355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Барковский » Русский транзит » Текст книги (страница 13)
Русский транзит
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 00:30

Текст книги "Русский транзит"


Автор книги: Вячеслав Барковский


Соавторы: Андрей Измайлов

Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)

Но в назначенный час у «Прибалтийской» меня ждал сюрпризик – пунктуальный до противного Швед опоздал. Я побродил, побродил. Многолюдно у гостиницы было как всегда – проститутки в дорогих импортных упаковках, фарцовщики-мелкота, валютчики – те посолидней, но тоже вовсю химичат, иногда мелькали и непосредственно туристы, жильцы. А Шведа все нет и нет.

Я подошел к валютным таксистам – их было не в пример меньше, чем обычно. И Шведа среди них не было. Где ж ему тогда быть? Первый по очереди таксер – лицо знакомое, виделись в компании со Шведом. Он меня тоже узнал, потому не стеснялся в выражениях:

– Увезли Шведа, бть-еть-мть! И еще двоих, бть, наших! Ему руку дверцей раздробили, мть-еть! А у двоих – челюсть набекрень, дырка в черепе, бть!

– Что, наезд был? Чья команда? Вы же Тихону платите! А он чего не охраняет?

– Платим, бть! Охраняет, бть! Но они же наглые, на рожон лезут, черножопые, мть-еть! Тихон узнал и обещал все у них оторвать, что болтается, бть! И оторвет, ты Тихона знаешь. Но парней этим не починишь, мть! А черножопые, сам знаешь, как тараканы – чем больше их травишь, тем их больше. Поди различи, бть, те же наехали, или новые, бть, которые не в курсе! Никакого, ыть-мть, представления о порядке! Тихон-то им устроит, только если различит которые. А я бы их всех, без разбору, бть, мочил! Понаехали, ыть-мть! Бть-ыть-мть-ить!

Я потребовал подробностей и, по возможности, без языковых красот.

– Какие к… подробности! Нас семеро всего было! А черных штук двадцать. Швед только из машины, а ему руку дверцей ка-ак хряснут! Ну мы пока туда-сюда, сообразили, они еще двоих положили. Ну мы за монтировки, и такое началось! Мы бы их без всякого Тихона уделали!.. То есть… Я в смысле, что Тихон – человек!.. Он им устроит еще тот геноцид!.. Но сегодня мы бы черных уделали, ыть-мть! Жаль, омоновцы подоспели – с дубинками, в жилетах. То есть – хорошо, что подоспели. Иначе мы бы троих-пятерых тараканов раздавили бы насмерть! Ну что, бть, тараканы и есть тараканы – шуранули врассыпную. Может, кто из них омоновцам и попался. Тогда отлично. Тогда Тихон по своим каналам выяснит, что за группа. Но ведь все потом уже, бть! А пока вот сидим, масло в голове помешиваем, мть! Клиентов возить надо, да разве после такого… сразу успокоишься?! Руки, ыть-мть, дрожат, и перед глазами черт-те что, пятна кровавые! Валюта уплывает, а…

– Ясно, понятно. Это ты всё Тихону расскажешь. Он вам, думаю, неустойку заплатит. За счет тараканов. Куда Шведа повезли, не знаешь?

Он знал. Да-а-а… Все дороги ведут – к другу-Резо, к доктору Чантурия. Ленька-птенец, я, Серега Швед…

Резо встретил меня преувеличенно радушно. Хотя черт его знает, насколько преувеличенно. Кавказское радушие – для них, для кавказцев, освященный веками, ритуал. Если и лицемерят, то от всей души, искренно: мой дом – твой дом, мой стол – твой стол, моя жена – твоя… сестра. И не раскусишь: может, шлет он тебя мысленно куда подальше. Однако провозглашает совсем иное. А самое главное – не только провозглашает, но и предоставляет.

И когда я убедился, что если и был за мной хвост, то отвалился (два часа скольжения по переулкам, броски в проходные дворы, отработанный с Афгана прием «исчезновения»), и когда неслышно, пробрался в больницу через все коридоры, лестницы, приемные покои, мимо дежурных сопящих сиделок, и когда открыл дверь в кабинет доктора Чантурия, тот (благо, что не на операции и не в прозектерской какой– нибудь, не на вызове срочном, не дома в конце концов) встретил меня… радушно. И даже не удивился. Или очень хорошо сделал вид, что не удивился, а только меня-то и ждал.

