Текст книги "Гарри Поттер для взрослых или КАК ОНО БЫЛО (СИ)"

Автор книги: Татьяна Уревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 112 страниц)

Дверь им открыла Юля в неприлично коротком халате, из-под которого кокетливо выглядывала резинка ажурных чулок.

– Северус, ты мог бы и предупредить, что у нас будут гости, – укорила его она.

– Я думал, тебе будет приятно увидеть кого-то из моих знакомых – ты ведь этого хотела. Тем более что Ростислав – твой соотечественник.

– Правда? – Юлька посмотрела на Будогорского в своей обычной манере: чуть склонив голову к плечу, загадочно при этом улыбаясь.

– Будогорский. Ростислав Апполинарьевич, – представился тот.

– Гончарова. Юлия Валентиновна, – в тон ему ответила она.

– Можно просто Слава.

– Можно просто Юля… Мойте руки. Сейчас сядем за стол.

И даже не подумав переодеться, зашагала на кухню.

– Кажется, – вполголоса проговорил Будогорский, – теперь я знаю ещё одну причину, по которой Вы были так привязаны к Дамблдору, что никак не могли быть его убийцей.

Северус удивлённо посмотрел на Барина.

– Девушка с Вашего курса… Её звали, дай бог памяти… Лили… Удивительное сходство! И Дамблдор, конечно, знал…

– Вы бесконечно прозорливы! – довольно ядовито пресёк его измышления Снегг.

Вместе они вошли на кухню. Юля уже накрыла стол.

– Кажется, здесь побывала скатерть-самобранка, – глотая слюнки, сказал Будогорский.

– Всего лишь мои золотые ручки, – Юлия повертела перед его носом своими наманикюренными пальчиками.

После сытного обеда, когда все отдали должное салату из шампиньонов, рыбе под маринадом, картошке с мясом и пирожкам с капустой, Будогорский со Снеггом закурили. Чтобы заполнить образовавшуюся паузу, Северус попросил рассказать, почему он взял себе псевдоним Русско-Английский Барин.

– Моё факсимиле неудобоваримо для иностранца. Конечно, я знал, что ученики, для простоты, зовут меня Раб. Но, чтобы избежать рабства, моя семья эмигрировала из Советов. Поэтому, как понимаете, сия аббревиатура меня никак не устраивала… Русско-Английский – это, я думаю, понятно. А Барином на Руси называли помещика – землевладельца. Мои предки дворяне. Имели усадьбу. Правда, в Гаржданскую всё было разорено. Тем не менее…

– А кем были Ваши родители? – спросила Юля.

Лицо гостя просветлело.

– Они были врачами. Отец работал в Ленинградской Военно-Медицинской Академии. Мама – доктор районной поликлиники. И отец, и мать широко применяли, как сейчас говорят, методы нетрадиционной медицины. Чудом им удалось избежать сталинских репрессий. Поэтому, как только представилась возможность эмигрировать, – с приходом к власти Хрущёва – они это сделали. Родился я уже за рубежом. Кстати, первый мой диплом тоже свидетельствует о медицинском образовании.

– Когда же Вы успели получить специальность врача? – полюбопытствовал Северус. – Насколько я знаю, в Хогвартсе Вы стали преподавать, когда Вам едва исполнилось двадцать. Все в один голос говорили, что Вы самый молодой профессор со дня основания Школы.

– О! Времени у меня было предостаточно! Я окончил обычную школу экстерном. Уже в одиннадцать лет у меня был на руках школьный аттестат. Год я посещал Университет вольнослушателем – никто не принимал меня всерьёз. А потом… потом всё нормализовалось.

– Ваши родители живы? – опустив глаза, тихо спросила Юля.

– Нет. Я поздний ребёнок. Родители прожили длинную и счастливую жизнь. И умерли почти в один день… пусть земля будет им пухом!

Ростислав откупорил бутылку русской водки, невесть откуда взявшейся на столе, и наполнил хрустальные стопки. Все выпили. Сначала за помин души. Потом за здоровье всех собравшихся. Затем за красивых дам… В общем, когда Будогорский поднял тост „за мир во всём мире“, мужчины были уже изрядно навеселе. Разговор переключился на более животрепещущие темы: каковы ближайшие планы Дамблдора и чем сейчас занят Волан-де-Морт.

