Текст книги "Улыбка гения"
Автор книги: Вячеслав Софронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)
Глава седьмая
…А в Петербурге продолжала идти своя жизнь, и в определенные дни, случалось, проходили балы, на которых иногда присутствовала царская семья. В один из таких дней к императору Александру II обратился камер-юнкер двора его величества, передав просьбу дворянина Александра Аксакова прямо сейчас переговорить с ним. Император выразил согласие, и Аксаков, стоявший поблизости, приблизился к нему. Поклонившись, он негромко, чтоб присутствующие поблизости сановники не могли его слышать, заявил:
– Ваше императорское величество, счел возможным, зная вашу заинтересованность в этом вопросе, сообщить о появлении в столице медиума из Европы, причем специалиста высочайшего класса, который готов выполнить любое ваше поручение…
Император некоторое время молчал, потом предложил Аксакову пройти в соседнее помещение. Там, убедившись, что они одни, он спросил его:
– О каком именно поручении вы изволили мне сообщить? Вроде бы мы никому не поручали пригласить в столицу медиума или кого-то другого, кроме особ, не связанных с дипломатической службой. Если это частный визит, то какое отношение мы к нему имеем? Поясните, о чем речь, коль вас то не затруднит.
– Ничуть, ваше величество. Медиум, о котором изволил только что вам сообщить, может вызвать дух любого человека из числа умерших. Прошу прощения, но, насколько мне известно, вы в свое время прибегали к их помощи. Так что я взял на себя смелость сообщить вам о его прибытии, надеясь, что… – Он вдруг замялся, ощутив на себе холодный взгляд императора и смешавшись, закончил фразу: – Вы извините меня за дерзость моего поступка.
Император тяжко вздохнул, словно после тяжкой работы, скучающе глянул в темное окно и монотонно ответил:
– Если бы вы только знали, какие просьбы и прошения нам приходится ежедневно выслушивать или читать в числе присылаемых писем, то, уверен, вряд ли бы вы стали отнимать у меня время. Я вам скажу, к примеру сегодня нам подали около десяти жалоб на судебные решения, два десятка просьб о прибавке жалованья, пять о помиловании преступников, не помню, сколько о неверности супругов, одно о готовящемся на нас очередном покушении и, наконец, совершенно безумный проект моста по льду Берингова пролива для прокладки на нем железнодорожных путей. Вот если бы ваш медиум смог нас заменить и в короткий срок сообщить, какие из этих предложений и просьб дельные, а какие следует просто швырнуть в камин, мы бы завтра же взяли его к себе на службу. Он в состоянии помочь нам в этом?
– Ваше величество, не мне о том судить, но вряд ли он имеет дело с духами…
– А нам приходится иметь дело с живыми людьми. Души умерших, слава богу к нам с подобными просьбами не обращаются. То забота Святейшего Синода. Какое счастье, что покойники не в состоянии слать жалобы о своем неудобстве в загробном мире или предлагать прожекты о его реформации и переустройстве. Вот тогда точно мы бы предпочли сменить наш дворец на монастырь, как болтают, некогда поступил один из наших предков. И мы его теперь хорошо понимаем. Так что, голубчик, мы вам искренне завидуем, коль вы имеете такую возможность уделять свое внимание общению с духами. С удовольствием поменялись бы с вами местами…
– Но все обстоит весьма серьезно, нежели вам может показаться. Общество ополчилось на нас во главе с профессором Менделеевым и требует проведения экспериментов и разных унизительных испытаний над уважаемыми людьми… В газетах публикуются злобные нападки на нас. И если это будет продолжаться…
– То может произойти революция? Тьфу, какое пакостное слово, – сморщил нос император и приложил к ему надушенный платочек, украшенный своим вензелем, – нас чересчур часто стали пугать этим гадким словом. Но, слава богу, мы живем не во Франции и не в Италии, а на святой земле и до нас эта зараза вряд ли докатится. По крайней мере, мы смеем так думать.
