Заставить вас силой, как в былые времена, не могу, да и не хочу. Какой работник из-под палки? Но раз я вас нанимаю, то правила мои. Коль кто не согласен, милости просим. И все дела. Все понял?
– Понял, – не вставая с колен, ответил тот, вновь кланяясь.
– Прекрати ты кланяться, противно смотреть, не вцеркви, поди. Ладно, на первый раз прощаю, за то, что сам признался, а второго раза не будет, даже слушать не стану А насчет аванса, – он повернулся в сторону Лузгина, – подумаю. Если денег найду, вышлю на твое имя. Только скажи, на сколько человек. Так и быть по полтинничку вырешу вам, чтоб, значит, подбодрить. Но, смотрите у меня, коль кто вдруг болеть вздумает или иную причину найдет, взыщу вдвое, у меня не забалуещь. Идите работайте, я осмотрюсь пока…
– Спасибо, барин, – в один голое поблагодарили его мужики.
– Тьфу! Да забудьте вы, никакой я не барин, а Дмитрий Иванович. Для стариков могут просто Дмитриевичем звать, кому как удобнее.
– Благодарствуем, благодарствуем, – пятясь, отвечали те, – так и будем величать – Митрий Иваныч, как скажете…
– Ну а ты что еще хотел спросить, давай сразу, а то устал с дороги, чайку бы попить, отдохнуть чуть.
– Забыли условиться, из чего крыши будем ладить: ябы на сараи и овин из соломы посоветовал, оно дешевле и быстрей, а на дом тес хороший подобрал.
– Никакой соломы, – затряс головой Менделеев, – у нас в Сибири о ней и понятия не имели. Солома, скажешь тоже. А коль пожар случится? Овин будем из кирпича класть, а крыша соломенная?! Насмешил! Только железо. Понял?
– Как не понять, деньги ваши, но тут в округе все соломой кроют, – не сдавался тот, – а пожар на овине откуда вдруг возьмется?
– Сам ты чучело соломенное, – засмеялся Менделеев, – ладно, подумаю, а то и впрямь денег не хватит, а хочется все побыстрее закончить. Да, вот еще что, – обратился он к подрядчику, – пошли какую бабу или девку порасторопней, чтоб в барском доме приборку навела, а то там, поди, после старых хозяев такой кавардак, заходить страшно. Заодно пущай самовар поставит, по чайку соскучился.
Глава пятая
Долго ждать ему не пришлось. Вскоре отворилась дверь, и на пороге обозначился женский силуэт. Рассмотреть сразу лицо он не смог из-за солнечных лучей, светящих прямо ему в лицо. Девушка нерешительно шагнула в комнату и остановилась. Менделеев поздоровался, но она лишь кивнула, не решаясь начать разговор.
– Проходи, проходи, – предложил он, – значит, это тебя ко мне в помощь отправили?
– Ага, кивнула она головой, – батяня велел к вам пойти, мол, прибрать и приготовить чего надо. Так я могу, – отвечала она срывающимся голосом.
– Очень хорошо, а я думал, постарше кого пришлют, не ожидал, что такую красавицу. Ну, давай рассказывай, как тебя зовут, что делать умеешь. Меня вот Дмитрием Ивановичем мужики ваши кличут. Запомнишь?
– Ага, – повторила она опять, – Иванычем…
– А тебя как звать?
При этом он старался разглядеть ее лицо, фигуру, определить характер и в то же время подстроиться под деревенскую манеру разговора, чтоб не отпугнуть ее. На вид ей было около двадцати лет. Довольно высокая, тонкая в талии, в зеленом с вышивкой сарафане с передником. На голове простой платок, а под ним льняная коса, уложенная кружком на голове. Судя по всему, она была девушкой не робкого десятка и смотрела открыто, приветливо широко посаженными глазами то ли серого, то ли зеленого цвета. Сделав несколько шагов, она так и стояла, не решаясь пройти внутрь.
