Текст книги "Русский транзит"

Автор книги: Вячеслав Барковский

Соавторы: Андрей Измайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц)

Я цокнул. Скулеж стал еще радостней, собачки узнали меня. Еще бы! «Покажи нам что-нибудь, а?» – попросил Мезенцев в разгар шашлычков. А чего ж не показать, если внутрь уже принято более чем достаточно? Привкус все же какой-то был: мол, а теперь позабавь барина и почтеннейшую публику. Потому я и сказал: «А чего ж не показать?! Только мне партнер нужен. Кто согласен на спарринг?». Желающих не нашлось. То-то же! «Собачки не годятся?» – как бы пошутил Мезенцев. «Сгодятся и собачки!» – отшутился я. И Мезенцев сказал: «Фас!». Это, конечно, было игрой, не всерьез. Но собачки-то шуток не понимают. Короче, мы с ними напрыгались тогда, и я держал улыбку до последнего, до того, пока директор не скомандовал: «Фу!» и не пояснил собачкам: «Друг!». Так что… друг я. И для ротвейлера, и для южнорусской, и для Мезенцева. Обошлось даже без разодранной одежды. А будь на моем месте тогда мастер квалификацией хоть чуть пониже – в клочки не разорвали бы, но весело бы не было. Тот же Ленька-птенец, он бы просто прихлопнул хоть одного из псов-волков – извиняйся потом перед хозяином. А так – и волки… целы, и овцы сыты. И извиняться стал Мезенцев: «Саша, получилось как-то по-дурацки. Ты, надеюсь, не обиделся? По-моему мы немножко того… лишнего приняли, а?». И я же его успокаивал, башка оловянная: «На-армально, Владимыч! Даже интересно!». Стойкий оловянный солдатик. «Покажи нам что-нибудь, а?»…

Я вам ТЕПЕРЬ тоже что-нибудь покажу, оставлю неизгладимое впечатление!

Да, это был дом, который мне нужен. Он был обитаем – окна занавешены, свет внутри, и тени. Весь поселок еще спит, а здесь давно встали. Или не ложились, скорее всего.

Я достал пистолет. Толку от него мало, один патрон, но ПМ впечатляет сам по себе. Однако не врываться же мне с ревом: «Ложись!!!». Получу очередь в живот и привет. Навидался в Афгане… Дождаться бы, когда все они сами выйдут, и в полутьме разыграть нечто вроде старого как мир, но всегда срабатывающего «Иванов! Взвод налево! Петров! Справа! Сидоров, держи их под прицелом!». Или… или еще как-нибудь. А вот как?

Обойдя дом, я добрался до гаража. Подвальный гараж. Дверь, тяжелая, капитальная дверь поднята. Я вслушался – в гараже никого не было. Пока не было. Собачки увязались было за мной, но я скомандовал «Место!», и они подчинились. По пандусу я, крадучись, спустился в гараж. Ого! В центре стоял роскошный серебристый «мерседес», я таких и не видел, не рискую определять модель. Гурман директор! Умело сочетает средство передвижения с роскошью. Сюда-то они придут. Судя по суете в доме, как раз собираются мотануть. А на чем, как не на этом красавце! Вот тут-то я их и встречу. Из засады. Есть за чем укрыться, и обзор отличный – в дверном проеме они будут, как на ладони, а там… а там посмотрим.

Пока суть да дело, я обследовал гараж. Всегда услышу, когда они из дома выйдут, успею занять позицию.

Вдоль стен уложено всяческое автомобильное оборудование, какие-то станки заграничного происхождения, коробки с продуктами – знакомые коробки, совсем недавно такие же видел на складе совместного предприятия «Каринко-Виктори». Две полные канистры. По запаху – с бензином. А вот и то, что я искал, – смятый полиэтилен, мешочки-порошочки, остатки… Так просто их не уничтожить. Если только… если только Мезенцев не удумал устроить прощальный фейерверк (да, двух канистр многовато будет только для того, чтобы добраться до границы, а вот чтобы перед отъездом запалить дом, уничтожив все и всяческие улики – в самый раз).

