Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
Глава 31. Ещё немного о прогулках
Утром Михаил распахивал двери малой гостиной с затаённой надеждой, что Степан ещё там. Было любопытно, как тот будет оправдываться за участие в попойке и испытает ли хоть малейшие угрызения совести за то, что употребил ценнейший продукт и невесть в чём хозяина подозревал. Но позлорадствовать не удалось. Гостиная была пуста, тиха и чиста. Солнечные блики перемигивались на стенах, столешницах и подлокотниках.
Михаил подошёл к камину и передвинул несколько статуэток на полке. После того как нежданная гостья разбила одну из них, в стройных фарфоровых рядах появилась проплешина. Видно, служанка пыль смахивала, но переставить хоть что-то не решалась. «Ваша матушка так любила эту статуэтку!» – всплыли в памяти слова барышни Кречетовой. Вспомнилось, что видящие, в силу своего дара, могут с призраками общаться. Получается, Кречетова узнала о статуэтке из первых рук? Призрак матушки бродит по дому? Приглядывает за ним. Михаил поёжился и передёрнул плечами.
Матери он не помнил, да можно сказать, что и не знал. Слишком мал был, когда она умерла, но мысль о том, что эта незнакомая родная женщина могла видеть его в самых неприглядных ситуациях, в самом непотребном виде, пугала. Стало мучительно стыдно. Захотелось тотчас же извиниться, покаяться. Михаил даже рот открыл на мгновение, но вовремя опомнился и захлопнул. Перед пустым креслом он распинаться не будет! Да и с чего он взял, что Анна с его матерью общалась? Может, здесь дух старого слуги бродит… Или отца.
Стало тошно.
Послышался тяжкий стон-вздох. Михаил дёрнулся. Вскинул голову – всего лишь незапертая оконная створка от ветра колыхнулась, скрипнула. По губам Михаила скользнула горькая усмешка, он тряхнул гривой чёрных как смоль волос и вышел из гостиной, аккуратно прикрыв за собой дверь.
После завтрака полегчало.
Обычная дневная суета отвлекала от маетных мыслей.
Ближе к полудню приехал Андрей Дмитриевич. Разговор, по уже устоявшейся традиции, начали в кабинете.
– У меня, знаешь, вовсе вчера голова отказала. Как мог укатить, о тебе не справившись? Как оправдаться, не знаю, – конфузясь, гудел гость.
– Ну, чай я не старец столетний, сам до дома дошёл, как видишь, – успокаивал его Михаил.
– Дошёл, дошёл, – подтверждал Славка, ехидно улыбаясь и меленько кивая. – К ночи дошёл, с чувством глубокой благодарности к вам, Андрей Дмитриевич, за дружеское участие и заботу. А то ведь Михаил Николаевич засиделись в норе своей, уже и забывать стали, для чего ноги людям даны. А тут такая оказия! Вечерние променады – они дюже для молодых людей пользительны. Это вам любой образованный человек подтвердит. Вот хоть у Анны Ивановны спросите...
Андрей в ответ растерянно хлопал глазами, мял в пальцах какой-то листок и больше всего в эту минуту напоминал телёнка, уже крупного, но ещё не слишком разумного.
– Не паясничай, – одёрнул Михаил одного приятеля и, обращаясь к другому, сказал: – Не обращай внимания! С ним случается. Ты лучше послушай, что этот герой неимоверными усилиями вчера о твоём деле узнал.
Пересказ много времени не занял. Андрей теперь сидел и вовсе потерянный.
– Целый год кошек убивают… Это Веленские, выходит, что ли? Они кровь кошачью в вино капают? Бред и мерзость. Зачем? – бормотал он.
– Ну ты по поводу сестёр с выводами не торопись. Вначале разузнать всё надобно, – сказал Михаил и сам скривился, картинка перед глазами нарисовалась отвратная, хорошо, что маловероятная.
Андрей хохотнул:
– Вот прям вижу – прихожу к Веленским с визитом, пью чай, и между третьим и четвёртым глотком небрежно так интересуюсь: «А не вы ли, барышни, часом, котеек пачками душите и кровушку ихнюю в бокалы честным людям подливаете?»
– Теперь ты поясничаешь! – укорил его Михаил. – Поветрие тут, что ли, какое? Не переживай! Веленскими Вячеслав займётся.
