Текст книги "Русский транзит"

Автор книги: Вячеслав Барковский

Соавторы: Андрей Измайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

– Включи-ка! – показал я глазами на видик.

Он послушно направил дистанционный пультик на экран, и тот засветился, проявив Майкла Джексона. А я направил на него, на Верного-Неподкупного-Честного, ствол «Макарова»:

– Звук прибавь. На полную.

Прибавил. Обреченно. В самый раз! Пусть думает, что я готов и стрельнуть, и утюжком ему животик прижечь под все заглушающий «Ай’м бэд!». Олежек так и думал, он был готов, его затрясло от страха: привидение! Я – привидение. Мне вчера глотку располосовали, но сегодня я не мог не зайти в гости – музыку послушать.

– А что, Олежек, Майкл-то Джексон, пожалуй, нашего Костю Райкина перепляшет, а? – давил я на него ужасом, не опуская пистолета.

Он согласно закивал.

– Или нет. Перепеть перепоет, но не перепляшет, а? Костя Райкин погибче ихнего Джексона будет, а?

Он кивал и кивал. Кажется, готов был согласиться с чем угодно, «поплыл».

– А ты сам-то как? Погибче стал? – и я снял «Макаров» с предохранителя. Щелчок!

На джинсах Олега выступило пятно. То-то!

– Поговорим? Или как?

Расчет был стопроцентный: Драгунский сейчас еще как поговорит! Сознавая: пока говорит, я не выстрелю. Ну уж тогда будь добр, говори по существу.

– Кто убрал Борюсика?

– Не я!

– Кто?!

– Не я!

Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся.

– За что?

– За… потому что проговорился.

– Кому?!

– Тебе…

– Да. Кое-что! – блефанул я. – И вы меня тоже решили убрать. Нет?

Олег вдруг истерически зарыдал – фу-у-у! – запричитал:

– Са-а-аша, подари мне жизнь!

Слова-то где откопал?!

– Тебе уже однажды подарили жизнь, ублюдок! Папа с мамой!

– Мамой! Мамой твоей заклинаю, Са-аша! Не стреляй!

– Ты мать мою и не упоминай своим поганым языком! – тут он меня взбесил! какие уж тут «гуси летят…»! мать при родах скончалась, а я вот… появился… так и жили: Бояров– старший и Бояров-младший…

– Я не то… Саша, я не так хотел сказать! Я совсем не имел в виду…

– Хватит канючить, говнюк! Кто на меня кавказцев науськал?! На Кораблестроителей и в мастерскую?!

– Не я! Клянусь тебе, не я!

– А кто?! Ты же один знал, где меня искать!

– Нет!

– Что – нет?!

– Не я… Не один… Я просто сказал ему… Про дядю-Федора, как ты мне сказал! А ни про каких кораблестроителей я не знаю. Не я!!! Убери пистолет! Я тебя умоляю, убери!

– Перебьешься. Не ты – а кто?!

– Он меня убьет!

– Но только после того, как я тебя кокну. Я – вот он. Ты еще не понял?!

Он понял. Хотя знал, что я дал зарок: после Афгана никаких трупов. Сам же им, Олегу с Юркой, в баре не раз по пьянке изливался… Но… меняются времена, меняются обстоятельства. Не за себя пальну, за дядю-Федора, которого кончили по наводке Драгунского. Нав-в-водчик! И пусть не врет, что про Кораблестроителей не он сообщил – больше некому! Некому больше…

– Грюнберг?! – осенило меня. Пить надо меньше, надо меньше пить! Грюнберг усаживал нас в «тачку», нас с тезкой, – адресок выпытывал у Сандры: «Шеф, ты понял? До подъезда? До подъезда!».

– Грюнберг?! – я не спрашивал, я утверждал.

Олег облегченно затряс головой. Взятки гладки: и не назвал, а назвал.

– И Борюсика? – а ведь потирал Мишаня Грюнберг запястье тогда, в «Северной Пальмире». А я не сопоставил…

– И! – подтвердил Олег.

– За… – интонацией я вынуждал его «колоться» дальше, давая понять, что и сам знаю.

– За «Туборг», ага. За тот ящик.

– За ТОТ САМЫЙ ящик? – блефовал я. Какой ТОТ САМЫЙ?!

– Со стеклом… – подтвердил он.

– А машину зачем Борюсику спалили? Кто? Горцы? Те же самые? Которые Федора?..

