Текст книги "Русский транзит"

Автор книги: Вячеслав Барковский

Соавторы: Андрей Измайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)

Т-тоже мне, Петька с раненым Чапаем! А Рокавей-инлет пошире Урала будет, пожалуй…

Глава 7

«Товарищу Павлу». И все. Мать-перемать! В далекой– близкой стране Советов и сторублевого перевода не получишь, пока грымза почтовая твои паспортные данные не перепроверит, твою физиономию с фотокарточкой не сличит, еще и допытается: откуда ждете?! А тут… золото килограммами – кому? «Товарищу Павлу». От кого? Он знает. Он один такой. И отправитель тоже один такой. Их знали только в лицо. То есть не каждый знал, а строго определенный тот, кому поручено-доверено. Официальный распорядитель – заведующий международным отделом ЦК КПСС. Текущие операции – заведующий секретариатом того же отдела. И во Внешэкономбанке строго определенный «товарищ», держатель партийного депозита – он обязан знать в лицо своего коллегу по хм… текущим операциям и откликаться только на его голос. «Держатель»– обычный служащий банка, не располагающий (якобы!) спецполномочиями. Впрочем, почему «якобы»? Он ведь даже «вертушки» не имел, звонил по надобности из обычного телефона-автомата… Любопытно, хоть двушками его снабжали, болезного? Или пятнашками… сколько стоит нынче в Совдепе звонок? Особо не разговоришься, учитывая «уши», от которых в родном Отечестве не гарантирован никто. Потому и общались «держатель» с «распорядителем» в манере заурядной фарцы: три кирпича, тонна гравия, пять зеленых, десять листов. А доставлялась валюта собственным автомобилем, без охраны особой – лишь бы внимания не привлекать, лишь бы конспирацию не нарушить.

Ч-черт! Знать бы! Мне-то по большому счету насрать и розами засыпать, но питерские гопники зубы в порошок сотрут, бессильно скрежеща ими, когда и если до них эта информация дойдет: эх! знать бы!

Ну да поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Стоило «распорядителю» получить от «держателя» посылочку, и тут же шла команда в ПГУ: присылайте гонца. Уже, само собой, не по телефону-автомату, а по «кремлевке», по защищенной правительственной связи. Прямым текстом: присылайте. Немедленно и присылали. Передача из рук в руки, под расписку. А в ПГУ – снова тщательный пересчет, составление сопроводиловки заграничному резиденту, опись содержимого. Случайности исключены (пой, Валя, пой!) – отвечать-то в случае… э-э… случайности не только перед начальством КГБ, но и перед ЦК, а это начальство посуровей будет. Ни одного провала за все время. Разведка могла погореть на любой иной операции, но не на переброске «золота партии». Подстраховка, подстраховка и подстраховка.

Далее: канал переправки. Если груз тянул на миллионы, то его вместе с письмом резиденту паковали в дипвализу. Опечатывали тут же, в ПГУ, спецпечатью дипведомства. А печать эта всегда у Конторы под рукой. Ну еще бы! Если даже какой-то там третий атташе – отставной десантник.

Известно, диппочта неприкосновенна, вскрытию-задержанию – обложению не подлежит. Как же, как же! Венская конвенция! Но в ПГУ страховались еще и еще – подобную вализу сопровождал к «товарищу Павлу» офицер-сотрудник, и не один, бывало. (Слушаю тебя, Валя, слушаю, продолжай).

Ну а после вручения посылочки адресату (расписочку, будьте любезны!), в центр шла шифровка о выполнении задания, а расписка – опять же диппочтой… В ПГУ сообщения резидента обрабатывались, приводились в соответствие со служебно-документальным косноязычием для ЦК и вместе с распиской – на Старую площадь. Операция закончена.

Ждите когда вызовут – отнюдь не для вручения наград, а для следующей операции. Коз-злы! Кто? Хороший вопрос! Все они козлы – со Старой площади. Да и… и разведка – козлы! Отпущения. Самим браться за подобные транзиты «староплощадные» не рисковали – ум, честь, совесть нашей эпохи незапятнанны. А черную работу нелегального курьерства передоверили Конторе. Засыплется чекист – партийные боссы посетуют и пообещают «мировой общественности» разобраться как следует и всыпать кому попало.