– Займусь, – тот кивнул, на этот раз серьёзно. – У меня в их доме… связи имеются.
Михаил заломил бровь и вопросительно глянул на друга. Тот беззвучный вопрос решительно проигнорировал и не менее решительно выдал встречное указание:
– А вы пока с детишками разговор составьте. Может, они ещё чего про кошкодава расскажут. Тем более у вас к ним теперь подход имеется, благодаря почти родственным связям.
На последних словах он выразительный взгляд на Андрея Дмитриевича кинул. Тот смутился и подтвердил:
– Ну можно и так сказать. Анна Ивановна теперь мне свояченица почти, а уж у неё-то с ребятами разговор давно налажен.
Под насмешливым взглядом Вячеслава Михаил с удивлением узнал, что старшая Кречетова школу какую-то организовала, детей крестьянских учит. Поскрёб руку. Знак вновь стал зудеть. Ну что же, причины поговорить с Анной Ивановной множились. Дело осталось за малым – встретиться и побеседовать.
«Казалось бы, чего проще, с соседкой поговорить?» – с раздражением думал Михаил пару часов спустя, шагая под палящим солнцем по пыльной дороге. Оказалось, что и в этот раз – не судьба. Анна Ивановна, видите ли, прогулки любит. Утренние. И дневные. Она вообще дома-то бывает? Михаил вспомнил полуночный визит Кречетовой и сплюнул в пыль. Вернее, попытался это сделать. Во рту было сухо, как в пустыне.
Он битый час изображал третьего лишнего при встрече Ольги и Андрея, надеясь дождаться возвращения старшей из сестёр. Не дождался. Сил больше не было смотреть на пылкие взоры голубков и слушать их воркование. Неужто все влюблённые люди со стороны так глупо выглядят? Вот не замечал этого за прожитые три десятка лет с гаком. Может, смотрел не туда?
Михаил вздохнул. Сюртук он давно скинул, но спина всё равно взмокла, и тонкая ткань рубашки липла к ней. Если он верно понял объяснения Ольги, до школы оставалось совсем немного. Ну или если Ольга Ивановна всё верно ему объяснила… И она, и Андрей рвались составить ему компанию, но Михаил представил, что весь день будет наблюдать их взаимные нежности, и, строго напомнив приятелю о возложенной на него миссии, предложил разделиться. Вдруг Анна Ивановна домой вернётся? Вдруг она вообще не в школе? Ведь, со слов Ольги, занятий там сегодня нет. И ежели она с прогулки домой вернётся, то Андрей Дмитриевич сможет с ней и без Михаила поговорить, о помощи в их деле договориться. При словах о деле Ольга ожидаемо навострила ушки и взяла жениха в оборот, выуживая у него подробности, взвизгивала и ахала в положенных местах. Под этот шумок Михаил и удалился, и шагал теперь по самому солнцепёку.
Здание школы открылось его взору внезапно, как раз тогда, когда он терял последние крохи терпения. Выкрашенная тёмно-бордовым, почти чёрным, покатая крыша, резные белые наличники и широкое утопающее в зелени крыльцо, дорожку к которому мела девчушка лет десяти, а может, и младше.
– Красавица, воды путнику не подашь? – обратился к ней Михаил, каркающим из-за пересохшего горла голосом.
Та встрепенулась, выронила от неожиданности веник и ахнула. В ту же минуту хлопнула школьная дверь и на крыльце возник вчерашний знакомец – Архип. Такой же лохматый и настороженный, как и накануне.
Глава 32. Перечень
Михаил сидел за столом в собственном кабинете и разглядывал лист бумаги, лежащий перед ним. Кто бы мог подумать, что добыть этот сероватый рыхлый клочок будет столь сложно! А уж записать на нём семь коротких строк и вовсе труд для простого смертного непосильный – только герою эпоса народного по плечу, не меньше.
Михаил и чувствовал себя таким героем, когда сражался с подозрительностью Архипа. Мальчишка был даже не упрям – упёрт. Смотрел на незваного гостя исподлобья, щурил настороженные глаза, отвечал односложно или вовсе молча плечами пожимал. Сестра его – а по характерному разрезу глаз, по одинаково вздёрнутым носам и похоже изогнутым бровям было абсолютно понятно, что девчушка с веником была сестрой этого нелюдима, – принесла путнику прохладной чистой воды в ковшике и скрылась где-то в глубине школы, оставив гостя один на один с братом. Тот всячески показывал, что пришедшему не рад и ждёт не дождётся, когда он удалится. Чуть смягчился школьный страж, услышав упоминание Кречетовой. Не размяк, нет, не разговорился, а всего лишь в класс позволил войти и подождать Анну Ивановну там.