Вовремя я подоспел. И самое интересное оказалось в дальнем углу гаража – люк. Подвал в подвале. Еще глубже. Вероятно, там-то и мастерская. Да, Мезенцев не глуп – упрятано основательно, а найдут – то дача не Мезенцева, дача Грюнберга: «Я ничего общего не имею с этим прохвостом, обманувшим мое доверие!», а не поверят, ну и не проверят – пожарчик Николай Владимирович вознамерился закатить куда эффектней, чем я на Константиновском. Не глуп…

Но до какой степени он не глуп, а я – наоборот, дошло только тогда, когда вдруг раздался гул. Я резко обернулся – стальная дверь гаража медленно опускалась. Заметили. Я бы их расслышал, начни они приближаться. Но не стал Мезенцев приближаться к гаражу, а дистанционно перекрыл выход, обнаружив чью-то тень в освещенной бетонированной коробке. И сработай инстинкт, бросься я к двери, чтобы как тот же Инди Джонс протиснуться в щель, которая все уменьшается и уменьшается, то мишени лучше не придумать. Если к тому же не прищемит…

И ведь сработал инстинкт, почти уже сработал – я прыгнул было к выходу, но еще один инстинкт вынудил меня застыть. Еще раз спасибо Грюнбергу за побитые почки, селезенку, печень. Организм воспротивился резким движениям. Больно! А той секунды, что тело противилось, мне хватило сообразить: стой где стоишь. И к двери я не кинулся. А она закрылась. Отрезала путь.

Да что за день такой! Недолго и клаустрофобией заболеть. Не слишком ли много замкнутых пространств?! Впрочем, здесь несравнимо выигрышней, чем на складе. Руки-ноги свободны, ПМ при мне (один патрон всего, но кто, кроме меня, об этом знает!), а главное, автомобиль – без него они никуда не денутся, так что я-то посижу-подожду, у меня времени более чем достаточно.

Дождался – чуть приоткрылась дверь внутри гаража, та, что примыкала к дому (может, через нее-то меня и расслышали?).

– Шура? – осторожно спросил… да, Мезенцев. Его голос.

– Николай Владимирович? – светски отметился я, дав понять, что узнал Мезенцева, и что, да, это я, Бояров.

– Что ты делаешь в гараже?

Удивительная наглость! Или завидное самообладание.

Ну да меня ни тем, ни другим не удивишь. И в том, и в другом я сейчас кому угодно фору дам!

– Прохлаждаюсь! – действительно прохлаждаюсь, развалившись с комфортом на куче мишелиновских покрышек. Опершись спиной о стену, я поставил ноги на бампер машины, выложил рядом с собой пистолет, вытряхнул из пачки сигаретку, закурил. «Винстон» не мой сорт, но удовольствие я получал не от вкуса дыма, а от самого процесса – и от предполагаемой реакции там, за дверью: покуривает еще! Внезапной атаки я не опасался – входная дверь тяжела и поднимается столь же медленно, сколь и опускается, а между мной и голосом из-за второй двери стоял автомобиль. – Прохлаждаюсь! – повторил я. – А то жарковато пришлось на нашем складе.

– Шура! Все перепуталось! Это недоразумение, пойми! Я ни в коем случае не позволял Михаилу… Я его просил! Я ему приказал! Шура, он плохой человек! Шура, он тебя бил? А ты… Ты сдал его в милицию? Нужно было сдать его в милицию! Сразу же! Ты не представляешь, что это за человек!

– Слушай, ты! Директор! Ты о чем?! О Грюнберге, что ли? – ценю умение Мезенцева беспокоиться о здоровье сотрудника и при этом выуживать ответы на интересующие его вопросы! – Понятия не имею, где твой Грюнберг! А жарковато – я в том смысле, что на складе «Каринко-Виктори» пожарчик вдруг случился, а я, как назло, совсем рядышком был.

– На складе?!! Что там?!! Как?!! – все же место директора Мезенцева – на месте директора Мезенцева. Вот ведь, уже мысленно за кордоном, уже все оборвал, уже возврата нет, а он заволновался – и ведь искренно! Ну что ему за дело, как там, на складе, на ЕГО складе.

– Дотла! – поддразнил я. – Увы, Николай Владимирович. Дотла. Со времен Бадаевских такого масштаба никто не припомнит. Так что… погорели вы, Николай Владимирович.

– А Грюнберг? – напомнил директор, уже не маскируясь под заботливого старшего товарища. – Грюнберг?

– Тоже погорел! – лениво сообщил я, как о чем-то, не стоящем внимания.

– В каком смысле?