Коз-злы вонючие! У них у самих на Старой площади – свой спецотдел по изготовлению фальшивых паспортов, печатей, париков-бород-усов. И свой подпольный МИД – выправить чиновнику дипломатические бумажки, упаковать вализу, послать хоть к черту на рога… почему нет?! Потому, что не хо-очется к черту на рога, пусть разведка этим займется, на то она и разведка.

Так ведь разведка именно что – не на то!!! Ладно бы один Головин слишком умный, но ведь и генералы не только загривки наедали – еще год назад протест накалякали в ЦК, мол, негоже использовать дорогостоящую разведку в столь дешевых операциях! То есть дешевизна относительна: грузы многомиллионные, да и агенты Конторы жертвуют собой при малейшей «засветке» (точнее, Контора жертвует агентами – автоматически, был-нету), но по сути комбинация примитивна. Для того ли взращиваются лучшие аналитические умы?! (А для чего, Валя, для чего? Разобъясни недалекому-неразумному!).

Короче, эту бумагу-претензию сам Крючков сдуру подмахнул. Либо не вник, либо не прочел толком, либо решил: пришло время брать власть. Вышел большой бульдожий скандал. И – все по-прежнему. Вот и Головин прибыл четвертого дня в Нью-Йорк к «товарищу Павлу»…

Дальше Бояров может себе представить…

Не то слово, Валя, не то слово! Однако либо ты, Валя, мне сказал все, либо – ничего. Информация-свежачок, но второй свежести. И про золото знаю, и про вализы тоже, и дискету в руках держал, с дисплея считывал…

Что такое Валя?!

Обычно характеризуют: сверкнул глазами, осекся, выдал себя резким движением. Ничего похожего. Чему-то их учат! Не сверкнул Головин, не осекся, не выдал – но при упоминании о дискете я ощутил м-м… ауру, что ли? В общем, поймал: дискета для Валентина Сергеевича Головнина – сюрприз. Не сама дискета как таковая, но Бояров как таковой, уже державший ее в руках, уже посвященный в содержимое дискеты.

Да, Валя, да! А ты что думал? ФБР не дремлет! Хельга Галински начеку. И я начеку. Я и про Лихарева знаю, но… не скажу – лучше ты, Валя, поговори еще, а я сравню твои откровения с имеющейся у меня информацией! Иначе, тебя послушать, получается – в Конторе рыцарь на рыцаре рыцарем погоняет. Ишь, оказывается, нет предела возмущению честных кагэбэшников (вплоть до Крючкова): как смеет Партия марать белые одежды чекистов грязными махинациями?!

– Валя! Ты давно с Перельманом виделся? Или ты теперь Степа? Товарищ Смирнов?

– A-а, с этим жиденышем?! Да брось ты, Саша! Он бы тогда же на меня и настучал. Обрати внимание, ни у одного из них не оказалось «ствола». А зная тебя…

Внимание обратил. Тогда же, в вагоне. Интересный расклад получается: афганское братство крепче служебно-конторской дисциплины, товарищ Смирнов-Головнин меня спас. Мы давно и неплохо знаем друг друга, лишних слов не надо: он знает, что я знаю, что он знает. И вот: отсиживался Смирнов-Головнин в дебрях «Русского Фаберже», он и натравил на Боярова дюжину нью-йоркской шпаны, отзвонил там же и тогда же в присутствии Перельмана-Буля по известному каналу, а дальше как получится. А КАК получится, он, Смирнов-Головнин, спрогнозировал заранее и рад собственной прозорливости. Для сенсея-Боярова дюжина бойцов – разминка (если без «стволов»– а распоряжение от Смирнова-Головнина было категоричным: без «стволов»! якобы для «отмазки» в случае прихвата полицией. Незарегистрированный «ствол» – серьезно, нож – мало ли, колбаски порезать, ногти почистить). Так что не покушение организовал собрат по Афгану, а как бы, наоборот, предупредил Боярова: осторожно, друг! Бояров ведь не дурак, он должен сообразить – не случайная дюжина. Если же Смирнов-Головнин всерьез взялся бы решать проблему ликвидации фигуранта, на кой хрен ему такие сложности!

– Ну да, конечно! Прострочил автоматом из окошка автомобиля – и делу конец! «Каприз»-то угнанный, Валь?

– Угнанный, угнанный.

– И?..

– В смысле?

– То есть ты сам…

– Нет, что ты! Вот еще я угонщиком не был! Скажешь тоже!

