Текст книги "Улыбка гения"
Автор книги: Вячеслав Софронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
– Да, мне о том известно, но что с того? Почему вы вправе отрицать правильность ответа из-за того, что названная вами княгиня давно скончалась? Дух ее среди нас и он легко мог узнать лично у вас, Дмитрий Иванович, тот же самый вес кислорода. Вы лучше об этом подумайте, а не вводите всех нас в смущение своим криком.
– Тогда попросите вашу княгиню написать формулу того же спирта, а сами покиньте сидящих. Я уверен, результат будет отрицательный. Хотите проверить?
– Хорошая идея, но сейчас уже поздно, дух княгини исчез после вашего вмешательства, это тонкая материя, а не сыроварение, от которого вы без ума…
– А сами-то вы, батенька, разве этим делом не занимались когда-то? Помнится, увлеченно мне докладывали о своих результатах. Нет? Не помните? И не стыдно вам, профессору, заниматься шарлатанством? Вы порочите звание профессора и весь преподавательский состав университета ставите в один ряд с этим проходимцем. – Он ткнул пальцем в сторону обеспокоенного Юма, которому Максим не успевал переводить их спор. – Лучше верните мне мои часы, – запальчиво продолжил он, а то придется вести всех вас в полицейский участок.
– Полиция здесь ни при чем, – поспешил вмешаться Аксаков и показал на потолок, где непонятным образом взявшиеся часы Менделеева висели, зацепленные цепочкой на небольшом крюке. Там же виднелись еще несколько плохо различимых предметов, – извините, не успел вас предупредить, что личные вещи следует оставить в гардеробной, иначе духи могут польститься на них. Хорошо, что господин Юм все контролирует. – И он кивнул Максиму, чтоб тот снял часы и вернул их хозяину, что тот и исполнил.
– Все равно шарлатаны, – упрямо повторил Менделеев, направляясь к выходу с часами в руках, – надеюсь, мы еще увидимся, но не здесь, а в более достойном месте. Мне жаль своего времени, но я выведу вас на чистую воду…
– Господин профессор, нам уже приходилось слышать подобные заявления, но о наших сеансах известно самому императору, а потому бояться нам абсолютно нечего, – невозмутимо отвечал ему Аксаков, провожая к выходу.
– Тем хуже для их величества, – не сдавался Менделеев, беря свою одежду и ощупывая на всякий случай карманы, – посмотрим, за кем будет последнее слово. – И вышел не попрощавшись.
– Я же говорил, – развел руками Бутлеров, – ему и сам император уже не указ, он все делает так, как бог на душу положит…
– Упоминание Господа, здесь неуместно, – погрозил ему пальцем Аксаков, – а вот атомный вес кислорода, то был блестящий ответ, то явно сказалась сила вашей мысли…
– И духа, – подсказал кто-то.
– Несомненно, – похлопал тот по плечу слегка смущенного Бутлерова, зайдите как-нибудь ко мне, у меня припасен лично для вас небольшой подарочек.
– Непременно зайду, непременно, – склонился тот в поклоне.
Глава пятая
Менделеев неспешно брел по ночным улицам Петербурга и никак не мог успокоиться, несколько раз оглядывался, смотрел по сторонам, словно опасаясь, что те самые духи, в существование которых верить он отказывался, летят за ним по пятам. Он был абсолютно обескуражен всем, что сегодня увидел. Естественно, ему, как всякому ученому, были присущи сомнения, которые возникают, даже когда он получал в результате своих опытов требуемый результат. Сомнения жили в нем постоянно и давно стали свойством ее натуры. Потому он был потрясен тем восторженным отношением к спиритизму двух его коллег, также считающих себя учеными.
«У них какое-то раздвоение личности: с одной стороны, они исследователи, а с другой – участники грубого фарса, чего не может позволить себе уважающий себя человек. Ладно, этот богатей Аксаков или журналист Берг, гоняющийся за сенсациями по всему свету. Им скучно жить без присутствия в жизни чего-то сверхъестественного, загадочного, непонятного. Они и в вареном яйце найдут колдовскую силу, верят в вещие сны и гадание по картам. Но Бутлеров и Вагнер, оба учились за границей у лучших профессоров – и вот, на тебе…»
С соседнего фонаря вспорхнула проснувшаяся ворона, и он невольно вздрогнул, испытав на себе притягательность всего, что ему пришлось пережить.