– Нас поддерживают многие русские писатели. И Федор Достоевский, и Николай Лесков. Они наши сторонники, в отличие от университетских профессоров, которые строят всяческие препоны. На их стороне извечный враг России – Герцен…
– Да что вы говорите?! Никогда бы не подумал, что Александр Иванович может опуститься до… – Император подыскивал какое-то время нужное слово и наконец закончил, – до критики современной мистики. Тем более нам докладывали, что он благополучно почил… вроде как не так давно. Он что, и с того света продолжает пописывать свои грязные пасквили на нас? Да, никак не успокоится бедный правдоискатель, мир его праху. – Император набожно перекрестился.
Теперь Аксаков растерялся окончательно и не знал, как выйти из щекотливого положения, в которое сам себя загнал. Он покраснел, лоб его покрылся мелким бисером пота, и он, набрав в грудь побольше воздуха, выпалил:
– Никак нет, ваше императорское величество! С того света статей не было, но среди прочих, ранешних, поминал спиритизм и разных почтенных людей изрядно. То мне доподлинно известно.
– Разочаровали вы нас, голубчик, а я уж думал, как сообщу двору нашему эту новость. Вот бы вволю потешились над лондонским старичком, что он изволит с того света послания свои отправлять. Жаль, весьма жаль…
– Простите, ваше величество за неточность.
– Да чего там, все ошибаются. А скажите-ка, неужто сам Менделеев с вами в спор вступил? Неужто ему заняться больше нечем? Нам докладывали, будто он ученый серьезный, его даже в Европе ценят, в отличие от многих остальных российских ученых мужей. И промышленники наши к нему будто бы за советами часто бегают. И вдруг духи его заинтересовали! Даже как-то не верится. Может, он желает опыты свои на них провести? Вот было бы интересно узнать о том. Вы нам через секретаря сообщите, коль что интересное случится, нам обязательно передадут. А теперь прошу прощения, перед дамами неловко, ждут. И духам вашим поклон нижайший, ой, как хорошо, что они жалобы на чертей или там ангелов пока что строчить не научились, – с этими словами император удалился, оставив господина Аксакова в полном замешательстве.
Глава восьмая
Заручившись поддержкой ректора, Менделеев в течение нескольких дней переговорил с рядом разделяющих его взгляды коллег, согласных войти в комиссию по изучению спиритических явлений, взбудораживших в последнее время всю столицу.
– На что там «изучение». – скептически отозвался один из них, – точнее сказать, разоблачение этих шарлатанов.
– Полностью с вами согласен, – похлопал его по плечу Менделеев, – но чтоб не раздражать общественное мнение, а если точнее, стоящих за них горой журналистов. Им только и надо очередную бучу заварить и скандальчик, скандальчик! Без этого никто из падких на скандал обывателей не станет читать их бредню. А тут на тебе: столы летают, мертвая рука дам за коленки хватает, люди сквозь стены проходят. Я уж молчу про это общение слухами! Чушь полнейшая!
– И ведь часть православных батюшек на их стороне, – осторожно заметил стоящий рядом профессор общей физики. – Вы бы, Дмитрий Иванович, поосторожней на этот счет высказывались. Вас, конечно, как Галилея или Джордано Бруно, костром пугать не станут, но… Кто их знает, как все повернется…
– Э, батенька, уже началось. Один мой студентик, поповский сынок, уже прямо на лекции намекнул, что я не вправе касаться вопросов духовности, а сие есть прерогатива православной церкви.
– Тут с ними не поспоришь. Мой вам совет: спириты спиритами, а загробный мир, увы, пока еще не наша вотчина. Вы уж на лекциях не касайтесь этой темы, себе дороже выйдет, доверьтесь мне.