– А в каком смысле вас бы больше устроило, Николай Владимирович? Чтобы он при пожаре погиб или чтобы в Большом Доме сейчас сидел?

Директор промолчал. Выжидал. А что, собственно, он мог ответить?

– Да-а, плохонького вы себе администратора выбрали, Николай Владимирович. И боец в рукопашном никудышный. И в связях, порочащих его, замечен. И болтлив не в меру.

– Ты прав, Шура, ты прав! Помнишь, я тебе еще об этом по телефону сказал? Я как раз его собирался менять. Шура! Послушай меня, сынок, у меня к тебе конкретное деловое предложение.

– Я – Евгеньевич, а не Николаевич! – одернул я. – «Сынка» оставь при себе. Сам роди, вырасти, воспитай – тогда называй как хочешь.

– Ну зачем ты так, Шура! Я же всегда к тебе относился… Ты же знаешь, как я к тебе относился. И отношусь! Поэтому и хочу тебе помочь! Ну подумай сам…

Я подумал сам. Я давно о многом подумал-передумал. И не стал затеивать дурацкой бессмысленной пикировки: мол, а кто меня в кабинет заманивал? а кто вместе с Грюнбергом мне устроил нокаут дверью? наконец, по чьему указанию Грюнберг меня чуть не убил на складе (не убил – но это уже только моя заслуга)? Короче, зачем попусту языком молоть. И я молчал.

А директор молол языком, не теряя надежды, что не попусту: и я большой молодец, что с Грюнбергом разобрался; и теперь надо держаться вместе – ведь Грюнберг обоих утопит на следствии, абсолютно лишен каких-либо принципов; и никакого обвинения нам (нам!) не предъявят, если по-умному, – свидетелями пойдем; и все еще войдет в свою колею, а из меня получится как раз такой администратор, какой нужен…

– Где? – подал я реплику. Пора кончать болтовню, утомил.

– Что – где?

– В каком ресторане администратором?

– На выбор, Шура! На твой выбор! Хоть в «Северной Пальмире», хоть в «Приюте». А еще у меня есть далеко идущий планчик – но это уже мы вместе обмозгуем – после ремонта на «Асторию» замахнуться. И не исключено, отнюдь не исключено, что…

– Я предпочитаю «Савой». Или «Максим»… Что скажешь, папаша? – тон был у меня однозначным, директор заткнулся, поняв тщетность попыток заморочить мне голову. Не станет же он с места в карьер лепить версию, что с самого начала собирался взять меня с собой за кордон, вот только найти никак не мог последние несколько суток, чтобы обрадовать, – и тут я сам объявляюсь в последний момент, какая удача, а то директор сокрушался-сокрушался и уже было решил без меня ехать…

– Ладно, Шура, – раздраженно сказал Мезенцев. – Чувствую, ты по-глупому уперся. Зря. Ты не веришь, понимаю. И зря. Хорошо! Ну а такой аргумент тебя устроит? Глянь!

Чуть было не обманул! Чуть было не попался я на его тон. Тон раздраженный, но без угрозы. Тон замордованного человека, выкладывающего последний козырь: ну если и это не убедит, то уж и не знаю!., да ты только глянь!

Я глянул. Высунул голову над «мерседесом». И тут же из проема рыгнуло огнем – автоматная очередь. Что-то типа пистолета-пулемета «узи».

Выучка афганская сработала и многолетняя тренировка – я прыгнул на пол и в полете разрядил свой ПМ в проем, откуда по мне выпалили.

Из проема, из непроглядной темноты медленно показался смуглый, ухоженный мордоворот в кожаном жилете на голое тело (относительно голое – заросшее кудряшками от живота до горла). Он покачивался, прижимая к груди оружие (да, верно! «узи»!) – не как оружие, а как примочку… или припарку. Он еще сделал шаг вперед и – повалился плашмя. Готов. Наповал. А ведь дал Бояров зарок: после Афгана – никого ни за что… Да, но за исключением случаев, когда и если не ты, то тебя. Тот самый случай.

– Не стрелять! – фальцетом взвизгнул директор. – Не стрелять! Тихо!

После автоматной очереди на самом деле стало тихо – акустика в гараже еще та, уши мгновенно заложило. Я сглотнул, еще сглотнул – слух вернулся:

– Гардаш! Ай, гардаш! Джумшуд! – бормотали растерянно из темноты проема, окликали безнадежно, но настойчиво, никак не веря, что… что одним меньше. – Джумшуд! Галх аяга, гардаш! Галх аяга!

