Текст книги "Улыбка гения"
Автор книги: Вячеслав Софронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
– Что мне ваша любовь?! – с горечью ответил его собеседник. – Её к делу не пришьешь…
– И без нее никак.
– И что вы предлагаете? Ведь вы, как думаю, неглупый человек и всё понимаете. Откажитесь от моей дочери, оставьте ее в покое, и, думаю, она со временем вас забудет.
– Поверьте, я не в силах это сделать, сердцу, как известно, не прикажешь.
– Да слышали мы это сколько раз. Где же ваша честь? Где порядочность? Пожалейте бедную девушку, отпустите ее на все четыре стороны. Умоляю вас! – заломил он руки, и на глазах у него выступили слезы.
Менделееву стало жалко его, но он не отступал:
– Хорошо, я согласен на ваше предложение. Мы расстанемся. Испытаем себя. Но пусть только она уедет не с вами…
– А куда еще? – удивился Попов. – В деревню? На край света?
– Нет. За границу, в Италию, например. Я похлопочу, чтоб ее туда направили от академии. Думаю, особых препятствий не будет.
– А без вашего участия никак нельзя? – не соглашался Анин отец. – Не хочу от вас никакой помощи.
– Боюсь, не получится. Но я попробую сделать это и не привлечь ничьего внимания.
Попов задумался на какое-то время, потом махнул рукой и сказал:
– Пусть будет по-вашему. Но только едет она одна. Вы дали слово.
Через несколько дней Дмитрий Иванович со скорбным видом провожал Анну на поезд, уходящий за границу. С собой она везла адреса знакомых Менделееву художников в Риме и вернуться обратно собиралась не раньше, чем через год. Он же не знал, сможет ли пережить долгую разлуку, и готов был все бросить и ехать вместе с ней, но должен был сдержать данное ее отцу слово. Летом ему предстояла поездка на одну из европейских конференций, и он надеялся встретиться там со своей возлюбленной.
Когда Менделеев собрался в поездку, то занес деловые бумаги своему другу – ректору университета Бекетову. Среди них оказалась составленное им завещание. Бекетов, прочтя его, решил, что Менделеев задумал покончить с собой вдали от родины, и помчался в Боблово к Феозве Никитичне. И та, прочтя завещание, утерла набежавшую слезу и выдавила:
– Пусть живет, как хочет. Перечить не стану. Согласна на развод, но чтоб меня с детьми не забыл обеспечить.
Дело поручили присяжному поверенному, а Менделеев, узнав об этом, забыл обо всем на свете, в том числе и про завещание, и о конференции, и прямиком отправился в Италию. Вместе с Анной они исколесили чуть ли не пол-Европы, а когда вернулись в Россию, то она сообщила, что ждет ребенка. Они обвенчались, и через несколько лет Дмитрий Иванович стал отцом четверых прекрасных деток и какое-то время ощущал себя счастливым.
Часть седьмая
ПРИТЯЖЕНИЕ НЕБЕС
Летун отпущен на свободу…
А. Блок
Глава первая
Ранним погожим утром в середине августа 1887 года семья Менделеевых на двух экипажах направлялась из Боблово в город Клин. Впереди ехал сам Дмитрий Иванович в сопровождении своего друга – известного художника Ильи Репина, и сына Володи, а следом за ними его вторая супруга Анна Ивановна с детьми. Сам Менделеев бережно держал на коленях плетеную корзину с торчащими из нее различными метеорологическими приборами. Они ехали через набравшие к концу лета силу березовые рощи, стоящие вдоль дороги деревни, обгоняя крестьянские подводы и экипажи с почтенной публикой, тоже спешащей в Клин. Он время от времени поглядывал на приближающиеся к шести часам утра стрелки карманных часов и торопил кучера.
Более всего его волновала начавшая портиться погода, совсем недавно чистое голубое небо стали затягивать сперва легкие облачка, а потом и хмурые тучи, обещавшие возобновление дождя, лившего чуть не весь день накануне. И этому были свои причины, поскольку едва ли не впервые в жизни от превратностей погоды зависело то, как пройдет его необычная научная экспедиция.
Наконец они въехали в город и стали пробираться по узким улочкам к городскому пруду, где собралась огромная толпа зрителей, пожелавших присутствовать при запуске воздушного шара, одним из пассажиров которого должен быть профессор Менделеев. Запуск воздушного шара был вызван давно ожидаемым солнечным затмением, наблюдать которое ученый собирался из корзины, закрепленной внизу летательного аппарата, управляемого военным специалистом.