– Вы же меня знаете, бывает, могу и лишнего наговорить, – согласился Менделеев, – но за поддержку спасибо. Значит, как договорились, в ближайшую субботу жду вас всех у себя на квартире и туда же приглашу главных столичных спиритов. Попробую побеседовать с ними по душам, авось да вразумятся. А если нет, проводим их и обсудим план наших действий. Особого приема с танцами и оркестром не обещаю, но вот чай с баранками точно будет, – пошутил он в конце. – Жду…
Его коллеги словно в воду глядели, потому как дома Менделеева ждало письмо из Святейшего Синода, в котором сообщалось, что такого-то числа его приглашает для приватной беседы архимандрит Варлаам, кабинет коего находится в помещении главного духовного ведомства России. Менделеев повертел письмо в руках, не зная, закинуть ли его подальше или лишний раз не искушать судьбу, как ему советовали коллеги, и отправиться на встречу с не знакомым ему архимандритом.
Он решил посоветоваться на этот счет с супругой, благо она пребывала в этот день, как ему показалось, в добром расположении духа. Когда он показал ей письмо из Синода, то она радостно перекрестилась и спросила:
– Наверное, тебе, Митенька, награду там какую-то приготовили, вот и пригласили, чтоб известить о том…
– Награду, говоришь? – спросил он удивленно. – И какую, на твой взгляд? Камилавку или набедренник? А может, в сан предложат вступить и приход какой-нибудь зачуханный в Олонецком крае принять? Всего от тебя ожидал, но только не этого… Награду дадут! – повторил он, качая головой. – А вот я почему-то боюсь, что как раз все наоборот выйдет, не верю в благие намерения этих, с позволения сказать, господ в рясах.
– Это как же? – спросила она удивленно. – Чего плохого тебе бояться можно от православной церкви? Или есть за тобой какой грех, о котором мне неизвестно? – лукаво прищурившись, спросила она.
– Грехов у нас у всех много, чего скрывать. Только на сей раз жду от батюшек наших изрядной трепки за некоторые свои высказывания.
– Это ты о чем? За то, что на исповеди давно не бывал? Тогда поделом тебе, давно пора призвать тебя к ответу. Не удивлюсь, что до самого Синода дело дошло. По заслугам тебе, а то не устоишь перед разными искушениями…
– Ой, чего тебе объяснять, все одно на своем стоять будешь. Ты ответь лучше, ты в этих вопросах более сведуща, идти мне туда – или ничего, пронесет стороной?
– Нет уж, голубчик, коль зовут, нельзя отказывать. Зачем тебе лишний груз на душе носить? Сходи, в крепость тебя за это, надеюсь, не отправят. А коль и направят, то и там долгонько не продержат, замучаешь всех своими придирками. – Она сдержанно хихикнула. – Буду тебе передачки туда носить, а ты мне страстные письма писать, как раньше…
– Видать, сильно соскучилась по письмам моим, – чмокнул он ее в макушку, – ну, коль ты просишь, так и быть, почту своим высочайшим вниманием сие почтенное заведение. Послушаю, чем они меня там порадуют…
– Сходи, миленький, сходи. Хуже от того никак не будет, может, сподобишься хотя бы по праздникам в храм со мной вместе хаживать. А то, будто немужняя жена, все с Глашкой нашей вместе туда отправляемся…
Глава девятая
…На другой день Менделеев явился к назначенному времени в здание Святейшего Синода, и там его проводили в кабинет, где его поджидал архимандрит Варлаам. То был худощавый, среднего роста монах неопределенного возраста с реденькой, чуть рыжеватой бородкой и острыми глазами, которые, казалось, видят собеседника насквозь. Он сухо кивнул посетителю, не встал для приветствия, как отметил про себя Менделеев, а по-деловому, словно канцелярский чиновник, что-то не спеша дописал в большом журнале, отодвинул его от себя и спросил:
– Титулярный советник Дмитрий Менделеев, как понимаю?
Менделеев в ответ кивнул головой, все еще оставаясь на ногах и не зная, следует ли ему садиться на стул, стоящий у стены, или продолжать стоять.