– Да кто он такой, этот Ваш Волан-де-Морт? Почему его все так боятся? – в сердцах выкрикнула Юлька.

Снегг предостерегающе шевельнул рукой, но Барин остановил его.

– Спокойно, Северус. Дамблдор бы хотел, чтобы Юлия всё знала. Вы, – обратился он к ней, – наверняка, слышали о конце света, пришествии Сатаны и прочей белиберде… Так вот, ответьте мне, почему это страшит?

– Потому что с приходом к власти Сатаны произойдёт переворот общечеловеческих ценностей. Не Добро, Красота, Истина будут править миром, а Зло, Насилие и Жестокость, – без запинки ответила она.

– Умница! – Будогорский поцеловал Юлии руку. – Никто не смог бы сказать точнее! Теперь слушайте внимательно: Лорд Волан-де-Морт и есть посланник Ада! И, что всего хуже, он практически бессмертный.

– Ещё один Бессмертный, – хмыкнула Юлька. – Помните, как у Кощея: дуб стережёт чудище стоглавое, на дубу – сундук, в сундуке утка, в утке щука, в щуке яйцо, в яйце игла…

Будогорский опрокинул ещё одну рюмку водки и крякнул.

– Точно! Что-то такое и измыслил Волан-де-Морт, поместив один из своих крестражей в посёлке чути белоглазой! Мне срочно нужно связаться с Гарри!

– Не делайте этого! – в волнении заговорил Снегг. – Поттер слишком слаб в окклюменции. Укрыть же что-нибудь от чути вообще невозможно. Неизвестно, как складываются у них переговоры.

– Да, верно, – с кислой миной согласился Барин. – Чуть было не напорол горячки.

– А что такое окклюменция? – вновь задала вопрос Юля.

– А вот смотрите, – живо откликнулся Будогорский.

Он пытливо вгляделся в глаза Северусу.

– Ваш благоверный думает сейчас – я вижу только образы, поэтому могу ошибаться. Он думает о… школе. Но не о Хогвартсе. Ага! Вот мелькнул он сам… в чёрной сутане… Северус! – Будогорский изумлённо посмотрел на Снегга. – Неужели Вы всерьёз задумываетесь о монашестве?

Юлия с Северусом рассмеялись и ввели Барина в курс дела. Тот обещал помочь, чем сможет.

– И ещё, – нахмурился Снегг. – Пока тут эта канитель с удочерением, хотелось бы уже вплотную заняться изготовлением Эликсира, который я должен составить и опробовать. Но я здесь как рыба, вытащенная на сушу… У меня нет даже котла!

– Это вообще не проблема. Есть тут у меня кое-какие связи. Пожалуй, я смогу всё устроить уже к завтрашнему дню. А сейчас мне надо возвращаться к моей старушке.

Русско-Английский Барин тепло попрощался с Юлией и Северусом и трансгрессировал в избушку Бабы Яги.

Глава 8. Чуть белоглазая.

Тем временем переговоры у Гарри и его друзей ещё НИКАК не складывались. Не было даже намёка на то, что рано или поздно они встретятся с чутью. Ребята жили в доме Старика Лесовика. Перезнакомились с русскими сверстниками, которые были откомандированы сюда с той же целью. Каждый день ходили по грибы, по ягоды… И никаких указаний, что их группа прибыла в Россию с важным поручением, как бы и не было. Невилл с Полумной с головой ушли в изучение русской флоры и фауны. Гермиона каждый день под вечер с горящими глазами рассказывала, что нового узнала о русских волшебных традициях. Рон считал, что эта поездка что-то вроде дополнительных каникул, нечаянной радостью свалившихся на его „огненноволосую“ голову. Гарри с Джинни тоже весьма мило проводили время. Вот только Гарри начал всерьёз опасаться, если и дальше так пойдёт, то вскоре у его безмятежно отдыхающего друга Рона появится повод его убить. Русский ландшафт как-то особенно способствовал развитию романтических отношений. В неспешных водах лесной речушки, в тихо покачивающихся ветвях исполинских деревьев, в шёлковых травах был будто растворён дурманящий аромат любовного напитка. Куда бы Гарри не отправился с Джинни, повсюду натыкался на целующиеся парочки. Мало того, это было так естественно, что они уже перестали скрывать проявления обоюдной нежности на людях. Гарри спросил, что бы это значило у русского парня, Валентина.