Подобные наблюдения проводились ранее в европейских странах, но в России это была одна из первых попыток наблюдения за солнечным затмением не с поверхности Земли, а поднявшись на воздушном шаре на максимально возможную высоту и зафиксировать происходящие атмосферные изменения. Несколько групп исследователей выехали заранее и в другие географические точки России, пригодные для наблюдения за исключительно редким космическим явлением.
Из Клина должен был стартовать экипаж из двух человек под началом Менделеева, много лет изучавшего на примере более ранних полетов законы и особенности еще только зарождавшегося воздухоплавания. Он даже много ранее разработал проект воздушного шара для полетов в стратосферу, но большинство коллег, узнав об этом, лишь покрутили пальцем у виска, заявив однозначно: «Мечтатель».
Кроме того его интересовали и атмосферные явления, как он считал, влиявшие на изменения погоды. Потому, когда из Петербурга пришла телеграмм из Императорского Русского технического общества, где ему предлагалось участвовать в полете на воздушном шаре для наблюдения за солнечным затмением, он ни минуты не раздумывал и дал согласие. Его молодая жена, узнав об этом, бурно запротестовала;
– Ты хотя бы о нас подумал? – спросила она, хотя понимала, зная неуступчивость мужа, вряд ли его удастся отговорить от этого рискованного полета.
– Не переживай, дорогая, я уже один раз поднимался на воздушном шаре в Париже. И, как видишь, преспокойно вернулся на нашу грешную землю.
– Да, ты рассказывал. Но тогда шар был привязан к прочному канату, а сейчас…
– Рано или поздно, но он опустится на землю. Другие как-то летают, почему бы и мне не попробовать. Второго такого случая просто не будет.
– Но тебе уже пятьдесят с лишним годиков, пусть молодые летают, хватит того, что ты каждый день проводишь рискованные опыты. Забыл, как пороховой заряд опалил тебе бороду, а сам ты едва жив остался?
Но он не желал ничего слушать и тут же дал ответ о своем согласии. И вот сейчас Анна Ивановна вместе с детьми ехала вслед за ним, неимоверно переживая, чем закончится полет. Небо хмурилось, предвещая начало дождя и у нее появилась надежда, может быть, полет отложат. Но этого не произошло…
На небольшой провинциального городка площади собралось несколько тысяч зрителей, пожелавших наблюдать за предстоящим полетом. В образовавшемся проходе, мешая друг другу, Менделеева встретили около десятка корреспондентов, ослепивших не подозревавшего о столь жарком приеме ученого ярким светом магниевых вспышек своих фотокамер. Дальше, чуть в стороне, стояла группа офицеров в длинных шинелях и в форменных фуражках. Все они, как один, отдали ему честь. В ответ он лишь поклонился и приложил руку к полям своей круглой шляпы, какую обычно носило духовенство.
Там же его поджидал человек в кожаной куртке и в таком же шлеме на голове, с надвинутыми на лоб большими очками – пилот воздушного шара поручик Александр Кованько, с которым ему предстояло совершить полет.
Увидев Менделеева, толпа встречающих зааплодировала, но он лишь глубже надвинул шляпу на глаза и прошел сквозь толпу, не отвечая на вопросы, в след ему слышались пожелания благополучного полета и крики «ура!».
На большой открытой поляне возле пруда виднелся воздушный шар, наполненный водородом, а вокруг цепь солдат, сдерживающая все прибывающие массы народа. Перед Менделеевым расступились и пропустили его за ограждение. Там уже стояли несколько его недавних университетских выпускников, которые о чем-то перешептывались между собой и сокрушенно качали головами. Заметив это, Менделеев спросил:
– Что не так? Или просто любопытствуете, молодые люди?
Один из них развел руками, ответив:
– Маловат шарик оказался для вас двоих, подъем не состоится…
– Вы шутите, – нахмурил брови Дмитрий Иванович, – с чего это вдруг вы решили?
Молодые люди принялись с жаром доказывать, что военное ведомство выделило для подъема шар для наблюдений за позициями противника, который, к сожалению, рассчитан лишь на одного человека, а двоих он вряд ли сможет поднять. К тому же ночью прошел дождь, обшивка шара и материя, из которой он изготовлен, намокли, соответственно, подъемная сила по этой причине резко уменьшилась.