– Валь? – я состроил мину: не валяй ваньку, речь не об угоне, речь об автоматной очереди.

– А! Конечно, сам! Тебя хоть царапнуло?!

Тьфу! Спаситель! Оно так, если бы очень захотели, то достали бы очередью. А теперь сиди-размышляй: сам ли Бояров очень захотел, чтобы не достали, собрат ли Головнин долбанул поверх головы! Да нет же, нет! Я сам! Я только сам извернулся в «тендерберде»! Без посторонней помощи! Можно назвать помощью, когда из тебя делают мишень, пусть и промахиваются?!

– А витрина здорово зазвенела, скажи? И манекену пуля точно промеж глаз, обратил внимание?

Обратил. Оно так, меткий выстрел – по витрине. Профессионал подгадал бы иной фон, чтоб шума никакого, а результат – труп. Как и приказано. Будь автомат в других руках, неизвестно еще… насчет результата. Возможно, возможно. Да, и вопрос лишний: не проще ли было Смирнову-Головнину как-то иначе посодействовать собрату по Афгану. Приказы не обсуждаются, но выполняться могут по-разному.

Взять хотя бы приказ по поводу… лофта на Бэдфорд-авеню. Проще нет, чем дождаться там искомого фигуранта, выманив предварительно оттуда мелкую шваль и переправив эту мелкую шваль хотя бы в небезызвестный ангар для «игры в кубики». Проще нет, чем пальнуть от живота из «узи» с глушителем по искомому фигуранту, лишь только он дверь откроет. Зачем бы оставлять массу следов, настораживать Боярова (сигналить ему, сигналить!) – ведь он, Бояров, насторожился, не так ли? Во-от!

Во всем этом была своеобразная логика. Но очень своеобразная. Но – логика. Я так понимаю, с иной логикой на службу в Контору не берут. Большое, знаете ли, спасибо маньяку-людоеду, рыщущему по городу с наступлением темноты на предмет скушать малыша – зато дети теперь вовремя домой бегут, засветло! Что бы мы делали без маньяка-людоеда! Как бы мы волновались: чем занимаются детишки на вечерних улицах, где шляются и с кем!

Ладно. Тогда вопрос, коли ты, Валя, искренен: кто навел черный «каприз» на актерский дом? Откуда и кому знать о моем появлении там?

Искренний ответ: не знаю.

Как так?!

Очень просто. Телефон-звонок-команда. Специфику конспирации Головнин объяснять не будет – Бояров сам не дурак. Каждый знает только то, что сочтено целесообразным знать. Сочтут завтра целесообразным вытряхнуть из общего мешка товарища Головнина – и вытряхнут. Одна надежда на чутье. А оно обостряется за годы и годы работы в Конторе. И вот чует нынче Головнин: жареным пахнет, воняет, смердит. Тот же Лихарев…

– Ты понял, Саша, что в ангаре произошло?

– Да как тебе сказать…

– И про Лихарева ничего не понял?

– Да как тебе сказать… – я-то понял, но как сказать? и зачем говорить, если вопрос риторический? казалось бы! знаем-знаем ваши риторические вопросики!

Лучше надеть маску «совок-дебил»… Что-то излишне комплиментарен собрат по Афгану, но и (не забыть бы!) офицер КГБ, резко пошедший в гору после нашего с ним последнего свидания в Совдепе – уже в ПГУ, не хухры-мухры! Что-то излишне откровенен майор (подполковник?) Смирнов-Головнин.

– Перельман вам чем помешал, Валя?

– A-а, это, каюсь, моя личная инициатива. Он лично мне помешал. Дятел!

– За что и держите, не надо мне тут ля-ля. От него же никакого вреда, кроме пользы.

– Кому?

– К… конторе… – интонация у Головнина прорезалась такая, что моя маска «совок-дебил» на минуточку перестала быть просто маской. Грешен, не понимаю!

– А какое я отношение имею к этой хлебаной Конторе?!! – оглушительным шепотом проорал Валька Голова.

Что-что-что?! Ну-у, это слишком! Вот уж ля-ля так ля-ля! Э! Достаточно на сегодня!

– Саня! Ты до сих пор не врубился?! Я ж тебе рассказываю-рассказываю!..

