Текст книги " Те, кого мы любим - живут"
Автор книги: Виктор Шевелов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)
У меня даже в груди что-то закололо. Сгреб я в одну кучу и колесики, и стрелки, и крышки, и футляр – и все это скорее, чтобы не увидел отец, завязал в платок и сунул под матрац. Сам же через окно выпрыгнул в палисадник и дал деру подальше от дома. А за ужином глаз ни на кого не поднимал, ждал – спросит отец о часах. Но обошлось. Отец устал, и ему было не до меня.
На следующий день с самого раннего утра я спрятался в сарай. Начал собирать часы. Провозился я без обеда до позднего вечера. И тут вдруг я понял, что забыл, что к чему, какое колесо откуда и какой винтик куда закручивать. У меня почему-то оказались два колесика и один винтик лишними. И как ни старался, но места им я так и не смог найти. Только спустя еще один день я во всем разобрался. Дело пошло на лад. Но на беду в сарай вбежала сестра.
– Ты что здесь делаешь? – спросила она.
– Убирайся отсюда! – пригрозил я.
– Ты чего дерешься? Ма-а-а-ма! – стала она звать мать.
Я смахнул не до конца собранные часы к себе в карман и выпроводил легонько сестру из сарая. Но когда опять занялся часами, то теперь мне уже не хватало двух колесиков. Чуть не плакал от досады. На животе я излазил весь сарай, надеясь найти утерянные колесики, но все было напрасно. Часы мои умерли навсегда.
Отец обозвал меня глупцом и выпорол. Сестра, прыгая на одной ноге, радовалась:
– Ага, вот теперь не будешь задаваться.
Но не насмешки сестры и не трепка отца оказались страшными. Страшно было другое – с тех пор как я убил жизнь в часах, я разучился ценить время: вставал в полдень, опаздывал к ребятам, опаздывал на обед – все у меня пошло кувырком.
МУЖЧИНОЙ СТАТЬ НЕЛЕГКО
Я совсем стал считать себя мужчиной. Отец и мать доверяли мне хозяйство. Часто с сестрой я один оставался дома. Особенно летом, когда родители с утра до ночи были заняты на полевых работах. У нас всегда все было хорошо. Сестра больше возилась с куклами, пеленала и укладывала их спать, а я занимался делом: строгал, пилил. Сегодня же и сестре вдруг тоже захотелось строгать и пилить.
–Я делаю скворечник, – сказал я. – Не мешай!
– Я тоже хочу делать скворечник, – оказала она.
– У тебя есть куклы и занимайся ими. Скворечник– это мальчишеское дело.
– А я тоже хочу быть мальчишкой.
Я понял – от сестры не отвязаться и пригрозил ей, что отколочу, если не уйдет и не перестанет путаться у меня под руками. Но и это не помогло. Тогда я рассердился, шлепнул ее и выпроводил из сарая. Сестра разревелась на всю улицу. Лицо ее раскраснелось, слезы, как горошины, катились одна за другой по щекам. Маленькая и беззащитная стояла сестра, прижимала к себе куклу, всхлипывая и вздрагивая. Плакала она сильно еще и потому, что я не обращал на ее плач никакого внимания.
– Я больше не буду, – сказал я немного погодя.
Мне стало жалко сестру. Я вытер ей слезы.
– Ну, давай помиримся. Хочешь, ты будешь делать скворечник, а я тебе буду помогать?
– Хо-о-чу-у.
И мы помирились. Сестра долго еще прерывисто всхлипывала. Но потом успокоилась. Мы смастерили скворечник. Затем, взявшись за руки, бегали по двору, играли. Сестра смеялась и визжала. От ее смеха и у меня стало легко и весело на душе. А когда на соломе у овина я стал кувыркаться и показывать ей, как надо стоять на руках, она хлопала в ладоши и кричала:
– Еще, еще!
Мы были друзьями. В радости сестренка не была уже такой одинокой и беззащитной, как утром, когда я ее обидел. У нее было много всего: и смеха, и визга, и крика, и был я для нее, и были мои игры с нею, и даже моя защита. И все это обступало ее со всех сторон, заставляло ее верить, что и она, как я, мальчишка, тоже сильная. Она радовалась, и радовался я вместе с нею. Лучше, когда сестренка веселая, подумал я и решил, что обижать девчонок – значит самому себе делать больно.