– Так как тебя кличут? – повторил он, стараясь как можно приветливей улыбаться, понимая, что от одного неосторожного слова она может не так его понять и убежать обратно. Наконец до нее дошло, о чем ее спрашивают, и она охотно разъяснила:
– Нарекли Евдокией, а так зовут Дусей. Родные же просто Дуняшей кличут. Я на все эти имена и откликаюсь.
– Вот и ладно, я тоже, если позволишь, буду тебя так звать. Красивое имя – Дуняша… Дунюшка, – повторил он нараспев, отчего девушка неожиданно покраснела и отвернулась, видно, ей было в новинку, что кто-то хвалебно отозвался об ее имени. – Да ты не смущайся, мне и вправду помощница нужна, а то одному тут не управиться. Что тебе еще батюшка твой сказал?
– Сказал, мол, нечего без дела сидеть да семечки грызть, – улыбнулась она, – лучше делом каким заняться. Я и не ослушалась, пришла…
– Так ты, значит, незамужняя? Ну, невелика беда, за такую красавицу обязательно кто-нибудь посватается, дай только срок. Ты мне лучше скажи, как я понял, семечки грызть ты умеешь, а по дому управляться сможешь? А то, может, специально батька твой неумеху направил ко мне, что работящих ему жалко? Признавайся сразу, чего делать умеешь? Может, мне другую кого позвать? – широко улыбаясь, полушутя спросил он, не сводя с девушки глаз, вызывая тем самым ее на разговор.
– Ваша воля, барин. Зовите другую, коль вам то угодно. Но за себя скажу, что всякую работу по дому выполнять могу. Могу тесто замесить, хлеба готовить и в печь садить, воду носить, одежду в корыте постирать. Зимой с подружками пряжу прядем, а по осени в поле жать все вместе выходим…
– Хорошо, хорошо, – остановил он ее, – прясть мне точно не потребуется, а насчет остального, поглядим. А сейчас, Дуня– Дуняша, поначалу найди где-нибудь метелку да пол вымети, а то мусора накопилось полно. Меня не отвлекай, я пока своими делами займусь. Потом решу, чем еще тебя занять. – Он повернулся было уйти, но девушка нерешительно спросила его:
– Вот батька сказал, что за добрую работу вы мне денежку дадите, а ежели чего не по-вашему будет, прикажете выпороть? Так ли это? – Свой вопрос она задала совершенно серьезно, и в ее глазах не читалось даже искорки сомнения.
Менделееву от ее наивности сделалось совсем весело и тепло на душе, и он посмотрел на нее уже совсем иными глазами, как на нечто воздушное и хрупкое. Да и весь ее силуэт на фоне открытой двери и светившего в спину солнца был как бы пронизан небесным светом и сама она своей юной, тонкой фигуркой походила на явившегося с неба ангела, непонятно по какой причине оказавшегося перед ним. Ему неожиданно захотелось прижать ее к себе и впитать в себя ее робость, чистоту, наивность. Но он, сделав шаг в ее сторону, тот час заметил, как во взгляде у нее промелькнул страх, и она непроизвольно попятилась назад. Потому, остановившись, он громко рассмеялся и ответил:
– Да нет, я хорошеньких таких пороть не привык, нужды в том не вижу. Был бы художник, портрет бы с тебя, такой, написал и у себя бы в кабинете повесил. Но это я так, к слову. Бояться меня не следует, ты ко мне по доброй воле пришла, коль что не понравится, то говори. Ты человек свободный и вольна поступать так, как тебе вздумается. Поняла, ну и славно. Да, пойдем-ка, глянешь, где прибирать надо, а то, как погляжу, будешь и дальше так стоять.
Он провел ее на кухню, где виднелись груды немытой посуды, и спросил:
– Справишься? Видишь, как насвинячили те, кто раньше здесь жил. Не знаю, где сесть перекусить, хоть на улицу под дерево иди, чем здесь оставаться. А пол, видишь, какой грязнущий? Вот если до вечера со всем этим управишься, награжу щедро. Скажи, чего бы желала?
– А книжку дадите почитать? – неожиданно спросила она, указав на книжную полку, где стояли различные издания, отправленные заранее Менделеевым из города.