– Которые… – подтвердил он. – Сам виноват. Он же не отдавал! Мы же ему объяснили: ошибка, да, но за стекло надо платить, даже если не знал. А он не хотел!

– Кто? Дядя-Федор?

– Почему дядя-Федор?! Борюсик… Они и подпалили машину, чтоб понял. И жену запросто тоже могли… А он, дурак, когда обнаружил, сразу выбросил! Испугался! К ментам побежал. Но наврал им – правду-то говорить себе дороже! Все– таки стекло!

– В «Туборге»? – с сомнением переспросил я, уже все поняв, но отказываясь верить.

– Д-да… Я сам Борюсику и продал. Ну… ящик перепутал. Я вообще ничего… Саша, клянусь тебе… вообще понятия не имел! Он… ну, этот… ну, он… (Никак Олежек не хотел вслух произносить Грюнберга!) строго-настрого предупредил, чтобы «Туборг» налево не уходил, только с его позволения. А я… Борюсик у меня выпросил… по тридцатке за банку. Я же не знал! А он… ну… он, говорит: «С тобой отдельно!». И Борюсика взялся обрабатывать, черных натравил… а Борюсик со страху, как обнаружил, выбросил. И тебя подставил! Это ведь он тебя подставил, Саша! Он, он, Борюсик! А я что? Меня самого в любой момент могут эти… Ну, эти… того…

Стекло. Не доведись мне в Афгане с чем только ни столкнуться, я бы, пожалуй, брякнул: какое еще стекло, если «Туборг» в жестяных банках! И весь мой блеф – к чертям. Но знал я, что такое «стекло». Насмотрелся в Афгане! Стекло. Марафет. Дурь… В общем, стекло. Но тут-то не Афган! Какое может быть стекло в Питере?! В таких количествах! Да еще и в банках датского пива!

– Что за стекло?! Конкретно! Ну?!

– Г-героин. Борюсик же сказал…

Час Композиции. Ничего себе часок! Я опять поставил «Макаров» на предохранитель, сунул за пояс – теперь он мне пригодится как никогда: героин – не шутка.

Олег ощутимо выдохнул. С облегчением. Рановато, рановато!

– А теперь послушай меня, дерьмо собачье! В твоем распоряжении от силы час. Знаешь такого – Валю Головнина? Был у нас как-то, в «Пальмире». Знаешь?.. Так вот, я ему сегодня только что назвал твой адрес. Тебе надо говорить, где Валя Головнин служит?! Слушай дальше! Если не хочешь быть следующим трупом в этой занимательной истории, то сейчас сменишь штанишки и – бегом в аэропорт! Только бегом, понял?! Да ты вроде уже и так намылился?.. Молодец! Правильное решение! Или Мишенька, наш общий друг, тебя уложит, пока ребята с Литейного не успели добраться. Или они, ребята, успеют раньше. Так что ты правильно выбрал. Так что – вперед! Так что даже не в аэропорт – там паспорт фиксируется – а на вокзальчик. И – замри. И не в Сочи! Ты ведь опять в Сочи намылился?

Олег подтвердил обреченным кивком. Я хмыкнул. У каждого свои привычки. У Олега привычка: при любых маломальских неприятностях бросать все и лететь в Сочи, и жить-пить-гулять до тех пор, пока неприятности сами собой не рассосутся. Самое смешное, эта тактика до сих пор себя полностью оправдывала. Но только до сих пор. Если я знаю о привычке Олега, то Грюнберг и подавно. И он-то Олежека в Сочи достанет! И пусть! Но! Агент Верный-Неподкупный-Честный «потек», стоило мне показать ствол. Что же с ним станет, когда ему паяльник в укромные места тыкать будут? Грюнберговские гвардейцы… Меня он, не сомневаюсь, сдаст в момент: мол, жив-здоров-информирован. Чем дольше вся эта мафия не будет обо мне знать, тем лучше!

– Так что я не советую тебе в Сочи! Езжай посеверней. Пошабашь где-нибудь. А то, кроме бутылки и хрена, ничего в руках не держал. Ты меня понял?! Ты хорошо меня понял?!

– Хорошо! Хорошо! – Олег, похоже, был счастлив, что легко отделался.

– Нет, ты меня плохо понял. Я же говорю: бегом! То есть на своих двоих. А ключики от машины ты мне оставь. И документы на нее. Договорились?