Есть такое. Имеет место быть. Но уже замечено мною: либо ты, Валя, сказал все, либо – ничего. А за язык я тебя не тянул. За шкирку, да, тянул, выволакивая на брайтонский «бордвок». Две мили – дистанция выматывающая, особенно когда плечо прострелено. И не две, поболее получилось, течением заносило куда-то мимо-мимо. И промерзли мы оба порядком, несмотря на августовскую теплынь.

Однако стоило нам обрести почву под ногами, Валька будто ожил. Во всяком случае уже не я его, а он меня поддерживал. С простреленным плечом плыть трудно, а при ходьбе оно как-то не очень заметно. Сказывается действие оригинального препарата – того самого, который я вколол Вальке, когда он был на последнем издыхании в ангаре.

– «ВИЛ-3», Валя? – уточнил я, дабы отчасти приподнять собственное самолюбие: мол, я-то, Бояров, поздоровей тебя, Валя, буду, просто пока устал, а ты, Валя, бодр и свеж не по причине природных данных – на фармакологии держишься.

– «ВИЛ-7», Саня… – уточнил Головнин.

Пользовали нас в Афгане этой мутней. Полигон и есть полигон – не только для испытания солдатиков в реальной боевой обстановке, не только для обкатки идиотических планов войсковых операций, но и для проверки новейших фармакологических препаратов. Ежели эксперименты на живых людях проходили удачно (с точки зрения специалистов-наблюдателей), то, я так понимаю, им, препаратам, давали зеленую улицу, но для очень и очень избранных. Ежели эксперименты заканчивались неудачно, всегда находилась сотня причин, объясняющих внезапное помешательство, безудержную дрисню, нескончаемые глюки: Афган, сурово тут! А в случае чего всегда имеется возможность списать подопытный материал на боевые потери. Парни наши в Афгане чихать хотели на всяческие нежелательные последствия – лишь бы СЕЙЧАС захорошело, а ПОТОМ хоть трава не расти. Типичная черта: на гражданке готовы выхлебать что угодно, был бы запах и градусы, – а после и ослепнуть, и оглохнуть, и ножки протянуть. Зато неплохо побалдели, а? Этил-метил– пропил-бутил-винил-бензол… А в Афгане при той психической и физической нагрузке сам Бог велел, а врач – Бог. Велел, выдал, рекомендовал. И правда, тонус моментально повышался, ребятишки чудеса творили (по большей части страшненькие). «Уколемся «вилкой»? – Давай!» «ВИЛ-3»– «вилка» в просторечьи. Как-то этот «ВИЛ» расшифровывался, наверное: валорис… иммуно… локаль… А может, и попросту, без затей, в честь ФИО? ВИЛ! В стране, где и стадионы, и детсады, и племенные совхозы, и метро (Ленинградский ордена Ленина имени Ленина…) нарекаются в честь самого человечного человека, могли недолго думая и препарат окрестить в ту же честь. Препарат, превращающий человека в зомби. Кстати, у так называемого идеологического противника аналог нашей «вилки» называется именно «зомби». По сути точней. Впрочем… По сути одно и то же. Чучело человечного человека и есть зомби: помер давным-давно, а, гляди, вечно живет, а, гляди, дела-то какие творит, спаси-сохрани! Вашим, товарищ, словом и именем!

«ВИЛ-3»– так было в Афгане. Я не пробовал, я соблюдал психическое и физическое равновесие благодаря каратэ-до, о чем уже не раз упоминал. Валька же… Вроде бы тоже не пробовал. Во всяком случае при мне. Но не исключаю – когда препаратик прошел проверку и был рекомендован для очень и очень избранных, Головнин попал в их число. Теперь, значит, «ВИЛ-7». Вероятно, еще более эффективный, но и без побочных эффектов. Любопытно, какой-такой «ВИЛ» всучили Перельману-Булю в знак особого доверия, в знак принадлежности к избранным? Любопытно, что там взаперти вытворяет тихушник-антиквар? Растормаживание мозговой корки– подкорки влечет некоторые… неудобства. Каждый «вилочник» раскрывается. Если ты глубоко внутри себя зверь, этот зверь и выпрыгнет. Если ты раб, то пока всю обувь хозяину не вылижешь, не успокоишься. Если альтруист, то на всех парах побежишь собственную кожу пересаживать первому встречному, у которого… ботинки прохудились.