Будто и не было у него со мной хлопот, будто не по моей вине целый этаж почти на две недели оккупировался кагэбэшниками, будто не из-за меня ведущий хирург, хозяин-барин был принужден давать массу объяснений, показаний, не исключено – и в лапу давать, чтобы отвязались.

Выяснилось, отвязались. Трое моих бедолаг-соседей почему-то не стали долечиваться во владениях доктора-Чантурия – их поутру вывезла служебная машина в легком шоке. И прочее наблюдение сняли. Какой смысл? Бояров-то тю-тю. Уж куда-куда, но сюда-то не вернется, не круглый же он идиот….

Вот-вот. Иногда ситуация складывается настолько идиотская, что приходится вести себя как круглый идиот – в результате оказывается, что такая линия поведения есть единственно верная.

Резо не удивился и обрадовался:

– А-а-а! Нарушитель режима! Долечиваться явился?! Что беспокоит? – он показно разминал пальцы и вырастал из-за стола, играя угрозу и отбрасывая на стену карикатурную жуткую, как в мультфильме, тень. – Что беспокоит, то немедленно удалим! Ну так что нас беспокоит?!

– Всё! – в тон ему ответил я.

– Всё удалим! – категорично вынес приговор Резо. – Немедленно!

– Лучше не «всё», а «всех»… – конкретизировал я.

– Обижаешь, дорогой Саша!

Да, друг-Резо без лишних слов и объяснений понял то, что посчитал разумным и достаточным понять. И оказались мы со Шведом в отдельной изолированной палате – изолированной от всех, кто мог бы сунуть любопытный нос, а потом ненароком настучать куда не следует. Идеальное убежище: Швед рядом, пропитание – разумеется, не на отпущенные минздравом сорок копеек, лечение – в соответствии с прежними рекомендациями, но доза удвоена, штрафная доза: спиритус вини. Впрочем, и всерьез позаботиться о здоровье не мешает – пулю, что засела в боку, извлекли, и следует отлежаться, а не петлять по ночному Питеру, увиливая от резвых мотоциклистов и грузовичков. Короче: мой дом (то есть больница) – твой дом, мой стол (то есть не буквально больничное меню, а рацион самого Резо) – твой стол, моя сестра (то есть медсестра, на выбор, любая) – твоя… жена. «Как – не надо?! Ты что, не мужчина стал?! А твой друг что, тоже не мужчина?!».

Мужчина, мужчина, успокоил я Чантурию, просто ПОКА не надо. Немного погодя…

О своих причинах я уже говорил. А Швед – он вынужден был соблюдать целомудрие: что ни день моя тезка-Сандра навещала травмированного рыцаря (я либо в кабинете у Резо пересиживал, в нарды резался, либо в тренажерный зал спускался – отличный, кстати, зал у них в подвале: для разработки всяческих мышц, после травм, весьма кстати… а то и сауну включали, шлаки выгоняли с Ильей и Давидом, ближайшим окружением Чантурии). Мне в принципе безразлично: пришла тезка, не пришла тезка. Но Сереге Шведу было не безразлично. И тезке тоже. Бог с вами, ребята, милуйтесь! Но они, как откровенничал после этих визитов Швед, и не миловались вовсе. Больше беседы вели за жисть. Серегу подспудно Лийка мучила, маялся он из-за номера, который она выкинула: баба, она сердцем чует. А почуяв, Лийка вроде бы в сердцах, вроде бы спонтанно подала на выезд, хватит с нее, ей все это вот досюда уже, только Швед и удерживал, но если он так… то…

А то и скажу, что права твоя хозяйка… Само собой, не вдруг Лийка решилась, давно подготавливалась морально. Вот и Барабашку не с бухты-барахты загодя отправила за кордон, как бы на год, как бы по культурному обмену. И это правильно! Для Лийки – правильно. Мы живем в переломное время – и тут уж кому что отломится. Альбинос-Серега никоим боком не походил на ближневосточного родственника, мечтающего воссоединиться с дальними родственниками. А Лийка – да. Жили душа в душу? Ну и достаточно. Пожили. Раз он так, то она – так. Хотел Швед и на елку влезть, и рыбку съесть – и задницу ободрал, и в лужу сел. Короче, он меня даже немного замордовал своими откровениями каждую ночь: «Ты не спишь?.. Я одного не могу понять…». Серега– Швед, которого я особо ценил за то, что в любой непролазной кутерьме он неизменно говорил: «Понял!», этот Серега Швед плыл на глазах: «Ты не спишь?.. Я одного не могу понять! Никак не могу!..».