Выслушав их, Менделеев пришел в ярость и, увидев стоящего близко к нему одного из военных, не сдерживаясь, крикнул ему в лицо:
– Что, ваше благородие, опять скупость одолела? Вместо того, чтоб предоставить мне для научных наблюдений пригодный летательный аппарат, вы подсунули какое-то старье, черт бы вас побрал! А теперь событие, которого ждут во всем мире, – описание полного солнечного затмения, – что случается раз в сто лет, а то и реже, останется для науки неизученным. И все из-за вашей скупости, скаредности!
Вы и Крымскую кампанию потому проиграли, что подсовывали негодные снаряды и нещадно воровали, а наши солдаты там жизни свои не жалели. И все благодаря вам, что сидят в своих кабинетиках да бумажки с одного стола на другой перекладывают…
Опешивший офицер не знал, что ответить, покраснел, попытался отойти в сторону и спрятаться за спины других. Но Менделеев продолжал в неистовстве выкрикивать всяческие оскорбления в адрес военного, которые также остались без ответа.
Наконец ученый слегка успокоился, остыл, снял шляпу, протер вспотевший лоб и повернулся к пилоту, что стоял здесь же, возле пассажирской корзины, не решаясь вставить слово.
– Мои коллеги правильно сказали, что вдвоем подъем невозможен? Это действительно так, или они преувеличивают? Неужели не могли шар большего размера подыскать?
Тот, словно находился на полковом плацу, сделал шаг вперед и четко отрапортовал, глядя прямо в глаза Менделееву:
– Никак нет. Шар вполне выдерживает двух пассажиров и дело не только в его размерах. Вся причина в осадках, что выпали ночью. Он отсырел и потому…
– Это мне понятно, можете не продолжать, не дослушал его Менделеев, – лучше скажите, как быть. Я не могу сорвать запланированные заранее наблюдения. Что вы можете предложить?
Пилот слегка помялся и, как бы нехотя, ответил:
– Не знаю, что и сказать… Даже если убрать весь балласт, то на высоту в четыре версты шар нас с вами вряд ли поднимет…
– А вы куда смотрели? – со все возрастающим вновь раздражением спросил его Менделеев. – Наверняка можно было временный навес соорудить от дождя. И потом, разве вы не могли заранее известить меня, что шар не пригоден для подъёма двух человек?!
– А чего я мог? Мне сказали с вами лететь, вот я и приехал…
– Разгильдяйство! Виноватого, как всегда, не найти, а мне потом оправдываться перед Академией наук, почему ожидаемый полет не состоялся. Что прикажете им сказать? Ну, посоветуйте мне, а я так господам академикам и передам…
– Да я не знаю, че бачить, – с сильным украинским акцентом отвечал тот, – могу и один подняться, а потом вам все рассказать…
– Что рассказать?! – вкрадчиво переспросил его Менделеев, и его густые брови взметнулись вверх, что не предвещало для знавших его людей ничего хорошего.
– А что увижу, обо всем и расскажу без утайки.
– Нет, вы только послушайте его: он, значит, слетает, а потом мне всё… Нет, вы слышали? Всё!!! Расскажет! Курам на смех! А я потом в своем выступлении перед уважаемыми господами академиками сошлюсь, что такой-то, как вас там…
– Поручик Александр Кованько, – с готовностью сообщил тот.
– Вот-вот, господин Кованько поднялся высоко-превысоко, а что он там увидал, то и нам рассказал, – захохотал Менделеев, и стоявшие рядом студенты поддержали его, радуясь, что их учитель наконец-то сменил гнев на милость наверняка найдет какой-то выход из сложившейся ситуации.
Меж тем тучи все плотнее укутывали небо, но краешек солнца еще виднелся, и лучи его мягко освещали собравшихся. Но, судя по всему, вскоре тучи должны были совсем закрыть солнце, и тогда… Тогда никаким наблюдениям не бывать! И это более всего обеспокоило всех. Один из его студентов и вовсе предрек возможный крах задуманного:
– Как бы, Дмитрий Иванович, дождик не начался, тогда шар намокнет и точно полет придется отложить. Поэтому и надо начать подъем прямо сейчас, чтоб пробиться через тучи, а так, дай бог, дождь будет вам не страшен. Он же из туч льется, а вы повыше их будете. Да и время поджимает. – Менделеев вынул часы, открыл крышку и чуть не закричал:
– Так ведь уже через двадцать минут должно начаться затмение! Нужно срочно начинать подъем.
