Текст книги "Русский транзит"

Автор книги: Вячеслав Барковский

Соавторы: Андрей Измайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

А я – на Реепербане. Улочка специфическая. Всего и всякого навидался, но здесь букет – пышный, махровый, разнообразный. Что ни говори, сколь богатый опыт ни имей, а – заводит, не мгновенно (чай отрочество-юность в далеком прошлом), но постепенно заводит. До тугой пружины. А в животе, в голове булькает-бродит «молоко». Только я шагнул было спьяну под красный фонарик – Хельга меня плюх в машину. Едем. Да как же так! Показали и не дали!

Дали… Забылся в машине, просыпаюсь в отеле. Просыпаюсь – что такое? М-м… уестествляю. Кого бы это? Спичкой чиркнул: так и есть – фроляйн Галински, с энтузиазмом переходящая во фрау Галински. Ну да в том моем состоянии… все, что движется. Поручик! Но не такую же страшную, гы– гы-гы!

Гы-гы-гы: работа с автором! А рычала она заправским баритоном, и мата подобного я не слыхал со времен завсегдатая «Пальмиры», боцмана Вани Медведенко. Баритоном! Грудным голосом, если угодно. А я, главное, в процессе (процесс– то пошел!) еще и размышляю: ежели по коридору пронесет кого нелегкая – точно решат, мол, геи слиплись. Я тоже громогласен… Баритон и бас из номера – страстные вполне. Работа с автором, чтоб тебя!

Потом, когда она меня успокоенно оглаживала и рокотала что-то бессмысленное (и сильный я, и рельеф классический, и шрамов много, но они украшают… в общем, бессмысленное), мне и пришел-явился неопровержимый довод, прошмыгнув ассоциативно (бас – баритон).

– Хеля! Бодибилдинг, говоришь? Конкурсы? А как тебе аналогичный конкурс: мисс (мистер?) женственный мужик. Нормально?

– Гадость!

– Да ведь то же, что и ваши хреновины!

– Гадость! Гадость говоришь! Фу, гадость какая!

Но запнулась, углубилась в себя. Поздно…

Да, поздно. Мы впоследствии еще не однажды проводили хм… работу с автором. Кто начал пить, тот будет пить. Справедливо и для хм… работы с автором. Честно скажу, своеобразное… своеобразие имелось: ну там… сокращение тренированных изоджимом мышц… ну и… ну все, хватит – и так спотыкаюсь через слово. Кому интересно, попробуй сам.

Длился, по счастью, сей период недолго. Работа с автором завершилась (то есть та, что по контракту, а не та…). Печатно-полиграфической оперативности западной – завидуй, не назавидуешься. «Транзиты» мои пошли. Двадцать процентов материализовались в нечто материальное. Сколько – не скажу, спрашивать-интересоваться – дурной тон у нас, в Америке. Хватило. Настолько хватило, что ни в какое добровольное агентство, ни в какое ICM не пришлось обращаться – сам оплатил перелет. И по прибытии в субсидиях не нуждался. И за жилье – сам, по восьмой программе пусть убогие живут. А я – беженец, но не убогий. Беженец: «лицо, находящееся вне страны, в которой проживало в последнее время, и не имеющее возможности либо желания возвратиться туда либо не желающее воспользоваться защитой этой страны из– за преследования или обоснованного страха перед преследованием там… из-за участия в определенных социальных группировках, а также из-за своих политических убеждений». Обоснованный страх перед бывшей страной проживания – имелся: бывшая страна проживания предпочитает не защищать Боярова А. Б., она предпочитает нападать.