Минуты тянулись мучительно неторопливо. Михаил на десять раз пересчитал все ученические столы и стулья, в подробностях запомнил вид из окна, успел изучить все линии и изгибы древесных волокон на поверхности стен. Оценил чистоту глянцево поблёскивающего, по всему видно, недавно окрашенного пола. Под укоризненным взором Архипа устроился на учительском месте. Барышня Кречетова не появлялась.
Если ученические парты и скамьи выглядели добротно, но недорого, то мебель учителя кричала, что руку к её созданию приложил мастер, работа которого высоко ценится. Стол был удобный, надёжный и явно женский: с фигурными ножками, с тонкой резьбой на крышках выдвижных ящиков в подстолье и ажурными узкими полочками невысокой надстройки. Массивный стул вполне мог претендовать на звание кресла. Михаил откинулся на его широкую спинку и попытался расслабиться. Не удалось.
Архип стоял в дверях и бдел. Видно, боялся, что стоит отвести взор, и Михаил сопрёт грифель для аспидной доски, перо с чернильницей или, того хуже, перочинным ножиком на столешнице непотребное слово нацарапает.
– А Анна Ивановна часто в школу заходит в дни, когда уроков нет? – наконец вымучил из себя вопрос Михаил.
– Случается, – пожимая плечами, буркнул мальчишка. – Не скажу, что часто.
– А она заранее говорит, придёт или нет?
– Случается… – повторил Архип. – Про сегодня не говорила…
Михаил побарабанил пальцами по столешнице. Помолчали.
– А может, мы с тобой поговорим? – спросил Михаил. – Мне, видишь ли, узнать кое-что нужно. Важное.
Мальчишка молчал, насупившись, энтузиазма не выказывал, впрочем, и убегать не спешил, что вселяло надежду.
– Ты, может, слышал про случай на балу у княгини Невинской?
Мальчишка шмыгнул носом и буркнул:
– Откель? Мы по балам не ходим…
Михаил чертыхнулся, разговор не задался.
– Ну так я скажу, – попытался он выправить беседу. – Там прямо во время бала котёнка убили. Теперь княгиня в гневе, а злодея этого Андрей Дмитриевич ищет.
– Заседатель, – кивнул Архип. – А вы-то чего выспрашиваете?
– А я, видишь ли, ему в поисках помогаю. По-приятельски.
Вновь томительная пауза и стук пальцев по столешнице.
– Я здесь человек новый, – попробовал зайти с другого бока Михаил. – Приехал несколько месяцев назад. Думал насладиться тишиной и спокойствием родного края. Кто ж знал, что у вас тут такие страсти происходят. Кошек вот кто-то душит. Кошкодав какой-то… Это ж надо, год злодей орудует, а его и не ищет никто!
Архип вначале никакого интереса к сказанному не проявил. Стоял, набычившись, и смотрел в пол. Затем резко голову вскинул и уставился на гостя с новым интересом.
– И впрямь, недавно вы… – протянул он и осёкся.
Михаил сделал вид, что слов мальчика не заметил. Продолжил рассуждать в пустоту, сетуя на жестокость одних, невнимание и попустительство других. Говорил, что вот бы с хозяевами убитых котеек побеседовать, может, они какие подробности припомнили бы, а то он только отца Авдея и знает. Конечно, беседовать не он лично будет, в дела заседателя он не вмешивается, но вот имена ему передать вполне может, чтобы Андрей Дмитриевич попусту ног не бил и время экономил. Мальчишка слушал, потихоньку оттаивал. Когда Михаил завёл ту же песню на третий круг, Архип буркнул:
– Я скажу, у кого кошек убили.
И начал перечислять имена.
Михаил вначале честно пытался их запомнить, но уже после пятого понял, что непременно что-то напутает, и остановил мальчишку:
– Постой, а давай я запишу лучше.