Растерялись, не ждали. Вот они и проявились, горцы-кавказцы. Трое их было? Не ошибаюсь? Итак, осталось двое. И Мезенцев. О чем бормотали земляки Джумшуда – вот и Джумшуд проявился! – понять-догадаться не трудно. Не могли осознать, что – наповал, звали, окликали.

Не откликнется земляк Джумшуд – стрелял я, по сути, вслепую, а пуля оказалась не такой уж дурой. Сожаления не испытывал. Впрочем, как и злорадства (ведь скорее всего этот Джумшуд и полоснул Фэда по горлу – так на тебе!). Здесь не Афган, однако угроза жизни не меньшая. Они для меня мгновенно превратились в боевые единицы противника. Итого – минус единица. Недурно было бы подползти к этой единице и извлечь из-под нее «узи» – мой ПМ стал игрушкой без патронов. Но противник о том пока не знал. Начни я подбираться к телу, догадаются. Да и вообще нельзя покидать укрытие. Отличное укрытие! «Мерседес». Потому-то и «не стрелять!» мезенцевское. Машина полностью меня загораживала, а по ней лучше им не стрелять. На ней предстоит границу пересекать, да и до границы добрая сотня километров. Я представил автомобиль, изрешеченный пулями, на подходе к пограничному пункту и невольно усмехнулся. Видно, Мезенцев представил себе то же самое. Вот и сорвался на фальцет.

– Эй, папаша! Ты мне или кому? Насчет «не стрелять»? Так учти, я ведь сам решаю, а приказы свои затолкай знаешь куда?! Себе или Грюнбергу, или твоим двоим джигитам!

Я дал понять, что знаю: у Мезенцева еще два бойца. Я дал понять, что боезапасом обеспечен вполне. Второе не совсем так, но… есть желающие проверить? Желающих не было. Они даже не рискнули затащить пристреленного «гардаша» обратно в дом – кто знает, чуть покажешься, а по тебе бабахнут. Джумшуд лежал живым примером; то есть уже НЕ живым…

– Если ты сейчас не выйдешь к нам с поднятыми руками, я тебе устрою такое пекло – своих не узнаешь! Ты меня понял, Бояров?!

– Я-то понял, а ты – нет. Своих-то я всегда узнаю, как ты мог заметить. Узнаю и непременно покажу кому надо.

– Кому-кому?

– Вот-вот. Правильно мыслишь. Ты что же думаешь, кто рядом со мной стоял, пока мы с тобой по телефону мурлыкали?

– Чего ж ты один явился? Не блефуй!

– Не блефую. Ты, Владимирыч, странный человек! Мы строим что? Правовое государство. Я-то частное лицо, я на шашлычки к тебе подъехал по старой памяти. А кое-кому сначала санкция прокурора требуется. Ну, это дело недолгое при нынешнем раскладе – жди, подоспеть должны. Я подробненько объяснил, как добираться.

– Сейчас тебе будут шашлычки! Я тебе уже обещал пекло устроить! Со всех четырех сторон! Подпалю, как свинью!

– Вместе с автомобильчиком? Давай-давай! Пешком пойдешь!

– Пешком не пойду. Ты ведь не пешком сюда прибыл. И не на электричке. Так что пошукаем по кустам, где ты свою машинку припрятал, на ней и отправимся с богом. Тебе она уже не понадобится, Джордано Бруно!

– Смотри, Владимирыч, я уже сегодня горел – и, как видишь, жив-здоров. А на моей машинке далеко не уедешь – это если найдешь! – Олежек-то Драгунский, «шестерка» ваша на перламутровой «девятке», в розыске. Разве до границы доберешься – но тебе-то как раз не до, а за нужно.

Конечно, я блефовал – понятия не имел, где перламутровый «Жигуль», куда они его отогнали со двора «Пальмиры», но – ври-ври, что-нибудь останется. Не было у Мезенцева времени на долгие раздумья, должен он запаниковать после моего сообщения о возможных новых гостях из определенного ведомства.

– Я т-тебя оттуда выкурю, сволочь!