Вечером мы мирно ужинали за столом. Отец рассказывал, что видел много зайцев в степи, даже обещал сестре в следующий раз поймать и привезти зайчонка. А меня отец обещал зимой брать на охоту.
– Ты у меня уже совсем мужчина! – сказал он.
– Папа, а ружье ты мне дашь? – спросил я.
– Конечно. Какая же охота без ружья?
Сестра вдруг отложила ложку и заревела на всю комнату.
Отец и мать в испуге бросились к ней. По щекам у нее ручьями катились слезы. От слез она вот-вот зайдется.
– Что с тобой, маленькая?
– Оля, Оля. – звал отец.
Мать подхватила сестру на руки. Я тоже ничего не понимал.
– А-а-а-а-а,.. – голосила она. – Меня утром Петька би-и-и-ил.
Все мы – отец, мать и я – замерли. У меня даже голос пропал. Мать готова была рассмеяться. Но отец побелел. Не раз он мне приказывал не обижать сестру.
– Ты это что, опять?!
Сестра перестала плакать, прислушиваясь. Я не любил ее, рассердился и был готов обозвать ее самыми дурными словами. Но отец вдруг сказал:
– Девочку нельзя ударить даже цветком. Какой же ты после этого мужчина! Видимость одна.
Мне стало грустно. «Видимость одна...» Оля глядела на меня исподлобья. Но я уже не сердился на нее: она задала мне очень полезный урок.
ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО
Много сказок рассказывала мне бабушка. Я знал про все волшебства, не раз мечтал завладеть диковинным ковром-самолетом, могучим всевидящим оком или старой волшебной лампой.
Но сегодня случилось такое, чего никак нельзя было ждать. Ко мне пришла бабушка. Пришла, когда я спал. Я удивился: бабушка моя давно умерла. Откуда она могла взяться, когда ее давно уже нет в живых? Но это была она, моя настоящая бабушка.
– Откуда ты взялась?—обрадовавшись, закричал я.
Бабушка ласково потрепала мои волосы, прижала
голову к груди, как это она делала всегда, и сказала, что я вырос, меня не узнать; она соскучилась по мне.
– Где ты так долго пропадала? – не унимался я.
Бабушка шершавой ладонью погладила мою щеку,
сощурила в улыбке свои синие глаза.
– Я тебе гостинец принесла. Вот, – и бабушка положила передо мной маленькую шкатулку, обтянутую красной кожей.
Я бросился к подарку. Но бабушка остановила меня, усадила на место.
– Погоди, сынок. Этот коробок откроешь, когда я уйду, – сказала она. – В нем лежит волшебное кольцо. Оно исполнит любое твое желание. Но ты помни, если задашь кольцу задачу правильно, то будет оно тебе служить потом всю жизнь. А ежели ошибешься, то пеняй тогда на себя: значит, еще не вырос, видно, мудрости еще мало в тебе.
Сказала бабушка и точно в воздухе растаяла. Как пришла неожиданно, так и скрылась куда-то. Я даже слова не успел промолвить. Сидел с раскрытым ртом и хлопал глазами. Ничего не понимал.
За стенкой скреблась мышь. Было тихо и темно. И вдруг увидел я в темноте шкатулку. Бросился к ней и едва открыл ее, как из-под крышки выпорхнули тысячи ярких огней. Оранжевых, синих, красных, белых, желтых, зеленых. Искрились они и играли радугой. И так ярко, что глазам больно. В комнате красиво стало и светло, как солнечным днем. На полу, как на ладони, все до маленькой соринки видно. Из-под кровати выглядывают мои расшнурованные ботинки и смеются. А на стенах – картины, точно самим солнцем нарисованные. Комната стала красоты необыкновенной.
И только тут я разглядел, что из шкатулки струился свет, его излучало золотое круглое колечко.
Вынул я его и положил себе на ладонь. Как живой уголек, светилось оно. Во все стороны от него, как мотыльки, летели золотые искры. Надел я колечко на палец, и рука моя засияла. Взмахнул ею, и точно факел в ночи огни разноцветные плещет. Взмахнул еще раз, и цветы рассыпались вокруг: маки красные, ромашки белые, васильки голубые.
– Что тебе, мальчик, от меня надо? – вдруг услышал я тоненький голосок и догадался – это колечко со мною разговаривает. Вспомнил я бабушкины слова и запнулся: не знал, что сразу спросить у кольца.
Думал я, гадал.
– Что ты хочешь от меня, мальчик? – опять спросило колечко.