Чего тут не понять! Лийка ни разу в больнице не появилась, не навестила. Ну и ничего удивительного: у нее сейчас заботы поважней – с визой, с круглосуточным выстаиванием у консульства, да и очень надо рисковать нос к носу столкнуться с неизвестной соперницей у койки поверженного мужа!

Я Шведу в таких разговорах не собеседник. Я предпочту нарды, сауну, общество Резо, Ильи, Давида – нормальные мужчины, без комплексов. Как и я. Хотя даже такому обществу я предпочту полную свободу, не ограниченную пусть комфортабельной, но неволей. Рано или поздно – пора будет прощаться: дорогие гости, не надоели вам хозяева? Шведу еще лежать и лежать – перелом у него действительно сложный, дурацкий. Вот и спрашивается, зачем Сереге машина, если у него сложный перелом руки?

– Серега, зачем тебе машина?

– Ты что-о-о!

Да, по самому дорогому задел. Самое дорогое в порядке возрастания для Шведа – это: Сандра, семья, машина. Или: семья, Сандра, машина. Но – машина.

А Бояров, значит, для Сереги – никто и звать никак? А?

– Саш, нет, ну ты пойми! Как ты понять не можешь!..

Теперь уже я не могу понять? Я-то очень даже могу понять. И Серегина маета на больничной койке – в немалой степени оттого, что он давненько не видел, не гладил, не охаживал свою «вольво». И Лийку, конечно, давненько не видел, не гладил, не охаживал, но… это дело если не десятое, то второе. А первое – «вольво».

– Представляешь, ты тут валяешься, а гараж твой раскурочили по наводке и машину угнали, на части разобрали.

– Не сыпь мне соль на раны! – дурным голосом ревел Швед, притворяясь, что ироничен. – Она еще болит!

– Или еще Лийка могла на ней в Апраксин махнуть. У нее ведь тоже документы на машину? А ей ох как деньги сейчас нужны – дорога дальняя.

– Не сыпь мне соль на р-р-раны! – говорил навзрыд Швед, и не получалось у него иронии.

– А так – будет машина в надежных руках.

– В твоих?!

Да, с легковым транспортом у меня некоторым образом… не складывается. Если посчитать только за последний период, времен «русского транзита»: собственная «лохматка», милицейский «мерседес», пожарная «Волга», серебристый красавец (теперь бывший красавец) Николая Владимировича Мезенцева… Я бы на месте Шведа тоже призадумался. Но ему я не дал возможности раздумывать. В конце концов – мне НУЖНА машина. И кончим бессмысленный разговор. Каков бы ни был процесс уговоров, результат заранее известен. Да и процесс протекал хоть и шумно-тягуче, но для проформы – в ожидании Резо: все-таки надо с ним обговорить детали перегона «вольво» из Серегиного гаража под окна больницы.

– И будешь ты, Серега, глядеть на нее из окошка. А я даже побибикаю из нее, чтоб твой слух согреть.

– Да-а, а потом угробишь ее о ближайший «Камаз»!

– Ложитесь, больной. Вам вредно волноваться. Короче, считай, что я тебя уговорил. Понял?

– Понял…

Я изложил Чантурии вариант. Чантурия предложил свой вариант: Бояров никуда на своих не пойдет, а вместо Боярова отправится по адресу Илья или Давид (оба водители что надо, пять лет на «скорой» работали) и аккуратно приедут на «вольво» к больнице. Природно интеллигентный Швед мялся-жался, не возражая и не соглашаясь: с одной стороны, доктор ему – всё, а он доктору вроде бы не доверяет; с другой стороны, не будет ведь Серега растолковывать доктору все тонкости нынешних отношений в семье и возможных эксцессов, если абсолютно чужие люди вдруг возникнут у гаража, и вдруг Лийка именно тогда именно там… ну и так далее.

Я вывел Резо в коридор и доступно объяснил все что мог про кашу, которая заварилась у Шведа, и в которую он сам влип.