– А как же, Саша! А как же! Зачем они мне?! Мне они незачем! А тебе пригодится, я понимаю, понимаю…

– Понимай! Пригодится. Слушай, смени штаны, засранец! Смердишь!

Я кружил в «своей» перламутровой машине по городу. Со Шведом мы распрощались. И не потому, что у меня теперь была своя «тачка». И не потому, что меньше стал доверять ему. Просто дело зашло так далеко, что Шведу лучше от меня держаться еще дальше. Я – впутался. А его зачем впутывать? Лийка, Барабашка… И вообще! Это мое дело! Только мое!

– Понял… – сказал Серега Швед. – Но если вдруг я тебе понадоблюсь…

– Не сомневаюсь. Кстати! Понадобишься. Помнишь, где мы вчера на Кораблестроителей были?.. Отслюни от тех, что в наволочке, десять штук и подвези ей. Девочке этой. Только версию какую-нибудь придумай поинтеллигентней. У тебя же университетское образование как-никак. Придумаешь?

– Да уж напрягусь!

– И… словом, поуспокой ее… Ну, там… ремонт… мебель. А я звякну тебе.

– Понял…

Олег уже сгинул. Тут я был спокоен: звонить тому же Грюнбергу, сообщать о моем «воскрешении» не в его интересах. Он, конечно, сволочь, но отнюдь не дурак. Он будет держать язык за зубами. Из чувства самосохранения хотя бы. Настоящий дурак – тот всегда непредсказуем, логику идиота понять невозможно. Зато с умным всегда договоришься. Я не без оснований полагал, что с Олегом мы договорились.

Теперь – стекло. Мафия. Героин…

Глава 4

Что я знаю обо всем об этом? Кино. Голливуд. Программа «Время»: «Колумбийские отцы наркобизнеса предприняли новую…». Настолько далеко и нереально, что… что я еще там, в роскошной квартире Олега, чуть не наорал на него: «Какой еще героин в нашей нищей стране! Жрать нечего, а ты – героин!». И наорал бы, если бы не нужно было «хранить лицо», блефовать, не дать понять, что сам впервые слышу – от Олега, а совсем даже не от Борюсика. Эх, Борюсик! Ни за что ни про что…

Итак, героин. Напрягись, Бояров! Даром что нет у тебя университетского образования.

Раньше героин переправляли через Сицилию. Потом опорные пункты возникли во Франции, под Марселем. Интерпол не дремал – перекрывал каналы только так. В последнее время что-то такое писали о транзите из Турции через Болгарию. Сейчас болгарский путь закрыт – в свете наступивших революционных преобразований (допрыгались, «группы товарищей»?!). Логично предположить, что где-то в Турции этого… добра скопилось немало. Здесь только гадать остается. Почему именно Турция? Потому что горцы-кавказцы. Не секрет, что граница у них там да-авно не на замке. Я сам знал некоторых парней оттуда, которые по несколько раз бывали кто в Анкаре, кто в Тегеране – и без всяких виз. Так что переправить определенное количество героина в любую из закавказских республик, а затем и в Питер – большого труда не составляет. Другое дело – кому он здесь нужен? Наркомания у нас, как «выяснилось», существует, конечно, однако не в масштабах Гарлема, скажем, или Амстердама. Да и появись героин на нашем внутреннем питерском рынке, я бы что-нибудь да услышал. Без шороха не обойтись, здесь нужен массовый рынок сбыта. И какой еще, к хренам, рынок! В Питере! Валютный товар, героин, превращать в деревянные рубли! Значит… Значит, через Питер товар идет за кордон. Транзит. Грюнберг.