Откинул крышку с чернильницы, взялся за перо. На полочках лежали две стопки. Одна невысокая с белой, плотной бумагой не ниже второго сорта, а вторая повнушительнее, но бумага в ней и на шестой сорт не тянула. Рука протянулась к первой пачке, но от дверей послышалось: «Это Анны Ивановны листы!» – и траектория движения конечности резко изменилась, пальцы сами ухватили серое, рыхлое непотребство. Михаил чуть не сплюнул от досады, пытаясь с независимым видом царапать имена. Перо цеплялось за бумагу, оставляло царапины и дыры, линии получались неровными, некоторые буквы и вовсе за кляксами прятались.
Теперь Михаил вглядывался в этот перечень, сидя у себя дома. «Ну прочитать можно», – утешил себя он и кликнул Степана. Тот появился быстро, словно за дверью караулил.
– Принеси перекусить чего, – велел ему Михаил и добавил: – И мсьё Нуи передай, пусть ко мне явится.
– Разносолы сей момент будут, – уверил его Степан. – А мсьё, не обессудьте, я ничего передать не смогу. Он как днём ушёл куда-то, так до сих пор не воротился…
Михаил отпустил слугу взмахом руки и вперил озадаченный взгляд в окно, за которым сгущались сумерки.
Глава 33. Заявление
Аннушка сидела за столиком у окна и пыталась писать. Чёткие округлые буквы складывались в слова. На бумаге появлялись ровные строчки. В верхней части листа красовалось слово «заявление», но в голове крутилось – «донос».
Аннушка корпела над ним уже пару часов. Дело продвигалось медленно. Видящая то и дело останавливалась и, отложив перо в сторону, или смотрела в сгустившуюся за окном мглу, или роняла лоб на сплетённые руки.
Сестра Мария, когда учила Аннушку, частенько говорила, что боги знают, кому какую ношу вручить. Они знают, а она, Аннушка, нет. Не знает и не догадывается.
Вспомнились слова Михаила Арсеньевича Милованова: «…одарила она меня на прощание… Так сразу и не поймёшь, то ли благословила, то ли весь род прокляла…» Это он про свою удачу говорил, только у Аннушки стойкое впечатление возникло, что эти же слова можно и про её способности переиначить. Любой дар – это не только благо.
Знаки на руке, словно на мысли Аннушки откликнулись, потеплели, погорячели даже, засветились мягким светом и угасли, прощаясь с очередным треугольником. Четырнадцать. Осталось ровно четырнадцать дней до конца пари. Целая вечность по сравнению с тем, сколько отпущено Настасье до конца жизни. Несоизмеримо и несопоставимо.
Все переживания и тревоги последних дней стали казаться мелкими, суетными. Что такое усадьба? Несколько стен, кустов и тропинок. Это можно и потерять, с этим можно и расстаться. Память? А разве на её память кто-то покушался? Кто может забрать у неё воспоминания? Уж это ни папенька проиграть не в силах, ни Милованов выиграть. Бабушка? Да. Ежели усадьба перейдёт в чужие руки, видеться с Александрой Степановной будет затруднительно. Но не невозможно же! Так чего же она, Аннушка, так всполошилась? Пока живёшь, можно решить любую проблему, ответ на любой вопрос найти, ну или стремиться к этому. Пока живёшь…
Аннушка в очередной раз зажмурилась, пытаясь и слёзы сдержать, и знак на груди Настасьи в подробностях припомнить. Его следовало описать и описание приложить к заявлению.
Что произошло с Настасьей девять лет назад? Почему она решила расстаться с жизнью, оставив себе лишь жалкий клочок? А будущим детям своим и клочка не оставила… Вообще их будущего лишила. Ни малейшего шанса на существование не дала! Как назвать это? Убийство ещё нерождённых? Жертва? Что выторговала она у богов за эту непомерную плату?
Аннушка отложила перо и, выбравшись из-за стола, зашагала по комнате. От окна к двери и обратно. Из стены вынырнула Александра Степановна, посмотрела на метания внучки, головой покачала да и скрылась тихонько, стараясь не привлекать внимания. Аннушка ни появления её, ни ухода не заметила.
Задать самой Настасье вихрем кружащиеся в голове вопросы Аннушка не смогла. Забоялась. Чего? Она и сама не могла сказать точно. Разве может бояться смерти та, что уже столько лет разговаривает с перешагнувшими за черту? Оказалось, что может. Страшит не смерть, пугает неправильность перехода, искарёженность.
А вот видящему, который это безобразие составил и активировал, Аннушка бы вопросы позадавала! Но не судьба, судя по цвету символов, он мёртв давно. Но как он мог?