– Бедный мальчик! – зацокал языком Резо. – Бедный, бедный! Один, совсем один. Очень тяжело потерять жену…

Нет, никогда не определить, насколько искренне сочувствие у кавказцев. Цокал-то Резо громко и сокрушался с тяжелыми вздохами. Но по большому счету: кого скребет чужое горе?! И Резо, что называется, «принял самое живое участие», но в глазах мелькнул некий огонек – холодноватый, даже не равнодушный, просто никакой. Ритуал ритуалом, но… кого скребет чужое горе?! Весьма напоминал Чантурия в этот момент своего анекдотного земляка, который скорбно повторял: очень тяжело потерять жену, очень тяжело потерять жену… – а потом завершил: практически невозможно!

– А я сначала думал – девочка мальчику жена… – припомнил Чантурия тезку-Сандру.

– Девочка мальчику не жена… – внушительно пояснил я.

– Хорошая такая девочка! – зацокал Резо, но теперь не сокрушенно, а восхищенно. – Мальчик, получается, совсем один, да? Совсем один?

– Девочка тоже получается совсем один! – поддел я Чантурию тоном. Что-то мне перестала нравиться наша беседа: я ему про машину, а он мне про шерочку с машерочкой.

– Я могу девочке хорошее место найти. Я Марине скажу, она завтра из отпуска выходит, – Марина девочку хорошо пристроит. Надо девочку хорошо пристроить.

– Резо! – прервал я ритуальное доброхотство. – Давай пока хорошо пристроим машину. Есть у тебя еще вариант?

Вариант был.

Я с ветерком прокатился в салоне «скорой» – матовые стекла, да и кто станет разглядывать, кто рискнет тормознуть «скорую» при сирене и полных огнях. За рулем сидел Давид. На ближних подступах к Комендантскому он сирену отключил, чтобы не всполошить весь спальный район, беззвучно подкатил к Серегиному боксу. А там уж я управился сам, открыл ворота, вывел «вольво», запер гараж – и мы отправились в обратный путь: Давид на своей, я – на своей (ну на Серегиной… впрочем, моей!).

Лийкины (Серегины) окна были черны и пусты. Ощущалось: нет никого, и не просто с работы еще не вернулись, а относительно надолго никого нет. Да и какая у Лийки работа! Только на дому – пока муж по Питеру колесит, интуристов развлекает, жена плащи строчит из сырья заказчика для кооператива, две сотни заказ, в месяц до трех тыщ деревянными выходило. И если нет Лийки дома, то скорее всего торчит она в Москве у голландского консульства: виза, то-сё.

Оно и к лучшему, что не встретились, разминулись. Иначе пришлось бы мне на правах (и тяжких обязанностях) друга дома выслушивать монологи второй стороны: «Я одного никак не могу понять!». И с тупым, всепонимающим лицом подносить воды, когда Лийка схватится за горло: то ли горькие эмоции душат, то ли очередной приступ астмы. Разбирайтесь сами, ну вас всех!

А я теперь свободный человек. На колесах.

Последний нонешний денечек!.. То есть ночку. И – на волю. Куда на волю, пока не очень ясно. Работа моя накрылась, квартира моя накрылась… Что делать? Когда не знаешь что делать, делай шаг вперед. Да, это мой старый, испытанный принцип. Не могу поступаться принципами, да.

Глава 2

Но пришлось. На денек, но поступиться. Я чуть было не решил уже отсигналить Давиду, чтобы остановился, и сказать ему, мол, езжай один, а я теперь как-нибудь сам. Что мне в больнице делать? Пролежни зарабатывать? Однако… Швед ненароком рехнуться способен, если я исчезну в неизвестном направлении НА ЕГО МАШИНЕ. Да и попрощаться надо. И с ним, и с Резо, и вообще…

Они все были уже в хорошем разогреве. Судя по атмосферке, Чантурия решил утешить безутешного больного (А как же! Мальчик совсем один. За машину беспокоится, за семью беспокоится, за девочку беспокоится! И не просто мальчик, а друг Саши Боярова. Надо его утешить!). А средство известное: пили они из мензурок и пили они спирт.