– Да вы, милостивый государь, садитесь, чего ж столбом стоять, – предложил тот, и по манере говорить можно было понять, что вышел он или из духовного сословия, или даже из разночинцев, что в последнее время охотно шли на службу в духовное ведомство.
Менделеев присел, огляделся по сторонам и только сейчас подумал, что зря не перекрестился на средних размеров икону Спасителя, висящую в углу. Архимандрит тот час отметил этот его промах, спросив с ехидцей:
– Вы, простите, православной веры будете или иной какой? А то народ при входе обычно перед образом святым лоб крестит, а вы как-то… Не соблаговолили вспомнить о том. Уж простите, что спросил вас. Интересно знать, с кем дело имею… У меня, знаете ли, всяческие посетители бывают, привык интересоваться что за человек передо мной…
– Обычный человек, – начиная раздражаться, что сразу же попал в неловкое положение, ответил Менделеев. – Крещен в православной вере…
– Понятненько, понятненько. Я так и думал. Теперь многие вдруг забывать стали, что вера нас обязывает каноны соблюдать, в том числе и крестное знамение на себя накладывать…
– Может, сразу перейдем к вопросу по которому вы меня затребовали, – перебил его Менделеев, – а то мне еще к занятиям подготовиться нужно, студенты на консультацию ждут через час, а опаздывать, знаете, не в моих правилах.
– Да я вас, собственно, не держу, – неожиданно ответил тот, – рад был познакомиться. Можете хоть сейчас идти, заниматься чем пожелаете, коль нет вам дела до святой церкви и ее забот о душах православных… Не хотите со мной беседовать, я человек смиренный, препятствовать не стану…
Менделеев был обескуражен таким ответом и понял, этот архимандрит не так прост, как может показаться с первого раза, поэтому он даже растерялся и решил не обострять отношения с ним, а выяснить, зачем он все же был вызван.
– Я не против беседы, но если только по сути вопроса. Меня, прежде всего, интересует, почему вдруг моей скромной фигурой заинтересовались в столь уважаемом ведомстве, как Святейший Синод?
– Знаете, ваше благородие, любое ведомство из людей состоит, и наше в том числе. Так что вы не просто в духовное ведомство пожаловали, а ко мне, к рабу божьему в иночестве Варлааму. Мне же интересно потолковать с вами о вашем видении загробного мира, где, как известно, души наши после телесной кончины обитают. Вот вы, как слышал, отрицаете, будто бы души те могут в наш, земной, мир являться и как-то проявлять себя. Или ошибаюсь?
Менделеев окончательно убедился, что речь у них пойдет все о тех же спиритах, якобы вызывающих во время своих сеансов эти самые души, потому он не стал ничего отрицать или утверждать, а сам задал вопрос:
– А вот вы мне тогда ответьте, как прежде православная церковь относилась к ведьмам, чародеям, шарлатанам разным?
– Надеюсь, вам и без меня известно об отношении отцов церкви ко всем этим последователям антихристовым? Всеми силами боролась и, коль не помогало, строжайшую анафему налагали. Но я понимаю, к чему вы меня о том спросили, потому отвечу, забегая вперед: церковь и только церковь может решать, какое учение ложно, а какое праведно. Мы же, простые смертные, далее саном облаченные, единолично решить то не можем. Доступно объясняю?
– Вполне, – заставил себя улыбнуться Менделеев, видя, что он имеет дело с достойным оппонентом, а не каким-то там буквоедом, повторяющим избитые истины. – Позвольте поинтересоваться в таком случае, если какой-нибудь мошенник станет на площади старушек обманывать и объявит себя едва ли не святым и начнет всяческие чудеса на глазах у удивленной толпы являть, то мне перед ним на колени упасть? Или схватить за руку и в ближайший участок тащить? Полицейские, они ведь тоже не всегда вовремя поспевают, если где-то кража случается.