Я хотел сказать, чтобы колечко осталось со мной навсегда. Больше мне ничего не надо. Буду я ходить везде с ним и людям красоту по земле сеять. Но тут же перерешил: а как же я? Людям красота, а мне что?.. Кольцо может исполнить все, что я захочу. Так бабушка говорила. И сказал:
– Кольцо, кольцо, достань мне ковер-самолет, чтоб мог я летать на нем куда захочу, всевидящее око, чтоб мог я знать и видеть все, что делается рядом со мной и далеко от меня, и волшебную лампу, чтоб я мог любое желание ей заказывать.
И не успел сказать все это, как ветер поднялся в комнате. Распахнулось окно, занавески расплескались, и со свистом и звоном с улицы к моим ногам влетел расписной, красивый, как мак, ковер-самолет. Откуда-то с потолка прямо в руки упало большое синее око; оглянулся, а на столе стоит жестяная старая волшебная лампа.
И только все это оказалось передо мной, как в комнате стало темнеть.
Гляжу на кольцо, а оно меркнет, свет от него совсем слабый идет.
– Колечко, колечко, что с тобой?—кричу я. И, увидев волшебную лампу, приказал ей:
– Лампа, зажгись! Помоги колечку светить!
И зажглась лампа. И опять в комнате посветлело.
Схватил я скорее ковер-самолет, око всевидящее, лампу волшебную и полез под кровать все это прятать в свой ящик с игрушками, подальше в угол.
Сердце мое колотилось от радости. Теперь я самый сильный человек на земле. Правильную задачу я задал кольцу. У меня – ковер, око, лампа. Захочу – из одного конца земли в другой за минуту перелечу, появится охота – посмотрю в стеклянное око и увижу, что делается в небе, на дне моря, во всех концах земли. А лампа волшебная любое мое желание выполнит.
Ждал я и не мог дождаться утра. А когда проснулся, то в окно уже светило яркое солнце. Протер я глаза, скорей вскочил на ноги и под кровать юркнул. Вытащил ящик, вытряхнул из него все свои старые запыленные игрушки и чуть не заплакал – в ящике не было ни ковра-самолета, ни всевидящего могучего ока, ни волшебной лампы.
Огляделся по сторонам. Ничего вокруг не было. Стояли лишь мои расшнурованные, нечищеные ботинки с задранными носами и, казалось, во весь рот смеялись, даже языки свои черные высунули.
В комнату вошел отец. Увидев, что я чем-то расстроен, он спросил:
– Что это ты с утра нос повесил?
Я все рассказал отцу.
– Пожадничал, – покачал он головой. – Все для себя захотел.
Сказал и ушел. А я стоял, скреб себе затылок и ничего не понимал. Одному только верил, что я и в самом деле ещё не дорос, чтобы кольцом волшебным владеть.
НЕРАЗМЕННЫЙ РУБЛЬ
(Сказка и быль)
Однажды бабушка рассказала Пете сказку о том, как в стародавние времена мужик неразменный рубль получил.
– Жил-был бедный-пребедный мужик, – начала бабушка, поудобнее усаживаясь, у печки.—Детей у него было много, а кормить их нечем. Отнял у него барин за долги последнюю коровенку, и остался мужик гол, как сокол. С одним только котом на хозяйстве. Сидит мужик и думу думает: как дальше концы с концами сводить? Дети плачут, жена плачет, а выхода из беды нет. Вот и решил мужик продать кота. Слыхал он, что кто-то продал кота бесу и взял за него неразменный рубль. А неразменным тот рубль потому называется, что сколько ни покупай ты на него товару, сколько раз ни отдавай продавцу, все он неведомо как опять к тебе в карман вернется. И снова ты можешь купить на него все, что душе твоей угодно. И так без конца.
Думал, думал мужик и решил и себе попытать счастья. Посадил он в мешок кота своего черного и в глухую полночь пошел на перекресток дорог, за деревню: искать покупателя – беса. Бес-то, он только в полночь, мол, орудует...
Выходит это мужик за деревню. Ночь темная-темная. Вокруг ни души. И тихо-претихо. А в мешке за спиной кот бьется. Страшно стало мужику, хотел уже он домой вернуться, ан глядь: на перекрестке человек словно из-под земли вырос. Стоит мужик ни жив ни мертв.
«Куда, мужик, идешь?» -спрашивает человек.
«Кота иду продавать», – отвечает мужик и вдруг видит: у человека на лбу рожки торчат, небольшие такие, в палец.
