Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"

Автор книги: Светлана Романюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Неудача в наследство

Глава 1. Известие

– Папенька стреляться собрался! – звонкий мальчишеский голос разорвал густую тишину сада.

Аннушка обречённо вздохнула, захлопнула книгу, дочитать которую не удавалось уже неделю. Встала со скамьи и бросила взгляд в сторону сестры. Ольга лежала без сознания. Платье потрясённой известием страдалицы красиво разметалось по траве бело-розовым кружевным облаком. Андрей Дмитриевич, стоя на коленях, одной рукой поддерживал её за плечи, а другой прижимал узкую девичью ладошку к своей груди. Бледность его щёк резко контрастировала с ярким румянцем, заливающим щёки барышни.

Аннушка задержала взгляд на подрагивающих ресницах Ольги и подумала, что притворщица вряд ли будет благодарна, если она «приведёт её в чувство», нахлестав по щекам и вырвав из объятий кавалера.

– Андрей Дмитриевич, будьте добры, позаботьтесь об Ольге! И извините, но мне нужно срочно выяснить, что происходит. О чём так неосторожно сообщил Николенька? Возможно, с папенькой и впрямь случилась беда, – скороговоркой произнесла Анна.

– Конечно, вы можете на меня положиться, – серьёзно произнёс молодой человек, выглядел он при этом крайне растерянным.

Анна кивнула, принимая его обещание, и пошла к дому.

Судя по вою, доносившемуся из кухни, Николенька со своей новостью уже добрался туда и все дворовые слезно жалеют «почти сиротиночку» и пытаются сдобрить его горькую сиротскую долю чем послаще.

«Этот своего не упустит!» – подумала сестра. В обычные дни страдающему полнотой мальчишке не слишком часто перепадали ватрушки, пироги, варенье, – словом, всё то, без чего жизнь становится слишком пресной. Он давно уяснил, что исключения в его рационе делаются либо тогда, когда его очень хвалят, либо тогда, когда его очень жалеют. Если с первым условием возникали проблемы, хвалили его разве что в день рождения, да и то потому, что положено, а не потому, что заслужено, то второе условие выполнялось регулярно. Брат, действуя с отменной выдумкой, частенько оказывался в роли жертвы. То бешеные осы на него нападали, то не менее бешеные грабли, кем-то злостно оставленные на дворе. Словом, парнишке грех было бы не воспользоваться сегодняшней ситуацией, когда и синяка себе рисовать не нужно, и слезу у зрителей выбить несложно.

Проходя мимо открытого окна библиотеки, девушка услышала грозный голос отца:

– По какому праву вы лишаете меня единственной возможности выйти достойно из сложившегося положения? Неужели вы не понимаете, что этого требует моя честь, моя совесть, мое израненное сердце, наконец?

В ответ донеслись всхлипывания, и тихий женский голос неразборчиво произнёс пару слов.

– Отступиться! Вы, мать детей моих, просите меня отступиться! – продолжал громыхать папенька. – Да как же можно! Неужели вы не понимаете, что мне теперь дороги назад нету! Как я могу в глаза людям смотреть! В меня же теперь каждый встречный пальцем тыкать будет, да подлецом и предателем или, того хуже, – глупцом величать! И по праву! По праву!..

Аннушка ускорила шаги. Ей стало понятно, откуда Николенька почерпнул свои сведения. Голосом Иван Петрович Кречетов обладал прекрасным, и дикция у него была отменная. Такому голосу и дикции любой столичный артист позавидовать мог. Сам же Иван Петрович втайне люто завидовал столичным лицедеям, так как считал себя ни актёрским талантом, ни красотою не обиженным, и единственное, что останавливало его от завоевания столичной сцены, – это чувство собственного достоинства. А поскольку душа его, как и у всякого талантливого человека, была тонкою и ранимою, то драмы и трагедии разыгрывал он регулярно, но уже не на сцене, а в жизни, перед своими домашними. Каждое происшествие в доме могло превратиться благодаря папенькиным стараниям в событие значительное, даже эпохальное.