– Природа, – пожал плечами тот – ничего, впрочем, не объясняя.

„Природа – в смысле окружающая среда или природа человеческих отношений?“ – всё же не понял Гарри.

Они сидели с Джинни на стволе поваленного дерева на берегу рыжей речки и считали, сколько кукушка им накукует лет жизни. Белка, распушив хвост, выбирала орешки из кедровой шишки прямо из рук Джинни. На противоположном берегу бурый медведь с урчанием чесал широкую спину о сосну – и та тихонько поскрипывала: „Тихо ты, увалень!“ Не это ли единение человека с природой имел в виду Валентин? Первое время девочки взвизгивали, увидев того же Потапыча. Но каждый раз Миша приносил то мёд диких пчёл (прямо в сотах), то кузовок спелых ягод лесной малины. Это трогало. Серый Волк подарков, правда, не носил, но был неизменно любезен, приходя каждое утро поздороваться.

– Давай поженимся, Гарри, – сказала вдруг Джинни.

– Ты делаешь мне предложение? – улыбнулся Гарри.

– Вот Полумна приняла предложение Невилла, – надула губы Джинни.

Чтобы не расхохотаться, Гарри прикусил губу. Но, видимо, в глазах у него плясали черти, потому что Джинни, нахмурясь, спросила:

– Что смешного?

– Да так, ничего. Представил, какой будет вид у Невилла на свадьбе, увидев невесту с редисками в ушах и в ожерелье из рыбьих костей… А уж у бабушки Невилла… без комментариев.

И они покатились со смеху.

– Клянусь, у меня не будет ни редисок в ушах, ни ожерелья из рыбьих костей!

– И на том спасибо, – Гарри уже не знал, как вывернуться. – Но тут, пожалуй, стоит представить разгневанного Перси и твою маму.

– На Перси мне плевать! – зло ответила Джинни. – А мама ничего не скажет. Она поймёт… Гарри, если с тобой что-нибудь случится! А так, по-крайней мере, у меня останется ребёнок!

Гарри поперхнулся. Перспектива отцовства, если и брезжила, то, во всяком случае, не в ближайшее время. Он встал и помог подняться Джинни.

– Честное слово, ты меня рано хоронишь, Джинни!.. И пожалуйста, давай больше не говорить на эту тему. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Но всему своё время.

Они прошли мимо русской пары. Те их не замечали. Девушка занималась тем, что надевала венок из полевых цветов на голову своего любимого, а юноша его снимал. Она надевала – он снимал… И так до бесконечности. При этом они тихонько перешёптывались.

– Как ты думаешь, почему мы все вдруг заговорили по-русски? – спросила Джинни.

– Мне казалось, это ОНИ, – Гарри кивнул в сторону воркующей парочки, – заговорили по-английски.

– Может быть, – задумчиво сказала Джинни, перекусывая стебелёк какого-то растения. – Но как объяснить, что мы стали понимать язык птиц и зверей?

– Не знаю… Как ты думаешь, когда мы вернёмся домой, это свойство у нас сохранится?

– Как знать… Я тоже об этом думала, – вздохнула Джинни.

Она прислонились к стволу берёзы и закрыла глаза. Гарри обнял её и стал целовать.

– Всё лижитесь? – крикнул ему в самое ухо Рон.

– Ага, – ошалело согласился Гарри.

– Пойдёмте со мной. Наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки. Кикимора письмо принесла.

Кикимора своими повадками напоминала дешёвую шлюху. Сегодня её лицо покрывал толстый слой белил, на щеках красовались румяна, как у сувенирной матрёшки, тени – подобны радуге, а ресницы от неряшливо наложенной туши угрожающе провисали над глазами болотного цвета.

– Ну, миленькие, вот и кончились великие испытания, – вертя тощим задом, захихикала она, обнажив гнилое редколесье зубов.

„Какие ещё испытания? И как они могли кончиться, даже не начавшись?“ – подумал Гарри.

– А вы, слатенькие, небось думали, что чуть вас к себе позовёт? Угощать-потчивать начнёт? – поправляя зелёные водоросли волос, осклабилась Кикимора. – Они теперь горем наученные. Дороги свои заповедные пуще ока берегут.

– Значит, мы их не увидим? – огорчённо протянул один из русских, Евгений.

– Скажи слава богу, золотенький. Видеть-то их невелика радость, – утешила его Кикимора. – Ну-ка, читай, кто грамотный.