– Книгу? – удивился он. – Так ты, выходит, грамоте обучена? Похвально. Дам, конечно, но только эти книги тебе вряд подойдут. В другой раз привезу тебе что-нибудь подходящее. Но я про деньги спросил. Сколько за приборку свою возьмешь? Или лучше угощение какое, сладости там разные тебе сгодятся?
– Как скажете, – опустила она глаза в землю, – денежку в руки мне еще никто не давал, они все, коль у нас и бывают, то тятенька их у себя в платочке держит, нам не доверяет. Что я с ней, денежкой, делать стану? Уж лучше сладости, я их тожесь сроду не пробовала. Если вам это не в тягость будет… А то я могу и задаром прибраться. Дома, вон, каждый день и пол мою, и чугуны на речке скребу, и скотине варю, и никто мне за то денег не дает. Могу и здесь обойтись, только вот книжку бы какую интересную посмотрела, коль позволите. А то у батюшки в церкви хотела взять, а там только о святых праведниках читать дают. А я слыхала, будто про разбойников книжки есть… И про все такое разное… – Она опустила глаза в пол, и он понял, что она имела в виду.
– Хорошо, найду тебе такие книги: и про разбойников и про чудеса и приключения. Даже подарю. Мне не жалко… Все, давай делом заниматься: ты пока самовар разожги, а уж потом на кухню ступай. А мне кой-какие бумаги просмотреть надо. Как самовар закипит, зови. – С этими словами он ушел в дальнюю комнату и там долго не мог успокоиться от близкого присутствия этого чудного создания.
Вспомнились Аремзянка и ее молодые обитатели. Но вот только там заводские девицы были совсем другие, воспитанные вечно недовольными своей участью и часто пьющими родителями. Может, потому и парни и девки у них вырастали острыми на язык, способными на разные непристойности, впитавшими неприязнь к фабричным хозяевам. Они вечно пытались задирать менделеевских детей, дразнили обидными словами, устраивали им разные пакости, после чего поспешно убегали, чтоб не быть наказанными. А тут… Иначе не скажешь – ангел во плоти… Да еще и чтением интересуется, предался он на какое-то время размышлениям.
Из своей комнаты он видел, как Дуняша, бесшумно ступая босыми ступнями по грязным половицам, время от времени пробегала мимо его двери, то вынося мусор, то с полным ведром воды. Наконец, он не выдержал и предложил ей свою помощь:
– Давай воды принесу, а то как-то неловко, что ты такие тяжелющие ведра сама таскаешь. – И он поднял пустое ведро.
– Что это вы, барин, выдумали? – испугалась она. – То наша бабская работа – по воду ходить, а вы идите, своим делом занимайтесь, мне совсем чуть осталось. Или медленно убираюсь? Зато чисто, после меня не то что за другими, перемывать не надо…
Но он все же не послушал ее и отправился следом с пустым ведром на пруд и сразу же заметил удивленные взгляды работающих мужиков, не привыкших к тому, что мужчина, а тем более хозяин имения, сам идет за водой.
– Не иначе как Дуняшка ему приглянулась, – тихонько шепнул один из них другому.
– Так и до греха недалеко, – согласился тот, – любят баре в чужом огороде спелые ягодки рвать да себе в рот класть.
– Он, поди, не знает, что у нее трое братьев, они, ежели чего, косточки ему живо пересчитают…
– Там поглядим, ладно, работай давай, а то сам Тимофей, ее отец, как раз сюда идет.
И действительно, чуть прихрамывая, к барскому дому направлялся дожитой мужик с окладистой сивой бородой у которого на стройке трудилось трое сыновей. Именно он и направил Дуняшу в помощь по просьбе Менделеева, а теперь решил поговорить с ним, увидев, как тот вышагивал с пустым ведром за ней следом к пруду.
– Слышь, барин, – окликнул он его, когда тот нес уже наполненное ведро, – ты, как погляжу, не своим делом занялся. Зачем девку позоришь? Ты ей кем будешь, что помогать вздумал?