– Собачками затравишь? Так ты помнишь, как я с ними управляться могу. И с джигитами твоими – тоже могу. Ты, кажется, убедился. Есть, конечно, вариант, что вы меня запрете и подожжете, а сами слиняете. Только, Владимирыч, придется тебе не за кордоном в долларах купаться, а сидеть тихо-тихо, как мышка, и до-о-олго сидеть. В горах Кавказа. Должны ведь твои джигиты гостеприимством за гостеприимство заплатить. Горный воздух и полный покой, а? – Вот, значит, куда запропали джигиты из «Советской», на дачке в Комарово отлеживались до поры до времени, пока еще не понадобятся. Понадобились. Но тоже до поры до времени. Не возьмет же их Мезенцев с собой в Швецию или куда там! Значит… предстоит расставание. Не вмешайся я, не взбаламуть болото, расстались бы они полюбовно – директор бы им дачку подарил (царский подарок, при том, что в любом кооперативном киоске, наряду с бешеными ценниками, и листочки «Куплю квартиру за любые деньги»). Но теперь Мезенцеву как-то иначе придется прощаться с «гардашами». Как? А хотя бы как я распрощался с Джумшудом.

– Выбирай сам, Владимирыч! – надавил я интонацией. – Помощники у тебя очень… м-милые. Ты с ними не разлей вода. Или я ошибаюсь? – я еще сильней надавил, чтобы Мезенцева проняло, и чтобы проняло горцев-кавказцев (понимают они по-русски? понимают они, что с моим появлением стали лишними?). Короче, разделяй и властвуй. Если они сейчас между собой сцепятся, неважно, кто из них победит – Мезенцев или подручные. Важно, что сцепятся.

Директор тоже сообразил и заспешил:

– Давай договоримся, Шура. Ты оставляешь нам машину, мы оставляем тебе жизнь.

– Моя жизнь при мне. Да и машина ваша пока тоже при мне. Посижу, покурю, приятелей дождусь.

– Тогда поджарим.

– Ладно. Еще вариант. Но последний! Иначе нам вообще не разойтись. Ко мне сюда выходит один человек – с поднятыми руками, без оружия, с ключом от этой двери. Вы поднимаете ворота гаража, человек по моему сигналу, только по моему сигналу, выводит машину и останавливается в метре от гаража. И пусть никто не вздумает сюда врываться после того – я успею войти в дом! И уж что точно успею, это прихлопнуть кого-нибудь из вас. Годится?.. А уж там дай вам бог ноги, хотя все равно догонят. Но то уже ваша проблема. Годится?

Мое предложение было не ахти прежде всего для меня самого и более чем устраивало директора. Но выторговывать что-то смысла не имело. Так или иначе живым они меня оставлять не собираются, о чем бы мы ни договорились.

– Годится! – отозвался директор.

Потом – долгое невнятное бормотание, шепот.

– Скоро вы?!

– Уже!

– Сначала ключ!

Дверь еще чуть приоткрылась, на пол звякнул ключ.

– Надеюсь, он не от сортира, а от этой двери?!

– Шу-ура!

– Ко-оля! А ну, прикрой поплотней и отойдите от нее подальше. Я тоже могу пальнуть, вслепую у меня даже лучше получается.

Прикрыли поплотней. Отошли, как далеко – я мог только догадываться. Иного не дано. Знал бы Мезенцев, что ПМ всего лишь пугач!

Я подобрался прежде всего к трупу, перевернул его и вынул из скрюченных, коченеющих пальцев «узи». Уже легче! Потом дотянулся до ключа.

– Все на двор! – скомандовал я. – К той двери! Быстро! И без сюрпризов!

– Да! – расслышал я голос Мезенцева у закрытых подъемных ворот. – Уже здесь!

– Пусть остальные двое голос подадут!

– Хой!

– Хой!

Второй «хой», по-моему, издал все тот же директор. Оно понятно, один из джигитов должен ЭТУ дверь сторожить, чтобы, когда «оловянный солдатик» выпустит машину с заложником и кинется в дом, ему была бы оказана достойная встреча. Ну-ну! Совсем уж меня Мезенцев за оловянного держит. Но сквозь дверь джигит сейчас не станет стрелять – стоит ему промахнуться, и машину они не получат. Надеюсь, Мезенцев проинструктировал должным образом помощничка.