– Не бойся, мальчик, не отравлю! – пошучивал Резо. – Я – не отравлю! – напирая на «я». – И ты, девочка, не бойся! Он только полезный! Как врач говорю! Мы тебе строго по рецепту разбавим! – и вливал-размешивал апельсиновый джус из импортных коробочек (апельсиновый, киви, ананас – уйма коробочек в кем-то принесенном полиэтиленовом пакете с надписью «CAMEL» и с верблюдом). Впрочем, и блок «CAMEL» был тут же, разодранный, рассыпанный. И куча других пакетов с недешевым содержимым: салями, орешки, камамбер, банки сардин, икра. И – не спиртом единым жив человек – усмотрел я, как вошел в палату, и «Джи энд би», и «Парадиз» – молочко алкогольное для дам. И дам усмотрел. Была в палате тезка-Сандра, которая норовила по-домашнему пристроиться у Шведа подмышкой. Была в палате хрустально-холодная незнакомка, которую норовил по-служебному, по-свойски подщипнуть Илья.

Медицина гуляет! И пациентов прогуливает. Мощно прогуливает! На всю больницу было бы слышно, если бы палата наша не предназначалась как раз для подобных случаев. То есть для случаев, когда люди громко кричат – а от боли, от разгоряченности пьяной… роли не играет. Главное, звукоизоляция отличная. И на тот, и на другой, и на какой-нибудь третий случай сгодится. Мы с Чантурией не раз проверили надежность звукоизоляции в предыдущий мой курс «лечения». И стол был не бедней (разве только «фирменных» упаковок чуть поменьше, но здоровая качественная еда, с рынка), и дамы ничуть не хуже (разве только менее знакомые, менее «узнаваемые»).

– Са-а-анечка! – сразу потянулась тезка. Лыка не вяжет, напоил, чертов гостеприимный сердобольный Резо. – Са-а-анечка! Прости меня! Я тебе из-з… з-зи… заменила!

А незнакомка на этой тезкиной фразе стрельнула взглядом и перестала быть незнакомкой. Только что не прыснула. Сщелкнула со своего колена назойливую ладонь Ильи и поприветствовала:

– Здрасьте, дядя!

Да, белый халат дисциплинирует, придает строгость и неприступность. Поди узнай. Узнал. Маринка из «Советской». Та самая Маринка, у которой и с которой я ночевал, когда мне деваться было некуда, а на шее «висели» труп Борюсика Быстрова, труп дяди-Федора, Фэда Каширина, и уважаемый директор Николай Владимирович Мезенцев ждал-дожидался: пора бы оловянному солдатику Боярову где-то как-то проявиться.

Я в первый момент оторопел, что для меня несвойственно. Просто не сообразил: когда же они, Резо с Ильей, все успели – и тезку-Сандру встретить-приветить, и в «Советскую» смотать в оба конца, подцепить курочку-ласточку (специально для меня?), и нахрюкаться до кондиции. И тут же вспомнил: ведь только-только, пару-тройку часов назад Чантурия упоминал неизвестную Марину. «Я Марине скажу… Марина девочку хорошо пристроит». Значит Марина и есть та Марина. И: «Здрасьте, дядя!».

Я моментально понял – она УСИЛИЛА взгляд, только полный дундук не понял бы! – мы НЕ знакомы. Что, впрочем, не мешает нам нынче познакомиться, далее – все возможно, вплоть до. Но раньше мы не встречались, ни при каких обстоятельствах, тем более при таких, каких встречались. Молчаливый заговор. Это сближает. Это не помешает.

– Здрасьте, тетя!

Единственно что – я был не в их кондиции.

– Штрафную! Штрафную!

– Я за рулем.

– За каким рулем?! – отвлекся Швед. – Ни за каким не за рулем! – Он, заслышав про родное-близкое, даже отпрянул от Резо, которому до того что-то пьяно втолковывал или требовал растолковать.

Илья инстинктом отвергнутого самца углядел во мне соперника, завопил:

– Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним!

– Утром! – примиряюще распорядился Резо. – Ранним! А пока, Саша, у тебя такая задача: догнать и перегнать Илико! Илюша, он тебя догонит и перегонит! Свой золотой зуб ставлю! – Резо наполнил мензурку до краев, протянул: – Догоняй! Догоняй нас всех!

Чего не сделаешь ради хорошей компании. Только, пожалуй, не спирт, а «Джи энд Би»… раз пошла такая пьянка, режь последний ананас.

– Порежем-нарежем-отрежем! Здесь хирурги сидят, а не эскимо на палочке!

В общем, догнал я их всех довольно быстро. Пить умею, не отнять, но дозы мне выписывались просто лошадиные. Да и полегчало с проблемами первой необходимости: машина есть, путь открыт, вот только просплюсь. Как говаривал Олежек Драгунский на излете в «Пальмире»: расслабон хляет. Правда, Юрка-напарник тут же осторожно добавлял: но напряженка еще есть. Итак, расслабон хляет, но напряженка еще есть.