Понял тогда мужик, что сам бес перед ним стоит. Душа в пятки ушла, а деваться-то некуда: назвался груздем – полезай в кузов. И решил мужик: была не была, держаться смелее.
«Сколько просишь за товар свой?» – спрашивает бес.
«Неразменный рубль прошу», – отвечает мужик.
Стал бес торговаться: жалко ему неразменный рубль дать. Но мужик на своем стоит. Что тут бесу делать? И задумал он мужика перехитрить. И котом завладеть, и неразменный рубль при себе оставить.
«Ну что ж, – говорит он, – вижу, хороший ты человек. На тебе за твоего кота больше, чем ты просишь, – целых сто рублей, и торгу конец. Ну, по рукам?»
Мужик переступил с ноги на ногу, почесал затылок.
Бес обрадовался. «Сейчас, – думает, – возьмет этот простофиля сто рублей вместо неразменного рубля, придет домой, а в кармане порожнехонько».
«Ну! – торопит он мужика. – Бери, пока даю».
Но мужик тоже был хитер, не зря столько лет горе мыкал. Учуял он: недоброе затеял бес, обмануть хочет. Неспроста такой щедрый. Нет уж, пусть будет мало, зато верно. И говорит бесу:
«Не надо мне твоей сотни. Ты мне рубль неразменный подавай! На том и порешим!»
У беса от злобы даже лицо перекосилось. И опять они торговаться стали. По рукам не раз ударяли. Дает бес мужику за кота уже полтораста рублей. Но мужик все не соглашается. Знает, бес обязательно должен купить кота. Так уж у них, бесов, водится, привяжется к чему – ни за что не отстанет.
«Экой ты, мужик, упрямый! Одно заладил: неразменный рубль да неразменный рубль... Хорошо ведь тебе даю!..»
«Зачем мне, человек добрый, – отвечает, хитро улыбаясь, мужик, – твои сотни? Я не жадный – одного неразменного рубля с меня хватит».
Видит бес: не идет дело. Согласился.
«Что ж, – говорит, – возьми свой целковый! Давай кота!»
Взял бес кота и растаял в ночной тьме, словно в воду канул. А мужик с неразменным рублем домой воротился. И стал после этого жить-поживать, добра наживать. Детей своих приодел, обул, с барином рассчитался, домишко новый построил, лошаденку купил...
Петя слушал, слушал бабушку и вдруг не утерпел:
– Бабушка, а это взаправду так было?
– Кто его знает, сынок. Мне бабка моя когда-то сказывала. Вот и я тебе говорю.
Задумался Петя. Затылок почесал. Вот бы и ему такой рубль!.. Накупил бы он всего: и игрушек разных, и книжек с картинками. Всех ребят угостил бы конфетами и мороженым. А главное – похвалиться перед мальчишками можно было бы. Ох, и завидовали бы ему! У Пети даже дух захватило. Представил он себе удивленные лица ребят. В ушах их голоса зазвенели: «Ну-ка, покажи! Где ты достал? Ай да Петька!..» А Сашка-чижик, тот даже самолет свой алюминиевый отдаст, только бы посмотреть на диковинный рубль.
Неделю ходил Петя сам не свой. Думал, гадал, как бы и ему достать рубль неразменный. Мало ли какие чудеса на свете бывают! Глядишь, и выйдет что-нибудь. Правда, идти ночью одному за деревню – жуть берет. При одной только мысли, что придется с бесом торг вести, сердце в пятки уходит. Но зато будет у него рубль! Неразменный рубль!
И Петя решился.
Взял он бабушкину кошелку, с которой она по грибы ходила, посадил в нее Ваську. Жалко было с котом расставаться, ну да что поделаешь – надо! Когда совсем стемнело, отправился Петя с котом за деревню.
А темно в тот вечер было! Хоть глаз выколи, ничего не видно. Небо заволокли тучи. Тихо. Петино сердце колотится от страха, вот-вот из груди выскочит. Но Петя, несмотря ни на что, идет. И вдруг, откуда ни возьмись, перед ним... человек. Как из-под земли вырос. Петя даже назад подался. Хочет крикнуть – голоса нет. Хочет бежать – ноги будто к земле прилипли. Ну точь-в-точь, как бабушка рассказывала.
– Куда это ты, на ночь глядя, собрался? – слышит Петя.