Я вставил ключ в скважину, провернул – заперто! С ключом Мезенцев меня не обманул. Да и зачем? По его расчетам, сам я как запер, так и отопру – и уж тут получу свое. Под перекрестным огнем. Живым они меня не оставят, это точно.

– Дальше! – крикнул я. – Поднимай ворота!

Загудел электромотор, стальная дверь пошла вверх. Раскинув ноги и сжимая в руках «узи», я залег у левого заднего колеса «мерседеса».

– Дальше! Один человек! С поднятыми руками! Чуть что – стреляю! Не в человека, а в машину, в бензобак!

В проеме показался… сам Мезенцев. Ловко! Джигиты, видимо, перестраховались, не удалось директору их уговорить. Джумшуд – сильный аргумент, убедительный. Вероятно, так и сказали: тебе надо, ты иди! Не подозревая, что играют на руку уважаемому Николаю Владимировичу. Он-то в курсе, что не в моих правилах стрелять в безоружного, он-то меня хорошо знает, в отличие от напарников. А оказавшись за рулем и выехав из гаража, не станет Мезенцев тормозить, как договорились, – рванет на полной скорости: разбирайтесь без меня, оловянные солдатики с «узи».

Знать-то он меня знал, но лысина респектабельная покрылась испариной – не шутка быть под прицелом.

– Шура… Мы договорились, Шура… Мы договорились. Уговор дороже денег, Шура… – приговаривал он придушенным голосом, приближаясь к машине.

Я не издавал ни звука. Только когда он достиг дверцы, я отрывисто рявкнул:

– Стой!

Директор встал как вкопанный. Рука на дверце.

– Открывай. Спокойней. Одно лишнее движение и…

– Шура, мы ведь договорились, Шура… Мы договорились.

– Садись! Заведешься по моей команде.

Он влез в машину. Застыл.

Как только «мерседес» покинет гараж, снаружи в проем из маскирующей темноты тут же вся обойма «узи» прилетит – горец-кавказец, уверен, наготове. И второй наготове – за той, другой дверью. Будут палить безостановочно и не особо целясь – бетонная коробка, сплошные рикошеты от стенки к стенке, какая-нибудь да зацепит.

Ладно-ладно, поиграем!

Я ухватился левой рукой за задний бампер, подтянулся к нему как можно ближе:

– Заводи!

Машина заурчала. Ну, с богом!

Я повернулся на бок так, чтобы поменьше соприкасаться с полом, моему телу сегодня уже досталось с избытком.

– Пошел!

«Мерседес» победно рыкнул, рванулся с места и буквально выпрыгнул из гаража, волоча меня за собой.

Да, прав я оказался. Тут же верзила, сторожащий момент справа от ворот, выпустил длинную очередь внутрь, не прицельно. Он заметил меня, но поздно. Глаза его следили за другим уровнем – боковым зрением он уловил что-то такое волокущееся и даже почти мгновенно отреагировал. Но он-то – почти, а я – мгновенно. Я ожидал, ЗНАЯ. Он знал, что я должен быть внутри, НЕ ОЖИДАЯ снаружи. И когда верзила направил автомат в мою сторону, я уже бросил бампер, перекатился через себя и выстрелил первым. Его вторая автоматная очередь была куда угодно, но не в меня – он завертелся волчком, не снимая палец с курка, и пули ушли в «молоко», в лес, в дом, в гараж… куда угодно, но не в меня. Джигит-верзила еще вздыбил пыль у себя под ногами последними выстрелами… и свалился ничком в эту пыль.

А в гараже что-то покнуло – пок! – и озарилось, пыхнуло светом и жаром. Попал-таки джигит шальной пулей в канистру!

«Мерседеса» и след простыл, как я и предполагал.

Спотыкаясь, полуослепленный бензиновой вспышкой, я бежал к пожарной «Волге». Догоню! Не будь я Бояровым! И не становись никто между нами!

«Волга», приученная именно к экстренным вызовам, взяла с места в карьер. Выезд на магистраль так или иначе мимо злополучной дачи. Дача полыхала белым сумасшедшим огнем.

И на фоне этого белого пламени вдруг возник черный силуэт. Очередь! «Узи»! Лобовое стекло раскололось и брызнуло крошкой в лицо. Я инстинктивно зажмурил глаза. Но руки же инстинктивно резко рванули руль вправо и тут же вернули его обратно. Удар! На меня обрушилась неимоверная тяжесть, и я на какое-то время отключился.