По всему выходило, что знаки зажгли девять лет назад. Настасья ровесница Аннушки, значит, было ей тогда лет семнадцать-шестнадцать. В памяти тотчас же возник образ сестры. Семнадцать – тот возраст, когда у девушек волос долог, да ум короток. Затем перед мысленным взором Аннушки предстал вечно влипающий в неприятности Петенька Орлов. И Аннушка признала, что наличие разума в этом возрасте ни с полом, ни с длиной волос не связано… Но можно ли на возраст жестокость и подлость списывать? Неопытность, недальновидность – да, а жестокость? О чём думала, чем руководствовалась Настасья, когда девять лет назад отказалась от возможности родить детей, от большей части своей жизни и тем самым приговорила себя к перерождению в мире Девятиликого? И можно ли считать жестокостью принесение в жертву тех, кто ещё не рождён, тех, кто лишь мог бы родиться много лет спустя?
Аннушка бросилась на кровать, перекатилась на спину и легла поверх покрывала, раскинув руки. Свечи хорошо освещали лишь стол и бумаги, лежащие на нём, вся остальная комната погружалась в полумрак. Аннушка устремила взгляд в дальний верхний угол, туда, где тени были гуще всего. Они клубились, ворочались. Не угрожали, нет. Ворчали только, на то, что их тревожат в столь позднее время, не дают выспаться.
Аннушка улыбнулась им, как старым знакомым, она даже в детстве темноты не боялась, до того, как дар открылся, а уж сейчас и подавно – не страшно. Вспомнилась нянюшка и её сказки на ночь. Особенно яркие были о Соколе-страннике, который мог разговаривать с богами и беспрепятственно летать по трём мирам. Приключения в мире Девятиликого всегда самые жуткие и захватывающие выходили. И мир такой же. Когда маленькая Аннушка удивлялась этому, нянюшка объясняла ей, что Девятиликий ещё дитя, он не злой, просто ещё не всегда разумеет, как лучше, что хорошо, а что плохо, ошибается. И те люди, что запутываются, творят злые дела и не раскаиваются в этом после смерти здесь, в мире Шестиликой, перерождаются в мире Девятиликого, чтобы взрослеть и учиться, и чтобы бог тоже взрослел и учился вместе с ними.
Каждый вечер нянюшка рассказывала новую историю и никогда не повторялась. Аннушке было страшно и интересно одновременно, она затаив дыхание слушала о мире Трёхликого, о землях Девятиликого. Нянюшка даже о мире Шестиликой, хорошо известном и родном, так умела рассказать, что у слушателей рот открывался от изумления.
Сказки о Соколе-страннике закончились после того, как одну из них услышала Татьяна Михайловна. Маменька пришла в ужас. Долго корила нянюшку, пыталась объяснить Аннушке, что сказки эти плохие, бросалась такими словами, как «богохульство», «старообрядчество» и «ересь». Потом к ним в дом приходил отец Авдей и говорил маленькой Аннушке проповеди, пел церковные гимны и читал Священную книгу. Аннушка тогда так и не поняла, что неправильного и плохого было в тех сказках, отец Авдей говорил всё то же самое, только скучно и слова трудные использовал. Если честно, она и сейчас особых отличий не видела, ну разве что о Соколе-страннике в Священной книге ни слова.
Аннушка вздохнула, поднялась с кровати и вернулась за стол. Кто она такая, чтобы судить, стоили полученные Настасьей дары её жертв или нет? С этим прекрасно справится Божественное семейство. Но судя по знаку искупления, что Настасья у себя на поясе изобразила, сама вышивальщица в содеянном раскаивалась. А может, и опять торговалась, пытаясь в обмен на очередную жертву получить возможность в новой жизни вернуться в мир Шестиликой.
На столешнице лежало два наполовину исписанных листа и стопка чистой бумаги. Впереди ещё много работы, к утру нужно закончить два экземпляра. Один передать в местный суд, второй отослать в Специальный комитет при особе Его Императорского Величества. Формально у неё на это было три дня, но затягивать не хотелось категорически. Аннушка взялась за перо и принялась выводить строчку за строчкой.