Она протянула залитое сургучом письмо девочке, которая стояла рядом. Её (как и её парня) тоже звали Женя. Вообще эта путаница с именами русских вносила в первые дни общения много сумятицы. В конце концов, „англичане“ стали звать юношей полным именем, а девушек – коротким: Евгений – Женя, Александр – Саша, Валентин – Валя.

Женя стала читать вслух:

Юные друзья наши!

Вот уже больше недели мы наблюдаем за вами. Мы удовлетворены результатами наших наблюдений. Более вас не задерживаем.

P.S. Передайте сердечный привет Славику. Рады будем с ним повидаться. Дорогу к нам он знает.

– Это всё? – Рон выхватил письмо из рук Жени и перевернул его. На обороте ничего не было.

Ребята не скрывали разочарования.

– А я вам вот что скажу, – подал голос Старик Лесовик. – Всё очень даже удачно сложилось. То, что чуть вас ДРУЗЬЯМИ назвала, само за себя говорит.

– А кто такой Славик? – спросил Гарри.

Он более других чувствовал неудовлетворённость, возлагая на эту поездку ТАКИЕ надежды!

– Славик – отменный мужчина! – со знанием дела прищёлкнула языком Кикимора.

– Тихо ты, чучело! Тебе, окромя Лешего, никого другого не светит! – осадил её Лесовик. – Славик – он же Ростислав Апполинарьевич… А теперь собирайтесь, прощайтесь друг с дружкой. „Наших“ я сразу по домам отправлю. А гости заморские спервоначалу у Яги появиться должны. Там вас Славик-то и дожидает.

Вечером в избушке Бабы Яги яблоку некуда было упасть. В её скромное жилище набилось столько колдовского народа, что Гарри и его друзьям пришлось ютиться на печке, глядя, как веселятся русские волшебники. Как следует выпив и закусив, они принялись распевать застольные песни. А затем Бабка Ёжка сорвала с головы платок и, тряхнув вздыбленными волосками, кинулась в пляс. Она то величаво плыла „барыней“ (что выглядело довольно комично), то подскакивала, попеременно выставляя ноги, обутые в лапти. Потом её подхватил под „крендель“ Илья Муромец и пошёл с ней кадрильным шагом. Пол в избушке кряхтел и кудахтал. Аккомпанировали им гусли-самогуды, волшебная дудочка и хохломские ложки. Инструменты носились в воздухе над танцующими, а ложки время от времени норовили стукнуть кого-нибудь по голове. В конце концов, изловчившись, их поймал Алёша Попович и стал выкидывать с ними такие коленца, что хогвартцы только диву давались. В центр круга вбежала раскрасневшаяся Василиса Премудрая. Раскинув цветастый полушалок и дробно перестукивая точёными ножками, она озорно глянула на Будогорского и запела:

Ох, Слава, Слава, Славочка —

Посидим на лавочке…

Посидим, поокаем —

Мож, что и наокаем! Эх! – и Василиса вытащила в круг Барина.

К их удивлению, Ростислав Апполинарьевич не стал ломаться и ответил ей приятным баритоном. Василиса, сложив, как школьница, руки „полочкой“, приплясывала перед ним.

Василисушка моя —

Краса ненаглядная —

И румяна, и стройна…

А всё равно – не годная!

И, развернув руки кверху ладонями, прошёлся перед ней „гоголем“.

Чем, скажи, я не годна

Тебе, мой соколик?..

Кто такое говорит,

У того уж не…

Волшебница, под одобрительный смех собравшихся, обошла Будогорского. Тот рассмеялся и, приобняв Василису за талию, запел:

Ну, сама ты посуди,

Что со мною станется?

Мне же тут же, у Яги,

Тумаков достанется!

– От кого достанется?

– От „каво, от каво“… —

От любовничка тваво! Барин выразительно посмотрел на Кощея и нырнул за спины трёх богатырей. Василиса тоже спешно покинула круг. Её место тут же заняла Кикимора. Подбоченившись, она пронзительно заголосила:

У маво милёночка

Шерсть, как у козлёночка.

Голова плешивенька,

Борода паршивенька! Эх!

Тут же, прихрамывая, к ней подвалил Леший и засипел:

А у милой, у моей,

Груди волосаты…

Как на них я погляжу —

Батюшки, святы!