– Понял вашу мысль, понял, – вдруг весело улыбнулся ему в ответ архимандрит, – под полицейскими вы имеете в виду нашу православную церковь, что не может за всеми лжеучениями уследить. И что с того? Да, не можем, но нет ничего тайного, как вам известно. Рано ли, поздно ли, но это учение явится в своем неприглядном виде и будет…
– … осуждено, – продолжил за него Менделеев. – А если уже будет поздно и учение то укоренится в нездоровых умах и обратно извлечь его будет ох как трудно? Любую болезнь лучше не запускать, а лечить сразу. А еще важнее установить причину ее. Собственно говоря, для чего наука и признана. В том-то и разница между церковью и наукой: церковь стоит на вере, а наука постоянно сомневается и не спешит делать скоропалительных выводов. Вы меня понимаете? – Он вытер платком вспотевший лоб и потянулся к графину с водой, что стоял с края стола.
– Попейте, попейте водички, Дмитрий Иванович, – вполне доброжелательно придвинул ему графин и стакан архимандрит Варлаам, – между нами говоря, я с вами во многом согласен. И сам когда-то в молодости хотел стать путешественником и весь свет изъездить, все посмотреть, все попробовать. А потом неожиданно Господь призвал меня, принял постриг и вот состою на этом посту, наблюдаю за разными отступниками от веры…
– Типа меня, как понимаю? – не преминул поинтересоваться Менделеев, ставя пустой стакан обратно на стол.
– Насчет вас сказать пока не берусь, как говорится, Господь вам судья, нам иных явных отступников вполне достаточно. Да что нам в кошки мышки играть, вот причина вашего приглашения. – И он подвинул к Менделееву лист бумаги, на котором убористым почерком с завитушками сообщалось, что профессор Менделеев сомневается в существовании людских душ и открыто проповедует это на своих лекциях. Внизу стояла размашистая подпись, но ни фамилии, ни звания доносителя этой кляузы не имелось.
– На общепринятом языке подобные послания считаются анонимными и к рассмотрению не принимаются, – поднял глаза от бумаги Менделеев.
– А оно и так никак не зарегистрировано и хода иметь не будет. Я же вас пригласил совсем по другому поводу и сразу дал понять: коль не желаете со мной беседовать, то можете быть свободны. А так вы просто доставили мне удовольствие разговором с вами. Только и всего, – улыбнулся тот.
Непонятно, почему, но именно это Менделеева вдруг возмутило. Он соскочил со стула, схватил шляпу и, не скрывая своего раздражения, отчетливо проговорил:
– Знаете, что я вам скажу, милостивый государь, для беседы могли бы ко мне в дом пожаловать, в университет в крайнем случае. А так, коль мне придется на каждого любопытствующего по часу тратить, то на все мои прочие дела времени не останется. Вы в другой раз пришлите вопросы, что вас интересуют, а я велю секретарю своему отписать. Раньше мне вот непонятно было, чем вы тут в своих кулуарах заняты: то ли молитвы творите с утра до вечера, то ли дебит с кредитом сводите, то ли еще что. А теперь точно знаю и другим сказывать стану: разговоры пустые ведете. – И он направился к выходу, но архимандрит остановил его:
– Не стоит так думать, Дмитрий Иванович. – Он поднялся, и Менделеев увидел, что он при ходьбе опирается на трость, волоча одну ногу, а потому застыл в смущении, что обидел калеку. Но тот, заметив это, пояснил смущенно:
– Не обращайте внимания, не всем везет в этой жизни на двух ногах ходить, мне вот третья понадобилась. Я бы рад сам в университет к вам прийти, да видите, Бог за гордыню мою наказал, теперь едва ковыляю…
– Великодушно прошу простить меня, не заметил сразу, – поспешил извиниться Менделеев. – Если честно, то я даже рад знакомству. Давно с умными людьми… – он замялся, – в рясе, дела не имел. Горяч вот бываю излишне, а потом сам не рад… – попытался он оправдаться.
– Ничего, я почему-то вас таким и представлял, когда читал труды ваши… Неравнодушным и горячим. А теперь вот убедился, что так оно и есть.