Грюнберг, Грюнберг, Грюнберг. «Каждый на своем месте должен делать свое дело…». Доверенное лицо уважаемого Николая Владимировича Мезенцева. А Мезенцев, лопух, «на своем месте» светские приемы устраивает, на престиж «Каринко-Виктори» работает-старается, на свой престиж. Ну будет ему теперь престиж! Будет он теперь на кортах с высокопоставленными человеками общаться, «Туборгом» их освежать на пользу делу! Обычное пиво! Только замечательное, нигде, кроме как у Мезенцева, не достать. Только до такой степени замечательное, что один из десяти (один из двадцати? тридцати?) ящичков Грюнберг исключительно для себя прибережет. Упаковка идеальная, под пленкой, герметичная, ни одна собака, даже специально натасканная, не учует. Почему Грюнберг? Да Господи!.. Он уже трижды только за последний год в Штаты по приглашениям ездил. Сувенирчики привозил, ерундовину всяческую, мне, например, шарики звенящие «инь-янь», натуральные, из китайского квартала Нью-Йорка, для мастера каратэ – наилучшая игрушка, пальцы разминать. Он вообще умело подбирал подарки: Мезенцеву – коллекцию всех нью-орлеанцев на лазерных дисках, джаз; барменам нашим – калькуляторы-пластины, мол, обсчитывайте по последнему слову техники! И так далее. Отличный парень Миша Грюнберг! И в фирме – не последний человек, второй человек! Это Мезенцев так думает, это Николай Владимирович полагает, что он-то, директор, и есть первый. Ну-ну! Будь на своем месте, товарищ Мезенцев, перестраивай интерьеры гадючников, подгребай под себя новые и новые торговые точки, балдей от мнимого могущества. И на Кавказ, если угодно товарищу Мезенцеву, – в любое время года: у доверенного лица, у Миши Грюнберга, там все схвачено – гостеприимство, шашлыки, девочки, охота с вертолета, «какой гость! какой гость!». Большой человек и дорогой гость – «дыректр!».

А при нем – Миша, деловой и незаменимый. Только непонятно: кто все-таки при ком…

И раньше еще должен был я сообразить. Да не касалось это все меня. И фотографии грюнберговские, с Брайтон-Бич, где он с тамошними дружками запечатлевался, а потом нам не без понта демонстрировал – а я мно-огих из его тамошних дружков узнавал: они мне по прежней питерской деятельности известны были… Вот тебе и «Однажды в Америке». Вот тебе, Бояров, и расклад. Час Композиции…

А Мезенцев-то меня взглядом утешал: замнем! Кто бы его утешил, когда эта бомба взорвется и бабахнет! Контузия – самое малое, что его ждет, а уж волной выбросит из директорского кресла – это точно. Вот и расклад…

Тут мне впервые стало по-настоящему н-нехорошо. Кто я такой? Каратист-неудачник, швейцар мелкого бара, приторговывающий импортными сигаретками, – это если по совести, если не выпячивать грудь: «Я – Бояров! Я – Бояров!». Ну, Бояров… Мезенцев на что уж Мезенцев, а и то, уверен, потеряет его лысина всю невозмутимость, пятнами пойдет, взмокнет, когда бомба бабахнет. А брошу ее… я. Больше некому. Брошу, отдавая себе отчет: меня же осколками разорвет. Иначе меня… разорвут без всякой бомбы. Две мафии – и я один. Кавказская наркомафия, имеющая сотни и тысячи единиц оружия, миллионы рублей, не только рублей. Брайтонская, «русская» мафия, с которой даже ФБР, по собственному признанию, ничего поделать не может. И я – с дурацким «макаровым». Кстати! Пистолет-то я отбил у мента – они, менты, поищут-поищут меня (не найдут! не дамся!) и пойдут на поклон к старшеньким: подключитесь, коллеги. А уж те подключатся! Вместе с Валентином Сергеевичем Головниным. И до наркоты дороются, и до контрабанды. А надеяться, что компетентное ведомство по-отечески пожурит, примет на веру мои уверения в невиновности (Никого не убивал! Быстрова пальцем не тронул! А ключ еще в кабинете директора имелся, и Михаил Грюнберг туда был вхож!)… надеяться на добрую память о совместных пьянках с Головниным… – надеяться ли?!! Да я же в этой системе! Я получаюсь так или иначе членом преступной шайки. Плюс сопротивление властям, отнятый «Макаров»…

Может, я все из пальца высосал! Может, не все так? Может, все не так?!

Я тормознул «девятку» у ряда телефонных автоматов. Галочка! Ставим «галочку». Эта Галочка была раньше в бухгалтерии нашей «Пальмиры», и мы с ней… м-м… дружили. И дружески расстались. А она пошла в гору и теперь – заместитель главбуха в «Каринко-Виктори». Закину удочку, вдруг поймаю?

– Галчик?

– Ой! Андрюшка! Ты где?

– Вот я уже и Андрюшка, коварная, непостоянная!

– А… Бояров? Ты, что ли? Ну, балдеж!