Глава 34. Хождение по кругу
Наступившее душное, наполненное гулом мух утро ничем не отличалось от череды таких же. Разве что была шестица, и все работники поднялись часа на три раньше обычного, чтобы расправиться с делами к полудню. Михаил бродил по дому, к нему подходили с вопросами, просили что-то решить. Он, не слишком вслушиваясь, что ему говорят, кому-то кивал, от кого-то отмахивался.
Мсьё Нуи со вчерашнего дня так и не появлялся, и Михаил уже начинал ощущать некоторое беспокойство по этому поводу. Неприятностей ещё и с этой стороны не хотелось категорически.
Наконец, устав от деловитого мельтешения слуг и собственного безделья, Михаил приказал заложить коляску. Следовало встретиться с Андреем, поделиться добытыми вчера сведениями. Михаил небрежно сунул вчерашнюю бумажку с именами в карман и отправился к приятелю.
Лошадки послушно везли лёгкую коляску по пыльной дороге. Прохор, который обычно исполнял роль кучера, сказался больным, и на козлах мурлыкал что-то не слишком музыкальное здоровенный детина, имя которого вертелось где-то на задворках сознания Михаила, но ухватить его никак не удавалось. Не сказать, что Милованову так уж было нужно это имя, но невозможность выудить его из недр памяти раздражала неимоверно, так же как и зудящий Знак с четырнадцатью треугольниками, и пыль, назойливо лезущая прямиком в горло.
Когда коляска подкатила к жилищу Андрея Дмитриевича, Михаил выпрыгнул из неё как ужаленный и устремился к крыльцу. Дверь отворилась, стоило ему на нижнюю ступеньку шагнуть. На пороге стояла древняя старуха, доставшаяся Андрею Дмитриевичу вместе с домиком по наследству от прежней хозяйки. Старуха была одинока, подслеповата, считала себя ключницей и продолжила служить новому хозяину верой и правдой, как до того служила его тётушке.
– Ходють и ходють! В шестицу и то от вас покою нету, – задребезжала она, не дав Михаилу и рта раскрыть. – Его благородию и передохнуть некогда. В храм и то отлучиться не может!
Михаил скептически заломил бровь, подумав, что не замечал за приятелем излишней набожности. Старуха меж тем продолжала скрипеть:
– У всех-то вас дело к заседателю! И каждый-то с заботами! А ему, бедному, – только успевай поворачиваться! Исхудал… измучился… Ночей не спит.
– У Андрея Дмитриевича посетитель? – озвучил Михаил возможную причину столь неласкового приёма.
– Да не один, – подтвердила его догадку собеседница.
Она ухватилась сухонькими узловатыми пальцами за дверные косяки и выглядела столь грозно, что сразу становилось понятно, что сдвинуть её с этого места будет непросто.
– Солидный, пузатый, – продолжала старуха, и Михаил не сразу понял, что она переключилась на описание опередившего его посетителя, – с бумагами и дочерью. Девку-то зачем взял? Что девка в делах судейских понимать может?
Михаил пожал плечами и, вклинившись в речь ключницы, уточнил:
– Долго ли Андрей Дмитриевич с посетителями занят будет?
– Ась? – споткнулась о его вопрос старуха.
– Давно ли Андрей Дмитриевич с ними разговор начал?
Старуха задумчиво пожевала беззубым ртом и выдала:
– Да вот только дверью в кабинет хлопнули… Их коляску только от крыльца успели откатить, как ваша подъехала.
Михаил посмотрел на старуху, вставшую на пороге, и решил, что до встречи с приятелем, пожалуй, успеет навестить Кречетовых. С Анной Ивановной наконец разговор составит.
– Я тогда позже вернусь, – сообщил он старухе и отступил.
Всё то время, что он шагал к коляске, спину ему сверлил крайне неодобрительный взгляд, а до слуха долетала речь, смысл которой сводился к тому, что умный человек не позже бы воротиться пообещал, а завтра или, того лучше, на днях.
Михаил устроился на сидении и, велев править к Кречетовым, подумал, что к умным людям его за всю жизнь так никто ни разу и не причислил. Ни отец, ни учителя, ни приятели. Вот и эта древняя старуха туда же…
Солнце палило всё сильнее. Кучер попробовал было затянуть какую-то песню, но тучи пыли и мух быстро прервали его выступление. И за это Михаил был им благодарен. Детина на козлах обладал могучим густым голосом, но музыкальным слухом его боги явно обделили.