Но к кому конкретно прибежать? Не чтобы сесть на шею, а чтобы дух перевести, передохнуть, стакан… чая, условно говоря, выпить. Лийка Ваарзагер. Лев Перельман. Навестил. Лийка обжилась – и не где-нибудь, а в Нью-Кеннане. Это – Коннектикут, час-полтора от Нью-Йорка на северо-восток. Типа Петрозаводска относительно Питера. Но по уровню – Нью-Кеннан отнюдь не Петрозаводск. Его так и кличут: Next Stop Paradise. В смысле: Нью-Кеннан, конечно. Не знаю, каково там на следующей остановке, не был – но и на этой обосновалась Лийка не хуже, чем в раю. Это ж какие средства нужно иметь! Грешным делом посочувствовал Сереге Шведу – ободрала его Лийка до нитки, отбывая на родину предков, в Ханаан, очутившись в конечном счете в Новом Ханаане, читай Нью-Кеннане. Грешным делом протелепатировал Сереге Шведу через Океан: ах ты, тихушник! на интуристах в Совдепе СТОЛЬКО не заработать! где же и какую ты, Серега, жилу откопал?! Но чуть позже извинился мысленно же перед Шведом: не обдирала Лийка бывшего мужа, а своей головой всего добилась – и не на стезе кройки-шитья кооперативных плащей, а на стезе компьютерных заморочек. Нет пророка в своем отечестве, только и обречены светлые головы в Стране Советов, по Лийкиному выражению, «спускать мозги в унитаз». Чем и вынуждены заниматься. А в Штатах мозги ценятся. Не в понимании питерской компашки врачей-вурдалаков, а в понимании: мозги – мысли. Лийкины мозги были по достоинству оценены – в особнячках и виллах Нью-Кеннана обитают не самые нищие граждане Америки. Кстати, я там прилично приоделся. Плащик от «Барберри», костюм от Кардэна… Звучит с долей пижонства, но доля эта поубавится и вовсе на нет сойдет, скажи я о цене. Скажу: плащик – тридцать баксов, костюм – четвертак. Умри, питерская фарца, от зависти…

Поясню: Армия Спасения распродажу проводила, я и подоспел. Что, спрашиваю Лийку, миллионерам здесь шмотки по дешевке достаются? Наоборот, отвечает, миллионеры здесь шмотки по дешевке сдают. Здесь живут, здесь и сдают. Ни разу не надеванное (стал бы я обноски приобретать!) – просто великовато, вероятно, а то и элементарно от щедрот: Армия Спасения – дело святое, благотворительность для тутошних тугих мешков – удовольствие такое же, как для совковых новоявленных биржевиков – обжирание икрой-арманьяком– мальборо-интердевочками.

Короче, у Лийки я несколько сробел, чего уж там. Потому и хамил непроизвольно, подъелдыкивал: в Питере у Лийки вся кухня вениками была обвешана, а здесь весь особнячок, куда ни ткнись, пылесосами, турбощетками и прочей безделицей для наведения стерильной чистоты заполнен. Пунктик у Лийки. Я и хамил: ты, никак, коммивояжером? Усмехалась понимающе: язви-язви снизу вверх, зелен виноград. Да, мне пока до уровня Ваарзагер не допрыгнуть… Но распрощались тепло. Книжку ей подарил, «транзиты» свои: тут, говорю, и про вас, про тебя. Наезжал к ней еще несколько раз… Астма Лийкина делась куда-то окончательно и бесповоротно. Барабашка, пацан, вытянулся, повзрослел, уже каратэ увлекся: «Анкл-Саша, а покажите еще раз тетцуи-учи! А вы когда к нам придете?». Копия – Серега Швед! Мать на полторы головы перерос…

Это – что касается Лийки. Что касается Левы Перельмана – он тоже неслабо пристроился. Открыл салон-магазин. Антиквариат, разумеется. На Манхаттане – не по чину до поры, до времени. Но и Брайтон сгодится до поры, до времени. Салон «Русский Фаберже». Мудак Лева! Будто есть какой-то иной Фаберже, кроме русского! Хотя… Если в том смысле, что имеется еще и «советский Фаберже», то да. Мол, у нас только подлинники! Ну-ну! Эти подлинники Лева торговал– переправлял на пару с Моней Стырским аж в начале восьмидесятых. Когда легендарного Моню повязали, экспертиза не смогла отличить копию от оригинала – мастер! Моню-то Стырского повязали, а Лева по обыкновению увернулся. По какому обыкновению – я еще в первом «транзите» рассказывал. А сейчас Моня Стырский, по проверенным слухам, имеет свой офис на Адмиралтейской и не жалуется. Уж какие там слухи, если новинки Фаберже регулярно выставляются в перельмановском салоне. Тандем Стырский-Перельман живет и побеждает, а прошлые недоразумения – в прошлом. Бизнес есть бизнес.

Лева от душевных щедрот мне предложил было в дело войти. Но это не мой бизнес. Криминальный душок – ну его! В перспективе – поглядим, а пока…

Пока я предпочел заняться тем, что знаю-умею как никто. Лийка компьютерами заправляет как никто. Михалыч махинирует с антиквариатом как никто. Я в каратэ-до работаю как никто…

И ведь оказалось на самом деле – как никто. Как никто в хваленой Америке.