И сколько бы меня ни потчевали, голова оставалась ясной. То есть да, туман, но не пьяный, а трезвый. Будто мозги обложили ватой, а сквозь нее, известно, не искажение, а просто приглушение. Контролировать себя я контролировал.

И когда мы с Маринкой в коридор ушли, на лестницу («Мы сейчас. На лестнице покурим. А вы бы хоть на пять минут проветрили здесь и не дымили бы какое-то время»). Контролировал:

– Узнал, дядя? Ты что же подумал, я как та интердевочка? Сопли розовые! Добрый мужик – писатель, только жизни не знает. Он что, думал, после его книжки все бляди побегут в сиделки полутрупы переворачивать и «утки» носить? Наоборот! После его книжки все сиделки и не только сиделки скопом в бляди побежали… Дай еще, не прикурилось! А мне даром не надо! Ни того, ни другого. Денег хватает во! Я здесь кабинет мануальной терапии веду, если хочешь знать! Я, если хочешь знать, комплекс биостимуляции, вибромассаж, если хочешь знать! Меня крутые ребята сейчас пристегивают, из Москвы, если хочешь знать. Конкурс фотомоделей. А меня – тренером, врачом, массажистом и вообще, если хочешь знать… Тьфу! Дай другую! Уже и в штатовских – поленья! А мужики, если хочешь знать, мне просто нравятся. И я без них не могу. И не хочу! Что я, лесбиянка какая-то?! А где их найдешь, мужиков?! Если хочешь знать, я ни разу с уродом не ходила. И тебя тогда… глаз на тебя положила, потому что… вот. А что нос чуток на боку – плевать, был бы мужик, если хочешь знать. И деньги беру, чтоб с падлой-сутенером рассчитаться потом. Что мне – свои что ли кровные выкладывать, если мужик нужен?! А мужиков-то приличных и нет, если хочешь знать. На глаз каждый цепляет, а потом глядь – больше не на что и цеплять. Илико этот – импотент! А этот… ну я говорила… крутой, в белокаменной… вообще педрила! Я их на метр чую, если хочешь знать! А тут никто не знает, в больнице. Тут я «не тронь – ошпарю»! Понял, да?! Ты меня понимаешь, дядя, понял, да? Ну ты понял или нет, дядя?! Договорились, да? А ты мне еще тогда понравился, ага?!

Ага, ага. Детский лепет. Я не шлюшка, я нимфоманка, я по любви. Иное время, иные песни. Книжку приплела, писателя. Да знаю я, насмотрелся всякого и всяких. В той же «Пальмире». И похожих исповедей наслушался, тетя, «если хочешь знать». Но Марина не хотела знать. Она хотела только одного – чтобы я ее не продал дяде-Резо. Да бог с тобой, курочка-ласточка! А испугалась. Испуга-алась, дурочка.

– Вы чем там занимаетесь?! Кыш! – самэц-импотент Илико забеспокоился.

– Трахаемся! – рявкнула Марина тоном, не допускающим ничего подобного. – С треском!

А я, возвращаясь в палату-кабак, контролировал сквозь «вату»: Маринины разборки – это ее разборки, но еще один враг мною приобретен: самэц-Илья.

Потому сразу присел к Резо со Шведом и целиком погрузился в их выяснения-разъяснения. Мол, абсолютно меня не интересует противоположный пол. Да так оно и есть по сути. К тому же тезка-Сандра отрубилась, сопела в две дырочки – детский организм слаб к таким порциям. Смех да и только, но свернулась она калачиком на моей койке. Фрейд не дремлет!

А Марина в палату вообще не вернулась. То есть зашла, процедила «Топ-пор веш-шай!», прихватила непочатую бутылку «Парадиза» и покинула компанию (теперь чисто мужскую), отметившись официально:

– Реваз Нодарыч, я пока в отпуске. Если завтра что – я в массажном кабинете у себя.

Резо сделал ей пальцами «отдыхай, отдыхай!», не обернувшись. Очень его занимал диалог со Шведом. Оба они, и Резо, и Швед, были на бровях – они не скандалили, но уже подступали к тому. Чантурия возмущенно цокал, показывая, что только из уважения к гостю не прекращает беседу, не закрывает тему. Швед же напирал чисто по пьяно-русски – ответ нужен только подтверждающий: нет, ты скажи, скажи! скажешь, нет?! вот и я говорю! Куда только делся интеллигентный налет университетского образования.