– Кота иду продавать. Давай неразменный рубль, ни больше, ни меньше не возьму, заикаясь, сказал торопливо Петя.
– Чего? Какого кота?
– Черного. Ни больше, ни меньше не возьму...
Смех, громкий смех оглушил мальчика. Вконец перепугался Петя. А человек, здоровенный такой, высокий – до неба, близко-близко стоит, рукой за плечо схватить хочет. Петя даже присел, снизу вверх взглянул и... узнал в великане своего соседа, дядю Мишу, охотника. Ахнул и, то ли от стыда, то ли от досады, чуть не заплакал. И не знал, куда деваться.
– Это я так... Вы, дядя Миша, никому не говорите... – лишь мог сказать Петя.
Домой он возвращался молча. На дядю Мишу старался не смотреть. Про себя злился на бабушку. Как она подвела его! А дядя Миша все смеялся, «ночным купцом» Петю называл.
– Эх ты, мужчина! Поверил в бабушкины россказни. Неразменный рубль соблазнил тебя! А еще на охоту со мной просился! Эх ты, чудило!
Дома дядя Миша рассказывал:
– Возвращаюсь я с охоты, глядь – мальчонка. Куда это он, думаю, в такую темень плетется? Уж не заблудился ли? Пригляделся – Петя! Куда, что, зачем?– спрашиваю. А он знай одно заладил: кота мне продает, неразменный рубль требует.
Отец, мать и бабушка смеялись. А Пете было не до смеха. Сидел он на стуле, голову опустил. И ждал, не мог дождаться, когда отец с матерью уйдут в горницу, а дядя Миша – к себе домой и он останется только с бабушкой.
– Подвела ты меня сильно, бабушка! – сказал наконец Петя, когда все ушли.
– Эге, внучек! Не все, что в сказке сказывается, на самом деле бывает, – сказала бабушка.—А потом мужик-то, он хитрый был человек, из нужды пошел к бесу. Бес ему и сотни предлагал, не польстился, а ты?.. Вот тут-то и надо подумать. А только есть он, этот неразменный рубль! И вправду есть. Вон отец-то твой добился его. Сумел-таки.
Петя на стуле заерзал, недоверчиво покосился на бабушку:
– Папа? Ну да!..
– Твой отец тоже немало горя помыкал на своем веку. А все же вышел в люди. Теперь неразменный рубль у него в кармане постоянно лежит. Потому и живем мы так добро. – Бабушка обвела рукой комнату.– Тебе чего не хватает? Есть тебе нечего?.. И книжки у тебя, и игрушек хоть отбавляй... И одет, поди как... А все потому, что отец твой в почете ходит. Кузней! Руки у него золотые, все они выковать могут: и рубли, и славу, и почет. Вот тебе, Петя, думается мне, не видать неразменного рубля. Третьего дня просила: «Пойдем, миленький, на огород помидоры поливать». Так ты пятками засветил, убежал, не захотел бабке помочь. И вчера сбегать в магазин охоты не было.
Петя шмыгнул носом: опять наставления читает!
– А неразменный рубль – вот он! – сказала бабушка и почти к самому лицу Пети поднесла свои раскрытые руки.
Петя вытаращил глаза, но так ничего и не увидел. Бабушкины ладони – шершавые, мозолистые, и никакого рубля на них не было.
– Опять смеешься? Да? Думаешь, я дурак. Да? Нет тут никаких рублей.
– А ты погляди получше. Во все глаза смотри, сынок!
И вдруг Петя понял: у бабушки, как у его отца, умелые руки. Им все под силу сделать. И Петя прижал бабушкину ладонь к своей щеке.
Бабушка ласково и понятливо улыбнулась.
В раскрытые окна из сада изредка влетал едва уловимый шелест листьев. Ночь давно уже заволокла тьмою палисадник, выкатилась на небо луна. Все спало. Не спали только Петя с бабушкой, да кот у печки старательно вылизывал тарелку.
КАК ЕМЕЛЯ ЧУТЬ БОЯРИНОМ НЕ СТАЛ
(Сказка и быль)
Как-то бабушка стала рассказывать Пете сказку:
– Было это дело в давности глубокой. Отправился мужик искать свою долю. Авось судьба улыбнется и найдет он счастье. Идет мужик, думу думает. Больную жену, кучу детей голодных и холодных оставил он дома. Ждут они его возвращения с гостинцами не дождутся.