Побеседовали. Я заморочил ей головенку, как умею. Подкрался, мол, старая любовь не ржавеет, надо бы встретиться… И незаметненько переключился на деятельность совместного предприятия: небось, работы выше крыши, ни свободной минутки, когда же нам повидаться, чтобы с запасом…

Выяснил. Ни с американскими, ни с еще какими западными фирмами «Каринко-Виктори» не торговало. Зато был заключен договор с АБО. Акционерное Балтийское общество – крупнейшая питерская компания, занимающаяся пассажирскими морскими перевозками. Я знал, что у АБО есть два круизных теплохода финской постройки, работающих по фрахту и прогуливающих по различным экзотическим маршрутам фирмачей. Один из теплоходов не так давно затонул у берегов Австралии из-за головотяпства экипажа – об этом писали-сообщали. А вот второй… второй – «Демьян Бедный»– в полном порядке и регулярно курсирует между Нью-Йорком и Ленинградом. Все гениальное просто! «Каринко» снабжало «Демьяна Бедного» продуктами на весь круиз – и поди придумай: искать в датском пиве, купленном в Финляндии, героин из Турции… Час Композиции…

– Сегодня не получится. И завтра тоже. У меня мои ма– а-аленькие проблемы. А давай послезавтра?

– Давай! – машинально согласился я, не вслушиваясь, о чем, собственно, речь.

– Дам. Но послезавтра! Позвонишь? – она себе представлялась этакой лукавой и рискованно остроумной.

Д-дурища! Мне бы твои ма-аленькие проблемы! До послезавтра из меня всю кровь могут выпустить.

– Конечно, позвоню!

Конечно, не позвоню – эта «страница» давным-давно мною «исписана». И до того ли мне сейчас!

Куда же деваться?! Если еще и КГБ на хвосте повиснет, то – некуда. С загранпаспортом, без такового – не выпустят.

Хотя… имелась лазейка. И не в теории, а на практике. Лет десять назад, да, точно – в семьдесят девятом, еще до армии, мотанул со студенческим элитным отрядом «за туманом и за запахом тайги» и за длинным рублем, естественно. Но отношения у меня с управленцами-комсомольцами, паразитами, не сложились. «Старичок, тебя уже озадачили?». «Пока нет, – говорю, – вот разве ты меня сейчас озадачил. Кто из нас «старичок»? А, соплячок?!». Короче, ушел. Сколотил группку, и мы впятером рванули на самостоятельные заработки. Нарьян-Мар был рядышком, но в ту пору считался закрытым городом. Пропуска оформлять, волокититься? Наняли за бутылку ненца, на его моторке выплыли на середину Печоры, а там стопанули «Метеор», шедший в Нарьян-Мар, и договорились с капитаном (правда, уже за пять бутылок), что тот высадит нас на любую отмель, на окраину города. Так и миновали пограничный пропускной пункт. Ба-ардак!

Но, самое смешное, это еще не весь бардак! Главный бардак впереди. Мы нашли приличную халтуру в лесном порту – грузить лес на иностранные лесовозы. Деревянного добра в нашем отечестве вечно избыток – бери не хочу. С экипажами у нас был полный контакт – мы у них всякую мелочишку прикупали и не за рубли, понятно: одна-единственная твердая валюта в стране, сорокаградусная. А некоторые сделки еще обмывали совместно с ними же. Ну и проснулись однажды после бурного обмыва – нас меньше стало на одного. Искали, кликали, перепсиховали: вдруг утоп, свалился в воду и с концами? Два дня психовали, на третий – появляется! Дово-ольный! Оказалось, по пьянке принял приглашение продолжить обмыв с командой, на лесовозе. Очнулся где-то далеко в Баренцевом море. А вокруг рожи: «Рашен френд!». Запросто мог с новыми дружками вплоть до Англии плыть, но… отказался, замандражировал и на первом же попутном, то есть встречном, конечно, рыболовном судне вернулся. И никто ничего не узнал, не поднял хай! Ба-а-ардак!

Следовательно, при желании можно и за кордон. Но пока не было у меня такого желания. Драпать с имиджем уголовника? А страна Советов уже одной ногой в Интерполе. Найдут и выдадут. Или еще похлеще: закордонные приятели Миши Грюнберга там меня найдут и… не выдадут. Эти – не выдадут. Эти – сами справятся. Так лучше я на родной территории поскрываюсь!