Я не пробовал. Еще и потому, что… черт знает, каких чудовищ родит сон разума. Ну их!

Между прочим, перед налетом на Бэдфорд-авеню пуштуно-таджики приняли дозу, укололись «вилкой». Вот и… Звери выпрыгнули. Валька сказал, мол, сам ужаснулся – переборщили – но разве остановишь!

Между прочим, Валя, своеобразный побочный эффект на тебя оказал «ВИЛ-7»– язык развязался-развязался. Как же тебя в разведке держат? Этак ты каждому идеологическому противнику выболтаешь всю подноготную – и не потребуется иглы под ногти загонять! Да?

Нет. Не каждому. И не противнику. Зря, что ли, их, «конторских» парней, заранее обрабатывают и на ВИЛ-реакцию испытывают. Валентин Сергеевич Головнин (Степан Сергеевич Смирнов) – идеальный исполнитель приказов начальства, вот ведь что выяснилось. Стопроцентный «винтик». Приказано – исполнено. И никаких подсиживаний, темных замыслов о спихивании старших товарищей со служебных кресел для собственного утверждения в них, в креслах. То есть при размышлении здравом он, конечно, примеривался и так и сяк, но глубоко внутри тормозил: начальство! Примерять, да, – но примириться.

То-то после укола «вилкой» в ангаре Головнина обуял трудовой энтузиазм: Лихарев – старший по званию, Лихарев отдал распоряжение. «Здорово, а?!». То-то Валя рычал-скалился, когда я вынудил его нарушить приказ старшего по званию. Потом-то ясно – инстинкт самосохранения посильней «вилки» будет, ползи-ползи. Хотя… скомандуй тогда полковник Лихарев: «Майор! А ну, закрыть меня своим телом! Выполнять!», очень может быть, кинулся бы Головнин выполнять. Его счастье (или несчастье?), что черному полковничку не до того было, да и попал Валя меж двух командиров. Забавно, я для него – командир. Не зря, ох, не зря тренировал я в свое время Валентина Сергеевича. Каратэ-до. Почитание учителя, беспрекословное подчинение учителю – основа основ. Чему-то я его все же научил. Основам. И вот… Когда иного начальства не оказалось, Бояров-сенсей сгодился. Слушаю и повинуюсь, учитель! Э-э, нет, Валя, это я тебя слушаю, говори!

Повинуюсь!

Конечно же, все сказанное Головниным-Смирновым надо было делить надвое. «ВИЛ-7» – не «ВИЛ-3», да и многолетний «конторский» стаж вырабатывает столь искреннюю манеру вранья, что сам врешь и веришь! Я и разделил надвое: откровения о партийном мухлевании с валютой-золотом – да! забота о неприкосновенности сенсея – да, но…

Мне бы еще прокачать Вальку Голову, пока он под воздействием «вилочного» укола, мне бы еще кое-что и многое уточнить. Однако я-то «вилкой» не пользуюсь, неоткуда взяться приливу сил. Отлив. Ну да утром еще побеседуем, теперь вроде у Головнина обратного пути нет, теперь вроде он без меня никуда. Завтра пообщаемся – и бегать далеко друг за другом не надо, в одной гостинице живем. Живем, братцы-сиамцы!

А гостиница – «Pierre»…

Это было бы очень по-русски! Назло кондуктору! Заказать роскошный номер в чуть ли не самом фешенебельном отеле на Пятой-авеню (240 баксов в сутки!) и не поселиться. Обидно, да!