Ходил, колесил по свету мужик. Где только не побывал, а счастья так и не нашел. Бежит оно, бедного человека стороной обходит. Мужик и на работу нанимался, землю копал, лес корчевал, за скотом смотрел, а когда дело клонилось к расчету, то выходило, что сам еще боярину за пищу-еду должником оставался.
Долго пробыл мужик на чужбине. И пробил его час домой собираться. Сложил мужик скудные пожитки, перекинул через плечо переметные сумы и тронулся в обратный путь. На душе у мужика муторно и горько, как от полыни, знает: ждут дома хлеба, а он как ушел ни с чем, так и возвращается с пустыми руками. Идет по пыльной дороге, голову понурил. Спину солнце греет, птицы в небе звенят. Кругом весело, природа радуется, а у мужика по щекам слезы текут. И вдруг смотрит мужик и глазам не верит, слезы вытер. Опять глядит: у самой дороги, под кустом, калачом свернувшись, большой серый заяц спит.
Мужик от радости задрожал, крадется ближе к кусту. Заяц спит – не шевельнется.
«Вот не было ни гроша, да вдруг алтын! – потирает руки мужик. – В один миг жизнь по-другому пойдет. Поймаю зайца, шкуру сыму. Мясо детям отнесу, сытыми будут, а шкуру на базаре продам».
Слюну сладкую глотает мужик, размечтался, богатеть решил не на шутку. Долго его счастье стороной обходило, а тут вот оно, у ног жар-птицей лежит.
«Продам заячью шкуру, – говорит он про себя, – выторгую целый рубль! По базару с рублем похожу, потолкаюсь и куплю поросенка. Вернусь домой, выращу из него большую свинью. Свинья поросят дюжину принесет, половину их —на мясо, а часть опять-таки на базаре продам. И опять деньги. И уже не копейки – рубли. На них уж непременно телку куплю. И из телки, оглянуться не успеешь, как корова вырастет. Молоко и масло в доме появятся, свои телята от коровы пойдут. Заживу припеваючи».
Одурел мужик от жадности, уже затылок от удовольствия скребет. На душе посветлело. А заяц спит себе непробудным сном и не подозревает, что смерть у него на пороге стоит, уже в дверь стучится.
«Эх, палки-метелки, – продолжает рассуждать неугомонный мужик, глядя на зайца, – появятся телята от коровы, и их туда же, на базар! И опять выручка. И опять серебро золотым звоном в кармане зазвенит. На деньги, вырученные за телят, куплю, себе кобылу. Принесет она мне жеребенка, а там, гляди, и второго.
Выращу их, большими станут. Вот тебе и пара лошадей; землю стану обрабатывать, батраков себе найму – пусть урожай растят, пусть голь рваная на меня работает. А там продам рожь и пшеницу – мешок червонцев выручу. Вот тут и поглядим, каков Емеля-бедняк! Вся округа об Емеле услышит. Дом новый, как терем Рогоз-царя, выстрою. Детей в парчу и шелка одену, в сафьяновую обувь обую. Жену, как королеву, выряжу. Карету на рессорах куплю и буду разъезжать королем-боярином».
До того разошелся мужик, что пот на лбу выступил, улыбку со своего лица согнал, важным стал, приосанился. И вдруг страх обуял мужика.
«А что, – думает он, – если ко мне голь рваная, батраки разные и соседи там по знакомству станут за хлебом-солью и другой помощью обращаться, в долг будут просить? – Морщина залегла между бровей у мужика, хмурым стал. – Нет, не позволю! Не дам! А если они все равно придут, то тогда не удержать меня; выйду на крыльцо своего дома-терема, расставлю широко ноги, обведу взглядом голь рваную».
– Вон отсюда! Проваливай! – заорал мужик вслух как оглашенный.
Заяц услышал крик, встрепенулся и что есть мочи махнул из-под куста в степь. Мужик ахнул, развел руками и заплакал. Совсем было мог важным боярином стать.
Петя не прерывал рассказ бабушки. А когда она кончила, тоже долго молчал, хитро поглядывая на нее. Знал Петя, что бабушка всегда с умыслом сказки рассказывает. Петю так и подмывало осудить мужика, И наконец Петя не утерпел, сказал:
– Чудак мужик!
– Это почему же – чудак? – спросила бабушка.
– Я бы так не поступил, – ответил Петя. – Я бы вначале зайца поймал, пока он спал, а потом сделал все так, как мужик мечтал. Эх, попался бы мне заяц! – воскликнул Петя и потер от удовольствия руки. – Я бы уж тут все сделал...