И, обхватив голову, закружился „топотушками“.

Что такое, не пойму,

Что такое я держу?

До колен болтается,

На х… называется! – не осталась в долгу Кикимора.

Мальчишки на печке давились от смеха, девочки смущённо хихикали, но им было явно не по себе. А частушки становились всё фривольнее. Гарри сообразил, что их сочиняют тут же, на ходу. Ясно, что никаких заготовок на этот счёт ранее не имелось. Он подумал, что у него бы так не получилось… Но, может, и не должно… Это их, национальное. Смекнув, наконец, что такое „веселье“ не для аглицких ушей, Баба Яга решила разогнать тёплую компанию. Она задула свечи, и кодла чародеев потекла на поляну. Гарри тоже спустился с печи и подошёл к Барину. Тот ласково потрепал его вихрастую голову и ответил на немой вопрос:

– Завтра, Гарри. Всё завтра.

Назавтра он растолкал Гарри чуть свет и знаком попросил следовать за ним.

– Сегодня, Гарри, мы предпримем то, ради чего и оказались в России. Тебя, правда, чуть не звала… Ну, авось обойдётся… Лучше нам отбыть, пока все спят. Чтобы не было лишних вопросов. Готов?

Будогорский попросил, чтобы Гарри взял его за руку (как они делали когда-то с Дамблдором) и трансгрессировал. Судя по всему, они очутились неподалёку от домика Старика Лесовика. Местность показалась Гарри знакомой. Барин вышел на пригорок и, сняв с шеи шнурок со свистком, которого Гарри раньше не видел, свистнул в него два раза. Тут же трава зашевелилась и разделилась – как волосы на пробор – на три тропинки. Они очутились в центре трёх дорог. Перед ними вырос огромный валун, поросший мхом. Будогорский подошёл к нему и потёр рукавом футболки. На камне обозначились слова:

НАЛЕВО ПОЙДЁШЬ – КОНЯ ПОТЕРЯЕШЬ,

НАПРАВО ПОЙДЁШЬ – ДРУГА УТРАТИШЬ,

ПРЯМО ПОЙДЁШЬ – СЕБЯ НЕ УЗНАЕШЬ,

А НАЗАД ПОВЕРНЁШЬ – НИЧЕГО НЕ НАЙДЁШЬ.

P.S. Верь не глазам своим, а своему сердцу.

– Мы пойдём налево? – робко спросил Гарри. – У нас ведь нет коня – значит, мы ничем не рискуем…

– Ты, наверно, не обратил внимание на приписку, Гарри, – мягко заметил Будогорский. – Что тебе говорит твоё сердце?

– Ну-у, я бы пошёл прямо.

– Правильно. Идти к своей цели надо не кружным путём. Прямота – это честность, правдивость. Качества, которые чуть ценит превыше всего.

Они зашагали по центральной тропе. Вскоре деревья перед ними поредели и обозначилась сложенная из брёвен стена, напоминающая очертаниями старинный форт. В верхнем этаже брёвен были вырублены окошечки бойниц, над которыми возвышались остроконечные маленькие крыши на столбиках-подпорках. Из-за стены форта выглядывали купола церкви. По русскому обычаю, они были крыты щепой – так называемой „дранкой“.

– Перед тобой, Гарри, своего рода памятник русского деревянного зодчества, – сказал Будогорский.

Беспрепятственно они вошли в высокие деревянные ворота в центре постройки и пошли по городку, где, судя по всему, обреталась чуть. Вот мельница. Длинный скотный двор. Художественно выполненный колодец… Пока им не встретилось ни единого человека. От гнетущей тишины у Гарри скребли на душе кошки.

– Может, с ними что-то случилось? – тихо спросил Гарри.

– Подожди, – улыбнулся Барин. – Увидишь.

То, что он увидел, превзошло его ожидания. В один миг поселение ожило. Зазвенела цепь колодца – послышался шум льющейся воды. Мельница заскрипела своими крыльями. Зазвучал детский смех. Послышался звон наковальни. Заржали лошади. Всюду закипела жизнь. На них, казалось, никто не обращал внимания. Маленькие человечки сновали по городку, занимаясь своими делами.

– Идём, – Будогорский потянул за рукав разинувшего от удивления рот Гарри.