В Совдепе, причесывая всех под одну гребенку, семьдесят с лишком лет внушали: скромность – признак ума. Я-то добавлял: когда других признаков нет. Мне ближе иная истина – не менее, а то и более классическая: скромность – лучший путь к неизвестности. А значит: рекламируй себя сам. Словом и делом. В любом журнале типа «Blackbelt» есть информация о предстоящих турнирах alloverthecountry. Причем по всем видам единоборств. Дело за малым: сесть за телефон, обзвонить организаторов.

Мне – тридцать пять, пора бы и завязывать. Тяжеловесы в спорте живут дольше, до сорока… но уже не чемпионят. И не по причине, скажем, снижения скоростных-силовых показателей, хотя и по этой причине. Просто подступает переоценка ценностей, критерии и уровни мотивации меняются. После тридцати начинаешь понимать – есть нечто поважней верхней ступеньки. Прагматизм: если без надрыва можно стать вторым и получить две тысячи долларов, если можно стать первым и получить пять тысяч, но в придачу – серьезную травму… то выбирал две тысячи. Порядком остудилось безумное честолюбие (юношеское!), без которого, кстати, и невозможно стать чемпионом.

Если против меня выходил бешеный бык из тех, кого просто невозможно завалить (убить – да, но завалить – нет, а убивать – не мое, не увлекаюсь), если мне противостоял «бульдозер», я затевал пятнашки на татами. Под свист публики. А свист у них – знак одобрения. Частенько добивался я подобными «танцами» и побед: «бульдозеры» выдыхались, бензин на исходе, остается чуток толкнуть.

По телефону представлялся многократным чемпионом СССР, обладателем шестого дана, выходцем из буддийского монастыря, младшеньким в семье советских дипломатов, похищен годовалым несмышленышем, воспитан-обучен в наилучших традициях восточной школы, семнадцати лет от роду заскучал-заболел ностальгией, накушался кислородосодержащей травы и по дну перешел Амур, на Родину через границу…

Американцы доверчивы. Впрочем, я их доверия не обманывал. А если где-нибудь и зарождались сомнения, то по проезде я переодевался, показывал пару-тройку ката, разбивал полдюжины кирпичей, пяток досок. Вопросы есть? Вопросов нет. Да и победы одерживались мной с подавляющим преимуществом. И это хваленая Америка, где спорт – вообще помешательство?!

Ну да понять можно. Для Штатов спорт – очень важное, очень серьезное, но увлечение-развлечение. А мы, когда лет двадцать назад занялись каратэ, воспринимали его чем угодно, но не просто спортом – раковиной-нишей, куда пытались укрыться от общества развитого-завитого социализма; способом духовного и нравственного совершенствования; искусством, которое поглощает целиком… Все эти мотивы имелись и у меня. Главным же я выбрал: каратэ как реальное боевое искусство, где безразлично, с каким противником работать и вообще сколько их, противников-соперников – у тебя их просто нет!

Боксер, борец, еще кто-либо стоял против меня – разницы не было. Напротив! С мастером, специализирующимся в одном, определенном виде работать проще – он в силу той же специализации жестко запрограммирован. А я – нет. Тактической игрой удавалось в большинстве случаев загнать в безвыходное положение. Гибкость ума частенько поважней гибкости суставов будет. Вот благодаря собственной универсальности удавалось перестроиться (блаженной-блажной памяти: перестройку надо начинать с себя! и это прауильно!): лайт-, фул-контакт каратэ, кик-боксинг, тайквондо, саньда – да что угодно! Несколько легких тренировок, психологический настрой – и вперед! Другое дело, эта универсальность не позволяет достичь мировых высот в каком-то одном виде, зато почти гарантирует выигрыш у бойцов среднего класса. Да и нет у них иного класса, кроме среднего, даром что мало-мальски громкий турнир оглушительно кличут Мировым– Вселенским-Галактическим. Тот же открытый Чемпионат Мира в федерации Чака Норриса – UFAF. Весьма условное название, эта система не слишком популярна – в Штатах, пожалуй, но чтоб в Мире… Да и сам Норрис при ближайшем рассмотрении (вот-вот! эк приподнялся Бояров по совковым меркам, но…) порядком развеял миф о себе: конечно, неплохо, хорошо, отлично сохранил форму для своих лет и… не более того. Видали мастеров и покруче! В том же зеркале. Нет, без трепа! А фильмы первых побед мастера на чемпионатах – и вовсе без слез не взглянешь. Хотя и сам я когда-то начинал. Ну, так вот: я бы и этот открытый норрисовский чемпионат выиграл, кабы не судейство. А судьи кто? Американцы. А самые-самые лучшие мастера где? Понятно, в Америке. Это вам любой американец скажет, тем более если он – судья. Ладно! И второе место почетно. И деньги неплохие. Я уже говорил.