Бабушка вздохнула, сожалеюще покачала головой. Грустно и стыдно ей стало за внука, и она про себя решила больше никогда не рассказывать ему сказок.
НА РЫБАЛКЕ
Летом Николай Андреевич уехал в отпуск в деревню. С собой взял пятилетнего сына Юру. Остановились они у бабушки. Николай Андреевич – большой охотник ловить рыбу – каждый день рано утром уходил на реку. Юра, оставаясь дома, слонялся из угла в угол, скучал.
Однажды он стал проситься тоже на рыбалку.
– Подрастешь – тогда, – ответил отец. – Ты же непоседа, шуметь будешь. А рыба, она, брат, тишину любит. Сиди лучше дома.
– Возьми, ну возьми, папа! Что тебе, жалко?! Я уже большой, – канючил Юра.
Николай Андреевич улыбнулся:
– Ну, раз большой, собирайся!..
Юра запрыгал от радости. А через минуту он уже помогал отцу нести в маленьком ведерке червей.
Пришли они на реку, под тенистым деревом разложили удочки. День был безветренный. В реку, как в зеркало, гляделись прибрежные кусты, обрывистый берег. Николай Андреевич забросил удочки, и на воде торчмя встали красные и синие поплавки. Юра присел рядом с отцом. И не успел оглянуться, как отец вскинул удилище и в воздухе затрепыхался большой красноперый окунь.
– Ура! – закричал Юра.
Отец недовольно покосился на сына.
– Папа, дай удочку, и я хочу поймать!
– Посиди-ка лучше спокойно. Не шуми!
Но Юра не унимался:
– Папа, ну дай, пожалуйста. Я один разочек.
– Эх, ты, рыболов! Обещал не шуметь. На, держи-ка! – Отец заправил Юре удочку.
Обеими руками ухватился Юра за удилище и стал во все глаза смотреть на поплавок. Вскоре поплавок, подпрыгнув как на пружине, потонул.
– Тяни! – шепнул отец.
Юра, опрокидываясь всем телом назад, дернул. На леске блеснула серебром большая, тонкая, как нож, плотва. Юра отбросил удилище, навалился животом на плотву и закричал что было мочи:
– Моя-а-а! Поймал! Поймал!
– Тише! Рыбу распугаешь, – прицыкнул Николай Андреевич и, насадив на крючок червяка, опять забросил Юрину удочку.
Но Юре уже было не до ловли.
– Папа, – попросил он, – можно я возьму свою рыбку и пойду покажу бабушке?
– Валяй!
Схватив улов, Юра пустился к деревне.
Еще во дворе, взбегая на ступеньки крыльца, Юра закричал:
– Смотри, бабушка, смотри! Я сам поймал! Сам!
Бабушка похвалила:
– Молодец, сынок.
Ночью Юра не мог уснуть. Чуть заснет – целые косяки рыб в глаза лезут. Нет от них отбоя. Сновали красноперые окуни, золотые сазаны, кружили вокруг серые щуки, удирали во все стороны серебристые караси. Юра просыпался мокрый от пота и думал: «Вот бы наловить столько рыбы, чтоб всех удивить...» Тогда-то и решил он украдкой отправиться на реку.
Поднялся он рано, оделся и шмыгнул в сени. Отца уже не было дома. Прячась от бабушки, Юра взял запасную папину удочку, накопал в огороде червей и, перебравшись через плетень, махнул к реке.
Все у него шло как нельзя лучше. Добрался он до реки, уселся на корягу над обрывом и забросил удочку. Поплавок сонно замер на поверхности воды. Юра ждал. Долго, терпеливо. И вдруг поплавок подпрыгнул и тут же нырнул под воду. «Клюнуло!» Юра изо всех сил дернул удочку. Леска натянулась струной, подавалась неохотно. Удилище пружинило. Юра уперся ногами в бугорок и тянул еще сильнее. И тут случилось несчастье: земля под ногами оказалась нетвердой. Он споткнулся и выронил удилище. Оно упало в речку. Юра потянулся за ним и кубарем свалился с обрыва. Течение подхватило и понесло его от берега. Вода хлынула в ноздри, уши. Юра крикнул и захлебнулся. Плавать он не умел. Вода была сильнее Юры. Он очень испугался и понял, что тонет. Он уже не раз опускался в воду с головой, и его
уже тошнило от воды – так много он ее наглотался. Юра хотел за что-нибудь уцепиться. И вдруг впереди, у самого берега, увидел зеленый куст. Стал бить руками и ногами, чтобы дотянуться до него. Куст был облит веселым солнцем. Но вода опять проглотила Юру, и он потерял куст из вида. «Кустик, миленький, – мелькнуло у Юры в голове, – выручи! Выручи!..» Напрягая последние силы, Юра вынырнул. Но его опять что-то тянуло за ноги на дно. Куст был рядом. Юра забултыхался, заработал быстрее руками и ногами. И вдруг поймал тоненькую ветку. Вода отталкивала его, била по глазам. Но теперь Юра скорее умрет, чем отпустит. Перехватив одной рукой ветку повыше, другой он схватился за корень у самого берега, подтянулся и под ногами неожиданно почувствовал землю.