Но до каких пор?! И чем все может кончиться для меня?! Ясно, чем!.. Надо все же попробовать найти общий язык – нет, не с мафией: тут стоит мне только высунуться, и немедленный конец – упокоюсь где-нибудь в озерце на Карельском перешейке. И с КГБ общий язык искать – не доискаться. Но может ведь Валька Голова еще быть «не в курсе»? Может он еще чуть побыть Валькой Головой, а не офицером Головниным?! Он ведь сам спрашивал, когда пересечемся? И я ведь сам сказал: в Апраксин съезжу, а там перезвоню.

Перезвоню…

Мы договорились встретиться на выходе из метро «Площадь Восстания». Наверху. Не у эскалатора, а на свежем воздухе. Там, где «напильник».

– Давай лучше где-нибудь, где народа поменьше. Еще потеряемся, не найдем друг друга.

– Найдем. Мне на метро удобней.

– А что, от БТРа отказался?

– В цене не сошлись. Я на своих двоих.

– Ну-ну. Только не опаздывай. У меня сегодня расписание – по минутам.

– И у меня…

Голос у Вальки был самый обычный. Не очень похоже, что он в курсе всех передряг. Нормальный дружелюбный голос. Однако дружба дружбой, а подстраховаться не мешает.

Я подстраховался: на метро – значит, без машины. Посмотрим… и в зависимости от того, что увидим, определимся.

Припарковал «девятку» у гостиницы – у «Октябрьской» машин как всегда было достаточно, чтобы затеряться среди них. За час до назначенного срока сосредоточил внимание – наблюдал краем глаза (легенды о том, что многие чувствуют на себе чужой взгляд, не только живучи, но и обоснованны – особенно если эти «многие» служат в известном ведомстве). За полчаса до встречи, как мне показалось, на площадке, на ступеньках перед станцией метро прибавилось молодых крепких парней. Вот-вот! Те самые «многие», почти неотличимые от основной массы – спешащих, скучающих, торгующих сигаретами, глазеющих на витрины кооперативных киосков. Вероятно, подспудно я этого ожидал. «Еще потеряемся…»– сказал Головнин. То-то призвал в помощь ораву сослуживцев – не разминуться бы. Или ошибаюсь? Мнительность?

Нет, не ошибаюсь. Из вестибюля метро вышел сам Валя, сам Валентин Сергеевич. Он с отсутствующим видом прохаживался на небольшом пятачке, изредка поглядывая на часы. Надолго хватит терпения? Естественно, я и не подумал вылезать из машины или обнаруживать себя приветственными взмахами руки.

Терпения у Головнина хватило на сорок пять минут. Он осознал, что меня уже не будет, и сам взмахнул рукой – не мне, но молодым, крепким парням, сослуживцам, группе захвата, или как их еще назвать. Все отменяется.

И для меня отменяется. Хорошо, что еще сообразил засесть в машине, отследить… Возможность объясниться по-человечески отменяется. И какой-либо новый звонок товарищу по Афгану отменяется – телефон засекут и через пару минут задержат. И, так сказать, добровольная явка отменяется – сколько бы ни протянулось расследование, я не собираюсь все это время проводить в следственном изоляторе Комитета.

Да, дружба дружбой, но я не особо обольщался на сей счет. Как брякнул в порыве пьяного откровения Валька Голова однажды, «в нашей системе настолько мощная слежка друг за другом, у нас так делаются карьеры – именно на утоплении своих же, – что продаться просто невозможно!». Практика – критерий истины, и я эту практику только что прошел, наблюдая из машины за станцией метро. Итак, Комитет уже в курсе моих похождений. Могу представить, какого рода информацию предоставили «старшему брату» всяческие карначи.

А если все изложить в письме? Но никаких доказательств у меня нет, серьезных доказательств, весомых! Федор убит? А кем? И почему вы, гражданин Бояров, уверяете, что на его месте должны были оказаться вы? Олег Драгунский? А где он? Ах, сами отослали? И куда? Ах, представления не имеете? Михаил Грюнберг? И что Михаил Грюнберг? Он, утверждаете, Быстрова убил? А как же труп очутился в багажнике вашей машины? Ах, сами его туда погрузили? И зачем? Ах, опасались, что подозрение на вас падет? Что ж, поздравляем! Вы опасались не зря. И не морочьте нам голову наркобизнесом, мафией, наемными кавказцами!

Да и сколь бы убедительно я ни изложил свою версию, почта доставит письмо по адресу тогда, когда будет поздно. «Демьян Бедный» уйдет в круиз с героином на борту, горцы вернутся в родные горы, а я… а где, кстати, буду отсиживаться я? В гараже у Шведа? И как я узнаю о реакции на свое письмо?