Хотя изжил-таки я другой «русский синдром», но было бы обидно. Подобно Ване Медведенко ни за что не поступил бы, но обидно. Ваня Медведенко – это весьма приметная питерская фигура была (впрочем, почему «была»?). Когда он заваливался в «Пальмиру» (не к ночи будет помянута!) пустой, то с порога орал: «На халяву я беспощаден!» и был беспощаден. Обслуга и постоянные клиенты терпели его с трудом и с удовольствием. Враль, приставала, матерщинник, эдакий «ужасный ребенок»– только годков за пятьдесят. Поговаривали и не без оснований: помимо основного рода занятий, является дядя Ваня куратором «Пальмиры» от известного ведомства. Во всяком случае, когда мне пришлось растаскивать кучу-малу, спровоцированную Медведенкой, убедился – при всей жирности и псевдонеуклюжести боцмана с торгового судна боец он еще тот. Драка-махалово удалась тогда на славу – и посуда вдребезги, и мордой об стол, и кровянка. Мишаня Грюнберг, покойничек, врезался тогда в самую гущу порядок навести – только и стриганул ногами, невольное сальто сделал, попав под руку дяде Ване. А Мишаня Грюнберг не из слабаков был, пусть и говнюком оказался в конечном счете. Я-то вмешался, утихомирил разгулявшуюся публику. И Медведенку утихомирил, но по-хорошему – взял на прием, обозначил и шепнул укоризненно: «Дя-а-адя Ва-аня!». А он мне контрприем обозначил, но не провел: «Спок, Шурик, спок!». Такой… будда – классическая фигура сенсея. Зачем боцману приличное владение наукой рукопашного бой – не на «Потемкине» ходит, не к подавлению бунта готовит. Да он и не скрывал принадлежности к известному ведомству. Настолько не скрывал, что создавал впечатление: врет! И советником тайным Хошимина он состоял, и в форме вьетнамского ополченца Кампучию прошел, и патрульных гвардейцев в Уругвае на хрен посылал (К слову! Большому и малому боцманским загибам Медведенко меня и обучил. Тем самым, которые я не к месту и не по адресу употребил… Марси… Надо бы Марси отзвонить. Пока не заснул!). Да, так вот настолько нагло он врал, что верить его байкам мог разве что ребенок. Ан заваливался в «Пальмиру» с чемоданом долларов и швырял их направо-налево пачками. Где взял? В опустошенном городе Пном-Пень набрал. Полпотовцы уже сбежали, но никто другой еще не вошел, если верить Медведенке, он первым был, вот ведь чемодан долларов! Раздарил, куражась, всем и каждому – бумажки… А через неделю снова объявился: верните, у кого сохранились! На кой тебе, дядя Ваня? Да я, дурак старый, выяснил: нумизматы за каждую такую бумажку червонец дают! Это ж сколько я червонцев разбросал!.. Ну-ну, весь наш персонал по-тихому к нумизматам побежал, а те их отослали к м-матери. Медведенко, одним словом! Советский боцман с фигурой сенсея и типично русскими выкидонами – как в «Национале».

«Националь». Застрял как-то Медведенко в Москве – при деньгах, в большом подпитии. Ночевать оказалось негде. Стар я, рассказывал, блядей снимать на вокзале. Короче, двинул нахально в «Националь», вложил в паспорт тысчонку и протягивает администратору (халявщик беспощадный, но щедрый, когда при деньгах!): мне, говорит, всего на одну ночь. Дева-администратор глазками на тысячу загорелась: «Ой, не знаю, как и быть. Все занято. Есть, правда, люкс. Но туда завтра должен въехать камерунский фирмач… Ладно! Вот ключ, но учтите – завтра ровно в десять утра, не позже, вы оттуда потихоньку спускаетесь. Не подведете?». Ни за что! Паспорт-то у девы, да и в Москве пик антиалкогольной свирепости, а Медведенко пьян, как… как Медведенко! Ну и, рассказывал, беру ключ, поднимаюсь. Открываю, и первая мысль: «Так нас, бля, фраеров и надо учить!». Комнатуха в два квадратных метра с потолком в те же два метра. Банкетка, швабра, ведро, выключатель отсутствует. И к деве не вернешься для скандала – вытурят на улицу и паспорт не вернут, что я, не знаю их, что ли?! Всю ночь проворочался на банкетке. Я ж как свиноматка, а банкетка ма-аленькая. X– холодно!.. Утром очухался – пить, умру! Где здесь хоть ведро? Пощупал окрест, наткнулся на ручку какую-то – открылось. Мать-мать-мать! Свет! Цвет! Простор! Пять комнат! Потолок для жирафы! Три кровати! Две ванны! Два биде! Ковры! Холодильник! А в нем водка-коньяк-джус-боржоми! Ясно, нет? Я вчера не в ту дверцу сунулся, в подсобку попал, где уборщики инструмент свой хранят. Мать-мать-мать! На часы глядь! Полдесятого! Что можно успеть за тридцать минут? Главное, опаздывать нельзя – действительно заявится иностранный фирмач, тут-то меня под белы ручки спровадят в ментовку. Ну, я – к холодильнику, в обе руки по бутылке и из горла – водка-коньяк-водка-коньяк. Все три постели разобрал, повалялся-побегал-попрыгал на них. На обоих биде посидел, фонтанчики попускал, на ковер плюнул. В общем, натешился. Ровно в десять ноль-ноль выхожу с каменным лицом – уборщик в «моей» ночной комнатухе шерудит. И я ему небрежно: «Э-э, любезный! Уберите номер!». Вот, бля, история!..