Так я и ездил-колесил. Почти год. Со временем стало утомлять. Да и насморк надоел, почти хронический. Поездки дальнорейсовые, комфорт, казалось бы, полный. Там три автобусные компании, каждая норовит перещеголять: PeterPan, Bananza, Greyhound. В любой штат – за необходимый и достаточный срок, кресла мягкие: не зашелохнет-не прогремит, кондиционер в салоне. То-то и оно. Внутри прохладно-уютно, высунешься на остановке ноги размять, выпить– закусить, отлить-выложить – жара ташкентская. Неизбежная простуда, только ее выгонишь парилкой и иным горячительным – она снова тут как тут: очередной турнир, очередной рейс, очередной перепад температур. Да и не только. Накопилось: травмы афганские, травмы питерские, травмы, наконец, франкфуртские. Восстанавливаться не успевал. Словил нокдаун, потом второй, заосторожничал. Последнее дело – выходить на татами с единственной мыслью в голове: не пропустить удар в эту самую голову. Вот и кончилось все если не печально, то закономерно. Здоровущий негр, эдакий Билл– Морд, фунтов триста против моих двухсот с небольшим, попал – и как попал! Со времен отключки в эспэшном гадючнике Бесо такого не бывало. То есть сознание приходилось терять, но не по причине вполне корявого маэ-гери. От чего страхуешься-перестраховываешься – оно и случится. Случилось.

Отдыхай, Александр Евгеньевич, буддист монастырский, нирвана. Имеется в виду не совершенная удовлетворенность и самодостаточность, а отсутствие желаний и отрешенность от внешнего мира, буквально: угасание. Санскрит. Увлекались, в курсе… Иного в глубоком нокауте не надо – какие еще желания при полной отрешенности! Разве – самому уйти с татами, уйти, а не уползти, не быть унесенному… У советских собственная гордость. Из гордости я таки встал в полный рост, сошел на своих двоих, ручкой, рассказывают, помахал. Рассказывают – я-то ничего такого не помню, зомби, в глубоком нокауте, а марширует. До раздевалки, рассказывают, домаршировал, где и сломался напрочь. Отдыхай…

Отдых есть перемена деятельности. Тренером? Ну, тренером. Пришлось бы почти все средства вложить – зал, аренда, тренажеры, реклама. Девяносто шансов из ста – пролечу.

Опыт организатора – агитатора имеется, но совковый, не американский. Нет, риск благородное, но не благодарное дело, мне бы чего попроще. По-английски я за год без малого насобачился будь здоров! В строгом соответствии с «заявлением понимания»: «занятия английским языком возможны по вечерам». Я вообще круглыми сутками практиковался, только что не во сне. Да и во сне – ловил себя – лопотал на местном. Желаешь стать полноценным гражданином – соответствуй. А ностальгия… Лева Перельман удачно высказался: «Ты только пойми меня правильно, Саша, но я и сам сначала думал: никуда не поеду, ностальгия замучает. А потом понял: ностальгия – это тоска не по месту, где жил, а по людям, которые окружали и теперь остались там, а ты здесь. И давно уже здесь! Н-ну? Ты, Саша, только пойми меня правильно, меня в Союзе ностальгия замучила. Сколько ни пей, русским не станешь. И вот я здесь!».

Он, Лева, – здесь. Пусть мне-то не вкручивает, почему столько лет не решался за Океан – кому как не мне знать. Однако прав, кудлатый! Тоски по Отечеству пока я не ощущал. Никаких симптомчиков. Вот Хельга… Где у нее Отечество? В Германии? В Штатах? В России? «Откуда ты русский знаешь? – Дедушка-прадедушка полуполяк-полудекабрист. Дворянская кровь, бабена мать!». Ну верно, дворяне – они исключительно матом изъяснялись, если Пикулю довериться…

Так что словарный запас я накопил приличный. А с иными накоплениями – проблема. Нищенствовать не грозило, но вечно-поминутно думать о завтрашнем дне – значит, портить настроение дня сегодняшнего. Предложений на переиздание «транзитов» не поступало, третий «транзит» на машинке долбать – из пальца высасывать? Экстраординарного со мной вроде не случалось, а выдумывать не умею и не хочу. Приврать – да, святое дело. Но туфту гнать напропалую – ищите писателей. А из меня какой писатель?! Не будь Хельги – и того бы не было.

Хельгу, кстати, я на голубом глазу отослал куда подальше. И повод веский: ты, бабена мать, закабалить меня думала? мне специалисты растолковали про твой контракт, бабена мать! ищи себе другого автора, бабена мать, и проводи работу с ним! а я на дух не выношу аферисток-дворянок, бабена мать, и женщин, которые матерятся круче алкаша совкового, не выношу, бабена мать! поняла, бабена мать?!

Поняла. Бабена мать… И это еще самое пристойное, что довелось выслушать в ее ответной речи. По справедливости если, то молиться я на Хельгу должен за все про все. Но молиться – увольте. Никогда и ни на кого: ни на дедушку-Ленина, ни на Господа нашего Иисуса Христа, ни на дядюшку Сэма. На равных – пожалуйста, но молиться?.. Да и не ради молитв та же фрау Галински меня держала – работа с автором завершена, «работа с автором» продолжается. А когда чуешь, что баба в головенке своей уже сварила некую лапшу и вот-вот приступит к навешиванию этой лапши на уши, – отсылай куда подальше и слова подбирай простые, однозначные, обидные для гарантии от возвращения с: «мне ничего от тебя не надо, мне только хотелось бы понять, что ты хотел сказать, что ты имел в виду, когда… тогда». (Но, видать, недостаточно просто и однозначно я выразился тогда – всплыла Хельга! Все-таки закатаю я ей в пятак, доведись встретиться!).

Ладно, еще не вечер…

И после злополучного нокаута встряхнулся, решил: еще не вечер, нынешнее поколение Боярова в лице Боярова будет жить при капитализме. Тратить баксы, полученные за «транзиты», нежелательно… – протранжирю, а дальше? Стабильный заработок нужен. В Бороу-парке околачиваться? Гадать: повезет, не повезет? Не по мне. Да и везение там пошиба такого, что ниже не опустишься: ну сто двадцать баксов за удачную неделю, ну триста – в разгар работ по благоустройству участков, на Лонг-Айленде… а предел мечтаний: верба– нуться в Айдахо или в Техас – пятьдесят в день и хавка. Не по мне. Ищите, наниматели, дурачков без статуса и пудрите им мозги федеральным законом пятилетней давности: мол, беру на себя риск, нанимая, а вам, парни, придется отпахать за два-три доллара в час. У Боярова Александра Евгеньевича законный статус, форма 1-94.

Сунулся было на курсы программистов. Учиться, учиться и еще раз учиться – да вдруг алтын. И опять не по мне, выяснилось. Группа занимается шесть месяцев – это, объясняют, минимальный срок, позволяющий реально подготовиться к борьбе за рабочее место, по общему убеждению. Общее оно, может, и общее, но не мое. Полгода штаны протирать? Да и Лийка отсоветовала. Я ей звякнул – говорит: своих программистов пруд пруди, девать некуда, при том, что квалификация намного выше… Ну разумеется! Где уж нам уж – чай не в Нью-Кеннане обитаем, с грехом пополам на Шипсхэд-бей зацепились. Недельку-другую отходил на эти курсы, в общих чертах освоил компьютер – три аккорда, одна тональность, ритм– «восьмерка». Плюнул, бросил.

Тут и Лева подкрался: «Саша, ты только пойми меня правильно, но как твои дела, Саша? Не надо, не говори, я знаю, как твои дела. Нет Торы без хлеба, Саша, ты только пойми меня правильно. Я, Саша, тебе тоже не говорю, как мои дела. Но все кругом видят, как мои дела – здесь столько завистников, Саша, и просто бандитов, Саша. А, Саша? Ты только…».

… Понял я его правильно. Мечты сбываются. Перельмановские мечты о бояровской защите его совковой давности. Я правильно тебя понял, Михалыч? Не без того, не без того.