Нужен сильный покровитель. Сильный и равно заинтересованный в том, чтобы распутать клубок… Мезенцев? Очень может быть! Ему, конечно, не улыбается вся эта история и, тем более, последствия – рухнет он сверху вниз непременно. Но хоть не расшибется, если я самортизирую. Должен понять! Он же умный мужик. Незнание не освобождает от ответственности. А знание, даже запоздалое, вооружает. Предупрежден, значит вооружен. С Мишей Грюнбергом лучше общаться, будучи вооруженным. Должен Николай Владимирович Мезенцев трезвым умом просчитать все варианты, хранить меня как зеницу ока и вместе со мной начать контригру. Против собственного доверенного лица, против пригретой змеи, против американо-русско-кавказского мафиози, против Мишеньки Грюнберга.

Телефон директорского кабинета не отвечал. Я выдержал более двух десятков длинных гудков. Да где же он?!

И когда я уже опускал трубку на рычаг, монетка провалилась. Ответил! Чуть было не крикнув в трубку «Николай Владимирович!», я в последний миг удержался: там, на другом конце провода явственно слышалось прерывистое дыхание – спешил человек к телефону, запыхался. Что за человек? Лучше дождаться, чтобы он первым подал голос. И он подал:

– Джумшуд?

Я нажал на рычаг. Отбой. Это – Грюнберг. Доверенное лицо, имеющее доступ в кабинет директора. А самого директора нет. Ни рядом, ни поблизости. Иначе Грюнберг не рискнул бы сообщать номер телефона некоему Джумшуду с тем, чтобы тот звонил и… докладывался? Докладывался именно Грюнбергу. О чем? О том, что «всо в парьятке»? О том, что «ми всэ уже улытаем»? Джумшуд… Да-а, полновластным хозяином ощущает себя администратор «Северной Пальмиры», если в качестве связного телефона называет директорский.

Где же сам Мезенцев?! В Комарово? А этот… Джумшуд? В аэропорту? На вокзале? В гостинице?..

Это мысль! Попытка не пытка. Терять мне нечего. Приобрету же я хоть одно доказательство… Вещественное. Куда вещественней! Одушевленное и разговорчивое. Уж я заставлю некоего Джумшуда стать разговорчивым. Кавказцы боятся привидений?

В «Хелену», ресторан при гостинице «Советская», очереди почти не было. Американские, европейские туристы, филиппинские моряки с сухогрузов, финны проходили туда изнутри, из номеров, по пропускам. С улицы же шли только свои, местные – фарца, валютчики, сутенеры, проститутки (само собой, за определенную сумму). Посторонних не пропускали вообще. Так что очереди и быть не могло. Правда, после очередного скандала (мало ли поводов в кабаке!) у администрации и спецуры проявлялся зуд: пора навести порядок! Но весь порядок заключался в резком повышении платы швейцарам за вход. Судя по стайке путаночек у дверей, как раз сегодня в «Советской» – зуд. Меня это никак не касается, я везде прохожу и не почесавшись. А уж мимо коллег-швейцаров сам бог велел. Знакомые все лица!

Проституточки шмыгнули вслед за мной.

– Эти со мной! – сделал я широкий жест.

Они хихикнули. Ничего, веселитесь, мочалки!

– Спасибо, дядя.

– Пожалуйста, тети. Сочтемся…

– Да хоть сейчас!

– Нечего, нечего! За работу, товарищи!

Кто знает, где мне сегодня придется ночевать. Могут пригодиться. Потом, позже. Много позже.

В ресторане дым коромыслом. Пьяные в дупель финские лесорубы, группка западногерманских туристок, смуглые филиппинцы, распустившие слюни под впечатлением от «рашен герлс» (эти считали за честь переспать с настоящей белой девушкой, потому платили особо щедро). Словом, как обычно – иностранцы отдыхали, а наши работали. «За работу, товарищи!». Кто-то накачивал водкой зарубежного гостя, в надежде выгодно купить валюту. Кто-то (шлюшки) демонстрировал танец живота под тяжелый рок. Кто-то (здешние рэкетиры) абсолютно трезвый ходил меж столиками, выискивая среди гостиничной шушеры еще не заплативших дань. Кто-то кого-то бил в туалете. Все знакомо, все знакомо.

А вот и те, кто нужен мне!..