На пустынной дороге не встречались ни конные, ни пешие, пока за очередным поворотом не показалась бричка, стоящая на обочине. Рядом с бричкой заливисто хохотала смазливая крестьянка, а в бричке то и дело взъерошивал свои кудри Турчилин.
При виде этой картины возница сплюнул и выдал такую многоэтажную конструкцию, что Михаил, во-первых, заслушался, а во-вторых наконец-то вспомнил, что зовут его сегодняшнего кучера Фёдором.
Турчилин сверкал белозубой улыбкой, поводил могучими плечами и издалека выглядел едва ли не ровесником Михаила. Крестьянка смеялась, ловко запрокидывая голову, отчего вырез простого платья, нетуго перехваченный шнуровкой, распахивался вовсе уж неприлично и демонстрировал пышную грудь. Турчилин с готовностью запускал в него алчущий взор.
Федор шёпотом загнул что-то вовсе непотребное, свистнул и щёлкнул кнутом. Лошади вздрогнули и столь резко прибавили ходу, что Михаил едва успел кивнуть в знак приветствия обернувшемуся на шум генералу, и коляска промчалась мимо воркующей парочки. Кучер бурчал что-то по поводу баб, охочих перед каждым встречным хвостом вертеть. Михаил бросил ещё один взгляд через плечо – продолжающая веселиться крестьянка усаживалась в бричку рядом с Турчилиным. На светлом полотняном платье ярким пятном выделялся широкий цветастый пояс, да тёмными змеями вились выбившиеся из-под платка тяжёлые толстые косы.
До Кречетовых домчались в мгновение ока. Там приняли гостя не в пример радушнее. Бойкая служаночка, Марфа – услужливо и в этот раз без долгих проволочек подсказала Михаилу память, – проводила его в гостиную, принесла чаю и разной снеди, сообщила, что барина нет, а вот барышня сей же час выйдет. И действительно, не прошло и часа, как в гостиную робко ступила барышня, правда вовсе не та, что стремился увидеть Михаил. По всему выходило, что несвоевременность – отличительная черта сестёр Кречетовых, решил он, разглядывая розовеющую щеками Ольгу.
Следующие четверть часа беседа состояла из аккуратных попыток одного дать понять, что надеялся на встречу с другой барышней, и застенчивых пояснений второй, что в настоящее время его надежды неосуществимы, поскольку сестры дома нет. На этой радужной ноте к разговору подключилась ещё одна собеседница.
Татьяна Михайловна ворвалась в гостиную и не терпящим возражений тоном сообщила, что обед подадут через полчаса и Милованов необычайно её обрадует, если будет на нём присутствовать. На все его отговорки и попытки улизнуть Кречетова-старшая только крепче стискивала свой кулак радушия и гостеприимства. В конце концов она заявила, что ежели он не желает остаться на дружеский обед, то, видимо, приехал с инспекцией, как арендодатель к арендаторам, и желает посмотреть, насколько хорошо они управляются с его имуществом, и выразила полную готовность показать хозяйство. Михаил сдался и согласился на обед, в душе его теплилась надежда, что Анна Ивановна тоже вернётся к трапезе и им всё-таки удастся поговорить.
О том, что глава семейства и старшая дочь отправились по делам вместе, Михаил услышал аккурат после того, как подали суп. Уже тогда в глубине его души заворочались смутные подозрения, которые в полной мере оправдались за бараниной, тушёной с горошком. Гость узнал, что Иван Петрович и Анна Ивановна поехали на почтамт отсылать важную депешу, по дороге туда они планировали заехать к заседателю уездного суда, при упоминании которого Ольга смущённо зарделась, Николенька насмешливо фыркнул, а Михаил едва не сплюнул с досады, осознав, что разминулся с ними из-за ворчливой старухи. Дорога до почтамта была неблизкой, вернутся отец с дочерью поздно и, скорее всего, прямо к храму, чтобы на службу вечернюю успеть. Рассказывая это, Татьяна Михайловна сотворила знак Шестиликой, Михаил повторил его без особого чувства.
Выходя от Кречетовых, Михаил чувствовал себя сытым, уставшим и обманутым в ожиданиях. Сев в коляску, несколько мгновений размышлял, не наведаться ли ещё раз к Андрею, но затем махнул рукой и велел Фёдору двигать к дому. Тот угрюмо кивнул, чмокнул губами, и лошадки послушно тронулись в путь.