Они вошли в здание церкви. Барин размашисто перекрестился и, склонив голову, замер. Гарри стоял рядом, не зная, что ему делать. „По-моему, я не крещён“, – вспоминал он. Дурсли никогда не были особенно набожны и поминали Бога примерно в таком варианте: „Боже, спаси и вознагради!“. „В любом случае, у ЭТИХ, наверняка, другая вера“, – успокоил себя Гарри.

– Вера, мальчик, у всех одна. Все верят в наличие высшей силы, которая руководит нами. Вот только, насколько мы следуем этому руководству… – дело совести каждого.

Гарри уставился на крохотного человечка в чёрной рясе до пола. Глаза у него были белыми как молоко – ни зрачка, ни радужки. И, тем не менее, почему-то казалось, что оценивают его именно эти „слепые“ глаза. Гарри всегда считал, что смотреть пристально на чужое уродство некрасиво – он стыдливо отвёл взгляд в сторону. Волшебник улыбнулся и тоже перевёл глаза на Будогорского.

– Славочка! – обратился он к Барину. – Ты совсем нас позабыл. Мы живём в уединении. Каждый новый человек для нас – событие: есть, кому косточки перемыть нашим старухам… да и молодухам тоже. Ты иди в дом-то. И мальца с собой бери.

– Это старейшина общины чути белоглазой, Ладомир, – просвещал Будогорский Гарри по выходе из церкви.

И продекламировал: Где Волга скажет „ЛЮ“,

Янцзекиянец скажет „БЛЮ“, И Миссисипи скажет „ВЕСЬ“. Старик – Дунай промолвит „Мир“, И воды Ганга скажут „Я“.

Барин, улыбаясь, смотрел на Гарри.

– Ты, похоже, не слишком жалуешь поэзию?

– Я всегда считал, что стишки – это так… для девчонок больше…

– Заблуждение, мой друг! И знаешь, что мне кажется? Что в системе образования юных волшебников есть много упущений.

– Это каких ещё? – ощетинился Гарри.

– У Гитлера, например, была такая позиция: людей высшей расы следует приобщать к культурным ценностям, а всех прочих – нет. Действительно, зачем токарю знать о существовании Вагнера? Ты, надеюсь, не являешься последователем вождя фашистской идеологии в этих вопросах?

– Каждый должен заниматься своим делом, – буркнул Гарри.

– Сдаётся мне, что ты не слишком осведомлён не только в литературе, но и в истории, – Будогорского ничуть не смутил резкий ответ своего воспитанника. – Впрочем, мы уже на пороге дома семейства Ладомира.

Гарри только хотел спросить, как ему следует себя вести, но Будогорский уже переступил порог избы.

– Желаю всем здравствовать! – поприветствовал всех домочадцев Будогорский (Гарри также неуверенно поклонился).

– Бог в помощь! – Барин обратился к старухе, возившейся с ухватом у печи.

– Славушка!

Женщина бросила ухват и троекратно поцеловала Будогорского.

– А мы уж вас со вчерашнего дня поджидаем, – говорила старушенция, выставляя на стол нехитрое угощение. – Присаживайтесь. Трапезничать будем.

Она гостеприимно указала на лавку за длинным столом. К столу подходили члены её семьи. С мужчинами Будогорский обменивался рукопожатием. Женщинам делал какой-либо комплимент. „Они, и правда, миленькие“, – отметил Гарри. Женщины – „чути“ отличались неизменной правильностью черт, хрупкостью сложения и безупречным цветом лица. Вот только их глаза оставляли неприятное впечатление. Казалось, что они видят такое, что вызывает их тайное неодобрение.

– Помолимся! – провозгласил неведомо откель взявшийся Ладомир.

Все склонили головы и стали повторять за ним слова молитвы. Гарри старался повторять вместе с ними, но смысл был ему не понятен: „прииде“, „избави от Лукавого“, „не введи во искушение“ и т.п. Ели из общего котла, поочерёдно опуская туда ложки. По-видимому, за каждым была закреплена определённая очерёдность. В этом была какая-то торжественность. Когда подошла очередь Гарри испробовать кушанье чути, Будогорский слегка толкнул его локтём. Окунув ложку в чугунок, Гарри беспокоился, что не донесёт её до рта – рука его ходила ходуном от волнения. Особенно его смущал тот факт, что все буквально смотрели ему в рот своими пугающими глазами. Что это было за варево, Гарри разобрать не смог, но после первой же ложки почувствовал успокоение. Казалось, общее напряжение тоже ослабло – ложками заработали быстрее. За едой никто не говорил. После того, как котелок опустел, одна из дочерей Ладомира (или внучек) разнесла на всех берестяные кружки. Содержимое в них напоминало пепси без газа. Гарри краем глаза увидал, как оставшимся хлебным мякишем чуть подбирает со стола хлебные крошки и отправляет себе в рот. Он постарался это никак мысленно не комментировать, зная, что его мысли на контроле у хозяев дома. После завтрака женщины удалились по своим делам. Мужчины расходиться не торопились. Все смотрели на Ладомира. Наконец старец изрёк:

– Нет нужды говорить, что мы догадываемся о причинах вашего визита. И нет нужды добавлять, что иногда в минуты потрясений мы способны терять разум.

„Опять эта излюбленная манера русских – говорить загадками“, – с раздражением подумал Гарри.

– Но, – продолжал Хозяин дома, – что сделано, то сделано. Мы не будем чинить вам препятствий. Но и помощи от нас не ждите. Сумеет твой ученик справиться с задачей – Бог ему в помощь. Не сумеет – опять же воля Господня.

– „Твой ученик“… Надо понимать так, что Гарри будет один на один со всеми трудностями? – спросил с тревогой Будогорский.

– Ты, как учитель, можешь напутствовать его советами. Но пойдёт он на дело один. Таков наш сказ, – резюмировал Ладомир и поднялся. – А ежели он будет тут размахивать своей палочкой-помогалочкой, мы и вовсе в два счёта отправим его туда, откуда пришёл. Вместе с тобой, Слава.

Ладомир грозно вперил свои многовидящие очи в Барина.

– Но пользоваться русским волшебством ему, надеюсь, не возбраняется? – цепляясь за последнюю соломинку, спросил Будогорский.

– Не возбраняется, – милостиво согласился Предводитель чути. – Вам приготовлено жилище на околице. Маришка вас проводит.

Совершенно бесшумно (не так, как при трансгрессии) все находящиеся в комнате исчезли – будто растворились в воздухе.

– Пойдёмте, что ли? – спросила молоденькая девушка, подвязывая на голову белую косынку.

– Мариша! Ну и выросла же ты! – восхитился Будогорский, оглядывая бойкую девицу.

Гарри с сомнением смотрел на ростом не более метра крохотулю: „Какая же она была?“

– А была она во-о-т такая! – Будогорский, как всегда, не нуждаясь в озвучании вопроса, показал вершка два от пола.

– А Вы всё такой же, – тихо сказала девушка, прикусывая узелок косынки.

– Да-а, время идёт… Мы, старики, стареем. Вы, молодёжь, молодеете.

– Никакой Вы не старик! – сердито перебила его Маришка.

– Ну, хорошо. Я не старик. А ты, надеюсь, подружишься с Гарри…

– Очень надо! – фыркнула она.

„Девчонки везде одинаковые“, – подумал про себя Гарри.

– Забегай к нам! – крикнул ей вдогонку Будогорский, когда они подошли к отдельно стоящему зданию на краю посёлка (все остальные постройки были объединены в один длинный барак).

Гарри уже тошнило от „советов учителя“. Отправив сову с письмом на поляну, где царствовала Баба Яга (хоть в вопросах почты они были солидарны с русскими!), Гарри с головой ушёл в изучение русской магии. Не имея представления, с чем Гарри придётся столкнуться на пути к крестражу, Будогорский учил его всему подряд. Во-первых, Гарри нужно было худо-бедно справляться с ситуацией без помощи волшебной палочки.

– В твоих руках заключена мощь, о которой ты даже не подозреваешь, – вразумлял его Барин. – Но пока они действуют в разладе с твоей головой, толку от них чуть… прости за каламбур.