Самэц-Илья угрюмо буравил меня моргалами: мол, она ушла, потом ты за ней уйдешь, как вы договорились, знаем эти штучки, никуда ты не уйдешь, через мой труп!

Реши я уйти, то и ушел бы. И мысль такая плавала. Уйти. Не вслед нимфоманке-Маринке, а просто уйти. Скучно… Сесть за руль, отъехать чуть за город, там и подремать на свежем воздухе. А то – негде стало. А черт, и тут негде! И действительно – хоть топор вешай. Как на складе «Каринко-Виктори» после устроенного мною же возгорания.

Но, во-первых, при всем контролировании себя самого, принял я более чем достаточно, и напорись я на рьяного гаишника-полуночника… летай иль ползай, конец известен.

Во-вторых, я вдруг поймал тему, которую упорно развивал Серега Швед, и которую старался закрыть Резо. Тема-то банальная: отечественная медицина – хреновая, людей гробят ни за грош, тот же Цыпа!..

Цыпа. Ленька Цыплаков. Птенец. Ученик.

Понятно, почему Шведа на эту колею занесло. Мы с ним как раз третьего дня вспоминали Цыпу в связи с Серегиной травмой. В том смысле, что выскочил бы из «Прибалтийской» Ленька, как тогда из «Пулковской», и отбились бы без всяких потерь, слов нет! А я Шведу внушал, что Птенца еще учить и учить: гуси летят… И выскочи он из «Прибалтийской», как тогда из «Пулковской», потерь было бы просто на одного больше, на одного Леньку Цыплакова больше. Да что там говорить теперь-то, если Птенца мы так и так уже потеряли. Слушай, Саш, а как так получилось, кстати? Нога ногой, но от ноги не помирают! Да видишь ли, Серега, я сам толком не знаю. Вроде тромб какой-то… Краем уха слышал. А потом, ты же помнишь, все закрутилось – с комитетчиком этим, с тобой, со мной… И ведь, Саш, мы ведь его так и не похоронили по-людски, а? Точно! Серега! А кто нашего Цыпу провожал? У него ведь – никого. Детдомовский. Вот и я говорю, Саш! Па-аршиво получилось!

Вот и теперь Швед говорил:

– Реваз Нодарович, я не о вас! Но бесплатная медицина – это гроб, нет? В какой еще стране человек может откинуть коньки от элементарного перелома, и никто даже не поинтересуется?! Нет, Реваз Нодарович, ты скажи, скажи?!

– Интересуешься? – неопределенно скривился Резо. – Можешь не волноваться, ты со своим переломом выживешь!

– Да при чем тут я! – озлился Швед, обидевшись, что его заподозрили в хлопотах по собственному поводу. – Я разве про себя?! – и он демонстративно улегся лицом к стенке, оттопырив закованную в гипс руку, бурча оскорбленно: – С тобой говоришь, как с человеком, а ты… Только и знают, только и думают, лишь бы себя отмазать, я не я, лошадь не моя, советская медицина – самая бесплатная медицина в мире, советский паралич – самый прогрессивный паралич в мире…

Швед смолк внезапно, на полуслове. Заснул. Будто в прорубь.

И тут повисла глухая тишина. Каждый из нас, из еще бодрствующих, услышал эту тишину. Резо, Илья. И – я.

Расслабон хляет, но напряженка еще есть.

– Интересуюсь! – ответил я за Шведа. Получилось неожиданно жестко. – В самом деле, Резо, как так? Перелом – и нет человека. Впервые слышу.

– Он впервые слышит! – возвел очи к потолку Резо. – Нет, вы слышите: он впервые слышит! Слышишь, Илико!.. Как все-таки все люди любят рассуждать о том, чего не знают! Запомни, Саша, нет несерьезных травм! Люди умирают от укола пенициллина, от наркоза, от любой царапины! А ты говоришь: от перелома не умирают! Десятки, сотни причин могут быть! А он мне тут будет рассуждать!