Нотации за шалости Николеньке всегда читались с подвываниями, с хватанием себя за волосы, с признанием себя негодным родителем, загубившим чистую детскую душу своим пагубным влиянием, и завершались бурными потоками слёз Николеньки, папеньки и всех присутствующих при сём акте воспитания. Поэтому, дабы оградить чувствительную папенькину натуру от лишних треволнений, проказы и шалости, учинённые сыном, умалчивались, и чаще всего виновник отделывался мягкими материнскими упрёками и обещаниями «впредь быть хорошим мальчиком и не расстраивать маменьку с папенькой».

Если же Иван Петрович сам, находясь в приподнятом настроении, то есть попросту навеселе, учинял какую-нибудь шалость, то и за пистолет схватиться мог, раскаиваясь. Стрелялся папенька регулярно, раза два, а то и три в год. Правда, нужно отдать ему должное, делал это всегда осмотрительно, озаботившись, чтобы при сцене лишения жизни присутствовали свидетели, могущие, а главное – жаждущие его остановить. Обычно после трёх часов слёз, рыданий, прочувствованных монологов, прощаний и прощений все участники драматической сцены расползались по своим комнатам с дикой головной болью, но вполне живые и в целом здоровые.

Соседи об этой слабости Ивана Петровича знали, за глаза потихоньку посмеивались, а наименее чувствительные натуры после каких-либо казусов, с ним происшедших, даже об заклад бились, будет Кречетов на этот раз стреляться или посыпанием головы пеплом ограничится. Но в целом относились к нему хорошо, даже любили. Потому как любить соседа, у которого есть безобидные слабости, куда как легче, чем соседа идеального, никаких слабостей не имеющего и всем своим существом твои недостатки подчёркивающего.

Аннушка тоже о слабости отца знала, в сценах с пистолетом участвовала не единожды и особого трепета, в отличие от матери, по этому поводу не испытывала. Однако соображение, что в этот раз папенька, похоже, действовал экспромтом, так как не организовал как должно свидетелей, её несколько тревожило. Аудитория, состоящая из одной маменьки, конечно, очень отзывчивая и благодарная, но вот физически помешать супругу сделать глупость или заставить его одуматься она не в силах. К тому же с прошлого раза ещё и двух недель не прошло, а каким бы чувствительным папенька ни был, даже для него стреляться два раза в месяц – это чересчур. Кроме всего прочего, Аннушка никак не могла припомнить ничего, что могло бы подтолкнуть отца к очередной попытке лишить себя жизни.

Аннушка почти бежала, на ходу перебирая воспоминания о событиях вчерашнего дня. Событий, впрочем, было не так уж и много.

Выходной прошёл на удивление тихо и даже скучновато. Обычно музыкальные вечера у Вяземских проходят куда как веселее. Молодежь, конечно, развлекалась как могла. Оленька, как обычно, собрала вокруг себя толпу обожателей, среди которых числились и отставной генерал Турчилин, семидесяти лет отроду и трижды вдовый, и Петенька Орлов, всего год как бривший усы и видевший не более шестнадцати зим. Эта разношёрстная компания вызывала улыбку у всех её видевших, за исключением Андрея Дмитриевича, который юмора не оценил, а напротив, весь вечер был печален и задумчив. Оленьку он на танец пригласил лишь единожды, а всё остальное время простоял в противоположном углу, не отводя от кокетки тоскующего взора, однако, судя по недавней сцене в саду, все недоразумения у них уже разрешились к обоюдному удовольствию.

Сам Иван Петрович вёл себя осмотрительно, вином не злоупотреблял и первую половину вечера беседовал с молодым Миловановым, а вторую коротал с ним же, но уже за карточным столом.

Так и не решив, что могло вызвать сегодняшнюю попытку наложить на себя руки, Аннушка без стука отворила двери библиотеки.