Историй таких у Медведенки было неисчислимое количество, и он как герой выглядел не в самом выигрышном свете. Жлоб, скандалист, пьяница, провокатор (кстати, некоторых участников той «пальмирной» общей свары загребли менты на выходе – оскорбляют, мол, своим видом человеческое достоинство! только того и надо было Медведенке, да и ментам… кто знает доподлинно?!) – а вот поди ж ты! Как, интересно, подействовал бы «ВИЛ-7» на российского распустяя Ваню Медведенко?

Однако я – не Медведенко. Хотя и долларами, видите ли, разбрасываюсь (240 баксов в сутки! и не каких-то там кампучийских!), и в роскошный номер, видите ли, никак не заселюсь.

Черт меня дернул заказать апартаменты аж в «Pierre»!

Нет, не черт. Подсознание. Гриша-Миша-Леша ведь лопотали о гостинице, до которой они «довели» московских лохов (другое дело, что за лохов они приняли Головнина-Смирнова сотоварищи). «Пьер»? «Пьерро»? А мне, когда я пальцем водил по телефонной книге в будке, было абсолютно безразлично, какой отель. Лишь бы обеспечить себе убежище от колумбийских детишек крестного папы-Карлы. Ну и по принципу «что-то знакомое» ткнул. Будто в кабаке здешнем, где карта блюд пугает иноязычной неизвестностью (в том же китайском ресторанчике давным-давно, в Чайна-тауне… Марси! Надо все же звякнуть Марси…) – выбираешь хоть отдаленно созвучное.

Вот и получилось, что мы с Валькой Головой – под одной крышей. Этажи разные, крыша одна.

Добрались мы до отеля без особых приключений, просто на удивление! Ночь безлунная, небо обложено. Ливень и хлынул, когда нам до берега метров пятьсот оставалось. Жара все эти дни стояла чисто ашустовская, нью-йоркская. Назрело, прорвало. Все что ни делается – к лучшему. Мы с приятелем – не дядюшки-Черноморы, мы просто под дождь попали, ага!

Я, правда, подумывал направиться к «Русскому Фаберже» – рядышком! Отсидеться, просушиться, да и… прибарахлиться – хозяин-то нынче замурован, и хозяин ли он теперь? А кто новый хозяин, не Смирнов-Головнин? Тем более! Но – такси. Будто нас только и дожидалось. А ноги мне уже отказывали. Валька вздернул большой палец, стопанул. Поехали.

Тебе куда? А тебе куда? Ах, какая неожиданность! Все что ни делается – к лучшему.

Отель действительно шикарный. Поскромней надо быть, Бояров, поскромней. Угол Пятой-авеню и Шестидесятой стрит. Йтальянистый Метрополитен-клаб и тут же – небоскребный отель с верхушкой типа шатра. Нет, не догоним Америку и не перегоним… Он, отель, небось, аж в тридцатых годах построен, а в Совдепе и в девяностых предел мечтаний и взлет архитектурной мысли – «Космос» на манер растянутого аккордеона… Эх, помнится, гуляли мы с Камилем Хамхоевым и с ребятами из сборной в «Космосе»! Внутри-то там ничего, вполне уютно…

Ну да и тут внутри уютно. – Мистер Боярофф? Вам пакет. Доставить в номер?

Мне? Пакет? Ах, да! Одежка! Сам же заказывал.

– Спасибо. Завтра. Утром.

– Мистер Смирнофф? Ваш ключ.

Деликатная вышколенность. Вышколенная деликатность. Видок у меня после всех сегодняшних злоключений мало соответствует столь шикарному отелю. И вообще! Тишетка, сникерсы, штаны непотребные, все в дерьме каком-то. «Вам пакет». С одежкой – не желаете ли привести себя в порядок? И Вальке: «Ваш ключ»… – рука у него снова плетью повисла, а второй рукой он эту «плеть» непроизвольно придерживал… – ключ от номера изящно был опущен в нагрудный карман пиджака. (Да, это вдвойне-втройне удача, что существует у людей Конторы рефлекс «без пиджака ни шагу!»– и простреленное плечо укрыто от посторонних глаз – дырочка? за гвоздь зацепился! – и ключ есть куда сунуть, не вынуждая джентльмена к болезненным телодвижениям. Счет оплачен, остальное – личная жизнь.