«Для впечатлительного человека подобные сеансы губительны и потому противопоказаны. Нет, с этим надо как-то бороться и каленым железом изгнать из общества, – продолжал рассуждать он, уже подходя к своему дому. – Все наше общество больно, если сам император верит в подобные сказки. Необходимо при университете организовать специальную комиссию из здравомыслящих профессоров и провести наглядные опыты, которые бы доказали, что никаких духов в природе нет и быть не может».
Немного поспав, он отправился на лекции и там, не открывая имен, рассказал студентам о всем им этой ночью увиденном. Аудитория встретила его рассказ неоднозначно.
– А как же учение церкви о том, что души умерших присутствуют среди нас? – спросил один из студентов. – Особенно если они, как это принято говорить, не обрели покой…
Менделеев ответил не сразу, а лишь чуть подумав, задал встречный вопрос:
– Ответьте мне, мой друг, а кем доказано, что души действительно существуют среди нас? Я вот ни разу их не встречал…
– Учением церкви! – выкрикнул кто-то.
– Хорошо, а по каким признакам мы можем определить, что явился именно вызванный нами дух, а не какой-то шарлатан устраивает все это представление? Вот о присутствии крахмала мы судим, если капнем на вещество капельку йода. Железо обладает одними свойствами, медь – другими. А какими свойствами обладает пресловутый дух?
– Профессор, нельзя материальные законы распространять на тела духовные, – попытался вступить с ним в спор солидный молодой человек с пшеничными усиками под курносым носом.
– Вы сказали «тела»? – уцепился за это слово Менделеев. – А что вы под этим подразумеваете? Духовные тела? А какие они,
эти тела?
– Они невидимые, откуда я могу знать, какие они, – не мог придумать ничего иного его оппонент.
– Хорошо, пусть будет так. Но и водород или азот нам тоже не видны, но мы же умеем их получать и знаем их свойства. А можно ли судить о теле духовном, пользуясь вашим определением?
– Дух следует посадить в колбу и хорошенько нагреть, – насмешливо посоветовал кто-то из последнего ряда. – Вот тогда он себя и проявит. А лучше сперва хорошенько его заморозить, а потом нагреть, наверняка не выдержит.
– И кислоты туда еще плеснуть, – продолжали шутить студенты, понимая, что сейчас им все позволительно.
– Пожалуйста, прошу вас, – с улыбкой ответил Менделеев и пододвинул к краю демонстрационного стола колбу, а вслед за ней и спиртовку. – Ловите нужный вам дух и проводите свой эксперимент, а мы будем с удовольствием наблюдать. Что, нет желающих? Вот и я о том же. Если нет объекта исследования, то какой вывод мы можем сделать? – Он поднял обе руки, ожидая ответа.
Но студенты неожиданно насторожились, а Ефим Назаров, сын протоиерея, насупился и сурово спросил:
– Господин профессор, выходит, вы желаете заявить, что человеческой души не существует? А что скажет на это Святейший Синод, извольте полюбопытствовать? Мне почему-то кажется, они ваших взглядов не одобрят, точно говорю.
– Милостивый государь, ничего подобного я не говорил, – поспешил обезопасить себя Менделеев, понимая, что зашел слишком далеко, – я не посягаю на законы и прочие положения православной церкви.
Я всего лишь ученый и привык судить обо всем, исходя из своего жизненного опыта и убеждений. Никто не отрицает учения Христа и принесенные Им заповеди. Человек, несомненно, наделен не только жизненными, но и духовными потребностями. Это нравственная составляющая вопроса. И церковь учит нас именно нравственности, с чем никто, надеюсь, не будет спорить. Но согласитесь, если дух, который вызывают эти самые спириты, невозможно исследовать, то возникает другой законный вопрос: а есть ли он на самом деле? Они говорят – да, а я говорю – докажите. И я уверен, что здравомыслящие церковные мужи и иерархи будут на моей стороне…
– А вот и нет, – грубо перебил его все тот же Ефим Назаров, – мой отец считает, что, коль есть души умерших, то они вполне способны и проявлять себя. Разве в церкви во время службы не молятся за души усопших? И, коль молятся, значит, они есть…
– Не буду спорить. – Менделеев понимал, что сейчас он идет по тонкому льду и одно неосторожное слово может вызвать недовольство некоторых студентов, не разделяющих его мысли, а вслед за тем может последовать на него донос в Синод или еще куда-то от того же Назарова или его отца. Тогда ему придется совсем худо. Потому он решил прекратить дискуссию и свести все к шутке.