Глава 2. Выстрел

Сцена, представшая её глазам, вполне соответствовала ожиданиям. Отец возвышался в центре комнаты, а мать стояла перед ним на коленях, молитвенно сложив руки перед грудью. Единственное, в чём, как оказалось, ошиблась Аннушка – это число участников драмы. За огромным письменным столом расположилась мать Ивана Петровича – Александра Степановна Кречетова, урождённая Лобанова. Вид она имела скорбный, спину держала прямо, а брови насупленными. Больше всего Аннушку удивило и обеспокоило то, что бабушка выглядела семидесятилетнею старухою. За прошедшие после своей кончины годы Александра Степановна никогда ни являлась на глаза любимой внучке иначе, чем в облике молодой, цветущей женщины двадцати пяти – тридцати лет. И вот теперь она наблюдает за разворачивающейся перед ней трагедией, даже пальцем не пытается пошевелить, чтобы прекратить этот фарс, и выглядит так, как выглядела незадолго до своей смерти.

– Бабушка, милая, что произошло? – воскликнула Аннушка, так потрясенная её видом, что даже беспокойство об отце отошло на второй план.

– Анна! – вскричала Татьяна Михайловна, вскакивая с колен. – Как можно? Ты ворвалась без стука! Застала отца своего в попытке оставить меня вдовою, а вас сиротами! Я изо всех сил стараюсь остановить его уже занесённую для удара руку, а ты! Ты! Ты предпочитаешь начать задушевную беседу с призраком! Ты бы ещё здоровьем Александры Степановны поинтересовалась! Которая, к слову сказать, даже не сообщила о своём присутствии и не помогла ни мне, ни мужу моему, между прочим, своему сыну!

– Передай этой дурёхе, – выговорила Александра Степановна скрипучим голосом, – что я от них не скрывалась и не пряталась, а ежели у них ни ума, ни сердца не хватает, чтобы меня видеть, то это не моя вина, это беда моя. А еще передай, что сыну своему я помочь не в силах, коли он до сей поры ума не нажил, так уж, видимо, дураком и помрёт. Да скажи, чем скорее помрет, тем меньше глупостей наделать успеет. А то ещё пара таких делишек, и пустит вас всех по миру, а потом себе пулю в лоб. Ему что! Его в уютный гроб, а вас на паперть, милостыню просить! Так что скажи этим двум великовозрастным остолопам, что сыну я уже помочь не в силах. Видно, в детстве пороть нужно было, как все соседи своих детей пороли. Ну, это мой грех, и я за него наказана. Своими глазами вижу, что из моего ангелочка кудрявенького выросло, да исправить уже ничего не могу. А вот матери твоей, тебе, твоим сестре и брату я помогаю! Тем, что не вмешиваюсь. Могла бы – сама на курок надавила бы, а то эдак-то он и до вечеру не застрелится, а может, и вовсе передумает… А что натворил сыночек мой ненаглядный, пусть они тебе сами расскажут, у меня такие мерзости ребёнку рассказывать язык отсохнет.

С этими словами старушка поднялась, скрипнув не то суставами, не то стулом, и величаво выплыла из комнаты, просочившись сквозь шкаф с любовными романами. Пересказать её монолог матери Аннушка не решилась, сказав лишь, что бабушка пребывала в великом расстройстве и сейчас, дождавшись подоспевшей помощи, удалилась. Татьяна Михайловна вздохнула, покачала головой, повернулась к мужу и сказала:

– Душа моя! Ну, видишь ты, каким мучениям подвергаешь родных своих! Отступись! Сделай милость. Ведь не бедствуем, не голодаем. Всё выправится ещё. Может, Милованов деньгами стоимость имения взять согласится.

Иван Петрович, молча и недвижимо простоявший в продолжение всего разговора, при этих словах встрепенулся. Видно, что мысль эта ему в голову не приходила, лицо его озарилось надеждою. Он забегал от одной стены до другой, выкрикивая:

– Непременно предложу! Непременно согласится! Разве же можно, чтобы не согласился!

Аннушка вспомнила, что не далее как неделю назад в руки Ивана Петровича попал некий перстенёк, который он с пафосом величал «атрефакт». Перстенёк был серебряный с невзрачным камушком бурого цвета и выглядел сущей безделицей, но Иван Петрович взирал на него чуть ли не благоговейно и всем домашним говорил, что ценность его не в презренном металле да не в камне заключается, а в том, что обладает этот перстенёк неким магическим свойством.

Папенька долго и нудно говорил о свойствах колечка, к месту и не месту перемежая свою речь такими словами, как «эмпиритчески», «ресонанс» и «кодентсатор». Речь эта произвела огромное впечатление на маменьку и сильно рассмешила Аннушку. Ольга и Николенька в этот момент были заняты своими мыслями, поэтому ораторских талантов папеньки оценить не смогли.

За всей словесной мишурой, которой папенька украсил своё выступление, Аннушка всё же смогла разглядеть суть, которая сводилась к следующему: перстень приносил своему владельцу небывалую удачу в делах азартных, связанных с шуткой, денежным риском, игрой и различными спорами. Всю неделю папенька был занят тем, что проверял действенность перстня, в гостях играл на деньги, хотя ранее за карты садился редко, заключил три пари с нелепыми условиями. Удача ему сопутствовала невероятно. Маменька пару раз робко пыталась высказать мысль, что, возможно, будет лучше играть с людьми, у которых тоже такие перстеньки есть, или же свой на время игры снимать. Папенька в ответ потирал руки и говорил, что поступает так не обогащения для, а науки ради, что не корыстные интересы преследует, а ставит научный эксперимент. Увидев вчера отца рядом с Миловановым, Аннушка поняла, что эксперимент достиг своей кульминации.

Приезд богатого соседа всегда является событием для провинциального жителя, а приезд соседа к тому же молодого да неженатого можно смело относить к событиям эпохальным. Весть о том, что молодой Милованов наконец-то прибудет в родную усадьбу, облетела всю округу месяца за два до его возвращения. Михаил Николаевич покинул родной дом ещё юношей, и с тех пор о нём доходили лишь невнятные слухи. Многие соседи ждали, что он вернётся домой, когда преставился его батюшка Николай Игнатьевич Милованов, но молодой человек в это время был где-то за границей и на похороны не успевал. После возвращения на родину он также не торопился явиться в дом своего беззаботного детства. Его уже, признаться, и не ждали, но вот, по прошествии нескольких лет, он всё ж таки вернулся.

Михаилу Николаевичу было лет тридцать пять – сорок. Был он высок, черноволос, бледен и мрачен, а потому вначале произвёл сильное впечатление, особенно в кругу барышень, но Михаил мало ими занимался. Напротив, всячески избегал общения даже с признанными уездными красавицами. Когда же был вынужден обращаться к кому-нибудь из них, держал себя крайне надменно, с насмешкою, а иной раз и зло. Первое время его извиняли тем, что он, видно, глубоко переживает какую-то личную драму, возможно даже измену. Со временем число барышень, подвергнувшихся его насмешкам, росло, оправдания становились всё менее пылкими, и наконец спустя два месяца после начала его деревенской жизни те же самые девицы, которые ранее сходили по нему с ума, дружно утверждали, что такого грубияна не следует пускать в приличное общество. Родители же их, напротив, улучшили о нём своё мнение. Если до знакомства с молодым человеком они ожидали увидеть пустого повесу и мота, не имеющего почтения к родителям и не соизволившего даже проводить отца в последний путь, то, несколько узнав, нашли его серьёзным молодым человеком. Поэтому двери общества и не думали закрываться перед носом насмешника, как бы того ни хотелось некоторым барышням.

Кроме высокого роста, интересной бледности и склонности к сарказму, у Михаила была ещё одна занимательная черта. Удача буквально преследовала его во всех делах и начинаниях. Говорили, что особенность эта была дарована ещё его прапрадеду, во время поездки по чужбине. Ходили слухи, что тому удалось оказать какую-то услугу, а всего вернее от смерти спасти самого короля лепреконов, за что тот и наградил удачливостью героя и всех его потомков.

Вот эта самая черта и привлекла внимание Ивана Петровича. Пытаясь испытать свой перстенёк удачи, он и засел вчера за карты с Миловановым, а, судя по тому, что, возвращаясь домой, был Кречетов хмур и молчалив, перстенёк оказался не всесильным и проигрался Иван Петрович весьма значительно.

Аннушка это ещё вчера поняла, но, зная, что скупость никогда не была свойственна отцу, подумала, что расстроился он скорее от разочарования в новой игрушке.

Игрушки, привязанности, склонности часто появлялись в жизни Кречетова, и столь же часто случались с ним и разочарования. Каждое такое разочарование неизменно ухудшало настроение папеньки на несколько дней, а то и недель, но никогда не было причиной его знаменитых самоубийственных сцен.

До сегодняшнего дня.

Забытый пистолет болтался и подпрыгивал в руке Ивана Петровича в такт шагам. Мать и дочь с интересом следили за прыжками и покачиваниями ствола.

На десятом круге Ивана Петровича по библиотеке пистолет дёрнулся особенно экспрессивно и выстрелил. В очередной раз застыв в центре комнаты и резко прекратив своё бормотание, Иван Петрович с укором и недоумением смотрел на тонкую струйку дыма, поднимающуюся из дула и рассеивающуюся где-то на середине пути к потолку.

Спустя мгновение после грохота выстрела в коридоре раздался звон разбившейся посуды и истошный женский визг:

– Застрелилси-и-и горемычны-ы-ый!

В тот же миг из книжного шкафа появилась голова Александры Степановны. Старушка обвела комнату затуманенным болью взором, который, впрочем, быстро прояснился, остановившись на Кречетове, удивлённо разглядывающем свою руку и пистолет в ней. Александра Степановна радостно заулыбалась, но, тут же взяв себя в руки, сурово насупилась и даже сплюнула в сердцах на пол. После чего вновь скрылась среди любовных романов.

Глава 3. Отказ

Ближе к полудню, когда все домашние поуспокоились, в малой гостиной состоялся семейный совет, в котором принимали участие: Иван Петрович, Татьяна Михайловна, Александра Степановна и Аннушка, выступающая в роли глашатая бабушки, поскольку была единственной в семье, кто мог напрямую общаться с призраками и озвучивать их слова живым. Младших членов семейства решили раньше времени не беспокоить.

Оказалось, что вчера в азарте Иван Петрович проиграл не только значительную денежную сумму, но и имение, и деревеньку, к нему приписанную. Кречетовым принесла эту землю в качестве приданого Александра Степановна. Изначально и деревня, и усадьба носили имя Лобаново. Но, вступив в наследство, Иван Петрович посчитал нужным переименовать всё сообразно своим вкусам. Так на карте уезда появилась усадьба Бельканто, или попросту Белка, как называли её большинство живущих в округе, и деревенька Бутафория. Безусловно, они были не единственным имуществом Кречетова. В его распоряжении находились ещё две деревни по триста человек каждая и пять фольварков с населением от двенадцати до сорока крестьян. Но вот господская усадьба имелась ещё только в селе Па-де-катрове, бывшем Борщёве, да и та ни по размерам своим, ни по состоянию не шла ни в какое сравнение с Белкой.

Потерять Белку было бы воистину страшным ударом для всего семейства. Не только из-за вложенных в её обустройство средств и сил, но и из-за воспоминаний, притаившихся в каждом закутке этого дома. К тому же, расставшись с усадьбой, пришлось бы окончательно проститься и с Александрой Степановной, связанной с этими стенами неразрывными узами.

После полутора часов разговоров была составлена записка, в которой Иван Петрович самым учтивым образом предлагал Михаилу Николаевичу получить вчерашний выигрыш деньгами, причём выражал готовность выплатить значительную сумму, тысяч на десять превышающую реальную стоимость усадьбы. Кроме того, если это предложение по какой-либо причине не устраивало Михаила Николаевича, то Иван Петрович предлагал назначить встречу для обсуждения суммы и условий выплаты выигрыша.