Лифт. Валька назвал свой этаж. Я промолчал. Демонстрация взаимного доверия: уж номер ключа профи Головнин (таки Смирнофф!) засек, как и я, впрочем, засек номер его ключа. Без слов ясно – мы сначала к Вальке. Хотя бы для того, чтобы дверь открыть. Как не помочь обезрученному собрату по Афгану! Заодно понюхать чем пахнет…

Запашок у него в апартаментах был казарменный. И порядок тоже казарменный. Только не солдатская казарма, а офицерская. У солдатиков-то если и воняет, то сапожным кремом, мастикой, портянками и поллюцией, а порядок у солдатиков идеально-уставной, иначе пожалте зубной щеткой сортир вычищать! Офицерье же распрягается вовсю: вонь перегарная, одеколонная, колбасно-копченая, табачная, конопляная, блевотная. Порядочек же в номере Смирнова-Головнина был такой, будто полдюжины Медведенков здесь тешилось, стремясь уложиться в полчаса. Бар-дак! И, естественно, картонка-табличка снаружи: «Please, Do Not Disturb!». Не лает, не кусает, а внутрь не пускает – у нас в Америке, в отелях такая табличка понадежней любого замка. То-то! Личная жизнь.

Посреди всего этого бардака мы с Валькой и сели. И я сказал: «Говори!». Старший сказал, сенсей распорядился. Валентин Сергеевич Головнин и посвятил меня во все вышесказанное.

Когда же я подскочил от возмущения (так вроде правдиво все изложил Валька Голова, и вдруг – он не имеет отношения к Конторе!!!), собрат по Афгану и проорал диким шепотом: «Ты до сих пор не врубился?! Я ж тебе рассказываю-рассказываю!».

Он же мне рассказывает-рассказывает: за все время не было ни единого провала при переправке «золота партии», а нынче – случилось… Гриша-Миша-Леша, Бояров, полиция. Это – звон. Откуда он – резидентуру не интересует, но волнует. Кто виноват? Головнин. Что делать? Загасить звон, лечь на дно. С чего начать? С ликвидации: Гриши-Миши-Леши, Боярова и… Головнина.

Он же мне рассказывает-рассказывает: Контора жертвует агентами при малейшей «засветке», из мешка могут вытряхнуть в любой момент! Головнин-Смирнов и сюда бы ни за какие коврижки не вернулся, если бы… если бы здесь оставались пусть самые расчудесные, но лишь коврижки. Ясно? Нет?

Он же рассказывает: дипвализы набиты под завязку! Не здесь, естественно, а в… в надежном месте. Но «ключик» от надежного места – здесь. И что это за «ключик», знает только Головнин, которому и поручено вручить груз «товарищу Павлу». Но вот стоит ли?

Он же рассказывает-рассказывает: там, за Океаном, в Совдепе творится НЕЧТО. Никто толком не знает, что? Но НЕЧТО. Головнин чует – жареное! Будь нынешняя ходка благополучной, майор Головнин, может, и вернулся бы на Родину. Однако есть ли смысл совать башку для очевидного откусывания, если… Да и на руках сумма приличная. Ты не представляешь, Саша, насколько приличная. Любые деньги когда-то кончаются, но если их по умному вложить, то… И «Русский Фаберже» тоже не тележка с «горячими собаками», «Русский Фаберже» даст такую прибыль!

Он же рассказывает-рассказывает: Перельман свое отыграл, а Степан Сергеевич Смирнов приказал срочно свернуться, фирму приказал передоверить указанному Смирновым лицу. Лицо же это – пока тайна. Даже не столько коммерческая, Саша, сколько жизненно важная для того самого лица. Перельман один-единственный знает имя «преемника» (ну и Головнин, разумеется!), нынешней ночью Перельман сыграл бы в «кубик», а «Русский Фаберже» перешел бы к… к частной фирме, ничего общего не имеющей с КГБ, разве что в прошлом, но отныне не желающей иметь ничего общего с Конторой.