Самэц-импотент-Илья согласно кивал головой, не сводя с меня глаз. И… не понравился мне этот взгляд. И Резо мне не понравился. Кавказское лицемерие кавказским лицемерием, честь мундира (точнее халата) честью мундира (халата), но…

Их обоих как прорвало. Из них без всякой внутренней логики внезапно поперли байки, полуанекдоты и просто анекдоты – и все чернушные:

Про парня, привезенного с обгорелой задницей и проломленным черепом. Плавки японские простирнул в бензине, а те взяли и растворились. Он в сердцах выплеснул все в унитаз и сам на него присел, закурил от огорчения, а спичку машинально под себя кинул, в тот же унитаз…

Про трех хирургов в сауне. «Клянусь, реальный случай! Твоим здоровьем клянусь!». Поддали крепко, тут заметили – у одного из них ноготь врастает на большом пальце ноги. Укорять стали: сам хирург, а себе же пустяковую операцию не сделаешь, ходишь мучаешься. Тот говорит: боли боюсь, боюсь и всё! Двое остальных говорят: мы по дружбе тебе сейчас под общим наркозом все сбацаем! А сауна, как у нас, тоже в больничном корпусе, все рядом. Уговорили по пьяни, маску наложили, а у того сердце остановилось – наркоз, алкоголь, мышцы распарены. Стимулировали массажем – ноль. Тогда – терять-то нечего! – клетку рассекли, прямой массаж сердца. Заработало! А когда зашили и пытались на каталку переложить, уронили, еще и ногу ему сломали. В общем, тот в себя приходит – тут капельница, тут грудная клетка перебинтована, тут нога к потолку на вытяжке в гипсе и… прямо вот так вот на него большой палец смотрит, тот самый, с нетронутым врастающим ногтем. Удружили!

Про: какая у больного температура? нормальная, комнатная, плюс восемнадцать!

И конечно, про: сестра, а если пилюльку какую или укольчик? доктор сказал, в морг!

И оба норовили по-новой налить – налить и выпить: за здоровье, за упокой, за здоровье, за упокой, за здо…

Но я же говорю, голова была туманной, но трезвой. И мы, конечно, выпили. И конечно, еще выпили. Нельзя не выпить за здоровье, если тост провозглашен врачем. Тем более нельзя не выпить за упокой души (чьей?), если тост провозглашен врачом. Им, врачам, лучше знать. Но и я тоже хочу знать. Лучше знать. А наш междусобойчик не нравился мне все больше и больше: я задаю вопрос достаточно серьезный – что еще есть серьезней вопроса жизни и смерти, тем более жизни и смерти друга! – а в ответ слышу древние байки на медицинские темы.

– И все же? – вернулся я к исходному, накрыв ладонью свой импровизированный стакан, куда Илья норовил плеснуть очередную порцию.

Илья по молодости, по неопытности был суетлив и плохо притворялся беспечным. У Резо получалось куда удачней. Но я уже поймал эту их искусственность. Напортачили и мозги запудривают. Чего упрямиться, чего скрывать?! Дело-то прошлое, а я Леньке – не сват, не брат. Впрочем – учитель. А это больше, чем сват и брат. Но дело-то прошлое, Леньку не вернуть, а я не из тех, кто задним числом… м-м… накладывает взыскания. Ошиблись – так и скажите. Врать-то зачем? Вижу ведь – врут. И чем упорней врут, тем упорней я стану дожимать, чтобы не врали. Дружба дружбой, но что за дружба, если врут? Скажи все как есть, и как бы оно ни было – дружим дальше. Нет?

Нет. Резо упрямился. Ну да и я не из покладистых:

– Все же? В чем проблема, Резо?

– Никаких проблем, дорогой! Но, понимаешь, Саша, есть такое понятие – врачебная тайна.

– При чем здесь тайна! Вот когда я подхвачу триппер, это будет тайна. А когда человек внезапно погибает…

– Умирает! – тут же поправил Чантурия.

– Умирает… Я бы хотел на тебя посмотреть после того, как ты сообщишь его родственникам: причина смерти – врачебная тайна!

– У него нет родственников! – некстати встрял самэц.

Некстати для Резо, тот послал Илье взгляд, которым убить можно. А для меня – кстати. Отличная память у Илико – подробности биографии пациентов не забывает, в уме держит. По трезвянке – в уме, по пьянке – на языке. И Резо готов был, судя по взгляду, немедленно удалить этот язык, как нечто лишнее и даже вредное. Но предпочел – по ситуации – отвлечь меня от неосторожной фразы самца-импотента задушевным монологом в адрес друга-Саши:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю