Текст книги "Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

«Как же поступить?!» – продолжал лихорадочно думать я, хромой походкой пробираясь сквозь бурлящее на улицах Нового Бомбея человеческое море – волшебное место, где человек в нелепых одежках с чужого плеча и браслетах от цепей почти не выделялся из толпы.

И тут мой пораженный пережитым шоком мозг тронула очередная шальная мысль, которая никогда не пришла бы в него в спокойном состоянии.

§ 27

Детские сады не принадлежали к числу мест, которые мне часто приходилось посещать. Не считая маминого центра Хаберна в Олтеницы, где я часто бывал до пятнадцати лет, судьба еще не забрасывала меня в места воспитания маленьких детей. Наверное, в таких местах всегда очень много шума, беготни и смеха. Но когда они расположены в «желтой зоне», и в маленьком тесном помещении собирается не менее двух десятков непоседливых сорванцов не старше пяти лет – это превращается в настоящий бедлам. Остается лишь дивиться абсолютному спокойствию женщины с красивыми темными волосами, спина которой видна среди мелькающих, как ракеты, дьяволят. Облепленная своими подопечными со всех сторон, она чувствовала себя, как рыба в воде. Для такой работы нужен талант. Я бы, пожалуй, предпочел ловить преступников на улицах.

Из задумчивости меня вывел слегка настороженный вопрос, заданный кем-то на хинди. Это была другая воспитательница, полненька молодая индуска в желтенькой униформе здешнего заведения. Должно быть, ее внимание привлек подозрительно одетый высокий мужик, пялящийся на детей из дверного проема, в который обычно заходили лишь родители, пришедшие за своими чадами.

Я показал жестом, что не понимаю ее.

– Вы кого-то хотеть забрать? – повторила она на плохом английском.

– Мне нужна ваша коллега, – произнес я, кивнув на женскую спину.

Мне невероятно повезло, что я смог найти это место без навигатора. Ведь я слышал о нем лишь однажды, во время разговора, которому не придал тогда большого значения. Оставалось лишь благодарить цепкую память, над развитием которой я усиленно работал в последние двенадцать лет: начиная от тренингов в «Вознесении» и заканчивая полицейской практикой.

Кинув испуганный взгляд на стальные браслеты вокруг моих запястий, воспитательница несмело попятилась в сторону женщины, облепленной детьми. Я терпеливо ждал, пока спокойная и счастливая в окружении своих воспитанников брюнетка выслушает подозрительный доклад своей коллеги и повернет ко мне голову. Состроив нечто вроде улыбки, я помахал ей рукой.

Минуту спустя мы уже были наедине. Оставив детвору на попечение приятельницы, она торопливо завела меня в маленькое помещение с холодильничком, столиком и диванчиком для сна, отделенное от детского зала полотняной завесой. Здесь, по-видимому, отдыхали здешние воспитательницы. Заходя следом за мной, она плотно задернула завесу. В ее движениях, прежде столь плавных и спокойных, появилась легкая нервозность. Должно быть, она не ждала, что кто-нибудь вроде меня вторгнется в ее хрупкий мирок, который она так бережно хранила.

Мне стало немного неуютно. Человек, который меня здесь встретил, совсем не был похож на ту женщину, к которой я пришел за советом. От одного взгляда на осененное светлой радостью лицо, купающееся в лучах детского смеха, становилось ясно – она оставила свое прошлое позади.

– Мне не стоило приходить, – сказал я вместо приветствия.

– Господи, – повернувшись ко мне, воспитательница детского сада с ужасом и жалостью оглядела мой потрепанный силуэт. – Что с тобой случилось, Димитрис?

Клаудии Ризителли в этом году должно было исполниться сорок четыре. Но разрази меня гром, если бы я догадался об этом, не знай я ее возраста. В здоровом и умеренном образе жизни определенно были свои плюсы. Ее волосы имели такой же насыщенный цвет вороного крыла, как и в молодости, без намека на седину. Цвет кожи оставался свежим и здоровым. Лишь очень придирчивый взгляд мог различить морщинки вокруг губ или глаз. Приятнее же всего было видеть на ее лице выражение спокойного, зрелого умиротворения, смотреть на естественные линии ее доброй и открытой улыбки. Практически невозможно гневаться или тревожиться, когда смотришь в эти глаза.

Может быть, из-за этого мой отец когда-то и испытывал к ней чувства?

– Почему ты молчишь? – тревожно переспросила она.

– Ты же знаешь, я не пришел бы к тебе, если бы все было хорошо, – ляпнул я, даже не подумав, что это прозвучало эгоистично и жестоко.

Но она совсем не обиделась. Со свойственной ей философской невозмутимостью Клаудия быстро сориентировалась в ситуации и обуздала нахлынувшие от неожиданности эмоции.

– Нам не следует быть здесь. Я живу совсем рядом.

– Едва ли нам стоит идти сейчас именно к тебе домой, – протянул я с сомнением. – Не уверен, что это для тебя безопасно…

– Это не имеет значения. Позволь мне провести тебя к себе, – твердо повторила она.

– Веди, – сдался и покорно развел руками я.

Путь действительно не занял много времени. Итальянка коротко переговорила со своей коллегой, которая согласно кивнула, согласившись, видимо, ее подменить. Затем, не переодевая желтой форменной футболочки и синей юбки с эмблемой детского центра, она накинула на плечо объемистую сумочку и поманила меня за собой. Мы вышли через ту же дверь, откуда я вошел, но пошли в другую сторону. Я не хотел изъясняться впопыхах, а Клаудия, меня к этому не принуждала. Поэтому у меня было минут десять, чтобы собраться с мыслями и обдумать ход предстоящей беседы, пока я следовал за ней по переулкам, скрытым в глубоких недрах каменных джунглях Нового Бомбея.

Переулки были такими узкими, а окружающие их уродливые здания, похожие на огромные бетонные грибницы – такими высокими, что сюда практически не проникал солнечный свет. Однако жизнь здесь просто бурлила. Я сомневался, что в радиусе сотен метров можно найти хоть один безлюдный закоулочек. Люди были буквально на каждом шагу. В Новом Бомбее, как видно, не было принято убирать на улицах – о том свидетельствовал толстый слой грязи и устоявшаяся мусорная вонь, которую здешние, похоже, совсем не чувствовали. Прямо у людей под ногами мелькали крысы, худощавые коты и собаки, а временами сизые голуби и юркие воробьи – вся эта живность норовила полакомиться остатками человеческой жизнедеятельности, и мало кто обращал на нее внимания.

Передо мной мелькали лица любых возрастов, форм и цветов. Казалось, все они совершенно не смущались из-за недостатка пространства и освещения. Теснота, грязь и нищета стали их естественной средой обитания. Здесь мог считаться богачом тот, у кого был раскладной или пластиковый стульчик. Но большинство обходилось без них. Жители Нового Бомбея дремали лежа или в сидячем положении прямо у стен; играли в домино, нарды или карты, сидя на корточках; покупали еду у уличных торговцев, едва успевающих готовить ее на походном оборудовании, вмонтированном в их мотороллеры; ели, не отходя от торговцев. Шумные тетки горланили и совали прямо в лица прохожим свои товары: дешевую одежду, домашнюю утварь, бижутерию, какую-то колбасу, самогон, сигареты, что угодно еще, – кто с лотков, кто с пола, а кто просто навесу. Мастера чинили обувь, одежду и бытовые приборы и изготавливали ключи, ютясь в будках размером с туалет или просто на стульчиках, прислоненных к стенке. Шустрые босые дети норовили выклянчить у кого-то деньги за чистку обуви или просто стащить из кармана. Высокий худощавый дилер, совсем не таясь, готов был прямо на улице продать тебе какую угодно дурь.

Прямо на улице, или, как максимум, за натянутыми наспех полотняными завесами, людей принимали парикмахеры, массажисты, целители, гадалки и даже стоматологи. С деревянных лотков можно было купить б/у коммуникаторы и комплектующие. Судя по бандитским лицам торговцев, вся техника, несомненно, была краденой. Королями чувствовали себя торгаши, имеющие собственные лавчонки – будь это хоть три метра квадратных, забитые товаром так плотно, что туда с трудом можно было втиснуться.

Я полагал, что Клаудия поведет меня сразу к себе домой, но я ошибся. Она настойчиво постучала в одну из крохотных будочек. Из открывшегося железного окошка подозрительно выглядел пожилой заросший бородой индиец в латанной-перелатанной рабочей одежде. Клаудия произнесла несколько слов на хинди (даже не думал, что она знает этот язык!), а затем подозвала меня к себе и, взяв за руку, показала индийцу мое запястье.

– Да нет, не надо, – попробовал было одернуть руку я.

– Он поможет тебе избавиться от этих вещей. Чем скорее ты останешься без них – тем лучше, – резонно ответила Клаудия.

Я неохотно позволил осмотреть браслет с остатками цепи на моей руке. Мужик крайне подозрительно уставился на него, а затем – на меня. Нет сомнений, что он сдал бы меня даже за грош, не задумываясь, если бы только мог знать, кто за меня этот грош даст. Наконец, индиец согласно пробурчал что-то на хинди.

– Ему можно доверять? – я перевел вопросительный взгляд на Клаудию.

– Это всего лишь замочный мастер. Он не станет задавать лишних вопросов. За пару минут он без труда вскроет замки и избавит тебя от этих штук. Не смотри на эту обшарпанную будку – у него там хорошее оборудование.

– Что ж, ну ладно, – согласился я после раздумий.

Клаудия оказалась права. Уже через три минуты мы продолжили путь через трущобы. Я потирал запястья, натертые браслетами, вспоминая, как молчаливый индус мгновенно определил тип ключа, просветив замочную скважину каким-то сканером, а затем так же быстро изготовил отмычку на электронном станке. Удивительно, как в конце XXI века даже кошмарная нищета научилась сосуществовать с технологиями, которые еще сотню лет назад были уделом избранных. И все-таки тот тип мне не понравился. Пялился на меня неотрывно.

– Он знает твое имя? Где ты живешь?

– Нет, не думаю. Я когда-то заказывала у него замок, не более того. Тебе не стоит беспокоиться. Здесь не Сидней. То, что было бы подозрительным там, здесь никого особенно не удивит.

– Что-то я не видел на улицах никого в цепях, – недовольно буркнул я, но на том прекратил ворчание, сочтя, что избавление от столь характерной приметы, из-за которой на меня здесь многие пялились, стоило крохотного риска.

Мы остановились еще раз около одного из лоточников. Я выбрал дешевую серую футболку, черные шорты и трусы – примерно моего размера, если верить криво пришитым ярлыками. Я не хотел пользоваться своим отпечатком пальцев и обратился было к Клаудии, но та опередила меня – достала прямо из сумочки кошелек с банкнотами.

– Ах да, здесь же это… – э-э-э… ходят наличные деньги, – буркнул себе под нос я.

Фунты Содружества наций в наличной форме в «зеленых зонах» к оплате не принимались и вообще не встречались мне, сколько я себя помню. Даже у нас в Генераторном, после первоначальных времен бартера, когда официальной валютой признали евро, практически все расчеты производились как в Старом мире – в безналичной форме, с помощью отпечатков пальцев.

Однако в силу своих обязанностей я прекрасно знал, что в «желтых зонах», немалая часть населения которых проживала тут нелегально, ситуация кардинально отличалась. Нелегалы не доверяли электронным платежным системам, через которые их можно было отследить. Поэтому тут приобрели хождение бумажные купоны разных видов, которые выпускали частные «банки». Такие купоны можно было получить или сдать в выпускающем их банке, который списывал или зачислял соответствующее количество единиц на твой финансовый счет. Да что там, у некоторых людей тут вообще не было финансового счета.

– Спасибо тебе. Я рассчитаюсь с тобой, как только…

– Прекрати. Это сейчас совсем не важно.

– Ладно. Нам еще далеко?

– Уже почти пришли.

Кажется, Клаудия сменила местонахождение своего жилища. На этот раз ее обиталище располагалось на седьмом этаже здания, оснащенного, ни много ни мало, рабочим лифтом, который, правда, представлял собой настоящий музей граффити и вандализма вперемешку с доской рекламных объявлений. Сама квартира могла похвастаться собственной стеной и прочной металлической дверью.

Обстановка внутри, впрочем, осталась той же, что и шесть лет назад. Тесная однокомнатка была обставлена в азиатском стиле. Пахло ароматическими свечами и эфирными маслами. У единственного окна, выходящего на близко расположенные окна соседнего здания, колыхались от ветра бамбуковые брынчалки. Металлопластиковое стекло, которое могло бы неплохо приглушить не прекращающийся уличный шум, было открыто настежь. Воздух не кондиционировался, и постоянное проветривание было единственным спасением от духоты. Оконный проем прикрывала лишь противомоскитная сетка и металлическая решетка, предохраняющая от воров.

Впустив меня, Клаудия тщательно заперла дверь.

– Ты уже не так беспечна, как прежде, – произнес я, уважительно поглядев на прочную дверь и оконную решетку. – Больше не полагаешься на милость судьбы?

– Вера в судьбу вовсе не означает, что можно отключить инстинкт самосохранения. Можешь считать это одним из уроков, которые мне преподал Новый Бомбей.

– В твоем случае я бы назвал это скорее повторением прошлых уроков, – проговорил я, подходя к окну, закрывая его и задергивая жалюзи.

– Итак, ты в опасности? Тебя кто-то преследует? – спросила она довольно спокойно.

– Я не исключаю этого на 100 %. Но вряд ли они знают, где я. Я не пришел бы сюда, если бы считал, что риск слишком велик.

– Это не имеет значения, – уже во второй раз повторила Клаудия. – Я помогу тебе всем, чем необходимо, независимо от каких-либо обстоятельств.

Я посмотрел на итальянку с некоторым удивлением. Люди бывают разными, это точно. И некоторым из них не свойственны такие злопамятность и безразличие, как мне. Клаудия, тем временем, усталым движением сняла заколку, расправив волосы. Ее лоб, как и мой, был слегка мокрым – жара и влажность в Австралии в эту пору года были невыносимыми.

– Ты можешь помыться. У нас здесь две душевых на этаже, в одной даже работает бойлер. Мне повезло. Душевая как раз по соседству с моей квартирой.

– Да нет, спасибо. Я уже мылся, – буркнул я, вспомнив ведро холодной воды, предложенное любезным дедом Мустафой. – Да и не знаю, хорошая ли это идея, ну, с этими чертовыми бинтами.

– Я дам тебе бумажные пакеты, чтобы надеть на ноги, – спокойно заверила меня Клаудия, деликатно не спрашивая о причине травмы.

– Ты правда считаешь, что сейчас подходящее время для этого?

– Как бы там ни было, тебе следует привести себя в порядок. В таком виде ты еще можешь путешествовать по здешним улицам, но уж никак не возвращаться к себе домой.

– С возвращением домой у меня есть более серьезные трудности. Ну да ладно. Ты, наверное, права. Не хотелось бы провонять тебе всю квартиру. У тебя есть… э-э-э… ну, там, полотенце?

Минут через десять я уже сидел на стульчике у окна в квартире Клаудии, вымытый и одетый в свою новую одежду, ожидая, пока из душевой вернется хозяйка. Мои пальцы слегка приоткрывали жалюзи, и я временами подозрительно выглядывал на запруженную людьми улицу. Не знаю, была ли в этом какая-то польза. Обстановка тут была такой непривычной и оживленной, что я не заметил бы признаков опасности, даже если бы они и были.

Футболка и шорты, приобретенные у уличного торгаша, оказались сделаны на 100 % из полиэстера. Наверное, их изобрел какой-то садист, которому нравилось, когда люди обливаются потом, ходя по влажной жаре в пластиковых мешках, не пропускающих воздух. Проклятье, да как они вообще живут здесь без кондиционеров?!

Я резко обернулся, когда дверь за моей спиной приоткрылась. Но нет, это была всего лишь Клаудия: в легком кимоно бледно-желтого цвета и комнатных сандалиях на босую ногу, без макияжа, с замотанными в полотенце волосами. Я подивился ее спокойствию: итальянка вела себя так, будто закончился обыкновенный рабочий день.

– Ты не выглядишь особенно нервной, – заметил я.

– Ты же знаешь, я давно отучила себя нервничать, – мягко улыбнулась она, вежливо поинтересовалась: – Ты, наверное, голоден. Хочешь, я закажу что-нибудь поесть?

– Нет, спасибо, – решительно покачал головой я. – Знаешь, извини, но я ведь, к сожалению, не просто погостить к тебе пришел.

– Да, конечно. Я понимаю.

Разувшись, итальянка присела на топчан, подогнув под себя ноги. Ее спокойный взгляд с вежливо-вопросительным выражением сосредоточился на мне. Я, тем временем, поймал себя на мысли, что так и не знаю, как вести этот разговор.

§ 28

После нашего памятного объяснения шесть лет назад я ни разу не навещал ее. Лишь изредка мы переписывались по электронке, и чаще всего инициатором выступала она. Несколько раз я изыскивал в себе силы и честно пытался начать общение «с чистого листа». Но стоило нам начать огибать смутное прошлое, как мы упирались в действительность, взгляды на которую у нас кардинально отличались.

Клаудия не забросила своей «правозащитной» деятельности, которой заразилась в Турине. Даже более того, каждый следующий год, прожитый в трущобах Нового Бомбея, делал ее все более убежденной противницей политики сиднейских властей и Содружества в целом. Сложно общаться о чем-то с человеком, который искренне считает сотрудников полиции, чей мундир ты надеваешь на себя каждое утро, громилами и детоубийцами. Разница в мировоззрении была слишком глубокой, чтобы сгладить ее простой вежливостью и толерантностью. А вести постоянный диспут в редкие часы, свободные от работы, совсем не улыбалось. И я, сам того не признавая, сделал все возможное, чтобы сократить наше общение до минимума.

И после этого она, ни секунды не колеблясь, заявляет, что готова на все, чтобы помочь мне? Да уж… Непросто коммуницировать с людьми, моральные устои которых так сильно отличаются от твоих. Просто не знаешь, что происходит у них в голове. Неужели она до сих пор чувствует свою вину передо мной? Или дело в памяти об отце? Наверное, лучше вообще об этом не думать.

– Ты можешь довериться мне и рассказать обо всем, что случилось, – заговорила Клаудия, когда мое молчание затянулось. – Это останется между нами. Обещаю.

– Даже не знаю, с чего начать, – вздохнул я.

Затем все-таки заговорил.

– Мы проводили рейд в Южном гетто. Мой отряд попал в западню. Мой друг, Бен МакБрайд, погиб.

– Я очень сожалею, – с чувством прошептала Клаудия.

– Да, спасибо. Я еще сам не свыкся с этой мыслью, – кивнул я. – Бена убили. Еще несколько человек пострадали. А меня схватили. Главным образом из-за моей собственной глупости. Мне казалось, что я понимаю, что происходит. Но потом… все стало с ног на голову.

Моя собеседница, не перебивая, слушала. Я прекрасно понимал, что сказанные мною скомканные фразы не объясняют, почему я оказался здесь и почему я в таком виде. Я решил, что надо попытаться быть предельно откровенным. Решил начать сначала.

– Нам сказали, что группа опасных экстремистов, которые называют себя партией «Справедливый джихад», собирается приобрести оружие у мафиозной группировки, орудующей в том районе. Приказали пресечь сделку и… арестовать их. А если они окажут сопротивление… что ж, мне дали понять, что никто не расстроится, если мне придется стрелять на поражение.

Я посмотрел в лицо Клаудии, ожидая с ее стороны осуждения или хоть каких-то комментариев. Однако она была вся внимание. Осталось лишь продолжать.

– Поначалу все шло по плану. Но затем моя команда попала в засаду. Там был снайпер. Он убил Бена. Выстрел прямо в голову. Мгновенная смерть. Позже выяснилось, что эта пуля предназначалась мне. Голова Бена появилась на линии огня всего за миг до выстрела. Сам того не понимая, он спас мне жизнь. А затем все полетело в тартарары. Мы быстро утратили контроль над ситуацией. Кто-то взорвал ЭМ-гранату, выведшую из строя всю нашу электронику. Одного из наших роботов, похоже, взломали, и он начал атаковать нас.

– Это сделали те люди, за которыми вы пришли?

Я заметил, что Клаудия избегала называть их «экстремистами» или повторять название организации. Будто понимала, что у моей истории будет неожиданное продолжение.

– Нет, я так не думаю. Люди, которых я пытался задержать, спасли мне жизнь. Но я продолжал преследовать их. В конце концов, я сам залез в их капкан, и оказался в плену. Вначале я думал, что я труп, или даже хуже. Но затем они начали говорить со мной. У них оказалась другая версия.

Не могу поверить, что я вполне серьезно пересказываю слова Захери, которые всего несколько часов назад казались мне циничной ложью или бредом сумасшедшего.

– В операции участвовал еще кое-кто. Наемники из частной компании под названием «Эклипс». Моему начальству их навязали. Кто-то из вышестоящего руководства. По плану, они должны были перекрывать пути отступления в подземку. Тот человек, которого мне представили как террориста, знал о них. И, по его версии, у этих людей были совсем другие задачи.

– Как его зовут?

– Захери. Амир Захери.

На лице Клаудии какое-то время отражалась попытка отыскать это имя в своей памяти, однако она вскоре сдалась и неопределенно покачала плечами. Похоже, слава о проповеднике с пришитым языком еще не распространилась по Новому Бомбею.

– Он рассказал невероятную историю, – продолжил рассказ я. – Утверждал, что не существует никакой партии «Справедливый джихад», а он со своими единомышленниками якобы являются мирными диссидентами. По его версии, власти разработали спецоперацию, чтобы поставить его группу вне закона. Якобы наемники из «Эклипса» по заказу спецслужб сами же и устроили засаду моему отряду, чтобы свалить это на «террористов» и создать картинку для СМИ. Сказал, что, по его мнению, убить должны были именно меня. Назвал меня «неудобным человеком». Он многое обо мне знал, этот Захери: об интернате, об иммиграции. Пытался доказать мне, что он со своими людьми борются за правду, и что я на них похож. Все в таком духе.

Клаудия сосредоточенно слушала, временами кивая. По-видимому, версия Захери не показалась ей такой же невероятной и нелепой, какой показалась мне, когда я услышал ее.

– Конечно же, я ему не поверил, – усмехнулся я. – Но затем… Люди из «Эклипса» пришли за мной. Я подумал, что это спасательная команда. Радостно выбежал им навстречу. Но вместо этого они попытались убить меня. Их главарь, его зовут Блэк, перед тем как попытаться меня прикончить, сам признался, что это он стрелял в меня, но промахнулся и попал в Бена. Ублюдок был так откровенен из-за уверенности, что я в его полной власти. Думал, что говорит, фактически, с мертвецом.

При воспоминании о Тайсоне Блэке у меня невольно сжались кулаки.

– Я чудом выбрался оттуда живым. Те, кого я преследовал, снова спасли меня. Помогли скрыться от убийц, оказали первую помощь, а затем провели по подземке на поверхность, аж сюда. Они ничего не потребовали взамен.

– Я очень рада, что ты выбрался целым и почти невредимым, Димитрис, – первым делом произнесла Клаудия, когда я прервал рассказ. – Это действительно чудо.

– Спасибо, – благодарно кивнул я, и усмехнулся: – Я тоже расстроился бы, если бы меня прикончили.

– Это ужасно, что тебе пришлось пройти через такое. Я лишь надеюсь, что эта история откроет тебе глаза на многие вещи, которые тебе прежде удобнее было не замечать.

Я тяжко вздохнул. А чего еще я мог ожидать от Клаудии? Для нее рассказанная мною история вовсе не переворачивала мир с ног на голову. Она была всего лишь лишним доказательством многочисленных злодеяний «преступной власти». И очередным поводом убедить меня, что я служу злу.

– Клаудия, ну пойми, это просто чья-то грязная игра! – воскликнул я. – Я никогда и не утверждал, что у нас там нет подонков. Еще как есть. Но у нас такие отнюдь не все! Я уверен, что мои командиры не знали, что затевается у них за спиной. Их подставили, как и меня. И они до сих пор одурачены. Наемники были уверены, что никто с нашей стороны никогда не узнает правды, а конспирологическим теориям «террористов» никто не поверит. Но когда я вдруг «воскресну» и начну говорить – меня не смогут просто проигнорировать!

– Тогда почему ты здесь? Почему до сих пор не явился к своему справедливому начальству?

В вопросе Клаудия чувствовалась тихая ирония. Мне оставалось лишь закусить губу, неопределенно пожать плечами и сделать еще несколько столь же растерянных жестов.

– Я не знаю, на что способны эти люди, как высоко они стоят. Не знаю, смогу ли их пересилить.

Это признание далось мне нелегко, но оно было необходимым. Еще лет пять назад я бы с легкостью смог представить себе, как мое неожиданное воскрешение путает все карты участникам заговора и дает начало громкому расследованию, которое закончится многочисленными арестами и разоблачениями. Но годы службы и непростой опыт поубавили во мне идеализм. Жизнь сильно отличается от кинофильмов.

– И после этого ты продолжаешь утверждать, что живешь в «правовом государстве»?

Клаудия иронично покачала головой, и с чувством продолжила:

– Димитрис! Люди, наделенные властью, замыслили хладнокровно убить тебя, после того, как ты годами служил им верой и правдой. Ты считаешь, что за этим стоят единичные отступники, а система в целом не прогнила? Положа руку на сердце, ты веришь, что тебя защитит полиция, прокуроры и суды, журналисты и общественность? Нет, не веришь. Потому ты и здесь. Ты уже сам избавился от иллюзий. Еще до того, как пришел ко мне.

В словах Клаудии было много горькой правды. Но я не готов был принять ее подход полностью. Она была слишком заангажирована по отношению к властям. Обижена и зла, несмотря на все ее внешнее спокойствие. Эти обида и злость расцветали в ней долгие годы, и теперь стали частью ее существа. Но для меня Содружество никогда не будет «империей зла».

– Клаудия, просто пойми, что Сидней – это теперь мой дом. Другого у меня нет. Там живут мои друзья, коллеги, соседи. Все, кого я знаю и люблю. Большинство из них – хорошие, адекватные люди. Они не имеют никакого отношения к случившемуся…

– Димитрис, – проникновенно произнесла Клаудия, и заговорила по слогам, словно с маленьким ребенком: – Тебя пытались убить. За этим стоят власти. Аппарат. Ты это понимаешь?

Я лишь понуро опустил голову.

– Ты ведь пришел ко мне за советом, Дима, не как к воспитательнице в детском саду. Дело в моем прошлом. Так вот, ты прав. Я пережила то же самое. Я преданно служила им долгие годы. Верила им. Но как только я перестала быть им нужна – меня выбросили на помойку, как мусор. Еще печальней была судьба Володи, ставшего разменной монетой в их игре. И еще тысяч, миллионов людей. Все они в какой-то момент были полны иллюзий. А когда лишались их – зачастую было уже слишком поздно. Человеческая жизнь не является для них наивысшей ценностью. Ее святость им чужда. Они мнят себя богами, строящими Новый мир с чистого листа. Воспринимают это как игру в шахматы. И вот шахматисты посчитали, что одному офицеру пришла пора уйти с доски. Решили обменять тебя на что-то более ценное для них. Например, на право поставить вне закона и уничтожить группу людей, которая им неугодна. Вот и все. Чем скорее ты примешь это, тем лучше для тебя.

– И что же, по-твоему, случится, если я сейчас выскочу у них перед носом, как чертик из коробочки?

– Существуют тысячи способов ликвидировать опасного человека. Это не всегда убийство. Поверь, у них в арсенале есть такие инструменты, которые способны будут удивить тебя.

– Они не стали ликвидировать меня в 86-ом.

– Что было в 86-ом?

Я и забыл, что Клаудия ничего не знает о той истории.

– Я начал расследование против «не того» человека. Его влиятельные покровители потратили немало сил, чтобы отвадить меня от этого. Но они применяли и кнут, и пряник. Шантажировали, но и пытались договориться со мной. В конце концов, будучи вынужденным пойти им навстречу, я даже получил повышение…

– Ты пошел бы на такую же сделку с ними в этот раз? Согласился бы замять это дело?

– Нет, – твердо покачал головой я. – В этот раз погиб человек. Мой друг. Я этого так не оставлю.

– И они прекрасно это знают. У них есть твой полный психологический портрет. Они знают, как ты думаешь. Знают, что ты будешь делать. Удивить их тебе будет очень сложно.

– Я все-таки не спешил бы утверждать, что за этим стоит руководство спецслужб. Это ведь может быть чья-то самодеятельность. Кого-то из среднего звена.

– Не обманывай себя, Дима, – печально молвила она. – Не покупайся на старые, как мир, сказки о «добрых начальниках» и «добрых царях». Аппарат – это мощная, слаженная, вертикально интегрированная система. Ее контролируют с самого верха. Из Канберры.

– Это звучит слишком уж преувеличенно.

– Я не говорю, что Протектор или кто-то из его окружения лично отдает приказы. Но в Канберре определяют политику, расстанавливают границы дозволенного. Они прекрасно осведомлены обо всем, что происходит «на местах». Лишь публично они остаются белыми и пушистыми, чтобы можно было вдруг появиться на сцене и в сердцах топнуть ногой, если что-то пойдет не так. Ты же помнишь бунты в 83-ем. Патридж выступил с таким возмущенным видом, будто он первый раз слышит о плачевной ситуации в «желтых зонах» вокруг Сиднея или эта ситуация до сих пор его вообще не касалась. Но ведь это было просто смешно!

– Давай не будем о политике.

– Я бы с радостью, Дима. Но все выглядит так, что ты оказался по уши в политике.

§ 29

Странная то была беседа. Из тех, которые не забываются, даже много лет спустя. Сколько обид и разногласий было у нас за спиной! И вот я рассказывал Клаудии о своих злоключениях, с удивлением понимая, что она – едва ли не самый близкий мне человек на всей Земле. Единственная, кто остался от прежнего мира.

– Знаешь, – произнес я задумчиво, повернувшись к хозяйке скромной квартиры. – Ты хороший человек, Клаудия. Я не держу на тебя зла. На самом деле. И уже давно.

– Знаю, Дима. Я всегда это чувствовала. У тебя добрая душа. И никакое воспитание, муштра и пропаганда этого не изменят. Ты – такой же, как твой отец.

Глаза итальянки смотрели на меня с такой вдохновленной открытостью, с таким чувством внутренней близости, что от ее взгляда мне сделалось слегка не по себе. А может быть, это было из-за упоминания отца. Однако Клаудия не почувствовала моей неловкости, не отвела свой взгляд, и продолжила:

– Глядя на тебя, я вспоминаю те дни, когда мы были вместе. То были лучшие мгновения в моей жизни. Ничто не может сравниться с ними. До сих пор.

Как прежде в такие минуты, я почувствовал неловкость, постепенно перерастающую в раздражение. Мне казалось, что между нами давно установился молчаливый уговор – избегать этой темы. Ведь как вообще можно общаться, думая об этом?!

Но я вдруг осознал, что время многое изменило, притупило боль. Странно, но я больше не чувствовал над собой тяжелого груза прошлого, когда смотрел на Клаудию. Видел лишь ее – настоящую; такую, как она есть сейчас.