Видать, на роду мне написано. Стоило пересекать Океан! Впрочем, стоило. Платил Лева щедро – и это мудро. Лишь цепной пес сторожит хозяйское добро, довольствуясь конурой и миской баланды, я иные условия предпочитаю. И эти условия Лева мне создал. А после визита ребятишек-шалунов колумбийского «отца» Карлоса, Перельман и вовсе засыпал меня отнюдь не только словами благодарности – заполненную депозитную карточку я вернул банковскому кассиру с весьма и весьма толстой… суммой. Толстосум-Бояров, бабена мать!

А история следующая приключилась: Лева откуда-то надыбал партию очень внушительных рубинов, явно смухлевал. Я не вникал в подробности, мне за другое платят. Но как раз тогдашний эпизод чуть было не посеял сомнения: не зря ли тебе, Бояров, платят? А я просто на толчке высиживал – по милости Марси. Потянуло ее, видите ли, прошлым вечером в Чайна-таун! Выход в свет! Мисс Арчдейл и мистер Боярофф! Все встают! Китайский ресторан! (И на кой нам китайский ресторан непременно в Чайна-тауне?! Их, китайских, если приспичило, и в Гринвич-Виллидж – до жопы! Я, к примеру, пристрастился с похмела к «Ruffino» – ну дык не езжу за семь верст в Литл-Итали хлебать, нашел у себя в Квинсе уютный итальянский кабачок!). Только в Чайна-тауне, видите ли, умеют по-настоящему готовить-подавать истинно китайские блюда! Гребешки, тухлые яйца, водоросли, червяки полуметровые, ах-ах! Готовить-подавать умеют. Вероятно. Но все ЭТО я не умею есть. Но съел. Героически. О вкусах не поспоришь – с дамой, которая избрала тебя и… вот такое вот меню. Наутро же – пора в «Русский Фаберже», сижу в неглиже… Прислушиваюсь, а что это там у меня внутри? Но работа есть работа – собрался в кулак, доплелся до Брайтона. Лева! Привет! И – семеня-семеня, в сортир. Китайский ресторанчик мне оказался и действительно – до жопы. Эт-то кр-руто!

Ну и вот. Чуть было не посеял сомнения. Но моментально их рассеял – дайте только штаны подтянуть.

Короче, выхожу. Смотрю: Лев ручки вверх вскинул, пальчиками рефлекторно шевелит, будто исполняет традиционное па танца братцев-еврейцев – вроде ввинчивания лампочки. А помимо Левы, в нашем салоне – двое смазливых мерзавцев. Именно такие, как в плохоньком кино: высокий каблук, облегчающие костюмы, прически – волосок к волоску, рожи полуженские, невзирая на усики. Само собой, мерзавцы! Кем они еще могут быть! Но помимо чисто внешней схожести с плохими парнями из плохого кино, они и вели себя соответственно. Один держал в обеих руках большущий пистолет («обрегон», как я понял, сорок пятого калибра, Мексика) и не просто держал, а нацелился аккурат в лобешник Перельману. Второй принял позу римского мальчика, играющего в лапту, – а вместо биты была у него стальная труба не меньше метра, и газетка тут же у ног валялась, только-только развернул. Крушить собрался? Наш салон? Наш «Русский Фаберже»? Всего неделя после ремонта!

В общем, я прыгнул… Позволил себе просраться, позволь и другим. Ну я им и дал просраться. Пистолет выпорхнул у первого красавчика птичкой-бабочкой. В плече у красавчика еще хрустнуло. А пистолетик– «обрегон» я успел в воздухе перехватить-поймать. Да, точно – «обрегон». Второй гость даже позы не изменил, замер. Эх, парнишка, тебя бы облить киселем, заморозить и – в Эрмитаж. Статуя!

Казалось бы, полный порядок. Но мудак-Лева с перепугу врубил систему: решетки-жалюзи бронебойные упали с грохотом – на входе, на окнах; пульт где-нибудь у копов замигал-заверещал. Ситуация! Я в ситуацию въехал на раз. Ни одной мафии не нравится, когда ее людей сдают полиции. Мафии вообще мало что и мало кто нравится – но договориться можно: стерпится-слюбится. За исключением случая… подобного случившемуся случаю. Мудак-Лева! Любое решение в сложной ситуации годится, но оно не должно быть необратимым. Надо успеть «обратить».