Записку запечатали. Вызвали дворового Ваську, который отличался щуплым телосложением, но, несмотря на это, а может и благодаря этому, сидя в седле, развивал отменную скорость. Вручили послание. Велели седлать Огонька, мчаться к Милованову и скорее возвращаться с ответом.

Ожидание тянулось невыносимо, но гостиную никто из участвующих в семейном совете так и не решился покинуть. Иван Петрович бегал по комнате из угла в угол, непрестанно повторяя себе под нос одну и ту же фразу:

– Непременно должен согласиться!

Александра Степановна стояла спиной к окну и, насупив густые брови, следила за метаниями сына. Татьяна Михайловна и Аннушка расположились в креслах напротив друг друга. Мать изредка всхлипывала в кружевной платочек, дочь, поджав под себя ноги и укутавшись шалью, дочитывала книгу, от которой ее так резко оторвали утром.

Васька вновь появился в гостиной спустя два часа. Он ввалился, тяжело дыша и размазывая кулаком по лицу кровь, сочившуюся из распухшего носа. Добрую минуту в комнате было слышно только обиженное сопение Васьки. Затем тишина взорвалась вопросами.

– Кто посмел?

– Неужто разбойники?

– Что произошло?

– Где ответ?

Васька, видимо, так и не сумев решить, на какой из вопросов и кому из господ отвечать в первую очередь, пожал плечами, уставился в пол и, особенно душераздирающе шмыгнув, выдавил:

– Ну, так… того-этого… туды, значит! …и ага! – затем помолчал немного и, вероятно, решив добавить в повествование подробностей, расправил плечи и даже с некоторой гордостью добавил: – Ну, я и!.. Во-о-от…

Спустя ещё час удалось выяснить, что Васька, проникшись важностью полученного задания и по прибытии в усадьбу Милованова передав послание, уселся ждать ответа на ступенях (Михаил Николаевич никого пускать не велели). Когда прошло изрядно времени, а ответа всё не было, Васька попытался прорваться к барину силой. Этой силы у сухонького Васьки хватило только на то, чтобы переступить порог дома, после чего он был спущен с крыльца совместными усилиями двух дворовых. Один из них, Федор, был заклятый Васькин соперник по борьбе за внимание кузнецовой жены Настасьи. Нужно сказать, внимание у Настасьи было крайне рассеянным, и она могла сфокусировать его на ком-либо лишь на крайне непродолжительное время, что, собственно, и делала, по очереди одаривая теплом и мужа, и Ваську, и Федора, и ещё добрую дюжину мужиков из окрестных деревенек. Пока Васька ползал в пыли, пытаясь сообразить, где у него голова, а где – ноги, на сцене появился ещё один персонаж – мсьё Нуи.

Познакомился с ним Михаил Николаевич во время своих странствий по заграницам, принял на службу, и с тех пор мсьё Нуи служил у молодого Милованова камердинером. Особой любовью дворовых низенький, плотный и чрезвычайно дотошный мсьё Нуи не пользовался, но слушались его беспрекословно. Окинув двор пустым, ничего не выражающим взглядом, мсьё Нуи заложил руки за спину и, покачиваясь с пятки на носок, ровным голосом, слегка коверкая слова, произнёс:

– Михаил Николаевиш просил передать, што посылает к шорту все ваши бумашки и вас самих в придашу.

Когда картина происшедшего была восстановлена, а ответ, переданный Миловановым, озвучен, в гостиной воцарилась тишина. Все были возмущены грубостью молодого человека, но больше всего собравшихся в комнате женщин беспокоило то, как отреагирует на всё происшедшее Иван Петрович. Не схватится ли вновь за пистолет. Поэтому когда комнату огласил неистовый крик: «Да как он смел! Молокосос! Меня! К чёрту!», то одновременно с возмущёнными выкриками раздался слаженный вздох облегчения. Очередное самоубийство, похоже, откладывалось.

Правда, спустя несколько минут, каждая из присутствующих дам засомневалась, не рано ли они расслабились. Ведь если с очередным самоубийством они бы наверняка справились, то опыта в предотвращении убийств у них до этого не было.