– Вы читали мои публикации? – не скрыл удивления Менделеев. – Совсем вы меня в полное смущение ввели. Что ж сразу не сказали, лучше бы об этом поговорили, чем про то письмо подметное обсуждать, время тратить напрасно. – Он кивнул в сторону стола.
– Будет у вас время, поговорим, – открыл тот дверь, – будет нужда, обращайтесь. Что в моих силах, помогу, а то времена нынче сами знаете, какие… неспокойные…
На улице Менделеев неожиданно для себя перекрестился и потом вдруг ни с того ни с сего улыбнулся выглянувшему из-за туч солнцу и поспешно двинулся подальше от здания, куда заходить еще раз у него не было никакого желания, несмотря на трогательное прощание с архимандритом Варлаамом.
…Сам же архимандрит в тот же вечер пришел с докладом о прошедшей встрече к помощнику обер-прокурора.
– И как разговор с профессором? – спросил тот сходу, не отрываясь от подписания каких-то бумаг. – Сильно спорили или мирно разошлись?
– Собственно, спора никакого и не было. Мне его взгляды и так хорошо известно. Он человек твердых убеждений и православной церкви не враг, скорее союзник.
– Знаем мы таких союзников. По моим сведениям, приходской храм чуть ли не за версту обходит. И в чем союзничать с ним после этого?
– Сейчас много таких. Есть тайные противники веры, которые молчат до поры до времени, а Менделеев учения церкви не отрицает и к католичеству или сектантству там не склоняется. Уже хорошо.
– Чего ж он на лекциях о явлении душ со своими студентами толковать изволит? Кто его о том просил? Ставил бы свои опыты – и дело с концом, а то туда же: как душу уловить да ее свойства исследовать. Вон куда занесло нашего профессора…
– А я бы тоже был не против такие исследования провести, – заявил вдруг архимандрит, – может быть, и вера от результатов тех исследований крепче стала. Так вот думаю. Рано или поздно случится и это…
Начальник грозно глянул на него из-под очков и погрозил пальцем:
– Не вздумай кому другому сказать об этом, а то мигом в каком-нибудь дальнем монастыре окажешься. Я, ладно, всякого тут наслушался и насмотрелся, но услышит кто иной, тогда точно греха не оберешься, не посмотрят, что калека, прости за напоминание, отец Варлаам,
– Спасибо за предупреждение, ваше высокопревосходительство, ценю ваше доверие и покровительство. А как с этими спиритами быть? Прав Менделеев, мутят народ, в каждой газете статьи про их сеансы и всяческие чудеса. А их не только миряне, но и сельские батюшки читают наверняка. Как бы у них ум за разум не зашел, вот чего боюсь…
– И правильно боишься, – кивнул ему обер-прокурор, – и я о об этом думал, ничего доброго в том нет. Народ словно с цепи сорвался, яви ему чудеса – и все тут! С батюшками надо беседы отдельно вести, чтоб чересчур широко уши свои не распускали, а больше бы о пастве своей заботились.
– Выслать бы тех иностранных медиумов, что народ мутят. И дело с концом, все бы мигом кончилось.
– Ишь, куда хватил! Кто нам такое позволит? Пусть там думают. – Он показал пальцем вверх. – А наше дело маленькое, в церквях бы разброда не допустить, а то слухи доходят о всяких новоявленных старцах, тайных общинах, я уж о раскольниках молчу, что капитал такой скопили, какого у иных православных купцов отродясь не бывало. А трогать их нельзя, шалишь! Они теперь железные дороги строят, торговлю со всей заграницей ведут. А ты хватил, иностранцев выслать…
– Виноват, просто вырвалось…
– Ладно, смотри, чтоб в ином месте где не вырвалось. А если о профессоре нашем еще какие весточки получишь, сразу ко мне. Не нравится он мне, и все тут. Уж больно независим и, опять же, в храм дорогу совсем забыл… Иди отдыхай, – махнул он так и продолжавшему стоять у двери, опираясь на трость, архимандриту.