Я успел. Оперативность понадобилась не меньшая, чем при обезвреживании красавцев-мерзавцев. Полиция-то примчалась мгновенно, до двадцати не досчитал! Но за эти… семнадцать мгновений я успел: трубу зашвырнул на стеллаж, «обрегон» – в бачок сортирный, с глаз долой… Гостей установил в позе гостей: во, гляньте, какие у нас тут замечательные безделушки – Фаберже, и не какой-то там, а русский!

Сигнализация? Хрен знает! Сработала непроизвольно. Бывает. Техника довольно паршивая, куда нам, американцам, до японцев, прощенья просим.

Хозяин? Вот хозяин! Мистер Перельман. Все в порядке, мистер Перельман? (Не трясись ты, идиот! И не кивай! Скажи!) Олл райт! О’кей! Файн!

Это? Покупатели. Первый раз видим. Надеемся, не последний – мы рады каждому покупателю. Колумбийцы? Вы полиция, вам видней. Прослышали, вероятно, о богатом выборе, аж в Брайтон выбрались. У нас богатый выбор: серебро, малахит, чароит, вот рубины недурственные… Что у него с рукой? У этого? А что у него с рукой? Мистер, у вас что-то с рукой?

Я? Компаньон. Охрана. Если бы налет, разве бы я не принял мер? Вам и хозяин скажет (Скажи, мудак! Не кивай!).

Ни словечку моему копы, разумеется, не поверили. Потоптались, для очистки совести спросили: а что у вас там? а там? а за стенкой? Самый дотошный из них даже в сортир нос сунул (екнуло: «обрегон»! в бачке!), но отпрянул ошалело – после моих потуг э-э… послевкусие в клозете – святых выноси. Что ж, извините за беспокойство. Это вы извините!

А святых – не святых, но колумбийцев вынесли и загрузили в машину. Мистер, у вас же рука сломана! Да-а? Никогда бы не подумал. До клиники. Заодно и выясним личности. Что ж вы, парни, так – без удостоверения личности, хоть какого, хоть водительских прав?! Халатно, парни, халатно.

Лева, спрашиваю позже, когда все устаканилось, что им надо было? Саша, отвечает, а я знаю?! Врет, глазенки больно честные. Случайный наезд? Не верю. Брайтон – русская территория, китайцы-негры-колумбийцы гулять гуляют, но чтобы рискнуть наехать… С этими крези-русскими только свяжись! Известный эпизод (и не один), когда громила-негр прижал нашего худосочного русака: отдавай, мол, что есть. И наш доходяга поначалу понять не мог, чего от него хотят, а поняв через пень-колоду, гнал этого громилу три квартала чуть ли не той же пнем-колодой. Командировочный из Союза, каждый доллар – кровный, считанный-пересчитанный.

Лева, подъезжаю с другого конца, что за рубины? Плечиками пожимает: рубины как рубины. Не морочь голову, Михалыч! Колись! Я не особый знаток, но просвещен: рубины – это Колумбия. Фаберже – русский, жемчуг – китайский, алмаз – южноафриканский, рубин – колумбийский. Не все рубины колумбийские, но все колумбийские – рубины. Лучшие – оттуда. А эти – не худшие. Колись, Лева, хуже будет. Не от меня, мудак! Без меня охотники сыщутся, двое уже только что наведывались.

Лева Перельман струхнул тогда порядочно. Мне так ничего и не объяснил, но по телефону тут же принялся вызванивать кого-то. И лицом выражал: приватная беседа, Саша, ты только пойми меня правильно.

А спустя два дня наш «Русский Фаберже» снова почтили своим вниманием: кадиллак-аллигатор подрулил, метров двенадцать в длину, метров шесть в ширину. Это ж сколько, прикидываю, народу внутрь помещается. Много! Дверцы захлопали, полдюжины молодцев повыскакивало. Неужто все к нам? То-то, прикидываю, разомнусь, люблю с группой работать. Однако, прикидываю, не проще ли им по классическим канонам разнести вдрабадан наш салон прямо из машины – в полдюжины смычков полить короткими очередями. Ан седьмым из аллигаторного авто ступает на брайтонский тротуар махонький господинчик, сеньор. Сеньор! Остальные – так, сопровождение, почетный караул. И не просто почетный, но и функциональный. Ну и придется мне пофункционировать, если что, прикидываю, – все до единого при «пушках», скрытых под пиджаком. Не особо и скрытых – говорю же, латиноамериканцы страсть как обожают облегающие костюмы, любая выпуклость э-э… выпукливает.