От таких слов Менделеев растерялся, поставил ведро на землю и спросил:
– Собственно, в чем дело? И чем это я ее позорю? Ты, старик, говори, говори, да не заговаривайся. Мне что теперь, нельзя до собственного пруда дойти и воды зачерпнуть? Или ты мне указывать станешь, чем мне заниматься, а чем нет? Этак не пойдет. Ты у себя в избе командуй, а тут тебе воли никто пока не давал…
Почувствовав решительный отпор, тот на какое-то время растерялся, но потом продолжил уже более дружелюбно:
– Да я не о том, что ты ведра воды зачерпнуть не можешь, кто ж тебе то запретит. Но, сам посуди, люди смотрят и что видят?
– И что же они видят? Что я не так делаю?
– Все так, но тебе того не слышно, а мужики хихикать начали, что ты за девкой моей следом на пруд припустил. А ей зачем такая слава? Кто ж ее потом такую замуж-то позовет? Сам подумай…
– Ну, отец, знаешь, и порядочки тут у вас. Сам веришь, чего несешь? Я ж, ни от кого не скрываясь, не ночью, а средь бела дня на пруд пошел. И что с того, что дочка твоя там же оказалась? Мне что теперь, прежде чем пойти куда, осмотреться следует, нет ли кого поблизости, а то вдруг разговоры пойдут? Сам же ее ко мне в дом послал, не побоялся пересудов, а теперь, вишь как, на попятную повернул… Долго ли так жить будете, в темноте своей и убогости? Вон в городе барышни гуляют с молодыми людьми рядышком, и никто им худого слова не выскажет. А у вас… Все, как при царе Горохе: того нельзя, это не велено. Глаза-то разуйте, пора начинать по-людски жить, а не по варварски. – С этими словами он подхватил ведро и пошел в дом, оставив старика в полном недоумении.
– Так то в городе, там иные порядки, – только и сказал тот вслед ему и посмотрел по сторонам, как бы ища поддержки у остальных. Но все молчали и, опустив головы, продолжали работу, пряча косые улыбки.
– Вот точно тебе скажу, – проговорил негромко один из мужиков, когда старик отошел подальше, – добром это не кончится. Наши-то бабы отказались в дом к барину идти в одиночку, мало ли чего про них потом говорить станут. А Тимофей каждой денежке учет ведет, вот и польстился, дескать, барин ему заплатит хорошо за услуги дочкины. Точно заплатит, как обрюхатит ее, тот еще кобель, я таких издалека вижу, им верить ни в чем неможно…
Менделеев же, слегка обескураженный случившимся, спросил у Дуси:
– А ты что скажешь? Не боишься, что разговоры разные на твой счет пойдут, коль ты в доме у меня работаешь?
– Не без этого. Нашинских деревенских хлебом не корми, только дай друг дружку грязью обмазать, да на позор выставить. Вы просто порядков наших не знаете, вам простительно.
– Если так, то как дальше жить будешь? – спросил он ее с удивлением. – Действительно ведь, ославят, и женихи отвернутся.
– Плевать мне на них, все одно убегу в город и там где-нибудь работу найду. У нас уже несколько незамужних девок кто в Москву, а кто в Петербург тайком от родных сбежали и сейчас живут себе припеваючи. Вот и я не пропаду…
– Как же родители? Отец твой? Братья? Найдут и силой обратно вернут. Не боишься такого?