Очнулся я тут же. На меня что-то навалилось и прижало. Мотор «Волги» заглох. Я заворочался, наткнулся на ручку дверцы, дернул – вывалился в траву.

Только тут понял, что произошло. При столкновении того, кто стрелял в меня, подбросило вверх, и он, как снаряд, влетел в кабину сквозь разбитое лобовое стекло, припечатав меня к сидению. Левая рука не слушалась, задело пулей. Лицо и грудь липкие от крови – моей ли, джигита ли? Осколки от лобового стекла изрядно посекли – представляю, что у меня сейчас вместо лица: «Я упала с самосвала, тормозила головой».

Разорвав рубашку, я зубами и правой рукой перетянул рану. Попытался выволочь труп из машины, но его где-то заклинило – застрял. Черт с ним! Силы надо беречь. Сдвинул на правое сиденье, попробовал завести мотор. С пятой попытки удалось. Вперед!

Поселок проснулся. Пожар был… в разгаре. Дожидаться пожарных, милиции не стоит.

Ничего еще не потеряно. «Мерседес» у Мезенцева что надо, но и «Волга» специализированная, «01». Мы еще поиграем, побегаем, посостязаемся. Несмотря на солидную фору.

Приморское шоссе. Огней «мерседеса» не видать, ну, да сотня километров – дистанция, на которой есть смысл попробовать догнать. Догоним и перегоним – и в светлое будущее!

Самым большим неудобством был ветер, неустанно бьющий по физиономии. Он заставил щурить глаза, которые и так слипались (потеря крови все-таки внушительная, накатывала слабость). К тому же без лобового стекла я рисковал получить случайно отскочившим камешком, соринкой, жуком, любой самой маленькой хреновиной в глаз – на скорости за полтораста эффективней пули. Но и сбавлять нельзя. Терпи, Бояров!

Я попробовал взяться за телефон – теперь был прямой смысл звякнуть 01, 02, а мне самому и 03 не помешало бы. Но! Левая рука висела, как не моя. А правую оторвать от руля я не решился. Останавливаться, дозваниваться, объясняться – в общей сложности четверть часа уйдет. Те самые четверть часа, за которые Мезенцев может добраться до Выборга. Четверть часа при наших с ним скоростях – это почти пятьдесят километров, а он уже мчит где-то тоже около пятнадцати минут. Итого сотня. До Выборга. А я его должен догнать и взять в Выборге, до того, как он минует мост. От моста две дороги – на Брусничное, километров сорок до границы, и на Торфяники, где-то шестьдесят. Это уже погранзона. И на мосту шлагбаум, пограничники. Даже если я снесу его за милую душу и рвану по той дороге, что избрал Мезенцев. Пока суть да дело… доказывай потом, имея только… да ничего не имея! Если Головнин и компания опоздали в порту, если директор смоется за кордон, я остаюсь один с ворохом прегрешений, к которому, помимо дачного пожарища, еще трех трупов, угона служебной пожарной «Волги», приплюсуется и попытка незаконного пересечения границы. И сделают из меня такого показательного козла отпущения за неимением подлинных виновников, что только держись!

Держись, Бояров, держись! «Гуси летят…». Трасса есть трасса, на ней может произойти что угодно – бензин у «мерседеса» кончится (канистры-то в гараже остались… хотя они– то предназначались не для заливки в бензобак, и СВОЕ назначение выполнили), поломка самая пустяковая (тоже вряд ли, машину готовили заранее, да и «мерседес» как-никак, фирма гарантирует… скорее, у моей «Волги» по дороге что– нибудь отвалится, особенно после стрельбы по ней в упор!). Ладно, остается рассчитывать, что на мосту у шлагбаума Мезенцеву нужно будет пройти непременную процедуру – с документами, визой… Надеюсь, времени хватит чтобы нагнать. Иначе… иначе лучше не предполагать, что будет.

Ко всему прочему «Волга» изредка виляла, а на такой скорости недолго и впилиться в дерево на обочине или просто слететь с трассы, уткнувшись носом в дюну. А виляла она потому, что труп горца время от времени валился на меня, под правую руку. Я локтем отпихивал его обратно и с трудом выправлял машину – правая, она же единственная работоспособная. В общем, состояние очень неустойчивого равновесия.