– Не стану спорить, – повторил он, – тем более что предмет спора находится вне химической науки. Давайте сделаем так: как только кому-то из вас удастся вызвать дух прямо здесь, в аудитории, обязуюсь завтра же прийти на занятие без бороды. Ну, есть желающие заключить со мной спор на мою бороду?
Студенты громко засмеялись, понимая, спор закончился ничем. Хотя их уважаемый профессор не смог опровергнуть возражения поповича Назарова, которого все сторонились из-за его привычки писать доносы и наушничать начальству на их проступки. Зато к Менделееву они относились тепло и совсем не желали, чтоб у него возникли неприятности по какому-то, как им казалось, пустяковому поводу.
Менделеев перешел к теме лекции, но для себя понял, просто так, голыми руками сторонников спиритизма ему не разоблачить. Тем более, как оказалось, у них имеются сторонники в церковных кругах, а это тем более осложняло дело. Нужна поддержка коллег и проведение разоблачительных экспериментов, на что ему не особо хотелось тратить свое время. Но и смириться с нарастающей волной поголовного увлечения спиритизмом он не мог.
После лекций он направился к ректору и там изложил ему суть наблюдаемых им сеансов, опять же, не став называть имена своих коллег, а лишь намекнул, что некоторые из университетских преподавателей принимают в тех сеансах активное участие.
– Да не может такого быть, – не поверил тот, – мало мне покрывательства зачинщиков студенческих беспорядков, а теперь еще мистики среди студентов объявятся. Да нас зарубежные коллеги засмеют! Нет, я такой позор не переживу и подам в отставку, если об этом станет известно журналистам. Дмитрий Иванович, я не спрашиваю у вас, кто в том шабаше участвует, не хочу, чтоб вы стали доносчиком, да и вы на это, знаю, не пойдете. Но прошу вас, будьте добры, поговорите с ними во имя всех нас, кто здесь на службе состоит, чтоб они прекратили свои опыты. Или пусть подают в отставку и тогда хоть на метле летают.
– Я предлагаю создать комиссию и сделать вас ее председателем, – высказал Менделеев свое мнение. – Отправим наших представителей наблюдать за сеансами в разные спиритические кружки, а их, как понимаю, в столице немало. А я тем временем лично подготовлю специальное оборудование и даже помещение, где подобные сеансы можно будет контролировать. Думаю, при тщательном контроле они разоблачат сами себя. Вот тогда и пригласим журналистов. Пусть сообщат в своих газетках, что это шарлатаны или люди, поверившие им, дурачат народ, и не более того.
– Поддерживаю вас, полностью поддерживаю, – согласился ректор, – но меня от председательства увольте. У меня других дел немало. Лучше вы от моего имени возглавьте эту комиссию, тем более вам я полностью доверяю.
– Благодарю и завтра же сообщу коллегам ваше мнение, – кивнул Менделеев и собрался было идти, но ректор остановил его.
– Дмитрий Иванович, вы поосторожнее с ними. Ведь сам государь император приглашал к себе какого-то там медиума, а если до его величества дойдет, что мы тут организуем расправу над спиритами, то… как бы дело не кончилось тем, что по наши души пришлют другую комиссию. Вы понимаете, о чем я? – Менделеев кивнул в ответ. – Наберут из всяких знатных сановников, которые на наш университет и на вас лично давно зуб имеют. Так что, голубчик, лишнего не говорите и со студентами тоже на лекциях речь на эту тему больше не заводите, – лукаво глянул ректор на профессора.
– Когда же успели донести? – удивился тот. – Я лишь чайку на кафедре выпил и сразу к вам, а вы уже и в курсе. Ну и дела…
– Служба у нас такая – знать обо всем, – тяжко вздохнув, ответил ректор, протягивая ему руку для пожатия.
Глава шестая
…В этот же день, после ужина, дождавшись, когда горничная все уберет со стола, Менделеев обратился к ней:
– Глаша, мне говорили, будто ты участвовала в сеансе с вызовом духов. Так ли это? Только ничего не скрывай, бояться тебе нечего. Просто я хочу попросить тебя рассказать, как все это происходило. Мне это нужно знать в деталях, то не пустой интерес.