– Думала о том, думала, – продолжая заниматься уборкой, отвечала Дуняша, знаете что надумала? – Она таинственно улыбнулась и спросила: – Только обещайте, что никому о том не скажете…
– Хорошо, не скажу, обещаю, – улыбнулся он ей в ответ. – Может, решила за границу податься? Так туда без паспорта не пропустят, это я по себе знаю…
– Выходит, вы и за границей бывали? – широко открыла она глаза. – Вот здорово-то… Я бы тоже поехала… Посмотрела бы, как там люди живут…
– Да обыкновенно живут, примерно как и мы. Но ты что надумала? Уехать подальше? Так у тебя первый же полицейский паспорт спопросит, без него никак…
– Нет, я проще решила. Попрошусь для начала в монастырь трудницей. Там, говорят, можно жить при обители, а постриг не принимать сколько-то лет. А потом документ от них получу – и тогда уже в город. Вот. Только помните, молчите о том…
– Конечно, конечно, – согласился он, – ладно, на сегодня, наверное, хватит, и так все блестит. Спасибо тебе. Я через день домой поеду, а как вернусь, привезу тебе то, что обещал. Только ты приходи, слышишь? Я ждать стану…
– Куда ж я денусь, – ответила Дуся, поклонившись ему, – непременно приду. А с батькой своим поговорю, чтоб не думал обо мне дурно и другим пример не подавал. Он у меня такой, его в селе все побаиваются. А вам счастливой дороги. – С этими словами она выпорхнула и, легко ступая босыми ногами, по тропинке пошла меж работающих мужиков, что-то отвечая на ходу на их шуточки.
«Нет, такая точно не пропадет, – подумал Менделеев, – постоять за себя она может. Но до чего хороша девка, а ведь наверняка сама того не понимает…»
Глава шестая
Пробыв в имении несколько дней, Менделеев вернулся обратно в столицу в прекрасном настроении. Идя по улице, он видел в каждой проходящей мимо девушке Евдокию-Дуняшу и подсмеивался сам над собой, дескать, седина в бороду, а бес тут как тут в ребро впился. Радовала и уже выполненная работа на строительстве нового дома, задуманного им. Пусть не все так, как ему желалось, но, главное, дело идет. И подрядчик оказался на редкость старательным мужиком: при прощании сказал, что к осени главные строения должны быть закончены.
Оставалось наладить отношения с супругой, и он, зная ее слабость к сладостям, завернул по дороге в дорогой магазин, где готовили вкусные пирожные, и накупил целый пакет лакомств. Дома на этот раз он был встречен Феозвой в прихожей, чмокнул ее в щеку и вручил свой подарок. Та расцвела и сообщила, что обед почти готов, можно скоро идти в столовую. Поинтересовалась, как ни в чем не бывало:
– Все сделал, что хотел? Вижу, повеселел, а то уезжал туча тучей.
– Похвастаться особо нечем, но дело движется. Бог даст, осенью новоселье справим в нашей усадьбе. Съездила бы со мной хоть разок, тебе там понравиться должно.
– Конечно, съезжу, коль ворчать не станешь, вот только Володю боюсь одного оставить, а то опять недоглядят. – И она тяжело вздохнула.
– Так с собой возьмем! Какая беда. Там я с него глаз не спущу, пусть воздухом свежим подышит, для здоровья только польза будет. Тем более у меня помощница появилась, будет кому приглядеть за ним.
– Это что еще за помощница? – ревниво поинтересовалась та. – Знаю я тебя, ни одну девку мимо не пропустишь. Давно бы пора остепениться, а ты все по сторонам поглядываешь. И не стыдно при живой-то жене? Чего только тебе не хватает?
– Да всего мне вдоволь, всего. А без помощников нельзя. Не самому же мне в доме пол мыть и самовар разводить? Вот и попросил, чтоб направили кого в помощь.
– Надеюсь в возрасте тетка та? Степенная? В Бога верующая?
– Насчет Бога ничего не скажу, не интересовался как-то, а годков ей не больше двадцати. Но справная, все в порядок мигом привела…
– И у тебя еще язык поворачивается меня с собой звать? Совсем совесть потерял, обзавелся наложницей. Знаем, чем все это заканчивается, видать, в батюшку своего пошел, тоже бастрюков на свет без числа произведешь. Говорила мне тетушка, зря ее не послушалась в свое время…
Менделееву от слов жены кровь ударила в голову, и он гневно прикрикнул на нее:
– Ты имя моего батюшки не смей порочить. Мало ли что там про него говорили. Он человек добрый был, жалостливый. Всех под свое крыло принимал, кто без отца рос. Матушка и сестры старшие мне о том говорили. А твоя с четырьмя детками на руках мать разве замуж не выскочила за молоденького учителюшку? И он вас тоже всех принял. И еще потом наплодили. Разве не так?