На берег выполз с трудом. Рубашка и штаны прилипли к дрожащему, настывшему телу. И голова, и руки, и ноги – все отяжелело, отказывалось слушаться. От озноба зуб на зуб не попадал. Но солнце вскоре согрело спину и затылок. Юра отлежался. А когда пришел домой, его встретили отец и бабушка и стали ругать, где он так долго пропадал. Особенно разошлась бабушка, даже ремень отыскала. Юра стоял молча и не оправдывался, как это он делал всегда раньше. Он только что одолел страшную силу воды. Он стал взрослым и не обиделся на бабушку: он теперь понял, что бабушка очень любит его.
СМЕЛЫЙ
В нашем доме недавно поселился старшина-сверхсрочник. Утром рано он уходил на работу и возвращался поздно вечером. Все ребята нашего двора с завистью поглядывали на рослого, всегда подтянутого старшину. На груди у него ярко горела Золотая Звезда. Подмывало ребят заговорить с героем, да духу не хватало: суровый какой-то он был. И вот однажды возвращается он домой и слышит за забором во дворе странный шум: истошно кричали мальчишки, визжала собака. Встревожился старшина: может, кто в беду попал, несчастье случилось, и бросился к калитке. Но во дворе увидел совсем другое. Стая забияк-мальчишек палками и камнями со свистом и гиканьем гоняла кудлатую черную дворняжку. Металась она из угла в угол, надсадно лаяла.
– Что вы делаете? – крикнул старшина. – Дикари!
Ребята остановились.
Старшина подозвал к себе собаку, потрепал ее за уши, и она, почуяв ласку, легла у его ног.
– Эх, вы! – повернулся старшина к ребятам. – Зачем обижаете животное?
– А чего?.. Она бездомная. Всегда на помойке роется,– с трудом переводя дух, ответил за всех Мишка, мальчонка лет восьми со взбитым рыжим хохолком.
– Умаялся, герой? – насмешливо проронил старшина.
Мишка переступил с ноги на ногу.
– Говоришь, бездомная? Жалости в тебе и на копейку нет, вот что! Лучшего друга человека ни за что обидел!
Ребята переглянулись. Встреча со старшиной их обескуражила. И если раньше они хотели узнать что-нибудь от старшины, то теперь, когда он их всех обозвал «дикарями» и взял под защиту собаку-дворняжку, всякое любопытство к старшине пропало. Ребята уже хотели уйти, как вдруг Алеша, самый младший из всех, спросил:
– А почему вы, дядя, говорите, что собака – лучший друг человека? Этот друг знаете как кусается..,
Старшина улыбнулся, взъерошил Алеше волосы. Ребята засмеялись. И сразу все стало легко и просто. Старшина уже нравился ребятам, а ребята – старшине. И только теперь они толком разглядели с ног до головы военного человека. На его новеньких красных погонах буквой «Т» лежала золотая лента.
– Значит, говоришь, кусается? – весело переспросил он Алешу. – Пойдемте вон на бревно у забора сядем. Если не лень слушать, то расскажу вам кое-что. А там судите – друг или не друг.
Ребята тесно обступили старшину, вместе с ним пересекли Двор и расселись на бревнах. Дворняжку от себя старшина не отпустил.
– Под Ленинградом это было. Немцы тогда рва-лись к городу, – начал старшина. – Громадой такой перли, что никакой, казалось, силе их не остановить. Снаряды ухают, бомбы землю на части рвут. Пулеметы барабанную дробь выбивают. Стон, пальба... Много народу тогда полегло. А тут еще осень. Слякоть, грязь. По колено вода. Белый свет не мил.