Утро Гарри теперь начиналось с силовой зарядки. Будогорский расталкивал его ещё затемно, заставляя умываться росой и бегать босиком по холодной земле. Затем они обливались родниковой водой и начинали разминку. В неё включались подтягивания на суку дуба (не менее двадцати раз!), отжимание от земли (не менее тридцати!), лазанье по корабельным соснам, приседания с бревном на плечах (не менее пятидесяти). И каждый раз Будогорский увеличивал нагрузку. После „лёгкой“ разминки Барин затевал с ним кулачный бой. И всё ему казалось мало! На помощь он призвал Михаила Потапыча. Входя в раж, Медведь был способен так отделать Гарри, что рёбра справа заходили у него за своих братьев слева. „Похоже, я умру не в схватке с Волан-де-Мортом, – с тоской думал он, – а от пыток Будогорского… Или от воспаления лёгких“. Стоял уже октябрь. На траве по утрам уже была не роса, а лёгкая изморозь. А его всё заставляли ходить босиком и обливаться студёной водой на задворках леса. Правду сказать, ступни у него так задубели, что не чувствовали хвойных игл, по которым ступали. Ладони стали твёрдыми, как камень. Гарри подозревал, что если бы не питьё, которое приносила им по вечерам Маришка, его многочисленные раны, порезы и ушибы непременно дали какое-нибудь осложнение. Девушка-чуть приходила к ним каждый день. И по тому, как она замирала при звуке голоса Ростислава, с упоением глядя на него, нетрудно было догадаться, что Маришка влюблена.

Как-то раз Гарри решился спросить профессора:

– Вы ничего не замечаете, Ростислав Апполинарьевич?

– Что я должен замечать, Гарри? – безмятежно улыбнулся Барин.

– По-моему, Маришка Вас любит, – осторожно сказал Гарри.

– А, ты об этом, – легкомысленно кивнул Будогорский.

Гарри озадаченно посмотрел на него.

– Боюсь, Гарри, что мне не сносить головы, если я осмелюсь ответить ей взаимностью. Интрижки не в ходу у чути. А жениться на милейшей Марише у меня нет ни малейшего желания, – усмехнулся он.

– Но Вы любили когда-нибудь? – поборов робость, спросил Гарри.

Лицо у Будогорского омрачилось.

– Любил ли я женщину? – уточнил тот. – Боюсь, что нет – во всяком случае, в том смысле, как ты это понимаешь. Правда, я был женат. Однажды. И потерял жену. Её убили дружки Волан-де-Морта, когда я только начал изыскание крестражей… Но любил ли я её? Разумеется, определённую нежность испытывал… Не скрою однако, что никогда бы на ней не женился, не забеременей она. Я всегда хотел иметь большую семью, как это ни странно. Наверно, сказывалось то, что у меня самого не было ни сестёр, ни братьев… А вот то, что мой эгоизм привёл её к гибели… никогда не прощу себе…

– А потом? – Гарри никогда не вёл разговоры подобного рода ни с кем из взрослых – хотя ему до смерти было любопытно, как поступают мужчины и чем они руководствуются в отношениях с женщинами.

– Потом? – Барин отложил в сторону прохудившиеся сапоги-скороходы, которые на тот момент пытался залатать. – Потом я так же страстно хотел детей – это с одной стороны. А с другой – не мог примириться, что в придачу к ним обязательно получу подругу жизни.

– Разве это так ужасно? – не понял Гарри.

– Скорее, обременительно. Как правило, женщины стремятся переделать нас под себя. Они пытаются переубедить нас, доказать нашу неправоту, настаивают на своём… во всём, даже чего вовсе не разумеют. Честное слово, это утомляет. Но любящие этого не замечают. И я им завидую.

Барин снова взялся за сапоги.

– Выходит, по-Вашему, вообще не стоит влюбляться?

– Да нет же! Напротив! Влюбляться стоит! – Будогорский удивился такой трактовке. – Да к тебе это и не относится. Я ведь русский. С европейским образованием. Да ещё волшебник. Гремучая смесь! Иногда мне кажется, встреть я женщину – обязательно русскую – образованную и не лишённую волшебного дара… может быть… чего загадывать, одним словом!

– Чем же плохи англичанки? – обиделся за своих соотечественниц Гарри.

– Они слишком меркантильны. Слишком деловиты, – начал перечислять Барин.

– Вы говорите о маглах! – в запальчивости крикнул Гарри.

– А волшебницы слишком самоуверенны и слишком, как бы это помягче сказать, не от мира сего, – парировал Будогорский.

– А вот Василиса Премудрая…

– Гарри! Я тебя умоляю! – расхохотался Ростислав Апполинарьевич. – Ей же тыща лет! Волшебницы из высшего эшелона никогда не заведут семьи с простым смертным!.. Кроме того, я забыл упомянуть, что у меня весьма строгий отбор по части внешних данных.