И я чуть было не лишился этого равновесия – душевного уж точно, а вслед за ним и физического бы, когда б не спасительное «гуси летят…».

Потому что после очередного отпихивания труп вдруг коротко простонал и сказал: «Су!».

Ожил! Ветерком обдуло. Жив. Мгновенный животный ужас – но тут же радость! Горец, конечно, не самый удобный пассажир, но лучше живой, чем мертвый. Ну полуживой! Дотянуть бы до конца, до логического конца – до конца погони. И каков бы ни был ее исход – даже если Мезенцев проскочит границу, а меня повяжут, вот свидетель! Его подлечат, а потом раскрутят. Пусть у него переломаны ноги-руки, ребра, черт знает что, но главное – язык без костей, не сломается. Вот ведь только-только очнулся и: «Су!». Ругается, родненький, живехонький! Живи, гардаш, ты мне нужен! Ты даже не представляешь, как нужен!

– Су… – повторил «покойник». – Вода! Дай! Вода!

Ах, вода? Где ж я тебе воду возьму! Немного виски осталось, но и до бутылки-то не дотянуться. И не надо тебе, дорогой, сейчас воды, терпи – ты мне живой нужен. Воду в таких случаях не рекомендуют. В каких, кстати, случаях? Знать бы, что у него сломано, долго ли продержится и продержится ли?! Ничего! Осталось всего-то ерунда.

Я изловчился и коленом включил сирену.

Пришло время обратить на себя внимание. Кто-нибудь да обратит. Во всяком случае, встречные машины поберегутся – их, правда, так и не было.

Утро. Слишком раннее утро.

Эх, как бы еще если не телефон, то рацию задействовать: настроиться на милицейскую волну, выяснить, что у них! О перестрелке, о пожаре, о трупах им уже известно, конечно. И о красной «Волге» в районе пожара – тоже. Больно приметная машина, а поселок уже волей-неволей пробудился, когда я оттуда выезжал, не могли не заметить.

Скорее всего, приступили к оцеплению ни шатко ни валко. Но я пределы этого оцепления давно проскочил.

Могли и на границу сообщить, но задержат-то меня, не Мезенцева.

Эх, карначи задрипанные! Когда надо, никогда вас нет!

– Вода… – выдавил из себя пассажир. – Су…

– Сейчас-сейчас!

Вода. Перовка-речка.

Уже Выборг! Уже почти Выборг.

Через Перовку, через весь Выборг – а там и мостик! Очень нужный мне мостик. Со шлагбаумом.

Успеть бы!

Скорость пришлось сбросить – петлять по улицам при одной здоровой руке на руле – верный способ «поцеловать» стену. А мне бы все-таки хотелось поцеловать уважаемого директора. При встрече.

Давненько не виделись! Разрешите мне от имени всего советского народа крепко вас обнять и поцеловать! Два раза… Успеть бы! Хорошо хоть сирена отпугивала встречных-поперечных.

Дорогу! Дорогу!

Уже близко!

Уже скоро!

Уже башня! Башня на выезде из Выборга. Сразу за ней – всего полтора километра – каменный мост. Мой! Мой мост! Будка пограничников! Успел?

Успел!!! «Мерседес» стоял перед шлагбаумом. Шлагбаум уже поднимался. Мезенцев, сидя за рулем, уже сделал ручкой погранцам (а те – ему в ответ, не впервой он здесь, все его тут знают, документы в порядке, скатертью дорога!).

И тут я вывернул из-за башни. Сирена, красная «Волга» без лобового стекла, жуткие рожи на переднем сиденье – что моя, что полумертвого джигита. Пограничникам хватило времени, чтобы остолбенеть, и не хватило – чтобы осмыслить. Но директор осмыслил. Немудрено! Он всю дорогу, вероятно, вглядывался в зеркальце: нет ли кого позади? Есть! Гляди!

Мезенцев даже успел тронуть с места, даже успел снести шлагбаум, который не поднялся на должную высоту… (Все, Николай Владимирович! Бессмысленно! До границы так и так еще минимум сорок километров! Куда же вы!..) Но логика ему отказала, осталась паника. А я, чудом не сбив пограничников (вот чего мне никак нельзя!), вытворил невероятный, невозможный вензель и врезался в правый бок «мерседеса». Грохота от столкновения уже не слышал. Догнали и перегнали! Ура! Все… Черно…