– Так я полетел? – спросил его Кованько и полез в корзину.
– Куда, каналья?! – Менделеев схватил пилота за шиворот и стащил его на землю под общий смех толпы зрителей. Затем он погрузил привезенную с собой корзинку с приборами и сам залез внутрь. Стоящие рядом удивленно ахнули, – Лучше скажите, как управлять шаром, – обратился он к замершему в растерянности Ковалько. – Мне приходилось в Париже совершать полет, но там со мной был инструктор. Есть ли существенная разница в управлении?
– Да в общем то никакой, – ответил тот и кинулся давать разъяснения ученому, которые он терпеливо выслушал, и велел отвязывать корзину
Тут неожиданно налетел порыв ветра, и шар потащило в сторону пруда, рискуя намочить его и окончательно сделать полет невозможным.
– Рубите канаты! – словно капитан тонущего судна, гаркнул Менделеев.
В ответ раздались возгласы из толпы и его студентов:
– Дмитрий Иванович, куда вы один?
– Вы же ни разу не управляли воздушным шаром!
– Разобьетесь!
– Вы рискуете жизнью! Подумайте…
Но он лишь помахал им рукой, другой держась за толстую веревку, на которой крепилась подвешенная к шару корзина и, перекрывая шум ветра, ответил:
– Некогда мне думать, рубите канаты, а то, боюсь, не успею ко времени. Ну, братцы, не поминайте лихом!
Солдаты ловко обрубили удерживающие воздушную гондолу канаты, и оранжевый грушевидной формы летательный аппарат под порывами ветра тут же понесло в сторону пруда. Солдаты ухватились за концы веревок, дождались, пока ветер чуть ослабнет, и отпустили концы веревок, облепившие причудливой бахромой сплетенную из ивовых прутьев корзину, и шар уверенно взмыл вверх.
Изумленная толпа зрителей, раскрыв рты и задрав кверху головы, наблюдала, как воздушный шар уменьшается в размерах и наконец стал почти совсем неразличимым, полностью войдя в облачные слои атмосферы.
Вдруг неподалеку от толпы на землю упал какой-то предмет, чем вызвал легкую панику среди зрительниц женского пола. Одна из дам наклонилась, подняла лежащий на земле похожий на кожаный мяч предмет и громки вскрикнула, увидев блеснувшие стекла очков, уронила его обратно на землю. То оказалась кожаная шапка пилота, которую, судя по всему, Дмитрий Иванович зачем-то выбросил из корзины.
Ковалько, узнав свой головной убор, кинулся за ним, подобрал его и тут же водрузил себе на голову. После чего неопределенно махнул рукой, произнес, ни к кому не обращаясь:
– На все Божья воля… Чи, Он решит, так и будеть… Ну и чумовой этот ваш профессор… Я ему бачил, а он не послухал, пущай теперь полетает…
В числе зрителей возле пруда стояла супруга воздухоплавателя Анна Ивановна и двое их детей. Они в растерянности смотрели на опустевшую площадку, где совсем недавно возвышался летательный аппарат, потом на небо, но ничего не увидели. Младший сын, обратясь к матери, спросил:
– А папа уже улетел?
– Видимо, уже улетел.
– А куда? К Богу?
– Вряд ли Господь его сейчас примет, рано ему пока туда. Не все он дела на земле еще переделал.
…Вскоре шар с Менделеевым в корзине пробил негустые облака, и яркие солнечные лучи буквально ослепили Дмитрия Ивановича. Едва он успел извлечь приготовленное для измерения давления температуры и прочих необходимых параметров приборы, а также фотоаппарат, как увидел, что на солнце надвигается диск луны, постепенно заслоняя дневное светило. Солнечный диск начал потихоньку тускнеть, и Менделеев торопливо записал в блокноте время начала затмения, глянув на свои часы. Затем он сделал снимок, трясущимися от волнения руками достал из камеры отснятую фотопластинку, при этом под порывами ветра чуть не уронил её вниз и вставил другую.