– Да как у тебя язык поворачивается такие дурные вещи
о моей законной матери говорить?! Ты ее мизинца не стоишь. Она по закону с ним в божьем храме венчана и положенный вдовий срок отходила, а потом только замуж вышла. Тьфу на тебя за такие поганые слова! – Она было повернулась, чтобы уйти, но Менделеев не пустил, обнял, начал ласкать и тут же просить прощения:
– Извини, Физанька, само вот глупое слово вырвалось, неправ я и прощения мне нет. – И тут же ввернул: – Но и ты хороша, зачем моего батюшку покойного помянула? Знаешь ведь, как родительскую память берегу, и никому не позволю о них слова дурного сказать. Забудем, корми лучше мужа с дороги, а то оголодал до последней степени. А девку ту попрошу, чтоб заменили солидной теткой, как ты просишь. Согласна?
– Как скажешь. Да делай, что хочешь, я тебе в делах твоих не указ… За тобой разве углядишь, все одно сделаешь по-своему…
Уже когда сели обедать, Феозва вдруг ни с того ни с сего поинтересовалась:
– И как девку ту зовут?
– Какую девку? – удивился Менделеев, который думал уже совсем о другом и забыл о недавно случившейся ссоре.
– Помощницу твою. Кого же еще…
– А ту, что в Боблово? Евдокией кличут. У нее там трое братьев на стройке у меня работают, и отец за ней приглядывает, в обиду не дадут.
– Дуня, значит, – подвела итог Феозва, – красивое имя, что тут сказать. И сама, верно, ничего…
Но Менделеев счел за лучшее не отвечать…
Несмотря на все уговоры Феозва так и не выбралась в Боблово, находя то одну, то другую причину для отказа от поездки. Зато Дмитрий Иванович, едва освобождался от дел, тут же летел в Боблово, где строительство шло полным ходом, а он начал готовить поля для посевов: сделал из реек мерный циркуль в две сажени и обошел с ним все поля, записывая результаты обмеров. Следом за ним два деревенских мальчишки несли колышки, и он забивал их, отмечая в блокноте, сколько посадит ржи, овса, а что пустит под пары, отдаст в аренду. Мужики со стройки издалека наблюдали за ним и рядили меж собой, чем это занят барин.
– Может, хочет наши наделы к себе забрать? – высказал предположение один.
– Зачем ему наша земля, когда у самого ее вон сколько…
– Так им все мало, господам этим. Вот увидишь, попрет к нам, привезет землемера из города, а с тем не поспоришь. Вспомни, ранее, что не лето, собирали по дворам мзду для землемера откупиться, чтоб наделы по совести отводил, а не как барин велит.
– Не, этот чудной какой-то, ему не земля нужна, он, говорят, чего-то строить будет, видел, сколь леса да кирпичей навозили? Для чего это все? Наверняка построит себе еще одни хоромы.
– Куда ему? Он, похоже, один-одинешенек живет. Неужто этих не хватит?
– Чего там, поглядим. Староста просил сказывать ему все, что профешшор этот замышляет. У него в волости кум служит, доложит ему, а тот большую власть в правлении волостном, сказывают, имеет. Глядишь, заступится. Своего не отдадим…
Дуне, как и обещал, он привез несколько книг, купленных в книжной лавке. Она с горящими глазами приняла их и прижала к щеке, вдыхая запах свежей типографской краски.
– Нижайший вам поклон, барин, за подарок, верно, дорого стали? Не бойтесь, я отработаю. А можно я их к себе в дом отнесу? Буду там, как время выдастся, читать их, а то тут жалко на них время тратить, работы много,
– Поступай как хочешь, они твои. А это еще вот тебе подарки. – И он протянул ей несколько кулечков с конфетами и связку баранок.