Феозва, услышав их разговор, даже рот от удивления открыла и спросила мужа, пытаясь придать строгость голосу:
– Выходит, ты вчера за полночь вернулся, потому как был на таком же сеансе? Почему же ты меня с собой не позвал? Мне было бы весьма любопытно. Какой ты, право, скрытный. – И подбодрила девушку: – Говори, Глаша, он только на вид сердитый, а так, особливо когда накормят, сразу добрым становится.
Та поначалу растерялась, не ожидая от хозяина подобного вопроса, и какое-то время смотрела в пол, но потом все же ответила:
– Я думала, вы ругаться будете, потому и не сказала. А так все необычно было, словно на святочных гаданиях у нас, в деревне. Только мы с подружками всегда в чьей-то бане гадали, а тут в доме у господ. Меня к ним подружка позвала, тоже из нашей деревни. Господам тем нужно, чтоб побольше людей за столом собралось блюдечко вертеть.
– Вот я и хочу, чтоб ты меня тому же научила, – подмигнул ей Менделеев, – буду на студентов своих гадать, кто из них лодыри, а кто в самом деле занимается как должно. Ну чего молчишь, рассказывай…
– Скажете вы тоже, на живых людей гадать нельзя, можно только на мертвых.
– Но вы же в бане, когда на женихов гадали, то наверняка на живых, а не на мертвых. И как, угадала ты своего жениха или промахнулась?
Глаша густо покраснела и, слегка заикаясь, ответила:
– Мне сроду не везло в гаданиях, вот подружки точно угадывали, а мне все какие-то лошадиные морды виделись. Жениха я уже здесь, в городе, нашла…
– С женихом – ладно, ты лучше расскажи, как у тех господ гадали, – направил ее на нужный путь Менделеев, – может, и мы попробуем? – И он глянул с прищуром на супругу, которая с большим интересом слушала их разговор.
– Неужели ты согласишься? – спросила она. – Я бы с радостью, только я и впрямь не знаю, как это делается. Да и страшно мне как-то. Бр-р-р-р!! Покойников вызывать, потом еще сниться станут. Но если ты, Дима, скажешь, я согласна…
– Не покойников, а их души, то есть дух, а он на вопросы отвечает, – поправила ее Глаша, – надо в середку стола лист из чистой бумаги класть, на нем буквицы написаны должны быть и блюдечко беленькое со стрелой на боку. На него все пальцы свои кладут, а оно опосля бегать начинает… – терпеливо, словно маленькой, поясняла ей девушка.
– А я уже лист бумаги приготовил и блюдечко нужное со стрелкой, – заявил вдруг Менделеев, – сейчас принесу. – И направился в свой кабинет, откуда вынес все необходимые принадлежности для сеанса. – Садимся за стол, Глаша, ты руководи всем, как положено, – командовал он, расстилая лист и водрузив на него сверху блюдечко.
– Ой, так народу мало, у нас втроем вряд ли получится… – ответила та, – может, няню и кухарку позвать? Уже пятеро…
– Если Володя спит, то можно и няню, и Аннушку зови, все войдем, сейчас стулья еще принесу – весело распоряжался Менделеев, – всех духов вызовем…
Феозва сидела с широко раскрытыми глазами и не узнавала супруга, который никогда такими пустяками не занимался, а лишь насмехался над народными гаданиями на Рождество и с недоверием относился к ее словам, если она пыталась поведать ему о своих снах. А тут вдруг расходился, словно подменили муженька…
Явились смущенные кухарка и няня. Им объяснили, что требуется делать, и они с интересом заняли свои места. Погасили все свечи, оставили лишь одну, с края стола, и наглухо задернули шторы в столовой.
– Надо еще ответы записывать, бумажку взять и этот самый, карандаш, – глядя на хозяина, пояснила Глаша.
– Не будем ничего записывать, – ответил Менделеев.
– А как узнаем, что блюдечко покажет?
– Да ничего оно не покажет, заранее знаю, никуда оно не двинется. Не верю я в это, и все тут. Пустое, вот сами увидите…
– Митя, если ты не веришь, то зачем все затеял? – спросила его Феозва, с осуждением качая головой. – Вечно ты так, возьмешься за что-то, а потом бросаешь, разуверившись… Глаша, неси бумагу и карандаш, я буду записывать.
Когда девушка принесла, что от нее потребовали, то Менделеев, громко фыркнув, велел:
– Ну, вызывайте своих духов, жду.
– А кого вызывать? – спросили все хором.
– Кого хотите, вчера вот Наполеона вызывали господа, а потом я попросил княгиню Ольгу, так и ее вызвали.