И тут не стихающий ветер закрутил воздушный шар, словно на невидимой карусели, вокруг своей оси. Менделееву пришлось вертеть головой, чтоб окончательно не потерять ориентации. Солнце оказалось у него за спиной, а потом вновь перед ним. Но его это не обескуражило, а даже развеселило, и тут он увидел, что по земле, прямо под шаром, вслед за ним бежит тень Луны, скользя по лугу, перелеском, гигантским черным пятаком, на время накрывая им всё, на что падала ее сумрачная тень. Он тут же попытался сфотографировать эту тень, по пояс высунувшись из корзины, но край ее опасно наклонился, и он чуть не вывалился наружу. Тогда, недолго думая, он схватил одну из обрезанных веревок и привязал себя к стропам, пропустив петлю вокруг тела.
Наконец Луна полностью закрыла солнечный диск, и осталась видна лишь солнечная корона и языки пламени, причудливо изгибающиеся по краям сокрытого диска, словно огонь вокруг брошенного в печь полена. Но прошло ещё несколько секунд, и Луна начала двигаться дальше по своей орбите, освобождая тем самым солнечное светило.
Позже он запишет:
«То, что я видел, можно описать в очень немногих словах, – вспоминал Менделеев. – Кругом Солнца я увидел светлый ореол… чистого серебристого цвета… Ни красноватого, ни фиолетового, ни желтого оттенка я не видел в «короне». Она была вся цвета одного и того же, но напряженность, интенсивность или яркость света уменьшалась от черного круга Луны… Размеры «короны» были неодинаковы по разным радиусам. В самом широком месте толщина кольца была не более радиуса Луны. Никаких лучей, сияний или чего-нибудь подобного венчику, который иногда рисуют, для изображения «короны», мои глаза не видели… Никаких звезд я не заметил…»
Менделеев взглянул на часы и записал в блокнот время, точно зафиксировав, сколько продолжалось это редкое явление. Впопыхах он забыл воспользоваться приготовленной заранее закопчённой стеклянной пластиной и только сейчас вспомнил, что она лежит у него в пальто, во внутреннем кармане. Достал её, посмотрел, но зрелище было совсем не то: обычный солнечный диск, который можно наблюдать каждый день при ясной погоде. Тут он ощутил резь в глазах и понял, наблюдая затмение без необходимого приспособления, едва не повредил себе зрение. Из глаз начали обильно струиться слезы, и он полез в карман пальто за платком и наткнулся там на непонятно откуда взявшуюся сдобную баранку, впился в нее зубами и лишь потом, вынув платок с вышитым вензелем, подарок старшей дочери, утер им слезы.
Глава вторая
Приехавший вместе с Менделеевым, чтоб сделать памятный набросок полета своего друга на воздушном шаре, Илья Ефимович Репин уже заканчивал свой карандашный рисунок, не обращая внимания на толпившихся вокруг зевак, переключившихся после наблюдения за солнечным затмением на работу художника. Они вполголоса обсуждали его рисунок между собой, некоторые тихо хихикали, потому что он больше походил на шарж, чем на привычную всем реалистичную живопись знаменитого художника.
Действительно, Дмитрий Иванович, стоящий в удерживаемой десятком человек корзине, больше походил на лицо духовное, чем на ученого: длинная борода, волосы до плеч, не хватало только рясы с крестом. Почти вплотную к мольберту протиснулся великовозрастный гимназист в сдвинутой на затылок форменной фуражке и наполовину расстегнутой рубахе, перехваченной ремнем с медной бляхой. В кончике рта у него зажата, как видно, для солидности, недокуренная папироска. Он, прищурившись, несколько минут вглядывался в рисунок, а потом неожиданно спросил Илью Ефимовича, явно не зная, кто находится перед ним:
– Это что, попа к Богу, что ли, запустили? И о чем он там с ним толковать будет? – А потом, не дождавшись ответа, добавил: – Мне папаша говорил, что никакого Бога вовсе и нет…
Репин, не отрываясь от работы, спокойно ответил:
– Дурак твой папаша…
– Это почему вдруг дурак? – обиженно спросил гимназист.
– Так по тебе и видно. Такого оболтуса вырастил. Будь он поумней, давно бы ума тебе вправил. В детстве то, видать, не порол тебя?