Она зарделась, но приняла, сказав тихо:
– Не возите больше гостинцев, а то и впрямь разговоры разные пойдут. Этак разбалуете меня, потом отвадить не сможете. Ко мне так никто еще по-доброму не относился. Все только: «Дуська пойди туда, айда сюда…» Я к добрым словам дажесь совсем не привыкла… потому и в город хочу, там, говорят, все по– другому…
– Ладно, поговорим еще об этом, – ушел он от прямого ответа, – а сейчас у меня и впрямь дел полно. Время придет, тебя на помощь призову. Не откажешь?
– Да я что, я с радостью, – откликнулась она, так и светясь от счастья….
…Меж тем Менделеев занялся и вовсе чудным делом: объявил, что будет скупать у крестьян старые кости от забитой скотины. Тут они вконец всполошились и костей сдавать не захотели. Менделеев подошел как-то к ним, когда все собрались в кружок и обедали. Их бабы, принесшие им крынки с молоком и окрошкой, сидели в сторонке. Кто с ребенком на руках, кто вязал носки из овечьей шерсти, захватив предусмотрительно с собой, но большинство просто шушукались, похохатывая над чем-то, им одним понятном. Откашлявшись, он скрутил папироску, закурил, присел на обрубок бревна и спросил у ближайших мужиков, сидевших поближе к нему:
– Федор, вот скажи мне, ты скотину в этом году забивал?
– Ну… А чего, нельзя, что ли? Жрать надо чего-то, вот и зарезал бычка, съели давно. А чего вас мой бычок так интересует?
А кости от него куда дел?
– Как куда? В лог дел, куды все их сбрасывают. Чего не так?
– Ты, поди, слыхал, я просил ко мне кости нести, обещаю платить за них. Только почему-то не один из вас не отозвался на то мое предложение. Лень, что ли, вас всех обуяла или иное что?
– Старики не велят, – не глядя на него, ответил Федор.
– Почему не велят? Чем лучше, коль они в логу том будут лежать или у меня в дело пойдут? Ответь мне.
– Это в какое еще дело? Колдовать, что ли, на них станете? Вот-вот, старики так и сказывают, будто вы наверняка колдун и хотите всю нашу скотину извести. Не, не понесем…
Его поддержали остальные мужики:
– Невидаль какая – кости скотины собирать…
– Не к добру это, непонятно, чем та затея обернется…
Менделеев громко рассмеялся и начал объяснять:
– А клей для нужд разных вы из чего варите?
– Из рыбных костей, знамо дело. Он и зовется так: рыбий клей, что хошь клеит и держит хорошо.
– Вот видите, вы из костей клей варите, а я хочу кости на удобрения пустить, а перед тем сжечь на огне до пепла…
– Так кости не горят, пробовали, – отвечали ему мужики.
– Это что еще за удобрение? Сроду не слыхали…
– Да вы много чего еще не слыхали и слышать не желаете. А вот в Европе, там давно пользуются такими удобрениями, и урожаи у них в несколько раз больше, чем у нас, в России. И еще навоз на поля возят, а вы его подле двора складываете или на дорогу валите. Эх вы, темнота… – начал он горячиться.
– В Европе нехристи живут, а мы люд православный, крященый, все как положено. У нас свои законы. Зачем навоз на поля возить, какая с него польза, с навоза этого?
– Пусть по-вашему будет, не хотите – не надо, живите, как жили. Но с костями чего боитесь? Ничего с вашей скотиной не сделается, как жила, так и будет жить. Может, мне из волости начальство привести, чтоб опять с вас проценты требовать начали? Я ведь как обещал, так и сделал: пригрозил им, что в Петербург пожалуюсь на их самоуправство. Не трогают больше вас?
– Не трогают, – покорно согласились мужики.
– А я могу сказать, чтоб опять начали требовать, коль добром не желаете. По-людски прошу: продайте старые кости. Буду платить за пуд по полтиной.
– Сколько? – не поверили те. – По столько мы мясо продаем, а костям за что такая цена? Ой, нечистое это дело, старики верно говорят. Так дело до того дойдет, что потребуете, чтоб мы покойников своих из могил выкапывали да к вам несли… Не, не годится…
– А я согласен, – вдруг раздался молодой голос с конца поляны, – завтра же на телеге привезу, сколь войдет.