По всем гостиницам Питера было негласное распоряжение: выходцев с Кавказа не селить! ни за какие взятки! Но «Советская» единственная плевать хотела на любые распоряжения. Платишь – живи! Хорошо платишь – хорошо живи. И парни с южных окраин необъятной родины своей жили здесь хорошо. Своеобразная штаб-квартира. И если искать Джумшуда, то именно тут.

Те, кто мне нужен. За столиком все вместе. Они меня знали, я их знал: зарабатывают, «кидая» продавцов автомобилей. Выручка неплохая, хватает на ежевечерний ресторан. Риск попасть под статью минимален, поскольку жаловаться милиции на то, что тебя «кинули», бесполезно. Потому парни эти – из Махачкалы, кажется, или из Ленкорани – ни во что иное не ввязывались, а тем более в «мокрые» дела. Зато знали всех своих земляков в Питере. Могут помочь…

Помощь оказалась весьма скромной. Да, были тут трое. Еще вчера. При деньгах, при оружии – серьезные люди. Джумшуд? Может, среди них и был такой. Имен не спрашивали, даже наоборот – у «кидал» с этими тремя маленькая стычка произошла, даже до крови чуть не дошло. Но не дошло: та троица сразу достала пушки, поинтересовались, есть ли еще вопросы, забрали телок и ушли. Из-за телок-то конфликт и получился. А они, трое, какие-то ненормальные, честное слово! На них даже заклинания «мы с вами одной крови» не действуют. Два дня здесь жили, а сегодня их уже нет, уехали. Да, кажется, правильно – один из них Джумшуд. Или нет. Кто может точно сказать!

А кто может точно сказать? Что за телки ушли вчера вместе с теми тремя? Местные или пришлые? Местные! Да вон одна из них, Марина зовут. Во-он там, за столиком. С мужчиной.

«Во-он там» сидела как раз бойкая путаночка из тех, что проскочили за мной в ресторан. Мужчина не в счет, какой же это мужчина, это сутенер. Кыш! Его будто ветром сдуло. А Марина заиграла:

– Привет, дядя!

– Виделись, тетя!

– То-то я смотрю… – и, признав «своего», принялась валять дурака, то есть дурочку. – Офицер, угостите даму сигареткой! – с той долей иронии, чтобы «свой», то есть я, не подумал, будто она не в состоянии отличить «своего» от клиента.

Я бросил на столик остатки былой роскоши, полупустую пачку «Мальборо».

– Ой, а полегче ничего? Они крепкие.

Полегче так полегче. Официант уже был тут как тут. Принес блок «Салема», коньяку (мне) и чего полегче (пять шампанского – даме… дамам).

– Ой, девочки! Сюда! К нам! Тут та-акой му-ущ-щина!

«Девочки» не заставили звать себя дважды. Ну, сестренки! А под шумок, под общий щебет и галдеж я навел Марину на вчерашних клиентов. Да не клиенты они, а коз-злы! Мало того, что все девчонки в синяках и укусах, так еще и не заплатили им, поутру пинками из номера выгнали, а сами – тю-тю! Коз-злы!.. Как звали? Этих-то? Коз-злы! Как же их еще называть! А серьезно? А серьезно: черт их знает, и не выговорить! Джумшуд – был такой? Джумшуд? Черт его знает! Светка, как твоего урода звали?! Джангир… Джв… Вжд… черт его знает! Что-то вроде! Да зачем тебе! Уехали уже! Дикуши какие-то! Во смотри, как укусил! Я что, теперь должна неделю в брюках ходить по такой жаре?! Паразит зубастый, противный!

В общем, проживал некий Джумшуд в «Советской». Да не один, а втроем. И втроем же гуляли, дела делали (например, на Кораблестроителей ездили, потом на Съезжинскую). А нынче их здесь уже нет. И где они, никто не ведает. Уехали. Что ж, уехали так уехали. Если селились в гостиницу по документам, то наверняка по липовым: идти к администратору, смотреть списки бессмысленно. Жаль, конечно, что я не полиглот, как Швед. А то бы побеседовал с Мишей Грюнбергом от лица Джумшуда, пощупал бы. Хотя Швед все больше на европейских языках специализируется… Да и голос мой – если и не признают Боярова, то признают: отнюдь не Джумшуд. Откуда мне знать, какой у наемного азиата голос! Короче, на сегодня поисков хватит, все равно ничего нового не узнаю, а лишь насторожу – шумок пойдет по «Хелене». Отдыхаем, сестренки!