– Еще как порол! – зябко повел плечами гимназист, видно, вспоминая несладкие детские годы. – Сейчас вот перестал, болеть начал…
– Значит, мало порол. Ты ему скажи, коль сам не может, пусть наймет кого-нибудь поздоровее. Это дело никак бросать нельзя. Некоторым, говорят, помогает…
– Чего помогает? – переспросил гимназист, перебрасывая папироску из одного угла рта в другой. – А, вы об этом… У меня задница не казенная, шалишь, хватит, пусть других, кого надо, потчуют энтим делом, мне уже ни к чему. Только, сколько ни пори, а Бог все одно от этого не появится, – самодовольно хмыкнул он и глянул по сторонам.
– Бог он в голове, а не в заднице, – все так же не удостаивая взглядом стоящего рядом спорщика, хитро прищурившись, ответил ему Репин. – Но если хороню пороть, как, скажем, меня в детстве, то и в Бога начинаешь верить и ум откуда-то в башке берется. Это я тебе точно говорю, проверено.
– Враки это все, обиженно под общий смех зрителей ответил гимназист, не зная, что еще добавить.
В это время к Репину, едва пробравшись сквозь толпу, подошли студенты и преподаватели университета, что участвовали в отправке воздушного шара. Увидев, что спорящий гимназист тем самым отвлекает Репина от работы и по давней незыблемой традиции превосходства студенческого братства над чижиками-гимназистами, один из студентов, подкравшись сзади, схватил спорщика за шиворот и изрядно встряхнул его. Тот ничуть не испугался, ловко вывернулся и бросился в сторону.
– Илья Ефимович, – обратился студент к художнику, – что вы свое драгоценное время тратите на всяких недоумков, прогнали бы его, чем уму-разуму учить. Как говорится, не в коня корм. Вряд ли из него толк выйдет, сколько ни беседуй с ним.
– Да мне, братец, интересно послушать, чего нынче молодежь говорит, – вытирая тряпкой перепачканные руки, ответил тот, – можно сказать, хождение в народ, опять же польза…
– Да чего он сказать может? – пренебрежительно поморщился студент, – Чушь всякую, не более того.
– Это точно, – согласился Репин, – но это и есть показатель того, что дураки в России еще нескоро переведутся. И это меня даже радует…
Договорить он не успел, потому как в незаконченный рисунок прилетел ком грязи, метко кинутый гимназистом, тут же бросившимся наутек и кричавшим на ходу:
– Сам дурак!
Двое студентов бросились было догонять его, но вернулись ни с чем. А Репин сокрушенно качал головой и пытался мастихином соскрести ошметки грязи с листа, но грязевые разводы все же остались.
– Ну вот, – сокрушенно покачал он головой, – и без того не ахти что получилось, а тут еще этот недоросль подсобил… Видать, заново писать придется.
– А если оставить так и выставить в салоне с подписью: «Из тьмы и грязи к свету науки»?
В ответ Репин лишь покачал головой и, печально улыбнувшись, ответил:
– Не поймут, не доросли еще до этого понимания, и мне стыдно будет свое мазюканье людям показывать. Так что, как ни крути, а придется заново перерисовывать, может, оно и к лучшему…
Взглянув вверх, словно в надежде, что воздушный шар вдруг вернется обратно, он спросил:
– Не видать, не видать, любезного Дмитрия Ивановича, знать, далеко улетел. И когда его ждать прикажете?
– Трудно сказать, все зависит от силы ветра и когда Дмитрий Иванович пожелает спуск начать, а потом уже на поиски отправляться, – отвечал второй студент.
– Но Дмитрий Иванович то каков, а? Видели, как он этого, в кожаных штанах, из корзины выкинул и сам козликом вовнутрь, да и орет: «Руби канаты!» Как капитан на корабле.
– Признаюсь, мы тоже от него не ожидали такого, – с улыбкой отвечал второй студент. – Как никак, а все же профессор, статский советник, а он раз – и улетел. Меня аж оторопь взяла, когда шар из вида скрылся.
– И как же он обратно возвернется? – спросил у них Репин. Но те в ответ лишь пожали плечами и пробормотали что-то невнятное. Но Репина такой ответ не устроил, и он стал допытываться, кто и как будет искать улетевшего Менделеева:
– А вдруг его в лес, а то и в болото унесет? Что тогда?
На что студенты дружно ответили:
– Не знаем…
– Вот именно, что никто ничего у нас в России не знает, – махнул рукой в их сторону Илья Ефимович. Затем водрузил собранный этюдник на плечо и пошагал в сторону вокзала, бурча себе под нос:
– Недаром говорят: авось да небось…