– Нет, Наполеон нам ни к чему, – заявила Феозва, – давайте лучше дух Пушкина, я не так давно его «Онегина» читала, вот и вспомнила.
– Хорошо, хорошо, пусть будет Пушкин, коль ты так желаешь, – согласился с супругой Менделеев, – больше поэту нашему заняться нечем, как только у нас на кухне на вопросы дурацкие отвечать.
– Дух Пушкина, явись, – несколько раз тихо прошептала
Феозва и глянула вверх.
Все замерли в ожидании, а Глаша жестом показала Менделееву, чтоб он, как и остальные, положил пальцы на край блюдечка. Тот с явной неохотой повиновался и почувствовал, как блюдечко от его прикосновения вздрогнуло и чуть двинулось из центра стола.
– Он здесь, – так же шепотом сказала Глаша, – вопрос задавайте, он ждет…
– Пусть скажет, – начала Феозва и остановилась, не зная, что спросить, – пусть скажет… где сейчас находится мой брат, он недавно по служебным делам отъехал, а меня известить не успел. Вот и хочу узнать, куда его направили и скоро ли вернется…
– Меня бы спросила, я бы тебе ответил, – так же шепотом сказал ей прямо в ухо Менделеев, – наверняка опять в Пензу направился, он постоянно туда ездит, сама мне рассказывала.
– Митя, ты все портишь, не мешай…
Менделеев глянул на лица сидящих вокруг стола женщин и отметил, что глаза у всех расширены, словно они ждут чего-то важного, губы плотно сжаты, а руки подрагивают, отчего блюдечко дергалось то в одну, то в другую сторону. Некоторое время все сидели молча и ждали, когда блюдечко придет в движение, но ничего не происходило.
– Митя, ты слишком крепко на него жмешь, вон, аж пальцы побелели, конечно, оно никуда не двинется. Ты чуть-чуть придерживай, и все… – наставляла мужа Феозва.
– Тебе-то откуда это знать? – удивился он. – Я тогда вообще пальцы отниму, пусть оно танцует, как хочет. – С этими словами он убрал руки от блюдечка, и оно тут же двинулось к краю круга, подползло к одной букве, потом к другой, а Феозва жадно читала и образовывала из отдельных букв слово:
– Точно, Пенза, – победоносно заявила она, когда слово было прочитано, – видишь, Дмитрий Иванович, ты всему виной был, а так оно сразу ответ написало…
– Ежели бы я не подсказал, то оно бы точно ничего не написало…
– Фома ты неверующий, – укорила его супруга. Задай лучше свой вопрос, а вот блюдечко больше не тронь, оно с тобой не хочет ничего показывать.
– Согласен, пусть будет по-твоему. А вопрос мой простой, я его вчера задавал. Но не Пушкину, а той самой княгине Ольге. Пусть наш поэт назовет атомный вес кислорода. Прошу вас, Александр Сергеевич…
– Да откуда ж он знать такое может? – возмутилась Феозва. – Давай что-нибудь попроще, к примеру, стих какой написать или эпиграмму…
– Нет уж. Стихами не занимаюсь, пусть потрудится именно атомный вес кислорода назвать, на другое я не согласен. Вот княгиня Ольга его откуда-то знала, должен и он сказать, иначе не поверю ни в духов, ни в спиритизм этот…
– Ладно, может, и впрямь скажет, – вздохнула Феозва, – девочки, помогайте, давайте удивим Дмитрия Ивановича, утрем ему нос… – подбодрила всех хозяйка дома.
И блюдечко, в самом деле, вновь двинулось на край круга, сперва ткнулось в цифру «2», а потом, замерев ненадолго, подползло к цифре «5».
– Двадцать пять, – провозгласила результат Феозва и глянула на мужа. – Ну, как? Правильный ответ? Убедился?
– Эх, был бы жив Александр Сергеевич, послал бы его в университет на первый курс, где учат атомный вес всех химических элементов, может, и дух бы его тогда правильный результат назвал, – махнул рукой Менделеев и, улыбаясь, отправился к себе в кабинет, оставив женщин за столом в полном недоумении.
– Надо было у него заранее спросить, какой вес у этого самого кислорода, может быть, и духу Пушкина было легче узнать об этом. Только вот кто знал, какой он вопрос задаст. Наверняка, кроме него самого, никто про этот вес ничего не знает, – с сожалением развела руками Феозва, поняв, что убедить мужа в присутствии духов ей так и не удалось.