Да-а, придется…

Не пришлось. Сеньор Вилланова соизволил выразить понимание и расположение. Да, недоразумение. Да, партия рубинов. Да, она предназначалась не сеньору Перельману. Да, сеньор Вилланова знает, что сеньор Перельман ни о чем не подозревал. Да, посредники, конечно, посредники. Да, сеньор Вилланова разделяет возмущение сеньора Перельмана: знал бы, не связывался. Да, сеньор Вилланова правильно понимает сеньора Перельмана и может твердо заверить того: никто и никогда больше не свяжется с этими нечестными людьми, вы только поймите меня правильно, сеньор Перельман. Вы поняли? Чудно! Сеньор Вилланова уверен в честности сеньора Перельмана. ТЕПЕРЬ уверен. Два дня назад такой уверенности еще не было, а нынче появилась. Потому сеньор Вилланова выражает огорчение в связи с недоразумением два дня назад, в связи с недоразумением, в результате которого мог пострадать ни в чем не повинный сеньор Перельман. А также ни в чем не повинный сеньор Боярофф. Нет, сеньор Перельман, рубины – ваши, вы же уплатили за них. Если сведения сеньора Виллановы точны, вы уплатили за них… столько? (Ого! Через плечо Левы цифру я разглядел. Вслух коротышка не произнес, листочек показал. Такую сумму и вслух-то не произнесешь – дыхание перехватит. Ну, Лева!) Рубины – ваши, сеньор Перельман, бизнес есть бизнес. Но здесь был по чистой рассеянности оставлен один пустяк. Сеньор Боярофф, как полагает сеньор Вилланова, мог его, пустяк, обнаружить…

Мог, мог. Забирай свой пустяк сорок пятого калибра, нам чужого не надо. Ничего примечательного, обычный «обрегон», ни инкрустаций, ни каменьев, ни слоновой кости – не антиквариат, а «Русский Фаберже» специализируется на, знаете ли, антиквариате. Но, видно, много висит на этом «стволе», если сеньор Вилланова упомнил о нем.

Сеньор Вилланнова еще раз выражает сеньорам искреннюю и глубокую благодарность. В особенности – сеньору Бояроффу. Сеньор Боярофф правильно понимает сеньора Вил– ланову? Чудно!

Чего ж не понять. Тут и дебил поймет: парней ментам не продал, «ствол» не засветил. Нет, дебил, пожалуй, не понял бы: и красавцев тех двоих за милую душу полиции бы сгрузил, и «обрегон» – туда же. Лева чуть было и не поступил так.

Вот, значит. Сеньоры не откажут сеньору Вилланове разделить с ним скромный ужин в знак взаимного благорасположения? Какую кухню предпочитают сеньоры: итальянскую? мексиканскую? французскую? китайскую? (Только не китайскую! Только не это!). Договорились, мексиканскую.

Лева все не мог поверить, что столь безболезненно отделался. И пока мы обжигались мексиканскими блюдами, ерзал-вертелся: все ему мерещилось ограбление подчистую «Русского Фаберже» колумбийскими бойцами, пока ихний крестный папа отвлекающе ужинает в компании сеньора Перельмана и сеньора Бояроффа. Ну, полный мудак! Сказано тебе, Лева, недоразумение улажено. И благодари судьбу – не порешили за мухлевания с камешками. Знал же, что рубины «замазанные»! Жадность обуяла? И благодари судьбу – сеньор Вилланова ограничился разборкой посредством… посредников (никто и никогда больше не свяжется с этими нечестными людьми). Постигла их, посредников, судьба Гриши-Миши-Л еши, понимаю. (То есть по времени – наоборот, Гриша-Миша-Леша заполучили «галстуки» в точности такие же, как и Левины посредники. Да за что ж они-то, бойцы питерские, заполучили?!) Можно было за компанию и Михалычу повязать галстучек – делов-то! Но своеобразный кодекс у колумбийского крестного папы имелся. Хотя не только и не столько поэтому, понимаю. Первая попытка провалилась по вине Боярова (благодаря Боярову!) – вторая не в кайф, для полиции дорожку протаптывать: красавцы-мерзавцы на заметке, «ствол» опять же.