– Это кто голос подал? – оживился Менделеев. – А, вижу, Васька Зобнин. Вот и хорошо, уже что-то. В следующий раз я детишкам вашим карамельки и петушков на палочке привезу, они мне за конфетки всего натаскают, коль с вами не договорюсь. Да надо не забыть в волость заехать, – сказал он, вставая и направляясь в дом.
– Куда кости те сгружать? – услышал он, уже отойдя от поляны. Остановился и показал рукой в сторону старого сарая:
– Вот там и сваливайте, а я потом разберусь с ними сам. Благодарствую, мужики, уважили…
В следующий свой приезд он обнаружил солидную груду костей. Тут были и бараньи черепа, коровьи рога, бедренные кости и много подобного добра. Он спросил того же Ваську, взвешивал ли кто их, но тот отрицательно покачал головой, объяснив, что нет у них такого инструмента. Менделеев прикину на глаз, что там не менее десяти пудов, вынул бумажник и выдал парню положенную сумму, велев разделить со всеми.
Вечером он с местными парнишками развёл из плотницких отходов большой костер и велел таскать в него кости из кучи, щедро одаривая каждого леденцами и петушками. Вскоре вверх повалил белый дым, кости начали зловеще потрескивать, пожилые мужики набожно крестились и неопределенно крутили головами.
Молодые девчата, пришедшие вечером к своим отцам и братьям с угощением, закрывали лицо фартуками и испуганно выглядывали из-за них, смотря, как Менделеев длинной палкой мешал костер. Сидела рядом с ним и Дуняша, но как-то чуть в стороне от всех, то ли случайно, то ли потому как подружки начали ее сторониться из-за того, что она была взята помощницей в барский дом. Но Менделееву не было до того дела и он усиленно мешал костер и впрямь в этот момент походил на колдуна, подтверждая тем самым самые мрачные предположения деревенских жителей о своей причастности к нечистой силе. Если бы он слышал, о чем говорили девчата меж собой, то, может быть, и насторожился. А двое из них обсуждали невиданный случай, произошедший с одной из них на днях:
– Слышь, знаешь, чего скажу, – шептала одна другой, – мы с Варькой в здешнем пруду искупаться вечерком хотели, только подошли, а оттуда раз… и русалка вынырнула, мы в крик и бежать… Ужас то какой!
– Старики говорят, раньше здесь тьма русалок была, а как в селе церкву сложили, так они все повывелись. А тут вот опять внове являться стали, – отвечала ей другая.
– Правильно старые люди говорят, что барин наш всю нечисть местную к себе переманит, а я еще не верила…
– Ой, девки, чует мое сердце, добром все это не кончится, беда будет.
– Какая?
– Да кто ж ее знает, что-то обязательно случится, не иначе…
Одна из девушек обратилась к Дуняше, надеясь, что Менделееву за треском костра будут не слышны ее слова:
– Дунька, ты у профешшора в доме часто бываешь, а правду говорят, будто он там колдовством занимается? Расскажи, а…
– Не знаю, не видела, – отвечала та сдержанно, – в одной комнате у него там книг разных много, только я не знаю о чем, хотя и читать обучена, а в другой всякие склянки стоят. А еще бутылки с надписями и порошками…
– Вино, что ли?
– Нет, что-то другое. Он их вместе смешивает, видела, как сыплет потом туда порошки, а оттуда дым идет, но чтоб пил, того не видела…
– Точно, духов вызывает, – прошептала одна самая бойкая, – а они потом скотину нашу по ночам душат, мне мамка о том говорила, когда у нас Зорька сдохла ни с того ни с сего. Точно, его работа…
подтверждая тем самым самые мрачные предположения деревенских жителей о своей причастности к нечистой силе. Если бы он слышал, о чем говорили девчата меж собой, то, может быть, и насторожился. А двое из них обсуждали невиданный случай, произошедший с одной из них на днях:
